Записка комсомольца А. Калюжного

Родина моя! Земля русская! Я, сын Ленинского комсомола, его воспитанник, дрался так, как подсказывало мне сердце… Я умираю, но знаю, что мы победим. Моряки‑черноморцы! Деритесь крепче, уничтожайте фашистских бешеных собак. Клятву свою я сдержал. Калюжный [16].

 

 

После провала ноябрьского наступления немецко‑фашистское командование стало вести приготовления к новому штурму. К Севастополю подтягивались свежие дивизии, маршевыми ротами пополнялись потрепанные в боях части.

Севастопольцы тоже готовились к решающим боям.

Незадолго до начала вражеского штурма 13 декабря 1941 года в одном из дзотов на Мекензиевых горах собрались на делегатское комсомольское собрание уполномоченные представители всех дзотов первой пулеметной роты, которой командовали лейтенант М. Н. Садовников и политрук В. И. Гусев. В этот день были приняты в члены ВЛКСМ краснофлотцы Мудрик, Радченко и Четвертаков, и теперь рота полностью состояла из комсомольцев и нескольких коммунистов.

Собрание открыл секретарь комсомольской организации роты краснофлотец Луговской. Говорил он недолго. Коротко обрисовал обстановку под Севастополем, а потом сказал:

– Мы собрались перед трудными боями с фашистами. У каждого из нас это будет первый бой. Готовы ли мы выполнить свой священный долг перед Родиной? Пусть расскажут об этом представители гарнизонов дзотов.

Один за другим поднимались с нар и ящиков с боезапасом моряки, и в тесном, освещенном дымящей коптилкой‑гильзой дзоте звучали их голоса. Это были клятвы молодых воинов‑комсомольцев, которые решили умереть, защищая Севастополь, но не отступить перед врагом.

Клятвой было и решение комсомольского собрания.

А спустя несколько дней моряки держали экзамен на стойкость и мужество.

Свой главный удар немецко‑фашистское командование нацелило через Бельбекскую долину – Мекензиевы горы на северо‑восточную оконечность Северной бухты. Дзоты находились на высотах, господствующих над Бельбекской и Камышловской долинами. В первые же дни немецкого наступления линия дзотов оказалась передним краем обороны. Противник, наткнувшись на дзоты, не смог смять их. Гарнизоны этих маленьких крепостей, каждый из которых состоял всего лишь из семи человек и имел не ахти какое вооружение – пулемет «максим», гранаты да несколько винтовок, держались стойко. Они сумели на несколько дней задержать продвижение врага.

Стояли до последнего. Большинство из них погибло, но никто не отступил.

Первым остановил гитлеровцев, наступавших по Бельбекской долине, тринадцатый дзот, стоявший западнее Камышловского моста. На гарнизон дзота, которым командовал старшина 2 статьи Петр Романчук, бросилось около роты фашистов. Завязался неравный бой. Подпустив гитлеровцев метров на пятьдесят, Романчук нажал гашетку «максима». Тут же комсорг гарнизона краснофлотец Шевкопляс ударил из трофейного ручного пулемета. Зачастили винтовочные выстрелы.

Первая атака была отбита. Тогда гитлеровцы подкатили противотанковое орудие и открыли артиллерийский огонь. Упал сраженный насмерть краснофлотец Шевкопляс, потом погибли еще двое. После артналета немцы вновь пошли в атаку. И вновь их остановил меткий пулеметный огонь. К концу дня в живых остались только трое: тяжело раненный Романчук, краснофлотцы Зинченко и Деркач. Прекратилась связь с командным пунктом.

Вечером Зинченко связкой гранат подорвал вражескую пушку. Но силы были далеко не равные. «Максим» был разбит снарядом, кончились патроны к трофейному пулемету. Гитлеровцы окружили дзот. Вечерам моряки оставили свой разрушенный дзот и под покровом темноты прорвали кольцо и пробились в четырнадцатый.

И все же гитлеровцам не удалось пробиться к железнодорожному мосту, перекинутому через Камышловский овраг, к которому они так настойчиво рвались. Дорогу им преградили моряки дзота № 14.

