Восстанавливаем чувство равновесия

 

В любом творческом путешествии жизненно необходимо умение удержаться на краю пропасти и не скатиться в трагедию. Всех порой подмывает отдаться негативным переживаниям. Двигаться дальше и продуктивно трудиться помогает лишь бережное взращивание в себе оптимизма. Методы духовной работы на этой неделе будут посвящены изгнанию демонов страха и недоверия, отравляющих ваш колодец. Вы объединитесь с Высшей Силой, которая проявляет себя наиболее благожелательным для вас образом. Вооружившись блокнотом, потренируетесь пребывать в «сейчас» – в месте, где вам ничего не грозит и где вы можете достичь внутреннего равновесия.

 

Край стакана

 

Я давно уже оставила Париж и вернулась в Нью-Йорк, но организм все никак в это не поверит. Я по-прежнему живу по парижскому времени, и это создает массу неудобств. Просыпаюсь ночью и начинаю перебирать свои страхи. Молюсь. Пишу. Снова ложусь спать. Как же мне не нравится лежать без сна и перебирать дурные мысли. Это ужасно напоминает времена, когда я пила и по утрам вставала дрожа, превозмогая отчаяние и ненависть к себе. «Я больше не пью, – напоминаю. – Я уже много лет не пью ни капли и начинать не собираюсь. Я просто напугана». Позвонить бы кому-нибудь из близких друзей, но на дворе ночь, и они спят. А я не могу заснуть, не могу успокоиться и сажусь за компьютер. Знакомое прикосновение к клавишам дарит покой.

Я уже упоминала о тесной дружбе с Ларри Лонерганом. Он умеет видеть смешное и возвышенное там, где я вижу лишь катастрофу. Угодив в неприятности, я частенько отправляюсь к Ларри, чтобы поглядеть, что на сей раз скажет о моих бедах Дух. А Дух, как уверяет Ларри, нередко бывает прямолинеен.

«Ты изводишь себя попусту, – сказал он мне сегодня. – Все в порядке, просто ты чересчур мрачно на все смотришь. Может, пора уже выбираться? Дух считает, что ты слишком старательно грызешь себя. Это так?» (Так.)

За годы нашего знакомства Ларри тысячу раз попадал точно в цель. Он говорит: «Прежде чем браться за большую книгу, ты напишешь маленькую, а о чем – вскоре узнаешь». Я могу ныть: «Да у меня и идей-то никаких нет», – но тут как раз и приходит идея, замысел для небольшой книжки, которую я и впрямь напишу прежде, чем браться за более масштабный труд. За эти годы я научилась доверять Ларри. Он не всегда говорит то, что хочется услышать, но его слова, как правило, подтверждаются на практике. Иногда эта точность кажется мне сверхъестественной.

 

В несчастье человек сомневается во всем, в счастье – ни в чем.

Жозеф Ру

 

«Идея придет к тебе нежданно-негаданно, – сказал он как-то раз. – Что-то вроде романтической комедии. Ты случайно не подумывала в последнее время о романтической комедии?»

Я могла бы сказать: «Ларри, вообще-то я думала о трагедии», – но какой в этом был бы толк? Я отправилась гулять в Центральный парк, любовалась толстенькой малиновкой – и тут мне в голову пришла идея: замысел романтической комедии.

Порой кажется, что я где-то сплутовала, что не может быть такой удачи – иметь в друзьях сразу и Ларри, и Соню Чокет. Они – словно ограда с двух сторон дороги, не позволяющая моей машине сойти с трассы. Они приходят на помощь, когда у меня барахлят фары. Они освещают дорогу ровно настолько, чтобы я снова могла двигаться вперед.

«Меня беспокоят финансы», – ною я.

«С финансами у тебя все в порядке. Ты просто испугана нарушением рабочего распорядка», – слышу я в ответ. (Соня очень любит говорить, что мне полезен строгий распорядок. И она права.)

Изнемогая в попытке написать эту книгу – написать о том, как важно хранить веру и беречь дружбу, я обращаюсь за верой и поддержкой к своим друзьям. Пишу своему другу Тиму Фаррингтону, что с трудом продираюсь сквозь первый вариант и ненавижу эту тяжелую работу. Тим мгновенно отвечает мне письмом, достойным истинного писателя.

«Мне кажется, ненавидеть тяжелую работу вполне естественно. Собственно, для этого она и существует. Я помолюсь о том, чтобы к тебе поскорее вернулись оптимизм и радость творчества… чтобы ты нашла свой родник… Скажу одну вещь – будет, правда, как в “Поллианне”[16], ну да ладно: ты в руках Божьих, и Дух сдвинется с места тогда, когда сдвинется. Главное быть наготове, а уж в этом ты преуспела. На все прочее воля Божья, она и только она… Просто будь на рабочем месте, в руках Божьих. Жди, слушай, полюби тишину, и однажды тишина зазвучит для тебя – так было и будет всегда».

