В чём источник красоты? О чём в целом это стихотворение?

Теперь поговорим о стихотворении «Радуга». Почему такое название? Не боишься ли ты провокационных трактовок этого текста западниками, которые могут (или не могут?) притянуть этот стих к нежелательному полюсу магнита гендерности. Каков путь от детской мнемотехники («каждый охотник желает знать») до образов этого стихотворения? Какова связь между лексемами Слабость и Мать, и Дождь? Дождь – это же, скорее, отец, а не мать.

«Радуга» – текст об ускользающей красоте. О том, что мы имеем счастье наблюдать, зная, что оно совсем скоро покинет нас. И такое природное явление, как радуга, на мой взгляд, очень хорошо иллюстрирует моё понимание ускользающей красоты.

Про трактовки скажу, что я не боюсь никаких трактовок. Вообще никаких. Текст после публикации принадлежит читателю, и в воле читателя искать там любые смыслы и придавать любые значения этим смыслам. Это же стихи. Стихи нужны, чтобы люди чувствовали. Больше не зачем.
Текст получился хаотичным, будто бы из мазков краски (цветами радуги?). Поэтому детская считалочка кажется мне там уместной. На самом деле, когда я писал, я вообще не думал, что будет уместно, а что нет. Это просто образы, часть процесса. Я никогда не знаю, что в итоге получится. Но здесь я был рад этому хаосу в процессе, это всё казалось мне правильным.
По поводу дождя и того, что он – мать: мне показалось, что мать подходит больше. Это что-то природное, то есть материнское. Для меня образы всяческих «начал» – всегда женские, никогда не мужские. Не знаю, почему.

В чём источник красоты? О чём в целом это стихотворение?

 

Да, об ускользающей красоте. Её источник – наша внимательность. Потому что она повсюду. Замечаем мы её или нет, осознаём или нет – зависит не от мира вокруг, а от остроты нашего восприятия. Я учусь этому каждый день.
 

4. В Австрии и Германии немецкие исследователи выделяют в лирике так называемую герметичную лирику, то есть лирику замкнутого на самом себе текста произведения. Лирику, обращённую внутрь автора и персонажа. Самым ярким представителем был Пауль Целан с его высочайшими требованиями к необходимости чтения и понимания его произведений. Как ты относишься к такому подходу? Можно ли твои тексты назвать герметичными?

 

Некоторые – точно да. Ту же самую «Радугу», наверное. И ещё ряд текстов, которые писались с полной уверенностью, что их может вообще никто не воспринять или воспринять как поток сознания, лишённый какого-либо смысла. Я зачастую готов к этому. Но это меня никогда не пугало. Более того, я иногда люблю играть с читателем в игры, как бы предлагая погуглить то или иное, разобраться. Естественно, большая часть читателей не будет этого делать, и будет абсолютно права по-своему, потому что по сути ничего не потеряет существенного. Но кто-то точно будет, я знаю. Потому что у меня очень хорошие читатели.

Однако, слишком заигрываться в эти игры тоже не нужно, я считаю. Чтобы не превратиться в «зануду на вечеринке». Зануде на вечеринке не светит закрыться в комнате вон с той красавицей. А мне хотелось бы.

 

Как возникает у тебя текст стихотворения? Ты его тщательно продумываешь или текст звучит в твоей голове, и ты не можешь его не записать, или текст накрывает тебя? Или при написании стихов ты руководствуешься больше эмоциями, порывами, оттенками ощущений, пойманных в какой-то момент времени?

 

Стихи никогда не продумываю. Но голосов в голове и никакого ощущения «накрывания» или «откровения» тоже нет. Для меня это в какой-то степени очень спокойный, медитативный процесс – я просто становлюсь чуть более внимательным к миру вокруг и к чувствам. Становлюсь более уязвимым на какое-то время. Это не похоже ни на какое изменённое состояние сознания, а как раз наоборот – это самое что ни на есть естественное состояние души для меня.

