Машина, которая умеет думать

Не так давно в Ленинграде на съезде врачей была продемонстрирована больная. Вернее, бывшая больная. Сейчас таких больных уже довольно много, но эта была одна из первых. На трибуну вышла девятилетняя девочка. Она сняла платье, и все увидели у неё на груди дугообразный рубец. Этой девочке была сделана операция на сердце.

Сама по себе эта операция была очень сложной. Нужно было зашить отверстие в перегородке между желудочками– у девочки был врождённый порок сердца. Операция была выполнена безукоризненно. Но не она привлекла внимание врачей.

Зрителей интересовало другое. Каким образом хирургу удалось поставить диагноз?

Откуда он узнал, что у этой больной в перегородке сердца есть дефект?

Дело в том, что определить эту болезнь у живого человека трудно. Её можно лишь заподозрить благодаря особому, слитному шуму, который выслушивается в сердце у больного. Но поставить диагноз наверняка – задача чрезвычайно сложная. Тут даже самые хитроумные аппараты могут ошибиться.

Между тем хирургу нужен точный диагноз. Для него это очень важно. Он не имеет права вскрывать сердце наугад.

И вот оказалось, что диагноз порока межжелудочковой перегородки поставила машина.

Вы, может быть, думаете, что речь идёт о новом диагностическом приборе, о каком‑нибудь сверхрентгене, который проникает в самые потаённые уголки человеческого тела и распознаёт любые, самые загадочные болезни? Нет, таких аппаратов не бывает.

А главное, ни один аппарат до сих пор не мог заменить врачу голову. Аппарат мог заменить ему глаза или уши, мог заглянуть туда, куда не может заглянуть человек. Но думать за человека аппарат не мог.

Машина, о которой идёт речь, делала именно это: она думала. Машина соображала, вспоминала, прикидывала, взвесила все «за» и «против» и, наконец, приняла решение. Свой ответ она сообщила врачу.

Ещё недавно всё это могло показаться фантастикой. Теперь такая машина существует. Правда, она немного покрупнее обычных медицинских приборов.

По внешнему виду диагностическая машина напоминает громадный шкаф. Этот шкаф занимает две комнаты. Входишь– перед тобой сплошная стена поблёскивающих серебристых панелей с циферблатами, кнопками и цветными индикаторными лампочками.

Не стану вам объяснять, как устроена быстродействующая элетронно‑счётная машина (БЭСМ). Это очень долго рассказывать, к тому же электроника – не моя специальность. Впрочем, нам сейчас важно понять не устройство, а принцип действия. Важно знать, в чём суть этой машины.

БЭСМ подражает человеку. Как и человек, она решает задачу. Какая это задача, я уже говорил. Дано условие – признаки болезни. Требуется найти диагноз.

Представьте себе, что у вас вышел из строя телевизор. Позвали техника; техник поковырялся в приёмнике, нашёл поломку, исправил её, потом всё поставил на место.

С человеком, когда он болен, дело обстоит сложнее. Разобрать его на части, как телевизор, нельзя. И всё‑таки каждая болезнь проявляет себя какими‑нибудь внешними признаками, и по этим признакам можно догадаться, в чём дело.

Когда у человека скарлатина, на лбу у него не написано как называется его болезнь. Но у него болит горло, повышена температура, язык малиновый с белыми крапинками, а на теле видна сыпь. Эти «симптомы», то есть признаки, говорят врачу о том, что перед ним именно скарлатина, а не какая‑нибудь другая болезнь. По ним он ставит диагноз.

Однако боль в горле бывает не только при скарлатине. При ангине, например, тоже больно глотать. И жар бывает не только при скарлатине. Вообще одинаковые симптомы часто свойственны далеко не одинаковым болезням. Вот, скажем, головная боль. Она бывает и при гриппе, и при воспалении лёгких, и от ушиба, и после бессонной ночи – словом, в самых разнообразных случаях.

Разобраться помогает опыт врача. Врач учитывает не один признак, а все сразу, он умеет отыскивать и такие признаки, которые не бросаются в глаза, а главное, врач видит много больных и может сравнивать их между собой.

Есть такая игра: картинка разрезана на квадратики, и эти квадратики наклеены на кубики. Нужно из кубиков снова сложить картинку. Вот так же, как кубики складываются в картинку, так из отдельных симптомов складывается картина определённой болезни. Из головной боли, боли в горле, сыпи, повышенной температуры, анализов крови и т. д. складывается скарлатина.

