Год К.С. 15–19-й день Летних Ветров

 

1

 

Арно написал. Разумеется, всего несколько строчек и, еще более разумеется, не без окрика Жермона, но праздник от этого быть праздником не перестал. Арлетта читала и перечитывала про хорошую погоду, непременную победу и уйму дел, пока не выучила послание детища наизусть. У генерала дел было явно меньше, чем у теньента. Принявший под свое крыло виконта Сэ Жермон нашел время сообщить, что из случившейся во время броска к Мариенбургу схватки сынок вернулся слегка помятым, но весьма воодушевленным. В бою, как следует из доклада полковника Придда, теньент Савиньяк показал себя достойно. В свою очередь, исполняющий обязанности порученца Арно сообщил, что достойно вел себя Придд. К бывшему однокорытнику Арно относился предвзято и пользовался взаимностью, но теперь положение начинает меняться. Сам же бой вышел во всех отношениях примечательным и показал, что «гуси», хоть и обнаглели, остаются гусями, чье место в кастрюле, а не в Южной Марагоне. Успех ощутимо поднял настроение не только вверенному Жермону корпусу, но и всей Западной армии, чему немало поспособствовал приключившийся с Дубовым Хорстом конфуз.

Командовавший прикрытием полковник был ранен. Уверенный в своих талантах Дубовый как старший из оставшихся офицеров принял командование и тут же решил: «Встанем насмерть, задержим врага». Идея была правильной, но вот исполнение… Выбрать нормальную позицию Дубовый не удосужился, где был, там и встал, считай, на ровном месте. Насмерть. Более сообразительные «гуси» оседлали пару соседних холмов и принялись оттуда поливать талигойцев огнем. Мало того, они быстренько нашли обходную дорогу, о которой Хорст, само собой, не подумал, и бодро кинулись вслед отступавшему арьергарду. Да, какие-то силы заслон на себя оттянул, и сражался он отчаянно, но толку вышло гораздо меньше, чем было бы, не окажись у Хорста столь дубовой башки.

Эта-то голова, раз за разом втравливавшая хозяина в неприятности, на сей раз не подкачала. В разгар боя на устроившего под родственным деревом командный пункт Дубового рухнула толстенная ветка, срубленная дриксенским ядром. Другой бы умер на месте, а Хорст отделался контузией – «прямым попаданием ядра в дуб…».

Письмо Жермона графиня тоже перечитала и тоже с улыбкой. Армейская жизнь с ее «Дубовыми», «Заразами» и прочими задевающими потолки «Малышами» была такой ясной. Только вояки способны шутить без злости и смеяться там, где впору выть или трястись. Арлетта не понимала этого долго, года четыре, потом научилась. Вот Арно, тот разбираться в невоенной подлости так и не начал… Эмиль и младший в отца, только Ли как-то умудрился стать слегка змеей, а за змей не так страшно… Или это она сама оказалась сразу и оленухой, и змеюкой, вот и вертится теплом к теплу, холодом – к холоду? С Ли можно говорить обо всем, но к себе его не прижмешь. Арно тоже не прижмешь: будет трясти рожками и брыкаться, остается Эмиль, который вдруг принялся слать письмо за письмом. О куче совершенно неотложных бордонских дел, оттянувших выступление почти на месяц, и о фельпской вдове Франческе, такой «похожей на тебя, что я не думал, что это возможно…». Жаль, Марсель и Алва исчезли в Сагранне, они могли знать эту вдову, которая вряд ли долго останется таковой. Походит ли неведомая Франческа на нее, Арлетта не знала, но Эмиль был вылитый отец не только статью, и, кажется, он наконец нашел…

 

2

 

На этот раз не мудрили. Руппи просто вошел в малый храм Адрианклостер вместе с прихожанами, в полутьме отделился от молящихся, – и добрый вечер, Гудрун! Все было в порядке – по крайней мере никакой заразы на себе он не приволок. Фельсенбург присел на знакомую скамью, со всем смиреньем подставив колени пушистой привратнице. Сегодня лейтенант никаких откровений не ждал. То, о чем предупреждали адрианианцы перед началом суда, сбывалось с удручающим постоянством, вынуждая стискивать зубы и жалеть, что судейскую сволочь нельзя отправить вслед за уродами с Речной. Увы, скрежет зубовный еще ни одному делу не помог. Руппи вполголоса ругнулся, в ответ мяукнуло. Тоненько, но настырно – Гудрун было мало, что ее не гонят, разурчавшаяся тварь, требуя внимания, принялась бодаться. Проще было почесать, и Руппи сдался. Он чесал кошку и гнал подлые мысли, которые роились тем гуще, чем ближе был приговор – и вместе с ним налет.