 

Какова цель поэзии вообще и твоей в частности? Ведь всё равно «мы все умрём». Или не все и не умрём? А то, что останется после нас, не будет просто кучей мусора и кого-нибудь на что-нибудь подвигнет, вдохновит? Да или нет?

Любой смысл можно разбить о «все мы умрём». Любой смысл любого действия можно при желании демонтировать этим. Но это идиотизм уровня того, как на любую аргументацию отвечать: «Ну и чё?». Если мы не будем ничего делать, потому что нет смысла, и все мы умрём, то когда мы умрём (а умрём мы непременно) – то, что от нас останется, будет кучей биомусора, да. Если же мы будем создавать – наши дела имеют шанс быть продолженными в ком-то, кем-то прочувствованы, кем-то оценены, могут возыметь какое-то значение для мира или отдельного человека. Это нас ни от чего не спасёт, но почему бы этого не сделать. Надо же чем-то заниматься до того, как умрёшь. Вот поэзия, например. Хорошее дело. Нужна, чтобы было красиво. Нужна, чтобы люди чувствовали. Нужна, чтобы самому чувствовать.

 

Свидетельствует ли бурное развитие поэзии в наше время о кризисе искусства? Или ни о чём не свидетельствует? Или вообще искусство никому не нужно? Что такое для тебя искусство? Является ли искусство смертельной болезнью (как называл его Томас Манн)?

Я думаю, бурное развитие поэзии и некоторых других видов искусства в наше время свидетельствует лишь о наших технологиях. Каждый может написать текст, что-нибудь сфотографировать или нарисовать, написать музыку – и выложить это в сеть. И найти своего читателя, зрителя, слушателя. Сейчас практически нет никакого «пропускного пункта» для искусства, турникета между творцом и зрителем. Это довольно банальные вещи, но я действительно считаю, что никакого кризиса искусства нет. И что искусство всегда было нужно людям и всегда будет. Не знаю, что там считал Томас Манн, наверняка его мысль шла куда глубже, чем я могу себе представить, но как по мне, искусство – это выздоровление, а вовсе не болезнь. И я выздоравливаю, когда что-то создаю: возвращаюсь в настоящий момент, вспоминаю, что жив, вспоминаю, зачем жив. И читатель приходит за тем же – очнуться ото сна, почувствовать, убедиться, что ещё способен чувствовать.

 

Если принять тезис о том, что сейчас в 21м веке у нас в литературе идёт второй серебряный век как повторение первого, то кто ты в серебряном веке? С кем бы ты себя ассоциировал? Или в кого бы ты воплотился, или кто воплотился в тебя?

 

Мои знания о серебряном веке ограничены фамилиями на пальцах двух рук (и, может, одной ноги). Но я знаю, что серебряный век (тот, который прошлый) включал в себя десятки имён. Ни с кем из тех, кого знаю, себя ассоциировать не могу, и не очень хочу. Хотя нравятся мне некоторые очень. Пусть те поэты останутся с нами в первозданном виде и не воплощаются ни в кого здесь, у нас здесь и свои имена появятся и заискрят.

Спасибо, Егор!

Вопросы подготовил Михаил Клочковский
5 июня 2021 года Санкт-Петербург

 

Теперь поговорим о стихотворении «Радуга». Почему такое название? Не боишься ли ты провокационных трактовок этого текста западниками, которые могут (или не могут?) притянуть этот стих к нежелательному полюсу магнита гендерности. Каков путь от детской мнемотехники («каждый охотник желает знать») до образов этого стихотворения? Какова связь между лексемами Слабость и Мать, и Дождь? Дождь – это же, скорее, отец, а не мать.

«Радуга» – текст об ускользающей красоте. О том, что мы имеем счастье наблюдать, зная, что оно совсем скоро покинет нас. И такое природное явление, как радуга, на мой взгляд, очень хорошо иллюстрирует моё понимание ускользающей красоты.