Задача сводится к тому, чтобы, во‑первых, иметь под рукой полный набор кубиков, а во‑вторых, составить их так, чтобы вышла картинка.

Иначе говоря, надо собрать побольше симптомов, а потом «сложить» из них диагноз.

Конечно, в голове у врача всё это получается гораздо быстрее, чем я это рассказываю. Но, в общем, мысль его работает именно так.

Врач изучает больного, исследует его всевозможными способами, постепенно набирается всё больше и больше симптомов: тут и жалобы больного, и цвет лица, и пульс, и хрипы в лёгких, и шумы в сердце, и результаты рентгена, и многое другое. Чем больше симптомов, тем точнее и надёжнее диагноз.

Но, положим, поставить диагноз гриппа или скарлатины нетрудно.

Иногда болезнь можно определить даже по одному признаку. А если у больного какое‑нибудь редкое, сложное и неясное заболевание? Если у него, как у той девочки, врождённый порок сердца?

Существует не менее четырёх десятков врождённых пороков сердца.

Это болезни, похожие друг на друга и всё‑таки разные. И лечение в каждом случае своё. Оперировать? Не оперировать? Ждать? Ответить можно, только если знаешь точный

[3]

 

диагноз. Всё будущее больного зависит от этого диагноза, а иногда от него зависит и жизнь.

Главное – не спутать один порок с другим. И вот начинается долгое обследование. Больного осматривают десятки специалистов. Ему делают множество анализов. Накапливается огромный материал – сотни различных симптомов.

Разобраться в них – это всё равно что выкладывать картинку из тысячи кубиков. Сколько же времени уйдёт на то, чтобы выбрать из кучи нужный кубик и отыскать для него подходящее место?

А ведь больной долго ждать не может. Да к тому же у вас в клинике не один такой больной, а десять, двадцать, сто!

Вот тут и приходит на помощь машина. Чтобы мысленно перебрать все симптомы и все сочетания, выбрать самое подходящее и остановиться на определённом диагнозе, для этого врачу понадобились бы, наверное, долгие месяцы. Машина делает это за полчаса.

Представьте себе толстенную книгу в девятьсот страниц– телефонный справочник – и представьте человека, который помнит её всю наизусть. Вот такой памятью обладает машина. В ней всё записано – все симптомы и все диагнозы.

Теперь представьте, что этот удивительный человек за какие‑нибудь полчаса может мысленно пробежать глазами всю эту книгу и найти нужный ответ. Такой скоростью обладает машина.

Ясно, что с этой машиной можно делать чудеса. Все машины и приборы, когда‑либо изобретённые человеком, в огромной степени увеличивали его силы и способности. Паровой молот придал ему силу великана: человек начал забивать в землю громадные сваи. Двигатель внутреннего сгорания позволил человеку обогнать самую быструю лошадь. Микроскоп обострил его зрение настолько, что человек увидел невидимое. А электронно‑вычислительная машина одарила его неслыханной, нечеловеческой памятью и сообразительностью.

Означает ли это, что машина умнее человека?

Кто из них лучше знает медицину: врач с его скудной

памятью, с его маленьким человеческим мозгом, для которого хватает места в черепной коробке, или громадная, сверкающая панелями и мигающая разноцветными лампами, не знающая сомнений и колебаний машина, чей электронный мозг едва умещается в двух комнатах?

Был такой случай. У одного человека ночью разболелся живот, и к нему по телефону вызвали знаменитого профессора. Но сын больного, студент медицинского института, потрогал живот и сам поставил отцу диагноз: он сказал, что у него аппендицит.

Приехал профессор. Он начал обстоятельно расспрашивать больного. Потом долго щупал его. Потом долго думал. И наконец сказал: «По‑моему, у вас аппендицит».

Больной удивился. Он спросил: как же это так? Для того чтобы определить болезнь, старому и опытному профессору пришлось потратить целый час. А студент решил эту задачу за одну минуту.

Профессор улыбнулся и ответил:

«Видите ли, друг мой, ваш сын ещё только учится и пока ничего, кроме этой болезни, не знает. Для него все болезни одинаковы, вот он и назвал её. И случайно попал в точку. Тем более, что аппендицит – очень частая, распространённая болезнь, так что угадать нетрудно. Я же, осматривая вас, мысленно перебрал огромное количество болезней. Я не пытался угадывать: я рассуждал. Я думал о разных болезнях, и мне нужно было убедиться, что ни одной из них у вас нет. Мне пришлось хорошенько подумать. Зато теперь я так уверен в своём диагнозе, что готов дать голову на отсечение, что у вас именно аппендицит, а не что‑нибудь другое».

