III: Дерек Бейли/Руины/Аристократы

 

 

В 1997-м в Royal Festival Hall Дерек Бейли сыграл вместе с японским дуэтом Ruins. Я отчетливо помню момент, когда семидесятилетний гений потерял концентрацию и влетел в заднюю стену сцены, в результате чего его гитара издала резонирующий звон. Придя в себя, он, кажется, понял, что произошло, а потом шутливо заехал инструментом в стену еще раз. Я засмеялся. И надо сказать, что несмотря на огромный спектр эмоций, которые я уже получал к тому моменту от музыки Бейли, я не ожидал, что он еще и заставит меня смеяться. Но если великая музыка и имеет что-то общее с великой комедией, так это способность удивлять, раскрепощать и порождать счастливый, не обязательно злой или циничный, смех. Я позже узнал, что Бейли играл в оркестровой яме для комедийного шоу Моркама и Уайза, когда они ездили в туры по театрам до успеха на телевидении, который пришел к ним в шестидесятые-семидесятые. Случайно стукнуть гитару о стену, а потом сделать это еще раз специально в духе некоего клоунского любопытства выглядит очень похоже на классические ходы Эрика Моркама.

Есть отличный документальный фильм о стендап-комедии, который сейчас завоевывает награды на международных кинофестивалях. Аристократы, созданный Полом Провензой и Пенном Джилетом, показывает шестьдесят или около того стендап-комиков, рассказывающих одну и ту же классическую затянутую историю, широко известную в кругу комиков, но редко показываемую публике. Я раньше не разделял идею, что стендап, наравне с джазом и комиксами, стал одной из главных форм искусства Америки двадцатого века. Это смахивает на несколько ограниченное наблюдение. Но Аристократы начали менять мое мнение. Где-то в середине фильма, когда один из комиков рассказывает о том, как отец в этой истории несколько раз защемляет свой пенис ящиком комода, кто-то озвучивает мысль о том, как стендап походит на джаз. Разные вариации, которые создали комики из шутки про аристократов, показывают нам, что стендап на самом деле “про певца, а не про песню”. Так же, как вариация “My Favorite Things” Джона Колтрейна отличается от версии Джули Энрюс, так и шутка про аристократов Джорджа Карлина, рассказанная с замученностью, которая выдает, что ему приходится рассказывать обо всех этих ужасных событиях не по своей воле, разительно отличается от версии Билли Коннолли, которая подана с присущим ему заразительным смакованием.

Карлин, который в пятидесятые был обычным комиком, выступающим в Catskills, стал радикалом в шестидесятые, а потом превратился в пожилой голос американского стендапа, мудро проводит грань между “шоком”, термином с уничижительным оттенком, и “удивлением”, у которого нет очевидных моральных граней. Несмотря на то, что бесконечные вариации в разных версиях шутки про аристократов в основном включают различные уровни грязных или сексуальных символов, то, что действительно заставляет нас смеяться, — это удовлетворение от удивления тому, что какие-то вещи оказались неожиданными и неправильными и что обычный порядок вещей оказался перевернут. Удивление — причина, по которой смеется годовалый ребенок, если ты положишь ботинок себе на голову. Ботинки для ног, а не для головы. Даже у ребенка есть понимание несоответствующего поведения. Хорошо выглядящие семьи не должны зажимать свои гениталии ящиками комода на сцене во имя развлечения. А гитары не должны ударяться пожилыми музыкантами о стены два раза подряд. Но как же прекрасно не знать, что будет дальше. Иногда музыка Дерека Бейли заставляет меня чувствовать себя ребенком на американских горках. А Карлин, подобно какому-то шаману-клоуну коренных народов Америки, делает так, что необходимость ломать ожидание и постоянно удивлять выглядит как священная обязанность артиста.

Мне кажется, что есть два совершенно разных подхода к стендапу, и, как и в любом другом искусстве, у каждого есть свои сильные стороны. В коммерческих британских комедийных сетях вроде Jongleurs и The Comedy Store выступающие рассказывают тебе об их жизни, о вещах, которые все время происходят с вами, и вы можете почувствовать себя спокойнее после этого. Но пойдите еще куда-то кроме обычных площадок, и вы сможете увидеть, как комики рассказывают о чем-то, что никогда не произошло бы с вами. В своей книге “Импровизация” Дерек Бейли занимает позицию в оппозиции всему понятию сочинения музыки. Но в обществе есть потребность как на песни, которые мы все можем петь, так и на шутки о том, что автобусы всегда опаздывают, а женщины так отличаются от мужчин, а собаки отличаются от котов. И только самый сумасшедший подписчик Wire станет отрицать потенциал всеобъемлющего утилитарного искусства. Просто так получается, что обычно такое всеобъемлющее утилитарное искусство оказывается немного дерьмом. Когда миллионы начали трястись за свои жизни после смерти Принцессы Дианы, все, что они получили, — это слегка переделанную песню Элтона Джона.

Великое искусство, будь оно хоть кропотливо выточено, хоть спонтанно создано, обычно несет в себе тот фактор удивления, который Карлин описывает, а Бейли воплощает. Дерек Бейли достаточно смел, чтобы отказаться от блеска в своей работы так же, как Джордж Карлин не рассказывает шутки так, как будто они должны быть смешными. Оба заставляют нас работать, в результате чего мы получаем в награду то самое удивление. Но прорыв для меня в тот момент, когда я увидел, как Бейли ударил гитару в стену RFH, был в том, что я понял, что меня можно заставить засмеяться против моей воли, в атмосфере серьезности, в храме культуры, совершенно по-детски удивив меня. Дерек Бейли, казалось, дал мне разрешение смеяться.

 

“Прозрения”, комедийный выпуск

журнала Wire, июнь 2005