Я к людям не выйду навстречу,

Слово

Молчат гробницы, мумии и кости,—

Лишь слову жизнь дана:

Из древней тьмы, на мировом погосте,

Звучат лишь Письмена.

И нет у нас иного достоянья!

Умейте же беречь

Хоть в меру сил, в дни злобы и страданья,

Наш дар бессмертный — речь.

1915 г.

***

В полях сухие стебли кукурузы...

В полях сухие стебли кукурузы,

Следы колес и блеклая ботва.

В холодном море — бледные медузы

И красная подводная трава.

Поля и осень. Море и нагие

Обрывы скал. Вот ночь, и мы идем

На темный берег. В море — летаргия

Во всем великом таинстве своем.

«Ты видишь воду?» — «Вижу только ртутный

Туманный блеск...» Ни неба, ни земли.

Лишь звездный блеск висит под нами — в мутной

Бездонно-фосфорической пыли.

1907 г.

Беру твою руку и долго смотрю на нее...

Беру твою руку и долго смотрю на нее,

Ты в сладкой истоме глаза поднимаешь несмело:

Вот в этой руке - все твое бытие,

Я всю тебя чувствую - душу и тело.

Что надо еще? Возможно ль блаженнее быть?

Но ангел мятежный, весь буря и пламя,

Летящий над миром, чтоб смертною страстью губить,

Уж мчится над нами!

1898 г

Одиночество

И ветер, и дождик, и мгла

Над холодной пустыней воды.

Здесь жизнь до весны умерла,

До весны опустели сады.

Я на даче один. Мне темно

За мольбертом, и дует в окно.

Вчера ты была у меня,

Но тебе уж тоскливо со мной.

Под вечер ненастного дня

Ты мне стала казаться женой…

Что ж, прощай! Как-нибудь до весны

Проживу и один — без жены…

Сегодня идут без конца

Те же тучи — гряда за грядой.

Твой след под дождём у крыльца

Расплылся, налился водой.

И мне больно глядеть одному

В предвечернюю серую тьму.

Мне крикнуть хотелось вослед:

«Воротись, я сроднился с тобой!»

Но для женщины прошлого нет:

Разлюбила — и стал ей чужой.

Что ж! Камин затоплю, буду пить…

Хорошо бы собаку купить.

1906 г.

Поэт

Поэт печальный и суровый,

Бедняк, задавленный нуждой,

Напрасно нищеты оковы

Порвать стремишься ты душой!

Напрасно хочешь ты презреньем

Свои несчастья победить

И, склонный к светлым увлеченьям,

Ты хочешь верить и любить!

Нужда еще не раз отравит

Минуты светлых дум и грез,

И позабыть мечты заставит,

И доведет до горьких слез.

Когда ж, измученный скорбями,

Забыв бесплодный, тяжкий труд,

Умрешь ты с голоду,- цветами

Могильный крест твой перевьют!

А.А. Блок

(отрывок из поэмы «Двенадцать»)

...Вдаль идут державным шагом...

— Кто ещё там? Выходи!

Это — ветер с красным флагом

Разыгрался впереди...

Впереди — сугроб холодный.

— Кто в сугробе — выходи!

Только нищий пёс голодный

Ковыляет позади...

— Отвяжись ты, шелудивый,

Я штыком пощекочу!

Старый мир, как пёс паршивый,

Провались — поколочу!

...Скалит зубы — волк голодный —

Хвост поджал — не отстаёт —

Пёс холодный — пёс безродный...

— Эй, откликнись, кто идет?

— Кто там машет красным флагом?

— Приглядись-ка, эка тьма!

— Кто там ходит беглым шагом,

Хоронясь за все дома?

— Всё равно, тебя добуду,

Лучше сдайся мне живьем!

— Эй, товарищ, будет худо,

Выходи, стрелять начнем!

Трах-тах-тах!— И только эхо

Откликается в домах...

Только вьюга долгим смехом

Заливается в снегах...

Трах-тах-тах!

Трах-тах-тах!

...Так идут державным шагом —

Позади — голодный пёс.

Впереди — с кровавым флагом,

И за вьюгой неведим,

И от пули невредим,

Нежной поступью надвьюжной,

Снежной россыпью жемчужной,

В белом венчике из роз —

Впереди — Исус Христос.

В ресторане

Никогда не забуду (он был, или не был,

Этот вечер): пожаром зари

Сожжено и раздвинуто бледное небо,

И на жёлтой заре - фонари.

Я сидел у окна в переполненном зале.

Где-то пели смычки о любви.

Я послал тебе чёрную розу в бокале

Золотого, как нёбо, аи.