В этой истории, как мне кажется, можно найти ответ на наши вопросы. На кого из двух похожа машина: на этого студента или на этого профессора? И на того и на другого сразу. Машина поступает так, как поступил профессор: она перебирает все болезни и выбирает самую подходящую. Но скорость, с которой машина выдаёт ответ, такая же, как у студента. Машина «знает» не больше, чем профессор. В том‑то и дело, что прежде чем заложить

в машину все сведения, все симптомы болезней и все диагнозы, опросили всех профессоров. Узнали всё, что они знают, и всё это записали в машину при помощи особого кода. Вот откуда появилась машина‑всезнайка. Так что преимущество машины не в том, что она «знает» больше, чем знают люди. Её преимущество в том, что благодаря электронике она может почти мгновенно переворошить огромные кладовые своей памяти и быстро отыскать нужный ответ.

 

 

Глава 17

ЛЕГЕНДА О СОЛЯНОЙ КУКЛЕ

Итак, вы видите, что спор человека и техники не закончен. Но им и не нужно спорить. Каждому понятно, что современная медицина немыслима без техники, без диагностических приборов и тонких анализов. Не надо только думать, что приборы могут заменить живого человека.

Есть такая старинная притча, она возникла в Индии много веков назад. Притча о кукле, высеченной из куска каменной соли.

Соляная кукла шла по дороге и пришла к берегу моря. Она никогда не видела моря и удивилась. Она спросила:

«Что это такое?»

Море ей ответило:

«Подойди поближе и узнаешь».

Соляная кукла приблизилась, но вид воды пугал её. Она окунула в море палец, а когда вынула, то увидела, что пальца нет: он растаял.

«Что это? – закричала кукла. – Ты отняло у меня палец!»

«Но зато ты начинаешь понимать», – был ответ.

Кукла входила всё дальше в воду, волны смывали с неё кристаллики соли, и кукле казалось, что вот сейчас она

наконец поймёт, что такое море. И когда море растворило её всю целиком, кукла сказала:

«Я понимаю. Море – это я!»

Должно быть, эта легенда покажется вам странной. Между тем в ней заключён большой смысл. Чтобы узнать, что такое море, кукла отдала сначала палец, а потом и всю себя. Чтобы постигнуть истину, она пожертвовала собой.

Чтобы по‑настоящему делать своё дело, надо слиться с ним. Надо отдать ему самого себя. Потому что истинное призвание – это такая вещь, за которую можно и нужно заплатить самой дорогой ценой.

Врач постигает сущность болезней благодаря своим знаниям. Он вооружён медицинской наукой, без неё ему не ступить ни шагу. «Человек может столько, сколько он знает». Эту фразу великого английского философа Фрэнсиса Бэкона можно с полным правом отнести к медицине.

И всё же одного знания, одной науки врачу недостаточно. Наука сама по себе не может помочь ему постигнуть душу больного: это достигается не эрудицией, а другими качествами – талантом и добротой. Электронная машина может запомнить больше, чем врач. Но она не способна к состраданию.

Врач умеет сделать то, чего не в состоянии сделать никакая машина: он может мысленно поставить себя на место своего больного. Он не только поймёт причину его страданий, он ощутит их как бы в самом себе.

И вот почему мы находим так много общего между врачами разных эпох. Наука развивалась, каждая эпоха добавляла к ней что‑нибудь своё, горизонт знаний ширился, медицина шагала вперёд. Но великий человеческий дар врача– дар сочувствия и понимания – был одинаково свойствен и античному врачевателю в древнегреческом хитоне, и одетому в пышную мантию медику средневековья, и врачу прошлого века, и нашему современнику – человеку в белом халате, который так хорошо вам знаком.

 

 

Глава 18 ВТОРОЕ ДЫХАНИЕ

А что же с нашим пациентом – Мишей Барановым? Мы оставили его в самый трудный, критический момент его жизни, в палате для тяжелобольных, где, сидя перед кислородным баллоном, он дожидался решения своей судьбы – ждал, что скажут учёные медики, члены консилиума.

Врач из Древней Греции предложил лечить больного диетой.

Средневековый медик настаивал на кровопускании.

Врач XIX века назначил порошки из наперстянки.

Все три совета мы приняли к сведению.

И вы помните, что мы остановились на заключении третьего консультанта: у больного порок сердца.

Это значит, что клапан плохо закрывает отверстие между левым предсердием и левым желудочком. Клапан – две нежные створки – изуродован болезнью и болтается кое‑как.

