II. Историческое развитие метательной техники

 

 

1

 

Первые известия о применении славянами метательных орудий относятся к VI в. – эпохе широкого наступления «варварского» мира на Восточно‑Римскую империю. Со страхом и некоторым удивлением сообщают византийские писатели о высоком воинском искусстве и вооружении славян‑антов. По свидетельству византийского церковного историка VI в. Иоанна Эфесского славяне «стали богаты, имеют золото и серебро, табуны коней и много оружия. Они научились вести войну лучше, чем римляне; люди простые, которые не осмеливаются показаться из лесов и степей, и не знали, что такое оружие, исключая двух или трех дротиков»[19]. Комментируя это сообщение, Б. Д. Греков писал: «В замечании Иоанна Эфесского, несомненно, есть некоторое преувеличение: едва ли славяне рискнули бы и раньше выступить против ромеев с одними дротиками, но все же несомненно, что по сравнению с византийским войском славяне были вооружены хуже И что, увидев преимущества византийского оружия, они многое переняли у своего противника. Иначе победить греков они бы не смогли»[20].

Об одном из возможных путей освоения «варварами» нового оружия рассказывает летопись Феофана. Во время осады «варварами» Анирии в 579 г. был случайно взят в плен Буса – механик осадных машин. После того как горожане Анирии отказались его выкупить, Буса «обещал предать город и, построив осадную машину, которую называют тараном, овладел городом. Варвары, узнав благодаря этому осадное искусство, поработили множество и других городов и возвратились с большою добычею»[21].

Нет ничего удивительного, что, столкнувшись со сложным искусством осады византийских крепостей, славяне быстро познакомились с передовой византийской военной техникой и научились бить врага его же оружием.

Крупнейший византийский историк VI в. Прокопий Кесарийский, сообщающий о военных походах славян, рассказывает, что в 547 г. «славяне, перейдя реку Истр (Дунай), произвели ужасающие опустошения всей Иллирии вплоть до Эпидамна. Даже многие укрепления, бывшие тут и в прежнее время казавшиеся сильными…, славянам удалось взять. Начальники Иллирии с 15‑тысячным войском следовали за ними, но подойти к неприятелю близко нигде не решались»[22]. В поход 551 г. славяне взяли во Фракии и Иллирии много крепостей осадой, тогда как раньше «они никогда не дерзали подходить к стенам или спускаться на равнину (для открытого боя)»[23]. Наконец, «Сказание о чудесах св. Димитрия», принадлежащее перу двух анонимных авторов VI и VIII вв., определенно говорит о применении славянскими отрядами метательных осадных машин в 597 г. при осаде, вместе с аварами одного из крупнейших городов Балканского полуострова – Феосалоник (Солуни)[24].

Славяне уже на второй день осады, как сообщает «сказание», «подготовили осадные машины, тараны, астины и петроболы (машины, бросающие камни), покрытые высушенными кожами; но, передумав, снова, чтобы не потерпеть вреда от огня или кипящей смолы, они закрыли эти машины окровавленными шкурами свежеубитых быков и верблюдов; и так они их подвели к стене и, начиная с третьего дня и далее, они стали бросать камни, которые по своей величине вернее было бы назвать скалами, и, наконец, их стрелки своими стрелами подражали хлопьям зимнего снега, так что… никто из бывших на стене не мог безопасно… посмотреть, что делается за ней»[25].

Одновременно под прикрытием подвижных навесов – «черепах», сплетенных из прутьев и покрытых влажными, огнестойкими шкурами, нападавшие придвинулись к крепостной стене и стали ее подрывать снизу лопатами и топорами. Стене угрожало падение. Греки, сделав отчаянную вылазку, разрушили черепахи. Тогда в качестве главного оружия борьбы вступили в бой славянские камнеметные машины. «Они же были четырехугольные на широких основаниях, заканчивающиеся более узкой верхней частью, на которой имелись барабаны очень толстые, с железными краями, и в них были вбиты деревянные брусья (как балки в большом доме), имеющие пращи[26] (сфендоны), поднимая которые бросали камни и большие, и многочисленные, так что ни земля не могла выносить их попаданий, ни человеческие сооружения. Но к тому же только три из четырех сторон баллисты были обнесены досками, так что находящиеся внутри (воины. – А. К.) были обеспечены от попадания стрел, пущенных со стен»[27]. Самый вид машин, вероятно, был не совсем обычен и поразил горожан. Источник подчеркивает их огромность: камнеметные пращи были укреплены на массивных возвышениях, «стройно поднимавшихся со всех сторон до высоты неба» и превосходивших высотой зубцы стены. Особенно устрашающими казались снаряды таких машин, преувеличенно названные «горами и скалами». «И куда бы они ни попадали, они выбивали углубления». Для того, чтобы ослабить удары камней о стену, осажденные сделали перед зубцами крепости занавес из толстой шерсти и своими камнеметами стремились попасть на «вышки варварских баллист»[28].

