Клонирование человека – это не круто

 

Если в случае с сельскохозяйственными культурами генетическая инженерия просто изумляет, то мысли о применении тех же принципов к человеку способны попросту вскружить голову. Теперь у нас есть возможность, минуя естественный отбор, применять очень точные методы искусственного отбора к себе. Но и это еще не все: ученые достаточно много знают о человеческой ДНК, чтобы они могли, в принципе, клонировать человека, минуя миллиарды лет эволюции полов. Оснований для восхищения по поводу таких достижений предостаточно, но знаете, клонирование человека к ним не относится.

Конечно, я понимаю. Многие из нас так хотели бы успевать делать как можно больше каждый день: больше хлопотать по мелочам, больше ходить по магазинам, больше сочинять, больше работать, больше тренироваться, и т. д. К тому же это очень популярная тема сегодня – самоклонирование (мне кажется смешным, что люди, которые говорят, что не верят в эволюцию, нередко выступают против клонирования не потому, что они сомневаются, что это будет работать, а потому, что боятся, что это будет работать слишком хорошо). Но если вы когда‑либо рожали, наблюдали рождение ребенка или просто смотрели фильм про роды, вы понимаете, что клонирование людей гораздо сложнее, чем это изображается в рекламе центров финансового планирования и на семейных грузовичках. На самом деле это не только очень сложно, но и совсем не то, чего бы каждый из нас действительно хотел. Клонирование не даст ни идеальной копии, ни мгновенного результата.

В мире растений клонирование происходит достаточно просто. Вспомните клонированную клубнику и виноград. Бананы и картофель также выращиваются из клонов. Черт побери, вы даже можете найти в Интернете руководство по клонированию конопли. Клонирование млекопитающего, любого млекопитающего – это создание другого животного. Но с 1996 года, начиная с овечки Долли, ученые знают, как можно сделать и это. Они сумели обойти эволюцию и ее упорное предпочтение половому размножению. Клонирование позволяет избежать вариаций, которые по сути являются побочным эффектом природной селекции, заменяя их совершенной генетической предсказуемостью… по крайней мере, в теории это выглядит так. На данный момент ученым удалось клонировать около двух десятков различных видов. Человека пока никто не клонировал – по крайней мере, никто в этом еще не признался, – но процесс, несомненно, должен быть таким же, как и в случае с Долли.

Сначала берется клетка одного животного и извлекается его ДНК. Затем ДНК помещается в яйцеклетку другого животного. Если процесс пошел – в большинстве случаев этого не происходит, – яйцо принимает ДНК и выходит, как будто оно было оплодотворено. Эта оплодотворенная яйцеклетка размещается в подходящем хозяине. Затем протекает стандартный период беременности, наступают роды, и – хлоп – новорожденный малюсенький клон получает по попке. Затем пару десятилетий клона растят, холят и лелеют, вплоть до его совершеннолетия. А потом получают в ответ: «А я вас не просил меня клонировать!»

Противопоставьте такой сценарий рекламным или полнометражным научно‑фантастическим фильмам. В художественной литературе клон, как правило, появляется в качестве уже полностью сформированного взрослого. Вы хотите себя размножить – вы просто берете и каким‑то образом делаете еще одного взрослого человека. В реальном мире такое невозможно. Никто не знает, как заставить ребенка взрослеть быстрее, чем обычно. Ведь тогда также встает незначительный вопрос «природа или воспитание», то есть соотношение в человеке врожденного и приобретенного. Разве можно вырастить, скажем, четверых детей совершенно одинаковыми? Спросите любого, кто растил близнецов или даже встречался с близнецами. И еще более непонятно, как можно вырастить клона таким же, как и вы сами? Мы все зависим не только от наших генов, но и от того, что с нами происходит.

Теперь представим себе, какова может быть судьба клонированного человека. Предположим, некто в какой‑то момент счел себя настолько важной персоной, что решил себя клонировать. Так или иначе, кому‑то удалось извлечь ДНК из клетки этого человека и имплантировать ее в утробу суррогатной матери (я читал статьи о женщинах, вынашивающих чужих младенцев за гонорар, сравнимый с ценой роскошного автомобиля). Когда этот ребенок появляется на свет, он с генетической точки зрения оказывается на шаг позади своих современников. Этот ребенок не будет обладать генетическим преимуществом нового сочетания генов, коим обладают другие, неклонированные организмы. Клон обошел бы эволюционный механизм полового размножения.

