Голый патриарх, или закон микки-мауса

 

Недавний конфуз, происшедший с обладателем «Серебряной калоши», доказал старую истину: патриарх может быть каким угодно, но только не голым. Он может быть мрачным распутником, как Феофил, или, напротив, веселым кастратом, как Стефан I, ставший «святейшим» в 18 лет. Он может быть бородавчатым, как тайный еретик Кирилл Лукарий, или прославиться невероятной силой и громкостью испускания газов, как Иоанн Грамматик — «свечи гасящий и хоры заглушающий».

Константинопольский, Иерусалимский, Антиохийский и другие патриаршие престолы хранят отпечатки самых благочестивых ягодиц мира. Нередко их владельцы были глухими, хромыми, лысыми и косыми. Порой они бывали припадочными, а иногда страдали диареей, подагрой или недержанием. Но, как выяснилось за две тысячи лет, любая специфика внешности, поведения или здоровья не имела и не имеет никакого значения для исполнения обязанностей «святейшего».

Впрочем, одно строжайшее табу всегда существовало: никогда и ни при каких условиях патриарх не мог быть голым. Тем более он не мог в таком виде дефилировать в поисках мелких курортных удовольствий. И дело совсем не в старческом «телес обвисании», и не в потешности семейных «труселей», а в том, что патриарх, как и любой другой актер исторического театра, ровно на 100 % «сделан» из своего костюма, грима и роли. «Ибо парча — это кожа его, а параман — тело его». Разоблачать патриарха не следует, ибо даже в русском языке слово «разоблачать» имеет отчетливый двойной смысл, в том числе и крайне неприятный для разоблачаемого. Лишенный наряда и аксессуаров, переодетый в простое «тело», любой патриарх лишается своей ролевой магии, «десакрализуется» и превращается в заурядного старикашку, место которого в очереди за пивом.

Но дело совсем не в многострадальном Кирюше, который умудрился вляпаться в очередной скандал. В данном случае он служит лишь наглядным пособием, с помощью которого мы можем проиллюстрировать мысль о хрупкости всякого «высокого» образа и через это подобраться к надуманности таких понятий, как «личность», «харизма» и «пассионарность».

Как видим, нагота бывает почти смертельна. В той или иной степени это касается любого персонажа как церковной, так и светской истории. Понятие «нагота», конечно, не следует трактовать только в прямом смысле этого слова. Позолоченная кожура любого сакрального «фрукта» — это не только клобук, панагия, латы, мундир или перья. Это и навороты героических фантазий, и «натянутые» на персонажа нужные факты, которые легко штампуются летописцами и корректируются историками. Счистив эту кожуру, мы почти гарантированно получим что-нибудь весьма жалкое. Следует помнить, что любая «историческая фигура» соотносится с реальным человеком, из которого она «сделана», примерно так же, как Микки-Маус с обыкновенной мышью.

Поясним.

Есть многомиллиардный бренд: блистательный Микки, герой всемирного культа. Эта мышь занимает пьедесталы в Диснейлендах и служит там объектом своеобразного поклонения. Миллионы людей украшаются изображениями Микки или его символикой (ушками), участвуют в посвященных ему шествиях, фейерверках, праздниках и вообще всеми способами «умиляются имени его». А есть реальный прототип милого Микки — Mus musculus: грызун со специфическим запахом мочи и способностью перепакостить все, с чем он соприкасается.

Поучаствовав в диснеевском культе мыши и сняв «ушки», поклонники смышленого Микки привычно травят своих домашних «маусов» фосфидом цинка или ломают им хребты в мышеловках. Их можно понять. Прототипы героев, как правило, заслуживают именно фосфида. И это касается не только мышек.

Если мы вскроем позолоченные туши истории или культуры, то непременно обнаружим, что они кишат прототипами и их дериватами (производными). Как правило, их связь между собой полностью обусловлена «законом Микки-Мауса». Закон действует как в одну, так и в другую сторону: реальные персонажи обвешиваются красивыми мифологемами, а к мифическим героям «приделываются» свойства реальных людей.

