Должностное равнодушие и растущая экономика

 

Во многих отношениях Таиланд напоминает другую страну, переживавшую стремительную индустриализацию и экономический бум примерно сто лет назад. В то время Соединенные Штаты, переполненные экономическими мигрантами, управлявшиеся коррумпированными политиками и криминализированной полицией, переживавшие отток рабочей силы с ферм и беспрецедентный экономический рост, столкнулись со многими проблемами, которые Таиланд переживает сегодня. В 1890‑х годах политическая машина, которая свела вместе организованную преступность, полицию и политические круги, контролировала проституцию, защищала рэкет, продажу наркотиков и вымогательство в американских городах. Им противостояло очень слабое и неорганизованное реформаторское движение и антикоррупционная пресса. Я привел это сравнение, так как важно понять, почему правительство Таиланда так беспомощно, сталкиваясь с закабалением собственных граждан, а также, чтобы напомнить, что условия могут меняться со временем. Разговоры с тайцами об ужасающей природе сексуального рабства часто заканчивались оценками вроде: «этого ничто не изменит… проблема слишком серьезная… те, кто у власти, не допустят перемен никогда». И такие оценки даются, хотя социальные и экономические основания рабства в Таиланде все время меняются, иногда к худшему, иногда к лучшему. Никакое общество не может оставаться неподвижным, тем более Таиланд, переживающий такие революционные изменения.

Даже беглый анализ ситуации показывает, что большинство тайских политиков не принимает проблему рабства всерьез. Хотя и существуют законы, полностью запрещающие порабощение, поставку рабов и их эксплуатацию, на деле они не применяются. Точнее будет сказать: они применяются очень редко, когда публичный скандал вынуждает политиков демонстрировать свою активность. Когда вынужденные «решительные мероприятия» действительно происходят, они обретают форму комической оперы. После шокирующих материалов о детской проституции и сексуальном рабстве, появившихся в прессе в 1992 году, правительство быстро решило создать специальные подразделения для борьбы с проституцией[47]. Подразделению было велено провести рейды в каждом публичном доме страны, в котором использовали малолетних или закабаленных проституток. Вся эта блестящая кампания была реализована шестью мужчинами, имеющими в своем распоряжении одну машину. И когда это небольшое подразделение, всерьез отнесясь к своей работе, совершило несколько рейдов, невзирая на сопротивление местной полиции, его полномочия не подчиняться местной полиции были отозваны. После дальнейшей успешной работы по освобождению кабальных проституток и детей (при поддержке благотворительных организаций) подразделение было распущено, чтобы освободить место другой группе, которая бы сотрудничала с местной полицией более тесно. В 1994 году это специальное правительственное подразделение арестовало 64 владельца борделя, 472 тайских проститутки, 9 иностранных проституток и спасло 35 детей и проституток‑рабынь, и это в стране, где, по оценкам, существует миллион работающих в индустрии секса[48].

Когда арестовываются бирманские или лаосские девушки, тайская полиция обычно нарушает свои собственные законы. Закон против поставок людей от 1928 года запрещает заключение в тюрьму или обложение штрафом женщин, которые были обманом привезены в Таиланд. Тем не менее полиция регулярно штрафует их и, как мы уже говорили, регулярно помещает в тюрьму, так что владельцы публичных домов могут получить обратно своих женщин, заплатив их «штрафы», которые включают взятку полиции. Договоренность между гангстерами, полицией и иммиграционными службами делает возможной поставку женщин в широких и только возрастающих масштабах. Когда полиция или чиновники уличаются в подобных деяниях, они получают лишь незначительное наказание. Кара полицейскому обычно заключается в переводе на другую работу. Такое же нежелание применять наказание распространяется и на владельцев публичных домов. Читая газетные отчеты о полицейских рейдах, поражаешься увертливости содержателей борделей. В то время как все проститутки оказываются арестованными, хозяевам борделей, рейд за рейдом, удается скрыться. Даже оказавшись арестованными, очень немногие попадают в суд (большинство отпускается на поруки), и еще меньше получают приговоры. Полковник Сурасак Суттхаром, глава подразделения по борьбе с проституцией, объяснил, что, когда ему удается начать слушания в суде, содержатели публичных домов имеют право просить о рассмотрении дела по более мягкой статье, после чего платят штраф или добиваются прекращения судебных слушаний[49]. Препятствия в расследовании и очень долгие проволочки в судебных процедурах, иногда длящиеся до трех лет, делают уровень наказаний крайне низким. И даже сам полковник Сурасак относится к владельцам публичных домов с симпатией: «Эти грешные люди, – говорит он, – иногда делают добро, помогая вывести этих бедных девушек из нищеты их домов к лучшей жизни».

