Спиритистическое предсказание

 

Автограф — ИРЛИ. Р. 1. Оп. 27. № 76. Л. 3.

Первая публикация — Звенья. 1932. Кн. 1. С. 87.

Печатается по автографу.

При первой публикации снабжено обширным комментарием Е. П. Казанович (с. 87–91): «Четверостишие «Спиритистическое предсказание» относится ко времени начала Крымской кампании, когда Тютчев особенно увлекался спиритизмом, правильнее сказать — той отраслью его, которая называется в обыденной речи «столоверчением», и искал у двигающихся столов ответа на особенно захватывавшие его в те годы вопросы об исходе кампании и о будущей судьбе России. Об этом увлечении поэта мы знаем из разных печатных источников, и более подробно из дневника А. Ф. Тютчевой-Аксаковой». «Отец провел у меня вчерашний день, — записывает она 14 ноября 1853 года. — Он с головой увлечен столами, не только вертящимися, но и пророчествующими. Его медиум находится в общении с душой Константина Черкасского <…> Теперь эта душа, став православной и патриотичной, проповедует крестовый поход и предвещает торжество славянской идеи. Странно то, что дух этого стола как две капли воды похож на дух моего отца: та же политическая точка зрения, та же игра воображения, тот же слог. Этот стол очень остроумный, очень вдохновенный, но его правдивость и искренность возбуждают во мне некоторые сомнения» (При дворе-1. С. 128). А в другом месте, 6/18 апреля 1854 г.: «Мой отец находится в состоянии крайнего возбуждения, он весь погружен в предсказания своего стола, который по поводу восточного вопроса и возникающей войны делает множество откровений, как две капли воды похожих на собственные мысли моего отца. Стол говорит, что восточный вопрос будет тянуться 43 года, что он разрешится только в 1897 г., когда потомок теперешнего императора вступит на константинопольский престол…» (там же. С. 135–136) и т. д.

Четверостишие могло быть написано в промежутке между этими двумя записями дневника, т. е. между ноябрем 1853 г. и апрелем 1854 г., скорее, ближе к последнему, когда начались военные действия на Дунае, вначале удачные для русской армии; на это последнее обстоятельство как будто намекает и первая строка четверостишия…» (Э. З.).

 

 

ЛЕТО 1854

 

Автографы (2) — РГБ. Ф. 308. К. 1. Ед. хр. 22. Л. 50 об.; РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 31. Л. 1–1 об.

Первая публикация — Изд. 1868. С. 163. Вошло в Изд. СПб., 1886. С. 205; Изд. 1900. С. 207.

Печатается по автографу РГАЛИ. См. «Другие редакции и варианты». С. 284*.

Первый автограф — в письме поэта к Эрн. Ф. Тютчевой от 11 августа 1854 г. из Петербурга. Второй (РГАЛИ), беловой, в нем стихотворение имеет заголовок «Лето 1854».

Автографы отличаются вариантами 1-6-й строк. Автограф РГБ: «О это лето, это лето — / Мне подозрительно оно — / Не колдовство ли просто это? — / И нам за что подарено? — / Смотрю тревожными очами». Автограф РГАЛИ: «Какое лето, что за лето! / Да это просто колдовство — / И как, прошу, далось нам это / Так ни с того и ни с сего?.. / Гляжу тревожными глазами». Во втором автографе Тютчев избегает повторения слова «это» в 1-й и 3-й строках, а также переделывает 4-ю строку, в которой ритм стихотворения требовал смещения нормативного ударения в слове «подарено». Изменение 5-й строки во втором автографе обусловлено общим стилем, приближенным к разговорному: поэт употребляет слово «глаза» вместо возвышенного «очи». В варианте первой строфы второго автографа отчетливее звучит мотив неразгаданного очарования, непостижимости красоты природы: усиливается значение слова «колдовство», ставшего в конце 2-й строки ритмически ударным.

Все издания печатают стихотворение по автографу РГАЛИ, но без заголовка. Изд. 1868 и Изд. СПб., 1886 дают вариант 4-й строки: «Так ни с того и ни с чего», искажая устойчивое выражение «ни с того ни с сего», употребляемое поэтом. В этих же изданиях есть вариант 12-й строки: «Под старость лишь тревожит нас» (в автографе: «Под старость лишь смущает нас»).

Датируется августом 1854 г.