В этот же день ожесточенный бой разгорелся и на северных склонах Бельбекской долины, где стоял дзот № 15. Несколько атак предприняли гитлеровцы и каждый раз откатывались, оставляя перед дзотом десятки убитых и раненых. Тогда бросили на дзот танки. Бой разгорелся с новой силой. Осколком снаряда был убит командир дзота краснофлотец Умрихин, затем погиб краснофлотец Гринько. Морякам удалось поджечь танк. Но тут прямым попаданием снаряда разбило дзот. Пятеро оставшихся в живых израненных комсомольцев заняли оборону вокруг дзота и продолжали сражаться. Бились до последнего, пока не погибли все.

Три дня отбивал атаки гитлеровцев, стремившихся прорваться в Камышловский овраг, гарнизон четырнадцатого дзота. Вместе с бойцами, окопавшимися рядом, он только в первый день уничтожил более пятидесяти фашистских солдат и офицеров. Ночью моряки подобрали на поле боя станковый и два ручных немецких пулемета, запаслись боезапасом к ним.

На следующий день бой возобновился с новой силой. Моряки встретили атакующих гитлеровцев разящим пулеметным огнем. Командир дзота старшина 2 статьи Пампуха вызвал огонь нашей батареи. Несколько раз бросались фашисты в атаку, и каждый раз откатывались назад, устилая трупами подходы к дзоту.

Особенно тяжелым выдался день 19 декабря. Начался он с ожесточенного артиллерийско‑минометного обстрела. Потом снова атаки врага.

В этот день гитлеровцам удалось разрушить дзот и окружить его защитников. Но моряки не сдавались. Один за другим гибли они в неравном бою. Лишь одному – краснофлотцу Коваленко удалось прорваться к своим.

18 декабря вступил в бой одиннадцатый дзот. Тут тоже все были комсомольцы, и подпись каждого из них стояла под клятвой, написанной на боевом листке, который они прикрепили на простенке между амбразурами. Накануне ночью командир дзота старшина 2 статьи Сергей Раенко отправил на командный пункт роты за продуктами краснофлотцев Четвертакова и Радченко, и в дзоте осталось пятеро: Сергей Раенко, Алексей Калюжный, Василий Мудрик, Григорий Доля и Дмитрий Погорелов.

Еще не рассвело, когда вокруг дзота стали рваться снаряды: гитлеровцы начали артиллерийский обстрел. Взрывы снарядов слились в несмолкаемый гул. Но вот затихли взрывы, и тогда сквозь пелену тумана, тянувшегося из оврага, моряки увидели наступавших со стороны деревушки Камышлы гитлеровцев. Зачастил пулемет в руках Раенко, захлопали винтовочные выстрелы. Фашисты залегли, отстреливаясь, а затем не выдержали, повернули назад. И вновь задрожал дзот от близких разрывов мин и снарядов. Затем снова атака. На этот раз гитлеровцы не шли в полный рост, как вначале, а двигались, припадая к земле. И эта атака была отбита. За ней – снова обстрел. Осколками мин ранены Сергей Раенко и Алексей Калюжный, убит Василий Мудрик. А фашисты вновь идут и вновь поворачивают назад, оставляя на склоне перед дзотом неподвижные тела убитых.

Отбив очередную атаку, моряки услышали выстрелы позади дзота. Это вступили в борьбу с автоматчиками Радченко и Четвертаков, которые возвращались в дзот. Они забросали гитлеровцев, вышедших в тыл, гранатами.

В дзот пробрался посланный для восстановления прерванной телефонной связи с КП роты краснофлотец Иван Еремко, да так и остался здесь, пополнив гарнизон одиннадцатого.

Следующий день тоже начался атаками врага. Во время одной из них под прикрытием артиллерийского огня немцам удалось подойти к самому дзоту. Навстречу им полетели гранаты. После небольшого перерыва гитлеровцы, разбившись на три группы, стали обходить дзот, намереваясь атаковать его с тыла. Но маневр противника был разгадан. Погорелов и Доля, выкатив пулемет на холмик, ударили во фланг. Огонь был неожиданным, и враги бросились наутек.

Потом на дзот обрушились вражеские бомбардировщики. Противник решил стереть с лица земли упрямую огневую точку. От близких разрывов опрокидывалась земля. Ушли, опустошив бомбовые люки, самолеты, так и не попав в дзот, и вновь стали к амбразурам пять оглохших и контуженных черноморцев.

Под вечер больше роты гитлеровцев вновь стали обходить дзот с трех сторон. Моряки вызвали «Москву» – командный пункт роты:

– Просим огня! Ориентир – наш дзот.

Обстрел был удачным: снаряды рвались вокруг дзота, уничтожая фашистов. Дзот и его защитники не пострадали.