То, что клон отстает, – это очень важный момент. Клон отстает во времени, в генетике и в эволюции. Если бы люди остановились и лишь задумались об этом, никто всерьез даже и не думал бы о клонировании человека. И тогда наши законодатели могли бы успокоиться со своими нашумевшими законами против исследований клонирования в Соединенных Штатах и занялись бы своим делом. Это, в свою очередь, позволило бы ученым‑медикам в США провести некоторые базисные исследования природы генезиса клеток, которые могут привести к новым методам лечения и в результате улучшить качество жизни людей по всему миру.

Есть люди, которые возражают против вмешательства в яйцеклетку и сперму человека, – в своих протестах они, как правило, опираются на Библию. Например, существует твердое убеждение, что жизнь начинается в тот момент, когда яйцеклетка принимает сперматозоид, то есть оплодотворяется. Но это не совсем то, что происходит, или, точнее, не совсем то, что должно происходить. После того как яйцеклетка приняла сперматозоид и его Y‑образную или Х‑образную хромосому, она должна закрепиться на стенке матки. Если этого не произойдет, то никакого ребенка не зародится. После прикрепления к стенке матки оплодотворенная яйцеклетка принимает форму перевернутой чаши и в ней начинается формирование трех слоев. Это гаструляция, и если вы включите воображение, то увидите, что эта чаша по форме напоминает часть кишечника[14].

Откровенно говоря, никто ни в одной церкви никогда не смог бы рассуждать о том, жизнеспособна яйцеклетка или нет, не будь на Земле ученых с микроскопами, которые досконально изучили и яйцеклетку человека, и процесс ее оплодотворения. Некоторые церковные специалисты продолжают утверждать, будто знают, что яйцеклетка делает после своего оплодотворения; вполне возможно, это тот случай, когда недостаток знаний может стать опасным.

Я говорю об этом потому, что наши законодатели тратят уйму времени на официальные заседания и обсуждения законопроектов, посвященных оплодотворенным яйцеклеткам и их предполагаемой равноценности живым людям. На этих представлениях, судя по всему, основаны целые ответвления организованной религии. Ожесточенные споры разворачиваются по поводу роли и значения оплодотворенной яйцеклетки до гаструляции – ее тоже приравнивают к человеку. Верно это или нет, пока нельзя сказать наверняка.

Я надеюсь, это даст некоторым из нас возможность остановиться и подумать о том, что оплодотворенные яйцеклетки регулярно покидают тело женщин. Попросту говоря, оплодотворенные яйцеклетки, в которых не начался процесс гаструляции, напрямую попадают в канализацию. Так неужели женщины, у которых образуются эти клетки, должны быть привлечены к ответственности за нарушение законов, пролоббированных церковью? Их будут судить за непроизвольное детоубийство? А их мужья, чьи сперматозоиды, возможно, не были достаточно активными, чтобы довершить начатое? Наука предельно ясна; а определенная мораль, взращенная церковью, отражает понимание, которое в лучшем случае печально, а в худшем случае – просто невежественно. Вероятно, нам следует в уголовном порядке преследовать людей, которые поддерживают эти взгляды и тем самым подрывают нашу экономику, поскольку напрямую способствуют отправке медицинских пациентов за границу, где те тратят огромные суммы денег на процедуры, связанные с яйцеклетками, оплодотворением и прочим, ибо там они разрешены и доступны.

Понимание процессов, которые приводят к появлению детей и затем подростков, которые потом будут изучать алгебру, физику и географию, берет свое начало в фундаментальных научных исследованиях. А не из древних текстов или Писания. Без фундаментальных исследований эти странные дискуссии и эти непонятные законы, направленные на контролирование того, что происходит в утробе женщины, были бы невозможны. Мы ведем дискуссии, основанные на многовековой истории научных открытий. Возможно, более обоснованный подход избавит в первую очередь от необходимости этих дискуссий.