Хотя это лишь небольшая часть проблемы, но сотрудничество Таиланда с европейскими силовыми структурами упрочилось. В 1992 году Таиланд присоединился к Акту о международном сотрудничестве в области уголовного права. Этот закон позволяет генеральному прокурору собирать показания против иностранцев, совершивших преступления в Таиланде, и пересылать материал в страны, гражданами которых являются преступники. В рамках этого закона были взяты показания у таиландского ребенка, чтобы наказать шведского педофила. Швед был арестован в Таиланде, но выпущен на поруки и исчез. Вновь арестованный на основании представленных показаний, он предстал перед судом и был осужден в Швеции. Осуществление подобного судебного преследования в Европе потребовало экстерриториальной юрисдикции, которая некоторое время уже существует в скандинавских странах. Недавно, после кампаний, проведенных сетью организаций «Прекратим детскую проституцию в азиатском туризме» (ECPAT), подобные законы были приняты в Австралии, Бельгии, Франции, Германии, Новой Зеландии и Соединенных Штатах. ECPAT и другие организации также убедили генерального прокурора Таиланда в будущем не выпускать на поруки иностранцев, уличенных в сексуальных домогательствах по отношению к детям.

В начале 1997 года Таиланд пересмотрел закон о проституции. Новое положение значительно усилило систему штрафов и тюремного заключения для тех, кто занимается сексом с проститутками моложе 18 лет (до 60 000 батов и 3 года тюрьмы) или до 15 лет (до 400 000 батов и 20 лет тюрьмы). Это значительное улучшение Закона о преодолении проституции от 1960 года, который предусматривал наказание любого, вовлеченного в индустрию секса, кроме клиента. Проституция все еще незаконна, но теперь взрослая проститутка подвергается всего лишь штрафу в 1000 батов и одному месяцу тюрьмы. Проститутки моложе 18 не наказываются, но после ареста они поступают в реабилитационные центры на срок до 6 месяцев, а затем направляются на курсы обучения какой‑либо профессии сроком на два года. Закон устанавливает также штрафы и наказания для родителей, которые продают своих детей, а также для сводников, посредников, агентов и владельцев публичных домов, которые этих детей покупают. Это хорошее начало, если мы говорим о сексуальном рабстве, но оно может иметь не слишком большой эффект. Помимо вопроса о том, будет ли этот закон действительно применяться, существует много других ловушек и проблем. Например, не существует достаточного количества реабилитационных центров, чтобы принять тех молодых проституток, которые подпадают под действие этого закона. Ключевая проблема, тем не менее, состоит в том, что проституция остается криминализрованной настолько, что позволяет сутенерам и полиции продолжать работать рука об руку, используя закон как угрозу в целях достижения контроля над работающими в секс‑индустрии.

Для таких девочек, как Шири, закон не будет иметь, скорее всего, серьезного значения. В провинциальных городах вроде того, где она работает, индустрия секса прочно «схвачена» местной полицией, которая мало беспокоится по поводу общегосударственных политических решений, еще меньше их беспокоят международные проблемы. Существует достаточное количество простых рекомендаций, цель которых помочь таиландскому правительству снизить уровень сексуального рабства. В 1993 году организация Human Rights Watch опубликовала программу из 17 пунктов, которые правительство могло бы осуществить для борьбы с поставками женщин[50]. Но у закона не такие крепкие зубы, как у полиции, которая в первую очередь служит рабодержателям и лишь затем – обществу. И пока из публичных домов в карманы полиции поступают серьезные барыши, с какой стати полиция будет проводить в жизнь закон, имеющий такую низкую общественную поддержку? Большинство тайцев, особенно мужчин, не видят ничего плохого в использовании проституток и не слишком много плохого в использовании малолетних девочек. То, что девушки выплачивают долг, прекрасно вписывается в культурный контекст. То, что инвестирование в публичные дома – великолепный бизнес, еще одна причина не задавать лишних вопросов о системе, обеспечивающей торговлю девушками и женщинами.

