Путешествие в Персию (Узун Хасан)

ИОГАНН ШИЛЬТБЕРГЕР

Иоганн Шильтбергер — немецкий солдат и путешественник из Баварии, автор записок о пребывании в плену у турок и монголов. В 1867 г. экстраординарный профессор Новороссийского (Одесского) университета, доктор всеобщей истории Ф. К. Брун (1804—1880) издал в переводе со старонемецкого языка «Путешествие Ивана Шильтбергера».

«Путешествие Иоганна Шильтбергера» дает читателю возможность ознакомиться с путевыми заметками, оставленными потомкам баварским солдатом, попавшим в 1396 г. в плен к мусульманам после разгрома крестоносцев султаном Баязндом и пробывшим в плену до 1427 г. За время своего 30-летнего пребывания в плену Иоганн Шильтбергер вместе со своими хозяевами побывал во многих странах Европы, Азии и Африки: Венгрии, Болгарии, Валахии, Молдавии, на Украине, в Турции, Византии, Египте, Палестине, Иордании, Иране, Хорасане, Средней Азии, Азербайджане, Грузии, Дагестане, Черкессии и в других областях Северного Кавказа, Крыму, Астраханском крае и Сибири.

Ганс Шильтбергер происходил из мелкого рыцарского рода. Он родился около 1380 г. и свою страдную воинскую жизнь начал еще подростком. В 1394 г., отправляясь на войну с турками, его сеньор Линхарт Рейхартингер взял 14-летнего Шильтбергера с собой в качестве оруженосца. Армию европейских рыцарей возглавил венгерский король Сигизмунд, который рассчитывал раз и навсегда покончить с турецкой угрозой. Увы, его намерениям не удалось осуществиться: 28 сентября 1396 г., в кровавой битве у Никополя (в современной Болгарии), турецкий султан Баязид наголову разгромил крестоносцев Сигизмунда. На поле боя остался лежать цвет европейского рыцарства. Погиб и Линхарт Рейхартингер. Его 14-летний оруженосец попал в плен. Султан распорядился умертвить всех, взятых в плен: 10 тысяч человек было обезглавлено. Шильтбергер чудом уцелел в этой резне.

Султан Баязид распорядился отправить уцелевших пленников – около 300 человек – в Адрианополь, где они провели 15 дней. Затем их повели в Галлиполи. Здесь пленники провели еще два месяца, заточенные в башне, вповалку лежа на каменном полу. Наконец, у Баязида дошли руки и до них. Отобрав 60 юношей, он отправил их в подарок правителю Египта. Шильтбергер в их число не вошел: в битве он получил три раны, был слаб, и турки опасались, что подросток умрет в дороге. Баязид оставил его при своем дворе. Выздоровев, Шильтбергер служил у него скороходом, потом форейтором.

Султан Баязид мечтал овладеть Константинополем. Византийцы, с трудом сдерживавшие натиск турок, призвали на помощь «Железного Хромца» Тимура. Он выступил в поход с 800-тысячным войском и в битве при Ангоре (20 июля 1402 г.) разбил турок наголову. Теперь уже султан Баязид попадает в плен. А вместе с ним – и его раб Ганс Шильтбергер. Пройдя тысячи верст, баварец оказался в столице Тимура – Самарканде. Отсюда Шильтбергер сопровождал своего господина в походе в Палестину. Он пережил Тимура и после его смерти достался сыну «Железного Хромца» Шахруху, и отправился в Герат. Отсюда Шильтбергера забрал внук Тимура – Абубекр, владевший Персией и Арменией. При его дворе жил беглый ордынский царевич Чекре, «королевский сын из Великой Татарии». Спустя четыре года всесильный золотоордынский временщик Едигей позвал Чекре к себе и предложил занять освободившийся трон в Сарае.

Идя с отрядом Чекре, Шильтбергер прошел через Железные ворота и достиг Астрахани, разрушенной Тамерланом. В Сарае, столице Золотой Орды, тоже были видны повсюду следы разрушения, причиненного полчищами Тимура. Из Сарая дорога Чекре и Шильтбергера лежала на Яик, а затем через казахские степи в Ургенч. Едигеев улус в те годы находился в десяти днях езды от Хорезма. Отряд Чекре нашел Едигея где-то «в полях». В это время он готовился «к походу в страну, именуемую Виссибур [Сибирь]». Чекре со своим отрядом присоединился к нему. Так Шильтбергер оказался сперва на Урале, а затем в Сибири.

