Отслеживание вспышки раздражения

Страницы:
| все |
| 01 | 02 | 03 | 04 | 05 |
| 06 | 07 | 08 | 09 | 10 |
| 11 | 12 | 13 | 14 | 15 |
| 16 |

Когда Муррей и Этель вошли в комнату, я сразу был поражен размерами Муррея. Он протянул руку и сказал: "У меня ужасный характер!". Его жена - маленькая, хрупкая - выглянула из-за него сначала с одной стороны, потом с другой, и сказала: "О да, это так".

"Серьезно?" - спросил я, когда встретился с ним глазами (мне надо было смотреть на него снизу вверх, хотя я сам около шести футов). Я протянул свою руку навстречу ему и спросил: "Когда вы приобрели такой ужасный характер?". Заметив его железную хватку и умственную силу, я жестом указал на пару стульев. Муррей замешкался. Он взглянул на меня своим левым глазом и сказал: "Я думаю, что у меня всю жизнь был такой характер!". "Со скольких лет вы пользуетесь им?" - сухо спросил я, все еще держа его руку. Пока он фокусировал свое внимание на вопросе, когда он впервые приобрел свой характер, я отпустил его руку, и он уселся в кресло. "Что это за вопрос?" - спросил он почти рассеянно.

"Вопрос в том, когда вы научились пользоваться своим характером? Сколько лет вам было? И что более важно - сколько лет вам сейчас, когда вы используете его?". "Я думаю, что я еще довольно молодой, не так ли?" - сказал он, подмигивая: я мог почувствовать его облегчение, что он не смог напугать меня своим гневом, своей силой или своим характером. Мы уже неуловимо установили, что хорошо иметь хороший характер, что было бы интересно посмотреть на это более или менее объективно.

"Вы когда-нибудь рассматривали вспышку гнева как привычку?" - предложил я, ведя беседу.

"Нет, никогда", - размышлял он. - "Что вы имеете в виду?"

"Люди обычно злятся или гневаются потому, что они хотят чего-то, что им не все равно. Гнев - это только незрелое проявление заботы. Итак, когда вы злитесь, это потому, что...?". Я дал вопросу повиснуть в воздухе. "Да. Я думаю, потому, что мне не все равно. Я никогда не думал об этом таким образом. А ты, Этель?". Мы уже приблизились к тому месту, "где жил его гнев". Никаких историй - мы просто непосредственно открыто выкладывали его гнев на стол. Мне понравился этот человек, и я не хотел, чтобы Этель взяла над ним верх. Муррей был внушительным, но я догадывался, что Этель тоже была довольно внушительной. Это маленькое тело все время управляло им. Если бы она продолжала в том же духе, это только продлило бы его проблемы. Он должен был встать к проблеме лицом, признать ее, если он собирался пойти дальше этой проблемы.

"Вернитесь в то время, когда вы впервые начали извергать вспышки гнева", - предложил я. "Посмотрите. Почему ваш разум решил развить эту тактику вспышки гнева? Эта привычка, которой вы пользуетесь всю жизнь, и вы, должно быть, хорошо знаете это".

"О, да, конечно, привычка!" - вмешалась Этель. У нее была восхитительная улыбка и милые голубые лучистые глаза. Она сидела прямо на своем стуле, даже если это был вращающийся стул. Она держала свою сумочку на коленях, положив руки сверху.

Я перенес свой пристальный взгляд обратно на Муррея. "Можете ли вы в своем воображении представить маленького мальчика, который разозлился?", - спросил я. Он посмотрел вверх, закрыл глаза, затем опустил голову. "Что это?" - спросил я мягко. Его жена сидела с широко раскрытыми глазами, уставившись на него, немного изумленная, что он мог открыто почувствовать то, что она чувствовала иногда, за все тридцать два года жизни вместе с ним впервые видя его откровенным.

"Я лежу на полу и ору", - размышлял он. - "Моя мать собирается оставить меня с нянькой. Мне не нравится эта нянька. Она плохо со мной обращается, она щиплет меня". Он открыл глаза и посмотрел прямо на меня.

"Оставайтесь этим маленьким мальчиком".

Я знал, что если он позволит себе пережить ту травму, которую он чувствовал тогда, посмотреть на себя взрослыми глазами, то тогда он сможет получить более ясную картину образов, которые создали и контролируют эти вспышки гнева. Он снова закрыл глаза.

"Сколько вам лет?"

"Мне только два года, а может и три! Я ненавижу эту няньку. Моя мать продолжает ее держать, а она не любит меня. У меня нет другого способа сказать это матери, и я закатываю истерику".