Ты взглянула. Я встретил смущённо и дерзко

Взор надменный и отдал поклон.

Обратясь к кавалеру, намеренно резко

Ты сказала: "И этот влюблён".

И сейчас же в ответ что-то грянули струны,

Исступлённо запели смычки...

Но была ты со мной всем презрением юным,

Чуть заметным дрожаньем руки...

Ты рванулась движеньем испуганной птицы,

Ты прошла, словно сон мой легка...

И вздохнули духи, задремали ресницы,

Зашептались тревожно шелка.

Но из глуби зеркал ты мне взоры бросала

И, бросая, кричала: "Лови!.."

А монисто бренчало, цыганка плясала

И визжала заре о любви.

Незнакомка

По вечерам над ресторанами

Горячий воздух дик и глух,

И правит окриками пьяными

Весенний и тлетворный дух.

Вдали над пылью переулочной,

Над скукой загородных дач,

Чуть золотится крендель булочной,

И раздается детский плач.

И каждый вечер, за шлагбаумами,

Заламывая котелки,

Среди канав гуляют с дамами

Испытанные остряки.

Над озером скрипят уключины

И раздается женский визг,

А в небе, ко всему приученный

Бесмысленно кривится диск.

И каждый вечер друг единственный

В моем стакане отражен

И влагой терпкой и таинственной

Как я, смирен и оглушен.

А рядом у соседних столиков

Лакеи сонные торчат,

И пьяницы с глазами кроликов

«In vino veritas!»1 кричат.

И каждый вечер, в час назначенный

(Иль это только снится мне?),

Девичий стан, шелками схваченный,

В туманном движется окне.

И медленно, пройдя меж пьяными,

Всегда без спутников, одна

Дыша духами и туманами,

Она садится у окна.

И веют древними поверьями

Ее упругие шелка,

И шляпа с траурными перьями,

И в кольцах узкая рука.

И странной близостью закованный,

Смотрю за темную вуаль,

И вижу берег очарованный

И очарованную даль.

Глухие тайны мне поручены,

Мне чье-то солнце вручено,

И все души моей излучины

Пронзило терпкое вино.

И перья страуса склоненные

В моем качаются мозгу,

И очи синие бездонные

Цветут на дальнем берегу.

В моей душе лежит сокровище,

И ключ поручен только мне!

Ты право, пьяное чудовище!

Я знаю: истина в вине.

Ангел-хранитель

Люблю Тебя, Ангел-Хранитель во мгле.

Во мгле, что со мною всегда на земле.

За то, что ты светлой невестой была,

За то, что ты тайну мою отняла.

За то, что связала нас тайна и ночь,

Что ты мне сестра, и невеста, и дочь.

За то, что нам долгая жизнь суждена,

О, даже за то, что мы - муж и жена!

За цепи мои и заклятья твои.

За то, что над нами проклятье семьи.

За то, что не любишь того, что люблю.

За то, что о нищих и бедных скорблю.

За то, что не можем согласно мы жить.

За то, что хочу и смею убить -

Отмстить малодушным, кто жил без огня,

Кто так унижал мой народ и меня!

Кто запер свободных и сильных в тюрьму,

Кто долго не верил огню моему.

Кто хочет за деньги лишить меня дня,

Собачью покорность купить у меня...

За то, что я слаб и смириться готов,

Что предки мои - поколенье рабов,

И нежности ядом убита душа,

И эта рука не поднимет ножа...

Но люблю я тебя и за слабость мою,

За горькую долю и силу твою.

Что огнем сожжено и свинцом залито -

Того разорвать не посмеет никто!

С тобою смотрел я на эту зарю -

С тобой в эту черную бездну смотрю.

И двойственно нам приказанье судьбы:

Мы вольные души! Мы злые рабы!

Покорствуй! Дерзай! Не покинь! Отойди!

Огонь или тьма - впереди?

Кто кличет? Кто плачет? Куда мы идем?

Вдвоем - неразрывно - навеки вдвоем!

Воскреснем? Погибнем? Умрем?

* * *

Испугаюсь хулы и похвал.

Пред Тобой Одною отвечу,

За то, что всю жизнь молчал.

Молчаливые мне понятны,

И люблю обращенных в слух:

За словами - сквозь гул невнятный

Просыпается светлый Дух.

Я выйду на праздник молчанья,

Моего не заметят лица.

Но во мне - потаенное знанье

О любви к Тебе без конца.

 

* * *

Есть игра: осторожно войти,

Чтоб вниманье людей усыпить;

И глазами добычу найти;

И за ней незаметно следить.

Как бы ни был нечуток и груб

Человек, за которым следят, –

Он почувствует пристальный взгляд

Хоть в углах еле дрогнувших губ.