Спустя несколько дней они уже в Константинополе, где беглецов удостаивает аудиенции сам византийский император, немало дивясь их рассказам. Через три месяца Шильтбергер и его товарищи морем отправляются в Валахию. Скитания Шильтбергера длились 32 года. О дальнейшей судьбе Шильтбергера до нас дошли очень скудные сведения. Кажется, он служил при дворе баварского герцога Альбрехта III Благочестивого, достиг довольно преклонного возраста и умер в Фобурге. Имя этого странника сохранилось только благодаря его книге и в XV в. приобрело широкую известность.

В.В. Бартольд и вслед за ним М.А. Полиевктов 3 считают, что наивные рассказы Иоганна Шильтбергера для изучения политических событий описываемых лет не имеют почти никакого значения, однако в них можно найти много ценного и интересного. Действительно, повествование неграмотного баварского солдата, каким был Иоганн Шильтбергер, кажутся иногда фантастическими, преувеличенными и требуют к себе критического отношения. Ф. К. Брун, издавая текст «Путешествия», сопроводил его довольно пространными примечаниями, которые свидетельствуют об эрудиции издателя. Комментарии эти иногда чересчур многословны и уводят читателя в сторону от повествования, но для 60-х годов XIX столетия они были важны и в ряде случаев к ним нечего добавить.

ИОСАФАТ БАРБАРО

Путешествие в Тану. Иосафат Барбаро, венецианский купец, дипломат, государственный деятель. «Путешествие в Тану» содержит воспоминания молодого купца, занимавшегося торговлей в Тане и объездившего окрестные области Приазовья, Северного Причерноморья и отчасти Кавказа и Поволжья. Это описание степей и их обитателей, татар, географические и этнографические сведения и наблюдения, частичное отражение политики турок и татар, особенности последних лет существования итальянских колоний в Причерноморье.

Сочинение Барбаро весьма скудно показывает особенности характера автора или хотя бы некоторые черты, обрисовывающие его как человека. Все же кое-что в этом отношении можно отметить. Барбаро обладал всеми качествами людей, привыкших совершать далекие и весьма опасные в его времена путешествия. Он был смел и находчив как в молодости, так и в старости, при этом не любил повествовать о пережитых трудностях и о случаях, когда рисковал жизнью. Моральный облик Барбаро отличался одним качеством, которое, думается, выделяло его из большинства современников. В своих странствиях он научился с уважением относиться к чужеземцам независимо от их культурного уровня. Прожив долго в близком соседстве с обитателями степи — татарами, он умел и дружить с ними, и ценить их суждения, и помогать им, когда это требовалось. Все это отразилось в его труде, но автор ни в малейшей степени не выдвигал это свое качество как что-то заслуживающее похвалы.

Барбаро знал татарский язык, что, несомненно, сближало его с татарской средой, как в Тане, так и в степи. Он действительно знал образ жизни, нравы и обычаи кочевников. Когда он описывал, какими со стороны представляются глазам европейца разбиваемые в степях временные татарские станы, он прямо говорил, что они похожи на «огромные и красивейшие города». Резким отличием кочевнических городов он признавал отсутствие стен.

Первые упоминания о Руси появляются еще в повествовании о Тане и окружающих ее землях и странах. Так, определяя местоположение татарской равнины, Барбаро говорит, что на севере она граничит с Русью. В рассказе о поездке по зимней реке из Таны он называет в качестве средства передвижения сани, которые используются также на Руси. Сообщая о восьми русских рабах, подаренных ему его татарином-побратимом, Барбаро уточняет, что они – часть добычи, которую тот забрал на Руси; и это красноречиво говорит о том, в каком опасном соседстве находились русские земли, истощаемые и в XV в. татарскими набегами. Путь к Москве Барбаро прослеживает по Волге от Астрахани и вверх по ее течению мимо, как он пишет, «бесконечных племен Татарии»; так, передвигаясь в северо-восточном направлении, можно достичь пределов Руси.

Первым встретится городок Рязань, владение родственника великого князя Ивана; все население – христиане греческого обряда, страна обильна хлебом, мясом, медом; русские приготовляют напиток по названию «буза», «что значит пиво»; повсюду много лесов и деревень. Как и Контарини, Барбаро в данной связи подчеркивает приверженность русских к пьянству и сообщает о мерах великого князя по его обузданию: «видя, что люди там величайшие пьяницы и из-за пьянства бросают работу и многое другое, что было бы им самим полезно, он издал запрещение изготовлять брагу и мед и употреблять цветы из хмеля в чем бы то ни было»; однако не исключено, что под впечатлением от опроса московских послов, которые должны были подтвердить эту информацию, Барбаро положительно оценивает «предусмотрительные действия» русского государя: «Таким образом он обратил их к благой жизни».

