Доклад комиссии королевского общества О проверке бумаг, имеющих касательство к спору об анализе.

«Мы обозрели письма, хранимые в Королевском обществе, а также те, кои были разысканы среди бумаг мистера Джона Коллинза, помеченные годами от 1669 до 1677 включительно; мы убедились, что они доподлинно и собственноручно написаны м‑ром Барроу, м‑ром Коллинзом, м‑ром Ольденбургом и м‑ром Лейбницем; и мы сравнили письма друг с другом и с копиями оных, сделанными рукою м‑ра Коллинза, и извлекли из них все, что имеет касательство до предмета, нами расследуемого; и все, что здесь представлено вам, мы полагаем подлинным и достоверным.

Из этих писем и бумаг мы заключаем, первое, что мистер Лейбниц находился в Лондоне в начале 1673 года, а оттуда прибыл в Париж, где он вступил в письменные сношения с м‑ром Коллинзом через посредство м‑ра Ольденбурга и продолжал оную переписку примерно до сентября 1676 года, а затем воротился в Лондон и далее выехал через Амстердам в Ганновер; и что м‑р Коллинз весьма открыто оповещал способных к соображению математиков о том, что узнавал от м‑ра Ньютона и м‑ра Грегори.

Второе: что когда м‑р Лейбниц был в первый раз в Лондоне, то заявлял, что придумал другой дифференциальный метод, так именно и названный, и хотя ему было указано д‑ром Пеллом, что это метод Ньютона, он решительно утверждал, что‑де сие есть собственное его изобретение, оправдывая это тем, что он открыл его сам и не ведал, что Ньютон сделал это раньше, и даже будто бы много улучшил его; мы же не находим никаких упоминаний о том, что он располагал каким ни есть иным дифференциальным методом, отличным от Ньютонова, до того времени, пока не было отослано в Париж его, Лейбница, письмо от июня 21 дня 1677 года для сообщения м‑ру Ньютону, писанное год спустя после копии с письма Ньютона от 10 декабря 1672 года и свыше четырех лет после того, как м‑р Коллинз стал извещать об этом письме своих корреспондентов; в каковом письме метод флюксий описан так, что всякий понятливый человек его поймет.

Третье: из письма м‑ра Ньютона от июня 13‑го 1676 года явствует, что более чем за пять лет до написания сего письма он уже обладал методом флюксий; а из его «Анализа при помощи бесконечных уравнений», переданного в июле 1669 года д‑ром Барроу м‑ру Коллинзу, мы заключаем, что он изобрел упомянутый метод еще раньше.

И четвертое: дифференциальный метод есть то же самое, что метод флюксий, за исключением названия и способа обозначений, поелику м‑р Лейбниц именует дифференциями, или разностями, величины, кои м‑р Ньютон называет моментами, иначе флюксиями, и обозначает их литерой d, каковой знак м‑р Ньютон не применял.

Посему мы считаем, что должно поставить вопрос, не кто изобрел тот или этот метод, а кто был первый изобретатель метода; и мы полагаем дело так, что те, кои нарекли м‑ра Лейбница первым, знали мало либо вовсе не знали о переписке его с м‑ром Коллинзом и м‑ром Ольденбургом, происходившей задолго до этого, как не знали и о том, что м‑р Ньютон уже владел оным методом больше чем за 15 лет до того, как м‑р Лейбниц оповестил о нем публику в «Ученых записках» в Лейпциге».

 

Таков был этот доклад, зачитанный вечером 24 апреля 1712 года при глубоком молчании всего зала, под ледяным взглядом застывшего в своем кресле, закутанного в парадную мантию председателя. Таков этот постыдный памятник, воздвигнутый членами ученой комиссии – сознавали они это или нет – самим себе. Я привел этот доклад целиком, так как он почти неизвестен. Может, не стоило его и откапывать?

