Глава семнадцатая. Защита Боском порт-кара

 

Я стоял на раскачивающейся площадке впередсмотрящего, расположенной у самой верхушки грот-мачты «Дорны», с подзорной трубой в руках.

Вид отсюда был изумительный. От одного края горизонта до другого, насколько хватало глаз, выстроились в ряд корабли, тысячи кораблей, желтые и алые паруса которых, словно знамена, реяли в ярких лучах утреннего солнца.

Порт-Кар выставил все корабли, какие только смог найти.

В той спешке, с которой готовились суда к выходу в море и разрабатывались наши планы защиты города, я даже затруднялся сказать, сколько кораблей находится у нас в распоряжении. По самым приблизительным подсчетам, мы располагали, по-видимому, двумя с половиной тысячами кораблей, тысяча четыреста из которых были круглыми, также выставленными нами против приближающейся сейчас с запада объединенной флотилии Тироса и Коса, насчитывающей до четырех тысяч двухсот судов — боевых кораблей. Мы спустили на воду больше семисот кораблей Арсенала, уже готовившихся к консервации на зиму. Как я уже говорил, судоходными на Горе, по крайней мере для боевых кораблей, считаются весенние и летние месяцы и самое начало осени, поэтому нет ничего неожиданного в том, что значительная часть боевых кораблей сейчас находилась у причалов. Из семисот кораблей Арсенала триста сорок кораблей оказались боевыми галерами, а триста шестьдесят — круглыми. Затем к нашей флотилии добавилась тысяча четыреста судов, в основном небольших торговых кораблей младших капитанов. Флотилия пополнилась и тремястами пятьюдесятью кораблями членов городского Совета, оставивших Порт-Кар до того, как я привез капитанам священный Камень. Большинство из этих кораблей, к счастью, оказались боевыми. Мои собственные корабли пополнились судами, предоставленными капитанами — членами Совета. Позднее я был приятно поражен предложением принять под свое командование еще тридцать пять кораблей, выделенных мне бывшими убарами Порт-Кара: двадцать галер от приземистого, всегда невозмутимого Чанга и пятнадцать от смуглолицего длинноволосого Нигеля, похожего на сурового военачальника откуда-нибудь с Тарвальдсленда. Оказалось, это все, что осталось у них после пожаров на их причалах в месяце ен'кара. Ни единая галера, однако, не была выделена нашей флотилии из числа кораблей Этеокля, Сулиуса Максимуса и Клаудиуса, управлявшего владениями Севариуса.

Если бы не обнаружение, если можно так выразиться, Домашнего Камня Порт-Кара, я сомневаюсь, чтобы нам удалось выставить против Тироса и Коса больше четырехсот-пятисот кораблей.

Я в последний раз окинул взглядом величественную панораму и по узкой веревочной лестнице спустился на палубу. И тут же увидел рядом с грот-мачтой Фиша.

— Я ведь приказал тебе оставаться на берегу! — воскликнул я.

— Накажете меня позже, капитан, пожалуйста! — с мольбой в голосе ответил он.

Я чертыхнулся и обратился к стоявшему поблизости офицеру.

— Дай ему меч, — распорядился я.

— Спасибо, капитан! — едва не подпрыгнул юноша от радости.

Я зашагал к кормовой палубе.

— Рад видеть тебя, — приветствовал я старого знакомого, гребного мастера.

— Здравствуйте, капитан, — откликнулся мастер.

С кормовой палубы я поднялся на капитанский мостик.

За кормой «Дорны» в сотне ярдов одна от другой расположились четыре боевых галеры Порт-Кара, за ними в ряд — еще четыре, и еще. «Дорна», таким образом, возглавляла формирование из шестнадцати довольно близко размещенных кораблей. Это звено было одним из пятидесяти подобных формирований, предназначенных для выполнения особых задач в соответствии с разработанным нами планом и насчитывающих в своем составе восемьсот кораблей.