Перекликается со строками из письма поэта к Эрн. Ф. Тютчевой от 5 августа 1854 г.: «Какие дни! Какие ночи! Какое чудное лето! Его чувствуешь, дышишь им, проникаешься им и едва веришь этому сам. Что мне кажется особенно чудесным — это продолжительность, невозмутимая продолжительность этих хороших дней, внушающая какое-то доверие, называемое удачей в игре. Уж не отменил ли Господь окончательно в нашу пользу дурную погоду?» (СН. 1915. Кн. 19. С. 215) (А. Ш.).

 

 

«УВЫ, ЧТО НАШЕГО НЕЗНАНЬЯ…»

 

Автограф — РГБ. Ф. 308. Оп. 1. Ед. хр. 22. Л. 59 об. — в письме к Эрн. Ф. Тютчевой, от 11 сентября 1854 г. из Петербурга.

Первая публикация — Изд. 1868. С. 171. Вошло в Изд. СПб., 1886. С. 212; Изд. 1900. С. 213.

Печатается по автографу.

В автографе выражение «до свиданья» подчеркнуто.

Датируется 11 сентября 1854 г. в соответствии с датой письма.

В письме четверостишию предшествует следующий текст: «Я терпеть не могу писать на авось, предрешать будущее… Но так как не совсем невозможно, что вы выехали из Овстуга девятого, как предполагали, и что завтра, послезавтра вы можете приехать в Москву, я не хочу, чтобы твоя надежда получить там известия от меня была обманута. Вот почему я решаюсь адресовать тебе туда эти несколько строк, прося госпожу Судьбу (как говорил, кажется, граф де Местр) принять в соображение те причины, которые я только что изложил, и простить мне, что я беру на себя смелость предполагать, что вы благополучно прибыли в Москву. О, как я далек от преувеличенного доверия и как мало расположен грешить избытком спокойствия. Итак, до скорого свидания. Да хранит вас Бог…» (СН. 1915. Кн. 19. С. 220).

26 июля 1858 г. поэт писал Эрн. Ф. Тютчевой: «Никто, я думаю, не ощущал больше, чем я, свое ничтожество пред лицом этих двух деспотов и тиранов человечества: времени и пространства». Время, по выражению Ю. М. Лотмана, изучавшего поэтический мир Тютчева, — такой же его враг, как и пространство: «оно разъедает бытие, превращая его в небытие». «Эти категории не были для Тютчева философскими абстракциями, а входили в его непосредственное каждодневное жизненное самоощущение, переживались им как бытовая реальность. Ощущение это было тем сильнее, что Тютчев не относил, как это делает большинство людей, пространство и время к естественным и, следовательно, незамечаемым категориям бытия. Само наличие их причиняло ему вполне реальное и ощутимое страдание» (Тютч. сб. 1990. С. 123, 133) (Ф. Т.).

 

 

«ТЕПЕРЬ ТЕБЕ НЕ ДО СТИХОВ…»

 

Автограф — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 31. Л. 2–3.

Список — РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 184 (тетрадь Е. Ф. Тютчевой). Л. 57–57 об. Корректурный листок Раута — РГИА. Ф. 772. Оп. 6. 1855. Ед. хр. 150786. Л. 7.

Первая публикация — Изд. 1868. С. 164, с датой «декабрь 1854 года», неверной, по мнению К. В. Пигарева (Лирика II. С. 366). Затем — Изд. СПб., 1886. С. 207, «1854»; Изд. 1900. С. 201, «(декабрь) 1854».

Печатается по Изд. 1868, где при жизни поэта опубликован наиболее оформленный и выверенный текст произведения. См. «Другие редакции и варианты». С. 284*.

Датируется по списку Е. Ф. Тютчевой, где перед стихотворением помечено: «1854 г. 24-го Октября».

Автограф занимает два листа разного формата, что, возможно, послужило основанием для Г. И. Чулкова говорить о двух автографах (Чулков II. С. 347). Наверху первого листа надпись: «Е. Поповой. 1854». Ниже — три строфы: первая, вторая и пятая (соответственно изданию), отделенные друг от друга горизонтальными чертами, без особых помет. На втором листе дан вариант четвертой строфы и первый стих пятой строфы, которая заключает текст стихотворения в списке Е. Ф. Тютчевой (там же). После всего внизу приписка: «и т. д.».