Нечего и говорить о том, что доклад искажал факты. Выходило, что Лейбниц узнал о дифференциальном исчислении от Коллинза: тот переписывался с ним якобы еще раньше, до того, как Лейбниц вторично приехал в Лондон, и вообще легкомысленный Коллинз разглашал открытия Ньютона всем «способным к соображению» математикам. Об остальном, дескать, догадывайтесь сами… И хотя сочинители доклада утверждали, что хотят лишь установить, кто был первым, выражение «первый изобретатель» в их устах означало «единственный». Подлинная цель всех этих ссылок на письма, перечислений имен и дат была ясна – убедить научный мир, публику, потомков, да и самих себя в том, что Лейбниц просто‑напросто украл великое открытие Ньютона.

Чтобы доконать своего врага, Королевское общество выпустило зимой 1713 года нечто вроде Белой книги по делу «Англия против Лейбница» – собрание старых писем Коллинза, Ольденбурга и прочих с упоминаниями об Исчислении. Документы были подобраны так, чтобы убедить не слишком памятливых, а главное неискушенных читателей все в том же – что Лейбниц ограбил Ньютона.

Дело, правда, на этом не кончилось. Лейбниц пытался защищаться, в отчаянии стал даже распространять противоположную версию – будто Ньютон похитил открытие у него. В спор ввязались новые люди, история получила всеевропейскую огласку. Она стала дежурной сплетней, модным скандалом, развлечением невежд. Для этих зрителей – для немецкой, английской и французской знати неважно было, из‑за чего идет бой: дифференциальное исчисление их не интересовало. Когда ганноверский курфюрст Георг‑Людвиг, дальний родственник королевы Анны, оказался после ее смерти наследником британской короны и с целой толпой министров, родственников, любовниц и слуг прибыл в Лондон, единственным, кого он не пожелал взять с собой, был юстицрат Лейбниц: курфюрст гневался на него за то, что он поссорил Германию с Англией. Старый философ остался доживать свои дни в опустевшем Ганновере, в немилости и нужде, и через несколько лет умер.

Две «улики» продолжали преследовать его после смерти. Первая была злополучная тетрадка с выписками из статьи Ньютона, которую когда‑то показал ему Коллинз. О второй стоит сказать отдельно – с ней связана какая‑то темная история.

Это – ответ Лейбница от 21 июня 1677 года на известное нам шифрованное письмо Ньютона. Ответ на латинском языке был адресован тогдашнему секретарю Королевского общества Ольденбургу и начинался так: «Я получил ваше долгожданное послание с присовокуплением великолепных заметок Ньютона». В 1954 году один швейцарский историк разыскал его в Лондоне. Оказалось, что одно слово во фразе Лейбница тщательно зачернено. Но его удалось прочесть. Это слово – hodie (сегодня). Полный текст выглядит так: «Я сегодня получил…»

Это совсем другое дело. В письме говорилось, что автор получил заметки Ньютона о его методе флюксий. Но когда получил? Если убрать слово «сегодня», то выходит, что Лейбниц мог получить их давно и, хорошенько подумав, – ведь он же был «способный к соображению» человек, – догадаться о смысле открытия Ньютона. А потом выдать его за свое. Так исчезнувшее словечко превратило письмо Лейбница в еще одно «доказательство». Ясно, что его зачеркнул не Лейбниц, а кто‑то из его врагов; но кто?

Существует подозрение, что это был Фацио.

 

 

ЭПИЛОГ

 

Карета остановилась перед домом с железной оградой. Иностранец, в лиловой рясе и плаще с капюшоном, вошел в дом.

– Его преподобие господин аббат Алари.

Часы прозвонили девять. Послышались шаги. Навстречу гостю медленно шел старец библейского вида, в черном одеянии и с густыми, совершенно белыми волосами до плеч.

«Не зря, – подумал аббат, – его зовут Исааком».

В гостиной висели портреты бывшего министра финансов лорда Мон тэгю и механика аббата Вариньона.

– Превосходный геометр, – сказал сэр Исаак, показывая на портрет.