Даже волшебный деревянный мальчик Пиноккио — и тот, как выясняется, был «срисован» с пожилого инвалида-алкоголика Пиноккио Санчеса, который на ярмарках Тосканы промышлял демонстрацией своих протезов. Деревянными у Санчеса были ноги, левая рука и часть носа. Его спектакли не отличались режиссерскими изысками: суставчатым протезом ноги Санчес бил под зад ассистента. Тот с воплями падал, а вечно пьяный Пиноккио вскидывал «под козырек» деревянную руку и кокетливо раскланивался.

Кстати. «Закон Микки-Мауса» ставит точку в дискуссии об историчности И. Христа. Применив его к столь щекотливой теме, мы не оставим в ней никакой интриги. Вполне возможно, что какой-то экзальтированный раввин с тяжелой судьбою и с именно таким «Ф.И.О.» действительно жил и умер в Иудее I века, а конструкторы христианства просто использовали его как «вешалку», на которую нацепили паранормальные способности и прочий «суповой набор» античного божества (т. е. непорочное зачатие, чудеса, воскресение и т. д.).

Также вспомним Маугли. В киплинговской легенде это осиянный блеском древнеиндийского золота разговорчивый красавец, а также друг кобр, слонов и крестьянок. Но! Мы знаем, с кого Киплинг списал своего Маугли. И можем оценить контраст меж знаменитым образом и действительностью.

В миссионерских приютах Султанопура и Агры писатель имел возможность потрогать концом своей трости подлинных «диких» детей. Отличительной чертой «лесных» детишек были кровоточивые мозолистые наросты на локтях и коленях размером с «кекс на две персоны», так как передвигались они только на четвереньках. Настоящие «маугли» отличались полным отсутствием речи и каких-либо проблесков интеллекта. Обследовавший их доктор Д. Уишау свидетельствует, что «дикие индусские мальчики были действительными идиотами, какова бы ни была причина их идиотизма». Они пачкали все своими фекалиями, до крови кусали обслугу за ноги и постоянно мастурбировали. Впрочем, в условиях приюта они, как правило, умирали быстрее, чем у добрых индусов созревало окончательное решение об их удавлении.

Иногда наличие прототипа очевидно, но сам он остается скрыт от потомков и исследователей. Романтикам это позволяет надеяться на то, что, к примеру, «Маленький принц» был плодом лишь педофильских галлюцинаций французского летчика, но не существовал in carne (в мясе).

Культ богов, пророков, героев, полководцев и других «пассионариев» — один из самых любимых культов homo. Человечество млеет от перьев, мундиров и «харизм», а именами своих любимцев маркирует эпохи. На этом культе основаны религии, история и культура. К сожалению, для его разрушения недостаточно одного, даже химически чистого цинизма самой высокой концентрации. Требуется нечто более существенное.

Иллюзия того, что в человеческих стаях существуют особи, наделенные чрезвычайными свойствами, качественно отличающими их от других людей, является очень стойкой. Существует даже отрасль истории, всерьез изучающая «пассионариев». Люди очень любят приписывать глобальные события особенностям той или иной «личности».

Это забавное заблуждение имеет много корней. Один из них — отсутствие понимания того, что практически все «харизматики» на 100 % сделаны из случайных обстоятельств, а также из требований политической моды и специфики своего времени. В чуть другой реальности они остались бы никем, а их «удивительные» свойства не оказали бы никакого влияния ни на историю, ни на культуру. (Представьте себе Моцарта в раннем неолите, Резерфорда во времена крестовых походов или Гитлера как жителя блокадного Ленинграда.)

Оценивая «великие имена», не следует забывать, что за каждым Микки-Маусом прячется обычная мышь. Особенно хорошо это видно на еще «теплых» примерах Наполеона, Гитлера, Сталина, Мао или им подобных фигур. На них списывается вся кровь и глупость, хотя данные фигуранты были лишь «вишенками на тортах» своих эпох и народов. Вся Германия была Гитлером, а СССР — Сталиным. В произошедших трагедиях личные качества вождей не имели никакого особенного значения.

Конечно, все они могли отчасти влиять на процессы, но не в силу наличия какой-то «харизмы», а лишь потому, что имели чисто механическую возможность это делать. Но напомним, что они не изобретали ее самостоятельно, а лишь пользовались тем механизмом власти, который образовался во времена фараонов и не претерпел существенных изменений.