Из приведенного описания осады устройство камнеметных сфендонов не вполне понятно, но принцип их действия ясен – это машины, бросавшие камни из пращей, прикрепленных к рычагу с противовесом. В качестве своеобразного противовеса могли использоваться бойцы, скрытые «внутри» машины и тянувшие посредством веревок короткое плечо рычага. Подобные орудия (как будет показано ниже), действительно, могли метать огромные камни, летевшие по навесной траектории и падавшие «либо с наружной стороны, либо с внутренней стороны, не попадая в саму стену»[29]. Византийский источник X в., описывая действие сфендона, сообщает, что орудие, обслуживавшееся многими людьми, метнуло осла, т. е. 120–200 кг[30].

Если наши заключения относительно описанного орудия верны, то это едва ли не самый ранний факт применения осадных устройств подобного рода славянскими племенами среди других «варварских» народов раннесредневековой Европы[31]. В этот период, как признает К. Хуури, военная техника у племен Восточной Европы стояла выше, чем у их западных современников[32].

В богатом разнообразии выступает славянская осадная техника в событиях 626 г., когда славяно‑аварское войско осаждало Константинополь. Парк осадных машин состоял из 12 передвижных башен, обитых медью против действия огня. Кроме того, у осаждавших были тараны, «черепахи» и метательные машины, покрытые для защиты кожей. Примечательно, что изготовляли все эти осадные средства преимущественно славянские отряды[33].

Грузинский автор XI в. Георгий Мтацминдели сообщает, что «отряд скифов («кои суть русские») состоял из несчетного числа воинов, приготовленных к бою, вооруженных и крепких». «Варвары» атаковали город со стороны суши, «желая разрушить укрепления города стенобитными машинами, поставленными против городских стен», «а море наполнили несчетным числом лодок – «моноксило» (выдолбленных из одного цельного длинного дерева), во множестве приготовленных скифами». После упорной осады, когда буря уничтожила славянский флот, «все снаряды и все, что варварами на арбах доставлено было для разрушения города, они сами предали огню…, приняли на себя труд погубить и сжечь ими же самими приготовленные осадные машины»[34].

Приведенные примеры свидетельствуют о том, что славяне VI–IX вв. использовали разнообразный арсенал осадных средств, вероятно, частично новых для греческой полиоркетики. В 814 г. славяно‑болгарское войско царя Крума при осаде Константинополя также использовало стрелометные (скорпионы) и камнеметные (пероболы и литоболы) машины[35].

Следующий этап в развитии метательного оружия непосредственно связан с событиями начального периода древнерусского государства – балканскими походами дружины Святослава[36]. Византийский историк X в. Лев Диакон, обстоятельно изложивший ход русско‑византийской войны 968–971 гг., сообщает о широком применении обеими сторонами военной техники. Когда русское войско, опустошив Фракию, стало угрожать столице Византии, император Иоанн Цимисхий «строил машины для метания стрел, ставил их на городских стенах и приказал протянуть через Боспор очень тяжелую железную цепь»[37]. При осаде греческими войсками болгарской столицы Преславы русские, оборонявшие город от неприятельских камнеметных машин, пращей и лучников, «сильно защищались и стреляли с городских стен», а также бросали в римлян (вероятно, при помощи метательных машин) «камни, стрелы, копья»[38]. Во время героической обороны Доростола в 971 г. русские воины, «стоя на башнях, бросали… стрелы и камни из всех метательных орудий; римляне снизу защищались одними пращами и стрелами»[39].

По‑видимому, русские дружинники использовали как камнеметные, так и стрелометные машины византийцев. На этом обрываются сообщения источников о применении русским войском метательной техники, если не считать полулегендарного[40] известия Якимовской летописи (около 991 г.) о попытке использовать новгородцами‑язычниками «два порока великие со множеством камения» против дяди Владимира Святославича – Добрыни, собиравшегося их крестить[41].