Само отверстие сужено: вокруг него образовались болезненные наросты. Поэтому кровь из предсердия с трудом просачивается в желудочек. Последствия этого плачевны, и мы уже знаем, каковы они: сердце не успевает перекачивать кровь. Кровообращение нарушено. Больной задыхается.

И тут напрашивается простой вопрос. Вопрос очень серьёзный, потому что речь идёт о смысле лечения.

Если клапан сердца безнадёжно испорчен, если нарушена вся анатомия сердца, то какой смысл пичкать больного лекарствами. Ведь новый клапан у него не отрастёт.

Зачем ему диета, к чему порошки, уколы? Какой толк во всём этом лечении? Лечи не лечи – порок сердца каким был, таким и останется.

Когда в машине что‑нибудь сломалось, смазка не поможет. Сломанную деталь нужно заменить – вот единственный выход.

И выходит, что нам незачем тратить время на бесплодные попытки исправить то, чего всё равно не исправишь. Оставим эту канитель медикам прошлого: у них ведь ничего не было, кроме порошков и добрых пожеланий. Мы, врачи XX века, знаем другое средство.

Мы пошлём Мишу к сердечному хирургу!

Хирург вскроет сердце. Отверстие между предсердием и желудочком будет расширено. А на место искалеченных створок негодного клапана он пришьёт другие, искусственные. С этим протезом сердце будет работать не хуже настоящего.

Он даже может заменить целиком всё сердце – пересадить новое, здоровое. Такие операции уже предпринимаются в наше время. И вы, конечно, о них слыхали.

Соблазнительная перспектива, не правда ли? Одним ударом разрубить гордиев узел.

Позвольте мне, прежде чем дать окончательный ответ, рассказать вам об одном случае, который произошёл в университетской клинике города Вены около сорока лет назад. Случай этот хорошо известен врачам.

Однажды какой‑то человек был сбит автомобилем на уличном перекрёстке напротив клиники. Он умер тут же на улице, и тело его было перенесено в морг.

В это время в морге находился ещё один труп. Накануне скончался больной, лечившийся в клинике: он много лет страдал тяжёлой болезнью сердца. «Больной» и «здоровый»– оба теперь оказались рядом.

Над входом в прозекторскую красовалась латинская надпись: «Здесь смерть помогает жизни». Что и говорить, вскрытие трупа – невесёлая процедура. Однако она необходима. Чем лучше врачи будут разбираться в болезнях, тем лучше они будут лечить живых людей. Чем лучше они будут знать причины смерти, тем вернее будут бороться с ней. Вот что, собственно, означало изречение на воротах морга.

Прозектор рассек грудную клетку и вынул сердце. Диагноз, поставленный при жизни больного, был правилен: у него оказался порок сердечных клапанов.

Затем все перешли ко второму столу. Там лежало тело прохожего. По странному совпадению у него тоже был найден порок сердца. Прозектор давал объяснения, врачи, обступив секционный стол, наперебой задавали вопросы. Между тем служитель, который раскладывал органы на лотках, случайно перепутал сердца. И тогда произошла удивительная вещь: никто не мог понять, какое сердце принадлежало больничному пациенту, а какое – уличному прохожему.

Оба сердца были одинаковы!

Оба сердца были с изъяном. Этот изъян говорил о том, что оба человека перенесли когда‑то тяжёлую болезнь – ревматическое воспаление клапанов. Но один продолжал болеть и в конце концов погиб от полного расстройства кровообращения. А другой больной вовсе не был больным. Быть может, он и не знал, что у него порок сердца. Это был здоровый человек, который спешил на работу. Он перебежал через дорогу, и тут его сбила машина. Если бы он был болен, он не смог бы бежать.

Одно сердце было вконец измучено болезнью и отказало. А другое продолжало исправно служить своему хозяину, работая как ни в чём не бывало. На вид же они ничем не отличались друг от друга.

Оказывается, порок сердца сам по себе ещё не решает дела.

Этот случай многих заставил призадуматься. Ведь он наглядно показал, что анатомический недостаток, даже такой серьёзный, как повреждение сердечных клапанов, отнюдь не означает, что человек обречён до конца жизни быть инвалидом. Можно иметь этот недостаток и быть краснощёким здоровяком.

Так было, например, с одним спортсменом, который поставил мировой рекорд в беге на дальнюю дистанцию. А на медицинском осмотре, к удивлению врачей, у него был обнаружен порок клапанов аорты.

Всё дело в том, что порок у него был компенсирован.