Гость вежливо осведомился, какой области знаний посвящает теперь г‑н Ньютон часы своего труда.

– Хронология, – последовал ответ. – Древняя история.

Аббат процитировал что‑то из Фукидида. Он оказался хорошим знатоком греческого и латыни, понравился хозяину и был приглашен остаться к обеду.

За столом, кроме них, находились племянница Ньютона Кэтрин и ее муж Джон Кондуитт, сменивший старого ученого на посту Мастера Монетного двора. Обед был скромным, на взгляд француза даже плохим. Про себя он решил, что старик скуповат. Пили мадеру, присланную кем‑то в подарок.

После обеда отправились на Крэйн‑Корт.

Приезжий был представлен джентльменам Королевского общества. Ньютон занял председательское кресло, аббата усадили справа от него. Произносились высокопарные речи. Славное Общество перестало быть центром живой науки. Оно превратилось в парадно‑официальную академию, где состязались в красноречии. Ньютон сидел в глубокой задумчивости, опустив голову с длинными белыми волосами. Гостю показалось, что он дремлет…

Этими немногими подробностями ограничиваются воспоминания посетившего Англию ученого французского аббата, воспитателя Людовика XV Пьера Алари о встрече с 83‑летним Исааком Ньютоном. Короткий и маловыразительный рассказ аббата – точно выцветшая фотография. А нам бы хотелось увидеть живой образ, написанный художником… Но других сколько‑нибудь подробных свидетельств о последних годах Ньютона, к сожалению, нет.

 

Теперь он жил в Кенсингтоне, тогдашнем пригороде Лондона, и лишь изредка возвращался в свой дом на Мартин‑стрит. Много читал. Как‑то за завтраком Кондуитт заметил у сэра Исаака красные веки. Оказалось, он всю ночь читал Ветхий завет: у стариков часто бывает бессонница.

Почти восемь с половиной десятилетий прошло с той рождественской ночи, когда в доме молодой вдовы, в глухой линкольнширской деревне, лежал в деревянной колыбели только что появившийся на свет крохотный полузадохнувшийся ребенок и две женщины побежали по залитой лунным светом дороге к аптекарю за лекарством для матери. Малыша они не думали застать в живых.

Восемьдесят пять лет назад этот мальчик, родившийся после гибели отца и сам, казалось, обреченный на скорую смерть, такой маленький, что его можно было спрятать в крынке из‑под молока, и такой хилый, что через много месяцев после рождения приходилось подвязывать ему вокруг шеи валик, поддерживающий головку, едва слышно кряхтел в своих пеленках, потому что у него не было сил плакать, и никому даже в голову не приходило, что впереди у этого малыша долгая жизнь. Никто не подозревал, что за этой жизнью начнется вторая, имя которой – бессмертие.

Этот мальчик в пятнадцать лет прыгал в саду позади своего дома, измеряя скорость ветра. В восемнадцать лет, в деревенских башмаках и войлочной шляпе, он пришел в университет учиться наукам. В двадцать два года он постиг закон, на котором стоит мироздание, а спустя еще двадцать лет написал Книгу, самое изумительное из всего, что когда‑либо создал пытливый человеческий ум.

Тихим вечером на закате Ньютон сидел возле дома в саду. Сзади неслышно приблизился кто‑то. Кто‑то сказал:

– Милорд, вы достигли бо́льшего, чем может достичь смертный человек.

Старик не пошевелился.

Потом он произнес:

– Не знаю. Не знаю, за кого меня принимают другие. Но самому мне кажется, что я всего лишь мальчик, играющий на берегу океана…

В жизнеописании сэра Исаака Ньютона, которое было составлено физиком Дэвидом Брюстером больше ста лет назад, приведены слова Ньютона, сказанные им незадолго до смерти. Неизвестно, при каких обстоятельствах они были произнесены и кому были адресованы. Может быть – самому себе.

Вот эти слова, – они стали крылатыми, их без конца повторяют и пересказывают. Я приведу их в оригинале.

