От восшествия на престол эдуарда I до конца войны алой и белой розы

 

Применение большого лука в такой же мере служит ключом к успехам английских армий в XIV и XV веках, в какой пика (и алебарда. – Ред.)  служила швейцарцам. Как ни не похожи эти два оружия и обусловленные этим тактики применявших их народов, оба были взяты на вооружение с одной целью – положить конец господству в войне облаченных в доспехи конников феодального режима. Разумеется, небезынтересный аспект этого периода военной истории заключался в том, что командиры, нашедшие такое отличное применение искусству стрельбы из лука, не имели представления о том, к чему это приведет. Эдуард Черный принц и его отец считали себя цветом рыцарства и пришли бы в ужас, если бы до них дошло, что их собственная тактика в значительной мере делает рыцарскую войну невозможной. Однако дело обстояло именно так; война наподобие большого рыцарского состязания не могла состояться, если одна сторона упорствует, вводя в бой вспомогательные войска, не дающие противнику приблизиться и поломать копья. Однако требования момента заставляли английских командующих отбросить сии неприятные мысли; они сполна использовали то, что имели, и, увидев, что могут таким образом нанести поражение врагу, были довольны.

До последней четверти XIII века нет свидетельств, что большой лук занял место национального оружия англичан. В армиях норманнов и анжуйцев действительно можно было найти лучников, но они не составляли самую многочисленную и самую боеспособную часть войска. По английскую сторону Ла-Манша, как и по другую, роль конников в доспехах все еще не подвергалась сомнению. Вообще-то следует заметить, что теория, приписывающая норманнам введение большого лука, недоказуема. Если верить гобелену из Байе, точность которого в других сюжетах вполне подтверждается всеми современными свидетельствами, оружие лучников Вильгельма нисколько не отличалось от уже известного в Англии и в незначительном количестве применявшегося англичанами в битве при Гастингсе[68]. Это короткий лук, натягивавшийся от груди, а не от уха. Лучники, которые изредка упоминаются в следующем веке, как, например, участвовавшие в «битве Штандартов» (1138) между англичанами и шотландцами, похоже, не играли важной роли в национальных вооруженных силах. Относительно незначительности этого оружия ничто не может быть убедительнее, чем тот факт, что оно вообще не упоминается в Оружейном реестре 1181 года. Поэтому мы можем справедливо заключить, что в царствование Генриха II (р. в 1133 г., правил в 1154 – 1189 гг.) лук не являлся оружием, свойственным какому-либо классу английского общества. Такой же вывод напрашивается относительно предпочтения арбалета Ричардом Львиное Сердце (р. в 1157 г., правил в 1157 – 1199 гг.). Невероятно, чтобы он ввел оружие как новое и превосходящее другие виды, если был знаком с отличным большим луком XIV века. Ясно, что лук должен всегда превосходить арбалет в скорострельности; поэтому Ричард должен был считать, что последний превосходит лук по дальности стрельбы и пробивной силе. Но хорошо установлено, что в Столетнюю войну опытный лучник превосходил арбалетчиков по обоим пунктам. (Неверно. Арбалеты, если у них не отсырели тетивы, как при Креси (1346), значительно превосходили английские луки по дальнобойности и пробивной силе. Но по скорострельности (до 10 – 12 стрел в минуту) английские лучники превосходили, например, генуэзских арбалетчиков на французской службе (3 – 4 стрелы в минуту). – Ред.)  Поэтому разумно предположить, что оружием, уступившим место арбалету, был всего лишь старый короткий лук, которым постоянно пользовались еще в саксонские времена.

Как бы то ни было, в царствование Ричарда I Львиное Сердце и Иоанна Безземельного (р. в 1167 г., правил в 1167 – 1216 гг.) арбалетчики продолжали занимать ведущее место среди легких войск. Первый монарх разработал для них тактическую систему, в которой видную роль играл большой, прикрывающий все тело человека щит. Второй задействовал большое число как конных, так и пеших арбалетчиков, среди которых были банды наемников, ставшие проклятием Англии. Похоже, что у баронов, соперничавших с Иоанном Безземельным, очень не хватало вооруженной метательным оружием пехоты, которая могла бы противостоять арбалетчикам Фокса де Броте и его людям. Даже в царствование Генриха III (р. в 1207 г., правил в 1216 – 1272 гг.), в век, когда большой лук начали применять, арбалет все еще считался более действенным оружием. В 1242 году в сражении при Тайебурге вооруженный этим оружием корпус из 700 человек считался цветом английской пехоты.