Вот тут‑то и становится ясной разница между больным человеком и неисправной машиной, между организмом и

механизмом. Сломанную деталь надо заменить, иначе механизм не будет работать. Человек – другое дело. Увечье можно компенсировать, то есть возместить за счёт внутренних резервов организма.

Сердце не может избавиться от порока. Новые створки не отрастут, как не может вырасти палец на месте отрубленного. Но при пороке сердце сильнее сокращается, энергичней работает – и этим преодолевает свой недостаток. Кровообращение выравнивается. Человек опять здоров.

Так было и у прохожего, случайно погибшего на венской улице. Так было у бегуна, который поставил рекорд.

Многие знают, что у спортсменов существует «второе дыхание». На последнем круге, когда все силы, кажется, уже исчерпаны, неожиданно появляется это спасительное второе дыхание, – человек ощущает новый прилив энергии и приходит к финишу с победой. Оказывается, организм ещё не израсходовал все свои запасы.

Эти запасы подчас изумительны. Природа наделила человека почти фантастической способностью компенсации.

Альпинист, поднявшийся на высоту нескольких тысяч метров, должен был бы задыхаться в разрежённом воздухе горных вершин. Этого не происходит, так как в крови становится больше красных кровяных шариков. Их в спешном порядке вырабатывает костный мозг. Недостаток кислорода в воздухе с лихвой восполняется избытком гемоглобина – вещества, которое содержится в шариках и усваивает кислород.

У людей, перенесших тяжёлую болезнь или увечье, наблюдаются поразительные явления. Можно жить с одним лёгким, можно лишиться желудка или большей части кишечника и остаться при этом практически здоровым человеком. Одной трети почечной ткани достаточно, чтобы выполнять работу обеих почек.

В возрасте 46 лет гениальный учёный Луи Пастер перенёс кровоизлияние в мозг. Он едва не погиб, у него наступил паралич левой руки и левой ноги, но в конце концов он поправился. Больше того, он совершил после этого самые великие свои открытия: создал вакцину против сибирской

язвы, изобрёл прививки против бешенства. А когда он умер, то оказалось, что огромная часть мозга у него была разрушена.

Русский революционер Николай Морозов двадцать пять лет своей жизни просидел в крепости. В полутёмной камере Алексеевского равелина, где стены блестели от влаги и пол к утру покрывался плесенью, он заболел туберкулёзом лёгких. У него началось кровохарканье, он лежал на соломенном тюфяке, сотрясаясь от кашля. Тюремный врач доложил начальству, что узнику осталось жить три дня. Морозов, однако, выжил. Спустя много лет у него были найдены при просвечивании грубые рубцы в лёгких. После этого он стал знаменитым учёным, совершил несколько авиационных перелётов, побывал на войне, изъездил всю Россию, написал кучу книг и умер в возрасте 92 лет.

Разговор о компенсации я завёл неспроста. Ведь этот разговор позволяет нам ответить на вопрос, который был поставлен в начале этой главы.

Стоит ли лечить больного, у которого имеется непоправимый анатомический изъян – порок сердца?

Конечно, стоит.

Потому что лечение восстанавливает компенсацию.

И вы сейчас увидите, как это происходит.

 

 

Глава 19 ЗОЛОТОЕ СЕМЕЧКО

Умеете ли вы кипятить шприцы? Знаете ли вы, как надо вскрыть ампулу? Сможете ли вы сделать укол?

Всё это – не праздные вопросы для того, кто хочет посвятить себя медицине. Потому что медицина начинается с простейших манипуляций, с умения работать руками. Без

этого умения все наши разговоры и рассуждения останутся праздной болтовнёй.

Спешит, торопится по коридору ясноглазая медицинская сестра, вся в белом, в руках у неё блестящий лоток, покрытый марлей, а под марлей катается стеклянный цилиндр с серебряным поршнем. Сестра присаживается на край кровати, перетягивает руку мальчика повыше локтя жгутом; мгновение – хрустальная жидкость уже уходит из шприца в вену. Сестра – поистине виртуоз.

День за днём – укол за уколом. Позвольте, а где же наперстянка?

Или мы решили вовсе пренебречь советами консультантов, махнуть рукой на тысячелетний опыт медицины и лечить больного по‑своему, на собственный страх и риск?

О нет. Я не забыл их наставлений. Я назначил больному диету, богатую калием, ту самую, которую древние греки выработали на опыте двадцать с лишним веков назад, хотя они ничего не знали о химическом составе пищи. Не позабыл я и о рекомендациях почтенного магистра. А вот что касается наперстянки, то тут требуются некоторые разъяснения.