«Тишина зазвучит для тебя…» Как повезло мне иметь друга, который верит в это и делится своей верой со мной. Мне везет на друзей, однако я тщательно их выбираю. Стараюсь не связываться с людьми, наполненными негативом, – мне хватает собственного, с которым я и без того слишком хорошо знакома. Я прекрасно знаю, что, если пущу дело на самотек, плохой день превратится в плохую неделю. Следует всеми силами сохранять оптимизм и распоряжаться своей энергией умело и осторожно, чтобы у меня всегда было достаточно веры и она могла меня поддержать.

 

Преврати нужду в добродетель.

Джеффри Чосер

 

Поэтому я и ищу оптимистов, людей, способных себя подтолкнуть и умеющих смотреть далеко вперед. Я ищу тех, кто искушен в трудном деле веры в себя и все-таки научился верить, невзирая ни на какие препятствия. Соня и Ларри – настоящие ясновидящие, им пришлось научиться жить, невзирая на то, что они не такие, как все. Когда то, что они видят, и то, сколько они видят, идет вразрез с общепринятой реальностью, им приходится полагаться только на собственное суждение.

Как художник я тоже должна уметь смотреть в будущее. Я должна уметь послать мысль в полет и увидеть, как мое творение обретает плоть и встает на собственные ноги. Любая книга, фильм или пьеса начинаются с идеи, наброска, и чтобы произведение набрало вес, набросок этот следует держать в уме. Для меня как писателя книга должна стать «реальной» еще тогда, когда никто другой не может ее видеть. Если я смогу удержать в себе образ «реальной» книги, то найду и других – тех, кто тоже ее увидит. Чтобы посмотреть на костяк творческого проекта и внутренним взором увидеть его во всем великолепии, требуется особая разновидность созидательного воображения. Ее я и искала все эти годы, медленно и бережно собирая вокруг себя друзей – «волшебные зеркала».

На часах пять утра. Мне одиноко – я не сплю, по-прежнему пребываю в парижском часовом поясе. Я испугана, но пишу, чтобы обрести отвагу. Я снедаема беспокойством, но пишу о том, что приносит мне покой. А покой приносят друзья. Звонить им все еще рано. Они в других часовых поясах и сейчас спят. Я лежу в постели и перебираю в уме все то, чем одарил меня Господь. Знаю, что следует доверить свои горести Богу, но сейчас кажется, что он слишком далеко от меня. «Бог говорит с нами через людей» – так наставляли меня, когда я бросила пить. Прошло 25 лет, я вновь ищу трезвости, на сей раз – эмоциональной, и Бог по-прежнему говорит со мной через людей. Мне нужно услышать такой знакомый голос Сони, хотя я и так знаю, что она мне скажет: «С тобой все в порядке. Джетлаг – это попросту биохимия. Это пройдет».

«Это пройдет» – вот основа, на которой покоится трезвость рассудка. «Это пройдет», – говорю я себе. И, поверив в это, уплываю в благословенный сон.

 

 

Волшебная лоза

По вечерам нас одолевают чудовища и правдоподобные, хотя и беспочвенные страхи. Многих из нас в детстве приучили читать перед сном коротенькую детскую молитву: «Помолюсь на сон ночной, добрый Боже, будь со мной. Если я умру во сне, позаботься обо мне». Но потом мы стали старше и искушеннее и решили, что переросли эту молитву, – но так ли это? Ведь по ночам мы снова становимся детьми.

Возьмите ручку. Сочините несложную молитву на ночь. Чего доброго и хорошего вы пожелали бы своей перепуганной душе? Можете придумать что-нибудь вроде: «Боже, я ложусь спать и прибегаю к Тебе. Прошу, пусть мой хлопотный день даст добрые плоды. Пошли мне мирный сон, благослови и дай ощутить Твое присутствие. Храни и наставляй меня, пока я сплю. Дай понять поутру, чего Ты желаешь от меня. И да исполню я волю Твою…»

 

 

Я приняла страх – особенно страх перемен, – как часть жизни… Я ушла вперед, хотя сердце и рвалось из груди, твердя: поворачивай назад…

Эрика Йонг

 

 

Вера

 

Цветущие деревья вдоль Коламбус-авеню усыпаны белыми и розовыми соцветиями. Все вместе похоже на торчащие вверх огромные палочки с сахарной ватой. Днем, возвращаясь с урока музыки, я прошла мимо лоточника, бодро торгующего солнечными очками. Да, это явно весна, а судя по ассортименту на лотке торговца, не за горами и изнурительное нью-йоркское лето, которое только и ждет своего момента. Все к тому идет. Сегодня в лифте со мной ехала женщина с большой лохматой собакой.