Но! Среди них нет Саурона-гипнотизатора, который мог бы волшебным образом внушить доброму и наивному народу идеи рейха или «русского мiра». Диктаторы и президенты — это лишь тамбурмажоры, которые с помощью «жезла власти» задают ритм конвульсиям злобы и восторга, возникающим в массах естественным образом. Если жезл опустится или будет отброшен, «оркестрик» играть не перестанет.

По всей вероятности, любая роль личности в истории — очередной самообман, а некая интеллектуальная или поведенческая уникальность — миф, в реальности не существующий и ни на что не влияющий.

Впрочем, до тех пор пока мы остаемся в так называемом культурно-историческом поле, где все оценочно и зыбко, данные утверждения остаются лишь декларацией. Чтобы доказать их, нам придется переместиться в качественно иные сферы.

По счастью, помимо солдафонов, пророков и вождей, образ каждого из которых самым очевидным образом подчинен «закону М.-Мауса», мы располагаем и фигурами другого свойства. Теми, кто в действительности менял реальность мира или повышал шансы нашего вида на выживание. Мы имеем в виду творцов науки. Вот на их-то примере мы и попытаемся доказать недоказуемое: вздорность и выдуманность представлений об уникальности личности.

Напомним, что взаимосвязь личности ученого и его открытия является несомненной и общепринятой догмой (такой же несомненной, как связь особых свойств Сталина и репрессий). Быть может, существенный вклад в науку — это действительно результат совершенно особых, неповторимых свойств, присущих лишь конкретному ученому и никому иному? Полная уверенность в том, что дело обстоит именно так, была однозначно высказана множеством творцов современного знания. Наилучшим образом эту мысль сформулировал нейрофизиолог, лауреат Нобелевской премии Джон Кэрью Экклз, видевший именно в факте научных открытий лучшие доказательства свободы воли человека и «великий фактор личности».

Джеймс Дьюи Уотсон, тоже лауреат Нобелевской премии, сооткрыватель структуры ДНК и автор «Молекулярной биология гена», которую по праву можно назвать одной из самых важных книг человечества, полагал, что «каждый шаг (науки) вперед, а иногда и назад — очень часто событие глубоко личное, в котором главную роль играют человеческие характеры и национальные традиции».

Еще более категоричен другой нобелевский лауреат — Кристиан де Дюв, который пишет, что «создание теории — это напряженный творческий процесс, несущий на себе отпечаток личности автора», а эйнштейновская теория относительности, по мнению Де Дюва, несет на себе «отпечаток индивидуальных, личностных черт, свойственных только ее создателю».

На первый взгляд данная точка зрения кажется единственно логичной и возможной. Но лишь на первый взгляд. А при соприкосновении с фактами от этого красивого предположения не остается даже loci udi (мокрого места).

Дело в том, что очень многие важнейшие изобретения, а также выявления законов природы и свойств материи были почти синхронно совершены учеными, никак не связанными между собой, полностью независимыми друг от друга, разнесенными национально, географически, социально и религиозно.

Вероятно, здесь все же следует остановиться и конкретизировать понятие «независимость открытий в науке».

Что же это такое?

Это термин, которым мы маркируем некий высокий научный результат, если к нему пришли ученые, не имеющие возможности заимствовать мысли и идеи друг у друга. Приведем краткую подборку фактов, то есть перечислим те открытия, которые были совершены «независимо» и «одновременно»:

