Революцией мобилизованный и призванный.

Мне было 14 лет. Шла Первая мировая война, которую ещё называли империалистической войной с Германий 1914-1918 годов. Помню разговоры мужиков, часто приходивших к нам поговорить по-соседски, узнать политические новости. Отец выписывал газету «Копейка», иллюстрированное обозрение «Искра» и еженедельник «Родина». «Искра» состояла из фотографий людей привилегированного класса, царского дома, генералов, министров и прочих иже с ними. Много было снимков и заграничных, тоже людей господствующего класса. На отличной бумаге большого формата- размер нынешней «Правды», фотографии хорошие. По ним я в детстве узнавал о политической обстановке в России и за её пределами. Много говорили, упорно и уверенно о предательстве военного министра Сухомлинова, императрицы Александры Фёдоровны. Особенно много пересудов было о Распутине, сумевшем втереться в доверие царской семьи и ставшим всесильной фигурой. Говорили, что он конокрад, ловкий жулик, безграмотный мужик. А когда его убили, то крестьяне были этим довольны. Многие люди тогда связывали изменения в политике царского двора с убийством Распутина. Даже мы, мальчишки, чувствовали, что надвигаются какие-то большие перемены в общественной жизни России. Глухо доходили до села события в Петрограде, грозившие привести к свержению царя.

И вот 28 февраля 1917 года по старому или 12 марта по новому стилю это свершилось. Новость быстро дошла и до села Перекопное. Кто-то из мальчишек в школе сообщил, что в Петрограде свершилась революция, и царя свергли. Это известие мы встретили с восторгом и сразу же приступили к делу. Прежде всего сняли в классе большой портрет Николая II и порвали его на клочки. Потом пошли в учительскую. Там никого не было. Мы сняли портрет со стены и тоже изорвали его на мелкие кусочки. Такие смелые наши шаги не вызвали протеста и осуждения у руководителей школы. Они растерялись и не знали, как надо поступать. А мы были решительными, революционными бунтарями. Начали сговариваться идти «громить» земского начальника как лицо, уполномоченное самим царём. Заведующий школой отговаривал нас не делать этого. А потом мы узнали, что тот из Перекопное уехал. О нём больше ничего не слышали, в селе он не появлялся.

Занятия в школе не состоялись- всё бурлило, волновалось, не до учёбы было. А потом начались собрания, митинги, демонстрации. Мы, ученики школы, учёбу по существу забросили. Некогда было заниматься. Мы посещали все митинги и собрания, пели до срыва голоса «Варшавянку», «Марсельезу» и другие революционные песни- «Смело, товарищи, в ногу», «Вы жертвою пали», «Отречёмся от старого мира» и другие.

Расстановка классовых сил нам была непонятна. Мы представляли себе весь народ, все социальные группы и классы едиными. Богатеи вместе с нами ходили на митинги с красными бантами на груди. Популярны были офицеры, тоже с красными бантами, вместе со всеми певшие революционные песни и участвовавшие в демонстрациях. Потом пошли разговоры об Учредительном собрании, о выборах в него. Отец впервые для меня стал упоминать список №5- большевиков. Он говорил, что это- самая справедливая партия, потому что она за то, чтобы крестьянам отдать всю землю. Отец сам смутно разбирался в партиях и в расстановке классовых сил, но о большевиках отзывался положительно. Много говорили о социалистических революционерах. В селе имелись эсеры, которые вели активную пропаганду за свою партию, но результаты их были слабые. Они не создали эсеровской организации на селе. Большевики же, опираясь на бедноту, создали свою организацию и вели пропаганду за свою программу. Впервые я услышал имя Ленина.

Всё было ещё для меня и моих товарищей неясно о борьбе партий. Мы не видели остроты этой борьбы и восприняли революцию как всеобщее благо. Подготовка к Октябрьской революции шла где-то для нас за кулисами. Мы продолжали переживать праздник обновления- революцию. Для нас она не являлась буржуазной, а была демократической.

В этот год весной я окончил начальную школу. Дальше у нас учиться негде было: надо куда-то ехать. Решили меня и брата Ваню, вернувшегося домой и сменившего офицерскую форму на штатскую одежду, отправить учиться в село Дергачи. Там жила наша старшая сестра Настя. Муж её, Саша, работал в какой-то канцелярии. В Дергачах было реальное училище. Вот в него мы с Ваней и поступили. Я – в пятый класс, а брат- в старший, в последний. Простился я с Перекопным, с друзьями. Как-то внутренне я возмужал, повзрослел. Шура Катетов уехал в Саратов учиться. В нашей дружбе ничего не изменилось, но уже не было той детской близости и привязанности в отношениях, когда я безутешно плакал после того, как нас рассадили с Шурой за разные парты. У него уже были свои интересы и товарищи в Саратове, у меня- в Дергачах. Я продолжал его любить, ревновать к другим мальчишкам, с которыми он дружил, но это уже не было так трепетно, мы не переписывались с ним, не встречались целую зиму.