Продолжая знакомить с Русью, Барбаро следующим после Рязани упоминает г. Коломну и отмечает, что, как и в Рязани, все ее постройки деревянные. «В трех днях пути», по-видимому, от Коломны находится «знаменитая река Москва – и эти слова с несомненностью доказывают, что сам Барбаро в русских краях не бывал, иначе он знал бы, что река Москва достигает Коломны, впадая в Оку. На реке Москве расположен город Москва, где находится резиденция великого князя; река проходит, замечает Барбаро, посредине города, через нее перекинуто несколько мостов. Замок, т.е. московский Кремль, стоит на холме и, как и город, со всех сторон окружен лесами.

Барбаро подчеркивает богатство края всякого рода съестными припасами – прежде всего хлебом и мясом – и их необыкновенную дешевизну. Что касается фруктов, то Барбаро отмечает их крайнюю скудость на Руси – имеются лишь «кое-какие яблоки, волошские и лесные орехи»; других плодов и винограда здесь нет. Интересны сведения Барбаро о Новгороде. Он его называл «громаднейшим городом». Название «Новгород» Барбаро переводил как «девять замков». Он сообщал, что прежде люди обходились там «без всякого закона», т.е. правосудия, и «среди них было много еретиков»; теперь же, будто бы, они «постепенно переходят в католическую веру, хотя одни верят, а другие нет, но они живут по закону и у них есть судопроизводство».

Когда Барбаро был в Персии, он находился при Узун Хасане не только в Тебризе и других городах, но и в степях, где шах кочевал, по обычаю своей страны, с женами и детьми, с приближенными, с войском и обозом, передвигаясь по местам с хорошей травой и обильной водой. Барбаро наблюдал походную жизнь огромного числа людей, при которых находилось их имущество и несметное количество животных. И тогда венецианский посол с удивлением и, можно сказать, с почтением отметил, что движение совершалось быстро, «в полном порядке, с большим достоинством и даже с праздничностью»; снабжение не нарушалось, и всем хватало хлеба, мяса, овощей и плодов.

Деятельность в качестве посла к Узун Хасану, выдающемуся правителю Персии, составила особую и существенную главу в жизни Барбаро. В сложнейшей обстановке, когда и в Европе, и в Передней Азии международные отношения были неустойчивы и перестраивались в зависимости от политической и военной активности турок, в лагере противников Мухаммеда II вырастали внутренние осложнения. Это выразилось, например, в том, что некоторые державы не были склонны вкладывать свои силы в общую борьбу с турками, опасаясь, что Венеция в случае победы могла бы получить необыкновенные выгоды, потому что она располагала, как казалось, сильнейшим союзником в лице Узун Хасана.

Задания Барбаро были изложены в переданной ему дожем Никколо Троном «комиссии от 28 января 1473 г.» Это была так называемая «открытая комиссия», содержание которой сводилось к словам: «Чтобы Узун Хасан продолжал войну» — т. е. не покидал мысли о войне и приступал к ней. Но через некоторое время Барбаро была вручена вторая комиссия, в ней заключались предположения — и требования — венецианского правительства относительно того договора, который надлежало заключить с Узун Хасаном в случае его полной победы над турками. Прежде всего, предлагалось прельщать Узун Хасана захватом восточной части Малой Азии — Анатолии, потому что победа там поведет его к господству над всем полуостровом, «над всей Азией».

Интересны условия, которые должны были быть соблюдены в пользу Венеции: на главном месте среди них поставлено право свободного прохода через проливы в Черное море к Трапезунду; здесь звучат отклики условий в результате тех войн в прошлом, ведя которые, Венеция боролась за торговлю в северном и южном Причерноморье. В инструкции с особенным ударением повторялось поручение о благополучии венецианских купцов, на что Барбаро должен был направить все мысли и все старания и довести до осуществления все намеченные планы; ему по преимуществу поручались подобные нелегкие переговоры; в этом заключалась его дипломатическая задача.