 

2

 

К исходу X в. кончается эпоха далеких заморских походов; в связи с ростом Древнерусского государства главной задачей вооруженных сил становятся укрепление и защита страны. Начиная с этого времени и вплоть до второй половины XII в., источники не упоминают о применении метательной техники[42]. Однако это не свидетельствует об ухудшении военного дела на Руси в XI в. и первой половине XII в. Наоборот, вооружение тогда совершенствовалось; дружины, несомненно, вооружались лучше, разнообразнее и дороже[43]. Причина неупотребления осадных орудий, конечно, заключалась не в том, что русские ремесленники не умели делать этих орудий. Прежде всего сама тактика, рассчитанная на длительную блокаду или внезапный захват осаждаемого города[44], не требовала особых осадных орудий; они с успехом заменялись луком и стрелами. В период многочисленных княжеских усобиц военные операции часто были столь незначительны и эфемерны по своим результатам, что не создавали серьезных стимулов для применения трудоемких в изготовлении осадных устройств. Как правило, в этот период не знали осадных метательных средств и западные соседи Руси. Совершенно не употребляли их кочевники‑степняки, ставшие с XI в. главным врагом Русского государства; тактика их боя, основанная на использовании лука, сабли и коня, отличалась стремительностью в набеге и отступлении и была чужда применению тяжелых и громоздких «орудий войны»[45]. Против подвижных кочевников метательные машины тоже были не эффективны.

Господствующим видом боя был тогда полевой бой. По приблизительным подсчетам из всех отмеченных письменными источниками боев и сражений домонгольской Руси (взят период 1060–1237 гг., современный летописанию) только одна пятая часть их велась за города. Часто участь города решалась в открытой схватке вблизи его стен[46]. Только вследствие своей слабости один из противников «запирался» в городе и был обречен на пассивную оборону. Под 1159 г. Никоновской летописью передается совет киевского тысяцкого Жирослава Андреевича великому князю Ростиславу Мстиславичу, содержащий очень яркое и образное сопоставление тактических особенностей крепостной и полевой войны: «Бежи изъ града (дружине было ясно, что Ростислав не удержит Киева) да свободен будеши; аще убо сидеши внутр града, готов пленен еси ратными; аще ли вне града еси, на кони ездя с дружиною своею, уподобляешися лву страшну, дружина же твоя аки медведи и волци, или яко подбишася орлу, летающу подо облаки, дружина же твоя аки ястребы, и никтоже можеть тогда одолети тя»[47]. В этом же рассказе перечислено оружие осажденных киевлян: камень, «древа», колья и вар – «можем бо брань творити съ ними из града».

Не удивительно, что развитие военной техники было направлено в первую очередь на обслуживание нужд полевого сражения. Общее преобладание полевого боя в древней Руси не могло, однако, заслонить новые явления в осадном искусстве, все настойчивее выступавшие в середине и второй половине XII в. Тогда возникали сильные, соперничавшие между собой феодальные княжества, и возрастала роль городов как ремесленных центров и укрепленных пунктов. В летописях отмечаются случаи и прямого штурма крепостей, и ожесточенной защиты городских стен[48]. Необходимость в осадной технике обусловливала увеличение мощи укреплений. Эти явления для XII в. изучены еще недостаточно, но и сейчас о них можно высказать некоторые предположения. Вероятно, с XII в. появились круглые в плане, небольшие крепости[49], рассчитанные на круговую оборону; этого не встречалось в сооружениях более раннего времени, в которых, как правило, существовало разделение на фронтальную, наиболее укрепленную часть и тыловую часть, опиравшуюся на естественные препятствия (реки, овраги и т. п.). Круглые крепости создавались с большей свободой относительно рельефа местности[50].

В южной и особенно в юго‑западной Руси известен целый ряд городищ с многорядной системой рвов и валов. Их система еще не разгадана, но, несомненно, она была рассчитана на повышение обороноспособности крепостных сооружений. Во второй половине XII в. русскими войсками, очевидно, употреблялся самострел, ставший в XIII в. распространенным ручным метательным оружием. Упоминание арбалета Никоновской летописью относится к 1159 г.[51]. Это оружие мы видим на миниатюре Радзивилловской летописи, иллюстрирующей событие более раннего времени – 1152 г., хотя текст к рисунку о нем молчит[52]. В 1176 г. из самострелов и луков стреляли враждовавшие русские полки[53]. Нет нужды говорить о том, какое значение имел арбалет в крепостной войне.

