Заглавная страница Избранные статьи Случайная статья Познавательные статьи Новые добавления Обратная связь КАТЕГОРИИ: АрхеологияБиология Генетика География Информатика История Логика Маркетинг Математика Менеджмент Механика Педагогика Религия Социология Технологии Физика Философия Финансы Химия Экология ТОП 10 на сайте Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрацииТехника нижней прямой подачи мяча. Франко-прусская война (причины и последствия) Организация работы процедурного кабинета Смысловое и механическое запоминание, их место и роль в усвоении знаний Коммуникативные барьеры и пути их преодоления Обработка изделий медицинского назначения многократного применения Образцы текста публицистического стиля Четыре типа изменения баланса Задачи с ответами для Всероссийской олимпиады по праву Мы поможем в написании ваших работ! ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?
Влияние общества на человека
Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрации Практические работы по географии для 6 класса Организация работы процедурного кабинета Изменения в неживой природе осенью Уборка процедурного кабинета Сольфеджио. Все правила по сольфеджио Балочные системы. Определение реакций опор и моментов защемления |
Истоки: меж есениным и тютчевым
Николай Михайлович Рубцов, как Твардовский, как Шукшин, как ранее Сергей Есенин, пришел в русскую поэзию из деревни. Но его жизнь сложилась еще драматичнее, чем жизнь многих его собратьев из крестьянской среды. Рубцов позднее вспоминал в стихотворении «Детство»:
Мать умерла. Отец ушел на фронт. Соседка злая Не дает проходу. Я смутно помню Утро похорон И за окошком Скудную природу.
Откуда только – Как из‑под земли! – Взялись в жилье И сумерки, и сырость… Но вот однажды Все переменилось, За мной пришли, Куда‑то повезли.
Я смутно помню Позднюю реку, Огни на ней, И скрип, и плеск парома, И крик «Скорей!», Потом раскаты грома И дождь… Потом Детдом на берегу.
С этих пор и почти до конца короткой жизни он не имел своего пристанища: жил в рабочих и студенческих общежитиях, в коммунальных и чужих квартирах. «После детского дома, так сказать, дом всегда был там, где я работал или учился. До сих пор так», – лаконично, без жалоб, говорит поэт в автобиографии («Коротко о себе»). Хотя Рубцов родился в Архангельской области, на знаменитом архангельском тракте, по которому когда‑то ушел в Москву М. В. Ломоносов, своей настоящей родиной он считал другой северный край, Вологодчину.
За Вологду, землю родную, Я снова стакан подниму! И снова тебя поцелую, И снова отправлюсь во тьму, И вновь будет дождичек литься… Пусть все это длится и длится!
(«Тост»)
Хотя проклинает проезжий Дороги моих побережий, Люблю я деревню Николу, Где кончил начальную школу!
(«Родная деревня») В селе Никольское, где находился детский дом (в стихах Рубцова оно превратилось в деревню Николу), будущий поэт окончил не только начальную, но и школу‑семилетку. Сохранилось его выпускное сочинение на тему, которую уже сто лет «раскрывают» школьники: «Образ Катерины по пьесе А. Островского „Гроза”». Стихи Рубцов начал писать рано. Сначала – под влиянием «крестьянских поэтов» вроде И. Сурикова (его стихи о деревенском детстве, как и драму Островского, тоже читали школьники нескольких поколений). Но позднее, в юности, его ориентиром стал С. Есенин. Поэт часто упоминается в рубцовских стихах. В стихотворении так и названном, «Сергей Есенин», Рубцов говорит о прямой связи собственных творческих принципов с есенинской музой.
Версты все потрясенной земли, Все земные святыни и узы Словно б нервной системой вошли В своенравность есенинской музы!
Это муза не прошлого дня. С ней люблю, негодую и плачу. Много значит она для меня, Если сам я хоть что‑нибудь значу.
Некоторые ранние стихи Н. Рубцова кажутся будто бы написанными «рязанским самородком».
Ветер под окошками, тихий, как мечтание, А за огородами в сумерках полей Крики перепелок, ранних звезд мерцание, Ржание встревоженных молодых коней.