Существует фундаментальное различие между научными исследованиями оплодотворенной яйцеклетки и исследованиями клонирования человека, хотя эти вопросы зачастую объединяются. Но разделять их и объяснять, почему клонирование человека – плохая идея, очень сложно в стране, где многие люди все еще закрывают глаза на уроки, извлеченные из эволюции. Даже наших выборных лидеров нелегко было уговорить повременить с радикальными решениями таких вопросов. В ближайшие годы мы увидим, поможет ли им знакомство с фактами принимать этически обоснованные решения.

В вопросе этичности идеи клонирования человека есть еще один более важный фактор. Конечно, техника явно имеет большие перспективы, но и она может быть слишком агрессивной или просто непонятной для многих из нас. Обратите внимание: в последние годы ученые‑медики занимались исследованиями, посвященными стволовым клеткам. Это клетки из оплодотворенной яйцеклетки или яйца млекопитающих, которые делятся, делятся и превращаются в клетки вашего организма. Люди часто говорят о «чуде» рождения. Ну, по понятиям природы это, может быть, никакое и не чудо. Ведь животные регулярно делают это на протяжении сотен миллионов лет; как бы то ни было, для меня это все равно совершенно удивительно.

После того как яйцо оплодотворяется и ему удается прикрепиться к стенке матки, происходит гаструляция (образуются три слоя клеток), а следующим ключевым этапом является развитие бластоцисты – мешка или сферы из всего 150 клеток, произведенных в результате нескольких делений одной‑единственной клетки – оплодотворенной яйцеклетки. Эти клетки будут продолжать делиться, чтобы в результате стать дельфином, опоссумом или человеком.

При размышлениях о самоделении и самоорганизации стволовых клеток в бластоцисте на ум приходит вопрос: если опытный исследователь может извлечь стволовые клетки, не может ли он спровоцировать новый или восстановительный рост у человека, нуждающегося, например, в замене органа? Это может показаться немного жутким, по крайней мере, на первый взгляд, но именно это было предложено делать путем сбора яйцеклеток и оплодотворения их в лабораторных условиях – то, что мы проводим сейчас для экстракорпорального оплодотворения. Квалифицированные технические специалисты пару дней наблюдали бы за делением яйцеклетки, а потом просто извлекли бы из нее стволовые клетки. Затем их можно использовать, чтобы помочь жертве автокатастрофы вырастить нервные клетки позвоночника. С помощью таких клеток человек с травмой спинного мозга, полученной в результате катастрофы, мог бы заставить свое собственное тело выращивать новые нервные окончания и таким образом вернуть себе способность ходить. Это может показаться странным или диким, но сравните это с разрезанием человека для помещения новых сердечных клапанов или титановых штифтов. Поистине более чем агрессивные процедуры, которые стали обычным явлением в развитых странах мира.

Когда дело доходит до работы с человеческими яйцеклетками, то они часто извлекаются и забраковываются; и это тоже является частью экстракорпорального оплодотворения. Есть много глубоко религиозных людей, которые возражают против этого. Для меня их аргументы кажутся капризом. Огромное количество человеческих яйцеклеток исчезают неоплодотворенными – бесчисленные бесплодные яйцеклетки каждый день выбрасываются женскими организмами по всей Земле – и так было на протяжении всей истории человечества. Представьте себе религиозное обязательство, согласно которому семя каждого одуванчика должно достигать бутона другого. Мы бы жили тогда в мире одуванчиков. Я просто хочу напомнить, что неоплодотворенные яйца, бесплодные семена и нереализованный потенциал являются частью всей картины воспроизводства и, будь то к лучшему или к худшему, являются общепринятым укладом жизни. Это фундаментальное понимание того, что живые существа создают избыточное количество яиц и спермы – больше, чем может выжить, – восходит к исследованию Дарвина, посвященному конкурирующим популяциям, и занимает видное место в любой биологической или эволюционной концепции. Для меня именно это и делает каждого ребенка таким драгоценным – после того как яйцо успешно завершило свое развитие и на свет появился младенец, а не до того, как сперматозоид хотя бы очутился в его матери. Моя точка зрения отличается от позиции многих людей, потому что она основана на жизненных фактах, а не на предположениях.