Я хотел, чтобы он почувствовал и нашел выход для того, что он хотел. И хотя мы едва знали друг друга, между нами возникла связь. Он находился в образе, или холодайне, и чувствовал все, что он подавлял все эти годы. Он освобождал все, что он чувствовал ребенком. Он слился с источником гнева и дал проявление вовлеченному холодайну. Ему самому было два или три года.

"Просто почувствуйте это все". Этель и я тихо ждали. Он начал плакать. Этель было кинулась успокаивать его. Но я удержал ее. "Позвольте ему пережить это по-своему. Все будет хорошо". Она выглядела довольно встревоженной, немного по-матерински, но села обратно на свой стул.

"Что происходит?", - спросил я ненавязчиво.

"Малыш чувствует себя в какой-то степени преданным, - его матери все равно". Слезы катились по его щекам. Этель вытащила из сумки платочек и положила ему в руку. Он, казалось, едва заметил это.

"Итак, что же решил малыш?"

"Он решил: чтобы заставить людей обратить на себя внимание, лучше стать безумным!"

Как будто свет осветил его разум. Он открыл глаза. Он усмехался. Он узнал свой холодайн гнева.

"Оставайтесь с ним", - предложил я.

Я мог чувствовать его разум. Он снова закрыл глаза. "Давайте узнаем получше этого малыша. Поговорите с ним. Подружитесь с ним. Давайте узнаем, какой он".

Муррей держал глаза закрытыми во время своих "путешествий разума", относясь тепло и открыто к своим воспоминаниям о себе.

Он узнавал ту часть своего разума, которая обычно была недоступна его сознательной сущности. Он начал понимать, как отчаянно он хотел внимания, когда ему было два или три года. Он рыдал от отсутствия любви, которая была невозможной для мальчика, и он чувствовал это.

"Дай этому малышу знать, что ты его высоко ценишь и что ты действительно заботишься о нем", - предложил я. Он начал раскачиваться туда-сюда.

"Я держу малыша на руках и говорю ему, что я люблю его. Он успокоился, зная это, и чувствует себя удобно в моих руках. Я думаю, что ему впервые хорошо и спокойно".

Мгновение спустя я предложил начать исследование того, какое влияние оказывал этот малыш на него в течении всей его жизни. Мы вместе смеялись от того, что так часто он злился, и я предложил спросить о том, каким "полезным" он был в разные годы. Муррей улыбнулся, и на лице его было что-то вроде усмешки.

"Что такое?"

"Он показывает мне книгу. Это книга моей жизни! Он указывает на различные времена, когда он одерживал верх надо мной, заставлял обратить на себя внимание. Я вижу, как он переворачивает страницы. Я вижу мальчика. Он очень активен в моей жизни".

"Как он влиял на вашу жизнь, когда вы становились старше?"

Я хотел, чтобы он посмотрел, как эти переживания раннего детства могут устанавливать образцы поведения на всю жизнь, как это может влиять на взаимоотношения с другими людьми.

"Мне шесть лет...", - сказал он и снова начал смеяться. "Учитель не позволяет мне играть с другими детьми в кругу с мячом. Я чересчур большой и должен сидеть в стороне. Я злюсь и не выхожу из круга. Ему приходится вытащить меня оттуда. Теперь я на самом деле безумный".

"Что ты делаешь?"

"Я укусил его за ногу. Я забыл обо всем. Я не могу поверить, но я укусил учителя за ногу. Хотя так ему и надо".

"Тот малыш все еще там, в вашем разуме? Видите его?"

"Да. Он восхищен. Он смеется. Я думаю, это он хотел, чтобы я укусил учителя".

Этель еле сдерживала дыхание. Она едва могла поверить, что несколько минут мы были в разуме ее мужа и отслеживали то, о чем она никогда не знала раньше. Она сидела с открытым ртом, широко раскрытыми глазами и ожидала, что же произойдет Дальше.

Мы отследили малыша в разуме Муррея в четырех или в пяти ситуациях - 14 лет: ему пригрозили, и он обманом выпутался из столкновения с бандой, играя злого и сильного парня; - в 20 лет он избавился от надоедливого друга, извергнув на него свое негодование; - 30 лет он потерял очень важную сделку из-за своего характера и т.д.

В каждом случае там был двух-трехлетний малыш, который дирижировал и поддерживал сценарий всего действия. В конце концов я предложил поговорить с малышом и спросить, чего он на самом деле хочет.

"Он вам расскажет?"

"Ну конечно, он говорит, что просто хочет, чтобы люди были справедливыми и заботливыми. Он говорит, что он сходит с ума, когда они несправедливы".

"Еще чего-нибудь он хочет?"

"Он говорит, что хочет быть способным иметь друзей и быть любимым".