Несмотря на новый закон, все еще не ясно, на чьей стороне правительство. На протяжении 60‑х годов Министерство внутренних дел публично приветствовало расширение индустрии секса для развития туризма. Вскоре после того как в 1960 проституция была объявлена незаконной, появился Закон о предприятиях обслуживания, который узаконивал «развлечения» как отрасль. Закон пояснял, что от женщин, работающих в сфере развлечений, ожидают оказания «специальных услуг», иными словами – секса. Закон давал владельцам публичных домов в качестве «поставщиков развлечений» (что разрешено законом) власть над проститутками (запрещенными законом). Это привело женщин, независимо работавших в индустрии секса, в публичные дома и установило официальную категорию для этих «предприятий обслуживания». В 60‑х и начале 70‑х годов эти «предприятия обслуживания» прекрасно справлялись с 40 000 американских солдат, размещавшихся в Таиланде, и большим количеством тех, кто приезжал в отпуск во время вьетнамской войны. Когда американские военные базы закрылись в конце 70‑х годов, тайское правительство обратилось к туризму и сексу как серьезному источнику дохода, который может восполнить утраченные прибыли. В 1980 году вице‑премьер призывал провинциальных губернаторов создавать больше учреждений по оказанию сексуальных услуг, чтобы привлечь туристов в провинцию: «В течение ближайших двух лет нам понадобятся деньги. Поэтому я прошу всех губернаторов обратить внимание на природные ландшафты в своих провинциях и на определенные формы развлечений, которые некоторые из вас могут считать неприятными и постыдными, но мы должны принимать во внимание рабочие места, которые будут созданы»[51].

Стремительный рост сексуального туризма, скрыто поддерживаемого правительством, является частью таиландского экономического бума. Число иностранных туристов, прибывших в страну, выросло с 2 миллионов в 1984 году до 4 миллионов в 1988 году, в 1996 году приехало более 7 миллионов[52]. Две трети туристов – мужчины без сопровождающих: иными словами, примерно 5 миллионов одиноких мужчин посетило Таиланд в 1996 году. Существенную их долю составляли те, кто приехал за сексом. Поскольку правительство опасается сокращения валютных поступлений, получаемых от секс‑туристов, официальные лица постоянно опровергают слухи об ухудшении ситуации с ВИЧ‑инфекцией на протяжении 80‑х годов. Не далее чем в 1989 году, премьер‑министр заявил, что СПИД не является проблемой в Таиланде[53]. Благодаря сексуальному туризму, СПИД в настоящее время принял в Таиланде форму эпидемии, но сексуальный туризм продолжает оставаться основным источником поступлений иностранной валюты, и правительство не собирается его ограничивать.

Но важно понимать, что прямые связи между сексуальным туризмом и рабством невелики. Исключая детей, проданных педофилам, большинство работающих в индустрии секса, обслуживающей туристов, не являются рабами. Не представляет сомнений, что женщины, работающие в этой сфере, подвергаются эксплуатации и унижениям в высшей степени, но большинство из них не закабалены посредством долговых обязательств, которые связывают девушек в основном в публичных домах, предназначенных для бедных или рабочих. Тем не менее косвенное влияние более чем значимо: сексуальный туризм создал особый деловой климат, благоприятный для сексуального рабства. Тайская культура, как уже говорилось, всегда относилась к женщине и сексу как к предметам потребления, которые можно использовать, покупать или продавать. Хотя наложницы и многоженство стали уже историческими образцами, эти старые культурные формы сексуальной эксплуатации были трансформированы в новые деловые возможности, когда Таиланд вступил в мир бизнеса и экономики XXI века. При поддержке правительства традиционные формы сексуального угнетения женщин были модернизированы и расширены необычайно. Брошюры европейских компаний, которые кинулись продавать секс‑туры, не оставляют у читателя никаких сомнений в том, что они продают.

 

Стройные, смуглые, сладкие, они любят белого мужчину страстно и жертвенно. Они мастера искусства любви от природы, искусства, которого мы, европейцы, не знаем («Life Travel», Швейцария).