Проследить подлинное происхождение большого лука нелегко. Есть основания полагать, что он мог быть позаимствован в Южном Уэльсе, где он наверняка был еще в 1150 году[69]. Однако против этого вывода можно сослаться на факт, что в первой половине XIII века он, кажется, был больше известен в северных, нежели в западных графствах Англии. Как национальное оружие он был признан в Оружейном реестре 1252 года, где от всех владельцев земли стоимостью 40 шиллингов или имущества на девять марок требовалось снабдить себя мечом, кинжалом, луком и стрелами. В современных документах часто говорится об обязанности различных феодальных поместий предоставлять королю одного или более лучников, «когда он предпринимает поход против уэльсцев». Любопытно отметить, что даже в 1281 году предпочтение, похоже, все еще отдавалось арбалету, содержание его владельца было значительно выше содержания лучника[70].

Впервые монаршей благосклонностью большой лук удостоил Эдуард I. Этот монарх, как и его внук и правнук, был хорошим командующим, способным находить новые средства ведения войны. В отличие от них он также проявил значительные стратегические способности. Долгий опыт уэльских кампаний имел результатом умелое владение искусством стрельбы из лука, во многом схожее с тем, как им пользовался Вильгельм Завоеватель при Гастингсе. Есть сведения, что луки были впервые испытаны на деле в сражении с князем Ллевелином у Орвинского моста (1282), и в последующем этот опыт повторил лорд Уорвик в другом сражении близ Конвея в 1295 году.

Валлийцы при приближении лорда выстроились лицом к его войску с невероятно длинными копьями, внезапно обратив их в сторону лорда, опершись концами о землю и направив острия вверх, и поломали строй английской конницы. Но лорд предусмотрел их маневр, разместив между всадниками лучников, так что, испытав силу этого серьезного оружия, валлийские копейщики были обращены в беспорядочное бегство.

Правда, первой важной схваткой, в которой лучники, должным образом дополненные конницей, играли главную роль, было сражение при Фолкерке (1298). Его исход изобиловал такими свидетельствами силы стрел, что не мог не послужить уроком для английских командиров. Составлявшие армию Уильяма Уоллеса шотландцы из южной части этой страны были в основном копейщиками, вооружены многофутовыми копьями. В их рядах имелся небольшой отряд конников, несколько сот человек, и известная доля лучников, главным образом выходцев из района реки Этрик-Уотер и Селкерка. Уоллес, избравший отличную позицию позади болота, построил своих копейщиков в четыре больших сосредоточения (или «шилтрона», как называли их шотландцы) круглой формы, готовых к встрече с любых направлений. Легкие войска построились между этими колоннами, а конница оставалась в резерве. Эдуард выступал со своими конниками, поделенными на три отряда; лучники располагались между ними. Передовой английский отряд, тот, что был под командованием лорда Маршала, влез в болото, там застрял и понес жестокие потери от шотландских стрел. Другой отряд, под командованием епископа Даремского, заметив эту задержку, направился к краю болота, дабы обойти позиции Уоллеса с фланга. При приближении английских рыцарей небольшой конный отряд шотландцев развернулся и покинул поле, не вступая в бой. Тогда конники епископа ударили по позициям противника с тыла. Его эскадронам, напавшим на легкие войска шотландцев, удалось их затоптать, ибо лучники Уоллеса были вооружены только малыми луками и не особенно хорошо ими владели. Однако те англичане, что оказались лицом к лицу с копейщиками, встретили жестокий отпор и были в беспорядке отброшены. Посему епископу пришлось ждать подхода короля, который находился во главе пехоты, следовавшей в хвосте остальной конницы.

Приблизившись, Эдуард подтянул своих лучников к шотландским войскам, которые были не в состоянии ответить (так как их легкие войска рассеяны) или атаковать из-за близости английской тяжелой конницы. Сосредоточив огонь из луков на определенных участках колонн, король совершенно смешал ряды шотландцев, а затем внезапно пустил в атаку конницу. Замысел удался; в дрогнувших частях возникли бреши, и рыцари, проникнувшие за линию пик, начали кровавое избиение противника. Урок этого боя очевиден: коннице не одолеть шотландскую тактику, но лучники, дополненные конниками, могут успешно справиться с требуемой задачей.