«Боюсь, ему даже сейчас уже слишком жарко, – доверительно сказала владелица. – Эту породу выводили, чтобы приносить птиц на морозе, а не затем, чтобы выдерживать жару». Она явно была взволнована. А ведь на улице едва-едва потеплело, и назвать это жарой было никак нельзя. Но пес уже мучился. Он уселся на пол и шумно дышал, высунув язык.

«Может, привыкнет понемногу, если с погодой повезет», – предположила я. Я и сама очень рассчитывала на такой расклад, собираясь приспособиться к легендарному жаркому лету Нью-Йорка.

«Может быть», – с сомнением ответила владелица пса, словно мой оптимизм был абсолютно неуместен в реальном мире, который она видела вокруг себя. Она была похожа на свою собаку – смотрела тем же печальным меланхолическим взглядом. Я едва дождалась своего этажа. Мне и без того вечно приходится держать в узде свой негатив. Хотелось сохранить оптимизм. Выбор был – либо грядущее страдание, либо грядущая радость. Я выбрала радость.

Оптимизм – это разновидность эмоциональной отваги и результат нашего выбора. Это привычка, которую можно и нужно приобрести, если хочешь сохранить в себе художника. Как часто все вокруг кажется слишком мрачным. Книгу не покупают. Пьесу все никак не поставят. Прослушивание прошло крайне удачно, но роль достается кому-то другому. Чтобы пережить эти разочарования, мы должны научиться оптимизму, причем не тому, что служит разновидностью отрицания, а глубокой вере в незримую поддержку. Во всем нужно искать светлую сторону и помнить: она есть у всего.

 

Мы всегда получаем что-то взамен упущенного.

Ральф Эмерсон

 

Мы как художники должны растить в себе веру. Мы должны учиться смотреть глубже. Должны поверить, что помимо многочисленных помех на пути существует нечто большее, более благожелательное. Чтобы выжить, мы, художники, должны глубоко, всем сердцем верить в собственную работу и в то, что она важна – независимо от того, примет ее мир или отвергнет. У нас как у художников есть призвание. Есть Нечто, что призывает нас к работе. Когда мы отвечаем на этот призыв и творим, наша часть сделки оказывается выполнена. И наши усилия будут вознаграждены, пусть, может быть, и не так, как мы планировали.

Художник должен быть нацелен не на преходящий шумный успех, а на долгую работу. Нас, художников, то ласкают, то отвергают. Унылые времена сменяются плодотворными, а потом наоборот. Впереди нас ждут успехи и неудачи. Мы не можем заставить публику проявить благосклонность к плодам наших трудов. Мы должны обрести достоинство в работе. Должны научиться признавать, что наш труд, даже невоспетый, чего-то все же стоит.

Творить – уже повод для гордости, вне зависимости от того, как наше искусство будет воспринято. Значительная часть моих лучших работ так и не была опубликована или поставлена. Вера подсказывает, что на это должна быть какая-то причина, которой я пока не вижу. Я цепляюсь за эту веру и гоню горечь прочь. Я работаю, хотя мой труд так и не увенчался «успехом». У меня есть готовые романы, которые никто так пока и не захотел издать. У меня есть неплохие пьесы, которые так и не были поставлены. Но вера художника настаивает, чтобы я продолжала писать, повторяет, что должны быть способ и причина продолжать движение вперед. Веру не смущает, если моя карьера вдруг отклоняется от курса. Вера даже разрешает уходить куда-то совсем в другие области. Вера смотрит далеко в будущее. Она отделяет нашу творческую деятельность от того приема, который эта деятельность встречает в настоящее время.

Мы, художники, должны быть упорными. Мы – натуры тонкие, но вместе с тем должны быть непоколебимыми. Будем учиться у природы, уподобимся многолетним цветам, которые каждую весну упрямо вылезают на одном и том же месте. Есть какая-то бесхитростная гордость в том, чтобы творить искусство не ради надежд на славу и признание, а ради самого искусства. Я – писатель, а писатели пишут. Каждый день, когда пишу, я выполняю свою часть сделки.

Часто бывают дни, когда не работается. В такие дни мне нечего сказать, хочется махнуть рукой – «Ах, да зачем все это», – и решить, что больше не буду писать, ведь мои работы все равно никому не нужны. «Зачем? Все равно ничего из этого не выйдет» – вот на каких мыслях я себя ловлю.