Однако политическая ситуация в корне изменилась, потому что еще на Кипре Барбаро узнал о сбившем ход всех событий крупнейшем для венецианской политики крахе — о поражении Узун Хасана 10 августа 1473 г. под Эрзинджаном. Случилось то, чего добивались главным образом итальянские соперники Венеции: она не смогла торжествовать, пользуясь плодами разгрома турок, на что слишком надеялась, не проявив присущей ей осторожности. Однако сенат сразу же решил вести прежнюю политику, т. е. продолжать побуждать персидского правителя к новому походу против турок с целью полного их изгнания из Анатолии. Поэтому венецианскому послу опять предлагалось увлекать Узун Хасана картинами несомненных будущих побед и неимоверного разрастания его могущества, когда он присоединит к своим владениям непобедимого до сих пор турецкого султана.

МИХАЛОН ЛИТВИН

Михалон Литвин - посол Великого княжества Литовского в Крымском ханстве в начале 16 века, это был образованный человек, имевший хорошее представление о жизни в Московском государстве и татарском Крыму. Он оставил интересные записки «О нравах татар, литовцев и москвитян», в которых раскрыл возможные причины падения Великого княжества Литовского, также как описал его противников - татар и русских Московии. Записки "О нравах" Михалона Литвина дают понимание, с помощью каких качеств русские смогли создать крупное централизованное государство.

Михалон Литвин — имя и фамилия вымышленные. О его национальной принадлежности и вероисповедании в научной литературе приводятся две точки зрения. Одни считают его православным-русином, другие — като­ликом-литовцем.

Трактат Михалона Литвина – это не путевые записки или дипломатический отчет о миссии в Россию, но полемическое сочинение, содержащее грозное предупреждение для соотечественников Литвина – полит. деятелей Великого княжества Литовского. Поэтому его труд – источник не столько по истории Российского царства или Крымского ханства «сколько по истории общественной мысли Литовского княжества за два десятилетия перед унией его с Короной Польской и образованием нового гос-ва – Речи Посполитой.

Москвитяне и татары намного уступают литвинам в силах, но превосходят их трудолюбием, любовью к порядку, умеренностью, храбростью и прочими достоинствами, которыми упрочиваются королевства… Нет в городах литовских более часто встречающегося дела, чем приготовление из пшеницы пива и водки. Берут эти напитки [и] идущие на войну и стекающиеся на богослужения. Так как люди привыкли к ним дома, то стоит им только отведать в походе непривычной для них воды, как они умирают от боли в животе и расстройства желудка. Крестьяне, забросив сельские заботы, сходятся в кабаках. Там они кутят дни и ночи, заставляя ученых медведей увеселять своих товарищей по попойке плясками под звуки волынки.

Вот почему случается, что, когда, прокутив имущество, люди начинают голодать, то вступают на путь грабежа и разбоя, так что в любой литовской земле за один месяц за это преступление платят головой больше [людей], чем за сто или двести лет во всех землях татар и москвитян, где пьянство запрещено… В Московии же нигде нет кабаков. Посему если у какого-либо главы семьи найдут лишь каплю вина, то весь его дом разоряют, имущество изымают, семью и его соседей по деревне избивают, а его самого обрекают на пожизненное заключение.

С соседями обходятся так сурово, поскольку [считается, что] они заражены этим общением и [являются] сообщниками страшного преступления. У нас же не столько власти, сколько сама неумеренность или потасовка, возникшая во время пьянки, губят пьяниц. День [для них] начинается с питья огненной воды. «Вина, вина!» - кричат они еще в постели. Пьется потом эта вот отрава мужчинами, женщинами, юношами на улицах, площадях, по дорогам; а отравившись, они ничего после не могут делать, кроме как спать; а кто только пристрастился к этому злу, в том непрестанно растет желание пить…

Князь их [москвитян] страшен нам, поскольку он постоянно обучает людей своих воинскому искусству. Не подобает никому из местных жителей вечно сидеть дома, но надлежит поочереди посылать их на защиту границ. Над этой нашей ленивой беспечностью враги наши татары обычно зло насмехаются, когда мы после пирушек погружены в сон, [а] они нападают со словами: «Иван, ты спишь, [а] я тружусь, связывая тебя». Ныне наших воинов погибает в безделье по кабакам и в драках друг с другом больше, чем врагов, которые нередко разоряли нашу отчизну…