I do riot know what I may appear to the world, but to myself I seem to have been only like a boy, playing on the seashore, and diverting myself in now and then finding a smoother pebble or a prettier shell than ordinary, whilst the great ocean of Truth lay all undiscovered before me.

«Не знаю, за кого меня принимает мир, но себе самому я кажусь лишь мальчиком, который играл на морском берегу, забавляясь тем, что время от времени ему попадался редкий камушек или ракушка красивей других, – между тем как великий океан Истины лежал весь закрытый передо мной».

Что он этим хотел сказать?

Может быть, в этом изречении выразилась его скромность ученого, сознающего, что познание беспредельно, и скромность человека, который всю жизнь довольствовался самым необходимым, не знал отдыха, был чужд роскоши и даже на вершине славы сохранил эту непритязательность и простоту.

Может быть, он хотел выразить свое благоговение перед величием, красотой и необъятностью Вселенной.

Может быть, он намекал, что логическое, рассудочное постижение мира не исчерпывает всего, что слышится нашей душе и внятно нашей интуиции.

Может быть, он хотел сказать, что до самой старости в нем жили детское удивление, наивный восторг, ненасытное любопытство ребенка перед зрелищем вечно живой, подвижной, манящей и окликающей его тысячью голосов природы.

В возрасте восьмидесяти лет Ньютон впервые (если не считать нервного расстройства, перенесенного тридцать лет назад) серьезно заболел. Доктор Мид нашел у него блуждающую почку. Года через два с небольшим приступ почечной колики повторился, а зимой 1725 года старый ученый перенес воспаление легких. Однако аббат Алари застал его уже здоровым.

28 февраля 1727 года Ньютон отправился в Лондон на заседание Королевского общества. Заседание состоялось 2 марта. Вечером 4 марта, вернувшись из города, он почувствовал боль в пояснице и внизу живота. Врач предполагал, что под влиянием дорожной тряски у больного сдвинулся с места почечный камень. Припадки жестоких болей то и дело возобновлялись, лицо больного было покрыто крупными каплями пота, но он терпел. В перерывах между приступами шутил. Пятнадцатого ему стало легче. Утром 18 марта сэр Исаак читал газету, беседовал с доктором Мидом. Появилась надежда на выздоровление. Вечером того же дня он впал в бессознательное состояние, которое длилось менее двух суток. 20 марта 1727 года, около двух часов пополуночи, то есть в те же часы, когда он родился, Исаак Ньютон умер.

Тело перевезли в Лондон, и Ньютону устроили пышные похороны. Его провожало все Королевское общество, гроб несли представители знати. Заупокойную службу отслужил епископ Рочестерский. Ньютон лежит в Иерусалимском покое Вестминстерского собора, недалеко от того места, где погребен его учитель Исаак Барроу.

Усыпальница представляет собой подобие саркофага, на котором изображены фигуры юношей, держащих эмблемы открытий Ньютона: у одного в руках призма, у другого отражательный телескоп и так далее. На саркофаге, как на пьедестале, покоится бронзовая фигура сэра Исаака, позади него два ангела держат свиток с чертежом солнечной системы. Памятник выглядит внушительно, но плохо передает человеческий образ Ньютона и стиль его жизни.

Длинная латинская надпись переводится так:

 

«Здесь лежит Исаак Ньютон, Рыцарь, тот, кто разумом, почти божественным, вознеся над собой факел математики, первым доказал движение планет, пути комет и приливы океанов, изведал разницу лучей света и рождающееся отсюда различие цветов, чего прежде никто не подозревал. Верный, мудрый, прилежный толкователь природы, старины и священной истории, он утверждал своею философией всемогущество разума, а нравом воплотил простоту евангелия. Родился 25 декабря 1642. Отошел 20 марта 1727. Пусть поздравят себя смертные с тем, что некогда существовало такое украшение человеческого рода».

 

На этом кончается наша повесть. Простите автору его ошибки!