В 2005 году я со своими сотрудниками побывал в лаборатории Ганса Кейрстеда (тогда работавшего в Калифорнийском университете в Ирвайне), где лабораторных крыс накачивают седативными веществами и умышленно травмируют. Им ломают спины, и когда они пробуждаются от наркоза, их тела оказываются частично парализованными. Конечно, подобный вид медицинских исследований многие из нас считают достаточно неприятным. Но посмотрите на результаты – они просто удивительны. Через некоторое время после нанесения травмы в позвоночник крыс вводили стволовые клетки человека. Они были выращены из менее чем десяти штаммов стволовых клеток, хранившихся на протяжении десятилетий с тех пор, когда исследования стволовых клеток еще проводились иначе. Эти стволовые клеточные линии были продолжены и выращены в исключительных, строго контролируемых лабораториях. Наряду с человеческими стволовыми клетками, крысы получали лекарства, которые используются для предотвращения отторжения рецепиентом донорских органов.

Через несколько дней крысы уже могли двигать задними конечностями. Через несколько недель они стали хорошо ходить и восстановили контроль над своим кишечником. То есть после травмы позвоночника они страдали недержанием (даже для крыс это может быть страданием). После тщательного обследования было обнаружено, что нервы в позвоночнике крыс в значительной степени восстановились. Они заново вырастили свой позвоночник в своих собственных спинах. Это просто удивительно. Эти результаты имеют огромное значение для человеческой медицины и сулят большие перспективы. Точнее, могут сулить.

Дело вот в чем: технология извлечения стволовых клеток из оплодотворенной и растущей человеческой яйцеклетки идентична, по крайней мере на данный момент, способу, с помощью которого мы можем имплантировать соматические клетки ДНК в яйцеклетку, чтобы начать процесс клонирования. Это та цепочка рассуждений, которой все мы должны следовать и на ее основе формировать свое мнение, ибо как только техника становится все более точной в части исследований, проводимых на животных, появляется возможность проведения аналогичных исследований на человеке. Но обязательно ли это? Как провести четкую грань между дозволенной терапевтической практикой и сомнительной технологией клонирования человека? Это повод задуматься всем нам, налогоплательщикам и избирателям.

Поскольку в процессе формирования стволовых клеток участвует бластоциста, ученые ищут способ выращивать их не из яйцеклетки (которые, в принципе, могут перейти в жизнеспособный плод), а изолированно и из клетки, взятой из другой части человеческого организма. Возможно, в один прекрасный день регенерация клеток органов или нервных клеток станет возможна и получит такое же широкое распространение, как замена тазобедренного сустава. Если вы размышляете о возможной потенциальной экономии от того, что тело пациента само сделает всю работу, в сравнении с затратами на высокотехнологичные протезы, использование собственных стволовых клеток пациента для такого рода улучшения качества его жизни может стать неким этическим императивом.

Размышляя об этом исследовании и потенциальном расширении использования стволовых клеток человека в медицине, имейте в виду, что исследования на крысах и других животных возможны лишь потому, что все мы похожи. Это прямое доказательство эволюции. Мы имеем так много общего с нашими родственниками, плацентарными млекопитающими, потому что все мы около 70 млн лет назад произошли от одного общего предка. Наше знание о медицине, типах крови, центральной нервной системе и о том, откуда мы в конечном счете появились – все это прямые следствия нашего знания об эволюции.

Если бы у нас не было общего предка, если бы у нас не было общих черт в цепочках ДНК, если бы все мы не произошли от исконных организмов, то любая наука о жизни, все живое, что мы видим в природе, было бы куда более загадочным и непонятным. Тот факт, что важное открытие эволюции было совершено лишь полтора века назад, демонстрирует мне, насколько мы все еще примитивны. Мы еще только начинаем пользоваться нашими знаниями о живых существах, накопленными в ходе изучения естественного отбора, для того чтобы стать более сострадательными к нашим ближним и лучше относиться к Земле. Нас ждет еще очень и очень долгий путь. Все‑таки очень интересно об этом размышлять.