И таким образом на протяжении двух столетий характерные черты битвы при Фолкерке неоднократно повторялись всякий раз, когда встречались англичане с шотландцами. Халидон-Хилл (1333), Невиллз-Кросс (1346), Хомилдон (1402) и Флодден (1513) – все они были вариациями одной и той же темы. Твердо, но медленно двигавшаяся масса южношотландской пехоты становилась жертвой собственного упорства и мужества, когда шагала в тщетном усилии сблизиться со строем конных рыцарей, осыпаемая с флангов стрелами лучников, которых выставил против нее английский командующий. Лучник мог справедливо хвастаться, что «держал за поясом двенадцать шотландских смертей»; ему было достаточно пустить стрелу в такую легкую цель – большую волнующуюся толпу копейщиков, будучи уверенным, что поразит цель.

[Баннокберн (1314), несомненно, служит достойным внимания исключением из общего правила. Однако исход этой битвы является не результатом отказа от тактики, применявшейся при Фолкерке, а плодом неумелого, абсурдного руководства, какого можно было ожидать от кампании, которую вел Эдуард П. Силы Роберта Брюса, во многом схожие с силами Уоллеса, возможно, составляли 10 тысяч человек и 500 отборных конников. Брюс занял сильную позицию в Новом парке, прикрывая город и замок Стерлинг, которые Эдуард поклялся освободить. Шотландский король расположил силы, готовясь встретить противника на дороге из Фолкерка в Стерлинг, но англичане после обстоятельной разведки днем 23 июня 1324 года решили попытаться под покровом темноты обойти шотландцев с фланга. Поэтому они всю ночь с 23 на 24 июня занимались переправой через реку Баннокберн между деревней Баннокберн и мостом Крук, местности в XIV веке довольно топкой. Насчитывавшая 20 тысяч человек, армия Эдуарда всю ночь переправлялась через речку и к рассвету все еще была неорганизованной массой, скопившейся на равнине под церковью Святого Ниниана (первый местный христианский епископ, живший в 360 – 432 гг. – Ред.).  Навести относительный порядок удалось только авангарду под командованием лорда Глостера. Это давало Брюсу блестящую возможность, чем он и поспешил воспользоваться. Развернув свою армию в сторону нового фронта, он пустил ее вниз по склону уступами «шилтронов», поразительно напоминающими обычное швейцарское построение для атаки, и, сокрушая сопротивление противника, ворвался в вязнувшие в болоте ряды англичан. Небольшое число английских лучников заняли позицию на своем правом фланге, но и их смяли и погнали с поля боя конники под командованием маршала Кита – единственный достойный упоминания подвиг, числящийся за шотландским рыцарством.

 

Рис. 4.  Схема сражения при Баннокберне, 1314 г.

 

Сражение переросло в беспорядочную свалку между копейщиками Брюса и рыцарями Эдуарда. Последние, скованные ограниченным пространством, могли прибегать только к ограниченным, бесполезным атакам, совершенно не способным взломать строй копий. В то же время они несли страшные потери. Задние шеренги не могли принять участие в борьбе и беспомощно стояли, видя, как выкашиваются ряды их товарищей. В конечном счете, то ли от изнеможения, то ли из-за военных хитростей шотландцев, весь английский строй распался и поражение переросло в беспорядочное бегство. Позади лежали заболоченные берега Баннокберна и широкая излучина реки Форт. Сотни людей утонули, пытаясь спастись. Сам король Эдуард избежал пленения, избрав кружной путь, который вывел его за замок Стерлинг, куда комендант замка его не пустил. Никогда раньше и позже английская знать не терпела такого ужасного избиения и английская армия не терпела такого поражения. Его уроки были очевидны. Конница, какой бы храбростью и решимостью она ни обладала, не могла в одиночку одолеть стойких копьеносцев, а лучники без поддержки тяжелых войск бесполезны][71].