Фельсенбурги никогда не воевали с законом и кесарем. Как бы бабушка Элиза ни рычала в своем логовище, она ни разу не пошла против брата прилюдно. Как и Бруно. Дриксен – не Талиг, где любой придурок может послать короля к Леворукому, а Фридриха и Гудрун в узурпации никто не обвинял. Если не считать Олафа, но стоило ли адмиралу контратаковать? Последней устрице ясно – Бермессера регент не отдаст, и прикрыть соратничков ему куда важней, чем утопить упрямца. Только вот упрямец повторяет и повторяет слова Готфрида про зарящегося на корону племянника и его гайифских дружков, уверявших, что Альмейда на Марикьяре…

Олаф не верил, что кесарь в самом деле назвал своим преемником «в лучшем случае безнадежного болвана, в худшем – лезущего на трон поганца», а Фридрих болвана напоминал все меньше. То ли гаунасская порка прибавила принцу ума, то ли его одолжил старший Марге-унд-Бингауэр, но пока что регент глупостей не творил. Казнь была ему во вред, и он предложил адмиралу выход. Гнусный, что и говорить, воняющий, но выход.

– Мне не нужна драка в Эйнрехте, – признался Руппи дрыхнувшей кошке. Расстреливать в центре столицы выбравшихся из каданской мясорубки кавалеристов не хотелось чем дальше, тем больше. Иди в охране уроды с Бермессеровой «Звезды», Руппи бы так не колотило. Наверное…

Подданная Леворукого дернула бело-розовым ухом и выпустила когти. Ей снилась мышь, а может, пахнущий «Истиной» брат Орест. Все было путано и нелепо. Согласись Олаф обменять жизнь, возможно даже в почете, на вранье, он бы не стоил пролитой ради него крови. Ледяной не предал ни себя, ни «Ноордкроне», так почему, раздери закатницы все на свете, хочется уладить дело миром?!

– Сударь, – сообщил служка и ловко ухватил кошку, – вас ждут в кабинете аббата.

На перемежающиеся шипеньем жалобы лейтенант не обернулся еще и потому, что внутри него самого тоже что-то шипело и при этом жаловалось. Талигойскому Придду повезло – он стрелял по предателям, хотя подобные «полковники» думают только о себе. Потому и не колеблются, то есть колеблются из любви к собственной шкуре, но это не в счет.

– Судя по твоему лицу, до тебя уже дошло…

– Святой отец, вы о чем?

– Значит, чувствуешь… Брат Орест, повтори. Можно без подробностей.

«Лев» заговорил. Новости были отвратительными, но ожидаемыми. Сначала. Парой минут спустя Руппи подумал, что брат Орест что-то путает. Потом выругался столь грязно, что удивился сам и удивил собеседников.

Олафа обвиняли в покушении на собственного адъютанта! Руперт фок Фельсенбург, видишь ли, слишком много знал о своем адмирале. Нашлись свидетели, присутствовавшие при нападении, так вот они…

– Какие, к Леворукому, свидетели?! – Мертвы все: убийцы, Мартин, Генрих… Не осталось никого – только он и ведьма, но она ушла… Не захотела в Эйнрехт.

– Спокойно, брат Ротгер! Свидетели – офицеры эскорта. Их задержали в столице еще по приказу кесаря. Брат Орест, имена?

– Лейтенант Штаудиц и лейтенант Ценкер. Вы должны быть знакомы…

– Что за… Да, знаком! – Рихард и Максимилиан… Мимолетные приятели, о которых он вспомнил и забыл. – Я считал их достойными офицерами. Неужели они…

– Здесь суду лжесвидетельство не требуется. От офицеров эскорта ждут честного рассказа о том, что они видели. А из того, что они видели, следует единственный вывод: убийцы охотились не столько за сидевшим в карете адмиралом, сколько за ехавшим верхом адъютантом.