Лекарство это было и остаётся величайшим приобретением человечества. Но за сто лет, прошедших со времени, когда жил консультант № 3, наука тоже не стояла на месте. С порошком наперстянки повторилась история, которая когда‑то произошла с настоем из двадцати трав.

Вы помните, что когда Уизеринг начал проверять все эти травы, то оказалось, что только одна из них по‑настоящему помогает больным. Когда учёные стали изучать вещества, входящие в состав наперстянки, они установили, что только два или три из них оказывают действие на сердце. В них‑то и скрыта вся мощь этой травки.

Кстати выяснилось, что эти вещества (они называются сердечными гликозидами) содержатся не только в листьях наперстянки. Их обнаружили в листьях олеандра, в конопле, даже в обыкновенном майском ландыше.

Между прочим, ландыш с давних пор применялся в русской народной медицине. Теперь стало понятно, почему он помогал.

Но есть ещё одно растение, которое можно назвать королём сердечных лекарств. В дебрях Центральной Африки растёт осыпанная цветами тропическая лиана – строфант.

Ещё первые путешественники узнали, что местные племена приготовляют из семян строфанта красноватую маслянистую массу. Этим снадобьем африканские воины смазывали наконечники стрел. Куда бы ни попала стрела – в грудь или в ногу, – наступает мгновенная смерть. Смерть от паралича сердца.

Химики обнаружили в семенах строфанта гликозид, небывалый по силе действия. За границей он называется уабаин, а у нас – строфантин. Запомните это слово! Строфантин – лекарство, которому нет цены.

Не следует удивляться тому, что яд оказался целебным средством. Так бывало в медицине не раз. То, что в больших дозах убивает, в малой дозе вылечивает. Недаром слово «фармакон», от которого происходят наши слова «фармацевт» и «фармакология», по‑гречески значит одновременно «яд» и «лекарство». Да и русское слово «зелье» в старину означало и отраву и средство для лечения.

Строфантин – это не порошок. Это прозрачная жидкость, и вводят её шприцем прямо в вену. Укол за уколом – день за днём. Вот уже две недели, как Миша Баранов лечится в больнице. Каждый день к нему приходит сестра с лотком, накрытым марлей, и он уже научился различать среди смутных звуков коридора её стремительные шаги.

 

 

Глава 2 CТО ДНЕЙ

Болезнь не исчезает сразу. Она отступает постепенно.

В маленькой палате с застеклённой дверью, куда, помните, один за другим входили участники необыкновенного

консилиума, – тишина. Светит солнце. Больной лежит на двух подушках и разглядывает «Огонёк».

Хорошо уже то, что лежит, а не сидит, как бывало. Баллон с кислородом унесли: он больше не нужен. Одышка – этот самый мучительный симптом недостаточности кровообращения – прекратилась.

А куда делось пресловутое «лицо Корвизара» – трагическая маска болезни, с её багровыми розами злого румянца и синими, точно слива, губами? Больной побледнел, он выглядит похудевшим. Что ж, и это неплохой признак.

Вообще почтенные консультанты, если бы они ещё раз посетили Мишу, остались бы нами довольны. Вероятно, они были бы немало удивлены всеми этими переменами. Пульс стал реже, тоны сердца – звучнее. Печень уменьшилась, и эллинский лекарь, который так хорошо умел ощупывать брюшные органы, похвалил бы нас за то, что мы так быстро ликвидировали застой крови.

Да и магистр, при всей его суровости, удостоил бы нас, пожалуй, своей похвалой. Даже он вынужден был бы признать, что и мы кое‑что понимаем в болезнях. Где отёки на ногах? Их нет.

В маленькой палате появился новый гость – человек в гимнастической форме. Это инструктор лечебной физкультуры. Начинается однообразное махание руками: вдох‑выдох. Пора понемногу тренировать оживающее сердце.

Тут, между прочим, возникает один вопрос.

Сам по себе порок сердца не так уж страшен. Важно, чтобы он был компенсирован, и тогда человек останется здоров. Но отчего нарушается компенсация?

Отчего прохожий, о котором я вам рассказывал, не жаловался на своё сердце, а больной, лечившийся в клинике, так и не смог выздороветь?

Почему дошёл до такого ужасного состояния Миша Баранов?

Я отвечу на этот вопрос кратко: причина та же, из‑за которой образовался сам порок, – ревматическое воспаление сердца. Когда‑то воспаление искалечило клапаны. Теперь оно вспыхнуло опять.