Ночью прибыло подкрепление: заместитель политрука Михаил Потапенко, краснофлотцы Петр Корж и Константин Король. Вышли на помощь восемь. Восемь коммунистов. Пробились только трое. Двое были тяжело ранены, трое погибли в схватке с фашистами недалеко от дзота.

Потапенко, Корж и Король тоже подписались под клятвой.

К утру соседние дзоты слева умолкли. Теперь основная тяжесть легла на одиннадцатый. На штурм дзота пошел целый батальон гитлеровцев. Выстояли. Но тут вновь налетели самолеты. Во время бомбежки погиб Петр Корж. На руках у товарищей умер от ран Сергей Раенко. Командование принял зам. политрука Потапенко. Он приказал Григорию Доле пробраться на командный пункт и попросить подкрепления.

Ночью фашистские автоматчики обошли полуразрушенный дзот с тыла. Черноморцы продолжали сражаться. Тяжело ранен Иван Еремко. Погиб Дмитрий Погорелов. Его сменил за пулеметом Алексей Калюжный. Вскоре он был ранен еще раз. Калюжного сменил Четвертаков. Сражались, пока один за другим не погибли все…

И все же врагу не удалось пробиться к Севастополю. Он был остановлен, а затем отброшен назад прибывшей на помощь севастопольцам бригадой морской пехоты.

Когда через несколько дней наши части отбили высоту и подошли к развалинам дзота, здесь все еще напоминало недавний ожесточенный бой. Погибших героев похоронили тут же, у развалин одиннадцатого.

В противогазной сумке была найдена записка, приведенная выше. Пламенные, наполненные безграничной любовью к Родине слова, написанные Алексеем Калюжным, вскоре стали известны всем защитникам Севастополя, их узнала вся страна.

Это было завещание комсомольцев своим боевым товарищам, стоявшим на защите Севастополя.

Сейчас на холме, что у поселка Дальний, возвышается обелиск – памятник комсомольцам одиннадцатого дзота и их боевым друзьям из других героических дзотов, которые погибли, но до конца выполнили сыновний долг перед Родиной, свою скрепленную кровью клятву.

 

П. ГАРМАШ.

 

КРОВЬ НА ЗНАМЕНИ

 

 

 

В марте 1960 года в адрес Симферопольского горкома партии из Германской Демократической Республики пришла необычная посылка.

При ней было письмо представителя советских войск:

 

Направляю Вам Красное знамя для использования по решению городского комитета партии. Это знамя передано в комендатуру гор. Дрездена городским комитетом Социалистической единой партии Германии.

Нам удалось установить следующую историю этого знамени.

Немецкий гражданин Франц Нибиоза (Дрезден, А‑44, Донатштрассе, № 1) сообщил, что летом 1943 или 1944 года к нему на квартиру пришел знакомый Ганс Прихода (Дрезден, А‑44, Ферштрассе, 15) и показал ему знамя с целью достать чехол для его надежного сохранения.

Ганс Прихода рассказал Нибиозе, что в конце 1942 года – в начале 1943 года к нему зашел прибывший в отпуск с Восточного фронта солдат‑эсэсовец и передал ему это знамя. Эсэсовец сообщил, что в бою за Симферополь он видел, как советский солдат упал с этим, знаменем. На следующую ночь немец подобрался к советскому воину, он был мертв, и нашел у него спрятанное под гимнастеркой знамя. Отсюда и пятна крови на знамени. Этот эсэсовец дал понять гражданину Прихода, что если он вернется из отпуска на фронт, то перейдет линию фронта и сдастся в плен.

В 1945 году Ганс Прихода, у которого хранилось знамя, был взят в армию и погиб в боях под Берлином. Жена его не знает ни фамилии, ни адреса эсэсовца и к тому, что выше изложено, ничего добавить не могла…

 

 

Распечатали посылку и склонились над нею в скорбном молчании. Реликвию передали музею.

…Обычное алое полотнище, герб первого в мире социалистического государства, под ним золотом: «СССР», а вверху, через все знамя – «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Красное знамя – его вручали ударникам первых пятилеток, с ним выходили люди на улицу в праздничные и торжественные дни. С такими знаменами шли воевать за Родину ополченцы Ленинграда и Одессы, Киева и Севастополя.

Знамя, перед которым долго стоят посетители Крымского краеведческого музея, вело в бой ополченцев Симферополя. Об этом говорится в письме из Германской Демократической Республики, подтверждают это и участники боев за Крым.