Следующий ряд кампаний, в которых английским лучникам пришлось принять участие, был направлен против противника, во всех отношениях отличавшегося от стойких копейщиков Южной Шотландии. Во Франции, больше чем в любой другой европейской стране, чувствовалось всемогущество извращенного до нелепости понимания военного искусства, ходившего под именем рыцарства. Армии Филиппа VI и Иоанна II Валуа состояли из вспыльчивых, недисциплинированных представителей аристократии, воображавших себя самой боеспособной военной силой в мире, но в действительности мало отличавшейся от вооруженной толпы. Система, воспроизводившая на поле боя отличительные свойства феодального общества, представлялась французскому аристократу идеальной формой военной организации. Он твердо верил, что поскольку он стоит неизмеримо выше крестьянина по социальной шкале, то, следовательно, должен в такой же мере превосходить крестьянина и в военном отношении. Посему он был не только склонен презирать пехотинцев всех мастей, но рассматривал ее выступление против него на поле боя как своего рода оскорбление его классовой гордыни. Самомнение французской знати, поколебленное на короткое время в результате битвы при Куртре (1302), вновь утвердилось после кровопролитного реванша у Монс-ан-Певеля и Касселя. Судьба, которая в этих случаях обернулась против храбрых, но плохо обученных горожан Фландрии, была характерна для любого пешего солдата, осмелившегося померяться силами с рыцарями, принадлежавшими к самой агрессивной аристократии в христианском мире. Но спесь ведет к беде, и французской знати еще предстояло столкнуться с пехотой, обладавшей свойствами, о которых она не подозревала.

Против этих высокомерных рыцарей, их наемников и жалкого сборища плохо вооруженных подневольных крестьян, которых они тащили за собой на поле боя, английский лучник выстоять мог. К тому времени он стал почти профессиональным солдатом. Теперь это обычно был не подневольный воин, а доброволец, завербованный одним из баронов или рыцарей, с которым король заключил контракт на поставку солдат. Записавшись на службу из простой жажды войны и приключений или надежды поживиться чужим добром (что чаще), он намного превосходил безликую массу пехоты, сопровождавшую на войне французских аристократов. Правда, историки, возможно, придают этому превосходству слишком большое значение, хотя оно и было реальным. Никакое горячее стремление к борьбе само по себе не объясняет победы англичан в XIV веке. Самоуверенности и бойцовых качеств хватало и у фламандцев при Розебеке (в 1382 г., где французы истребили более половины фламандского войска. – Ред.)  или у шотландцев в Фолкерке, тем не менее они не добились успеха. Больше, чем мужество и отвага, одержать победу при Креси или Пуатье помогли английским лучникам отличное вооружение и блестящая тактика.

Большой лук пока что применялся только в наступательных военных действиях и против противника, уступавшего английской армии в коннице. Однако когда Эдуард III вторгся со своими силами во Францию, характер военных действий в корне изменился. Французы неизменно имели превосходство в коннице, и тактику лучников надо было приспосабливать к обороне. Вскоре Эдуард III обнаружил, что атакующий эскадрон представляет собой такую же хорошую цель для стрелы, как и неподвижно стоящая колонна пехоты. Ничто не может так привести в замешательство конницу, как град стрел: они не только сбивают с коней значительную долю всадников, но вносят страшный беспорядок, когда раненые кони мечутся среди других животных, обрекая на неудачу наступательный порыв. Чем ближе расстояние, тем легче цель, больше людей и животных получают ранения; замешательство усиливается, движение продолжает замедляться, пока наконец оно доходит до предела, когда эскадрон больше не способен двигаться. Одолеть строй лучников с большими луками лобовой атакой – дело для конницы почти безнадежное. Однако Франция поняла это только в 1346 году.

 

Рис. 5.  Схема сражения при Креси, 1346 г.

 

При Креси (1346) король Эдуард III, как обычно, разделил свою примерно 11-тысячную армию (от 14 до 20 тысяч) на три баталии. Правым крылом, расположившимся на склоне холма на полпути между рекой Май и деревней Вадикур, командовал принц Уэльский. Войско состояло из 800 спешенных тяжеловооруженных конников, прикрытых с обоих флангов лучниками, в общей сложности из 2 тысяч человек, плюс около тысячи валлийских копейщиков. Слева от принца, чуть оттянувшись назад, разместился второй корпус под совместным командованием Арундела и Нортгемптона. Он был несколько меньше первого, состоял из примерно 500 тяжеловооруженных конников и 1200 лучников, дислоцированных в таком же порядке. Его правый фланг опирался на левый фланг принца, а левый прикрывался деревней Вадикур. Сам король Эдуард с резервом из 700 тяжеловооруженных конников, 2 тысяч лучников и, возможно, тысячи валлийских копейщиков расположился на возвышенности перед лесом Буа-де-Гранд, позади баталии принца Уэльского.