Но сорок лет назад, когда произошёл случай в венской клинике, у врачей не было надёжных средств погасить воспаление сердца. Сейчас такое средство найдено. Это – те маленькие таблетки, которые лежат на тумбочке возле нашего пациента. А рядом стоит будильник. Пациент принимает их по часам.

Что это за средство? Вот этого я вам не скажу. В каждом деле есть свои секреты, и в нашем тоже. Вырастете – узнаете. Да и Мише я не рассказываю о нём. Вообще мы, врачи, часто предпочитаем не сообщать больным, чем мы их лечим. Мы не хотим, чтобы больные лечились сами. Потому что современные' лекарства, как бы скромно они ни выглядели, таят в себе необычайную силу. И тот, кто лечится ими, не спросясь у врача, вместо пользы может принести себе вред.

По утрам в изоляторе горит свет, окошко больше не открывается. Рамы оклеены бумагой. На дворе – осень. Пациент– худой долговязый подросток – сидит в пижаме над учебником геометрии. Идёт третий месяц его пребывания в больнице…

Радостная новость – уколы отменены! Может, уже и домой?..

Вечером, когда всё стихает, пациент крадётся по коридору. Он просовывает голову в кабинет врача. Доктор сидит за столом; у него дежурство. Начинается дипломатический разговор. Пациент клянётся страшными клятвами. Он уверяет, что он уже здоров. Доктор мнётся.

На столе дребезжит телефон: доктора куда‑то вызывают. Миша плетётся восвояси…

На другой день сестра приносит ему тёмно‑зелёный порошок в вощаной бумажке. Наперстянка! Вот когда настало время выполнить наказ врача XIX века. Ещё три недели больному придётся глотать порошки.

До чего скучно в больнице! Миша стоит у окна в коридоре. За окном падает снег… Сегодня девяносто девять дней, как он здесь.

И вот проходит ещё один день, и наступает конец порошкам и уговорам, а с ними вместе и конец этой долгой

 

истории. Изолятор пуст, и кровать застлана свежим бельём. Кто‑то будет лежать здесь завтра?.. Миша, в валенках и ушанке, ждёт внизу в вестибюле.

И всё завершается крепким мужским рукопожатием. Будь здоров, старик! Ты больше сюда не вернёшься. Это – история со счастливым концом.

Но доктору некогда, он спешит наверх. В коридоре слышится мерное поскрипывание. В кресле‑каталке везут новенького: у него лиловые губы, измученное лицо. Всё начинается сызнова…

 

 

Глава 21

«ТОЛЬКО ВЫЙДОША ИЗ ГОРОДА ПЯТЬ ЧЕЛОВЕК…»

Иногда задают вопрос: а когда появились болезни?

Ответ может быть только один: с тех пор, как существуют люди, существуют и болезни. За несколько тысячелетий, отделяющих нас от эпохи, когда возникла цивилизация, человеческий организм почти не изменился. Тысячи лет назад предки нынешних людей, хотя и были одеты совсем не так, как мы, хотя и говорили на другом, давно забытом и исчезнувшем языке, были, в общем, такими же, как и мы. Устройство тела, состав крови, функции различных органов – всё у них было такое же. И болели они почти теми же болезнями, какие встречаются в наши дни.

Правда, болезни тоже имеют свою историю. Некоторые появились сравнительно недавно. Другие исчезли или исчезают благодаря успехам медицины. Но и они, прежде чем сойти со сцены, долгие века были неизменными спутниками человечества.

Шестьсот двадцать пять лет назад татарское войско осаждало генуэзскую крепость Кафа на побережье Крыма.

(Сейчас на этом месте находится город Феодосия.) Татарам не удалось взять крепость штурмом, и они применили неслыханное оружие: ночью тайком подкатили к стенам крепости метательные машины и забросили в город несколько человеческих трупов. Это были трупы больных, умерших от чумы.

Генуэзцы знали, что такое чума. В городе началась паника. Все бросились к кораблям. Крепость пала. Но дальше произошло то, чего никто в то время не мог предвидеть. Вместе с людьми на кораблях ехали крысы. И когда генуэзский флот пристал к берегам Италии, крысы занесли заразу в портовые города.

Весной 1347 года на Апеннинском полуострове вспыхнула эпидемия моровой болезни. Через год эпидемия распространилась по всей Европе. Через три года она обрушилась на Русь.

«Бысть мор во Пскове, – записал монах‑летописец. – Мроша бо люди, мужи и жёны, старые и младые и дети… Хракнет человек кровью и в третий день умираше, и быша мертвии повсюду…»

В этой записи очевидца правильно отмечены главные черты болезни: кашель с кровохарканьем и почти повальная смертность.