А другой – точно сразу поймет:

Вздрогнут плечи, рука у него;

Обернется – и нет ничего;

Между тем – беспокойство растет.

Тем и страшен невидимый взгляд,

Что его невозможно поймать;

Чуешь ты, но не можешь понять,

Чьи глаза за тобою следят.

Не корысть, не влюбленность, не месть;

Так – игра, как игра у детей:

И в собрании каждом людей

Эти тайные сыщики есть.

Ты и сам иногда не поймешь,

Отчего так бывает порой,

Что собою ты к людям придешь,

А уйдешь от людей – не собой.

Есть дурной и хороший есть глаз,

Только лучше б ничей не следил:

Слишком много есть в каждом из нас

Неизвестных, играющих сил…

О, тоска! Через тысячу лет

Мы не сможем измерить души

Мы услышим полет всех планет,

Громовые раскаты в тиши…

А пока – в неизвестном живем

И не ведаем сил мы своих,

И, как дети, играя с огнем,

Обжигаем себя и других…

18 декабря 1913 г.

Н. Рунеберг. Марш мертвецов

Упорной колонной мы строимся там,

Где гибнут живые толпами.

Всё новые воины к нашим рядам

Идут, примыкают с годами.

Пробитая грудь, окровавленный лоб —

Так рать наша бьется из гроба,

Ее не пугают опасность и гроб,

Не трогают зависть и злоба.

Слабеет в сраженьи живая рука,

Оружие может сломаться,

А наши деянья не знают врага,

Не могут ничем запятнаться.

Да, новые воины к нашим рядам

Идут, примыкают с годами,

Победной колонной мы держимся там,

Где гибнут живые толпами.

11 декабря 1916 г.

В.В. Маяковский

(отрывок «За что боролись?»)

Слух идет о грозном сраме,

что лишь радость развоскресе́нена,

комсомольцы лейб-гусарами пьют

да ноют под стих Есенина.

И доносится до нас

сквозь губы́ искривленную прорезь:

«Революция не удалась…

За что боролись?..»

Лиличка!

Вместо письма

Дым табачный воздух выел.

Комната —

глава в крученыховском аде.

Вспомни —

за этим окном

впервые

руки твои, исступленный, гладил.

Сегодня сидишь вот,

сердце в железе.

День еще —

выгонишь,

можешь быть, изругав.

В мутной передней долго не влезет

сломанная дрожью рука в рукав.

Выбегу,

тело в улицу брошу я.

Дикий,

обезумлюсь,

отчаяньем иссечась.

Не надо этого,

дорогая,

хорошая,

дай простимся сейчас.

Все равно

любовь моя —

тяжкая гиря ведь —

висит на тебе,

куда ни бежала б.

Дай в последнем крике выреветь

горечь обиженных жалоб.

Если быка трудом уморят —

он уйдет,

разляжется в холодных водах.

Кроме любви твоей,

мне

нету моря,

а у любви твоей и плачем не вымолишь отдых.

Захочет покоя уставший слон —

царственный ляжет в опожаренном песке.

Кроме любви твоей,

мне

нету солнца,

а я и не знаю, где ты и с кем.

Если б так поэта измучила,

он

любимую на деньги б и славу выменял,

а мне

ни один не радостен звон,

кроме звона твоего любимого имени.

И в пролет не брошусь,

и не выпью яда,

и курок не смогу над виском нажать.

Надо мною,

кроме твоего взгляда,

не властно лезвие ни одного ножа.

Завтра забудешь,

что тебя короновал,

что душу цветущую любовью выжег,

и суетных дней взметенный карнавал

растреплет страницы моих книжек…

Слов моих сухие листья ли

заставят остановиться,

жадно дыша?

Дай хоть

последней нежностью выстелить

твой уходящий шаг.

ПРОЗАСЕДАВШИЕСЯ

Чуть ночь превратится в рассвет,

вижу каждый день я:

кто в глав,

кто в ком,

кто в полит,

кто в просвет,

расходится народ в учрежденья.

Обдают дождем дела бумажные,

чуть войдешь в здание:

отобрав с полсотни —

самые важные! —

служащие расходятся на заседания.

Заявишься:

«Не могут ли аудиенцию дать?

Хожу со времени о́на». —

«Товарищ Иван Ваныч ушли заседать —

объединение Тео и Гукона».

Исколесишь сто лестниц.

Свет не мил.

Опять:

«Через час велели придти вам.

Заседают:

покупка склянки чернил

Губкооперативом».

Через час:

ни секретаря,

ни секретарши нет —

го́ло!

Все до 22-х лет

на заседании комсомола.