 

 

Многие девушки мира секса – выходцы из бедных северовосточных регионов страны и из трущоб Бангкока. Уже стало обычаем, что одна из привлекательных дочерей занимается этим бизнесом, чтобы заработать деньги для бедной семьи.., у вас может сложиться впечатление, что нанять здесь девушку так же просто, как и купить пачку сигарет… маленькие рабыни, которые подарят вам настоящий тайский огонь («Kanita Kamha Travel», Нидерланды)[54].

 

По мере того как страна принимает новую материалистическую этику западного образца, повсеместная продажа сексуальных услуг получает ясный смысл – женщину можно закабалить и эксплуатировать с целью получения прибыли. Сексуальный туризм помогает создать условия для распространения сексуального рабства.

Сексуальный туризм также приносит доходы, которые тайские мужчины используют для оплаты собственных визитов в публичные дома. Никто не знает точно, сколько именно денег секс‑индустрия дает экономике Таиланда, но если мы предположим, что хотя бы четверть занятых оказанием сексуальных услуг обслужит по 6 туристов и каждый клиент заплатит столько, сколько обычно платят Шири, мы получим цифру в 656 миллиардов батов ($26,2 миллиардов) в год. Это в тринадцать раз больше того, что Таиланд зарабатывает сборкой и экспортом компьютеров, одной из основных отраслей экономики страны, и это деньги, которые приходят в страну без какой‑либо связанной с этим необходимости строить фабрики или улучшать инфраструктуру. Это часть экономического бума, улучшающего в целом уровень жизни в стране и позволяющая покупать услуги коммерческого секса еще большему числу мужчин из рабочей среды. Тысячи и тысячи мужчин покупают секс на постоянной основе, и те, кто именно сейчас начал чувствовать вкус нового благополучия, не хочет этого лишиться. Женщины выступают знаком успеха и достижения, к которому все больше мужчин стремится после вступления Таиланда в мировую экономику.

Присоединение Таиланда к мировой экономике чудесным образом изменило доходы в Таиланде и нанесло серьезный урон обществу. Процитируем Пасука Фонгпайхита и Криса Бейкера, экономистов, которые анализировали экономический бум в Таиланде.

 

Правительство позволяет бизнесменам грабить человеческие и природные ресурсы страны для достижения роста экономики. Оно не следит за тем, чтобы эти долги возвращались. Во многих отношениях последняя волна экономического бума была просто катастрофой. Леса уничтожались. Экология в городах ухудшилась. Мало что делается для того, чтобы сократить промышленные выбросы и вредные отходы. Для многих людей, чей труд создал весь это бум, условия работы, здоровья и безопасности ужасающи.

Ни закон, ни мораль не оказались в состоянии уменьшить социальную цену, заплаченную за экономический рост. Бизнес зарождался в атмосфере общей вседозволенности и произвола. Механизмы социальной защиты оказались очень хрупкими. Законодательная система страдает серьезными изъянами. Правосудие не вызывает доверия. Полиция ненадежна. Власти регулярно пытаются помешать массовым организациям защищать права человека[55].

 

Механизмы социальной защиты настолько не эффективны, что делают возможными продажу и покупку рабов. Куда это приводит нас и тех, кто оказался закабален? Множество правозащитных организаций обращается к правительству с просьбой начать проводить в жизнь существующие законы. Действительно, если бы они выполнялись буквально, то рабства бы не было. Но, как мы видели, закон мало что может сделать против совместных усилий сексистской мужской культуры, религиозной доктрины, аморальной эксплуатационной экономики и коррумпированного правительства.

Таиланд сидит на игле рабства. Прибыль, приносимая рабством, течет из деревень в города и обратно. Поскольку власти и деловые круги привыкли к этим дополнительным деньгам, поскольку любые этические возражения потоплены в них, очень легко придумать оправдания рабства, а тайская культура и религия предоставляет их. Ситуация напоминает Соединенные Штаты в 50‑х годах девятнадцатого века, когда значительная часть экономики зависела от рабского труда, а религия и культура были рады объяснить, почему это всем во благо. Но есть также и важная разница: это новое рабство – и его временный характер, а также усилия правозащитных организаций вселяют некоторую надежду.