Кавендишем и Кулоном открыт закон притяжения и отталкивания электрических зарядов; Парацельсом и У. фон Гуттеном заявлено о влиянии сифилиса на головной и спинной мозг; Ж. Жансеном и Локайером сделан спектральный анализ протуберанцев солнечного диска; Рамзаем и Лангле выявлены свойства гелия; Дарвином и Уоллесом сформулирована теория эволюции; Адамсом и Леверье обнаружена планета Нептун; Маркони и Поповым изобретено радио; Опариным и Холдейном открыты принципы абиогенеза; Мариоттом и Бойлем вычислены особенности поведения газов; Августом Теплером и Вильгельмом Гольцем изобретена электрофорная машина; Скалигером и Арецио осознано существование кинестезии; Гей-Люссаком, Жаком Шарлем и Дальтоном выведен закон объемов; фон Герике и Торичелли определены свойства вакуума; Ж. Фернелем и П. Форестом определено отравляющее влияние ртути на головной мозг; Галилеем, де Шезо и Ольберсом разгадан парадокс черноты Вселенной; Борелли и Жюреном обнаружены капиллярные явления; Герцем и Лоджем зафиксированы электромагнитные волны; Томсоном, Джермером и Дэвиссоном расшифрована дифракция электронов; Ньютоном и Гуком определен закон обратной пропорциональности квадрату расстояний; Гюйгенсом и Галилеем созданы маятниковые часы; Котуньо и Можанди выяснена роль ликвора и законы его циркуляции меж желудочками мозга; Декартом и Снеллиусом открыт эффект преломления света; Беннетом и Эанди смоделирован электроскоп; Шееле, Пристли и Лавуазье классифицирован водород; Мальпигием и Г. Баджливи зафиксирован механизм возникновения гемиплегии; Майером и Джоулем понят принцип эквивалентности; Галилеем и Шейнером обнаружены пятна на Солнце; Латуром и Фарадеем установлено сжижение газов; Дальтоном и Вольтой описано поведение паров; Менделеевым и Мейром открыт периодический закон; Вейнбергом и Харди доказан закон генетического равновесия; Расселом и Герцшпрунгом составлены диаграммы-классификаторы звезд; Мюрреем Гелл-Маном и Дж. Цвейгом написана квантовая модель элементарных частиц (гипотеза кварков); Мёбиусом и Листером выведен парадокс «ленты Мёбиуса»; Лобачевским и Бойяи разработана гиперболическая геометрия.

Список можно продолжить, но полагаем, что приведенного достаточно.

Итак, мы убедились в том, что ученые, не имеющие меж собой ничего общего ни по воспитанию, ни по образованию, ни по убеждениям, никак не знакомые между собой, примерно в одно и то же время приходили к одним и тем же выводам по важнейшим вопросам мироздания.

Даже в нашем коротеньком списке смешались модники и неряхи, пламенные фашисты и унылые русские инженеры, утонченные академики и пивовары, весельчаки и меланхолики, фанатичные христиане и атеисты, убежденные холостяки и примерные главы семейств, плебеи и аристократы, а также бургомистры, коммунисты, роялисты, пэры, революционеры, настоятели монастырей и дуэлянты.

Перечисленное нами выше — лишь видимая, официальная часть образов великих ученых. В большинстве случаев деликатность не позволяла биографам углубляться в некоторые особенности их быта, привычек и наклонностей. Но мы знаем, что у любого homo имеется очень живописная оборотная сторона.

Подозревая об этом, мы можем обоснованно предположить, что различия меж свершителями одних и тех же открытий были еще разительнее: меж фон Герике и Торичелли, Мариоттом и Бойлем, Маркони и Поповым были не просто «разницы», а целые «пропасти».

И тем не менее они, независимо друг от друга, в одно и то же время приходили к одним и тем же судьбоносным выводам. Все личностные, национальные, религиозные, бытовые, политические разницы не играли никакой роли.

Но быть может, эта несвязанность открытия и личности присуща лишь относительно локальным прозрениям? Быть может, самые грандиозные теории все же основаны на неких неповторимых чертах их создателя?

Нет. Как мы можем убедиться, подмеченная нами закономерность распространяется на любые открытия, независимо от их масштаба.

К примеру:

Чарльз Дарвин и Альфред Рассел Уоллес никогда не встречались и не общались. До 1858 года Дарвин понятия не имел о существовании Альфреда Рассела. Но в июне указанного выше года Уоллес прислал Дарвину набросок статьи «К тенденции независимого возникновения вариаций из оригинальной формы». Распечатав пакет, потрясенный Дарвин увидел в строках Уоллеса свою собственную теорию, нюансы которой он скрывал до времени даже от столь близких друзей, как Хукер и Лайель.

«Я никогда не видел более поразительного совпадения. Если бы у Уоллеса был мой черновик, написанный в 1842 году, он не смог бы сочинить для него лучшего резюме» (Дарвин о работе Уоллеса).