 

Цвет нашей кожи

 

Мое начальное школьное обучение пришлось на 1960‑е годы, и потому уже тогда я был весьма осведомлен в вопросе рас и расизма. Вашингтон, округ Колумбия, тогда был во многом расистским городом. Это ужасная атмосфера была всего лишь обычной составляющей той жизни. Я мог слышать об этом, даже не вслушиваясь. Эта тема шла фоном в оживленных ресторанах, наряду со звоном и бряцанием посуды. Я также видел, что происходило вокруг. Заголовки газет описывали известных людей, убитых из чисто расовых соображений. В то же время движение за гражданские права вызвало радикальные изменения в законодательстве и общественных настроениях. Все это глубоко повлияло на меня. Сегодня мне легко понять, что истоки расизма лежат на поверхности. Ни в чем ином силы эволюции, сформировавшие наши общества, не проявляются более заметно, чем в цвете нашей кожи. Удивительно, что цвет кожи значит совсем не так много, как об этом думают люди.

Я немного путешествовал по всему миру (в основном потому что я часто посещаю Международный конгресс астронавтики, который каждый год проводится в новом месте). Так вот в поездках я, по крайней мере, узнал, что люди имеют гораздо больше общего, чем разного. В эволюционном плане мы все практически одинаковы. ДНК каждого из нас совпадает на 99,9 %. Я могу доказать это. А еще лучше – докажите сами. Как вы думаете, что произойдет, если мужчина из Скандинавии женится на женщине из Восточной Африки и с удовольствием начнет выполнять свои супружеские обязанности? У них запросто может родиться ребенок. И этот ребенок будет человеком. Этот союз не произведет на свет никого, кроме человека.

Существует только один вид Homo sapiens. У всех у нас общий предок. Может быть, с этим и связан миф об Адаме и Еве, живших в райском саду. Если хорошенько подумать об этом и увидеть, что все мы чрезвычайно похожи друг на друга, то можно прийти к выводу, что вы, я и все, кого мы когда‑либо увидим, произошли от одной изначальной пары людей. Автор или авторы Книги Бытия, следуя логике, возможно, пришли к точно такому же выводу, а это значит, что они задумались об этом. Все люди и каждый из нас определенно имели общего предка. Иначе как все мы могли бы принадлежать к одному виду, который продолжает так эффективно размножаться? Сегодня в мире более семи миллиардов нас – болтающих, флиртующих, набирающих SMS.

Несмотря на эту логику, люди разных племен или из географических регионов враждовали друг с другом, не доверяли друг другу и запрещали браки друг с другом на протяжении тысячелетий. Во многих случаях поводом для этих конфликтов служил цвет кожи. Это вызывает интригующий эволюционный вопрос: если мы все одного вида, почему цвет нашей кожи так разительно отличается? Связан ли цвет кожи с более глубокими отличиями между различными группами людей? Или можно перефразировать – действительно ли расы существуют?

Вот короткий ответ: нет. Цвет кожи – это крошечная, недавняя и мимолетная особенность человеческой генетики. Одна из передач цикла «The Eyes of Nye»[15] была посвящена этой проблеме. Я стоял в поле в окружении нескольких десятков коров и быков. Я отметил, что цвета этих животных варьировались достаточно широко. Там были черные, белые, коричневые коровы разных оттенков, и они не проявляли никаких признаков дискриминации. Они паслись, не выказывая предпочтения какой‑либо цветовой окраске. Казалось, что расизм не имеет к ним никакого отношения; они все принадлежали к одному виду. Так же и мы. Раса, в общепринятом понимании, – это иллюзия. Но не верьте мне на слово. Давайте посмотрим, что скажут нам два столетия эволюционных исследований.

Первое место, куда нужно обратиться за ответом, находится на коже наших ближайших родственников приматов. Как только наше понимание ДНК выросло, мы пришли к выводу, что у нас с шимпанзе около 98,8 % последовательности генов общие. Это служит ярким подтверждением того, что шимпанзе и человек имеют общего предка.

Кожа шимпанзе очень светлая, Вы можете сами это увидеть на их милых щечках и подбородках. Таким образом, можно было бы ожидать, что у людей должен быть примерно такой же цвет кожи, как и у генетических кузенов. Но за некоторым исключением это не так.