На этом Муррей смягчился. Его огромное тело как бы оттолкнулось от чего-то, и он тяжело опустился на стул, его плечи немного прогнулись, а руки сложились одна на другую. Этель больше не могла выносить это. Она подошла к нему и обняла его. Минуту он был один в своих мыслях, затем я спросил: "Хочет ли мальчик помочь вам справедливостью и любовью?"

"Да, конечно. Он говорит, это то, что он делает!"

"Попросите его немного подождать".

"Он говорит "хорошо". Он подождет".

"Теперь Муррей, сосредоточьтесь, и вы тоже, Этель. Этот малыш, с которым беседовал Муррей, является воспоминанием. Я называю это холодайном. Внутри головы находятся сплошные живые воспоминания. Они есть у всех.

Почти все, что мы делаем, контролируется ими. У этого малыша не было возможности вырасти. Он все еще пытается добиться любви, справедливости и дружбы, злясь на всех. Теперь я спрашиваю вас, Муррей, действительно ли, злясь, вы приобретаете друзей, любовь или справедливость?"

"Конечно, нет". Его "взрослая часть ума" могла видеть, что он, ведя себя как маленький ребенок и злясь, отдавал дань взрослому миру.

Он мог видеть, как это продолжительное погружение себя во вспышки гнева удерживало его от дружбы и мешало реальной близости со своей женой и с другими.

"Вы не полагаете, что может быть лучший способ достижения всего этого? Более зрелый способ?"

"Я так и думал, доктор. Поэтому мы пришли к вам".

Я вынул диаграмму Модели Разума.

"Это модель или карта того, как ваш разум естественно работает. Эта область показывает здесь шесть естественных стадий вашего разума, через которые он проходит, чтобы стать зрелым. Когда у вас есть воспоминание, или холодайн, ваш маленький мальчик, - Муррей, это значит, что эта часть вашего разума никогда не имела возможности пройти эти естественные стадии развития. Каким-то образом он закрылся в два года и никогда не вырос. Знаете ли вы кого-нибудь еще, кто ведет себя как двух-трехлетний теперь?" Оба улыбнулись. "Да, не мы ли все?"

"Давайте поможем вырасти вашему холодайну?" - оба сели прямо.

"Я бы хотел, чтобы вы нарисовали в уме новый образ. Вспомните, Муррей, если сможете, кого-нибудь в своей жизни, кто действительно знает, как любить, иметь друзей и быть справедливым". Он закрыл глаза, а мы подождали десять секунд, я мог видеть быстрое движение глаз за веками. Затем выражение лица изменилось. Он, казалось, был расслаблен.

"Это мой дедушка", - ответил он с благоговением. - "Он был прекрасным человеком. Он излучает свет!" - восхищенно сказал Муррей. Я дал ему возможность более глубоко пережить воспоминания о своем дедушке, каким он был любящим, справедливым и дружелюбным, будучи светом. Таким образом, Муррей имел возможность достичь холодайн, зрелый холодайн его деда.

"Он поможет вам справиться с этим? Спросите образ вашего деда?"

"Да, он говорит, что поможет".

"Хорошо, Муррей, мы собираемся помочь вашему малышу выполнить свое предназначение в вашем разуме. Он может сделать это, если откажется От старых образцов поведения и примет новые. Хотели бы вы продолжать жить с вашими вспышками гнева, или вам лучше относиться ко всему, как ваш дед?"

"Конечно, я хотел бы справляться со всем как мой дед! Он был великим человеком!"

"Ладно, тогда ваш малыш должен позволить себе вырасти в самом образе деда. Вы отпустите его из своей ловушки и освободите энергию, которую он использует для вспышек гнева, так, чтобы она использовалась для того, для чего ее мог использовать ваш дед. Таким образом, ваш незрелый двухлетний холодайн растворится в вашем дедушке, и когда бы вы ни хотели разозлиться, вы вместо этого будете вести себя как ваш дед. Так пойдет?"

"Да, но мой малыш нервничает, он не знает, что это значит".

"Скажите ему, что все будет в порядке. Что это огромный шанс помочь ему получить справедливость, любовь и дружбу, которую он всегда хотел для вас".

"Он говорит, что хочет. Да. Как будто бы он именно этого хотел с самого начала!"

"Это то, что мы время от времени находим, Муррей. Вся эта часть вашего разума, этот маленький холодайн всегда хотел справедливости, дружбы и любви. Так давайте же дадим ему то, чего он хочет?..."

Муррей кивнул в знак согласия. Он был готов, его разум был настроен на эту возможность. Никогда раньше он не мог ухватить глубокое намерение всех его вспышек гнева, его незащищенности в отношении дружбы, любви и справедливости с такой глубиной и ясностью. Его глаза все еще были закрыты.