Нападающие, чтобы не дать порткарцам ускользнуть из набрасываемой ими на город сети, выбрали для своей флотилии другой боевой порядок, разместив свои расположенные на большом расстоянии друг от друга корабли в четыре следующие один за другим ряда. При таком построении наши формирования из шестнадцати кораблей, действующие самостоятельно, но способные оказывать друг другу поддержку, могли без особого труда прорвать неприятельские ряды в пятидесяти местах. Как только линия наступающих будет разорвана, нашим формированиям предстоит рассыпаться на заранее предусмотренные пары, которые после этого будут нападать на неприятельские суда с тыла. Каждая пара будет выбирать себе отдельно стоящий вражеский корабль и, разделавшись с ним, переходить к следующему. Корабли противника не смогут реагировать на действия этих автономных пар судов с достаточной скоростью и следить за их маневрированием, поэтому даже столь значительное численное превосходство флотилии Тироса и Коса при данной тактике не будет иметь решающего значения. Кроме того, я надеялся, что после прорыва линии неприятельских судов нашими пятьюдесятью шестнадцатикорабельными формированиями противник ответит тем, что развернет свои суда носом к ним, поэтому я оставил на запасных позициях еще пятьдесят пар кораблей, которые вступят в бой через полчаса после начала первой нашей атаки и также будут действовать в обращенном к ним теперь тылу неприятеля. Я хорошо помнил, какой урон нанесла врагу «Дорна» в подобной ситуации. Был предусмотрен также и вариант возможности перегруппирования наших кораблей, прорвавших неприятельскую линию, и их распределения в новые шестнадцатикорабельные формирования, которые могли бы вторично пробиваться через способные перестроиться к тому моменту ряды вражеских судов. Они могли бы повторить эту тактику несколько раз в зависимости от ее эффективности. Лично я, однако, сомневался, что нам удастся воспользоваться этим маневром больше одного раза, поскольку после изменения линии неприятельских судов уже не будут достигать своей прежней протяженности, что в значительной степени снизит результативность действий наших расположенных ближе к краям формирований. Я склонен был предполагать, что после первого прорыва неприятельских линий между кораблями разгорится стихийно протекающее сражение, и возлагал значительно большие надежды на пары автономно действующих судов. Предложенная мною тактика действующих попарно кораблей и строгий запрет ввязываться в бой даже с равными силами противника, как мнe сообщили, оказалась совершенно новой для горианских традиций ведения морских сражений, хотя сам принцип попарно действующих судов стар так же, как и применяемый на них треугольный парус. К тому же это давало возможность распределять корабли таким образом, чтобы боевая галера подстраховывала действующее с ней в паре круглое судно. Разработал я и сигналы, позволяющие кораблям общаться между собой и ставить друг друга в известность о том, что они собираются предпринять.

Таким образом, в первых двух волнах запланированной мною атаки были задействованы пятьдесят формирований из шестнадцати кораблей и пятьдесят пар кораблей, выступающих через полчаса после начала сражения. Итого девятьсот судов, после чего у меня оставалось еще сто восемьдесят пять боевых галер и почти тысяча четыреста круглых кораблей.

Я отдал команду стоявшим за мной кораблям выдвигаться вперед. Сигнальщики ответили флажками, что приняли мое сообщение. Сотни весел одновременно вспенили воду у бортов боевых галер, и вскоре они оставили «Дорну» далеко позади.

Я бы предпочел двинуться в бой вместе с ними, но как командующий сражением не мог себе этого позволить.

После первых двух волн планируемой мной атаки примерно через час должна будет последовать третья волна наступающих, состоящая из выстроенных в длинный ряд имеющихся в моем распоряжении тысячи четырехсот круглых кораблей. Я очень надеялся, что к тому времени, когда они вступят в бой, первые две атаки нанесут неприятелю достаточно серьезный урон, чтобы правильные ряды, в которые будут выстроены оставшиеся у него суда, оказались не слишком длинны. Тогда мои выступающие третьей волной круглые корабли сумеют обойти флотилию Тироса и Коса по флангам, окружить ее и обрушить на нее огонь из всех имеющихся в нашем арсенале метательных средств, начиная от горящих дротиков и копии и кончая тяжелыми камнями. Когда же корабли Тироса и Коса перенесут часть своего внимания на эти круглые суда, которые они не смогут не счесть относительно легкой добычей, они обнаружат на них не ожидаемых изможденных невольников, а граждан Порт-Кара или сидящих на веслах раскованных рабов, получивших в руки оружие вместе с предложением сражаться с неприятелем за даруемую им свободу. Согласие на подобное предложение выразили все, лишь рабы — выходцы с Тироса и Коса были предусмотрительно отстранены от участия в сражении и оставлены на берегу закованными в кандалы. Помимо сидящих на веслах вооруженных людей, трюмы и палубы кораблей были забиты множеством тренированных воинов и умеющих обращаться с оружием горожан. На каждом судне имелась специально обученная абордажная команда со всем необходимым оборудованием — от крючьев до абордажных мостков.