Чулков комментирует: «Стихотворение относится к политическим событиям 1854 г. Любопытно, что как раз в начале этого года Тургенев предпринял издание стихотворений Тютчева (ср. письмо И. С. Тургенева к С. Т. Аксакову. «Вестник Европы». 1894. № 4. С. 482). Тютчеву казалось, что Запад подготовляет разгром России. В феврале Англия и Франция заключили с Турцией оборонительный и наступательный союз, а 1 марта Николаю I был предъявлен ультиматум об очищении дунайских княжеств. Тютчев писал 10/22 марта 1854 г.: «Мы приближаемся к одной из тех исторических катастроф, которые помнятся веками…» (СН. 1915. Кн. 19. С. 199). Тютчеву было «не до стихов», но Тургенев продолжал начатое им дело, и 30 мая того же года цензор Бекетов разрешил к печати первый сборник стихотворений поэта. 11 сентября 1854 г. началась, как известно, осада Севастополя» (Чулков II. C. 348).

К. В. Пигарев дополнил: «Стихотворение было предназначено к помещению в сборнике «Раут». Московский цензурный комитет, обратив внимание на «неопределенность и несколько резкий тон изложения», но «имея в виду поэтическое достоинство» стихотворения, представил его 30 декабря 1854 г. в корректуре «на благоусмотрение» министра народного просвещения. 22 января 1855 г. Главное управление цензуры определило дозволить стихотворение к печати. Однако, вопреки этому решению, министр приказал: «оставя без ответа, считать конченным сие дело» (РГИА. Ф. 772. Оп. 6. 1855. Ед. хр. 150786. Л. 1–3, 6). В деле имеется корректурный листок с текстом стихотворения, озаглавленным «Е. И. П., требовавшей у автора стихов в альбом» (там же. Л. 7). В тексте много ошибок. Инициалы в заглавии, по-видимому, расшифровываются как «Екатерине Ивановне Поповой» (1820–1878), одной из знакомых поэта» (Лирика II. С. 366).

Начало Крымской войны 1853–1856 гг. осмыслено поэтом как столкновение двух сил, различных в своих внутренних устремлениях. Россия вступала в битву с врагами ее национальной идеологии (православие, самодержавие и народность). Обращение к Божественному слову в стихотворении раскрывается как единственный залог справедливого разрешения противостояния. Ранее Тютчев писал об этом: «Невозможно, чтобы было иначе; невозможно, чтобы приступ бешенства, обуявший целую страну, целый мир, каковым является Англия, не привел к чему-нибудь ужасному. Все это бешенство, и все это лицемерие, и это нелепое хвастовство, и эта бесстыдная ложь… Ах нет, они уж чересчур пересаливают, и Господь в своем правосудии даст этим молодцам урок, которого они заслуживают…» (из письма к Эрн. Ф. Тютчевой, 10/22 марта 1854 — Изд. 1984. Т. 2. С. 209) (Э. З.).

 

 

НА НОВЫЙ 1855 ГОД

 

Автограф — РНБ, альбом Г. П. Данилевского. Л. 21.

Списки — Альбом Тютчевой (с. 143–143 об.); РГАЛИ. Ф. 505. Оп. 1. Ед. хр. 183. Л. 55 об. — 56; ед. хр. 184. Л. 57 об. — 58 об. Список рукою А. П. Елагиной.

Первая публикация — РА. 1867. № 12. Стлб. 1638; вошло в Изд. 1868. С. 166–167; Изд. СПб., 1886. С. 210–211; Изд. 1900. С. 210–211.

Печатается по первой публикации с уточнением по автографу: слово «Божьих» в 14-й строке было заменено по цензурным причинам на «тяжких» (Изд. 1987. С. 399). См. «Другие редакции и варианты». С. 285*.