Он исследовал мир внутри себя, мир, который косвенно обнаружил себя, мир, который имел страшную силу в его жизни. Но самым восхитительным было то, что он только что узнал: он мог нести ответственность и создавать то, что он хочет, в своем внутреннем мире. Он мог слиться прямо с его источником.

"Пришел ли двухлетний мальчик в присутствие дедушки? Посадите его на колени деда и полюбите его за все, что он делал для вас. Позвольте ему почувствовать любовь деда. Теперь объясните ему, что следующим шагом будет растворение в дедушке так, чтобы вся энергия могла быть использована для того, чтобы любить зрело, как бы это делал дедушка. Если он готов, просто позвольте ему в вашем воображении раствориться в дедушке".

"Получилось. Я чувствую себя таким легким, я чувствую себя просто здорово. Ух ты!"

"Ладно. Еще несколько шагов. Если вы посмотрите на Модель Разума, вы увидите, что когда вы поместили маленького мальчика в вашем разуме, вы были на Первой Стадии. Когда малыш проявил себя личностью и разговаривал с вами, вы продвинулись на Вторую Стадию. Когда вы нашли его истинное намерение и дали этому намерению зрелый образ дедушки, а дедушка впитал в себя малыша, вы были на Третьей Стадии. Теперь спросите дедушку, будет ли он находиться "там" для вас, обязуется ли учить вас всему, что нужно знать о любви, дружбе и справедливости до конца ваших дней. Будет он?"

"Он говорит, что будет рад делать это. Да".

"Хорошо. Сейчас вы создали основы для дисциплины и коллективного творчества в вашем разуме и продвинулись на Четвертую Стадию. Теперь спросите дедушку, позволит ли он вам добраться до него, когда вам надо, будет ли он служить вам, основываясь на универсальных принципах безусловной любви, мира, справедливости и участия".

"Да, он будет".

"Хорошо. Теперь спросите его, будет ли он сидеть за вашим круглым столом в месте покоя, где вы и он всегда найдете друг друга? Может, вы дадите ему какое-нибудь назначение. Есть ли у вас что-нибудь особенное, с чем бы мог справиться ваш дед? В любом месте, где вас могут настигнуть вспышки гнева?"

"Да. Есть. Мы с Этель отличаемся друг от друга, и мой характер пугал ее. Я думаю, она устала от него".

"Спросите деда о своем характере. Почему он был в вашей жизни?"

Он закрыл глаза, слегка покачивая головой, созерцал.

"Он говорит, что это мои неудачи в любви. Каждая вспышка гнева показывала, что мне недостает настоящей любви. Это был способ, который помогал мне оценить реальную любовь". Он зарыдал. Зарыдала и Этель.

Затем мы продолжили разговор о том, как гнев отразился на их отношениях. Муррею не понадобилось много времени, чтобы увидеть, что каждый взрыв гнева был незрелой попыткой достичь глубокого взаимодействия с Этель. Разговор естественным образом повернулся к роли Этель в этом "танце гнева".

"Вы думаете, что я тоже имела отношение к его гневу", - воскликнула она, смущенная этой идеей.

"Я не понимаю, как я могла иметь к этому какое-то отношение", - сказала она с такой законченностью и таким достоинством, что я почувствовал, как будто только что отпущен королевой.

"Этель", - сказал я нежно, - "быть может, вас развлечет мысль о том, что вы были жертвой по своему собственному выбору?". Вопрос повис в воздухе. Она была сильной маленькой женщиной. Она отвернулась и посмотрела в окно. Я продолжал:

"Понимали ли вы когда-нибудь, что гнев и другие формы эмоциональных нарушений требуют не только нападающего, но и жертву, а также спасателя? Если Муррей был зол на вас до такой степени, что вы пришли сюда за помощью, хотите ли вы посмотреть на ту часть вас, которая чувствует себя как жертва?"

"Не надо обвинять меня в его гневе, я тут не при чем". Она говорила подчеркнуто сухо и хладнокровно. Ее разум захлопнулся, как будто щелкнули выключателем, и свет погас. Я повернулся к Муррею. "Что вы чувствуете, Муррей?". "Я не знаю. Я как будто захлопнулся". "Посмотрите внимательнее, что вам говорит ваше тело?"

"Я огорчен. Я полагаю, что я расстроен. Я не думаю, что вам стоит перекладывать это на нее. Не ее надо винить в проявлении моего гнева или в том, что я неправильно обращаюсь с ней. Я понимаю это и хочу измениться".

"Муррей, процесс, которым вы пользуетесь сейчас, защищает Этель и не решает проблему, так как защита Этель - это другая сторона плохого обращения. Не хотите ли вы спросить совета у вашего зрелого образа деда?"