Но и в эти дни все равно пишу. Мысли мои – словно край стакана отчаяния. А отчаяние – яд, и художнику нельзя даже пригубить этот напиток. Чтобы двигаться вперед в такие дни, я должна стремиться стать не больше, а меньше. Мой труд должен быть служением по доброй воле, а не просто следствием того, что писателю положено писать. Неизменные попытки быть совершенным до добра не доводят. Именно стремление к совершенству и порождает творческий ступор. Нет, чтобы писать, я должна быть готова писать плохо и верить, что если даже и пишу плохо, все равно выполняю какую-то задачу.

 

Человек рассудительный больше думает о том, что ему удалось вырвать у судьбы, нежели о том, чего она ему не дала.

Бальтасар Грасиан

 

Все мы созданы Творцом и, в свою очередь, сами должны творить. Мы словно плодовые деревья, нам предназначено цвести. Дерево одевается кипенным цветом, не задумываясь, увидит ли кто-либо его прелесть. Так и мы должны цвести искусством, пусть даже оно не встретит благосклонного приема. Мы должны творить искусство исключительно ради того, чтобы творить искусство. Такова наша природа. Таков наш путь.

 

 

Волшебная лоза

Чаще всего мы думаем не о том, что сделали и чего достигли, а о том, что еще только предстоит совершить. Практически любой способен быстро набросать список целей, которых ему еще только предстоит достигнуть. Но ведь в прошлом мы уже делали что-то хорошо, и чтобы по-настоящему себя ценить, должны ценить и те стоящие поступки, что совершили ранее.

Возьмите ручку. Пронумеруйте строки с первой по десятую. Перечислите десять дел, которые вы совершили и которыми гордитесь. Я написала, что научила дочь ездить верхом, сама научилась играть на пианино, выучила французский, итальянский, закончила детский альбом и разработала прекрасный дизайн для квартиры. Ну, а ваш список будет о том, что важно для вас. Возможно, вы запишете больше десяти достижений. Когда я веду занятия, иногда прошу студентов довести список до полусотни.

 

 

Наиотвратительнейшая черта жадности – неблагодарность.

Сенека

 

 

Не усложняйте

 

Солнечный день сияет новенькой монеткой. На небе ни облачка, и от горизонта до горизонта простирается лишь бескрайняя голубизна. Дерево за деревом в Центральном парке просыпаются от прикосновения весны. Радостно проносятся мимо бесчисленные бегуны. Молодые мамы и папы, кто поодиночке, кто парами, толкают детские коляски по усыпанным мелкими камушками дорожкам. Погода дурманит, кружит голову, объявляет непререкаемо: «Вот теперь зиме конец». Два дня назад, вечером, возвращаясь на такси из Сохо, я проезжала церковь, над воротами которой склонилась великолепная цветущая магнолия. И вот я пишу эти строки, а дерево под окном моего кабинета спешно одевается листвой.

Этим утром мне позвонила писательница в творческом кризисе. Ей опять пришлось заняться синопсисом, с самого начала пройтись по тексту и внести правки. Она сказала, что знает, что нужно написать, но не хочет начинать без вдохновения. Она подумала, что, пожалуй, почитает немного, чтобы ощутить великолепие писателей прошлых лет, пусть даже их труды не зажгут в ней собственной искры.

«Я вот подумала, почитаю великих, может, вдохновлюсь», – сказала она. При этих словах у меня упало сердце. «Нужно найти что-нибудь реально интересное, – продолжала она. – Синопсису нужно броское начало, такое захватывающее». Неудивительно, что у нее случился творческий ступор – с такими-то планами!

Я тактично сообщила ей, что в погоне за совершенством можно лишь усугубить свой ступор и что лучше бы ей просто начать писать – пусть плохо, если без этого никак, – а потом посмотреть, что получится. В «плохом» тексте очень часто скрываются семена «хорошего». Мы не стараемся добиться совершенства, оно приходит незваным и тайком. Главное – отключить самооценку. Для этого существует несколько способов, и основной – в стремлении быть полезным.

 

Будь хорошим животным, слушай свой инстинкт.

Дэвид Лоуренс

 

«Ты никогда не пыталась писать, проникнувшись духом служения?» – спросила я ее.

«У меня с духовностью как-то не складывается, – ответила она с явной ноткой раздражительности в голосе. И через мгновение добавила: – Но я в таком отчаянии, что уже готова на все».