Во всем Таиланде и люди, и организации борются с рабством. Центр защиты прав детей вытаскивает детей из публичных домов, обеспечивая им медицинскую и психологическую помощь и предоставляя убежище для реабилитации. Женский фонд и родственный ей Всемирный альянс против поставок женщин непрестанно оказывают давление на правительство с целью добиться последовательного выполнения законов. ЕСРАТ и Специальная комиссия за прекращение детской сексуальной эксплуатации добились большого успеха, пробудив обеспокоенность в Европе и Северной Америке и, самое важное, инициировав появление законов, по которым можно подвергнуть наказанию «западных» людей, вступивших в сексуальные отношения с тайскими детьми. Но эти усилия – попытки сдвинуть гору общественного безразличия в Таиланде. Излишек потенциальных рабов, особенно в политически нестабильных соседних странах – Бирме, Лаосе, Камбодже, их низкая цена, приносящая огромные прибыли, блокируют работу реформаторов. В лучшем случае эти организации могут только помочь части рабов в Таиланде, но мало что могут сделать для атаки на сами истоки рабства, хотя, как мы увидим в следующей главе, где эта работа будет рассмотрена в контексте старого рабства в Мавритании, и это является большим успехом.

 

Глава третья.

МАВРИТАНИЯ.

Старые времена не забыты

 

Мавритания определенно обладает чертами «Алисы в стране чудес». В стране жесткая военная диктатура, но большинство людей дружелюбно и приветливо, даже присутствующие повсюду солдаты. В большинстве случаев от вас ждут взятку, но не слишком навязчиво, и иногда просто добрых слов оказывается достаточно. Мавритания – полицейское государство, где призыв к свободным выборам может окончиться исчезновением и смертью, но даже полицейские рассыпаются в извинениях, если они ненароком толкнули вас на улице. Среди всех стран мира Мавритания имеет самую высокую долю населения, находящегося в рабской кабале, но рабов там нет вовсе.

Расположенная в северо‑западной Африке к югу от Марокко, Мавритания представляет собой как бы географический буфер: ее население и история вырастают из жестоких столкновений между черным югом и арабским севером. Мавританское общество (в настоящее время население страны составляет 2,2 миллионов человек) состоит из трех основных групп: мавры арабского происхождения, часто называемые «белыми маврами» (включая касту воинов‑хасанов, касту священнослужителей‑марабутов и вассалов‑зенага), рабы и бывшие рабы, называемые харатинами, а также афро‑мавританцы, которые составляют примерно 40 % населения и являются выходцами из южных районов страны, где заканчивается арабская Сахара и начинается черная Африка. О точном числе людей в каждой из этих групп можно только гадать. Результаты национальной переписи хранятся в секрете находящимися у власти маврами, которые прекрасно осведомлены о том, что находятся в численном меньшинстве. Максимально мавры могут составлять до 40 % населения, но, скорее всего, цифра ближе к 30 %, более того, уровень рождаемости в этой группе ниже, чем у харатинов или афро‑мавританцев. Новый исламский закон, поддержанный мавританскими средствами массовой информации, побуждает мужчин иметь больше чем одну жену, в надежде, что полигамия поднимет уровень рождаемости среди мавров. Цифры вызывают настоящую панику среди воинов и священнослужителей из господствующих высших каст.

Рабство отменялось в Мавритании много раз, последний – в 1980 году. В этот раз правительство постановило, что рабство в Мавритании закончилось и больше не существует. Значительная часть населения, возможно, до одной трети, стали бывшими рабами. Эта новая стратификация стала шоком для уже существовавших «бывших рабов», харатинов. Их название буквально означает «тот, кто был освобожден», и они образуют средний класс мавританского общества. Это потомки рабов, когда‑то принадлежавших белым маврам, освобождавшиеся на протяжении столетий. Многие семьи стали свободными более 200 лет назад, и теперь они занимаются бизнесом, владеют собственностью и пользуются уважением. То, что большое число безграмотных и оборванных рабов было неожиданно приравнено к ним, они расценили как оскорбление.