Про трактовки скажу, что я не боюсь никаких трактовок. Вообще никаких. Текст после публикации принадлежит читателю, и в воле читателя искать там любые смыслы и придавать любые значения этим смыслам. Это же стихи. Стихи нужны, чтобы люди чувствовали. Больше не зачем.
Текст получился хаотичным, будто бы из мазков краски (цветами радуги?). Поэтому детская считалочка кажется мне там уместной. На самом деле, когда я писал, я вообще не думал, что будет уместно, а что нет. Это просто образы, часть процесса. Я никогда не знаю, что в итоге получится. Но здесь я был рад этому хаосу в процессе, это всё казалось мне правильным.
По поводу дождя и того, что он – мать: мне показалось, что мать подходит больше. Это что-то природное, то есть материнское. Для меня образы всяческих «начал» – всегда женские, никогда не мужские. Не знаю, почему.

В чём источник красоты? О чём в целом это стихотворение?

 

Да, об ускользающей красоте. Её источник – наша внимательность. Потому что она повсюду. Замечаем мы её или нет, осознаём или нет – зависит не от мира вокруг, а от остроты нашего восприятия. Я учусь этому каждый день.
 

4. В Австрии и Германии немецкие исследователи выделяют в лирике так называемую герметичную лирику, то есть лирику замкнутого на самом себе текста произведения. Лирику, обращённую внутрь автора и персонажа. Самым ярким представителем был Пауль Целан с его высочайшими требованиями к необходимости чтения и понимания его произведений. Как ты относишься к такому подходу? Можно ли твои тексты назвать герметичными?

 

Некоторые – точно да. Ту же самую «Радугу», наверное. И ещё ряд текстов, которые писались с полной уверенностью, что их может вообще никто не воспринять или воспринять как поток сознания, лишённый какого-либо смысла. Я зачастую готов к этому. Но это меня никогда не пугало. Более того, я иногда люблю играть с читателем в игры, как бы предлагая погуглить то или иное, разобраться. Естественно, большая часть читателей не будет этого делать, и будет абсолютно права по-своему, потому что по сути ничего не потеряет существенного. Но кто-то точно будет, я знаю. Потому что у меня очень хорошие читатели.

Однако, слишком заигрываться в эти игры тоже не нужно, я считаю. Чтобы не превратиться в «зануду на вечеринке». Зануде на вечеринке не светит закрыться в комнате вон с той красавицей. А мне хотелось бы.

 

Как возникает у тебя текст стихотворения? Ты его тщательно продумываешь или текст звучит в твоей голове, и ты не можешь его не записать, или текст накрывает тебя? Или при написании стихов ты руководствуешься больше эмоциями, порывами, оттенками ощущений, пойманных в какой-то момент времени?

 

Стихи никогда не продумываю. Но голосов в голове и никакого ощущения «накрывания» или «откровения» тоже нет. Для меня это в какой-то степени очень спокойный, медитативный процесс – я просто становлюсь чуть более внимательным к миру вокруг и к чувствам. Становлюсь более уязвимым на какое-то время. Это не похоже ни на какое изменённое состояние сознания, а как раз наоборот – это самое что ни на есть естественное состояние души для меня.

 

Какова цель поэзии вообще и твоей в частности? Ведь всё равно «мы все умрём». Или не все и не умрём? А то, что останется после нас, не будет просто кучей мусора и кого-нибудь на что-нибудь подвигнет, вдохновит? Да или нет?

Любой смысл можно разбить о «все мы умрём». Любой смысл любого действия можно при желании демонтировать этим. Но это идиотизм уровня того, как на любую аргументацию отвечать: «Ну и чё?». Если мы не будем ничего делать, потому что нет смысла, и все мы умрём, то когда мы умрём (а умрём мы непременно) – то, что от нас останется, будет кучей биомусора, да. Если же мы будем создавать – наши дела имеют шанс быть продолженными в ком-то, кем-то прочувствованы, кем-то оценены, могут возыметь какое-то значение для мира или отдельного человека. Это нас ни от чего не спасёт, но почему бы этого не сделать. Надо же чем-то заниматься до того, как умрёшь. Вот поэзия, например. Хорошее дело. Нужна, чтобы было красиво. Нужна, чтобы люди чувствовали. Нужна, чтобы самому чувствовать.