Снова взбираюсь, глядя на́ ночь,

на верхний этаж семиэтажного дома.

«Пришел товарищ Иван Ваныч?» —

«На заседании

А-бе-ве-ге-де-е-же-зе-кома».

Взъяренный,

на заседание

врываюсь лавиной,

дикие проклятья доро́гой изрыгая.

И вижу:

сидят людей половины.

О дьявольщина!

Где же половина другая?

«Зарезали!

Убили!»

Мечусь, оря́.

От страшной картины свихнулся разум.

И слышу

спокойнейший голосок секретаря:

«Они на двух заседаниях сразу.

В день

заседаний на двадцать

надо поспеть нам.

Поневоле приходится раздвояться.

До пояса здесь,

а остальное

там».

С волнения не уснешь.

Утро раннее.

Мечтой встречаю рассвет ранний:

«О, хотя бы

еще

одно заседание

относительно искоренения всех заседаний!»

А вы могли бы?

Я сразу смазал карту будня,

плеснувши краску из стакана;

я показал на блюде студня

косые скулы океана.

На чешуе жестяной рыбы

прочел я зовы новых губ.

А вы

ноктюрн сыграть

могли бы

на флейте водосточных труб?

Послушайте!

Послушайте!

Ведь, если звезды зажигают —

значит — это кому-нибудь нужно?

Значит — кто-то хочет, чтобы они были?

Значит — кто-то называет эти плево́чки жемчужиной?

И, надрываясь

в метелях полу́денной пыли,

врывается к богу,

боится, что опоздал,

плачет,

целует ему жилистую руку,

просит —

чтоб обязательно была звезда! —

клянется —

не перенесет эту беззвездную му́ку!

А после

ходит тревожный,

но спокойный наружно.

Говорит кому-то:

«Ведь теперь тебе ничего?

Не страшно?

Да?!»

Послушайте!

Ведь, если звезды

зажигают —

значит — это кому-нибудь нужно?

Значит — это необходимо,

чтобы каждый вечер

над крышами

загоралась хоть одна звезда?!

1914 г.

К.Д. Бальмонт

***

Верьте мне, обманутые люди,

Я, как вы, ходил по всем путям.

Наша жизнь есть чудо в вечном Чуде,

Наша жизнь — и здесь, и вечно там.

Я знаком с безмерностью страданий,

Я узнал, где правда, где обман.

Яркий ужас наших испытаний

Нам не для насмешки плоской дан.

Верьте мне, неверящие братья,

Вы меня поймете через день.

Нашей вольной жизни нет проклятья,

Мы избрали сами светотень.

Мы избрали Зло как путь познанья,

И законом сделали борьбу.

Уходя в тяжелое изгнанье,

Мы живем, чтоб кончить жизнь в гробу.

Но когда с застывшими чертами,

Мертвые, торжественно мы спим,

Он, Незримый, дышит рядом с нами,

И, молясь, беседуем мы с Ним.

И душе таинственно понятно

В этот миг беседы роковой,

Что в пути, пройденном безвозвратно,

Рок ее был выбран ей самой.

Но, стремясь, греша, страдая, плача,

Дух наш вольный был всегда храним.

Жизнь была решенная задача,

Смерть пришла — как радость встречи с Ним.

***

Бог и Дьявол

Я люблю тебя, Дьявол, я люблю Тебя, Бог,

Одному — мои стоны, и другому — мой вздох,

Одному — мои крики, а другому — мечты,

Но вы оба велики, вы восторг Красоты.

Я как туча блуждаю, много красок вокруг,

То на север иду я, то откинусь на юг,

То далеко, с востока, поплыву на закат,

И пылают рубины, и чернеет агат.

О, как радостно жить мне, я лелею поля,

Под дождем моим свежим зеленеет земля,

И змеиностью молний и раскатом громов

Много снов я разрушил, много сжег я домов.

В доме тесно и душно, и минутны все сны,

Но свободно-воздушна эта ширь вышины,

После долгих мучений как пленителен вздох.

О, таинственный Дьявол, о, единственный Бог!

* * *

Она отдалась без упрека,

Она целовала без слов.

- Как темное море глубоко,

Как дышат края облаков!

Она не твердила: "Не надо",

Обетов она не ждала.

- Как сладостно дышит прохлада,

Как тает вечерняя мгла!

Она не страшилась возмездья,

Она не боялась утрат.

- Как сказочно светят созвездья,

Как звезды бессмертно горят!

Я буду ждать

Я буду ждать тебя мучительно,

Я буду ждать тебя года,

Ты манишь сладко-исключительно,

Ты обещаешь навсегда.