Ничто так не характеризует отсутствие дисциплины во французской армии, как тот факт, что она заставила начать сражение на день раньше, чем намеревался ее командующий. Увидев английские позиции, Филипп и его маршалы решили отложить боевые действия до следующего утра, поскольку войска с рассвета были на марше. Однако, когда авангарду поступил приказ остановиться, находившиеся во главе колонны титулованные вельможи сочли, что их лишают чести начать сражение, так как видели, что сзади все еще подходят остальные части. Поэтому они продолжали двигаться вперед, а за ними последовали главные силы, и вся армия подошла настолько близко к английским позициям, что сражение стало неизбежным. Подробности этого дня описывались довольно часто; нет необходимости детально описывать неприятности несчастных генуэзцев, которые гибли десятками, будучи заняты обременительной процедурой накручивания своих арбалетов (с утра шел дождь, и арбалеты отсырели). Бесплодные атаки конницы на строй лучников (и спешенных английских рыцарей. – Ред.)  вели к большим жертвам, пока вся земля не была завалена трупами людей и лошадей и дальнейшие попытки продвинуться вперед стали немыслимы.

Основной нажим французов, похоже, все время приходился скорее не по лучникам, а по спешенным тяжеловооруженным всадникам, и порой их сильно теснили, но не было случая, чтобы английский строй отступил хотя бы на фут. Французские рыцари гибли перед строем копейщиков, который они были не в состоянии прорвать, и им доставалось не меньше, чем их товарищам в центре. С наступлением ночи французы в беспорядке отступили. Англичане победили, не уступив ни фута. Перед английским строем осталось лежать значительно больше трети французов, из них подавляющее большинство пало от стрел лучников (было убито около 1500 французских рыцарей. Всего французы потеряли около 15 процентов от численности войска. – Ред.).

Креси показало, что лучники, при должной поддержке спешившихся тяжеловооруженных всадников, способны отразить самые решительные атаки конницы. Однако мораль, которую извлекли французы, была совсем другого свойства. Не желая в силу своей классовой спеси приписать победу оружию каких-то там мужиков, они пришли к заключению, что англичане победили благодаря стойкости фаланги спешившихся рыцарей.

Это запало в голову французскому королю Иоанну II Доброму, и в битве при Пуатье (1356) он решил последовать успешному приему английского короля Эдуарда П. Он приказал всей коннице, за исключением двух небольших корпусов – слабая надежда, – укоротить копья, снять шпоры и отправить коней в тыл. Король упустил из виду, что условия наступления и условия обороны совершенно различны. Войска, намеревающиеся прочно закрепиться на определенном участке, придерживаются тактики, прямо противоположной той, какой следуют при атаке на укрепленные позиции. Прием, удачно выбранный Эдуардом III для защиты флангов при Креси, был нелепым и неуместным при штурме холма Мопертюи. Не стойкость, а решительный удар – вот к чему должен был стремиться король. Вообще-то в течение дня не было ничего более пагубного, чем действия короля Иоанна II. Само сражение было абсолютно ненужным, поскольку Черного принца можно было за неделю вынудить голодом к сдаче. [Фактически положение англичан в утро сражения было настолько отчаянным, что принц Эдуард пытался отойти, не вступая в бой, и принял решение сражаться только тогда, когда французы вступили в бой с его арьергардом.] И уж если сражению дано было состояться, было полнейшим безумием выстроить французскую армию в виде гигантского клина, где корпус за корпусом сосредоточивались позади первого, самого короткого по фронту, и устремиться на самый укрепленный участок передовой линии англичан. Однако так было по плану, который вознамерился осуществить король. Подход к плато Мопертюи зарос деревьями и кустарником, его преграждала живая изгородь, за которой расположились английские лучники. Иоанн ввел свой авангард, 500 отборных конников, через брешь в изгороди; следом сразу двинулась масса спешенных конников.

 

Рис. 6.  Схема сражения при Пуатье, 1356 г.

