Как было найдено «похищение быка из куальнге»

По традиции «Похищение» приписывается не кому иному, как Фергусу Мак Ройху, но считается, что эта сага надолго была забыта. Говорят, что ее записали огамическими письменами на деревянных планках, которые один бард взял с собой в Италию, где они и остались.

О том, как было найдено «Похищение быка», повествует немало легенд, которые сэр Фергюсон в своих «Песнях западных гаэлов» объединил в поэме столь завораживающей, столь глубоко раскрывающей дух кельтского мифа, что я отважусь привести здесь значительную выдержку из нее. Говорят, что однажды на пиру верховный король Ирландии Гуайре упрекнул поэта Сенхана Торпеста за то, что тот не может полностью рассказать самое знаменитое из ирландских преданий. Поэт был уязвлен до глубины души и захотел обрести потерянное сокровище. Он обошел всю Эрин и всю Альбу, но смог собрать лишь отдельные фрагменты. Тогда он попытался вызвать с помощью разных колдовских средств дух Фергуса, чтобы тот сам поведал ему эту сагу, и готов был заплатить за это собственной жизнью, ибо такова, очевидно, была цена за содействие умерших, — но никто не мог найти могилу Фергуса, скрытую, по-видимому, особыми чарами. Наконец Сенхан послал своих сыновей — Эмина и старшего Муиргена — в Италию, чтобы те попытались выяснить там судьбу деревянной книги. Братья отправились в путь. По дороге они случайно находят могилу Фергуса, и Муирген обещает отдать свою жизнь, забыть родных, друзей и возлюбленную в обмен на предание о Похищении быка. Но Фергус сначала не отзывается.

Он недвижим. Что же, Фергус, дети, женская любовь,

Вековечные стремленья, что людей волнуют кровь,

Не нужны тебе, ведь глубже тайны мертвым здесь открыты…

Для любви не встал — хотя бы песню не проспи ты!

Первым рифмой съединил ты жизни радость и печали,

Саги о любви и войнах в той поэме прозвучали,

Но утрачено величье, и в преддверье тяжких дней

Жизнь ирландцев ты украсишь только песнею своей.

Фергус встал; туман поднялся, сумрак молнией сверкнул.

Сделал шаг — зеленый плащ полой плеснул.

Так темна была та туча, что сгустилась вкруг него,

Что Эмин увидел только дым и больше ничего.

Верный брат пытался трижды мрачный сумрак превозмочь,

Но туман не расступался, трижды гнал Эмина прочь.

Наконец разнесся голос от земли до облаков —

Ночь прислушалась, раскинув синий звездный свой покров.

Словно бы пастух небесный сбросил вниз овечий пух,

Греческих божеств от зависти смутился дух,

И туман блестит и вьется, а на небесах горят

Звезд сияющие очи, и внимателен их взгляд.

Вкруг певца туман сгустился, как чудовищная гроздь,

До утра глубокий голос говорил под сенью звезд,

Но, когда рассвет забрезжил и развеялся туман,

Только Муирген остался, вдохновеньем обуян:

— К Сэнхану! Отец, скорее, не упустим звездный час!

Слушай песню, что утрачена была и вновь нашлась.

— Да, героев поступь слышу я в теченье гордых слов.

Голоса звучат в чертогах славных минувших веков.

Стих внезапно обретенный Муирген трижды повторил

И затем лишь, утомленный, к верной деве поспешил.

— Богатырь в любви и сече, что так бледен и устал?

— Я любовь и жизнь саму на песню променял.

— Горе мне! Что толку в песне, коль тебя не воскресить.

— Песня радость дарит гэлам — слава вечно будет жить!

— Славой, что ли, ты мне хочешь слезы горьки утереть?

— Я исполнил долг вассала — а за это хоть на смерть.

И опять король в палатах пир накрыл, пылает жар.

Сэнхан на почетном месте, во главе стола, как встарь.

— Кубок Сэнхану! В награду дам две чаши золотых,

Если нам споешь под арфу «Похищенье» древний стих.