К этому же периоду относится первое более или менее достоверное упоминание пороков в борьбе княжеств за города, сохраненное в «Истории» В. Н. Татищева. Возможно, что излишний скептицизм к сообщениям старого историка был причиной того, что эти факты были забыты и не использованы. Однако уже давно отмечено, что при передаче летописных текстов В. Н. Татищев отличался редкой добросовестностью; свои замечания и данные иностранных источников он помещал в примечаниях[54].

Согласно «Истории» В. Н. Татищева время появления пороков можно отодвинуть на полстолетие раньше по сравнению с общепризнанной датой – началом XIII в. В 1146 г. Всеволод Ольгович, осадив галицкий Звенигород и «видя, что градские крепко обороняются и отдаться не хотят, учинил приуготовление к добыванию его, чтоб приступя рвы завалить, и стены зажечь, или пороками разбить, и велел всем войскам приступя добывать. Они же биша пороки чрезь весь день и до вечера, и на трех местах град зажигали». Штурм, однако, был отбит. Все событие сопровождается такими подробностями, которые, пожалуй, исключают вымысел: «Тогда погода была тяжкая, овогда дождь, иногда снег, и войска шли с великим трудом, пременяя сани и телеги…»[55]. Боевые действия длились 3 дня. Ипатьевская летопись передает почти аналогичное сообщение, но не упоминает пороков[56], поэтому нельзя свести приведенный рассказ к одному первоисточнику.

Еще более показательно второе сообщение. В 1152 г. во время осады Новгорода‑Северского «все подступя ко граду стали биться. Устроя же ворох[57], с которого во град стреляли и камение бросали, так же пороки приставя, тотчас стену выломили и острог взяли». Вскоре борьба окончилась миром[58]. Указано число приступа – 11 февраля, приводятся и другие даты, что напоминает дневник очевидца. Детали рассказа в Ипатьевской летописи отличаются от приведенных, поэтому и здесь налицо разные первоисточники события. В приведенных свидетельствах пороки выступают как орудия штурма, орудия разрушения стен. Эти свидетельства для XI–XII вв. являются древнейшими в Европе об оружии такого рода.

В Ипатьевской летописи упоминание о метательных устройствах относится к 1184 г. В этом году «пошел бяше оканьный и безбожный и треклятый Кончак со множеством половец на Русь, похупся (похваляясь) яко пленити хотя грады русские и пожещи огнем: бяше бо обрел мужа такового басурменина (т. е. мусульманина), иже стреляше живым огнем, бяху же у них луци тузи самострелнии одва 50 муж можашеть напрящи»[59]. Необычность употребления такого оружия кочевниками, призвавшими для этого какого‑то мусульманского мастера, привлекла внимание к этому событию русских источников. Об этом эпизоде сообщает и В. Н. Татищев: «Хан Кончак имел мужа, умеющего стрелять огнем и зажигать грады, у коего были самострельные туги так велики, что едва 8 человек могли натянуть, и укреплены были на возу великом. Сим он мог бросать каменья в середину града в подъем человеку и для метания огня имел особый малейший, но вельми хитро сделанный»[60].

Из этого следует, что половцы пытались применить для осады русских городов гигантские луки‑самострелы, сила натяжения которых равнялась совместным усилиям многих людей (вероятнее, восьми, чем 50 человек). Осадные самострелы для подвижности были укреплены на повозках и могли метать как камни весом «в подъем человеку», так и «живой огонь». Для последнего употребляли какую‑то «вельми хитро» сделанную конструкцию. Военным новшеством для половцев, очевидно, был не только «живой» или греческий огонь, представлявший собой зажигательную смесь[61], но и сами машины, заимствованные из восточных стран. Кстати сказать, это свидетельство – одно из первых о появлении восточных крепостных самострелов в Европе[62].

Затея кончилась плачевно для половцев. Один из передовых русских отрядов в полевом бою разбил Кончака и «оного басурманина яша, у него бяшет живой огонь, то и того ко Святославу (имеется в виду киевский князь Святослав Всеволодович) приведоша со устроенным (огнем)»[63] Досталось русским так и не использованное «устроение басурманина» – метательные машины, оказавшиеся беспомощными в условиях полевого боя.