Неизвестным осталось только имя советского солдата, обагрившего полотнище своей кровью, солдата, у которого легче было отнять жизнь, чем это священное знамя.

Начался длительный поиск. О посылке из ГДР сообщила центральная пресса. Вскоре в адрес музея из Новосибирска пришло письмо.

Рассказ бывшего бойца 2‑го Симферопольского истребительного батальона Михаила Федорова.

«В 1941 году мне было четырнадцать лет. Я учился в школе № 23 г. Симферополя. Мой отец, Федоров Яков Иванович, преподавал военное дело в нескольких школах города, в том числе и в 23‑й. В июне 1941 года он добровольно вступил в ряды РККА и был назначен командиром роты 2‑го истребительного батальона города Симферополя. В августе отец забрал меня к себе в роту, предварительно согласовав этот вопрос с командованием. Я поселился в казарме роты, расположенной в Доме учителя по улице Кирова (напротив Дома крестьянина и пассажа). Вместе с бойцами роты я нес сторожевую и патрульную службу сначала на Севастопольском, а затем на Феодосийском шоссе. Несколько раз наша рота выезжала на уничтожение воздушных десантов противника в районы Бахчисарая и Альмы.

Знамя, о котором идет речь в заметке, было передано истребительному батальону работницами швейной фабрики им. Крупской, которая находилась на углу улиц К. Маркса и Кирова (рядом с нашими казармами, напротив пассажа).

В октябре 1941 года наш батальон занял огневой рубеж на северо‑западной окраине города между совхозом «Красный» и Феодосийским шоссе. Регулярные части, не в силах сдержать прорвавшиеся на Перекопе войска противника, отступали в глубь Крыма. Перед нашим батальоном стояла задача: пропустить отступающие части Красной Армии, сдержать противника на подступах к городу и дать возможность эвакуировать мирное население и особенно важные объекты. В ночь на 28 октября 1941 года 2‑й Симферопольский истребительный батальон вступил в свой первый и последний бой. Сформированный из партийных и советских работников батальон с честью выполнил поставленную перед ним боевую задачу. Несмотря на то, что силы были далеко неравными, бойцы батальона в течение двух суток сдерживали напор фашистов. Только на участке роты моего отца бутылками с горючей смесью было уничтожено два танка, несколько мотоциклов с колясками и добрая сотня вражеских солдат. Что могли сделать мы, необстрелянные бойцы, вооруженные трофейными японскими винтовками, с комплектом в 50 патронов на ствол и бутылками с горючей смесью, против первоклассной армии того времени? Когда стало ясно, что дальнейшее сопротивление бессмысленно – мы были в кольце, – командование дало приказ: всеми наличными силами прорваться сквозь окружение, а затем малыми группами уходить на Севастополь. К этому времени в живых осталось человек 60–70.

В ночь на 31 октября 1941 года мы начали прорыв. Вот тогда и произошел этот случай. Знамя от работниц фабрики «Швейпром» получили командиры и вручили его знаменосцу. К сожалению, я не знаю его фамилии. Звали его дядя Петя. Отец рассказывал, что дядя Петя был партизаном в отряде Мокроусова еще в 1920 году, старый член партии. Это был высокий, крепкий мужчина лет 50–55.

Прорыв удался. В суматохе боя, в ночной темноте многие были убиты. А живые пробивались по узеньким улицам города к железнодорожной линии Симферополь – Севастополь. Уже приближалось утро, когда нам, наконец, удалось оторваться от преследования противника. Из всего батальона осталась в живых группа в 18 человек. Не было среди нас ни комиссара, ни дяди Пети, ни моего отца. Как погиб дядя Петя, никто из оставшихся в живых не помнит. Высказывали мнение, что он с комиссаром погибли в самом начале прорыва, при выходе из маленькой рощи, когда нас обстреляли из артиллерии. Об отце тоже ничего определенного сказать нельзя. Один боец говорил, что он с группой свернул в другую сторону и завязал бой с оккупантами.

Такова история этого знамени. Пятна крови на нем – это кровь дяди Пети, старого партизана, верного сына партии.

В заключение хочу выразить надежду, что из восемнадцати человек, с которыми мне пришлось прорваться в крымские леса, кто‑либо остался в живых».

В 1962 году Украинская студия документальных фильмов приступила к съемкам фильма, рассказывающего о подвигах неизвестных солдат. В фильм было включено знамя со следами крови.