Эти последние очень напоминают обычные деревянные корабельные сходни пятифутовой ширины и отличаются от них тем, что в той части, которая предназначена для перебрасывания на вражеский корабль, в доски острием наружу набито множество длинных гвоздей, намертво впивающихся в палубу атакуемого судна и глубже входящих в нее под ногами перебегающих по мосткам нападающих. Обычно именно круглые, предназначенные для грузовых перевозок корабли с их малочисленной командой и сидящими на веслах рабами являются наименее защищенными от нападения и всячески стремятся избежать сближения с неприятелем и рукопашной схватки. Но сейчас, я думаю, наш противник будет немало удивлен, когда после нападения своих боевых галер на наши круглые корабли — перед каковым искушением он, конечно же, не сможет устоять, — встретит на каждом из них целые отряды обученных, хорошо вооруженных людей и очень быстро обнаружит, что превратился из нападающего в подвергающегося нападению. Не сомневаюсь, что очаг сражения в подобной ситуации не замедлит переместиться с круглого корабля на вражескую галеру. Следует также учесть, что в морских баталиях противники редко ставят себе целью потопить вражеский корабль, а стремятся захватить его в качестве добычи, поэтому корабли довольно редко идут на таран и уж, по крайней мере, не стремятся нанести судну — которое рассматривается как их будущая добыча, — непоправимый ущерб. Подобной стратегии, несомненно, следовало ждать от Тироса и Коса и в данном случае. В связи с этим на каждом круглом судне у нас был заранее подготовлен экипаж матросов, которым после захвата нами неприятельской галеры надлежало взять управление ею на себя.

Четвертая волна атаки будет состоять из пятидесяти наших кораблей, которые с поднятыми мачтами вступят в бой через час после атаки круглых судов. Двигающиеся в кильватере круглых судов, боевые корабли с неопущенными мачтами, как я полагаю, будут приняты неприятелем за нашу новую группу круглых судов, поскольку боевые галеры вступают в сражение с опущенными мачтами. Я надеялся, что команды боевых кораблей Тироса и Коса, увидев паруса над новой партией судов, сочтут их одной из разновидностей круглых кораблей, как правило, тяжеловесных и медлительных, не сумеют правильно оценить скорость и маневренность, с которой к ним приближаются эти новые суда, и слишком поздно придут в себя, обнаружив, что в бой вступили несущиеся на них смертельно опасные корабли-тараны. Я полагал, что этот ход окажет действенную помощь нашим отвлекающим на себя внимание неприятеля круглым кораблям, и был уверен, что противник, не догадывающийся об этой надвигающейся на него замаскированной опасности, даст подойти к себе кораблям-таранам на слишком близкое, недопустимо близкое расстояние — а тогда ему поздно уже будет что-либо предпринимать.

В заключение мною была предусмотрена пятая волна атаки, в которой примут участие две небольшие эскадры по сорок боевых кораблей в каждой. Им следовало напасть на неприятеля с противоположных направлений — с севера и с юга. Не думаю, чтобы эта атака оказалась действительно сокрушительной для противника, но в суматохе морского сражения, когда нет ясного понимания замыслов неприятеля, точного расположения и численности находящихся в его распоряжении кораблей, подобное нападение с флангов может оказать неоценимое психологическое воздействие. Главнокомандующий объединенной флотилией Тироса и Коса — Чембар, как я полагаю, — не мог знать ни точного количества, ни диспозиции наших кораблей. На самом деле до восхода солнца, когда были окончены подсчеты имеющихся в нашем распоряжении кораблей и сделаны предварительные наброски их вступления в бой, мы в этом не были уверены. Я надеялся, что у Чембара возникнет предположение, будто большинство из ускользнувших из Порт-Кара кораблей не успело отойти далеко от берега, все это время кружило где-нибудь поблизости и теперь решило вступить в бой. Этот наш ход не мог не вызвать опасений, так как Чембар не имел ни малейшего представления о том, сколько еще, откуда и какой мощности ударов ему следует ожидать.

Подобную атаку — психологическую, как я ее называл, — следовало производить в последнюю очередь, когда ряды неприятельских кораблей уже потеряют свою правильность и строгость, станут значительно короче, и каждый из находящихся в них получит возможность увидеть все прибывающие новые свежие силы. Неожиданность направления атаки, во фланги неприятелю, также оказывала нам неоценимую услугу: каждый капитан, и Чембар в том числе, больше всего боится атаки во фланг, поэтому будет стремиться развернуть свой корабль носом к нападающему. Поскольку же атаки нашими кораблями будут производиться с разных направлений, перед капитанами встанет неумолимый вопрос: какому из кораблей-таранов подставить свой незащищенный бок?