Ты вся - безмолвие несчастия,

Случайный свет во мгле земной,

Неизъясненность сладострастия,

Еще не познанного мной.

Своей усмешкой вечно-кроткою,

Лицом, всегда склоненным ниц,

Своей неровною походкою

Крылатых, но не ходких птиц,

Ты будишь чувства тайно-спящие,

И знаю, не затмит слеза

Твои куда-то прочь глядящие,

Твои неверные глаза.

Не знаю, хочешь ли ты радости,

Уста к устам, прильнуть ко мне,

Но я не знаю высшей сладости,

Как быть с тобой наедине.

Не знаю, смерть ли ты нежданная

Иль нерожденная звезда,

Но буду ждать тебя, желанная,

Я буду ждать тебя всегда.

Н.С. Гумилев

Жираф

Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд

И руки особенно тонки, колени обняв.

Послушай: далёко, далёко, на озере Чад

Изысканный бродит жираф.

Ему грациозная стройность и нега дана,

И шкуру его украшает волшебный узор,

С которым равняться осмелится только луна,

Дробясь и качаясь на влаге широких озер.

Вдали он подобен цветным парусам корабля,

И бег его плавен, как радостный птичий полет.

Я знаю, что много чудесного видит земля,

Когда на закате он прячется в мраморный грот.

Я знаю веселые сказки таинственных стран

Про чёрную деву, про страсть молодого вождя,

Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман,

Ты верить не хочешь во что-нибудь кроме дождя.

И как я тебе расскажу про тропический сад,

Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав.

Ты плачешь? Послушай... далёко, на озере Чад

Изысканный бродит жираф.

***

Так долго сердце боролось,

Слипались усталые веки,

Я думал, пропал мой голос,

Мой звонкий голос вовеки.

Но вы мне его возвратили,

Он вновь мое достоянье,

Вновь в памяти белых лилий

И синих миров сверканье.

Мне ведомы все дороги

На этой земле привольной…

Но ваши милые ноги

В крови, и вам бегать больно.

Какой-то маятник злобный

Владеет нашей судьбою,

Он ходит, мечу подобный,

Меж радостью и тоскою.

Тот миг, что я песнью своею

Доволен, — для Вас мученье…

Вам весело — я жалею

О дне моего рожденья.

***

Никогда не сделаю я так:

Шестое чувство

Прекрасно в нас влюбленное вино

И добрый хлеб, что в печь для нас садится,

И женщина, которою дано,

Сперва измучившись, нам насладиться.

Но что нам делать с розовой зарей

Над холодеющими небесами,

Где тишина и неземной покой,

Что делать нам с бессмертными стихами?

Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать.

Мгновение бежит неудержимо,

И мы ломаем руки, но опять

Осуждены идти всё мимо, мимо.

Как мальчик, игры позабыв свои,

Следит порой за девичьим купаньем

И, ничего не зная о любви,

Все ж мучится таинственным желаньем;

Как некогда в разросшихся хвощах

Ревела от сознания бессилья

Тварь скользкая, почуя на плечах

Еще не появившиеся крылья;

Так век за веком - скоро ли, Господь? -

Под скальпелем природы и искусства

Кричит наш дух, изнемогает плоть,

Рождая орган для шестого чувства.

А.А. Ахматова

***

А ты думал - я тоже такая,

Что можно забыть меня,

И что брошусь, моля и рыдая,

Под копыта гнедого коня.

Или стану просить у знахарок

В наговорной воде корешок

И пришлю тебе странный подарок -

Мой заветный душистый платок.

Будь же проклят. Ни стоном, ни взглядом

Окаянной души не коснусь,

Но клянусь тебе ангельским садом,

Чудотворной иконой клянусь,

И ночей наших пламенным чадом -

Я к тебе никогда не вернусь.

***

Приходи на меня посмотреть.

Поэза последней надежды

Не странны ли поэзовечера,

Бессмертного искусства карнавалы,

В стране, где «завтра» хуже, чем «вчера»,

Которой, может быть, не быть пора,

В стране, где за обвалами — обвалы?

Но не странней ли этих вечеров

Идущие на них? Да кто вы? — дурпи,

В разгар чумы кричащие: «Пиров!»

Или и впрямь, фанатики даров

Поэзии, богини всех лазурней!..

Поэт — всегда поэт. Но вы то! Вы!

Случайные иль чающие? Кто вы?

Я только что вернулся из Москвы,

Где мне рукоплескали люди-львы,

Кто за искусство жизнь отдать готовы!

Какой шампанский, искристый экстаз!

О, сколько в лицах вдохновенной дрожи!

Вы, тысячи воспламененных глаз,—

Благоговейных, скорбных,— верю в вас:

Глаза крылатой русской молодежи!