Для тысяч рабов, которые были официально освобождены в 1980 году, жизнь не изменилась ни на йоту. Действительно, правительство запретило рабство, но никто не озаботился сказать об этом рабам. Некоторые из них так и не узнали о своей официальной свободе, некоторые через несколько лет все‑таки узнали, но для многих официальная свобода так никогда и не превратилась в настоящую свободу. Сегодня в Мавритании нет рабства, но куда бы вы ни посмотрели – на углу любой улицы, в любом магазине, на каждом поле или пастбище, – вы видите рабов. Рабы подметают и моют, готовят и ухаживают за детьми, работают в строительстве и слугами в доме, добывают воду и кирпичи – они делают всю тяжелую, неприятную и грязную работу. Мавританская экономика прочно покоится на их спинах, и приятная жизнь их хозяев, даже тех, кто не имеет рабов, поддерживается их бесконечным тяжелым трудом.

 

«Яви милость рабам своим…»

 

Проведение исследования, посвященного человеческим правам и рабству, в полицейском государстве требует особой изощренности. Въехать в Мавританию непросто, исследователям часто отказывают в визе. Я выдавал себя за зоолога, интересующегося поведением местных гиен и шакалов. С новой карточкой члена Королевского Зоологического общества, набором книг и статей, посвященных шакалам и гиенам, биноклем и потрепанной полевой одеждой зоолога я умудрился получить визу и, благодаря небольшой взятке, попасть из аэропорта в столицу без досмотра. Оказавшись в Мавритании, я встретил помощь очень смелых людей, которые не побоялись рискнуть своими жизнями и свободой, чтобы показать мне рабство изнутри. Я хотел бы рассказать больше об этих замечательных мавританцах и работе по освобождению рабов, которую они ведут, но для их собственной безопасности лучше, если они останутся неназванными.

В Мавритании впервые в своей жизни я работал скрытно. На улицах нельзя фотографировать, видеокамера означает немедленный арест, а полиция – повсюду. Полисмены стоят в столице буквально на каждом углу, любая поездка означает постоянные остановки у полицейских постов, где ваш паспорт и документы проверяют снова и снова. Кроме того, привилегией останавливать вас постоянно пользуются филеры. Я был готов к этому, но тяжелое чувство постоянной слежки, которым заразились мои сотрудники, оказалось неожиданным. Чтобы документировать рабство в Мавритании, я взял с собой маленькие фотоаппарат и видеокамеру. Фотоаппарат умещался у меня в ладони, и я мог делать снимки, держа его практически около кармана брюк, что обеспечило мне много забавных снимков собственного колена. Видеокамеру я носил в специально для этого предназначенной сумке на плече и снимал с бедра, не глядя в объектив, что порой давало мне не менее забавные кадры (на этот раз – моего живота).

Шаг из машины на тротуар может привлечь взгляды людей, которые прогуливаются или работают на улице. Но всегда находился один человек – иногда в униформе, иногда нет, который не спускал с нас глаз и следил за каждым нашим движением. Если мы расстегивали сумку, доставали камеру или открывали блокнот, этот человек начинал подбираться к нам поближе. И если мы быстренько не исчезали в каком‑нибудь доме или не ныряли обратно в машину, то следовал вопрос: «Кто вы? Что вы здесь делаете? Где ваши документы?» Мавритания – полицейское государство, тщательно прячущее грязные секреты рабства.

То, что я обнаружил, было разновидностью рабства, существовавшего сотни лет назад и ныне не практикующегося нигде в мире. Рабство, которое было значимой частью мавританской культуры на протяжении веков, сохранилось здесь в примитивной племенной форме. Африканских рабов, продаваемых в древнем Риме, мавры ловили здесь, в районах, которые ныне стали южной Мавританией, и вывозили на север. На протяжении столетий этот регион страдал отсутствием ресурсов, пригодных к эксплуатации, потому самым долговременным и выгодным ресурсом оказались рабы.

Как видно из обзора, сделанного в главе 1, современное рабство может иметь различные формы. Существует разновидность рабства, которую большинство людей опознают как «подлинное» рабство – поставки рабов через Атлантику в 1650‑1850 годах и рабовладение на американском Юге. Сегодня мы думаем о рабстве XIX века как о примере, иллюстрирующем «старое» рабство. Но для того, чтобы понять рабство в Мавритании, нам надо переместиться существенно глубже во времени, в ветхозаветные времена. Мавританское рабство относится к рабам более гуманно и одновременно оставляет их в состоянии еще пущей беспомощности, это рабство в большей степени – перманентная составляющая культуры, чем элемент политической реальности. В нем тела и жизни рабов, особенно женщин, ценятся выше, чем в остальных формах рабства. Оно настолько глубоко укоренилось в головах и рабов, и хозяев, что практически никакого насилия не требуется для поддержания его существования. Это отсутствие насилия позволяет многим внешним наблюдателям, например французскому и американскому правительствам, отрицать сам факт существования этого рабства. Но о рабстве лучше спросить самих рабов.