(«Деревенские ночи», 1953) Однако вряд ли Рубцов превратился бы в замечательного поэта, оставшись лишь подражателем горячо любимого автора. Самообразование, упорный труд в плохо подходящих для этого условиях расширяют его кругозор, превращают его в оригинального творца, который опирается на классическую традицию, но ищет свой путь. В поздних стихах Рубцова Есенин включается в контекст поэтов «хороших и разных» – и внешне очень далеких друг от друга. «И, как живые, в наших разговорах / Есенин, Пушкин, Лермонтов, Вийон» («Вечерние стихи»). «Вон Есенин – на ветру! / Блок стоит чуть‑чуть в тумане. / Словно лишний на пиру / Скромно Хлебников шаманит» («Я люблю судьбу свою…»). Особенно важным для Рубцова становится творчество такого, казалось бы, далекого от деревенского детдомовца поэта, как Ф. И. Тютчев. В заметке «О гениальности» Рубцов писал: «Он прожил долгую, такую прекрасную, плодотворную жизнь. Он за 72 года своей жизни написал всего двести стихотворений. И все шедевры. До одного. Шедевры лирические: „Есть в осени первоначальной“, „Зима недаром злится“, „Люблю грозу…“ И еще несколько стихов политического содержания. Стихов очень сильных. У Тютчева даже политического содержания стихи полны смысла, силы мысли, поэтического могущества». У Рубцова есть стихотворение и об этом поэте. Привычно, в духе представлений советской эпохи, противопоставив Тютчева «высшему свету», он все‑таки выделил в его творчестве главное: природность, «нерукотворность» (использовав, между прочим, один из любимых тютчевских глаголов):
А он блистал, как сын природы, Играя взглядом и умом, Блистал, как летом блещут воды, Как месяц блещет над холмом!
(«Приезд Тютчева») Меж Есениным и Тютчевым, с памятью о Пушкине, Лермонтове, символисте А. Блоке и «проклятом поэте» Ф. Вийоне выстраивается художественный мир Николая Рубцова.
ДРАМА: ПЕЧАЛЬ ПОЛЕЙ
Николая Рубцова часто называли певцом деревни. Действительно, северный сельский пейзаж – лес, река, высокое небо, размытая дорога, разрушенная церковь, маленькая деревушка, продуваемая ветром, поливаемая дождем или засыпанная снегом, – является основой его стихотворений, его доминантным хронотопом.
Грустные мысли наводит порывистый ветер, Грустно стоять одному у размытой дороги, Кто‑то в телеге по ельнику едет и едет – Позднее время – спешат запоздалые дроги.
(«У размытой дороги», 1969)
Высокий дуб. Глубокая вода. Спокойные кругом ложатся тени. И тихо так, как будто никогда Природа здесь не знала потрясений!
(«Ночь на родине») Причем в этом пейзаже сквозь приметы современности обычно просвечивает история, события далекого прошлого оказываются на расстоянии вытянутой руки. Поэт хорошо видит не только пространство, но и взглядом пронзает время. Рубцов иногда откликается на современные проблемы, описывает новые советские реалии:
Загородил мою дорогу Грузовика широкий зад. И я подумал: «Слава богу Село не то, что год назад».
Теперь в полях везде машины. И не видать плохих кобыл. И только вечный дух крушины Все так же горек и уныл.
(«Загородил мою дорогу…») Но вот лирический герой другого стихотворения взбегает на холм и мгновенно оказывается в другом времени:
Взбегу на холм и упаду в траву. И древностью повеет вдруг из дола! И вдруг картины грозного раздора Я в этот миг увижу наяву.