Спорным остается вопрос о датировке. В примечании к первой публикации П. И. Бартенев, издатель РА, писал: «В начале 1855 года нам довелось услышать эти стихи в одном тесном приятельском кружке; но они были весьма мало распространены, почти вовсе не ходили по рукам, как другие тогдашние произведения, и до сих пор мы не встречали их в печати. Между тем стоит перенестись мыслию к злосчастной эпохе Альмы и Инкермана, стоит вспомнить напряжение всей Европы, тогдашнюю общественную и политическую духоту, чтобы понять, какой животрепещущий смысл имело это стихотворение для того времени. Нельзя не признать за ним высокого историко-литературного значения. Мы испросили у автора обязательного дозволения закрепить печатью эти удивительные в их поэтической чуткости строфы» (РА. 1867. № 12. Стлб. 1638–1639). В РА, Изд. 1868, Изд. СПб., 1886, Изд. 1900 опубликовано под заглавием «На новый 1855 год», в Изд. 1900 датировано 1854 г. В списках дата уточняется: «31 декабря 1854» (Альбом Тютчевой). Под заглавием «На 1-е янв. 1855 г.» записано в альбоме Е. Ф. Тютчевой, «На 55 год» — в списке Елагиной. Между тем в альбоме писателя Г. П. Данилевского (1829–1890) произведение озаглавлено: «1856», а записка, предшествующая тексту стихотворения, датируется следующим образом: «С.-Петербург. 31 декабря, 1855» (см. Лирика I. С. 166, 409). Время создания, указанное в списках и печатных изданиях, свидетельство Бартенева и текст автографа (с чередованием глаголов прошедшего и будущего времени, характеризующих действие наступающего года) позволили А. А. Николаеву высказать предположение, что заглавие «1856» в альбомной записи вызвано актуальностью пророчеств Тютчева не только для 1855 г., но и для следующего года (Изд. 1987. С. 399).

В записке, адресованной владельцу альбома Г. П. Данилевскому, Тютчев пишет: «Вы спрашиваете, милый поэт мой, нет ли у меня мысли о наступающем годе?.. У меня собственно — никакой. Назвать вам мысль — чужая. Чья же именно?.. Это довольно трудно объяснить — да и не нужно». В записке и в тексте стихотворения содержится намек на спиритические сеансы, популярные в светских кругах во время Крымской войны. П. И. Бартенев вспоминал, «как в 1853-55 годах в Москве почти в каждом сколько-нибудь барском доме до поздней ночи засиживались за вертящимися столами, а в магазинах продавались особые приспособления карандаша для таинственных начертаний. Занятия эти внушили Ф. И. Тютчеву его пророческие стихи: «Стоим мы слепо пред Судьбою…» (в декабре 1854 г.)» (РА. 1892. № 8. С. 482).

По всей видимости, стихотворение, созданное под новый, 1855 г., поэт вписал в альбом Данилевского годом спустя.

Осмысляя события Крымской войны, Тютчев писал в письме Эрн. Ф. Тютчевой от 21 мая 1855 г. о «недомыслии, которое наложило свою печать на наш политический образ действий» и сказалось «в нашем военном управлении». «Подавление мысли было в течение многих лет руководящим принципом правительства. Следствия подобной системы не могли иметь предела или ограничения — ничто не было пощажено, все подверглось этому давлению, всё и все отупели» (Изд. 1984. Т. 2. С. 231).

Образ с кровью творимой молитвы «Черты его ужасно строги, Кровь на руках и на челе!..» подчеркивает и безмерность страданий русского народа, и поругание самого святого. В конце 1853 г. в письме к жене Тютчев с горечью отмечал, что в Петербурге очень много людей, которые, «благодаря своему положению», могут причинить России «гораздо больше вреда», чем ее нынешние враги (цит. по: СН. 1914. Кн. 18. С. 61–63. Письмо от 24 ноября 1853 г.). Поэт был возмущен непатриотизмом людей, стоящих у власти, и беспечностью, равнодушием светского общества. После севастопольской катастрофы он согласился с женой: «…О да, ты вполне права, — наш ум, наш бедный человеческий ум захлебывается и тонет в потоках крови, по-видимому — по крайней мере так кажется, — столь бесполезно пролитой…» (Письмо от 17 сентября 1855 г. Цит. по: Изд. 1984. Т. 2. С. 238).

В письме к Эрн. Ф. Тютчевой от 20 июня 1855 г. поэт говорит о предощущении переворота, который «как метлой» сметет «ветошь» русского общества». «Пока у нас все еще, как в видении Иезекииля. Поле усеяно сухими костями. Оживут ли кости сии? Ты, Господи, веси! Но, конечно, для этого потребуется не менее чем дыхание Бога, — дыхание бури…» (там же. С. 235).