Первая волна наших кораблей уже к тому времени прорвет все четыре ряда неприятельских судов, разделится на пары и рассыплется в тылу флотилии союзников во всех направлениях.

Вот уже вслед за первой двинулась вторая волна наших кораблей.

«Дорна» оставалась на месте, продолжая покачиваться на волнах, которые становились все круче.

Помимо запланированной пятиволновой атаки у меня еще оставалось сто пять тарнских кораблей в резерве, которые я рассчитывал ввести в бой подобно судам пятой волны: двумя группами с направлений, которые я им укажу в зависимости от того, как сложится к тому времени боевая обстановка.

— Может, опустим мачту, капитан? — спросил один из офицеров.

— Нет, — ответил я.

Мне бы хотелось иметь возможность наблюдать за ходом сражения откуда-нибудь с максимально высокого места, с площадки впередсмотрящего, например.

Осень чувствовалась во всем: и в резких порывах холодного ветра, сбивающего пену со вздымающихся волн, и в тяжелых серых облаках, медленно, но неумолимо затягивающих небо. На севере горизонт превратился в сплошную черную полосу. Я вспомнил, что перед рассветом выпал иней.

— Уберите паруса, — сказал я офицеру.

Тот немедленно отдал команду матросам.

Вскоре они взобрались по веревочным лестницам на мачту и, рассыпавшись по рее, начали снимать с нее и скатывать треугольный парус.

Я внимательно осмотрел поверхность моря с наветренной стороны корабля.

— Что нам делать теперь? — спросил офицер.

— Ждать, — ответил я, направляясь к кормовым отсекам.

— А вы, простите, что собираетесь делать? — поинтересовался он.

— Лично я хотел бы немного вздремнуть, — признался я. — Разбудите меня через полчаса.

 

После недолгого сна я почувствовал себя значительно лучше. В каюту мне принесли немного сыра и хлеба, и, наскоро перекусив, я поднялся на палубу.

Ветер крепчал и стал более холодным. «Дорну» немилосердно бросало на волнах, и ее уже с трудом удерживали два — носовой и кормовой — якоря.

Мне подали мой адмиральский плащ, и я перекинул его через левое плечо вместе с висящей на кожаном ремне подзорной трубой. Затем я вложил в кошель на ремне пару кусков сушеного мяса тарска и крикнул впередсмотрящему, чтобы он спускался вниз и освободил для меня свою площадку. Взобравшись на мачту, я поскорее завернулся в плащ и принялся осматривать панораму боя, жуя сушеное мясо, что хоть немного помогало забыть о холоде.

Мясо оказалось довольно соленым, и я поискал глазами бурдюк с водой, непременно имеющийся на площадке каждого наблюдателя. Вода была покрыта тонкой корочкой льда, и я чувствовал, как тают прозрачные кристаллы у меня на губах. Черная полоса на севере небосклона разрослась и темнела широкой зловещей каймой.

Я перенес внимание на то, что делалось передо мной.

Сражение было в самом разгаре.

Пока я наблюдал, мимо меня прошла боевая линия вступающих в бой круглых кораблей, идущих под малыми, так называемыми штормовыми парусами, туго надутыми северным ветром. Галерам, использующим треугольный парус, будь то круглые суда или корабли-тараны, — хотя последние имеют возможность сворачивать парус, — довольно сложно убавить паруса в зависимости от нарастающей силы ветра. Это не прямоугольный парус, и обращаться с ним сложнее, поскольку он не позволяет изменять положение паруса относительно направления ветра. Его можно лишь убрать и заменить другими парусами, меньшим по размеру, подходящим для условий, в которых находится галера. При этом парус заменяется вместе с реей, длина которой и определяет размер самого паруса. Существует три основных разновидности треугольного паруса: крупный, используемый при слабом попутном ветре и хорошей погоде; средний, рассчитанный на плавание при ветре крепчающем либо идущем с отклонением по отношению к нужному курсу; и малый, или штормовой, устанавливаемый при нахождении судна в море в крайне неблагоприятных погодных условиях. Именно этот парус был поднят сейчас над вступающими в бой круглыми судами. Если бы они шли под парусом больших размеров, крепчающий ветер заставил бы их сильнее зарываться в волны, погружаясь, возможно, до самых весельных проемов в бортах.

Видя проходящие мимо меня корабли, я усмехнулся. Верхние палубы их были пусты, но я знал, что в трюмах, на нижних палубах, в кормовых и носовых отсеках теснятся, ожидая, когда им можно будет вступить в бой, сотни вооруженных людей.

Я взглянул на часы и снова приставил к глазу подзорную трубу.