"Да, конечно", - он закрыл глаза, через минуту он сообщил:

"Дед сказал, что Этель хочет быть уверена, что я не вернусь к старому плохому обращению с ней. Она боится, что если она возьмет ответственность за мой гнев на себя, я не изменюсь".

"Спросите деда, чем вы можете помочь ей?"

"Он говорит, просто люби ее и принимай такой, как она есть. Ей не нужна ничья помощь. Ей просто требуется немного времени, чтобы посмотреть, действует ли этот процесс".

Каждый раз, когда нужны были новые модели поведения, я мог предложить Муррею спросить деда, что бы он предложил сделать. Дед становился его гидом на весь этот процесс.

Сначала Этель не хотела признать свою роль в этой проблеме. Вместо того, чтобы продолжать прямо сталкивать ее со страхом после того, как она видела Муррея "в действии", я спросил у нее, было ли у нее особое место покоя. Она ответила, что да, было. Мне пришлось немного приободрить ее, чтобы переключить ее с рационального разума на интуитивный, но, в конце концов, она быстро отправилась туда и почувствовала покой. Это было все, что она могла позволить себе во время ее первого процесса.

Затем я взял Этель за руку. Она посмотрела на меня ясными голубыми глазами, наполненными облегчением, доверием и пониманием.

"Этель", - сказал я, - "я хочу, чтобы вы сделали кое-что перед следующим нашим процессом. Я хотел бы, чтобы вы взяли эту страницу с шестью стадиями развития, и хотел бы, чтобы вы изучили ее. (См. сх. 1) Муррей, вы будете делать это вместе с ней?" - он кивнул в знак согласия.

"Возьмите это, чтобы вы знали каждую стадию. Обсудите ее вместе. Потом посмотрите, есть ли у вас обоих какие-нибудь забавно расположенные образы, или холодайны, что, возможно, влияет на вас на каждой из стадий. В следующий раз мы посмотрим на это с другой стороны. И еще - большинство холодайнов, управляющих нашими жизнями, смоделированы с нашего семейного древа. Здесь есть обозрение того, как смотреть на семейное древо, ваших родителей, бабушек и дедушек и других, которые были моделями для ваших холодайнов. Я бы хотел, чтобы вы заполнили генограмму, насколько вы сможете, и мы обсудим это в следующий раз. Хорошо?" (См. сх. 2). Она наклонилась вперед и чуть обняла меня. "Как скажете, доктор", - улыбнулась она. Муррей подошел и пожал мою руку. "Спасибо, доктор, я никогда не чувствовал себя лучше, чем сейчас. Увидимся на следующей неделе". Он не мог пройти через дверной проем, удерживая мою руку.

"О, извините!" - сказал он кратко с полудетской улыбкой. Я помахал им рукой перед тем, как вернуться.

Что Муррей и Этель узнали в первые минуты отслеживания, - это то, что разум Муррея дирижировал обстоятельствами (вспышками гнева) для того, чтобы прийти к обладанию справедливостью, дружбой и любовью, но не знал, как получить это, кроме как изливая свой гнев. Эта часть разума ждала какого-то нового развития, которое бы освободило его от детской травмы.

Этель была частью проблемы. Как жертва, она очень сильно контролировала себя и рационально оборонялась со всей серией ожиданий от Муррея, от его жизни, их отношений и всего того, "как должно было быть".

Никто из них не имел никакого воздействия на его вспышки гнева, кроме подбрасывания топлива на уже "тлеющие" холодайны. Этель и Муррей установили резонирующее энергетическое поле внутри своих отношений: ее рациональный контроль рыл яму его иррациональному характеру. Их брак стал огромным забавным до боли реальным полем битвы для них обоих.

Этель сначала отказалась перестать быть "рациональным контролером". Ей нужно было время, чтобы увидеть, как все будет меняться, и она хотела посмотреть, сможет ли она "отобрать" у Муррея его новый зрелый холодайн. Это был способ продолжения игры. Это также был способ обретения уверенности, что изменение со стороны Муррея искреннее и эффективное. В следующий раз она призналась, что у Муррея не возникает раздражения несмотря на любые попытки дать ему возможность это проявить. Он выбрал в каждом случае реализовывать решения от "дедушки". Когда Этель пришла на следующую встречу, она уже была готова к своему отслеживанию. Позже мы исследовали жестокость гнева Муррея, и как это влияло на Этель. Муррей эмоционально и физически обижал Этель и некоторых других людей. Ее страх закрыл ее перед ним и закрыл ее сексуальные проявления, их спонтанность и, как позже описала Этель, "медленно убивал наши отношения".