Пустынный свет на звездных берегах. И вереницы птиц твоих, Россия, Затмит на миг В крови и в жемчугах Тупой башмак скуластого Батыя…
(«Видения на холме», 1962) Память для Николая Рубцова оказывается не менее важным источником поэтического творчества, чем зрение. «Давно уже в сельской жизни происходят крупные изменения, но до меня все же докатились последние волны старинной русской самобытности, в которой было много прекрасного, поэтического. Все, что было в детстве, я лучше помню, чем то, что было день назад», – признавался поэт («Коротко о себе»). Однако, отталкиваясь от деревенских реалий, от сельского пейзажа, увиденного во всю его историческую глубину («Мать России целой – деревушка, / Может быть, вот этот уголок…» – «Острова свои обогреваем»), Рубцов создает иную, по‑тютчевски обобщенную картину жизни. «Особенно люблю темы родины и скитаний, жизни и смерти, любви и удали», – описывает он наиболее значимые для себя поэтические мотивы («Коротко о себе»). Удаль появляется в его стихах, но как редкое, исключительное свойство, чаще всего в юмористическом освещении. Раннее стихотворение он начинает в духе романтической лирики, изображая бешеную скачку на любовное свидание (экий Печорин!), упоминая и персонажа лермонтовского романа, и имена своих ленинградских друзей поэтов:
Эх, коня да удаль азиата Мне взамен чернильниц и бумаг, – Как под гибким телом Азамата, Подо мною взвился б аргамак! Как разбойник, только без кинжала, Покрестившись лихо на собор, Мимо волн Обводного канала Поскакал бы я во весь опор! Мимо окон Эдика и Глеба. Мимо криков: «Это же – Рубцов!» Не простой, возвышенный, в седле бы Прискакал к тебе, в конце концов!
Однако воображаемый подвиг не восхищает ироническую девушку, встречающую героя насмешкой (за которой, вероятно, скрыто равнодушие к его чувству):
Но, должно быть, просто и без смеха Ты мне скажешь: – Боже упаси! Почему на лошади приехал? Разве мало в городе такси? – И, стыдясь за дикий свой поступок, Словно богом свергнутый с небес, Я отвечу буднично и глупо: – Да, конечно, это не прогресс…
(«Эх, коня да удаль азиата…», 1961) Автор стихотворения тоже посмеивается над героем: об этом говорят и обыгрывание прямого и переносного смысла слова «возвышенный», и намек на падшего ангела, сброшенного Богом на землю. Другие же перечисленные мотивы действительно становятся доминирующими у поэта. Рубцов, как и многие, сочиняет стихи о любви, пишет о жизни и смерти. Особое место в его лирике занимает дорога. Дорожные стихи составляют большой цикл. Образ странника‑скитальца, вырастающий из биографии поэта, объединяет многие другие темы и мотивы. «Топ да топ от кустика до кустика – / Неплохая в жизни полоса. / Пролегла дороженька до Устюга / Через город Тотьму и леса» («Подорожники»). «Размытый путь. Кривые тополя / Я слушал шум – была пора отлета / И вот я встал и вышел за ворота, / Где простирались желтые поля…» («Отплытие») «Как царь любил богатые чертоги, / Так полюбил я древние дороги / И голубые вечности глаза!» («Старые дороги») «Поезд мчался с грохотом и воем, / Поезд мчался с лязганьем и свистом <…> Вот он, глазом огненным сверкая, / Вылетает… Дай дорогу, пеший! / На разъезде где‑то, у сарая, / Подхватил меня, понес меня, как леший!» Лирический герой Рубцова может быть, веселым и грустным, отправляться в путь с удовольствием или по тяжкой необходимости, уходить или возвращаться, идти пешком (чаще всего), ехать на подводе, машине, поезде или пароходе (очень редко в поэзии Рубцова появляются более современные средства передвижения). Но он всегда ощущает движение как необходимость, как судьбу. «Дорога, дорога, / Разлука, разлука. / Знакома до срока / Дорожная мука. <…> Лесная сорока / Одна мне подруга. / Дорога, дорога, / Разлука, разлука» («Дорожная элегия»).
Литературоведы заметили: для рубцовской картины мира характерна не цветовая гамма (здесь он совершенно не похож на Есенина, у него нет ни розового коня, ни голубого пожара), а стихия света. Стихи Рубцова строятся на контрастах света и тьмы, он (и в этом он как раз похож на Тютчева) рисует чаще всего черно‑белое мироздание, которое пытается понять, в котором живет, тоскует и томится человеческая душа.
Когда стою во мгле, Душе покоя нет, – И омуты страшней, И резче дух болотный, Миры глядят с небес, Свой излучая свет, Свой открывая лик, Прекрасный, но холодный.
(«Ночное ощущение») Но та же самая мировая бездна не только страшит, но и вносит в душу покой, примиряет, утешает:
Светлый покой Опустился с небес И посетил мою душу! Светлый покой, Простираясь окрест, Воды объемлет и сушу… О, этот светлый Покой‑чародей! Очарованием смелым Сделай меж белых Своих лебедей Черного лебедя – белым!