Москвитяне не готовят в войско воинов-наемников, [которые] когда-нибудь уйдут из их земли, и не расточают на них деньги, но стараются поощрять своих людей к усердной службе, заботясь не о плате за службу, но о величине их наследства. Ныне же наши воины, охраняющие границы, хотя и пользуются многими пожалованиями и льготами и имеют преимущества по сравнению с другими воинами, однако пренебрегают ими, позволяя заниматься военным делом и защищать отечество беглым москвитянам и татарам. Мы ежегодно подносим дары царю перекопскому, тогда как наша литовская и жемайтская молодежь была бы полезнее в войске…

И хотя владеют перекопские [татары] скотом, обильно плодящимся, все же они еще богаче чужеземными рабами-невольниками, почему и снабжают ими и другие земли. Ведь у них не столько скота, сколько невольников. Ибо они поставляют их и в другие земли. Ведь к ним чередой прибывают корабли из-за Понта и из Азии, груженные оружием, одеждой, конями, а уходят от них всегда с невольниками. Ибо все их торги и места сбора податей полнятся только товаром этого рода, на который к тому же у них всегда спрос, [он годится] и для торговли, и для залога, и для подарка, и всякий из них, по крайней мере имеющий коня, даже если на деле раба у него нет, все же, полагая, что всегда может приобрести их множество, обещает по контракту с кредиторами своими в назначенный срок заплатить им за одежду, оружие и резвых скакунов тоже живыми, но не конями, а людьми, притом нашими единокровными.

СИГИЗМУНД ГЕРБЕРШТЕЙН

Австрийский дипломат Сигизмунд Герберштейн побывал в Москве в 1517 и 1526 гг. Герберштейн одним из первых рассказал европейскому читателю о жизни, нравах народов Руси. В результате исследований Герберштейн смог создать первое всестороннее описание России, включающее торговлю, религию, обычаи, политику, историю и даже теорию русской политической жизни. Сочинение Герберштейна пользовалось большой популярностью: еще при жизни автора оно выдержало 5 изданий и было переведено на итальянский и немецкий языки.

Широкую известность «Записки» получили в России благодаря Екатерине II, проявлявшей в годы своего правления исключительный интерес к отечественной истории, в частности, к сочинениям иностранцев, писавших о Руси. В 1784 году Екатерина II дала указание перепечатать и перевести на русский язык «Записки» Герберштейна с Базельского издания 1567 года.

Власть государя в Московии. Наблюдательному Сигизмунду Герберштейну приходилось нередко видеть и слышать, как обращался великий князь Московии с боярами и другими близкими людьми и как они относились к нему. «Властью над своими подданными, – говорит Герберштейн, – московский государь превосходит едва ли не всех самодержцев в целом мире»; и личность подданных, и их имущество совершенно во власти его. Все должны беспрекословно исполнять его желания. Богатые люди обязаны были служить безвозмездно при дворе его, в посольстве или на войне; только беднейшим из своих приближенных он платит небольшое жалованье по своему усмотрению.

Москва в XVI веке. Сигизмунд Герберштейн и почти все иноземцы, писавшие о Московии, сообщают и о столице ее некоторые сведения. Издали Москва с ее садами и многочисленными церквами представлялась очень красивою, но вблизи оказывалась иною. Почти весь город состоял из невзрачных деревянных построек (домов насчитывали более 40 тысяч); улицы были неправильные, грязные, так что необходимы были мостки; только на некоторых улицах были бревенчатые, очень неудобные мостовые. Почти при каждом доме был обширный сад и двор.

По окраинам города тянулись жилища кузнецов и других ремесленников, которым приходилось при своих работах употреблять огонь. Между домами, особенно находившимися ближе к окраинам города, расстилались обширные поля и луга. К городу примыкало и несколько монастырей. Все это сливалось как бы в один город, и потому Москва издали казалась очень обширною. Среди города на возвышенном берегу реки Москвы находится крепость (Кремль).

Она с одной стороны омывалась рекою Москвой, а с другой – Неглинной, которая, вытекая из болот, у крепости, разливалась в виде пруда, и отсюда наполнялись водою рвы крепости. По берегу Неглинной стояли многочисленные мельницы. Улицы на ночь обыкновенно загораживались бревнами поперек, причем ставилась стража, как только смеркалось и зажигались огни в домах. Ночью никому не позволялось ходить после урочного часа; а если кто попадался, то его за непослушание обыкновенно сажали в тюрьму. Если же шел какой-нибудь именитый и важный сановник, то сторожа провожали его до дому.