– Еще бы! Я же был главным свидетелем Олафа…

– На том суде, который затевал кесарь, не на нынешнем. Процесс подготовлен нагло, но очень неглупо. Правда – хоть твоя, хоть этих кавалеристов, лишь подпирает ложь обвинения. Спасибо, брат Орест. Можешь идти.

– Да, – пробормотал Руппи, – спасибо…

Максимилиана с Рихардом и хмурого Роткопфа он выбросил из головы, а вот накрахмаленные армейские салфетки помнил. И жалел, что сухопутчиков не щелкнуло по носу. Серьезного поражения нынешний Талиг кесарии не нанесет, зато успехи на суше лишний раз подчеркнут хексбергскую беду, а значит, вину Олафа. Бруно мог бы помочь, но принцы руку оружейникам не протягивают. Принцы играют свою игру и жрут друг друга!

Руппи схватил кувшин и, наплевав на все приличия, глотнул прямо из горлышка. Его трясло, зато мысли обретали какую-то злую четкость.

– Святой отец, я благодарю за… новости.

– Не за что, сын мой. Я бы на твоем месте занялся шкипером. Деньги деньгами, но лучше его удивить сейчас, а не в час отплытия. Можешь оставить кого-нибудь на корабле. На всякий случай… Если ты потребуешься, тебя найдут. Если случится нечто непредвиденное у вас, господин Канмахер поставит свечу святому Ротгеру.

– Я собирался дождаться оглашения приговора.

– Опасно. Наши собратья во Ожидании становятся все назойливей, и не только они. Фельсенбурги и Штарквинды ищут пропавшего родича. Напоказ – на востоке, где будто бы кто-то что-то видел… Всерьез – в Эйнрехте и Метхенберг, стараясь не привлекать к себе внимания.

– Им бы не мешало… привлечь к себе внимание, пока Фридрих не перетянул к себе столицу и половину великих баронов.

Игры бабушки и Бруно… Чем они лучше регентских? То, что раньше казалось незыблемым, темнело и расплывалось, будто весенние сугробы, обнажая до поры до времени укрытые снегом колдобины и скопившиеся нечистоты. Ради короны спасти союзника-мерзавца… Ради короны отдать на съеденье союзника-героя…

– Каждый охотится по-своему. – Голос Луциана был ровен и спокоен. – Волки дичь загоняют, львы нападают из засады. Кстати, в Южную Марагону Фридрих отправил бóльшую часть собранных между Эйнрехтом и границей войск, так что главная сила в столице – его гвардия. Это серьезней городской стражи.

– Я заметил. Мы освободим Олафа и уйдем. Нам не нужна красивая схватка, о которой… песни сочинять будут.

– Одну песню ты почти получил. В болтовне о шекских бойнях уже сейчас больше от легенды, чем от сплетни. Не знаю, что там случилось, но конвой может опомниться быстрей, чем наемные убийцы.

– Я думаю об этом. Моряки не знают лошадей, но я должен был служить в гвардии… Святой отец, мне надо переговорить с Рихардом… С лейтенантом Штаудицем. Не о его показаниях…

– Ты успеешь. Свидетелей, кроме Бермессера и его офицеров, задержат в Эйнрехте до окончания процесса.

– Господин Бермессер спешно отбывает на воды?

– Можно сказать и так. Об этом пока не объявлено, но господин Бермессер становится адмиралом цур зее и командующим Западным флотом. Генерал Хохвенде вчера в доме барона Троттена принес ему свои поздравления, а внук хозяина поклялся в дружбе и верности.

 

3

 

Приход Карваля Арлетту не удивил. Маленький генерал должен был объясниться. Если, конечно, сынок Бертрама не ошибся в своих оценках, но Валмоны редко ошибаются, графиня лишний раз в этом убедилась, увидев Робера и Марианну. И барона Коко, которого еще следовало понять.

– Я вас слушаю.