 

Не приходится говорить, что лучники уничтожили большую часть передового корпуса, а остальные откатились к находившейся у них в тылу баталии. Это сразу вызвало беспорядок, который усилился, когда лучники перенесли огонь на его ряды. Еще до начала рукопашной французы были деморализованы градом стрел. Поймав момент, принц, не теряя времени, спустился с плато и всеми силами тяжеловооруженной конницы ударил по фронту уже ослабленной колонны. В то же время в качестве отвлекающего маневра он послал на левый фланг французов небольшой отряд из 60 тяжеловооруженных всадников и 100 лучников под командованием каптала де Буша. Для людей короля Иоанна это было уже слишком; не дожидаясь дальнейшего нападения, около двух третей из них покинули поле боя. Единственными войсками, оказавшими достойное сопротивление, были отряд немцев во втором корпусе и воины, непосредственно окружавшие монарха. Правда, англичане смогли без труда окружить их и, попеременно пуская в ход луки и копья, уничтожить. После этого король Иоанн II, его сын Филипп и оставшееся окружение были вынуждены сдаться.

Это был блестящий тактический успех принца, обеспечившего победу мастерством в выборе позиции и продуманным использованием лучников. Новый план наступления на английскую армию, план короля Иоанна II, провалился, закончившись еще позорнее, чем беспорядочное отступление феодальных рыцарей его предшественника, Филиппа VI, при Креси. Исход сражения при Пуатье так подействовал на умы французов, что на протяжении всей войны те не предприняли ни одной попытки встретить противника в открытом бою. Ошеломленная ударом по их испытанной военной системе, французская аристократия отреклась от сражений в открытом поле и угрюмо заперлась в своих замках, твердо решив ограничить свои действия незначительными осадами и набегами. Англичане могли разгуливать по стране вдоль и поперек, как это делал в 1373 году Ланкастер, но не могли вытащить противника на бой. Укрывшись за стенами, штурмовать которые захватчикам было недосуг, французы давали им возможности тратить силы на утомительные марши по обезлюдевшей стране. Как бы ни противоречил такой вид войны рыцарским заповедям, обязывавшим благородного рыцаря принимать любой вызов, в целом он неплохо соответствовал велениям времени. Тактика Карла V и Дюгеклена вернула все, что потерял король Иоанн II (французы упорядочили налоговую систему, совершенствовали артиллерию, набрали наемников, и англичане потеряли почти все, что захватили. – Ред.).  Англичане обнаружили, что война больше не место для великих подвигов, а скучная и не приносящая славы оккупация, постоянно требующая крови и денег и больше не поддерживаемая за счет запасов противника.

Дюгеклен в своих кампаниях руководствовался не выдержками из турнирных правил, а здравым смыслом. Поле боя у него было для дела, а не для авантюрных приключений. Его целью было беспокоить англичан, дабы выжить их из Франции, и не важно, посредством ли эффектных подвигов или малозаметного тяжелого труда. Если необходимо, он вступал в бой, но в равной мере был готов достичь цели силой и хитростью. Открытым нападениям он предпочитал внезапные атаки ночью, засады и всякого рода военные хитрости. Имея постоянный приток солдат благодаря свободному рекрутированию, ему никогда не приходилось рисковать, что, еще не послужив, солдаты разбегутся. Это освобождало его от необходимости спешить с проведением операций, что было губительным для многих военачальников, командовавших временным войском феодалов. Англичане были лучше оснащены для побед в больших сражениях, чем для участия во множестве мелких беспокоящих стычек. Их сильной стороной была не стратегия, а тактика, и следовавшие одни за другими мелкие осады и позорные отступления положили конец их неосмотрительной попытке удержать силой земли по ту сторону Ла-Манша.