Принято считать, что захват русскими восточного мастера и его военных машин остался без последствий[64]. Однако есть основание утверждать, что события 1184 г. не прошли бесследно. Для этого обратимся к «Слову о полку Игореве», описывающему поход русских войск в 1185 г. на половцев. Создатель «Слова» поэт‑дружинник, отлично осведомленный в тонкостях военного дела, знал, в частности, о действии «живого» или греческого огня; в произведении в поэтической форме сравнивается его действие с горем, которое несут по русской земле ее враги: «Кликну Карна и Жля поскочи по русской земли, смагу людем мычючи в пламене розе»[65]. В другом месте автор «Слова» в обращении к Всеволоду суздальскому, в образе которого воплощены мощь и сила русского богатыря, говорит: «Ты бо можеши посуху живыми шереширы стреляти, удалыми сыны Глебовы». Выражение «по суху… стреляти» есть антитеза. Всеволод в предыдущих словах описывается как князь могущественный на воде: «Ты бо можеши Волгу веслы раскропити, а Дон шеломом выльяти, а на сухом ты можешь» «стрелять живыми шереширы»[66]. По мнению Г. Мелиоранского, слово «шерешир» – искаженная форма персидского слова «тир‑и‑черх» – стрела или снаряд черха. Черхом назывались громадные самострелы, употреблявшиеся на востоке для стрельбы взрывчато‑зажигательными стрелами и снарядами гораздо раньше XII в.[67]. Слово «шерешир» выводили также из греческого «сарисса» или новогреческого «сарисари» (копье)[68]. В данном случае не имеет большого значения, примем ли мы тот или другой перевод. В обоих вариантах перевода слово «шерешир» сопровождается термином «живой». Важно, что действие «живого» или греческого огня неотделимо от приспособлений для его метания, будь то ручные огнеметы – сифоны[69] («размыкивая пламень в огненном роге») либо самострелы, метавшие сосуды или копья с огнем (шереширы). Те и другие были, очевидно, известны как автору «Слова», так и русским дружинникам. В этом нельзя не видеть живой связи «Слова о полку Игореве» с событиями 1184 г. Сообщение о шереширах, которые мог метать Всеволод, напоминает о захвате (кстати сказать, – одним из рязанских Глебовичей, Владимиром, вассальным Всеволоду) «басурманина», с его «устроением»[70].

С шереширами суздальского князя можно сопоставить пока в еще большей степени загадочные находки больших стрел, привлекавших внимание еще в XVII в. Во Владимирском Успенском соборе при замурованной гробнице князя Изяслава Андреевича (сына Андрея Боголюбского), умершего в 1164 г., сохранялись до середины прошлого века 4 однотипных металлических стрелы, удивлявших своей формой и размерами[71]. Пятая такая же стрела отмечена в 1756 г. в Боголюбовом монастыре (б. Владимирского уезда)[72]. Поздний ярославский хронограф конца XVII в. сообщает о переносе железной стрелы князя Изяслава (очевидно, по счету шестой) из Владимирского Успенского собора в Ярославский Спасский монастырь[73] Тот же источник, ссылаясь на древних летописцев, прибавляет, что Изяслав «своему мужеству на супротивных устрои себе самострельные оружия стрелы железные великие»[74].

 

 

^{Рис. 1. Стрела из Владимира на Клязьме. Не позже 1164 г. (Из собрания АИМ)}

Четыре владимирских стрелы находятся в Оружейной палате Московского Кремля, пятая – в 1876 г. поступила в Артиллерийский исторический музей (рис. 1). Стрела представляет собой железный стержень с заостренным концом и хвостовым «оперением» из 3 железных лопастей. Расположение лопастей предполагает их скольжение во время выстрела по боевому желобу. Как вес стрелы (2 кг 5 г), так и ее длина (169 см) необычны. Она, судя по размерам, весу и расположению хвостовых лопастей, могла быть предназначена только для метания из «самострельной» машины. Такая стрела скорее всего служила для переноса воспламеняющихся составов[75]. Вообще она напоминает зажигательные копья и дротики, известные в средневековье[76]. Само нахождение стрел свидетельствует не только о переживании древних языческих обычаев (положение оружия) в христианском обряде погребения, но и о какой‑то особой примечательности данного оружия, положенного при княжеской гробнице. Как замечает Н. Н. Воронин, некоторые атрибуты княжеского обряда погребения имели символическое значение. Так, копье, ставившееся у гроба князя, являлось, по‑видимому, знаком власти[77].