Антропологи во всем мире искали окаменелости наших предков. И они нашли их: десятки родственных человеческих и почти человеческих (мой бывший начальник?) черепов и других костей, которые указывают на то, что человечество зародилось в Восточной Африке. Именно здесь мы находим наибольшее генетическое разнообразие среди людей на сегодняшний день, и именно здесь мы обнаруживаем древние окаменелости и старейшие свидетельства человеческой деятельности. Если мы все произошли от предка, родственного шимпанзе, то, значит, все мы начали с кожи примерно одного цвета? Ископаемые кости не могут нам ничего поведать. По крайней мере, способ извлечь информацию о цвете кожи, некогда покрывавшей эти кости, мы еще не изобрели.

Поскольку окаменелости не дают ответа, ученые развернулись и постарались понять адаптивную функцию цвета кожи с эволюционной точки зрения. Совершенно очевидно, что наша кожа защищает наши внутренности от того, что происходит снаружи, – ветра, дождя и хлещущих веток деревьев. Также кожа является органом, который продуцирует химическое вещество, без которого мы не можем жить, – витамин D. Этот витамин получил свое обозначение D, будучи четвертым в классификации витаминов. Основной его составляющей является холекальциферол; C₂₇H₄₄O. Ученые исследовали наших любимых собак, чтобы выявить его. Способность синтезировать витамин D восходит к эволюции. Планктон в море производил его на протяжении 500 млн лет. Морские существа использовали его для извлечения и использования кальция из окружающей среды. Так же как и мы.

Одной из замечательных особенностей витамина D является то, что вам не нужно его есть; ваше тело может само его создавать. Нам просто необходимо небольшое воздействие ультрафиолетового света, чтобы придать определенному типу холестерина в коже толчок и преобразовать его в витамин D. Но тут есть загвоздка: слишком много ультрафиолета до добра не доведет. Этот свет обладает более мощной энергией, чем видимый свет, и может разрушить или разъединить уязвимые биологические молекулы, особенно вашу фолиевую кислоту или фолаты. Ультрафиолет, например, может сжечь вашу кожу. Поэтому, чтобы выжить, животные наподобие нас нуждаются в способности блокировать большую долю ультрафиолетового света, который попадает на нас, позволяя достаточному количеству света поддерживать надлежащий уровень витамина D.

Если вы шимпанзе, то эта проблема решается одним из старейших трюков в книге эволюции. У вас вырастают волосы. Волосы состоят из белка кератина, который не слишком отличается от белка наших дальних родственников на Древе жизни, которые используют кератин для создания перьев и чешуи. Как вы, несомненно, понимаете, волосы блокируют свет. Тела шимпанзе практически полностью покрыты толстым, темным волосом. Даже когда вы шутите о волосатых парнях, вы и представить себе не можете, что самые волосатые среди нас и рядом с шимпанзе не стояли. Шимпанзе были защищены от чрезмерного ультрафиолетового излучения волосами. Но если волосы предлагают такую хорошую защиту, почему мы, люди, теряем большую их часть?

Возможный ответ вытекает из следующего мысленного эксперимента, который, надеюсь, никто из нас никогда на самом деле не станет проводить. Вы, возможно, слышали о людях, которые держат шимпанзе в качестве домашнего животного. Все просто отлично, пока шимпанзе молод, но, как только он или она становится старше, животное оказывается на удивление сильным по сравнению с человеком. Шимпанзе могут легко побороть вас в армрестлинге и даже выдернуть сустав. Но если дело дойдет до состязания и вы вступите в жестокое противоборство с шимпанзе, есть одна вещь, в которой вы сможете его сделать. Вы можете победить его в беге.

Люди – чемпионы по продолжительному бегу. Как только человек и шимпанзе начинают бежать, их тела начинают нагреваться. Шимпанзе быстро перегревается, а люди – нет, потому что они гораздо лучше регулируют тепло своего тела. Видите, к чему я клоню? Согласно одной из основных теорий, доисторические предки людей теряли свои волосы в течение последующих поколений, охотясь, занимаясь собирательством, размножаясь, потому что меньшее количество волос означало лучшее охлаждение, а значит, более эффективный длительный бег. Эта способность постоянно позволяла нашим предкам перехитрить и обогнать добычу. Попробуйте надеть пару лишних курток, а еще лучше шубу в жаркий влажный день и пробежать одну милю. Теперь снимите эти куртки и попробуйте еще раз. Вы увидите, как велика разница, когда нет меха или волос. Перегрев замедляет нас, эндотермических животных.