Дюгеклен, правда, лишь расчистил путь для нового появления на сцене французской знати. Запершись в своих замках, тогда как формирования свободных рекрутов отвоевывали обратно страну, они, видимо, «ничего не забыли и ничему не научились». Страх перед ужасными англичанами больше не застилал им глаза, и они снова вернулись к старым рыцарским выкрутасам. Последние годы столетия походили на первые: если Кассель повторился при Розебеке, где возродившиеся феодальные порядки ожидало возмездие, то Никопольское сражение стало более катастрофическим повторением Куртре. (В 1396 г., в ходе Крестового похода, организованного королем Венгрии Сигизмундом против турок, под Никополем на Дунае произошел бой между крестоносцами (всего около 10 тыс., венгры, французы (2,5 тыс., в том числе 1 тыс. рыцарей), поляки, германцы, валахи, итальянцы, англичане) и турками (11 – 12 тыс.). Рано утром французские рыцари, желая добыть славу, первыми вышли из лагеря, не ожидая союзников. Турки (конные лучники), отступая, навели их на стрелы и копья янычар, а затем тяжелая конница турок – сипахи – разгромила французов. По тому же сценарию произошел и разгром остальных сил союзников. В результате захваченная Болгария была турками закреплена, над Венгрией и Сербией нависла турецкая угроза, падение Константинополя стало вопросом времени. – Ред.)  Тридцать лет анархии в царствование слабоумного короля Карла VI способствовали далеким от науки реакционным тенденциям в военном деле, сделав Францию жертвой ряда новых английских вторжений (как раз в это время развивалась французская артиллерия, а англичане к концу войны так и остались с чем начинали. – Ред.).

Если бы более поздние кампании не свидетельствовали о том, что английский король Генрих V отличался стратегическим мастерством, мы были бы склонны назвать его бросок к Азенкуру опрометчивым и неоправданным. Похоже, однако, что он раскусил противника и, прежде чем пожертвовать коммуникациями и ринуться в Пикардию, оценил его силы. Быстрота его передвижения с 6 по 24 октября 1415 года[72] показывает: Генрих V ценил время. Близ Сен-Поль-сюр-Тенуаз французы преградили дальнейшее продвижение Генриха V, выставив огромную феодальную армию, в три-четыре раза превосходившую его силы. (По подсчетам честных (даже английских) исследователей, французов было 6 – 10 тыс., англичан 6 – 9 тыс., в том числе 1 тыс. спешенных рыцарей. Рыцарей у французов было больше, зато у англичан до 5 тыс. лучников. – Ред.)  Подобно обоим Эдуардам при Креси и Пуатье, король решил принять оборонительный бой. (Англичане наступали по ходу боя, французы контратаковали; английские историки потом сочинили, «как всегда». – Ред.)  У него было более 6 тысяч человек, из них приблизительно 5 тысяч лучников. Генрих избрал позицию, какую только можно было желать: по фронту не более 1200 ярдов, оба фланга защищены лесами. Поверхность, по которой предстояло приближаться противнику, представляла собой вспаханные поля, пропитанные шедшими неделю дождями. Король Генрих выстроил армию по старому плану Креси, с обычными тремя баталиями спешенных тяжеловооруженных конников, на флангах слегка выдававшиеся вперед группировки лучников. Центром командовал король; Эдуард, герцог Йоркский, правым флангом и Камойс левым. Лучники оградили передний край рядами заостренных кольев, направленных в сторону противника.

 

Рис. 7.  Схема сражения при Азенкуре, 1415 г. (В исторических энциклопедиях боевой порядок французов показан соответственно их реальной, а не фантастической, как здесь, численности. – Ред.)

 

Коннетабль Франции Шарль д'Альбре, номинально считавшийся главнокомандующим, был настолько измотан присутствием многочисленных графов и герцогов королевских кровей, что, право, не мог отвечать за руководство сражением. Одержимые странной мыслью, что спешивание конницы имеет какие-то достоинства, в точности повторили действия короля Иоанна II при Пуатье, и основной массе тяжеловооруженной конницы было приказано отправить коней в тыл. Армию построили в три баталии, друг за другом, впереди на флангах два небольших конных отряда. Третья баталия тоже оставила коней на случай преследования. (Очевидно, что была только одна линия, та, что на английской схеме «герцог Орлеанский и д'Альбре». – Ред.)  Французы имели сравнительно мало пехоты, главным образом арбалетчиков, да и тех разместили в тылу каждого войска, где от них не было пользы.