Некоторые другие данные подтверждают знакомство русского войска с техникой камнеметной и огневой борьбы. Во время штурма в 1219 г. болгарского города Ошеля русские применили «самострелы великие, мечущие камение и огонь»[78]. В рассказе Ибн ал Биби о походе малоазийских турок на Судак половцев и русских в начале XIII в. (около 1221–1222 гг.) жители Судака, союзные половцам и русским, сражались против, турок‑сельджуков нефтью, черхами, стрелами и камнями[79].

Таким образом, приведенные данные определенно говорят об употреблении русскими во второй половине XII в. – начале XIII в. метательных устройств и огневых средств[80], хотя, безусловно, влияние новых средств борьбы на способы осады городов было невелико.

Русь издавна была связана с восточными странами; несомненно, что вначале на появление и развитие русской метательной артиллерии передовая восточная военная техника не могла не оказать влияния. На это, в частности, могут указывать русско‑половецкие взаимоотношения второй половины XII в.[81] Однако вопрос о происхождении пороков остается еще открытым.

Огромных масштабов использование осадной техники достигло в XIII в. – в эпоху монгольских завоеваний. Китайскую и среднеазиатскую метательную технику применяли монгольские орды во время европейских походов[82]. Для этого привлекались, в частности, сотни китайских и других пленных военных мастеров[83]. По сообщению францисканца Плано Карпини (1246 г.) монгольские воины кроме 2–3 луков со стрелами и топора, имели «веревки, чтобы тянуть орудия»[84]. Восточные источники XIII в. нередко упоминают монгольские метательные машины – манджаники, аррады и черхи[85]. Вооруженные всеми видами военной техники, имевшие опыт осады и разрушения десятков городов Юго‑Восточной и Средней Азии, монгольские полчища вторглись на Русь.

Полагали, что метательные машины на Русь принесли монголы. Однако монгольские орудия не были в полной мере новинкой для русских земель. Период освоения этого вида оружия, как уже было сказано, начался на Руси в середине XII в.

 

3

 

Новый этап в развитии русской осадной метательной техники наступил в XIII в. – веке тяжелых военных потрясений в истории Русской земли. Широкое применение метательных орудий было вызвано внутренними потребностями развития военного дела. Первостепенную роль сыграли также иноземные вторжения.

Массовое появление нового оружия существенно изменило тактику осады городов: захват поселений производился прямым штурмом их укреплений[86]. В свою очередь изменение приемов осады все настойчивее требовало использования камнеметного оружия. Применение метательной артиллерии было обусловлено напряженной и героической борьбой русского народа за независимость.

Под 1204 г. Никоновская летопись впервые упоминает о метательных машинах – пороках при осаде Константинополя крестоносцами[87]. По справедливому замечанию М. Г. Рабиновича описание этой осады, вероятно, внесенное в летопись до татарского нашествия, говорит о том, что осадная техника византийцев и их противников – крестоносцев была на Руси известна до столкновения с немцами и татарами[88].

В начале XIII в. немецкие рыцари Ливонского и Тевтонского орденов при содействии Швеции и Дании перешли в наступление против мирных прибалтийских народов, стремясь к основной русской территории. Подробности этого наступления описываются в Ливонской хронике, которая сохранила древнейшие свидетельства о применении новгородским и полоцким войском метательной техники против немцев. Первое упоминание о наличии у обеих сторон военных орудий относится к 1206 г., когда русские войска осаждали тевтонский замок Гольм. Немецкий хронист не без тенденциозности описывает, что машина, изготовленная русскими, не знавшими искусства метать, обращала камни в тыл[89]. Нельзя забывать, что и для немцев метательные машины были также новшеством в военном деле[90].

В совместной борьбе против общего врага русские в союзе с прибалтийскими народами перешли к употреблению метательных орудий. По сообщению «Хроники» в 1223–1224 гг. русские войска и прибалтийские народы сами строили и с успехом применяли камнеметные машины (об этом ниже). Нельзя не упомянуть также того примечательного факта, что русские ратники употребляли, судя по названию (слово «патерелла» производное от «петрария»), те же метательные машины, которые в 1204 г. были известны русскому летописцу под названием «пороки» при осаде Константинополя (петрарии и манганеллы). Здесь мы, вероятно, имеем дело с устройством, быстро получившим международное значение.