Я предложила ей повесить над столом тот же девиз, которому когда-то научили меня: «О’кей, Бог, ты позаботься о качестве, а я – о количестве». В трубке замолчали. Я практически вживую слышала ее мысли – «как слащаво!». На этом месте она вежливо свернула разговор и повесила трубку.

Что ж, для того, чтобы преодолеть творческий ступор, я готова быть слащавой. На своем жестоком опыте я узнала, что с моим внутренним художником нужно обращаться как с ребенком. Ему требуется чувство безопасности. (К счастью, детские стихи слащавы по определению.) Быть может, мне хотелось бы, чтобы все было иначе, но та часть меня, которая занята творчеством, юна и уязвима. Чтобы работать плодотворно, я должна оберегать внутреннее невинное существо. А значит, не усложнять.

Я не могу контролировать мир вокруг, но мне подвластен мой внутренний мир, в котором я творю. В моих силах сделать этот мир утопично простым. Пусть правила в нем будут ненавязчивы и справедливы, словно в детском саду. Незамысловатость эта сослужит добрую службу. Благодаря ей я могла и могу плодотворно творить. Пусть будут слащавые девизы. Пусть будут очень скромные рабочие нормы. Я не хочу обескураживать своего внутреннего художника хотя бы в том, что мне подвластно.

Как художник я лучше всего работаю, смиряясь. Я должна стремиться быть не более чем одной трудягой из множества, одним художником из многих. Конкуренции в этом раскладе места нет. Конкуренция порождает стресс. Стресс порождает зажимы, а зажимы порождают ступор. Считайте своего внутреннего художника эмоциональным подростком. Ему страшно очутиться в центре внимания. Свет софитов может вызвать у него паралич, ступор.

Чтобы свободно творить, я должна отказаться от стремления к победе, желания быть самой-самой, отказаться от ярлычков «потрясающе» и «великолепно», которые услужливо подсовывает мне эго. (Пусть эти эпитеты останутся критикам, когда настанет их час. Мне надо держать оборону.) Для работы требуется безопасное место, где нет никакой критики. Определив для себя правила игры, я не спеша двинусь дальше. Да, это прозвучит слишком просто, но я буду писать – по слову, по предложению, по абзацу, по странице. Установлю себе ежедневную и вполне реальную норму. Мало-помалу, изо дня в день: в итоге получится довольно солидно. Все, что мы делаем, всегда можно сделать лучше, но это не повод к бездействию. Призыв есть слона по кусочкам и слащавый девиз о количестве в противовес качеству помогают творить.

Разговор с пребывающей в творческом ступоре писательницей пошел мне на пользу, потому что в ее словах прозвучала подоплека моих собственных творческих кризисов. У писательницы все время находится оправдание, чтобы не писать прямо сейчас. Слушая ее, я узнаю собственный соблазн удариться в трагедию и осознаю, что трагизм будет уместен в рукописи, но не в жизни. Делясь с писательницей приемами, я и сама начинаю использовать найденные мною хитрости. Один из способов удержаться от погружения в трагедию – это Утренние страницы, которые я пишу ежедневно. Заполняя утренние страницы, я рассказываю о своих страхах, а потом кратко перечисляю, что могла бы сделать, чтобы от них избавиться. Вот, например, можно беспокоиться о деньгах или писать – и зарабатывать. Я в своем списке всегда выбираю вариант «писать». Когда пишу, денежные вопросы каким-то загадочным образом утрясаются без меня.

 

То, что мы называем судьбой, рождается из глубин самого человека, а не настигает людей извне.

Райнер Рильке

 

Нам неподвластно очень многое, но над собственным творческим процессом мы имеем полную власть. Всегда найдется какое-нибудь мелкое творческое дело, которое можно совершить, если мы готовы двигаться вперед, не зная наверняка, ждет ли нас удача. Пусть мы не сможем работать на том уровне, на каком хотелось бы, но сделать хоть что-то способны всегда.

 

Призрака, за которым гонишься, никогда не поймать.

Джон Малкович

 

Я не знаю, понравится ли моя книга издателю, но пишу каждый день. Актер не знает, примет ли его аудитория, но всегда учит новый монолог, и этот монолог пригодится ему на следующем прослушивании. Певец может распеться. Сочинителю песен никак не предлагают контракт на запись диска, но можно ведь написать еще одну песню. Иными словами, мы всегда можем работать из любви к делу. А когда мы распространяем любовь на творчество, в нас рождается гордость. Отдаваясь процессу созидания, а не потребности произвести товар на продажу, начинаем ощущать радость творчества.