Одна двадцатитрехлетняя женщина рассказала представителям правозащитной организации следующее: «Мое имя Темразгин минт М’Барек, я рождена рабыней господина Абдалахи Салема ульд Ведуда, так же как моя мать и бабушка»[56]. Темразгин, жившая как член домохозяйства своего хозяина, «работала день и ночь, выполняя любую работу, которую велел хозяин». Другая освободившаяся рабыня, Фатима минт Сулейман, история которой оживляет в памяти весь ужас рабства прежних времен, рассказывала, что когда она убежала от хозяина, то «оставила трех детей, а теперь я узнала, что один из них умер». Она рассказала, что в доме своего хозяина «не имела права владеть чем бы то ни было и свободно передвигаться, я все время выполняла работу, которую мне приказывали делать. Мой хозяин разделил меня и отца моих детей и не разрешил нам пожениться, он разрушил все мои контакты с миром за пределами дома». Через шесть лет после освобождения, все еще не избавившись от страха, она решилась заявить о себе, потому что хочет соединиться со своими детьми на свободе.

Жизни Темразгин и Фатимы типичны. Белые мавры, контролирующие Мавританию, известные также как арабы‑хасаны, объединены в большие многопоколенные семьи, которые в свою очередь образуют несколько племен. Практически все семьи, принадлежащие к высшим кастам хасанов, владеют рабами на протяжении десятилетий. Каждый отдельный раб – особая собственность мужчины из данной семьи; как собственность раб наследуется и очень редко продается. Семьи рабов обычно живут в доме своего хозяина. Некоторые хозяева – добрые, они относятся к доставшимся им по наследству рабам почти как к собственным детям, другие – жестокие. Харатины, бывшие рабы, освобожденные поколения назад, обычно являются потомками рабынь и белых мавров (поэтому их иногда называют черными маврами). Рабыни готовят еду, стирают, убирают для всей огромной семьи. Рабы‑мужчины выполняют всю работу, которую им велят: в деревнях это обычно уход за скотом и примитивное сельское хозяйство, в городах – практически любая работа, которую только можно вообразить. Рабам за работу не платят, у них нет свободы выбора или передвижения. Но тот факт, что их родители, деды и прадеды жили в том же самом доме и работали на ту же самую семью мавров, часто создает глубокие эмоциональные связи между хозяином и рабом.

В этом заключается парадокс рабства в Мавритании. Многие из рабов думают о себе как о членах семьи хозяина. Равным образом, как правоверные мусульмане, многие из рабов верят, что если Господь поместил их в дом хозяина, то покинуть его – грех. В одном небольшом городке, где я побывал, репортер Дэвид Хечт увидел черного человека и белого мавра, одинаково одетых и идущих рука об руку[57]. Они сказали, что они – хозяин и раб, но в то же время – лучшие друзья. Многие рабы хотели бы покинуть своих хозяев, но не могут, другие могут, но не хотят уходить. В отличие от многих других рабодержателей, большинство хозяев‑мавров чувствуют определенную ответственность перед своими рабами и осознают свои обязательства по отношению к ним, рассматривая и себя, и их как членов одной большой семьи и добрых мусульман. Они говорят о своих рабах, как о детях, нуждающихся в заботе и руководстве, и они ждут от них послушания. Своевольных рабов наказывают, но о старых рабах заботятся, даже после того, как они перестают приносить какую‑либо пользу. Отношения между хозяином и рабом – глубокие, сложные и долгосрочные. Принимая во внимание, что значительная доля населения либо рабы, либо хозяева, отношения между ними принимают все формы, которые только можно вообразить, от дружеской близости до грубой эксплуатации. Без сомнения хозяин, который уважает своих рабов и относится к ним, как к равным, случай очень редкий, но и крайняя жестокость, хотя встречается чаще, все‑таки не распространена повсеместно. Жизненная ситуация большинства рабов находится между этими двумя полюсами. Их жизнь – тяжела, дух и возможности – подавлены, их свободу у них отняли. Они – рабы, но к ним относятся не так одноразово, как к закабаленным проституткам в Таиланде.