Разбои ночью происходили нередко. Ставилась стража и с той стороны, где Москва была вполне открыта. На реке Москве было несколько мостов. Зимой, на льду ее, купцы ставили свои лавки, и торговля в самом городе тогда почти совсем прекращалась. В эту пору сюда свозились на продажу хлеб, сено, битая скотина, дрова и пр. Об устройстве жилищ и об одежде в Московии находим очень мало сведений. Жилища, судя по другим источникам, были очень просты: крестьянская бревенчатая изба служила образцом.

Рублей за 20, за 30 можно было тогда построить порядочное жилье. Конечно, кто был побогаче, тот и устраивался пошире: несколько изб соединяли вместе и таким образом сооружали себе более поместительное жилье. Покои числом 3 и не более 4-х были небольшие и низкие; печи и лежанки занимали в них много места. Сени у жилищ были обыкновенно просторны; двери низки, так что входящий должен был довольно низко наклониться; окна были маленькие; в простых жильях они обтягивались бычьими пузырями; в более богатых домах в решетчатые оконные рамы вставлялись кусочки слюды. Стекло в Московии ценилось тогда очень дорого, так как его привозили издалека, сначала из Царьграда, а потом стали его возить из других стран Европы.

Что касается домашней утвари, то она в Московии также была очень проста: лавки, столы да поставцы для посуды – все это было очень незатейливо. Скатерти и ковры на лавках у более зажиточных людей скрашивали жилье; но главною красою его были образа: в каждом доме и в каждом покое, обыкновенно в восточном углу, ставились иконы, часто в дорогих серебряных и золотых окладах. Угол, где стояли образа, считался самым почетным. Всякий входящий в жилище прежде всего кланялся образам и крестился, а потом уже обращался с поклоном и к хозяевам.

Что касается одежды, то сношения с Востоком повели к тому, что среди зажиточных людей Московии стала все сильнее и сильнее распространяться азиатская роскошь: дорогие шелковые узорчатые и пестрые ткани, длинные златотканые одежды стали входить в обычай.

Религия. Руссия как начала, так и до сего времени твердо пребывает в вере христианской по греческому закону. Ее митрополит некогда имел свое местопребывание в Киеве, потом во Владимире, ныне же в Москве. Митрополиты каждые семь лет посещали Руссию, подвластную литовцам, и возвращались оттуда с собранными деньгами. Русские в своих летописях открыто славятся тем, что прежде Владимира и Ольги земля русская была крещена и благословлена Христовым апостолом Андреем.

Священники большею частью содержатся приношениями прихожан, и им даются маленькие домики с полями и лугами, от которых они снискивают пропитание, как и их соседи, своими собственными руками или руками слуг. Они получают весьма небольшие приношения: иногда дают церковные деньги в рост, по десяти со ста, и проценты предоставляют священнику, чтобы не быть вынужденными питать его на свой счет. Некоторые живут щедротами князей.

Праздники. Знатные люди чтят праздники тем, что после обедни бражничают и надевают пышную одежду; простой народ, слуги и рабы большею частью работают, говоря, что праздновать и пользоваться досугом — дело господ. Горожане и ремесленники бывают у обедни, а после нее возвращаются к работе, думая, что честнее заниматься трудом, чем попусту терять достаток и время в пьянстве, игре и подобных вещах. Ибо простонародью и черни запрещено употребление пива и меда; однако им позволено пить в некоторые торжественные дни, как-то: в Рождество Христово, в праздник Пасхи, в Пятидесятницу и некоторые другие; в эти дни они не работают — не из уважения к религии, а больше для пьянства.

День Троицы они празднуют в понедельник во время Пятидесятницы; в восьмой же день Пятидесятницы — праздник всех Святых. День же Тела Христова, как у нас, — они не чтят. Клянясь и ругаясь, они редко употребляют имя Божие. При клятве подтверждают сказанное или обещанное целованием креста. Когда они осеняют себя знамением креста, то делают это правою рукою таким образом, что легким прикосновением сперва ко лбу, потом к груди, потом к правой и наконец клевой стороне груди делают подобие креста.

АДАМ ОРЕАЛИЙ

Немецкий путешественник, географ, ориенталист, историк, математик и физик.

В 1647 году была издана книга Олеария «Описание путешествия в Московию», в которой он изложил полную хронологию своего вояжа на восток. Книга тут же приобрела бешеную популярность. Представления европейцев о России были самыми туманными, и они жадно поглощали любую информацию об этой далекой стране. Произведение было переведено на множество европейских языков. Отчасти книга Олеария стала источником живучих стереотипов о Московии с ее неухоженностью и странными порядками.