[Король Генрих некоторое время, находясь в боевой готовности, выжидал противника; он хорошо представлял себе, что единственный шанс на победу – спровоцировать французов на атаку. Наконец он приказал своей небольшой армии продвинуться вперед на расстояние досягаемости стрельбы из больших луков (т. е. перешел в наступление. – Ред.).  Это привело к желаемому результату. Пришли в движение два отряда конницы (т. е. французы пытались контратаковать. – Ред.).  Английские лучники поправили свои колья и приготовились встретить атакующих. Большинство конников было расстреляно, еще не достигнув частокола, а с теми, кто доскакал, быстро покончили выстрелами в упор. Тем временем передние цепи французских войск, неся огромные потери, под градом английских стрел брели почти целую милю по колено в раскисшей пашне. (Автор только что сообщал, что англичане подошли на расстояние выстрела из лука, т. е. 300 метров, что подтверждается схемами в серьезных источниках. «Брели целую милю по колено под обстрелом» – это, видимо, из истории Первой мировой войны, предельная досягаемость огня станковых пулеметов. – Ред.)  Несмотря на это, при первом ударе тяжеловооруженных порядков англичане дрогнули и восстановили положение только после ожесточенного рукопашного боя. Решающий момент наступил, когда король Генрих приказал лучникам отложить свои луки и взяться за топоры и мечи. Измученные боем и длинным переходом по грязи, французские тяжеловооруженные воины не могли тягаться с легче вооруженным противником. Они беспомощно стояли, тогда как проворные йомены «молотили по доспехам, словно кузнецы по наковальням». Первый французский строй был в беспорядке отброшен в сторону подходившей второй баталии. Англичане перестроились и выдвинулись навстречу новой угрозе. Бой был недолгим, ибо и подошедшие были ослаблены и деморализованы, еще не успев нанести удар. Скоро и второй строй поломался и повернул назад, а третий рассеялся, даже не приняв участия в атаке].

(Из этого абзаца видно, что в области сочинения исторических сказок американцы превзошли англичан. На самом деле французы избрали оборонительную тактику и ждали противника. Англичане перешли в наступление только в 14 часов. Поскольку спешенным рыцарям было тяжело двигаться по раскисшему после дождя вспаханному полю, Генрих V приказал сделать остановку для отдыха. Английские лучники, подойдя на дистанцию действительного выстрела (менее 300 метров), быстро соорудили из кольев палисад и начали обстреливать французов. Французские конные отряды рыцарей контратаковали с флангов английских лучников, но, используя палисады, те отразили тяжеловооруженных всадников. Под обстрелом английских лучников французские арбалетчики (которых надо было задействовать раньше, используя большую, чем у лука, дальность стрельбы арбалета) понесли тяжелые потери (т. е. не имели серьезных доспехов) и отступили за линию спешенных рыцарей.

Теперь все английское войско, используя ливень стрел английских лучников, двинулось вперед на главные силы французов и опрокинуло их. Французы потерпели тяжелое поражение. К полю боя спешил к ним на помощь герцог Брабантский, но его рыцари не успели (из-за этого англичане и поспешили с наступлением по грязи). Но следствием его позднего появления стала организованная по приказу английского короля Генриха V резня французских пленных (на всякий случай. Всего французы потеряли 4 тысячи убитыми, включая зарезанных пленных, и 1,5 тысячи пленными, которых оставили на выкуп. – Ред.).

Мало кто из командующих совершал так много грубых ошибок, чем коннетабль, но главный промах состоял в том, что он вообще напал на занимавшую удачную позицию английскую армию. (Выше было сказано в примечании, что он не нападал, а защищался. – Ред.)  В данном случае конечно же правильным вариантом было уморить короля голодом; тот со своей армией жил исключительно за счет запасов, добываемых в окрестностях, за пределами своих позиций. Если, однако, планировалось нападение, оно должно было сопровождаться обходным маневром вокруг лесов, и ему должны были предшествовать действия всех имевшихся в армии сил арбалетчиков и лучников, как мы знаем, более многочисленных, чем у англичан. (Насчет арбалетчиков у автора проблески мысли. – Ред.)

Можно было ожидать, что такой день, как при Азенкуре, охладит любовь французской знати к устаревшей тактической системе. Однако феодальные боевые порядки были так тесно связаны с феодальным устройством общества, что они все еще считались идеально подходившими для сражений. (В 1421 г. французы при помощи шотландцев нанесли англичанам поражение при Боже. – Ред.)  Следствием фанатичной приверженности старым методам военных действий стали три кровопролитных поражения – при Краване (1423), Вернее (1424) и при Рувре (1429). В каждом из этих случаев французские рыцари, когда конные, когда спешенные, предпринимали отчаянные попытки взломать боевые порядки английских лучников лобовым ударом и во всех случаях терпели поражение.