Потеряв волосы, наши предки столкнулись с новой проблемой, поскольку стали более уязвимы к ультрафиолетовому излучению. Ультрафиолет помогает выработке витамина D, но он также разрушает не менее важную фолиевую кислоту вместе с другими чувствительными к ультрафиолету соединениями. Вы получаете фолаты (фолиевая кислота) из зеленых овощей. В отличие от витамина D, фолиевую кислоту человеческий организм не может сам вырабатывать. Фолаты играют важную роль в росте и развитии плода. Дети, родившиеся у женщин, подвергавшихся воздействию слишком сильного ультрафиолетового излучения, имеют дефекты позвоночника и центральной нервной системы. Они не могут выжить. Так что те люди, что имели в коже чуть больше меланина, блокирующего солнце, чувствовали себя лучше в условиях повышенного ультрафиолета, чем те, что обладали бледной кожей.

В целом чем ближе люди живут к экватору, тем больше ультрафиолетового излучения они получают и тем темнее цвет их кожи. Суровые местные погодные условия также могут снижать уровень ультрафиолетового излучения. Взгляните на карту пигментации кожи жителей Земли, обитающих в различных регионах. Возле экватора люди имеют более темную кожу. В районах с повышенной облачностью, как в Великобритании, люди имеют более светлую кожу. Там, где люди живут на возвышенностях, как, например, в Тибете, они подвергаются большему воздействию ультрафиолета и имеют более темную кожу. Цвет кожи в основном является мерилом уровня местного ультрафиолетового излучения, и он контролируется относительно незначительными адаптационными изменениями генома.

Это очаровательное рассуждение мне разъяснила Нина Яблонски, ученый, проводивший фундаментальные исследования на эту тему. (В то время она работала в Калифорнийской академии наук, а теперь она в Университете штата Пенсильвания.) Она обращает внимание на то, что генетические различия между двумя – любыми – представителями человеческого рода мизерны. Яблонски как раз изучает эти тончайшие различия. Она полагает, что наиболее постоянные физические отличия заключаются не в цвете нашей кожи, а в конфигурации наших костей, особенно в форме наших голов. Во время нашего интервью она сделала паузу и чуть наклонилась ко мне с расставленными руками, будто собиралась взять дыню с полки. Затем она сказала: «Билл, у вас идеальный европейский череп». Я был вынужден остановить ее и объяснить, что пока я свой череп использую, она не может на него претендовать (я все‑таки еще очень к нему привязан). Но она вновь вернула меня в русло нашего разговора, посвященного человеческим миграциям по миру.

После своих достижений в Африке наши предки отправились на поиски новых пастбищ и, вероятно, новых приключений на север, туда, где сейчас расположены Иран и Ирак. Здесь, на большем расстоянии от экватора, чем Восточная Африка, у людей, которым довелось родиться с чуть более светлым тоном кожи, дела шли немного лучше. Они получали лишь необходимое количество витамина D без разрушения фолиевой кислоты и других важных, чувствительных к ультрафиолету химических соединений. Они жили немного дольше, чем те, кто родился в этом регионе, но сохранил африканскую или просто очень темную кожу. Конечно, современные северо‑африканцы имеют более светлый тон кожи, чем экваториальные восточные африканцы.

Миграции в сторону экватора и обратно очень быстро привели к изменениям нашего цвета кожи. Примечательно то, что у всех людей, во всех местах, развивается цвет кожи, аналогичный уровню ультрафиолетового излучения. По мере развития сельского хозяйства наши предки переезжали из Африки в Месопотамию, а затем на восток, расселяясь по всей Евразии. Если они передвигались на юг, туда, где сейчас находится Индия, потомству, имевшему чуть более темную кожу, везло чуть больше, чем светлокожим. Люди, родившиеся в южной Индии, часто имеют настолько темную кожу, что порой она кажется почти синей.

А вот и кульминация: как и у их африканских предков, темный цвет кожи жителей южной Индии обусловлен меланином, но на юге Индии пигмент появляется благодаря иной комбинации генов. Казалось бы, они частично сохранили исконную пигментацию своих африканских предков, но при этом имеют дополнительную комбинацию генов, которая помогает вырабатывать полимеры меланина. Эти люди мигрировали в южную Индию из области с чуть меньшим ультрафиолетовым излучением, и им посчастливилось обладать геном, активирующим выработку меланина и помогающим выжить их потомству под чуть более интенсивным ультрафиолетовым воздействием. Изменения в цвете кожи произошли из‑за совершенно независимых мутаций в генах цвета кожи.