Первая волна моих кораблей прорывала строй противника, чтобы, пока его корабли разворачиваются для ответного удара, поорудовать у неприятеля в тылу. Готовились вступить в схватку суда, вышедшие второй волной и к этому времени подошедшие вплотную к неприятелю.

Оставалось лишь гадать, многие ли из находящихся сейчас на борту не вернутся больше на берег.

Я поежился и плотнее закутался в плащ. На площадке наблюдателя становилось все холоднее.

В голову начали закрадываться странные мысли: «Кто я? Что я здесь делаю? Какое отношение имею ко всему, что происходит сейчас вокруг меня, к этим людям, умирающим и убивающим друг друга?» Я не знал, что на это сказать. Просто не мог найти ответа. Знал лишь, что очень одинок, весь продрог и тоже, вместе с остальными, хотя и несколько иначе, принимаю участие в этой бойне.

Хорош ли предложенный мною план — я тоже не знал. Существовала тысяча факторов, обстоятельств, предугадать которые было невозможно, но каждый из которых мог оказать серьезное, если не решающее влияние на исход битвы.

Я не ожидал победы в этот день.

Сейчас мне уже казалось полным идиотизмом то, что я не убежал из обреченного Порт-Кара. Более мудрые так и поступили, набив трюмы своих кораблей сокровищами и рабами — всем, что могли увезти с собой. Почему я не поступил точно так же? А эти, другие, что остались вместе со мной? Может, все мы, собравшиеся на этом участке моря — законченные идиоты, решившие устроить этот безумный спектакль, прежде чем распрощаться с жизнью? Разве есть на свете что-либо более ценное, чем жизнь человека? Разве не следует со всех ног бежать от того, что может подвергнуть жизнь малейшей опасности, а если оно уже пришло — валяться в ногах победителя, умоляя его сжалиться и сохранить тебе жизнь, пусть даже ценою рабства? Мне вспомнилось, как однажды на болотах дельты Воска именно так, униженно пресмыкаясь перед захватившими меня в плен ренсоводами, я и спас себе жизнь. Что же изменилось? Почему я, тот же самый трус и раб, обряженный теперь в адмиральские одежды, посылаю теперь тысячи, десятки тысяч людей на смерть — или на победу? — не зная ничего ни о жизни, ни о войне, ни о самой смерти?

Среди этих людей, несомненно, есть более достойные, нежели я, чтобы взять на себя ответственность за судьбы людей, чтобы иметь право решать, кому из них жить, а кому умирать. Что они подумают обо мне в последние минуты жизни, захлебываясь в холодных водах Тассы или истекая кровью на дощатых палубах неприятельского корабля? С проклятием или с благословением вспомнят мое имя? И какое право имел я обрекать их на смерть своими громкими призывами, своими красивыми, но такими ничтожно глупыми словами — я, тот, кто предпочел позорную жизнь раба возможности умереть честно?

Я должен был умолять их бежать отсюда. А вместо этого показал им Домашний Камень.

— Смотрите, адмирал! — донесся до меня голос матроса, наблюдавшего через подзорную трубу за ходом сражения с кормовой палубы. — «Верна»! Она прорвалась.

Я поднес к глазам подзорную трубу,

Далеко на западном крыле наших войск я различил знакомый строгий силуэт своего корабля «Верна». Она прорвалась сквозь ряды неприятельских судов и готовилась напасть на них с тыла. Рядом с ней виднелась ее неразлучная сестра «Тела». Позади них волны расправлялись с тонущим, лежащим на боку судном из объединенной флотилии Тироса и Коса, а еще дальше за кормой «Телы» и «Верны» покачивались на воде обломки еще одного, очевидно, уже ушедшего на дно вражеского корабля.

«Верной» командовал не имеющий себе равных Таб.

Отличная работа, подумалось мне.

Второй волне моих кораблей, вышедших через полчаса после вступления в бой первой, удалось подойти незамеченными к повернувшимся к ним кормой врагам, готовящимся отразить новую атаку прорвавших их ряды кораблей. Сражение кипело уже повсеместно, и наиболее мощные его очаги находились у первой и последней линии неприятельских кораблей, протяженность которых к этому времени значительно уменьшилась.

К месту сражения быстро приближались, готовясь взять его в кольцо, идущие под парусом круглые корабли.

Я оглянулся.