Разумеется, есть теории не менее глобальные, чем эволюционная. Абиогенетическая была независимо разработана Александром Ивановичем Опариным и Джоном Холдейном, которые были очень надежно изолированы друг от друга географией, разностью научных школ и самой банальной политикой (то есть некоторой «закупоренностью» раннего СССР). Поначалу оба трагично восприняли известие о наличии «конкурента» на другом континенте, но ситуацию (отчасти) спас рыцарственный Холдейн, признавший разработки Опарина более емкими и масштабными, а соответственно, и более значимыми.

Неоднозначное происхождение также имеют теории: квантовая, генетического кода, относительности и условных рефлексов. При всем (условном) благоговении перед именами Эйнштейна, Павлова, Крика, Планка никого из них нельзя назвать их «автором» (в примитивном и однозначном смысле слова «автор»).

Мы можем осторожно сделать вывод, что нам нет и не может быть никакого дела до бытовых привычек или личных взглядов того или иного создателя науки. Все слагаемые личности не имеют никакого значения. Как, впрочем, и сама личность. Ученый может быть сатанистом, жадиной, онанистом, мотом, ростовщиком, карманником, религиозным фанатиком, педофилом, убийцей, клеветником, завистником, героем, вором, гомосексуалистом, девственником, нормальным развратником, ханжой или кощунником, угрюмым молчуном или блестящим оратором. Для результата его работы все это имеет не больше значения, чем форма крышки его гроба. Или цвет его глаз.

Он может быть самоучкой, как Реомюр, Фаренгейт, Ампер, Лаплас, Дальтон, Кеплер, а может быть аббатом, как Мендель, или журналистом, как Энгельс, академиком, как Опарин, или наемником, как Декарт, переплетчиком, как Фарадей, школьным учителем, как Циолковский, приказчиком в бакалейной лавке, как Шлиман, или профессиональным обитателем лабораторий, как К. С. Лешли. Но и это все тоже ничего не значит. В историю науки данные персонажи вошли «обнаженными», при входе сбросив сутаны, латы, сюртуки и лабораторные халаты. Впрочем, как выясняется, дело не ограничилось предметами гардероба. Строго говоря, там же, при входе, они оставили и свои имена.

Дело в том, что в самом открытии мы никогда не найдем примет личности того, кто его совершил. Оно удивительно «безлико» и никак не связано с характером, привычками и взглядами его автора.

Давайте «отвяжем» постижение ДНК от имен Крика, Уотсона, Уилкинса, Франклин, Эвери, Чаргаффа и на несколько минут забудем эти имена. Забудем и трагикомедию, сопутствовавшую пониманию роли и «пространственной конфигурации» дезоксирибонуклеиновой кислоты. Сделав все это, найдем ли мы в спиралях азотистых оснований или в порядке водородных связей хотя бы отголоски того пикантного факта, что Дж. Уотсон вообще не знал химии, а Ф. Крик не имел никакой научной степени? Нет. Не найдем.

Увидим ли мы в разгаданной последовательности аденина — тимина — гуанина — цитозина грустную тень О. Т. Эвери или слезы умирающей Франклин? Опять-таки нет. Не увидим.

А теперь заглянем в окуляр микроскопа. Есть ли там напоминание о голландском суконщике, играющем стеклянными шариками (с их помощью в цеховой среде было принято инспектировать качество сукна)? Сперва он просто забавлялся. Но затем, комбинируя то шарики, то их половинки, суконщик разглядел сквозь них движения сперматозоидов в «вязкой жидкости, собранной после законного соития с г-жой Левенгук».

Содержится ли в окуляре микроскопа хоть какое-то указание на фасон шляпы этого суконщика, или на то, какому божеству он кланялся по воскресеньям? Разумеется, нет. Не содержится.

Как видим, все личностное опять дематериализовалось и сгинуло, как не имеющее никакого значения. Более того, у нас появилось еще одно основание для уверенности в том, что между индивидуальностью ученого и его открытием нет вообще никакой связи.

Итак. Мы видим, с какой легкостью можно разрушить один из основных мифов культуры. Миф о личности и ее «чрезвычайном значении».

Но что мы получаем взамен него?

Почти ничего, за исключением образа науки как реальности, живущей по своим законам. Самые великие имена в ней оказываются почти слепыми исполнителями закона неизбежного развития интеллекта. Того самого интеллекта, который всегда найдет правильное местечко и шалуну Кирюше, и Бонапарту, и самому Микки-Маусу.