Не отставали и южнорусские земли. Близкая к южнорусским делам Ипатьевская летопись упоминает о метательных машинах под 1233 г. Венгры при столкновении с русскими у Перемышля «пороки пометаша». Машины достались, очевидно, русскому войску, преследовавшему врагов[91]. По свидетельству того же источника в 1234 г. в бою между русскими дружинами под Черниговом со стен города, по‑видимому, участвовало орудие тяжелого типа, названное тараном: «Люто бо бе бои у Чернигова оже и таран на нь поставиша, меташа бо каменем полтора перестрела, а камень якоже можаху 4 мужи силнии подъяти»[92]. Летописец назвал метательную машину тараном, т. е. стенобитным орудием, явно по ошибке. В эпизоде осады Чернигова татарами в 1239 г. Никоновская и Львовская летописи почти в таких же выражениях описывают применение горожанами метательной техники, что и Ипатьевская в 1234 г., но таран более правильно назван пороком[93]. Примечательно участие

порока в полевом бою 1234 г. При этом эффективность действия его тяжелых снарядов, прежде всего рассчитанных на стрельбу по стенам или осадным сооружениям, видимо, была не меньшей и при стрельбе по крупным скоплениям войск. Не поэтому ли исход ожесточенного боя окончился миром?

Ярче всего камнестрельная артиллерия выступает в повествованиях о татаро‑монгольском нашествии. Современник так описывает монгольскую тактику осады города, подтвержденную русскими летописями: «Если встретится такая крепость, они окружают ее, мало того, иногда они так ограждают ее, что никто не может войти или выйти; при этом они всегда храбро сражаются орудиями и стрелами и ни на один день или ночь не прекращают сражения, так что находящиеся в укреплениях не имеют отдыха, сами же татары отдыхают, так как они разделяют войска, и одно сменяет в бою другое, так что не утомляется. И если они не могут овладеть таким способом, то бросают на него греческий огонь»[94].

Татарские орудия были грозным оружием против деревянных стен русских городов – Рязани[95], Владимира, Москвы, Торжка, Козельска, Киева и других. Характерна в этом отношении осада Владимира зимой 1237 г. Лаврентьевская летопись указывает, что перед штурмом были проведены подготовительные осадные работы: «В субботу… начаша наряжати лесы и пороки ставиша до вечера, а на ночь огродиша тыном около всего города Володимера». С утра в воскресенье «приступиша к городу»[96].

Правдоподобно дополняет приведенный рассказ Никоновская летопись: «Татары приступиша ко граду, со все страны и начаша бита пороки по граду и внутри града, и сыпашася камение велие издалеча… яко дождь внутрь града, и множество бе людей мертвых во граде…. и выбиша стену у Золотых ворот, такоже и от Лыбеди у Орининых ворот и у Медяных такоже от Клязьмы, у Воложских врат и прочие и весь град разбиша и камением засыпаша и тако внидоша по примету во град от Златых врат»[97]. Перед нами – картина штурма города, одновременно с нескольких сторон, причем главную роль играла метательная артиллерия, силы которой были сосредоточены у городских ворот, хотя обстрел пороков был направлен не на ворота, а на прилегающие участки стен. Действие орудий, кроме разрушения стен, было направлено также внутрь города.

Татары при штурме городов, несмотря на героизм русских людей, прорывали фронт обороны не столько умением, сколько количеством войск, а также метательной и другой осадной техники. При отсутствии этого условия не всегда участие метательных машин решало участь осажденного города. Об этом же свидетельствует длительность обстрела пороками городских стен, необходимая для их пролома или разрушения. «Оступиша Торжок… и отыниша тыном всь около, якоже инии гради имаху; и бишася ту оканнии порокы по две недели… а из Новагорода им не был помочи… тако погании взяша град и исекоша вся»[98].

Беспримерна по своему героизму семинедельная защита маленького Козельска. Татарам при помощи пороков удалось сделать брешь в стене. В проломе на валу «бысть брань велиа и сеча зла». Горожане «ножи резахуся с ними», сделав вылазку «иссекоша пращи их… и убиша от татар 4 тысячи сами избиени быша»[99].