Сзади к «Дорне» не спеша подходили еще пятьдесят кораблей, над палубой каждого из которых был поднят штормовой парус, — четвертая волна нашего наступления. Да, в той неразберихе, что творилась сейчас в стане врагов, я думаю, едва ли было возможно вовремя распознать идущие под парусом боевые галеры и перестроиться, чтобы встретить их атаку. У наших галер, безусловно, будет достаточно времени, чтобы подойти к противнику вплотную, прежде чем он сумеет сориентироваться.

Вслед за этим с севера и юга ударят еще две группы по сорок кораблей в каждой, после чего у меня останется небольшая резервная флотилия в сто пять боевых кораблей, которую также можно будет использовать для удара с противоположных направлений.

В составе этой резервной группы дополнительно выступят и десять круглых кораблей из Арсенала. О том, что находится у них на борту, не знают даже мои самые высокопоставленные чины офицерского состава.

После этого можно будет говорить о том, что в бой брошены все силы, которые я планировал задействовать.

И только погодные условия запланировать я не мог.

Я снова посмотрел на север. Затем исследовал поверхность моря через подзорную трубу. Зрелище было неутешительным: все вокруг затягивала сплошная черная мгла, на фоне которой были особенно хорошо заметны белые барашки волн, сбиваемые резкими порывами ветра.

Настоящая осенняя погода.

В своих планах я не мог предсказать, что подарит нам капризный характер Тассы, в чем проявится ее крутой нрав и переменчивость в настроении.

Холод на смотровой площадке донимал немилосердно. Чтобы не стучать зубами, я принялся жевать следующий кусок сушеного мяса.

Когда я наклонился за бурдюком, чтобы запить мясо водой, я заметил, что она совсем замерзла.

Чертыхаясь, я снова поднес к глазам подзорную трубу и устремил ее на запад.

Вот уже три часа, как я сидел на смотровой площадке грот-мачты «Дорны» под резкими порывами пронизывающего ветра и, сжимал в окоченевших руках подзорную трубу, наблюдал за ходом сражения.

Все корабли первой волны наступления прорвались сквозь ряды неприятельских судов, повернувшихся теперь носом к ним и готовящихся к следующей атаке. Они, конечно, не могли предположить, что следующий удар будет нанесен им сзади, и подставляли корму второй набегавшей волне кораблей, вслед за которой от одной стороны горизонта до другой протянулись штормовым валом надвигавшиеся круглые корабли, выстроенные мной в одну боевую линию. Объединенная флотилия Тироса и Коса потеряла к этому моменту уже сотни судов и яростно набросилась на обычно беззащитные круглые корабли, стараясь взять реванш за то смятение, которое внесли в их ряды корабли первых двух волн наступления. Могу себе представить их реакцию, когда из трюмов столь беспечно взятых на абордаж круглых судов им навстречу вырвались сотни хорошо вооруженных, тренированных воинов. Часть круглых судов, которым не «посчастливилось» быть взятыми на абордаж неприятельскими боевыми галерами, не имея возможности состязаться с ними в скорости, состязались в находящемся у них на борту вооружении и поливали врага стрелами, копьями, дротиками, камнями и деревянными, пропитанными смолой горящими зажигательными ядрами, выпускаемыми из многочисленных катапульт.

Я был горд своими людьми, их мастерством и самоотверженностью. Враг заметался. Как я и предполагал, в подобной суматохе он не сумел вовремя отличить приближающиеся под парусом боевые галеры четвертой волны от обычных, тяжелых, медлительных в своем передвижении круглых кораблей и подпустил их на опасное для себя, непозволительно близкое расстояние, когда времени для боевого маневрирования у него уже не оставалось.

В окутывавшей полнеба темноте я ясно различал множество объятых пламенем кораблей. Мощные порывы ветра сбивали с трудом слушающиеся руля корабли в группы по десять — двадцать судов, переносили огонь с корабля на корабль, превращая их в сплошные пылающие деревянные острова.

Море ревело и стонало, как раненый зверь, не желающий выпускать из лап свою жертву.

Пятая волна запланированного наступления запаздывала.

На «Дорне» выбрали якоря и затем бросили их вторично, подальше один от другого, но корабль продолжало швырять на волнах. Снасти скрипели, не желая поддаваться ветру, но чувствовалось, что канаты на пределе.

Участвующую в пятой волне атаки группу судов, нападающих с севера, возглавлял худощавый длинноволосый Нигель, пятнадцать кораблей которого дополнили еще двадцатью пятью кораблями-таранами из Арсенала. Командование над группой судов, наносящих удар с юга, было доверено Чангу, у которого помимо двадцати своих кораблей находилось еще двадцать судов из Арсенала. Таким образом, каждый из них располагал четырьмя десятками боевых галер. Но ни атаки первого, ни второго я не видел.