 

Конец РПЦ. Как это будет

 

«Отец церкви» Ориген Александрийский был настоящим христианином. Поэтому он дословно исполнил наказ своего бога, высказанный в Евангелии (Мтф.19:12), — и широким жестом отхватил себе детородный орган по самые тестикулы, став скопцом «ради царствия небесного».

К сожалению, его благочестивому примеру последовали не все христиане, хотя обмен пениса на «царствие небесное» с их точки зрения должен быть чрезвычайно выгодным делом. Можно сказать, сделкой жизни.

В русской церкви это евангельское предложение тоже, как правило, игнорировалось. Митрополиты, архиепископы и епископы, не говоря уже о монашествующей братии и мирянах, выбирая между «царствием небесным» и собственным пенисом, уверенно выбирали пенис. Это вдвойне печально, так как именно опыт Оригена мог бы предохранить РПЦ от множества неприятностей в прошлом и настоящем, а также научить ее стойкости, которая, возможно, ей скоро потребуется.

Очень долго существовала иллюзия, что РПЦ умеет намертво спаиваться с любым видом государственной идеологии, а погибнуть может только вместе с ней. Именно этому православных учила специально придуманная история России. Именно нечто подобное внушил им идеолог русского нацизма — Федор Достоевский. Это всегда придавало попам необыкновенную уверенность в судьбе собственного бизнеса и своем корпоративном благополучии.

Конечно, церковная торговля ничем — это бизнес сверхдоходный. Но и чрезвычайно хрупкий, так как полностью зависит от капризов и настроения власти. А также от того, насколько власть уверена в эффективности церкви.

Судорожно спасающий страну от распада, сегодняшний Кремль, разумеется, пускает в дело все, что есть под рукой. Все, что может «скрепить» страну, особо не разбираясь в качестве этих скреп. В том числе и церковь. Но не исключено, что абсолютная неэффективность РПЦ рано или поздно будет им замечена.

Что произойдет в этом случае?

РПЦ, конечно, забылась и недооценила опасность такого разоблачения.

Как мы помним, церковь всегда утверждала: она — понятие вечное и никакие «врата адовы не одолеют ее». Но сегодняшнее православие, вероятно, слабо представляет себе подлинный потенциал этих «врат».

Если разоблачение состоится и в очередной раз станет понятно, что церковь никого ни с кем не скрепляет, то, вероятно, произойдет следующее.

В этот раз не будет никаких «львов рыкающих, плоти христиан жаждущих», и никаких матросов со штычками. Попов никто и пальцем не тронет. Все будет гораздо хуже.

Ставшая ненужной Кремлю, РПЦ мгновенно утратит неприкосновенность во всех СМИ.

Заскрипят, отворятся те самые «врата» — и грянет из них голубой гром.

Все главные каналы ТВ заполнят заплаканные пономари, иподьяконы, послушники, семинаристы и юные иноки. И каждый из них будет живописать злоключения ануса своего, который ежедневно был терзаем «митрополиты, архиепископы и епископы». И терзаем не всегда с молитвой.

Шоумены, еще вчера, преданно чмокавшие попам ручки, будут гневно трясти документами уголовных дел, выведывая у плакс пикантные подробности анальных практик, а узнавая — рыдать вместе с ними, «исказив ужасом лица свои».

Разумеется, не все скандалы будут окрашены в чисто голубой цвет. Найдется в эфире местечко и для пары сотен черных педофильских историй. Тут еще шире отворятся «врата» — и восплачут не только жертвы и шоумены.

Тут будут рыдать все: мамаши, доверившие попам деток, сами детишки, удаленные бабушки по скайпу, операторы и студийные клакеры. Даже суровые криминалисты, приглашенные в эфир для рассказа о специфике вагинальных и сфинктерных разрывов у несовершеннолетних, тоже «излиют слезы своя».

Следует понимать, что рыдательный потенциал данной темы, конечно, не бездонен, но достаточно глубок. СМИ отработают его по полной программе, вероятно, не раз вспомнив про Оригена Александрийского.

Конечно, публике надо не только поплакать, но и похохотать. Обеспечение веселья по церковной теме тоже не будет проблемой.