Я верю в вас, а значит — и в страну.

Да, верю я, наперекор стихии,

Что вал растет, вздымающий волну,

Которая всё-всё сольет в одну,

А потому — я верю в жизнь России!..

В.Я. Брюсов

Ассаргадон

Я - вождь земных царей и царь, Ассаргадон.

Владыки и вожди, вам говорю я: горе!

Едва я принял власть, на нас восстал Сидон.

Сидон я ниспроверг и камни бросил в море.

Египту речь моя звучала, как закон,

Элам читал судьбу в моем едином взоре,

Я на костях врагов воздвиг свой мощный трон.

Владыки и вожди, вам говорю я:горе.

Кто превзойдет меня? Кто будет равен мне?

Деянья всех людей - как тень в безумном сне,

Мечта о подвигах - как детская забава.

Я исчерпал до дна тебя, земная слава!

И вот стою один, величьем упоен,

Я, вождь земных царей и царь - Ассаргадон.

Кинжал

Иль никогда на голос мщенья

Из золотых ножон не вырвешь

свой клинок...

М. Лермонтов

Из ножен вырван он и блещет вам в глаза,

Как и в былые дни, отточенный и острый.

Поэт всегда с людьми, когда шумит гроза,

И песня с бурей вечно сестры.

Когда не видел я ни дерзости, ни сил,

Когда все под ярмом клонили молча выи,

Я уходил в страну молчанья и могил,

В века загадочно былые.

Как ненавидел я всей этой жизни строй,

Позорно-мелочный, неправый, некрасивый,

Но я на зов к борьбе лишь хохотал порой,

Не веря в робкие призывы.

Но чуть заслышал я заветный зов трубы,

Едва раскинулись огнистые знамена,

Я — отзыв вам кричу, я — песенник борьбы,

Я вторю грому с небосклона.

Кинжал поэзии! Кровавый молний свет,

Как прежде, пробежал по этой верной стали,

И снова я с людьми,— затем, что я поэт,

Затем, что молнии сверкали.

1903

Юному поэту

Юноша бледный со взором горящим,

Ныне даю я тебе три завета:

Первый прими: не живи настоящим,

Только грядущее - область поэта.

Помни второй: никому не сочувствуй,

Сам же себя полюби беспредельно.

Третий храни: поклоняйся искусству,

Только ему, безраздумно, бесцельно.

Юноша бледный со взором смущенным!

Если ты примешь моих три завета,

Молча паду я бойцом побежденным,

Зная, что в мире оставлю поэта.

15 июля 1896

 

Прочитанные тексты:

Бунин И.А.

«Антоновские яблоки»,

«Суходол»,

«Сосны»,

«Легкое дыхание»,

«Митина любовь»,

«Солнечный удар»,

«Деревня»,

«Чистый понедельник»,

«Сны Чанга»,

«Кавказ»,

«Листопад»,

«Господин из Сан-Франциско»,

«Руся»,

«Красавица»,

«Дурочка»,

«Антигона»,

«Таня»,

«В Париже»,

«Холодная осень»,

«Цифры»,

«Грамматика любви»,

«Натали»,

«В деревне»,

«Ночь»,

«Косцы».

Чехов А.П.

«Злоумышленник»,

«Хамелеон»,

«Смерть чиновника»,

«Толстый и тонкий»,

«Лошадиная фамилия»,

«Дом с мезонином»,

«Душечка»,

«Чайка»,

«Дама с собачкой»,

«Человек в футляре»,

«Крыжовник»,

«О любви»,

«Попрыгунья»,

«Вишнёвый сад»,

«Ионыч»,

«Палата №6»,

«Ариадна»,

«Жена»,

«Невеста»,

«Свадьба»,

«Студент»,

«Хорошие люди»,

«Шуточка»,

«Хирургия»,

«Учитель словесности».

А.И. Куприн

«Олеся»,

«Гранатовый браслет»,

«Листригоны»,

«Поединок»,

«Куст сирени»,

«Чудесный доктор»,

«Аllez!»,

«Изумруд»,

«Леночка»,

«Свадьба»,

«Дознание».

Л. Андреев

«Большой шлем»,

«Ангелочек»,

«Баргамот и Гараська»,

«Кусака»,

«Петька на даче»,

«Красный смех»,

«Рассказ о семи повешенных»,

«В Сабурове»,

«Бездна»,

«Вор»,

«Жизнь человека»,

«Набат»,

«Стена».