Сто пять резервных судов вместе с теми десятью круглыми кораблями, о грузе которых не подозревал никто из моего высшего офицерского состава, уже давно вышли на исходную позицию и с нетерпением дожидались моего сигнала.

А я до сих пор не знал, могу ли доверять этим убарам — Нигелю и Чангу!

Головной корабль резервной группы судов покачивался от «Дорны» на расстоянии слышимости звуковой команды. Через подзорную трубу я хорошо видел стоящего на капитанском возвышении кормовой палубы Антистена — того самого капитана, имя которого неизменно открывает список членов Совета капитанов. Всегда первый — завидная судьба!

Позади головного корабля выстроились в четыре ряда остальные суда, между которыми виднелись тяжело вздымающиеся на волнах, глубоко сидящие в воде, убравшие даже штормовые паруса десять круглых кораблей из Арсенала. Даже эти устойчивые ширококилевые суда расходившаяся Тасса немилосердно, словно наслаждаясь своей мощью, легко швыряла из стороны в сторону.

Я снова направил подзорную трубу на запад, туда, где над морем поднимался черный дым от горящих кораблей.

Корабли Тироса и Коса везде, где только возможно, поспешили отойти подальше от оказавшихся для них не по зубам, коварных в своих неожиданных сюрпризах круглых судов и перенесли все свое внимание на наши боевые галеры. Я усмехнулся. Чембар, безусловно, великолепный главнокомандующий: он стремился навязать противнику только ту тактику ведения боя, в которой был силен сам. Теперь он пытался использовать численное превосходство кораблей своей флотилии, нападая на противника лишь тогда, когда имел двух-трехкратный перевес в силе. Круглые корабли он оставил на потом, рассчитывая разделаться с ними также с применением тактики численного перевеса.

Я спрятал подзорную трубу и подул на окоченевшие руки. Было очень холодно, и мне казалось, что сейчас именно от погоды в значительной мере зависит исход этой партии, разыгранной нами на игровой доске, где фигурами служили люди и корабли, сражающиеся и умирающие, тонущие и догорающие.

Ветер настойчиво пытался сбросить меня со смотровой площадки.

Вдруг палуба корабля огласилась радостными криками. Я оглянулся. Стоящий на носу наблюдатель с подзорной трубой о чем-то возбужденно говорил сгрудившимся позади него офицерам, указывая руками куда-то вперед. Гребцы на нижней палубе радостно загудели.

Я поднес к глазам свою подзорную трубу. С севера и с юга, схватывая остатки объединенной неприятельской флотилии в «клещи», приближались корабли пятой волны запланированного мною наступления.

У меня отлегло от сердца.

Чангу приходилось бороться со встречным северным ветром, но он упорно вел корабли среди беснующихся волн. Нигель, опытный военачальник, двигаясь под попутным ветром, наоборот, всячески сдерживал свои корабли, подстраиваясь под скорость движения своего напарника, и стремился нанести удар по врагу одновременно с ним, зная, как важна в подобном маневре слаженность.

Я забросил на плечо тонкий кожаный ремешок подзорной трубы, засунул в рот последний кусок сушеного мяса и стал спускаться по узкой веревочной лестнице.

Едва ступив на палубу, я тут же подал рукой сигнал Антистену, внимательно следившему за мной с кормы головного корабля резервной группы. На мачте его корабля немедленно взвился условленный флаг.

Я поднялся на капитанский мостик на кормовой палубе.

Под удивленные крики всех находящихся поблизости дощатый настил палубы всех десяти круглых кораблей был поднят и убран в сторону.

Трюмы кораблей были полны тарнов — громадных, яркой окраски птиц, населяющих в основном гористые местности Гора. На головах большинства птиц были надеты кожаные колпаки. Почувствовав свежий ветер и быстро заполняющий трюмы кораблей холодный воздух, они расправляли мощные крылья и выпрямляли закованные в цепи когтистые лапы.

На голове одного из тарнов колпака не было, и ремни его наклювника были распущены.

Он запрокинул вверх хищную голову и огласил все вокруг пронзительным криком, от которого наблюдателей бросило в дрожь сильнее, чем от пронизывающего осеннего ветра.

Люди со страхом переглянулись.

Перемещать тарнов куда-нибудь по воде чрезвычайно сложно. Я даже не знал, смогу ли удерживать их в повиновении над морем. Обычно даже стрекало для тарнов не может заставить птицу удалиться от берега за пределы видимости.

Я снял с плеча висящую на ремешке подзорную трубу и отдал ее кому-то из матросов.