Религия помогает одновременно защищать рабов и удерживать их в кабальной зависимости. Коран провозглашает, что только взятые в плен в священной войне могут быть рабами, но после того как они приняли ислам, их следует освободить. Возможно, что предки сегодняшних рабов были взяты в плен именно в такой войне, но сегодня все мавританцы – мусульмане уже на протяжении сотен лет, однако никакого повсеместного освобождения рабов не наблюдается. В то время как Коран ясно высказывается на эту тему, исламские правоведы (называемые улемами) гораздо сдержаннее говорят об этом. На запрет рабства в 1980 году один из улемов отреагировал провозглашением «законности рабства, как фундаментальной особенности ислама». Мнение этих исламских судей имеет вес, поскольку в 1980 году, возможно, в качестве условия финансовой помощи со стороны Саудовской Аравии Мавритания ввела шариат – религиозный закон исламских стран. Многим сегодня известны драконовские меры наказания по шариату: побивание камнями за адюльтер, ампутация рук за воровство, отсечение головы осужденным за убийство. Меньше известны законы, касающиеся рабов. Например, одно из правил гласит, что суровое наказание ожидает того мужчину, который не «ограничивает свои плотские желания», но добавляет «кроме тех, что возникают по отношению к его женам и рабыням, поскольку они подзаконны ему»[58]. Закон, касающийся освобождения рабов, предельно ясен: это целиком прерогатива самого хозяина («ты можешь предоставить рабу свободу, если видишь в нем перспективу»). Та власть, которую шариат дает мусульманам над своими женами и сестрами, распространяется и на рабынь с детьми. Хотя Коран предписывает мужчине «яви милость рабам своим», шариат с момента своего основания используется, чтобы запугивать рабов и напоминать им о своем месте. Так, несколько бывших рабов были наказаны, и один из них, чью руку отрубили за кражу, умер из‑за этого. С другой стороны, мавры, обвиненные в убийстве рабов, не понесли никакого наказания. Чтобы каждый мог видеть происходящее, суд и наказание, согласно шариату, происходят публично, не оставляя никаких сомнений в тех различениях, которые делаются между рабом и хозяином.

Существует также важное различие между рабом и рабыней. В мавританском обществе богатство мужчины традиционно измеряется числом женщин‑рабынь, ему принадлежащих. Хотя рабов продают редко, тем не менее цена мужчины может колебаться от $500 до $700, взрослой женщины от $700 до $10 000, а молодая здоровая девушка может стоить еще больше. Дети рабыни всегда были и до сих пор являются собственностью своего хозяина вопреки закону, запрещающему рабство. Взрослые мужчины‑рабы по закону не могут силой удерживаться своим хозяином, но взрослые женщины, особенно с детьми, редко находят защиту в суде. Хозяева могут удерживать женщину в рабстве силой или они могут просто помешать ей уйти, взяв под полный контроль ее детей. Чтобы воспрепятствовать бегству рабыни, детей часто передают от матери к другим членам семьи хозяина, живущим в других частях страны. Недавно несколько бывших рабынь подали иск на установление опеки над собственными детьми, удерживаемыми их бывшими хозяевами. Рабовладельцы обычно заявляют, что дети рабов – их собственные дети, и мать по сути является их собственной женой. Можно быть уверенным, что судьи и улемы в исламских судах примут подобный аргумент – в конце концов они сами владеют рабами. В любом случае мужчине позволено иметь до четырех жен, поэтому кто может доказать, что женщина‑рабыня не одна из них? Сама женщина может отрицать факт замужества, но правительственные органы регулярно присуждают опеку хозяину, а не матери, что вряд ли является неожиданным результатом для работы правовой системы, в которой свидетельские показания одного мужчины приравниваются к свидетельским показаниям двух женщин и которая обязывает платить компенсацию за жизнь женщины вдвое ниже, чем за жизнь мужчины.