М. Горький

«На дне»,

«Макар Чудра»,

«Челкаш»,

«Мальва»,

«Песня о Буревестнике»,

«Песнь о Соколе»,

«Старуха Изергиль»,

«Бывшие люди»,

«Дед Архип и Ленька»,

«Хан и его сын»,

«Девушка и смерть»,

«Старуха Изергиль»,

«Однажды осенью»,

«Супруги Орловы»,

«Двадцать шесть и одна»,

«Мой спутник».

 

Слово

Молчат гробницы, мумии и кости,—

Лишь слову жизнь дана:

Из древней тьмы, на мировом погосте,

Звучат лишь Письмена.

И нет у нас иного достоянья!

Умейте же беречь

Хоть в меру сил, в дни злобы и страданья,

Наш дар бессмертный — речь.

1915 г.

***

В полях сухие стебли кукурузы...

В полях сухие стебли кукурузы,

Следы колес и блеклая ботва.

В холодном море — бледные медузы

И красная подводная трава.

Поля и осень. Море и нагие

Обрывы скал. Вот ночь, и мы идем

На темный берег. В море — летаргия

Во всем великом таинстве своем.

«Ты видишь воду?» — «Вижу только ртутный

Туманный блеск...» Ни неба, ни земли.

Лишь звездный блеск висит под нами — в мутной

Бездонно-фосфорической пыли.

1907 г.

Беру твою руку и долго смотрю на нее...

Беру твою руку и долго смотрю на нее,

Ты в сладкой истоме глаза поднимаешь несмело:

Вот в этой руке - все твое бытие,

Я всю тебя чувствую - душу и тело.

Что надо еще? Возможно ль блаженнее быть?

Но ангел мятежный, весь буря и пламя,

Летящий над миром, чтоб смертною страстью губить,

Уж мчится над нами!

1898 г

Одиночество

И ветер, и дождик, и мгла

Над холодной пустыней воды.

Здесь жизнь до весны умерла,

До весны опустели сады.

Я на даче один. Мне темно

За мольбертом, и дует в окно.

Вчера ты была у меня,

Но тебе уж тоскливо со мной.

Под вечер ненастного дня

Ты мне стала казаться женой…

Что ж, прощай! Как-нибудь до весны

Проживу и один — без жены…

Сегодня идут без конца

Те же тучи — гряда за грядой.

Твой след под дождём у крыльца

Расплылся, налился водой.

И мне больно глядеть одному

В предвечернюю серую тьму.

Мне крикнуть хотелось вослед:

«Воротись, я сроднился с тобой!»

Но для женщины прошлого нет:

Разлюбила — и стал ей чужой.

Что ж! Камин затоплю, буду пить…

Хорошо бы собаку купить.

1906 г.

Поэт

Поэт печальный и суровый,

Бедняк, задавленный нуждой,

Напрасно нищеты оковы

Порвать стремишься ты душой!

Напрасно хочешь ты презреньем

Свои несчастья победить

И, склонный к светлым увлеченьям,

Ты хочешь верить и любить!

Нужда еще не раз отравит

Минуты светлых дум и грез,

И позабыть мечты заставит,

И доведет до горьких слез.

Когда ж, измученный скорбями,

Забыв бесплодный, тяжкий труд,

Умрешь ты с голоду,- цветами

Могильный крест твой перевьют!

А.А. Блок

(отрывок из поэмы «Двенадцать»)

...Вдаль идут державным шагом...

— Кто ещё там? Выходи!

Это — ветер с красным флагом

Разыгрался впереди...

Впереди — сугроб холодный.

— Кто в сугробе — выходи!

Только нищий пёс голодный

Ковыляет позади...

— Отвяжись ты, шелудивый,

Я штыком пощекочу!

Старый мир, как пёс паршивый,

Провались — поколочу!

...Скалит зубы — волк голодный —

Хвост поджал — не отстаёт —

Пёс холодный — пёс безродный...

— Эй, откликнись, кто идет?

— Кто там машет красным флагом?

— Приглядись-ка, эка тьма!

— Кто там ходит беглым шагом,

Хоронясь за все дома?

— Всё равно, тебя добуду,

Лучше сдайся мне живьем!

— Эй, товарищ, будет худо,

Выходи, стрелять начнем!

Трах-тах-тах!— И только эхо

Откликается в домах...

Только вьюга долгим смехом

Заливается в снегах...

Трах-тах-тах!

Трах-тах-тах!

...Так идут державным шагом —

Позади — голодный пёс.

Впереди — с кровавым флагом,

И за вьюгой неведим,

И от пули невредим,

Нежной поступью надвьюжной,

Снежной россыпью жемчужной,

В белом венчике из роз —

Впереди — Исус Христос.

В ресторане

Никогда не забуду (он был, или не был,

Этот вечер): пожаром зари

Сожжено и раздвинуто бледное небо,

И на жёлтой заре - фонари.