Аналогичная картина возникла, когда люди стали перемещаться из северо‑восточной Азии (с низким уровнем ультрафиолетового излучения) по древнему сухопутному перешейку, который теперь скрывает Берингов пролив, в Северную Америку и южнее, в Центральную и Южную Америку (с более высоким уровнем ультрафиолета). Цвет их кожи обусловлен меланином и интенсивностью ультрафиолетового излучения в том месте, где они живут. Тот же самый процесс обуславливает более светлый цвет кожи у людей, которые переехали в относительно менее солнечную Западную Европу и восточную Азию. Они утратили пигментацию, чтобы максимизировать способность своей кожи вырабатывать витамин D. Там, где солнце светит круглый год, местные жители имеют темный цвет кожи. Где солнце появляется сезонно, кожа у людей намного светлее. Это справедливо для любого места и человека.

Такая конвергентная эволюция меланина является дополнительным доказательством того, что цвет кожи не может быть принят в качестве критерия расовой принадлежности. Она также дает возможность проследить эволюцию человека. Наличие двух разных генов кожной пигментации говорит о том, что, скорее всего, люди мигрировали из Африки в северные и восточные районы дважды. Затем, благодаря конвергентной эволюции, индийскому населению достался ген, запускающий выработку меланина, который давал их детям то же преимущество в условиях высокой интенсивности ультрафиолетового излучения, что и аналогичный ген, присутствующий у людей из Восточной Африки.

Если сравнить цвет кожи жителей Тибета, обитающих на больших высотах, с жителями соседних стран, можно заметить, что у тибетцев цвет кожи немного темнее, чем у их соседей, живущих в более низинных регионах. Кстати, они очень быстро загорают. Это логично. Если вы находитесь на большой высоте, слой атмосферы между вами и Солнцем меньше, так что вы и ваши соседи получают больше ультрафиолетовых лучей, чем те, кто живет ниже. В этом случае ваши потомки с немного более темным тоном кожи имеют больше шансов на выживание и на то, чтобы порадовать вас внуками, чем те, чья кожа была чуть светлее и не способствовала такому разрастанию семьи.

Цвет кожи настолько чувствителен к изменениям в окружающей среде, что ученые на основе пигментации кожи коренных народов могут составить карту миграции человека из Африки по всему миру. Современные люди, Homo sapiens, впервые покинули Африку около 80 тысяч лет назад. Где‑то около 60 тысяч лет назад мы прошли Месопотамию и начали расселение по всей Евразии. Всего 15 тысяч лет назад люди пересекли Берингов перешеек и попали из Сибири в Северную Америку. Теперь взглянем на две карты. По мере того как африканцы исследовали восток и север, кожа у последующих поколений племен становилась все светлее и светлее. Когда они мигрировали на юг, их кожа снова темнела. При перемещении их дальше на восток и дальше на север цвет их кожи снова становился несколько светлее.

К тому времени, как человечество проложило свой путь в Южную Америку, кожа племен, у которых дела там пошли на лад, стала почти такой же темной, как и у исконных африканских племен. Но здесь немного больше, чем кажется на первый взгляд, как это выяснила Яблонски, когда собирала данные нескольких исследований и документировала отношения между ультрафиолетом, витамином D и фолиевой кислотой.

Американские племена, живущие в тропических широтах, действительно обладают темной кожей, как и их предки из Африки. Но у американских племен кожа не такая темная; она чуть светлее, чем у африканцев. Как такое может быть? С одной стороны, люди прожили в Америке не так много времени, чтобы могли накопиться эволюционные изменения. Ученые также отмечают, что к тому времени, как люди продвинулись на юг вдоль американского побережья, они разработали простую технологию защиты от ультрафиолета: я говорю о шляпах и накидках. Люди выработали привычку одеваться, и это остановило прогрессирование более темной кожи, когда они направились на юг, где солнце жарит сильнее всего. Это просто удивительно.