В этом смысле отличным информационным товаром станут страсти в женских монастырях. Обыватель узнает наконец, что такое «глубокий сестринский» поцелуй, постигнет настоящий смысл выращивания инокинями кабачков сорта цукини и поймет подлинное предназначение молоденьких послушниц.

Нетрудно предсказать и все последующие перемены медийных блюд.

Скорбные гаишники зальют эфиры кровью, поведав тысячи историй о поповском беспределе на дорогах.

Училки во весь голос затянут песнь о нелепости «основ православия» в школах.

Прозревшие главы администраций развернут батальные полотна, повествуя о своих битвах с жадными попами за социальную недвижимость и госземли.

Проснутся тетеньки из СЭС. Они затрещат о вирусных пузырчатках полости рта, кандидозах, гнойных флегмонах и других болезнях, неизбежно передающихся в том случае, когда сотни не очень здоровых людей что-нибудь едят одной ложкой из одной миски, как это бывает при обряде причастия.

Медийный рынок ненасытен до всякой сочной жути: «врата» отворятся настежь — и РПЦ припомнят все. Что было и чего не было. Затравленные попы будут искать колокольни, чтобы быть с них сброшенными, но не найдут их; они будут хвататься за чаши с ядом, но в тех окажется лишь старый кефир.

А шоу-бизнес, истосковавшийся за годы русской весны по свежатинке, продолжит распинать бедолаг.

Особенно будут стараться те, кто сильнее прочих подхалимничал на крестных ходах и молитвенных стояниях: депутаты, певички-державницы, мотоциклисты и другие разносчики православной духовности.

Разумеется, тут же сыщутся охотники поковыряться в загадочной смерти Редигера (Алексия II) и в церковных финансах. Увы, один-единственный аудит денежных проделок духовенства превратит епископат РПЦ в толпу печальных зэков. Попов погонят из школ и армии, а отжатые ими планетарии и больницы вернут государству.

Последним и самым страшным ударом «врат» будет установка в церквях кассовых аппаратов. После этого рынок магических услуг рухнет.

К такому варианту «гонений» РПЦ окажется абсолютно не готовой. Под хохот публики Гундяев сбежит, переодевшись распятым мальчиком из Донбасса. Чаплин прикупит котелок, наконец отрастит нормальные усики и продолжит служить своей фамилии в московском мюзик-холле. А сама церковь скукожится и надолго замолкнет.

У нее, конечно, будет выбор: либо сгинуть окончательно, растворившись в сотне других культов, либо выжить и продолжить борьбу за возвращение клиентов.

Выжить ей будет не просто.

Ватикан, оказавшийся в похожей, но менее сложной ситуации, пошел ва-банк. Он резко смахнул со стола отпедофилированных им младенцев «яко же не бывших» и свершил резкую имиджевую реформу. Вместо папы-истукана он предложил папу-шпану. Это был сильный ход, но фингалом и трамвайным билетиком Франциска полностью прикрыть «большой ватиканский срам» все-таки пока не удалось. Следующим шагом, вероятно, будет рогатка, случайно обнаруженная ЦРУ в личных вещах понтифика. По крайней мере, иезуиты все надежды на спасение католичества возлагают именно на нее.

А вот РПЦ так легко отделаться не получится. Придется менять не только девочек, но и мебель. Ставшая ненужной Кремлю, РПЦ вынуждена будет подчиниться свирепым законам шоу-бизнеса. В обряды и литургическую практику придется вносить кардинальные изменения. Очень неплохо будет смотреться выезд нового патриарха из царских врат на моноколесном электросамокате, а также энергичные «танцы с чашами». Так как сильный медийный резонанс имел только один прецедент плясок в церкви, то преподавать хореографию в семинариях, вероятно, будут приглашены Pussy Riot.

Возможно, РПЦ изобретет еще какие-нибудь приманки. Возможно, она вернет себе часть своей старой клиентуры и будет, никем больше не обижаемая, под стрекот кассовых аппаратов существовать по темным углам страны. Разумеется, под крепким надзором налоговых органов и СЭС, постепенно разрушаясь под тяжестью собственной ненужности. Но ни к каким существенным вопросам и событиям РПЦ допущена уже никогда не будет. Так что если России и суждена дальнейшая история, то она явно будет свершаться без попов.

 

Крылышко или ножку?