Миссия русских солдат начинается

В день моего обращения, я молился: «О Господи! Я был атеистом. Позволь мне поехать в Россию и быть миссионером среди атеистов. Я не буду сетовать, если остаток моей жизни мне придется провести в тюрьме». Но Господь не направил меня в далекое путешествие в Россию. Вместо этого русские сами пришли ко мне.

 

Несмотря на преследования, наша миссия приобрела во время войны многих сторонников. Те, кто преследовал раньше евреев и протестантов, теперь сидели в церкви вместе со своими прежними жертвами.

 

После войны я продолжал свою работу для западной церковной миссии. У меня было бюро, оборудованное всем необходимым, и секретарши. Но это была лишь «вывеска», за которой скрывалась моя подлинная деятельность.

 

Я хорошо говорил по-русски. И для меня не составляло труда легко вступать в разговор с русскими солдатами на улицах, в магазинах, поездах. Я не носил церковного облачения, и они принимали меня за обычного гражданина. Среди них встречались молодые мужчины. Они были растеряны и тосковали по дому. И радовались, если кто-то показывал им достопримечательности Бухареста, приглашал в гости. Мне помогали многие молодые христиане, говорившие по-русски. Девушкам я говорил, что они могли бы использовать красоту, чтобы привести мужчин ко Христу. Одна из девушек увидела солдата, сидящего в одиночестве в трактире. Она подсела к нему. Когда он предложил ей стакан вина, она согласилась, затем предложила пойти куда-нибудь вдвоем в другое место, чтобы спокойно поговорить. «С вами я пойду хоть на край света», — сказал русский. В ответна это, она привела его ко мне. Солдат пришел к вере, потом привел к нам других.

 

Мы тайно издавали Евангелие на русском языке. Более100.000 книг были распространены в течение трех лет в кафе, барах, на вокзалах — везде, где можно было найти русских. Книги так часто передавались из рук в руки, что порой они рассыпались на части. Многие из наших помощников были арестованы, но никто из них не предал меня.

 

Количество обращенных было поистине удивительным. А их естественность приводила нас в изумление. Будучи совершенно невежественными в религии, те русские, с которыми мы встречались, словно бы уже давно в глубине своего сердца искали правды. И теперь с восхищением внимали ей. В большинстве своем это молодые крестьяне, которые сеяли, жали, работали на земле. Знание о том, что Кто-то управляет жизнью природы было заложено в их крови. Но они были воспитаны в атеизме и глубоко верили в то, что являются атеистами, точно так же, как многие люди думают, что они — христиане, не являясь таковыми на самом деле.

 

Однажды в поезде я познакомился с молодым художником из Восточной Сибири. Пока мы вместе ехали, я рассказывал ему о Христе. «Теперь я понимаю, — сказал он. — Я знал только то, чему нас учили в школе, что религия — это оружие империализма и тому подобное. Недалеко от нашего дома находилось старое кладбище. Часто я гулял там, чтобы побыть одному. Я заходил в небольшой покинутый домик, стоявший посреди могил (я предполагаю, что это была старая православная кладбищенская часовня). На стене был изображен мужчина, распятый на кресте. Я предполагал, что он должен был быть крупным преступником, зачем его изображение висело на почетном месте, будто это был Маркс или Ленин? Так мало-помалу я пришел к убеждению, что Его вначале приняли за преступника, а потом выяснилось, что Он невиновен, и, раскаявшись, повесили Его

образ». Я сказал художнику: «Вы уже на полпути к истине!» Когда через несколько часов мы приблизились к цели нашего путешествия, он уже знал все, что я мог рассказать ему об Иисусе.

 

Когда мы расстались, он сказал мне: «Сегодня вечером я хотел кое-что украсть, ведь все так поступают. Но разве я смогу это сделать теперь? Я верю в Христа».

 

Фронты упорствуют

Поскольку партийный билет мог означать разницу между сытым существованием и голодом, то число румынских коммунистов стремительно росло. Вскоре партия, еще недавно вмещающая несколько тысяч, возросла до нескольких миллионов. Партийный билет избавил от голода и обеспечивал сытое существование. Сталин ввел правительство Единого фронта. Гроца, прежде возглавлявший крестьянский фронт, был назначен в руководители самим Сталиным. Пренебрегая Анной Паукер, которая, как утверждали «выдумала» Гроцу, русские осуществляли свою власть с помощью трех ветеранов партии: Лукретий Патраскану был назначен министром юстиции, Теохари Георгеску, будучи министром внутренних дел подчинил себе полицию и органы безопасности, а Георгий Георгиу-Деж, железнодорожный рабочий, стал первым секретарем партии.

 

В неофициальных выступлениях Георгиу-Деж совершенно откровенно говорил о своем атеистическом мировоззрении и о своей уверенности, что коммунизм распространится по всему миру. Одновременно он мог со снисходительностью отзываться о своей старой матери, наполнившей его дом иконами и воспитавшей своих дочерей в православной вере. В течение одиннадцати лет, проведенных Дежем в тюрьме при старом режиме, он не нашел времени для изучения Библии. Среди заключенных, с которыми его свела тюрьма, были верующие, принадлежащие к разным конфессиям. С ними у Дежа были хорошие отношения. Он спорил с ними по вопросам веры. Но задолго до того, как в Румынию пришли русские, ему удалось совершить побег из тюрьмы. Антонеску непременно дал бы санкцию на его арест и убийство, если бы Дежа не спрятал один благосклонно настроенный к нему священник. Когда Георгиу-Деж находился в центре борьбы, религия имела какое-то влияние на него. Но с тех пор как он стал занимать высокую должность, в его жизни уже не нашлось места для подобных вещей. Он расстался со своей женой, которая все эти годы ждала его. Ее место заняла киноактриса. Дом его был полон прислуги и просителей. Деж стал богатым, знаменитым и никому уже не позволял давать ему советы.