— Спустите на воду шлюпку, — сказал я офицеру.

— В такой шторм? — удивился он.

— Быстрее! — поторопил я его.

Лодку спустили на воду. На одном из весел, словно это место предназначалось для него, сидел Фиш, мальчишка-раб. Гребной мастер занял место за рулем.

Мы направились к первому круглому кораблю и подошли к нему с подветренной стороны.

Вскоре я уже стоял на палубе.

— Вы — Теренc, капитан наемных тарнсменов из Трева? — обратился я к высокому худощавому человеку.

Он утвердительно кинул. Трев — настоящий бандитский город, расположенный высоко на скалистых склонах Вэлтая. Большинство гориан даже не знает, где он находится. Некогда тарнсмены Трева с успехом отбили даже натиск наездников на тарнах из самого Ара. Жители Трева не выращивают продукты питания, но в стесненных обстоятельствах совершают массовыe набеги на соседей и подчистую забирают их урожай. Они живут лишь одними грабежами. О жителях Трева говорят как о самых надменных к безжалостных людях Гора — Они гордятся тем, с каким страхом относятся к ним окружающие. Женщин себе они добывают исключительно набегами на соседние города, откуда доставляют их в свое затерянное в горах логово уже своими рабынями. Говорят, что в город можно попасть только верхом на тарне. Как-то мне довелось быть знакомым с одной девушкой из Трева. Звали ее Вика.

— Если не ошибаюсь, на ваших кораблях должны находиться сто тарнов с наездниками? — сказал я.

— Совершенно верно, — ответил Теренс. — И к каждому тарну привязана веревка с узлами, рассчитанная на пятерых матросов Порт-Кара.

Я заглянул в раскрытый трюм корабля. Хищный, изогнутый как ятаган клюв тарна, на голове которого не было колпака, повернулся в мою сторону. Черные глаза птицы тускло мерцали. Прекрасный экземпляр, настоящий боец. И все же жаль, что на его месте сейчас не Убар Небес. Птица имела красно-коричневый, довольно распространенный среди тарнов окрас. А вот мой тарн был черным как смоль от когтей до кончиков крыльев. Эго была прекрасная птица c широченными крыльями, одинакoвo великолепными как при состязании в скорости, так и в сражении.

Даже странно, насколько близким своим другом я считал это дикое, своенравное существо.

— Мне причитается сотня стоунов золота за использование этих птиц и предоставление моих людей, — сказал Теренс из Трева.

Меня охватила ярость.

Я выхватил из ножен меч и приставил к его горлу.

— Я бы попросил вас немного подождать, — многозначительно произнес я. Теренс рассмеялся.

— Такой способ уговора мы, тревцы, понимаем лучше всего, — ответил он. Я опустил клинок.

— Из всех тарнсменов Порт-Кара, — заметил я, — из всех капитанов вы единственный, кто согласился на это опаснейшее предприятие.

В Порт-Каре был еще один человек, который, я надеюсь, не побоялся бы подвергнуть себя такому риску, но его с тысячей верных ему людей вот уже несколько недель не было в городе. Я имею в виду Ха-Кила, того, что носил на шее на золотой цепочке тарнскую монету города Ар. Когда-то он пошел на убийство, чтобы добыть денег и купить на них шелка и ароматические мази одной женщине. Но та предпочла ему другого. Она убежала вместе с ее избранником. Ха-Кил выследил их, убил мужчину, а женщину продал в рабство. После этого дорога в Ар ему была заказана, и он выбрал для себя Порт-Кар. Я знаю, он принял бы мое предложение, но сейчас, насколько мне известно, он и его люди были наняты городом Тор и отбивали у степных племен охоту досаждать его жителям своими набегами. Ха-Кил и его люди всегда были готовы предложить свои услуги тем, кто мог за них хорошо заплатить. В свое время, как сообщали наши агенты, он был даже на службе у Других, у тех, что оспаривают у Царствующих Жрецов право на эту планету и на саму Землю. Некогда мне удалось познакомиться с этим человеком в доме Сафрара, торговца из Тарии.

— Просто мне очень хотелось получить сотню стоунов золота, — признался Теренс. — Сам исход сражения меня не интересует.

— Безусловно, — покачал я головой и внимательно посмотрел ему в лицо. — Деньги, конечно, немалые, но, по-моему, недостаточные, чтобы подвергать себя тем опасностям, с которыми вам предстоит встретиться. Мне трудно поверить, что вы прилетели только чтобы заработать сотню стоунов золота. Тем более что Домашний Ка