Этот дивный день клонится к закату. Заходящее солнце золотит молодые листья. Кажется, будто мир окутан дымкой оптимизма. Снова поговорив по телефону с писательницей, которая переживает ступор, я слышу прекрасные новости – она решила не садиться за чтение, а все-таки попробовать писать. Она повесила над столом мой слащавый девиз и, к собственному величайшему удовлетворению, проработала целых две страницы, вновь обретя понимание, куда ей двигаться завтра. Когда она рассказывает о победе над ступором, голос ее ровен, в нем слышится собранность. Сегодня весь трагизм ушел в работу. Должно быть, есть все же Бог на небесах.

 

Одного стакана мне будет слишком много, а тысячи – недостаточно.

Брендан Биэн

 

Волшебная лоза

Всем нужен тихий оазис, который будет навевать нам мысли о красоте и безмятежности. Одни отыщут его на природе, в сосновом лесу или близ извилистого ручья. У других, горожан, место красоты будет рукотворным – церковь или синагога, которую не затрагивают уличный шум и суета.

Выделите полчаса и отправляйтесь в то место, на которое отзывается ваша душа. Возьмите блокнот или просто посидите в тишине, не препятствуя вольному течению мыслей и образов. Высящееся над лесом дерево может подарить чувство достоинства и мудрости. Витражное окно осенит благоговением. Позвольте себе воспринять то необычное чувство, что на вас снизойдет. Ощутите связь с силой, большей, нежели вы сами. Возможно, придет озарение, и вы поймете, как более полно прожить эту жизнь. Покинув свое место красоты, вы унесете с собой новый заряд оптимизма и убеждение, что на многое способны.

 

 

Алкоголь не приносит утешения и не заполняет пустоту в душе. Он лишь заполняет собой то место, где должен быть Бог.

Маргерит Дюрас

 

 

Ни о чем не жалеть

 

Прошлым вечером я была приглашена на званый ужин в самом утонченном обществе – настолько утонченном, что после общения с этими людьми так и подмывает перерезать себе вены. Застольная беседа состояла сплошь из свежих сплетен, «инсайдерских сведений» о книгоиздательском мирке и о гадостях, мерзостях и пошлостях, которые в нем творятся. Я слушала эти разговоры, и в груди что-то сжималось. Я ведь как раз писала эту книгу, и позволь я себе хоть на миг задуматься о том, как тщетны мои потуги, оказалась бы, пожалуй, на грани самоубийства.

Я тянусь к людям светлым, легким, а вместо этого пришлось сидеть за обеденным столом, немея от нарастающего ужаса. Имена, имена, каждое – громче и известнее предыдущего. В ушах эхом отдавались гаденькие смешки. Ощущая себя неотесанной деревенщиной, проклинала свое провинциальное происхождение. Да я в жизни не сумею поддержать беседу с этими «настоящими» нью-йоркцами! Что вообще можно сказать людям, которые веруют в The New York Times и всегда знают, с кем вы знакомы? The New York Times не печатает рецензий на книги вроде моих – из категории «помоги себе сам», да еще с упоминанием Бога, – и все же до сих пор я вполне успешно издавалась. Может, по чистой случайности? Как ни крути, а модной литературой мои творения не назовешь.

 

Опьянение – временное самоубийство.

Бертран Рассел

 

А ужин все тянулся и тянулся. Звучали новые имена. Вы знаменитый писатель? Забудьте! Эти писатели так знамениты, что на короткой ноге со знаменитыми издательствами. Представьте, каково это – позвонить в редакцию и попросить к телефону Жаклин Онассис! У меня-то все было совсем не так: я тыкалась туда-сюда и уж точно не имела высоких связей. Я не знала «больших» людей. Я знала и умела только одно: писать, да и в том порой сомневалась.

 

Пьянство – это добровольное сумасшествие.

Сенека

 

Чтобы писать, мне нужно верить в существование Бога, силы, которая больше и сильнее, чем The New York Times. Без этого Бога мне конец. Моя карьера – пшик, мои мечты – пустышка, и обстоятельства всегда будут сильнее меня. Но если этот Бог существует, значит, у меня еще есть шанс. Нужно бережно собирать в душе крохи оптимизма. Нужно вспомнить слова Оскара Хаммерстайна, называвшего цинизм причиной печали, а печаль – врагом творчества. «Все, что убивает во мне энтузиазм, – мой враг», – заявлял он. Как художник я должна верить, что у меня есть шанс. Все мы, как художники, должны верить в то, что у нас есть шанс, – ведь он и вправду есть. Я верю, что Великий Творец любит подобных ему, художников, и всегда изыщет для них лазейку. И верю я в это не только потому, что не могу не верить, – в истинности своей веры убедилась на опыте.