Крымскую войну поэт воспринимал как величайшую катастрофу. «…Никогда еще, быть может, не происходило ничего подобного в истории мира: империя, великая, как мир, имеющая так мало средств защиты и лишенная всякой надежды, всяких видов на более благоприятный исход» (там же. С. 239). Виновным в сложившемся положении Тютчев считал императора Николая I. «Для того чтобы создать такое безвыходное положение, нужна была чудовищная тупость этого злосчастного человека, который в течение своего тридцатилетнего царствования, находясь постоянно в самых выгодных условиях, ничем не воспользовался и все упустил, умудрившись завязать борьбу при самых невозможных обстоятельствах», — писал Тютчев жене 17 сентября 1855 г. (там же. С. 239).

Н. Оцуп (Ф. И. Тютчев / Числа. Париж, 1930. № 1. С. 150–161) полагал, что «многое» «от лучшего, глубочайшего Тютчева» содержит в себе стих. «На новый 1855 год»; по мнению критика, политические стихи поэта написаны в большинстве своем не «без доли ложного пафоса», носят «приподнятый и какой-то не по-тютчевски безапелляционный тон». «Все, однако, меняется<…>, когда Тютчев прикасается не к поверхности события, а к стихии, скрытой за ним. Перечитайте хотя бы стихотворение «На новый 1855 год». <…> Слова и намеки напряжены, тревожны. Атмосфера, внушаемая Тютчевым, такая, как если бы он писал о каком-либо грозном явлении природы. Заботы о преходящем, расчеты политика и дипломата уступили место «инстинкту пророчески глухому». Тютчев обмолвился в этих стихах даже прямым предсказанием (тогда же сбывшимся) о смерти Николая I и военном разгроме России. Уж одних этих строчек довольно для реабилитации политических стихов поэта, уступающих другим его стихам, но неотъемлемых от его творчества».

Попытка расшифровать «неясные «роковые» слова, звучащие в ответ на вопрос: «Но для кого?..» последней строфы стихотворения, была сделана в книге А. Лежнева «Два поэта. Гейне. Тютчев» (М., 1934). Несмотря на «библейский язык предсказаний» произведения Тютчева, критик задает риторические вопросы: «Что это? предсказание революции? предчувствие гибели старого порядка вещей, гражданской войны, несущей месть и воздаяние? Не отсюда ли этот язык, напоминающий язык «Кар» Гюго и «Ямбов» Барбье, эта пламенная и величавая риторика трибуна?» Отмечен провидческий характер предсказаний поэта: «Россия проиграла войну и утратила руководящую роль в европейской политике, а Николай I пал, «пораженный Провидением»… Военная неудача и дипломатическое поражение России оценивается Лежневым как «чересчур мизерно [е] даже в глазах Тютчева-дипломата». «Апокалиптические формы» предчувствия поэта истолковываются как ожидание революции. «И если не социальный катаклизм, не революция, то к чему бы этот язык трибуна? Это увлечение и эти угрозы? Этот обращенный к обширной аудитории пафос? Страх перед грозным будущим здесь прикрывает тайную симпатию к году-мстителю» (с. 31–33). Критик как бы забывает факт неприятия Тютчевым революции (см. его работу «Россия и революция», 1849) и преуменьшает масштабы последствий Крымской войны 1853–1856 гг. «После 1856 г. Россия оказывала на европейские дела меньше влияния, чем в любой период по окончании Великой северной войны в 1721 году, и так и не добилась того преобладания, каким она пользовалась до 1854 г.» — наблюдение современного английского историка Алана Тэйлора (Цит. по: Кожинов. С. 323).

Поражение русской армии тяжело переживалось поэтом. В дневнике А. Ф. Тютчевой сохранилось свидетельство «подавляющего и ошеломляющего впечатления севастопольской катастрофы» (слова Тютчева. Письмо к жене от 9 сентября 1855 г. Цит. по: Изд. 1984. Т. 2. С. 235): «…Мой отец только что приехал из деревни, ничего еще не подозревая о падении Севастополя. Зная его страстные патриотические чувства, я очень опасалась первого взрыва его горя, и для меня было большим облегчением увидеть его не раздраженным; из его глаз только тихо катились крупные слезы…» (При дворе-1. С. 49). 17 сентября 1855 г. Тютчев писал о возможном возвращении России «на верный путь» — ценою «долгих и весьма жестоких испытаний» (Изд. 1984. Т. 2. С. 239) (А. М.).