Я сидел у окна в переполненном зале.

Где-то пели смычки о любви.

Я послал тебе чёрную розу в бокале

Золотого, как нёбо, аи.

Ты взглянула. Я встретил смущённо и дерзко

Взор надменный и отдал поклон.

Обратясь к кавалеру, намеренно резко

Ты сказала: "И этот влюблён".

И сейчас же в ответ что-то грянули струны,

Исступлённо запели смычки...

Но была ты со мной всем презрением юным,

Чуть заметным дрожаньем руки...

Ты рванулась движеньем испуганной птицы,

Ты прошла, словно сон мой легка...

И вздохнули духи, задремали ресницы,

Зашептались тревожно шелка.

Но из глуби зеркал ты мне взоры бросала

И, бросая, кричала: "Лови!.."

А монисто бренчало, цыганка плясала

И визжала заре о любви.

Незнакомка

По вечерам над ресторанами

Горячий воздух дик и глух,

И правит окриками пьяными

Весенний и тлетворный дух.

Вдали над пылью переулочной,

Над скукой загородных дач,

Чуть золотится крендель булочной,

И раздается детский плач.

И каждый вечер, за шлагбаумами,

Заламывая котелки,

Среди канав гуляют с дамами

Испытанные остряки.

Над озером скрипят уключины

И раздается женский визг,

А в небе, ко всему приученный

Бесмысленно кривится диск.

И каждый вечер друг единственный

В моем стакане отражен

И влагой терпкой и таинственной

Как я, смирен и оглушен.

А рядом у соседних столиков

Лакеи сонные торчат,

И пьяницы с глазами кроликов

«In vino veritas!»1 кричат.

И каждый вечер, в час назначенный

(Иль это только снится мне?),

Девичий стан, шелками схваченный,

В туманном движется окне.

И медленно, пройдя меж пьяными,

Всегда без спутников, одна

Дыша духами и туманами,

Она садится у окна.

И веют древними поверьями

Ее упругие шелка,

И шляпа с траурными перьями,

И в кольцах узкая рука.

И странной близостью закованный,

Смотрю за темную вуаль,

И вижу берег очарованный

И очарованную даль.

Глухие тайны мне поручены,

Мне чье-то солнце вручено,

И все души моей излучины

Пронзило терпкое вино.

И перья страуса склоненные

В моем качаются мозгу,

И очи синие бездонные

Цветут на дальнем берегу.

В моей душе лежит сокровище,

И ключ поручен только мне!

Ты право, пьяное чудовище!

Я знаю: истина в вине.

Ангел-хранитель

Люблю Тебя, Ангел-Хранитель во мгле.

Во мгле, что со мною всегда на земле.

За то, что ты светлой невестой была,

За то, что ты тайну мою отняла.

За то, что связала нас тайна и ночь,

Что ты мне сестра, и невеста, и дочь.

За то, что нам долгая жизнь суждена,

О, даже за то, что мы - муж и жена!

За цепи мои и заклятья твои.

За то, что над нами проклятье семьи.

За то, что не любишь того, что люблю.

За то, что о нищих и бедных скорблю.

За то, что не можем согласно мы жить.

За то, что хочу и смею убить -

Отмстить малодушным, кто жил без огня,

Кто так унижал мой народ и меня!

Кто запер свободных и сильных в тюрьму,

Кто долго не верил огню моему.

Кто хочет за деньги лишить меня дня,

Собачью покорность купить у меня...

За то, что я слаб и смириться готов,

Что предки мои - поколенье рабов,

И нежности ядом убита душа,

И эта рука не поднимет ножа...

Но люблю я тебя и за слабость мою,

За горькую долю и силу твою.

Что огнем сожжено и свинцом залито -

Того разорвать не посмеет никто!

С тобою смотрел я на эту зарю -

С тобой в эту черную бездну смотрю.

И двойственно нам приказанье судьбы:

Мы вольные души! Мы злые рабы!

Покорствуй! Дерзай! Не покинь! Отойди!

Огонь или тьма - впереди?

Кто кличет? Кто плачет? Куда мы идем?

Вдвоем - неразрывно - навеки вдвоем!

Воскреснем? Погибнем? Умрем?

* * *

Я к людям не выйду навстречу,

Испугаюсь хулы и похвал.

Пред Тобой Одною отвечу,

За то, что всю жизнь молчал.

Молчаливые мне понятны,

И люблю обращенных в слух:

За словами - сквозь гул невнятный

Просыпается светлый Дух.

Я выйду на праздник молчанья,

Моего не заметят лица.

Но во мне - потаенное знанье

О любви к Тебе без конца.

 

* * *