Мысли о стоящих перед нами преградах, мысли о людях, с которыми мы некогда могли бы познакомиться, о временах, когда следовало быть хитроумнее и дальновиднее, – эти мысли опасны, они порождают застой. Если мы сравниваем себя с другими, всегда найдется кто-то, у кого дела идут лучше, чем у нас. Всегда найдется человек поудачливее, который «правильно» разыграл свои карты, в то время как мы своими так и не сумели распорядиться. Если мы сравниваем себя с другими, обязательно отыщется человек, у которого на каждую нашу неудачу приходится по успеху. Повстречав такого, мы приходим в уныние. Уныние нас «выключает». Когда мы «выключены», наступает ступор, и мы теряем возможность плодотворно трудиться. О, сравнивать себя с другими – опаснейшее дело! Я понимала, что сравнивать не следует, и все же, сидя за столом, судорожно сравнивала и сравнивала. И каждый раз безнадежно проигрывала.

 

Главная причина «непривязанности» – стремление избежать боли, причиняемой жизнью, а в первую очередь избежать любви, ибо любовь, окрашена она влечением или нет, всегда тяжкий труд.

Джордж Оруэлл

 

Мы, художники, должны гораздо сильнее стремиться к простоте. Нам будет намного лучше, если мы станем сравнивать себя с собой, и только. Оценивать себя полезно, истязать себя – вредно. И даже не обращаясь к своему «я», все равно можем вполне внятно ответить на целый ряд вопросов. Как развиваюсь я-художник? Способствует ли моя нынешняя работа созреванию? Работал ли я сегодня? Да? Вот и хорошо. Сегодняшняя работа приносит деньги и самоуважение. Этого никто не отнимет. Работа – достойное занятие. А если художник не работает, он сходит с ума. Художник, который не работает, может угодить в массу неприятностей. И они будут похуже, чем какой-то там нью-йоркский званый ужин.

 

Господи Боже, я не нашел Тебя вовне, ибо ошибся и искал вовне, тогда как Ты внутри.

Блаженный Августин

 

Всегда найдется повод не работать. Всегда есть какое-нибудь дело, требующее внимания. Кроме того, очень приятно поддаться сладостной грезе о том, что если мы и не поработаем сейчас, потом будет легче, появится «рабочий настрой», дивная уверенность в себе и радость жизни. Но опыт подсказывает, что это волшебное «потом» не наступит никогда. Работа не зря зовется работой. Она может быть приятной, может приносить радость, но нередко бывает трудна. Да и настрой – опасный друг.

Когда писать было труднее всего, оказалось, что я написала самое лучшее. Иногда работа идет легко и просто, но в ней появляется излишняя легкость: я невнимательно слежу за тем, что пишу. При перечитывании эта поверхностная бойкость, или как минимум небрежность, сразу бросается в глаза. Если уж мы пишем, давайте писать старательно. Мы должны говорить правду. Как иначе завоевать уважение читателя? В самые трудные мои дни нет-нет, да и вылезет внезапно наружу что-то вполне пристойное. Я же все-таки старалась, а старание чего-нибудь да стоит. Собственно, в сравнении с отсутствием старания оно стоит очень даже много.

 

Бог не умирает, когда мы перестаем верить в личное божество. Но в день, когда жизнь наша больше не освещается ровным, изо дня в день новым светом чуда, источник которого превосходит всякое разумение, – в этот день умираем мы сами.

Даг Хаммаршёльд

 

Вчера мне позвонил один старый любимый коллега, который сейчас не работает. Подумать только – он хотел подсчитать, сколько денег мы бы заработали, если бы лет десять назад я приняла другое решение. Вот если бы мы поступили так и эдак, то заработали бы целое состояние. Такой был шанс, а мы его упустили. Ах, если бы я только прислушалась к его совету, я была бы сейчас гораздо, гораздо богаче… Кому же не хочется быть богаче? Почему я сглупила? Оказывается, мой коллега в последнее время много над этим думал. Голос у него был грустный и сердитый. Я бы даже сказала – он был горько разочарован.

Я слушала, а сама тем временем думала, как нужно верить, что нас всегда направляет Высшая Сила и что мы делаем самое лучшее, что можем, исходя из того, что способны разглядеть вокруг в данный момент. Если Бог всемогущ – а я верю, что так оно и есть, – непоправимых ошибок не существует. Если попрошу о совете и если мой курс следует подкорректировать, я получу необходимый совет. И никаких громких обвинений. Никакого копания в прошлом, никаких попыток понять, что же было сделано не так. Если десять лет назад вы приняли то или иное решение, давайте считать, что это лучшее решение на тот момент. Да и вообще, десять лет прошло, и изменить уже ничего невозможно. Сегодня вы, наверное, справитесь лучше, но прошлого все равно не вернуть. Если бы мой коллега придумывал что-нибудь конструктивное на будущее, он бы, наверное, это осознал. Но он ничего не делал и лишь цеплялся за прошлое, снова и снова прокручивая его в голове, словно собака, которая то и дело скребет лапой за ухом.