При осаде небольшого южнорусского города Колодяжена, говорится в Ипатьевской летописи, «татары поставили пороков 12 и не може разбити стены (городные)»[100]. Город был взят только обманом.

Ожесточенные упорным сопротивлением, монголы использовали военные машины для разрушения не только крепостных стен, но и городских построек – в первую очередь каменных храмов, часто служивших последним прибежищем осажденных. По предположению М. К. Каргера, наполненная киевлянами Десятинная церковь, к стенам которой прорвались татары, подверглась действию таких же пороков, какими были разбиты стены Ярославова и Владимирова города[101]. Многочисленные развалины храмов русских городов, уничтоженных в период монгольского погрома, вызывают подозрение о их преднамеренном разрушении при помощи осадных машин[102].

Распространение военных машин в условиях феодальной раздробленности было не повсеместным. «Поэтому на первых порах чудовищному механизму, крушившему стены родного города, русские воины могли противопоставить лишь могучую силу героизма и дух стойкости»[103]. Однако в ходе боев источники отмечают использование русскими метательных орудий при обороне Чернигова (см. выше).

В условиях монгольского нашествия, разрезавшего южные и северные русские земли, летопись сообщает об употреблении камнеметных орудий в двух больших районах Руси – южном и северном. Развитие метательной техники, начавшееся до монгольского завоевания, не только не прервалось, но и было ускорено потребностями самообороны. В 40–60‑е годы XIII в. русские камнеметные орудия получили самое широкое распространение[104]. Передовым районом в этом отношении была юго‑западная Русь, где военная техника успешно использовалась против монгольских и венгерско‑польских захватчиков. В изложении военных событий южной Руси Галицко‑Волынская летопись отличается особой компетентностью. Она возникла в дружинной среде, а ее автор, очевидно, был начитанным дружинником, любившим звон и бряцание оружия[105].

В 1244 г. в ответ на нападение польских феодалов русские князья Даниил и Василько Романовичи, собрав войско, «повелеста престроити праща и иные сосуды на взятье града». Войско («со всеми вои и пращами»), пройдя за день из Холма больше 60 км, осадило польский город Люблин. «Мещущим же правдам и стрелам яко дожду идущу на град их, и уведевше Ляхове, яко крепчее брань Руская належить, начаша просити милость получити»[106]. Конечно, пращи здесь не означают ручное оружие.

В 1245 г. в исторической битве под Ярославом в Галицкой земле русские войка нанесли сокрушительный удар польско‑венгерским феодалам. Описание этой битвы в Ипатьевской летописи содержит подробные данные о применении осадной техники. Осадив Ярослав, интервенты, видя, что «град крепок», применили «сосуды ратные и градные и пороки». В свою очередь горожане метали со стен камни и стрелы. Привезенные из Перемышля орудия собирались на месте, в виду осажденного города. Делом руководил черниговский князь Ростислав Михайлович, искавший при помощи Венгрии и Польши Галицких земель. «Стоящу же ему у града и строящу порокы, ими (же) примет град и бысть бой велик пред градом; оному же велевшу своим охабитися (укрыться), да не язвени будуть вои его от гражан, дондеже устроить сосуды порочные». На помощь ярославцам подошли русские войска. «Видив же Ростислав приход ратных… пешце же остави противу вратом града стрещи врат, да не изидуть… и не исекуть праков (пороков)». Бой окончился разгромом захватчиков; осадные сооружения, очевидно, попали в руки русских[107].

Кроме осадных операций, метательные машины использовались и для обороны городских стен. В 1259 г. монгольский воевода Бурундай не решился идти на приступ столицы юго‑западной Руси – Холма, «не мощно взяти его… бяхуть бо в нем бояре и людье добрии, и утверждение города крепко порокы и самострелы»[108].

Надо подчеркнуть широкую осведомленность Галицко‑Волынской летописи относительно метательной техники соседей. Так, об укреплении польского города Кракова летописец сообщает: «Весь бо бяше учинен от камени и утвержение его немало, порокы и самострелы коловоротныи, великими и малыми»[109].

Из летописных текстов можно заключить, что развитие метательной и осадной техники юго‑западной Руси протекало во взаимодействии с западнославянским миром. Метательная артиллерия юго‑западной Руси не уступала метательной технике западных соседей и была грозой для монголов.