(«На озере») В одном важном отношении рубцовская картина мира отличается от тютчевского оригинала. Ф. И. Тютчев писал политические «славянофильские» стихи, четко отделяя их от основного лирического творчества. У Николая Рубцова черно‑белая картина мира имеет отчетливый национальный колорит. Его мир – это Россия, Русь, прежде всего любимый северный край, который становится метонимией мироздания (здесь он опять делает шаг от Тютчева к Есенину). «Широко по Руси» свершают свой путь журавли («Журавли»). Русскими у Рубцова оказываются огонек, старая береза, развалины собора, московский Кремль. «Привет, Россия, родина моя!» – обращается он в одном стихотворении («Привет Россия…»). «О, Русь – великий звездочет!» – восклицает в другом («Душа хранит»). В «Видениях на холме» (1962) обращение перерастает в очередное признание в любви и молитву (последняя строчка из этой строфы выбита на надгробном памятнике поэту):
Россия, Русь – куда я ни взгляну… За все твои страдания и битвы Люблю твою, Россия, старину, Твои леса, погосты и молитвы, Люблю твои избушки и цветы, И небеса, горящие от зноя, И шепот ив у о мутной воды, Люблю навек, до вечного покоя… Россия, Русь! Храни себя, храни!
И первый русский поэт становится у Рубцова зеркалом России, тоже сопоставляется с ней.
Словно зеркало русской стихии, Отстояв назначенье свое, Отразил он всю душу России! И погиб, отражая ее…
(«О Пушкине») Несмотря на обилие восклицательных знаков, основной тон лирики Николая Рубцова – тон грусти, печали, уныния. Рубцов, вероятно, самый элегический поэт в русской поэзии XX века. Элегическая интонация и напевность определяют его художественный мир, придают особый колорит темам и мотивам. Определения грустный, печальный много раз повторяются в стихах Рубцова, превращают их в задумчивую, меланхолическую мелодию (не случайно позднее многие стихи превратились в песни).
Печальная Вологда дремлет На темной печальной земле, И люди окраины древней Тревожно проходят во мгле. <…> И сдержанный говор печален На темном печальном крыльце. Все было веселым вначале, Все стало печальным в конце.
На темном разъезде разлуки И в темном прощальном авто Я слышу печальные звуки, Которых не слышит никто…
(«Прощальное», 1966) Как у многих настоящих поэтов, у Николая Рубцова тема смерти приобретала личный характер. Подобно Есенину, Высоцкому, он не раз писал о предчувствии собственной трагической судьбы. В одном из его последних произведений образ воображаемой удалой скачки по Ленинграду сменяется символическим путем к гибели:
Мы сваливать не вправе Вину свою на жизнь. Кто едет, тот и правит, Поехал, так держись! Я повода оставил. Смотрю другим вослед. Сам ехал бы и правил, Да мне дороги нет…
(«Мы сваливать не вправе…», 1970) Но главным стихотворением поэта стало другое, «Тихая моя родина», где мотивы детства, странствий, возвращения в родные места, смерти, любви и памяти, России слились и переплавились в прозрачную, светлую, тихую – пушкинскую – грусть.
Тихая моя родина! Ивы, река, соловьи… Мать моя здесь похоронена В детские годы мои.
– Где же погост? Вы не видели? Сам я найти не могу. – Тихо ответили жители: – Это на том берегу.
Тихо ответили жители, Тихо проехал обоз. Купол церковной обители Яркой травою зарос.
Там, где я плавал за рыбами, Сено гребут в сеновал: Между речными изгибами Вырыли люди канал.
Тина теперь и болотина Там, где купаться любил… Тихая моя родина, Я ничего не забыл.
Новый забор перед школою, Тот же зеленый простор. Словно ворона веселая, Сяду опять на забор!
Школа моя деревянная!.. Время придет уезжать – Речка за мною туманная Будет бежать и бежать.
С каждой избою и тучею, С громом, готовым упасть, Чувствую самую жгучую, Самую смертную связь.
(«Тихая моя родина…», 1965)
Владимир Семенович ВЫСОЦКИЙ (1938–1980)
|
|||||||||
Последнее изменение этой страницы: 2021-01-14; просмотров: 113; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы! infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 3.144.97.189 (0.088 с.) |