Когда мы представили гнев Муррея и превратили его в зрелую заботу, мы смогли добраться до страхов Этель и закрытых форм. Она уже знала, что это были защитные реакции. Самым волнующим событием для нее и для всех нас было пережить ее трансформацию по мере того, как она становилась зрелой вместе с Мурреем. Она научилась отслеживать его эмоциональную интенсивность и способствовала его развитию лучше, чем если бы стала контролером или проявляла материнскую заботу и поэтому была бы эмоционально закрытой. В их отношениях создалось новое измерение.

Большинство из нас похожи на Муррея и Этель: "в ранней" жизни мы развиваем незрелые холодайны, которые дирижируют нашими проблемами - как личными, так и коллективными. То, что мы называем "социально нездоровым", - такие вещи как преступления, пристрастие к наркотикам, алкоголизм, бедность и невежество, - и то, что мы называем "мировыми проблемами", - как война, голод, экономическая депрессия и загрязнение окружающей среды, - все это результаты таких незрелых холодайнов, стоящих за примитивными коллективными верованиями. Когда бы мы ни позволяли этим верованиям существовать, не бросая нам вызов, мы наделяем силой их незрелый холодайн, и это становится частью проблем, но не частью их решения.

Универсальное решение находится в отслеживании незрелых холодайнов, доведении их до зрелости. Сколько бы гнева в мире можно было бы преодолеть и довести до зрелой заботы и дружбы, если бы люди повсюду пережили бы то, что сделали Этель и Муррей. Какое бы воздействие мы все имели бы, если бы люди повсюду научились принципам холодинамики и применяли бы особую технику отслеживания для того, чтобы созрели холодайны, которые обусловили такое чувство, как гнев.

Можем ли мы действительно изменить физику разума? Можем ли мы сознательно желать для себя лучшей жизни?

Может ли этот поднимающийся прилив преступлений, убийств, изнасилований, кровосмешения, наркомании, алкоголизма, самоистязания и истязания других действительно быть повернут в другое русло? Возможно ли, чтобы каждый из нас имел реальное влияние на наш мир. Я, исходя из своего опыта, настойчиво заявляю: "Да!"

Каждый день я получаю письма и звонки от людей, восхищенных работой процесса, восхищенных теми волнующими изменениями, какие внесло отслеживание в их жизнь. Одни обрели покой, который всегда искали. Другие нашли глубокий смысл в своих интимных отношениях. Семейные узы стали более крепкими, браки стали более наполненными, личная жизнь многих обрела новые качества согласованности и гармонии.

Далее следует третья история болезни; она имеет дело с интимностью.

Отслеживание интимности

Страницы:
| все |
| 01 | 02 | 03 | 04 | 05 |
| 06 |

В обеденный перерыв со мной хотела встретиться молодая пара. Я просмотрел архив. Оба работали. Фрэнк был сталеваром, Сьюэанн - агентом по недвижимости. Они были женаты два года и три месяца, детей у них не было.

У Фрэнка была густая, аккуратно подстриженная борода. Он был почти шести футов ростом, крепкого сложения, широкоплечий, с большими и шершавыми руками. Сьюзанн была красивой и стройной женщиной с темными волосами и большими выразительными глазами, которая с первого взгляда казалась хладнокровной и поразительно женственной.

Вид у Фрэнка, когда он вошел, был внушительным, Сьюзанн тоже была решительно настроена. У обоих была проблема, и оба хотели сразу же приступить к делу. Я указал им на стулья. Начала Сьюзанн: "Благодарю вас, что вы смогли встретиться с нами так скоро. У нас с Фрэнком разные мнения, и нам нужен арбитр".

"Разница мнений! Черт! Или ты сделаешь аборт, или все кончено, женщина!"

Он сидел на краю стула, локтями упираясь в колени, и показывал на нее пальцем: "Ты не поймаешь меня этим нежеланным...!"

"Фрэнк", - начала было она, но он перебил ее: "Нет! Я не буду его иметь! Или мы сделаем его вместе, или все кончено. У нас был уговор, и ты... хорошо знаешь это. Ты это сделала. Ты говорила, что этого не случится до тех пор, пока мы оба не захотим. Теперь сама позаботься об этом. Я ничего не желаю с этим делать!"

Сьюзанн умоляюще обратилась ко мне: "Видите, доктор Вульф, какой он безрассудный". Я заглянул за пределы того, что она говорила и с облегчением вмешался: "Нет, я не думаю, что он безрассудный, я думаю, мы должны выслушать его, "с осторожным акцентом" посмотреть глубже на вопросы, которые он затрагивает."

Сьюзанн повернулась к нему и спросила: "Что это на самом деле, Фрэнк?" Ее переход был заметным. Она сменила оборонительную позицию на исследовательскую, не теряя самообладания, теперь она была "вся внимание", она повернулась на своем стуле лицом к Фрэнку и прямо посмотрела на него. Ее глаза выражали полное внимание. Фрэнк сразу смягчился, ему уже не нужно было кричать и ругаться, он принял ее внимание: "А... я не знаю...", - пробормотал он и опустил голову: "Я просто не думаю, что надо загонять человека в западню, чтобы любить его".