— Так звучите, глас и арфа! — восклицает Муирген юн.

Поклонившись властелину, дивный бард коснулся струн.

По весне река в разливе заливает дол и весь —

Так же вольно и бурливо полилась под арфу песнь.

Как потоком закрутила песнь людей со всех сторон,

Понесла, и Гуайре звукам внемлет с трепетом, пленен.

И не слышит от придворных, и не видит замка стен —

Перед ним луга и пашни, крепость в окруженье стен.

И виденье за виденьем в звучных рифмах восстает.

Даже тот, кто усмехался, с удивленьем новых ждет

Звуков — так своим искусством бард их всех околдовал,

Что сердца забились чувством, и волненьем полон зал.

Жалостью смягчились лица, в песне услыхав беду.

Но свободу принесла супруга мужу на бегу

В состязанье с колесницей; муж спасен из плена был.

Не один суровый воин не таясь слезу пролил.

Вновь челом все прояснились, взор надеждой заблистал —

Бард поет, как юн Кухулин землю под защиту взял

Против Медб с ее войсками — «Дайте силу показать

Юному вояке!» — войску приказала Медб стоять.

— Раз он жаждет смерти, что же, на его могиле

Надпись славно возгласит о доблести и силе,

Ибо не было от века славы, почести такой

Воину и человеку, как «Покойся же, герой».

— Как, храбрейших и сильнейших он разит и не устал?

Сам Фердиад, брат названый, в поединке тоже пал.

Зал с восторгом рукоплещет, не скрывая и рыданья,

Хоть сражен Фердиад, брата он целует на прощанье.

Слышите ли поступь армий? Чу! Удар прервал сей гул,

Конал, доблестью известный, так секирою махнул,

Что сгустился сумрак в зале, страх повеял над толпой

И Кухулин словно ветер в колеснице боевой.

Все внимают, но с опаской, все дивятся, но дрожат.

Короли, что входят в залу, уж давно в гробах лежат.

Любопытство отступило, разом страх на всех нашел,

Грозно тень провозгласила: «Фергус, Роя сын пришел!»

Распахнув туман, как саван, ветра ледяной порыв

В залу с Фергусом ворвался, ужас в душах поселив.

— О арфист! Проворны пальцы ты на струнах задержи!

Поклонись-ка властелину! — Смотрят — Муирген недвижим.

— Рядом с троном на носилках пусть покоится герой.

Ведь отныне нет владыки, кто тягался бы со мной!

Не забуду и невесту — раз погиб ее жених,

Дам в награду бедной деве я две чаши золотых.

— Горечь слезная в тех чашах! Бросьте их подальше прочь!

В океан швырните, в бездну, в непрогляднейшую ночь!

Пусть и рифы, и слова, и песни сам напев

Вместе с ними там и сгинут и не губят бедных дев.

Так случилось что преданье, вновь обретено ценой

Жизни, прозвучав однажды, чуть не сгинуло долой.

Ведь проклятье бедной девы над собой оно влачит,

Что слова в строках разъемлет, звук туманит и мрачит.

Перевод Г.М. Северской

 

ПРИЗРАЧНАЯ КОЛЕСНИЦА КУХУЛИНА

Впоследствии Кухулин возрождается в весьма впечатляющем обличье в одной поздней христианской легенде, входящей в состав так называемой «Книги Бурой Коровы», памятника XII в. Из этой легенды мы узнаем, что Кухулина вызвал из ада святой Патрик, дабы продемонстрировать истинность христианства и ужасы вечного проклятия королю Ирландии, язычнику Лойгайре Мак Нейлу. Лойгайре и святой Бенин, друг святого Патрика, стояли на равнине Мак-Индок, когда внезапный порыв ледяного ветра едва не сбил их с ног. Бенин объяснил, что это ветер, вырывающийся из ворот ада, которые открылись, чтобы выпустить Кухулина. Затем равнину накрыл густой туман, и сквозь него стала видна огромная призрачная колесница и мчащиеся галопом лошади. В колеснице сидели двое — Кухулин и его знаменитый возница.