 

Когда на одной конференции, где присутствовали священники, кто-то начал разговор о религии, то Георгиу-Деж отвечал теми формулировками, которые были предписаны партией. Он обещал нам, что в Новой Румынии мы будем иметь полную свободу совести. В ответ на это мои коллеги пообещали ему не создавать трудностей для нового правительства. Я слушал их, но предпочел свои мысли по этому поводу оставить при себе. На конференции многие священники добровольно заявили о своей готовности к сотрудничеству с коммунистическим движением. Но впоследствии, рано или поздно приходилось вступать в конфликт с какой-либо партийной доктриной и отправляться в тюрьму.

 

Вскоре борьба против религии приняла серьезные формы. Все церковное имущество и земельная собственность были национализированы. Коммунистическое министерство по делам религии контролировало все духовенство, платило жалование и руководило назначениями. Дряхлый патриарх Никодим, по сути дела находившийся под стражей, мог только представительствовать. Чтобы управлять церковью, партии нужен был более податливый человек, чем Никодим, и Деж уже знал, кто подойдет для этой должности: священник, прятавший его около года, когда Дежа разыскивали фашисты. Так отец Юстиниан Марина, неизвестный преподаватель семинарии из Рымникул-Вилча,стал епископом, и вскоре четырнадцать миллионов членов православной церкви в Румынии узнали, что он станет их патриархом.

 

Следующей задачей было поссорить римских и греческих католиков, которых насчитывалось около 2,5 миллионов. Греческие католики, называемые униатами, признавали папу, хотя сохранили свой восточный обряд (в том числе, право священника вступать в брак). Теперь они были насильно соединены с послушной правительству православной церковью. Многие священники и все епископы, противившиеся этому принудительному браку, были арестованы, приходы их разогнаны, а имущество — конфисковано. Римским католикам было приказано отделиться от Ватикана. Они отказывались и должны были дорого заплатить за свое сопротивление. Тюрьмы были заполнены священниками, а среди населения распространялись мерзкие истории о их поведении. Лишь конфессии, под сенью которых находилось небольшое количество прихожан, подчинились правительству, ожидая своей участи.

 

Один против всех

Им пришлось ждать недолго, в 1945 году в здании румынского парламента был созван «религиозный конгресс». В нем принимали участие четыре тысячи представителей духовного сословия. Епископы, священники, пасторы, раввины и муфтии аплодировали, когда стало известно, что тов. Сталин (портрет которого висел на стене) будет почетным председателем конгресса. При этом они сочли за лучшее не думать о том факте, что этот человек одновременно возглавлял в качестве президента Всемирный союз атеистического движения. Патриарх Никодим дрожащей рукой благословил собрание. Премьер-министр Гроца произнес вступительную речь. Он сказал, что отец его был священником.

 

Многократные обещания поддержки, данные премьер-министром, были повторены другими высокими персонами, выступавшими вслед за ним. Они были встречены аплодисментами благодарных участников конгресса.

 

Один из православных епископов ответил, что представители многих политических течений смогут найти себе место в его церкви. Политические движения, которые он приглашал, были отмечены разными цветами: зеленым, голубым и трехцветным, он не исключал возможности, что к ним присоединится и красный цвет. Руководители приходов — реформаторы, лютеране, верховный раввин — поднимались на трибуну один за другим для того, чтобы говорить. Все они выражали свое согласие работать вместе с коммунистами. Моя жена, сидевшая рядом со мной, не могла дальше этого выдержать. Она сказала: «Иди, и смой позор с лица Христа».

«Если я это сделаю, ты потеряешь своего мужа», — возразил я.

«Мне не нужен трус. Иди и сделай это», — сказала Сабина. Я попросил слова. Меня с радостью пригласили на трибуну. Организаторы заранее радовались тому, что на следующий день опубликуют приветственную речь пастора Вурмбрандта, сотрудника Шведской церковной миссии и члена Всемирного совета церквей.

 

Я начал с того, что вкратце высказал свое отношение к коммунизму. Я сказал, что наш долг, как священников, прославлять Бога и Христа, а не мифы о преходящем земном рае. Наше дело защищать Его вечное Царство Любви от насилия этого ничтожного мира. Пока я говорил, священники, слушавшие в течение нескольких часов льстивую ложь о партии, казалось, просыпались ото сна. Кто-то начал аплодировать, напряжение охватило весь зал, и вдруг волнами прокатились аплодисменты. Делегаты встали и начали кричать на меня.

 

Министр по делам религии, православный священник по имени Бурдучеа, прежде бывший фашистом, объявил с кафедры, что мое право говорить кончилось. Я ответил, что это право дал мне Господь и продолжал. Вскоре после этого отключили микрофон, но зал находился в таком возбуждении, что никто уже ничего не мог услышать.