"Но никто не делает этого, нет!"

"Так чего же вы на самом деле хотите, Фрэнк?" - вмешался я, смотря на Сьюзанн, но голосом направляя Фрэнка: "Вы хотите, чтобы ваши отношения были двусторонними. Вы оба хотите друг от друга принятия решения".

Я хотел войти в положительные намерения Фрэнка. Это надежный способ покончить с конфликтом. Фрэнк посмотрел вверх, мои пристальный взгляд на Сьюзанн говорил ей СЛУШАТЬ И НАБЛЮДАТЬ, я вернулся к Фрэнку.

"Я не хочу детей сейчас",-сказал он, - "Я не могу справиться с этим. Это не в моих планах сейчас... И НИКТО не заставит меня это сделать!"

Тема "принуждения" была важна для него. Он сразу становился раздраженным, когда думал, что кто-то его принуждает. Я посмотрел на Сьюзанн и сказал: "Итак, Фрэнк, когда впервые женщина вынудила вас делать что-то, что стало для вас ловушкой?". Я сказал это мягко и тихо, но мои слова произвели эффект разорвавшейся бомбы. Он поднял голову и сказал: "Боже мой! Я никогда не думал об этом! Я, я был...". Он посмотрел на свою жену.

"Ладно, Фрэнк, я справлюсь с этим, я люблю тебя больше, чем прошлое". Она ждала.

"Ну, в школе у меня была девушка, она не была мне подругой, но она хотела переспать со мной, и так как все парни уже имели с ней связь, я подумал, почему бы и нет? Но у нее это было вроде шантажа. Она меня хорошо достала, я здорово взопрел, мне даже сейчас жарко. Может быть, поднялась температура в комнате или что?".

"Нет, Фрэнк, температура в комнате та же, но ты взял жар у нее, не так ли?", - спросил я.

"Она сказала, что ни с кем раньше этим не занималась. Я не поверил этому ни на минуту, но она хотела продолжения и как будто бы ни на кого больше не смотрела. Я вроде влез в это по самые уши, и однажды она сказала, что ждет ребенка. Я был сражен наповал. К тому времени я узнал, что у нее никого не было, и она хотела выйти замуж. Я действительно взопрел. Я бросил школу и нашел работу. Она брала надо мной верх, и я знал, что чем сильнее она будет нажимать на меня, тем меньше мне это будет нравиться. В конце концов, мне это надоело, и я не захотел ее больше видеть. Я ушел с головой в работу. Я полагаю, она нашла кого-нибудь еще, так как никакого ребенка не было. Я потерял целый год своей жизни! Я был так глуп!"

"Итак, вы бросили школу? И ваш мир ограничился "прокатным станом"?"

"Ну, это было не так уж плохо".

"Это то, как вы чувствуете поверхностно. Давайте посмотрим, как чувствует себя в вас тот школьник. Вы можете увидеть себя в шестнадцать лет?"

Он облокотился спиной на стул, расслабился и сказал: "Это клево! У меня есть друзья, я ненавижу школу, у нас есть учительница английского, такая паразитка! Я знаю, как она ненавидит меня. А мой учитель по труду - ничего себе, он говорит, что у меня природные способности что-нибудь мастерить. Я что-нибудь вырежу, найду работу и буду делать, что захочу".

"Спроси шестнадцатилетнего, что он чувствует по отношению к девушке".

"Дженни? О...Она клевая. Она страстная. Она не может оставить меня в покое. У-у-у...! Она славная, но если ты попадешься на ее крючок, то тебя нет, ты мертв".

"Почему это?"

Он переключился на голос самого себя в шестнадцать лет.

"Потому, что она хочет только тело, она хочет, чтобы мужчина заботился о ней".

"Что же в этом плохого?"

"Эй, брак создается для любви. Я не хочу закончить как мой старик..."

Он запнулся на полуфразе. Поднял голову: "О черт, мой старик не раз предупреждал меня, никогда не доверяй женщине, которая хочет этого от тебя. Мама умерла, когда мне было двенадцать лет, и я полагаю, что он никогда до этого не получал такой встряски, он никогда не говорил о ней непристойно, но резко отзывался о женщинах вообще, так никогда снова не женился".

"Так может, он был резок от того, что твоя мать умерла и оставила его быть тебе отцом и матерью?"

"Да, он немного странный в этом отношении".

"Каким образом?"

"Ну, он любил ее, в этом нет сомнения. Он действительно ее любил и никогда больше не женился. Но он не чувствовал, что он достаточно хороший родитель без нее. Все, что происходило со мной, он пускал на самотек. Похоже, он потерял свою силу".