Кухулин заговорил, обращаясь к Лойгайре, и стал убеждать его «поверить Богу и святому Патрику, ибо не демон пришел к тебе, а Кухулин, сын Суалтайма». Желая убедить короля, что это действительно он, Кухулин перечисляет свои знаменитые подвиги и заканчивает жалостным описанием нынешнего своего положения:

Каких только тягот я не вынес,

О Лойгайре, на море и суше —

Но страшнее единая ночь,

Дьявольской злобы!

Огромный, как мое геройство,

Жестокий, как мой меч,

Дьявол сокрушил меня

На красных угольях!

Затем он молит Патрика, чтобы небеса открылись для него, и легенда гласит, что мольба его была удовлетворена и что Лойгайре уверовал.

СМЕРТЬ КОНХОБАРА, СЫНА НЕСС

Христианство привнесло свою мораль и идеи также в историю гибели повелителя Кухулина, короля Ульстера Конхобара. Смерть настигла его в результате следующих событий. Однажды он несправедливо напал на Мее Гегру, короля Лейнстера, и в этой битве Мее Гегра пал от руки Конала Победоносного. Конал вынул мозг мертвого короля, смешал его с известью и слепил шар — такие шары считались лучшими метательными снарядами. Шар поместили в королевской сокровищнице в Эмайн-Махе, и там его нашел воин Коннахта Кет, рыскавший в поисках поживы по Ульстеру, и унес с собой. Вскоре люди Коннахта угнали у своих извечных противников некоторое количество скота, и улады, предводительствуемые Конхобаром, догнали их у брода в Вестмите, который и до сих пор носит название Брод Броска из пращи. Противники приготовились к битве, и многие знатные дамы Коннахта пришли к реке полюбоваться на знаменитых воинов Ульстера, и в первую очередь на Конхобара, самого доблестного из мужей того времени. Конхобар, конечно, не прочь был покрасоваться, и, не видя на вражеском берегу никого, кроме женщин, подошел поближе; и тут Кет, сидевший в засаде, встал и метнул свой шар в короля и угодил ему прямо в лоб. Конхобар упал, и воины унесли его. Когда короля, еще живого, принесли домой в Эмайн-Маху, целитель Финген, осмотрев раненого, объявил, что если шар вынуть, то Конхобар умрет; в итоге шар украсили золотом, а Конхобару было велено воздерживаться от верховой езды и от всякого сильного напряжения.

Семь лет спустя Конхобар увидел, как солнце затмилось в полдень, и призвал друида, чтобы тот объяснил ему значение виденного. Друид объявил, что видит далекую землю, а в ней — холм, на котором стоят три креста, и к каждому из них пригвождена человеческая фигура, и один из этих людей подобен Бессмертным. «Он преступник?» — спросил Конхобар. «Нет, — прозвучал ответ, — Он — Сын Бога живого», и друид рассказал королю историю страстей Христовых. Конхобар впал в неистовство, выхватил меч и принялся рубить дубы в священной роще, крича: «Вот что я сделаю с Его врагами!» И от этого напряжения шар выпал из его головы, и он упал мертвым. Так исполнилось мщение Мее Гегры.

Вместе с Конхобаром и Кухулином ушла и слава Красной Ветви, и могущество Ульстера. В следующем цикле легенд, иногда называемым «оссианским», мы видим других персонажей, другие обстоятельства и другие идеалы.

КЕТ И КАБАН МАК ДАТО

Коннахтский герой Кет, прославившийся тем, что он ранил короля Конхобара у Брода Броска, появляется и в другой, весьма драматической повести, озаглавленной «Повесть о кабане Мак Дато».

Жил-был некогда в области Лейнстер богатый и гостеприимный муж по имени Месройда, сын Дато. Два сокровища было у него: пес, который мог обогнать любого пса и любого дикого зверя в Эрин, и кабан, самый крупный из всех, которых когда-либо видели человеческие глаза.