 

Счастье не в сложности, а в простоте.

Будда

 

Чтобы идти вперед, нужно жить нынешним днем. Нужно принимать данный нам день и проживать его в меру своих сил. Мы не в состоянии изменить прошлое. Мы можем лишь жалеть о нем, тем самым отнимая радость у дня нынешнего. Печаль о былом – еще один путь к застою, и, к сожалению, весьма эффективный. Ах, если бы… Если бы все сложилось не так, а по-другому – но нет!

Поговорив со своим опечаленным коллегой, я вновь почувствовала, что соскальзываю. Прошлое исполнено соблазна. Чтобы оно оставалось в прошлом, приходится стараться. Как легко зацепиться мыслью за чудесные мгновения прошлого и поверить в лживую мысль о том, что больше вы такой радости никогда не знали. «К чему?», «Зачем стараться?» – вот результат этих обманчивых представлений. Чтобы не приукрашивать прошлое, все время приходится быть начеку и всякий раз искать радость в нынешнем дне.

Сегодня уже около 30 градусов, и ньюйоркцы на улицах недовольно ворчат. Возвращаясь с урока фортепиано, я слышу, как за спиной переговаривается какая-то парочка: «Вот вечно у нас никакой весны, бах, и сразу лето». На какой-то миг я разделяю их недовольство. Грядет нью-йоркское лето, а это не для слабонервных. Но тут же одергиваю себя и стряхиваю эти мысли. День прекрасный, хотя и жарковато. Страшное и ужасное лето еще не наступило. Деревья едва-едва оделись листвой, а у их подножия цветут нарциссы. Разве это не весна?

 

Награда за хорошо сделанное дело – в самом свершении.

Ральф Эмерсон

 

Волшебная лоза

Сконцентрировавшись на красоте нынешнего мига, мы способны отказаться от сожалений о прошлом. Всей душой проживая радости нового дня, острее чувствуем, что находимся именно там и тогда, где следует. Иными словами, не стоит приукрашивать прошлое – приукрасьте лучше настоящее. А одним из наиболее эффективных методов для этого служат наброски.

Купите нелинованный блокнот. Я предпочитаю размер 12 × 15 см. Мне нравятся блокноты с черными кожаными обложками – такие часто продаются в магазинах товаров для творчества. Вооружитесь им и проживите обычный день. Только время от времени делайте небольшие наброски. Ждете в приемной у врача? Зарисуйте приемную. Сидите в кафе с чашечкой капучино? Нарисуйте кафе. Если пришли выпить вместе с другом, попросите его попозировать для быстрого карандашного наброска. Несмотря на то что мы с вами «ненастоящие» художники, многие обнаруживают у себя очаровательный талант к любительским наброскам. Пусть блокнот сопровождает вас повсюду. Станьте собственным персонажем, и пусть этот персонаж вам понравится. Иллюстрируя свою жизнь, вы делаете ее ярче. И это гораздо интереснее, чем может показаться поначалу.

 

 

Когда одна дверь закрывается, открывается другая. А мы часто с таким вниманием и сожалением смотрим на закрывшуюся дверь, что совсем не замечаем открывшуюся.

Александр Белл

 

 

Проверка

 

1. Сколько раз за эту неделю вы писали утренние страницы? Если пропустили день, то почему? Что вы ощущаете благодаря этому упражнению? Быть может, ясность? Многообразие эмоций? Б о льшую отрешенность, целеустремленность, спокойствие? Было ли что-нибудь такое, что вас удивило? Не всплывали ли повторяющиеся темы, которые так и просят, чтобы вы с ними разобрались?

2. Были ли вы в эту неделю на творческом свидании? Почувствовали себя лучше и благополучнее? Что делали, что при этом ощущали? Помните, что поход на творческое свидание может даваться нелегко; возможно, придется уговаривать себя сходить.

3. Выбирались ли вы на еженедельную прогулку? Как себя почувствовали? Какие всплыли эмоции, инсайты? Возможно, удалось погулять больше одного раза? Как подействовала прогулка на оптимизм и на в и дение будущего?

4. Произошло ли за эту неделю что-либо еще, что вы считаете важным для самопознания? Опишите в подробностях.

 

Счастье терпеть не может робких!

Юджин О’Нил

 

Неделя 5