Помимо всего прочего, особенную ценность приобрели исполненные на меди рисунки, изображавшие диковинные для европейцев картины российского быта. Их автором стал сам Адам Олеарий. Транспорт и неторопливое путешествие позволили взять с собой все необходимые инструменты. Рисунки были созданы прямо во время путешествия по следам свежих впечатлений. Заканчивали их уже в Германии. В Европе были завершены рисунки, изображавшие жителей Московии. Специально для этого Олеарий вывез на родину русские национальные костюмы, а в качестве натуры использовал моделей-соотечественников, одетых в иноземные платья и кафтаны.

Внешний вид русских. Книга Олеария была поделена на множество глав, каждая из которых касалась того или иного аспекта жизни русских. Отдельно автор описал внешность и одежду жителей Московии.

Длинные волосы полагались только служителям церкви. Вельможи должны были регулярно стричься. Женщины любили румяниться и белиться, причем гораздо больше европеек, что сразу бросилось в глаза уроженцу Германии.Мужскую одежду Олеарий считал очень похожей на греческую. Широко распространенными были широкие сорочки и штаны, на которые надевались узкие и длинные камзолы, свисающие до колен. Каждый мужчина носил шапку, по виду которых можно было определить социальную принадлежность человека. Князья, бояре и государственные советники не снимали их даже во время публичных заседаний. Шапки для них изготавливались из дорогого лисьего или собольего меха.

Простые горожане летом носили головные уборы из белого войлока, а зимой – суконные. Русские короткие и заостряющиеся спереди сапоги из сафьяна или юфти напоминали польскую обувь. По словам ученого Адама Олеария, девушки ходили в башмаках на высоких каблуках. Женские костюмы очень походили на мужские, только их верхние одежды были несколько шире и окаймлялись шнурками цвета золота и позументами.

Питание и благосостояние москвичей. По словам немецкого ученого, жители Московии были гораздо беднее немцев. Даже аристократия, владевшая теремами и дворцами, построила их только в последние тридцать лет, а до того и сама жила довольно плохо. Говоря об этом периоде, Олеарий имел в виду Смутное время, когда Россия была разорена гражданской войной и польской интервенцией.

Ежедневное питание простолюдинов состояло из репы, крупы, капусты, огурцов, соленой и свежей рыбы. В то время как у среднего европейца были «нежные кушанья и лакомства», русские ничего этого не знали и не пробовали. Олеарий отмечал, что великолепные пастбища Московии давали хорошую баранину, говядину и свинину. Однако русские мало ели мясо, так как в их православном календаре почти полгода приходилось на строгий пост. Оно заменялось различными блюдами из рыбы вперемешку с овощами. Олеарий удивлялся особенному виду русского печенья, которое называлось пирогами. В Московии было много икры осетровых рыб, которую перевозили бочками на повозках и санях. По словам ученого Адама Олеария, этим транспортом также пользовались для доставки других продуктов, которые не производились в городах.

Государственное устройство. Особенно подробно Олеарий описал государственный строй России. В первую очередь он отметил рабское положение верховных вельмож по отношению к своему царю, которое, в свою очередь, переносилось на чиновников нижних звеньев и, наконец, на простолюдинов. В XVII веке в России были распространены телесные наказания. Они применялись даже по отношению к аристократам и богатым купцам, которые, например, по неуважительной причине пропустили аудиенцию с государем. Отношение к царю как к богу прививалось с самых ранних лет. Взрослые внушали эту норму своим детям, а те в свою очередь своим детям. В Европе такие порядки уже остались в прошлом.

Олеарий, изучая положение бояр, отметил, что они служат царю не только в государственных делах, но также в судах и канцеляриях. Так немец по своей привычке назвал приказы – предшественники российских министерств. Всего Олеарий насчитал 33 канцелярии. Также он отмечал суровость московских судов. Если человека уличали в воровстве, его начинали пытать, чтобы выведать, не украл ли он еще чего-нибудь. Палачи били кнутом, вырывали ноздри и т. д. Самыми частыми судами были суды о долгах и должниках.

Православная церковь. В Москве XVII столетия было огромное количество церквей, что отметил Адам Олеарий. Архиереи каждый год инициировали строительство новых храмов. Олеарий насчитал в русской столице 4 тысячи священнослужителей при общем населении примерно в 200 тысяч человек. Монахи ходили по городу в черных длинных кафтанах, поверх которых были такого же цвета плащи. Другими обязательными их атрибутами были чепцы и посохи.