Молва о псе разошлась по всей Эрин, и многие знатные мужи и короли мечтали завладеть им. И вот король Ульстера Конхобар и королева Коннахта Медб заслали к Мак Дато своих гонцов и попросили его продать им собаку, и оба гонца в один и тот же день прибыли к дому Месройды. Посланец из Коннахта сказал: «Мы дадим тебе за пса шесть тысяч дойных коров и колесницу с двумя конями, лучшими, какие есть в Коннахте, и в конце года — еще столько же». И посланец из Ульстера сказал: «Мы дадим тебе столько же, сколько Коннахт, и еще — союз и дружбу Ульстера, которая стоит больше, чем дружба Коннахта».

Тогда Месройда Мак Дато впал в задумчивость и три дня ничего не ел и не пил и не спал по ночам, а лишь беспокойно ворочался на постели. Жена его заметила, что что-то не так, и сказала: «Пост твой слишком долог, о Месройда, хотя добрая пища стоит перед тобой в изобилии; по ночам же ты отворачиваешься к стене, и я знаю очень хорошо, что ты не спишь. Какая забота тому причиной?»

«Есть такое присловье, — отвечал на это Мак Дато. — Не поверяй рабу сокровища и женщине — тайны».

«Когда же и разговаривать мужчине с женщиной, как не тогда, когда что-то не так? — молвила жена. — Если ты не можешь решить задачу, здесь может помочь другой».

Тогда Мак Дато рассказал жене, что две провинции одновременно потребовали продать его пса. «И те, кому я откажу, — печально сказал он, — погубят мой скот и убьют моих людей».

«Послушай совета, — сказала женщина. — Отдай пса обоим, и скажи, пусть приходят и забирают его; и если должно обязательно последовать побоище, пусть лучше они убивают друг друга; но ни в коем случае не прячь собаку».

Мак Дато последовал этому мудрому совету и пригласил уладов и коннахтцев на пир, сказав и тем и другим, что потом они смогут забрать пса.

И вот в назначенный день Конхобар и Медб вместе со спутниками, доблестными воинами и знатными мужами, собрались в крепости Мак Дато. Там они обнаружили прекрасное угощение, и в качестве главного блюда Мак Дато зарезал своего знаменитого кабана. Возник естественный вопрос, кто же будет делить его, и Брикриу Злоязычный по своей склонности сеять раздоры предложил, чтобы воины Улада и Коннахта сравнили свои подвиги и передали это право тому, кто лучше всего потрудился в схватках на границах. После долгих пререканий и оскорблений встал Кет, сын Матаха, взял нож, подсел к кабану и призвал мужей Улада попытаться оспорить у него первенство. Один за другим поднимались Кускрайд, сын Конхобара, Кельтхайр, Мунремур, Лойгайре Победитель и прочие (Кухулин не появляется в этой повести), и каждому Кет напоминал о столкновении, в котором он вышел победителем, и один за другим они садились, молчаливые и пристыженные. Но наконец у дверей зала раздались приветственные крики, и Ульстер возликовал: вошел Конал Победоносный. Он приблизился к кабану, и они с Кетом с рыцарской любезностью приветствовали друг друга. Кет сказал:

Привет тебе, Конал! Сердце из камня!

Дикое пламя! Сверканье кристалла!

Ярая кровь кипит в груди героя,

Покрытого ранами, победоносного!

Ты можешь, сын Финдхойм,

состязаться со мной!^[132]

И Конал отвечал:

Привет тебе, Кет, первенец Матаха!

Облик героя! Сердце из кристалла!

Лебединые перья! Воитель в битве!

Бурное море! Ярый бык прекрасный!^[133]

«А теперь вставай и уступи мне место», — продолжил Конал.

«Это почему же?» — поинтересовался Кет.

