Царевича Алексея хотят казнить

 

Вы не каркайте, вороны, да над ясным над соколом,

Вы не смейтеся, люди, да над удалым молодцем,

Над удалым молодцем да над Алексеем Петровичем.

Уж и гусли, вы гуслицы!

Не выигрывайте, гусельцы, молодцу на досадушку!

Когда было мне, молодцу, пора‑времечко хорошее,

Любил меня сударь‑батюшка, взлелеяла родима матушка,

А теперь да отказалася, царски роды помешалися,

Что ударили во колокол, во колокол нерадостен:

У плахи белодубовой палачи все испужалися,

По сенату все разбежалися…

Один Ванька Игнашенок‑вор,

Не боялся он, варвар, не опасился.

Он стаёт на запяточки ко глухой да ко повозочке,

Во глухой‑то во повозочке удалой доброй молодец

Алексей Петрович‑свет…

Без креста он сидит да без пояса,

Голова платком завязана…

Привезли повозочку на поле на Куликовое,

На степь да на Поташкину, ко плахе белодубовой.

Посылает Алексей Петрович челобитную

Ко родимому дядюшке ко Миките Романовичу.

Его дома не случилося, в терему не находилося,

Он ушел да во мыльну во парушу

Да помыться, да попариться.

Приходят челобитьице ко родимому ко дядюшку

Во мыльну теплу банюшку.

Он не помылся, да не попарился,

Он кладет да на шелков веничек

На дубовую на лавочку,

Кладет да костромское мыльцо

На косящето окошечко,

Он берет да золоты ключи,

Он идет да во конюшну белокаменну,

Он имает да коня доброго,

Он седлает да седло черкасское,

И поскакал он ко плахе белодубовой,

Ко любезному племянничку к Алексею да Петровичу,

Воротил он своего племянничка

От казнения от вешанья.

Приезжает он во свои палаты белокаменны,

Завел он пир‑гуляньице навесело.

А у его‑то родимого батюшки,

У Петра‑то да у Первого,

В дому‑то печаль да кручинушка,

Призавешаны окошечки черным бархатом.

Он зовет к себе да требует

Любезного зятюшку да Микиту Романовича:

«Что, любезный зятюшко, пьешь на радости, навеселе,

А у меня‑то тоска да кручинушка:

Нету сына милого Алексея да Петровича».

Отвечает Никита Романович: «Пью я навеселе, на радости, У меня‑то в гостях родимый племянничек

Алексей да Петрович…». Царь‑государь весьма этому обрадовался,

Приказал он свои створчаты окошечки Открыть для света для белого Да призавесить алым бархатом.

 

Жалобы царицы, заточенной в монастырь

 

Ахти во Москве у нас, братцы, нездорово!

Заунывно во царь‑колокол благовестили:

Видно, царь на царицу прогневилса

И хочет сослать ее в ссылку,

Во славной Суздаль‑городочек.

Во пречестной монастырь во Петровской.

Тут заплакала благоверная царица,

Во слезах говорит такое слово:

«Ох вы гой естя мое белокаменны палаты!

Уж мне в вас, палатушки, не бывати,

От свова царя ласкова слова не слыхати!»

Собирал‑та царь возочек,

Высылал царицу в городочек.

Тут возговорит благоверная царица:

«Ох вы гой естя извозчички моё молодые!

Вы потише поезжайте, не свищите

Авось ли царь да на меня не умилитса,

Не велит ли мне назад воротиться».

Подъезжают они к Петровским воротям.

Встречат ее игуменья с сестрами,

Тут возговорит благоверная царица:

«Отойдись ты прочь, игуменья, с сестрами:

Не на час я к вам пришла часовати.

Не на едну темну ночку ночевати ‑

Я пришла к вам веки вековати».

 

Солдат оплакивает кончину Петра I

 

Ах ты батюшко светел месяц,

Что ты светишь не по‑старому,

Не по‑старому и не по‑прежнему,

Все ты прячешься за облаки,

Закрываешься тучей темною.

Что у нас было на святой Руси,

В Петербурге в славном городе,

Во соборе Петропавловском,

Что у правого у крылоса,

У гробницы государевой,

Молодой солдат на часах стоял,

Стоючи, он призадумался,

Призадумавши, он плакать стал.

И он плачет, что река льется,

Возрыдает, что ручьи текут,

Возрыдаючи, он вымолвил:

«Ах ты матушка сыра земля,

Расступися ты на все стороны,

Ты раскройся, гробова доска,

Развернися ты, золота парча,

И ты встань, проснись, православный царь,

Посмотри, сударь, на свою гвардию,

Посмотри на всю армию.

Уже все полки во строю стоят.