– Сударыня, я должен был засвидетельствовать вам свое почтение раньше, но мне пришлось срочно…

– Допустим. – Это было невежливо, но у нее сожгли Сэ, а обрывать заранее заготовленные речи в некоторых случаях полезно. – Что вы хотели мне сообщить? За пожар вы извинились при нашей первой встрече.

– Этого мало. Я служу Талигу, и мне нужна уверенность, что мне доверяют.

– Регент подтвердил ваше баронство и ваше звание. Вам этого недостаточно?

– Да.

– Вот как? – Нежелание иметь во врагах мать пары маршалов естественно для каждого умного генерала, а Карваль умен, но как? Как Ли или как Эмиль? Марсель вообще говорил про папеньку, но это для ввязавшегося в откровенную глупость капитана слишком.

– Сударыня, я готов ответить на любой ваш вопрос. Самый для меня неприятный.

– А графиню Колиньяр вы в обозримом будущем навещать не собираетесь? Или наследников Маранов?

– Никоим образом. Я, если регент сочтет нужным, готов понести наказание, но я считал и считаю Колиньяров преступниками. Именно их злоупотребления довели четыре графства до восстания, в Савиньяке и Рафиано эти господа вели себя иначе.

– Несомненно. – Пожалуй, все-таки Эмиль… – Ну а будь я просто вдовой верного Олларам генерала? Не графиней Савиньяк? Вы бы ко мне пришли? Сперва жечь, затем извиняться?

– Сударыня… мы сжигали именно Сэ. Сэц-Арижи не стали бы трогать беззащитную женщину.

– Да, – согласилась Арлетта. – Я была защитной, тем более когда подоспел Райнштайнер. Вас уволили из Южной армии за дело?

– Нет! – Если он сейчас врет, то она графиня Маран. Покойная, и вообще-то туда зарвавшейся дряни и дорога. – Сударыня, это можно проверить, мой бывший полковник сейчас у фок Варзов… Я был произведен в капитанский чин в Торке и представлен к ордену. Меня перевели в Южную армию и через четыре месяца уволили за сочувствие мятежникам. Видит Создатель, тогда я им не сочувствовал. В Торке тем, кто сговаривается с Гаунау и Дриксен, не сочувствуют.

– Я знаю. Вы не пытались объясниться?

– Пытался. Я поехал в столицу… Добиваться приема у Первого маршала, но это не имело смысла. Приказ исходил от кардинала.

– Кардиналы в Талиге не отдают приказов.

– Сударыня, Талигом правил Дорак.

Правил, раздери его кошки, и какое-то время неплохо правил, хотя и не так, как хотелось военным.

– Дорак не приказывал увольнять надежных офицеров. Это лучший способ превратить их в ненадежных…

– Именно это со мной и произошло. Я сумел пробиться к кансилльеру. Он обещал помочь, но не смог. По крайней мере он так сказал и предложил мне место капитана в замке Эпинэ. Я согласился, а что мне оставалось?

– Мысль о том, что Штанцлер врет, вам в голову не приходила?

– Зачем ему было врать? Он использовал меня… мою обиду, но вышвырнул меня Дорак, а король подписал приказ.

– Что бы вы стали делать, если б не пробились к Штанцлеру?

– Вернулся бы в Торку, нашел своего полковника. Я же не знал, что все бесполезно. – Эмиль. Или был таковым в юности, хотя сына никто из армии не вышвыривал. Попробовали бы!.. – Я виделся со Штанцлером, когда он сбежал в Эпинэ. Мне очень долго казалось, что он честный человек.

– Казалось? Значит, сейчас не кажется.

– Я пришел к выводу, что Монсеньор был прав, когда обвинял кансилльера. Ее величество тоже начинала так считать. Штанцлера следовало вернуть в Багерлее, но ее величество не хотела отказываться от своих слов.

Ее величество хотела, чтобы старый интриган исчез, но не туда, где у него возьмут показания. Катарина как-то ухитрилась устроить, чтобы бывший кансилльер убрался в Закат, или все вышло случайно?

– Не помню, зачем вы отправились к Штанцлеру?

– Я решил проверить особняк. Мои люди упустили Штанцлера из виду, а его положение после убийства королевы изменилось. Монсеньор собирался арестовать Штанцлера сразу же по окончании регентства ее величества. К сожалению, мы опоздали.

– К сожалению?