«Ты хочешь сразиться со мной? — спросил Конал. — Я готов. Клянусь клятвой моего народа, с тех пор как я взял копье в свою руку, не проходило дня, чтобы я не убил хоть одного из коннахтов, не проходило ночи, чтобы я не сделал набега на землю их, и ни разу не спал я, не подложив под колено головы коннахта».^[134]

«Я признаю это, — сказал Кет. — Ты лучший боец, чем я, и я уступаю тебе кабана. Но если бы Анлуан, мой брат, был здесь, он сравнялся бы с тобой, и это скорбь и позор, что его нет».

«Анлуан здесь!» — вскричал Конал, вынул из-за пояса голову Анлуана и швырнул ее в лицо Кету.

Тогда все вскочили, поднялся страшный шум, и в палатах Мак Дато разгорелась битва. Вскоре воины выскочили из крепости и продолжали сражаться снаружи, пока армия Коннахта не обратилась в бегство. Пес Мак Дато гнался за колесницей короля Айлиля до тех пор, пока возничий не отрубил ему голову. Так предмет кровопролития не достался никому, и Мак Дато лишился собаки, но не своих владений и жизни.

СМЕРТЬ КЕТА

О смерти Кета рассказывается в «Истории Ирландии» Китинга. Когда он возвращался после очередного набега на Ульстер, Конал подстерег его у брода, получившего название Брод Кета, и они вступили в жестокую схватку. Наконец Кет был убит, но Конал и сам находился при смерти. Он лежал, истекая кровью, и тут на него наткнулся другой герой Коннахта — Белху. «Убей меня, — попросил Конал, — чтобы не говорили, будто я пал от руки одного коннахтского воина». Но Белху ответил: «Я не стану убивать умирающего, но принесу тебя домой и вылечу, и, когда сила вернется к тебе, мы устроим поединок». Он положил Конала на носилки, и отнес его домой, и ухаживал за ним, пока раны его не исцелились.

Однако три сына Белху, когда увидели, сколь могуществен герой Ульстера во всей своей силе, решили убить его раньше, чем состоится поединок. Хитростью Конал устроил так, что они вместо него убили собственного отца; а затем, прихватив с собой четыре головы, с победой вернулся в Ульстер.

СМЕРТЬ МЕДБ

Легенда о смерти Медб также дошла до нас благодаря Китингу. После того как Айлиль убил Фергуса Мак Ройха, купавшегося в озере вместе с Медб, а сам пал от руки Конала, Медб поселилась на острове^[135] посреди Лох-Риб и завела обыкновение купаться каждое утро в прибрежной заводи неподалеку от того места, куда причаливали приплывавшие ладьи. Форбуйде, сын Конхобара, узнал об этом и однажды сумел незамеченным добраться до источника и измерить расстояние от него до берега озера. Затем он вернулся в Эмайн, отмерил в удобном месте такое же расстояние, водрузил шест, на верхушку положил яблоко и стал упражняться в стрельбе из пращи по этой цели, пока не научился без промаха сбивать яблоко. И вот однажды, выжидая на берегу Лох-Риб, он увидел, как Медб вошла в воду, зарядил пращу и выстрелил так метко, что поразил ее в середину лба.

Китинг сообщает, что великая королева-воительница правила в Коннахте восемьдесят восемь лет. Она — яркий образчик того типа женщин, который особенно любили воспевать гэльские барды. Таким женщинам свойственны отнюдь не нежность и скромность, а скорее яростная, неукротимая энергия. Читатель нередко сталкивается с женщинами-воинами типа Скатах и Айфе, и здесь нетрудно вспомнить жен галлов с белоснежными руками, которых столь опасно было беспокоить, согласно сообщениям классических авторов. Гэльским поэтам, чьи представления во многом схожи с идеями рыцарского романа, была совершенно чужда мысль о принципиально разном статусе мужчин и женщин. С женщинами обращались, их оценивали совершенно так же, как и мужчин, не как служанок и не как богинь, и мы знаем, что и во времена вполне исторические они наравне с мужьями шли в битву — от подобной практики отказались только в VI столетии.