"Как вы, - шестнадцатилетний, - чувствуете это?" Он наклонил голову: "Ему чертовски больно, он плачет потому, что его отцу наплевать, всем наплевать! Все, что хочет Дженни от него, - чтобы он о ней заботился, ей все равно, что происходит с ним".

"Он чувствует себя пойманным в ловушку?"

"Да, если даже его старик не может быть отцом, как он может быть им?"

Мы обговаривали с холодайном шестнадцатилетнего разные ситуации. Мы узнали, как сильно он беспокоится об отце и как скучает по матери. Мы узнали также, что он хочет частично быть окруженным заботой, и что он не может разрешить потребность Дженни в заботе, потому что испытывает эту потребность сам. Его сексуальные побуждения усиливались от его потребности в любви и близости. Он потерял контроль над собой, в панике он бросил школу и убежал.

По мере знакомства Фрэнка со своим холодайном, он начал понимать, какую огромную силу оказывали воспоминания на его настоящие отношения к отцовству. Он продолжал восклицать.

"Ноя чувствую себя так и сейчас!" И я соглашался и указывал ему на то, как этот шестнадцатилетний все еще находится в его жизни. Его осенило, что он действительно хотел истинной близости со своей женой, а также то, что он постоянно пытался контролировать их отношения.

В конце концов, я предложил ему представить, на что было бы похоже иметь зрелый холодайн, чтобы помочь создать истинную близость со Сьюзанн и контролировать свою жизнь. Я предложил представить, как бы выглядел такой гид. Он сразу же представил светящееся существо и назвал его "Иисус". Он был поражен до глубины души той силой, с которой существо приблизилось к нему. Казалось, что выражение лица Фрэнка меняется.

"Я чувствую Его любовь", - прошептал он, - "Я чувствую Его силу. Это то, о чем привыкла говорить мама. Как будто бы мама с Ним". Он заплакал.

"Будет ли Он работать с тобой?"

"О, да. Он будет!"

"Представь его твоему шестнадцатилетнему. Попроси Его полюбить этого шестнадцатилетнего, подержать на руках, принять его за все, что он сделал, а затем спросить, готов ли он сделать следующий шаг на пути приобретения любви и контроля".

Затем холодайн "Иисуса" совершенно впитал холодайн шестнадцатилетнего. Мы поручили новому холодайну "Иисуса" быть "там" для Фрэнка с этого времени, помогать ему в создании истинной близости, научить Фрэнка всему, что необходимо знать о любви и делать все, основываясь на принципах справедливости, заботы и участия. Мы создали место покоя и любви, в котором Иисуса можно всегда было найти, так чтобы у Фрэнка в любое время он был внутренним наставником. Затем Фрэнк попросил Иисуса помочь ему решить все вопросы, касающиеся Дженни, ее матери и отца. У Фрэнка было чудесное приключение с каждым из них, и Он был способен привнести зрелую любовь в их отношения. Он избавился от вины и неадекватности и даже от своей потребности в контроле. Затем я попросил Фрэнка: "Спроси "Иисуса" о ребенке". Фрэнк немного колебался, закрыл глаза и сказал: "Он говорит, не беспокойся об этом. Он говорит, что я буду отличным отцом, и в остальном Он мне поможет". Сьюзанн вскочила со стула и прыгнула Фрэнку на колени.

"И я тоже помогу!" Она поцеловала его: "Ты придешь и побудешь со мной в больнице?" - проворковала она.

"Черт, нет!", - Он широко раскинул руки. "Я не хочу видеть кровь и все остальное в этом роде. Но я пойду на компромисс. Я буду там только до и только после!" Она была немного разочарована его ответом, встала с его колен и села на свой стул. "Сьюзанн может сделать что-то еще для тебя?"-спросил я. Он немного подумал и, хитро посмотрев, сказал: "Да, она может быть там для меня сексуальной". "Я тоже пойду на компромисс!" - вызывающе ответила она: "Я буду там только до и только после!" Мы все засмеялись. "Что твой Гид говорит об этом?", - спросил я. "О, черт!" - он усмехнулся. Он говорит:

"Давайте посмотрим на это целиком". Они уходили, обнявшись. Через восемь месяцев я получил маленькую открытку "С НОВОРОЖДЕННЫМ". В ней была фотография красивой малышки и записка, в которой говорилось: "Спасибо вам! Мы закончили наше приключение путем компромисса и получили Благословение Небес. Пусть Иисус пребывает с вами всегда, как Он пребывает с нами. Вечной любви от Сьюзанн, Фрэнка и Памеллы".

Дальше

Руководство по отслеживанию