Кинооператоры выехали в Дрезден. Там они познакомились с участниками антифашистского Сопротивления, которые хранили знамя.

Позже один из них, Эрих Фридлянд, побывал в гостях в Крыму, посетил и Крымский краеведческий музей.

Вот что рассказал Эрих Фридлянд, член СЕПГ.

– Я по профессии слесарь. До прихода Гитлера часто слушал на рабочих собраниях пламенные речи Эрнста Тельмана. Вступил в Коммунистическую партию Германии в 1925 году.

Когда Гитлер пришел к власти, Коммунистическая партия Германии ушла в подполье. Это были трудные годы внутреннего напряжения и интернациональной стойкости коммунистов.

Я получил от подпольной парторганизации указание открыть мастерскую по ремонту велосипедов и принять на работу несколько коммунистов, в том числе и Ганса Приходу.

Однажды в 1942 году Ганс, придя на работу, сказал, что ему нужно поговорить со мной с глазу на глаз. Мы прошли в кухню. Ганс снял пиджак, джемпер, поднял нижнюю рубаху. Тело его было обмотано советским знаменем.

Нужно было сразу где‑то найти место для его хранения. Я достал пергаментную бумагу, мы добротно упаковали в нее знамя Страны Советов и забросали его углем.

На окраине Дрездена нацисты создали концлагерь. В нем находились русские военнопленные, поляки, чехи, французы. Вместе с иностранными военнопленными в лагерь были заключены многие немецкие коммунисты. Мы, участники Сопротивления, помогали им чем только могли. Наши связники наладили доставку в лагерь даже сводок Совинформбюро. Эсэсовцы злобствовали. Участились провалы и наших групп Сопротивления.

Хранить знамя в одном месте было опасно, а сохранить его нужно было любой ценой.

Мы приняли решение передавать знамя по цепочке. Из группы в группу. Из одного города в другой. Вот тогда Ганс и пришел к Нибиозе с просьбой достать чехол. Он достал его.

Больше года знамя Страны Советов нелегально шагало по всей южной Саксонии. Его бережно хранили антифашисты.

Зимой 1945 года Ганса Приходу по тотальной мобилизации призвали в армию. Части в спешном порядке отправлялись на фронт. Он уже приближался к Берлину.

Перед отправкой на фронт Ганс выехал в южную Саксонию и в городе Цвиккау разыскал знамя. Мы договорились, что теперь знамя буду хранить я.

Ганс привез знамя в Дрезден. И ушел на фронт. Жаль было терять стойкого товарища, хорошего коммуниста. Он погиб в берлинских боях. Когда освободили Дрезден, мы, участники Сопротивления, строем прошли с советским знаменем по улицам Дрездена и передали знамя в городской партийный комитет СЕПГ.

Сейчас я руковожу профсоюзами Дрездена. Наш город возродился из руин. Я рад, что приехал в великий Советский Союз. Рад, что побывал в Симферополе, в вашем музее увидел знамя, которое мы хранили у себя в Германии.

Пусть всегда будет мир на земле. И пусть всегда дети всего мира помнят о подвиге дяди Пети, который, как и немецкий коммунист Ганс Прихода, как миллионы честных людей, отдал свою жизнь во имя разгрома фашизма.

 

О. КОНДРАТЕНКО.

 

«ОТОМСТИТЕ ЗА НАС…»

 

 

Нас в доме двое. Мы окружены, нас предал… [17]  Отомстите за нас. Сейчас немцы пойдут в атаку. Прощайте. Отомстите.

Игнатьев, г. Ростов.

Фаруков, г. Ленинград.

 

 

Они решили немного отдохнуть, чтобы отдышаться, хоть немного набраться сил, а потом снова в путь – в горы, в лес к партизанам.

Вместе с истребительным батальоном они прикрывали отход наших войск. Бой. В живых остались немногие. Им повезло: какой‑то местный житель показал дорогу в заповедный лес. И вот этот дом, где они укрылись. Вокруг тишина.

Изредка доносились выстрелы; в Алуште уже хозяйничали фашистские захватчики. В Изобильном неистово лаяли собаки. Видимо, и в селе было много чужаков, конечно, гитлеровцев.

А здесь, в урочище Узенбаш, тихо. Осенний лес особенно красив. Кажется, что природа целый год копила все эти неповторимые краски, чтобы вот так, разом, щедрой рукой художника выдать их всем на обозрение и сказать: любуйтесь.