– Преступников нужно судить. Если это возможно, конечно…

Вспомнил Маранов?

– Значит, Штанцлера вы бы отправили в Багерлее?

– Это решал бы Монсень… Проэмперадор Олларии.

– А что бы вы сделали с Окделлом?

– Если бы я нашел Окделла сразу… Боюсь, я бы его застрелил на месте.

– Боитесь?

– Я неверно выразился. Я не уверен, что смог бы удержать себя в руках и обдумать последствия.

– А теперь? Представьте, что вы найдете убийцу ее величества сейчас. Что вы предпримете?

– Мне придется его убить. По возможности тайно. Окделла нельзя судить открыто, ведь объявлено, что ее величество умерла родами. Монсеньору пришлось бы принять решение на себя, а он слишком привязан к… убийце.

– Вы откровенны, – сощурилась Арлетта. – Барон, почему вы исчезли именно тогда, когда были нужнее всего? В первую очередь вашему Монсеньору.

– Сударыня, – едва не покраснел Карваль, – дело в том… Я не хотел уезжать в Ариго. Я боялся, что меня там задержат… Гораздо дольше, чем я сам задержусь на севере.

Именно так Арлетта и думала.

 

4

 

Что за персона такая наладилась в Седые земли, Добряк Юхан сообразил, едва в Метхенберг заявился первый столичный хорек. Вонючка таскался по трактирам и расспрашивал про Кальдмеерова адъютанта. За первым шпионом потянулись другие; эти врали кто про Штарквиндов, кто про Фельсенбургов, кто про старых друзей, и все сулили хорошие деньги. Тогда-то Клюгкатер и сложил устрицу с ракушкой, то бишь суд над Ледяным, мешки золота и спешку.

Мысль о доносе шкипер отбросил сразу – ни с корабликом, ни с жизнью прощаться не хотелось, а продав молодого Фельсенбурга, до зимы и то не дотянешь. Если не в Метхенберг ножом пырнут, так в Ротфогеле башку дурную табуреткой пробьют да разведут руками – мол, по пьяни, мол, поссорились, мол, с кем не бывает… В море и того хуже! Юхан прямо-таки чуял: хорьковые деньги достанутся крабьей теще, а шквал ли удружит, незнакомый риф или фрошеры, разница невелика. Море так или иначе спросит, ну и зачем, господа селедки, его злить?

Добряк с морем отродясь не собачился и начинать на шестом десятке не собирался. Ловчить он, конечно, ловчил, не без того, но не зарывался, потому ему и везло. Одно дело – подкормить миног паршивым ублюдком, и совсем другое – нагадить Фельсенбургам, которым всего-то и надо за хорошие деньги спрятать наследника.

Конечно, от оказавшегося горячим фрахта можно было увильнуть, Юхан и увильнул бы, заправляй в Эйнрехте приличный кесарь, но при нынешнем чудушке сидеть на заднице становилось себе дороже. Спроси Клюгкатера, с чего он так решил, шкипер бы только сплюнул, но уверенность в том, что ничего хорошего не высидишь и нужно удирать, крепла с каждым днем. На юге ловить было нечего – Бешеный постарался. Оставался север, так почему б и не подвезти охотничков? Если как следует обмозговать, риску будет меньше, а что совсем без него не выходит, так ведь море – оно не лужа, оно рисковых любит.

– Если как следует обмозговать, – Добряк достал фляжку, но пить и сам не стал, и Ротгеру не предложил – рано еще! – риску будет меньше. Для охоты вашей все заготовлено, но до зверья еще добраться надо. Сдается мне, приятель ваш не просто так торопится.

– Не просто, – коротко подтвердил Ротгер. Молодец: врать не врет, но и лишнего не болтает.

– А ведь разгуливают по Метхенберг… всякие. Молодого Фельсенбурга ищут.

– И что с того?

– А то, господин хороший, что не в той бочке, сдается, они ковыряются. – Попробовать, что ли, цену поднять? Да нет, попозже… – Пока не в той.

«Охотничек» улыбнулся и кликнул хозяина. И опять правильно – наживку со всех сторон обнюхать нужно.

– А что младшему Фельсенбургу делать в Метхенберг? Пиво не присоветуете?