Для того чтобы стать священником, мужчине нужно было пройти аттестацию, то есть сдать экзамены и убедить комиссию, что он умеет читать, писать и петь. В Московии монахов было гораздо больше, чем в европейских странах. Немец в своей книге подчеркивал, что русские священники многое переняли у византийской православной церкви, и часть их порядков противоречила католическим обычаям. Например, попы могли жениться и воспитывать детей, в то время как на западе заводить семью было нельзя. Новорожденных крестили сразу после появления на свет. Причем делали это не только священнослужители в своих семьях, но и все простолюдины.

Архиереи передвигались по Москве в специальных санях, покрытых черной тканью. Русские XVII века внимательно следили за календарем. Каждое воскресенье отмечалось праздничной службой в храме, и даже царь не мог не прийти туда или оказаться в церкви с покрытой головой.

Поволжье. В Нижнем Новгороде XVII века жили русские, татары и немцы. Таким образом, это был самый восточный город, где лютеране имели церковь и могли свободно исповедовать свою религию. Когда туда прибыл Адам Олеарий, немецкая община состояла из ста человек. Иностранцы попадали в Нижний Новгород по разным причинам. Одни занимались пивоварением, другие были военными офицерами, третьи промышляли винокурением. В Нижний Новгород прибывали корабли со всего Поволжья. По словам Адама Олеария, этим транспортом пользовались «черемисские татары» (то есть марийцы), которые жили ниже по течению Волги.

ЯН СТРЕЙС

Стрейс Ян Янсен – голландский ремесленник, путешественник, парусный мастер. В 1647—1656 гг. совершил два путешествия по странам Европы и Азии. С 1668 по 1675 год служил парусным мастером в России, побывал во многих городах Поволжья, был свидетелем взятия Степаном Разиным Астрахани. Книга Стрейса «Три путешествия», которую он издал в Амстердаме в 1676 году, пользовалась большим успехом, была переведена на многие языки. Книга написана живо, увлекательно, содержит очень интересные наблюдения о жизни народов и стран, в которых ему пришлось побывать.

Прорезав все Московское государство от Новгорода до Астрахани, Стрейс был свидетелем движения Степана Разина, подвергался опасности быть убитым казаками, бежал вместе с другими матросами на шлюпке по Каспийскому морю. В Дагестане их всех обратили в рабство. Стрейса выкупил польский посланник в Шемахе, а в 1671 г., заплатив выкуп своему хозяину, он выбрался из Персии, прошел с караваном из Исфагана в Гомбрун, откуда морем отправился в Батавию, где снова поступил на службу к Ост-Индской компании. Наконец, на обратном пути в Голландию он попал еще в плен к англичанам и вернулся домой 7 октября 1673 г. Такова история Стрейса по его книге. Кроме того, мы знаем, что в июле 1675 г. он снова поехал в Московию простым конюхом и пушкарем.

Ян Стрейс про Самарский край: В конце июля - начале августа судно прошло по территории современной Самарской области, о чем Стрейс оставил достаточно подробные записки с указанием дат. Вот достаточно обширная цитата из его книги о Самарском крае.

«29 [июля] мы остановились у Соляной горы, где располагались две недавно отстроенные деревни. Мы увидели много соляных котлов и сковород, в которых русские вываривали соль. Они добывают ее из ближайших лощин и котловин, где под жаркими лучами солнца образуются большие залежи соли, которую отправляют большими грузами вверх по Волге, по направлению к Москве. Добыча соли дает работу многим людям и способствует развития большой торговли.

30-го мы вышли под парусами и поплыли дальше, и вскоре сели на песчаную мель, с которой снялись с большим трудом, потеряв якорь и толстый канат длиной в 80 морских саженей.

31-го поднялась сильная буря, и мы не могли плыть дальше без того, чтобы при быстром движении не разбить корабль на том или ином каменистом месте или не получить пробоину. Поэтому в течение трех последующих дней каждый раз в светлое время проходили очень недолгий и недлинный путь. При слабом ветре мы могли только ползти, при сильном совсем не трогались с места, и были вынуждены до 4 августа простоять на якоре.

Его книга с описаниями путешествий выдержала целый ряд изданий, и была переведена на многие языки. Уже во время Петра I был заказан ее перевод на русский язык, однако тогда издать ее в нашей стране так и не удалось. Лишь в 1880 году книга впервые вышла в России в пе