А дальше в летописи рассказано, как в охваченный чумой Псков приехал новгородский архиепископ Василий, чтобы отслужить молебен о спасении народа. На обратном пути архиепископ почувствовал себя больным и спустя несколько дней умер. На похороны собралась толпа. И не прошло двух недель, как эпидемия поразила Новгород.

Священники, сообщает летописец, не успевали отпевать мёртвых. «Во едину нощь до заутрия сношаху до 20 и 30 и всем тем едино надгробное пение, и по десять во едину могилу, и сице бяше по всем церквам…»

От северо‑западных границ Руси эпидемия двинулась на юг. В один год она успела побывать и в Смоленске, и в Киеве, и в Суздале. В Москве от чумы погибла половина населения, остальные разбежались кто куда, и по мёртвым, безлюдным улицам, в блеске пожаров, рыскали полчища

крыс. В городе Глухове, как свидетельствуют исторические документы, не осталось в живых ни одного жителя. В Смоленске уцелело несколько человек. Они ушли, заперев за собой городские ворота. Об этом в летописи говорится так:

«Только выйдоша из города пять человек, и город за‑твориша».

Такова была знаменитая эпидемия лёгочной чумы–

«чёрной смерти» XIV века. Сейчас, через шесть с лишком столетий, мы не знаем всех подробностей этого грандиозного бедствия. О нём дошли до нас лишь скудные, отрывочные известия.

Но нельзя сказать, чтобы медики того времени опустили руки перед чумой. Примерно к этой эпохе относится изображение врача в противочумном костюме, найденное в одной из немецких рукописных книг. Впрочем, уже в то время чума была не новостью.

В самых древних записях, дошедших до нас, есть упоминания о повальных болезнях, иной раз опустошавших целые царства. Лет семьдесят назад в Египте было сделано интересное открытие. Один французский врач вскрыл каменные саркофаги, где покоились останки фараонов. И представьте себе, в истлевших обрывках холста, которым были спелёнаты мумии, он обнаружил живых возбудителей чумы.

Несколько властителей Древнего Египта один за другим погибли от этой болезни – и, надо полагать, не они одни. Три тысячи лет пронеслось над землёй, песком и прахом занесло обломки давным‑давно погибшего Среднего Царства. А бациллы чумы в каменных гробницах были всё ещё жизнеспособны. И учёный едва не заразился сам.

На одном из древнеегипетских барельефов изображён юноша, у которого одна нога тоньше другой. Она кажется высохшей. Это знак полиомиелита, эпидемической болезни, хорошо известной и нам.

А вот ещё один любопытный факт. Американец Эллиот Смит нашёл в останках фараона XXI династии, в том месте, где у фараона должна была находиться печень, несколько круглых чёрных камешков. Знакомая находка! Человек болел желчнокаменной болезнью 2860 лет назад. И может быть, лечился от неё. Но как?

Мы не знаем в точности, какие меры предпринимали тогдашние врачи, чтобы помочь людям, страдающим болями в печени. Но что врачи в то время существовали, это нам известно совершенно точно. Самое интересное то, что они были в самом деле врачами, то есть руководствовались определёнными правилами исследования больных, знали многие болезни и довольно успешно боролись с ними.

 

 

Глава 22

«ВОТ БОЛЕЗНЬ, КОТОРУЮ Я СТАНУ ЛЕЧИТЬ»

Многие замечательные достижения нашей науки имеют весьма почтенный возраст. Это не удивительно. Ведь медицина– едва ли не самая старая профессия на земле. Некоторые приёмы врачевания пришли к нам из такой дали времён, что сейчас уже невозможно сказать, где и когда они были изобретены впервые.

Вот медицинский бинт. Кому он не знаком?

А на клейме иконы Ильи Выбутского, писанной около шестисот лет назад, можно различить древнерусского «лечьца» (лекаря), который склонился над недужным, лежащим в постели, и этим самым бинтом перевязывает его.

В Риме, на форуме Траяна, стоит колонна, воздвигнутая во II веке нашей эры. Вся она сверху донизу украшена изображениями победоносных римских войск. Между солдатами видны фигурки врачей: один бинтует рану на руке у легионера, другой накладывает повязку на бедро.

А ещё раньше скатанные валиком ленты чистой и пористой, хорошо впитывающей кровь и гной ткани применялись для перевязывания ран у древних греков‑ахейцев, оса