– Светлое берите. Карл сам варит, с братцем Фридрихом… А в Метхенберг Фельсенбургу соваться сейчас глупо. В море – фрошеры, на берегу – хорьки.

– Две пары светлого. И закуску. Фрошеры нам не нужны… Почему бы вам не перебраться, скажем, в Щербатую Габи? Подальше от фрошеров, поближе к Седым землям. Правда, не знаю, как там с пивом…

– Хорошее там пиво, если в поселке. – Надо же! С языка бухточку снял! Ну, господа селедки, теперь срастется, теперь все срастется! – И местечко недурственное. Мелковато, ну да «Утенок» – не линеал, камни не яйца, а я не курица. Не сяду. Когда ждать?

– Может, через неделю, может, позже.

– Можно и через неделю. – Кружку мы выпьем, пиво не можжевеловка и не чернила, договор не скрепит. Выпьем и намекнем, что времена нынче дорогие.

– Отлично. – Ротгер проводил взглядом Карла. – С нами монах один ехать собрался, трактат по землеописанию пишет, только как бы его морская болезнь не скрутила. Проверить надо. Пусть для начала хоть до Габи сходит.

– Возьмем монаха, почему бы и не взять? – Как же, монах! Вояка какой-нибудь, приглядывать собрался. – Орден-то хоть какой?

– Слава.

– «Лев», значит? Ну, авось посудину мне не заблюет. Я тут вот что надумал… Кто его знает, как все обернется. Цены в гору на глазах прут, а мне, как назад придем, чиниться. Ну и сколько с меня сдерут? Да и ребята мои… Год угробят, лиха хлебнут, а останутся с кошачьим хвостом.

– За ремонт вам заплатят отдельно. Разницу между нынешними ценами и будущими вы получите, когда вернетесь в Метхенберг. С мехами.

– А ваш охотник согласится?

– Да, – подтвердил Ротгер, глядя в глаза шкиперу. – Я и есть охотник. Вы меня не узнали, это радует, но Руперт фок Фельсенбург уже в Метхенберг.

Если б Добряк не сидел, он бы свалился на месте, хотя он свалился и так. В лужу. В том, чтобы не узнать адмиральского адъютанта, ничего зазорного не было – офицеры «Ноордкроне» по кабакам и лавкам не болтались, – но поди теперь докажи, что сам догадался, а не ловчишь задним числом.

– Ну и ну! – Все, что оставалось Добряку, это откупорить флягу. – Удивили так удивили! Пивом не запьешь. Будете?

– Если сговоримся.

– Сговорились, считай. Раз уж оба из Хексберг вынулись, дальше сам Торстен велит друг дружки держаться, только тянуть зачем? Сегодня и снимемся. С отливом. Если деньги не при вас, после рассчитаемся.

– Благодарю за доверие, – кивнул молодчик. – Деньги при мне, но раньше не выйдет. Вы должны принять на борт адмирала цур зее.

– Это, – уточнил враз онемевшим языком шкипер, – Ледяного?

– Да, адмирала цур зее Кальдмеера, – сощурился Фельсенбург, и Юхан понял, что болтовня про шекские бойни очень даже может быть правдой. – Когда у Дриксен будет настоящий кесарь, мы вернемся, и вы не пожалеете. Даю слово.

Добряк поверил сразу. Если кесарем станет старший Штарквинд, Юхан Клюгкатер не пожалеет. Если доживет. Оставалось дожить, потому что отступать стало совсем уж некуда. Везенье, оно дурным не бывает, кого протащило от Хексберг в Ардору и назад, кого сдернуло с полумертвого флагмана, закинуло к фрошерам и возвернуло. И все для того, чтобы сойтись у Бородатого Карла и сговориться о самой большой ставке!

– Ну, – возгласил шкипер и протянул Фельсенбургу флягу, – теперь нам или к крабьей теще на пирушку, или к кесарю. За удачу!

– За удачу! – Герцогский сынок хлебнул можжевеловой и не поморщился. – У меня к вам еще одна просьба. Добудьте мне мешок жгучего перца, красного, нет – два мешка. Лучшего и срочно. Цена значения не имеет.

 

 

Глава 3

Талиг. Старая Придда