С Шурой Шурыгиной тоже отношения у меня изменились. Я уехал из Перекопного, она тоже покинула село. Мы не переписывались и с ней. К концу учения, когда все разъехались, как-то в наших с ней отношениях наступил холод. Она начала от меня отходить, смущать не вызванными с моей стороны, непонятными поступками, капризами. Уехала, не порадовав меня ни признанием своим в любви, ни обещанием любить меня и в разлуке. Я всё это воспринял без больших переживаний и продолжал любить Шуру. Но боли не испытывал от того, что мы разъехались. В наших чувствах наступило что-то новое. У меня, по крайней мере, они к ней сохранились, но утратили трепетность ожидания встречи, записки. В своих отношениях к ней как-то повзрослел, посерьёзнел.

Учебный год в Дергачах 1918-1919 года прошёл быстро и бесполезно. Нам задавали уроки, которые мы не учили. Нас спрашивали- мы не отвечали. Нам ставили двойки- мы не огорчались. Учителя махнули на нас рукой и представили нам полную свободу. Мы приходили в училище к 9 утра. Уроки проходили без пользы. Уходили домой, обедали и снова в училище. Вот тут было интересно. В большом зале реального училища мы устраивали буйные игры, затевали возню, играли в чехарду, проводили кулачные полюбовные схватки. Всё дрожало, ревело, гремело, пыль стояла столбом. Иногда показывался из своей квартиры при училище заведующий- старичок в современной тужурке, он смущённо смотрел на нас и тихо уходил, чувствуя своё бессилие приостановить шабаш. Потом мы шумные игры сменили танцами. В зале стояло пианино, хорошо на ним играл студент Ларин. Вот мы и танцевали до темноты. Ламп не было. Потом мы шли домой, когда уже совсем становилось темно. Много читал я, но книги были уже другие- приключенческие, авантюрного жанра, захватывающая дешёвка, детектив вроде «Картуша». Помню, Ваня старался осмеять увлечение этой литературой, стыдил меня. Но я был захвачен страшными приключениями, и до меня не доходили его язвительные замечания о пустоте этих книг. В конце концов, Ваня махнул на меня рукой как на безнадёжно пустого человека. Комсомола в школе, да и в селе, не было. Никто с нами не работал по идейно-политическому воспитанию. Началась Гражданская война, но она проходила где-то далеко. Время посуровело, от романтической восторженности первых месяцев февральской революции ничего не осталось. Мы продолжали по инерции принимать революцию, но уже октябрьскую, глубоко не вникая в существо социалистической революции, плохо разбираясь в политике. Но Ленина уже считали вождём. Его авторитет был непререкаем. Всё, что происходило в жизни, мы принимали, как необходимость. Но сами ещё не созрели для активной сознательной борьбы за идеалы социалистической революции.

Кончился учебный год. Наступила весна 1919 года. Я приехал домой. Шура Катетов в Саратове, Шура Шурыгина в Иванове. Я её не забыл, продолжал любить. Но не мог увидеть, не знал о её отношении ко мне, переживал всё это больно и сладко.

И вот я неожиданно уехал на фронт. Уральские казаки восстали против Советской власти. Прославленный герой Гражданской войны В.И.Чапаев вёл с ними ожесточённую борьбу. Война проходила уже не где-то далеко от нас, а вблизи- в Новоузенске, Александров-Гае, Пугачёве, уральских степях. Положение на фронте было тяжёлое. Белое казачество наступало, грозило соединиться с белочехами, с Колчаком и захватить Саратов. Время было тревожное, боевое. О подвигах В.И.Чапаева ходили легенды. Я уже повзрослел, многое стал понимать. И меня стало охватывать чувство романтизма боевой жизни. Я уже начал мечтать о своём участии с борьбе с белогвардейцами. Но как, когда? Ничего неясно для меня. И вот в июне 1919 года, когда уральские казаки захватили Пугачёв и продвигались по железнодорожной ветке к Саратову, объявили мобилизацию конных подвод в нашем селе для отправки на уральский фронт. Было призвано 45 человек. Я под мобилизацию не попадал, но попросился ехать за соседа. Тот дал мне лошадь с телегой. Отец меня не отговаривал. Так я стал одним из обозников, поехавших на фронт на уральский фронт.