Личность в китайской традиции

 

Отечественные китаеведы, исследуя роль, место, функции личности в обществе, опираются главным образом на важнейшие ранние тексты «Луньюй» («Беседы и суждения») – по преданию, запись высказываний Конфуция его учениками, а также даосского текста «Даодэцзин» («Книга о Дао и дэ»).

Конфуций говорил, что на великом Пути нет хоженых троп, идущий им одинок и в опасности. В то же время, утверждал он, «не путь может расширить человека, а человек может расширить путь». Он высоко ставил Человека и его потенциальные возможности к самосовершенствованию. Мало человеком уродиться, надо еще родить в себе человека. Конфуцианство – это учение, прежде всего, о науке управлять государством. Учение Конфуция во многом определило формирование мышления и национального характера китайцев. Китайская мысль никогда не задавалась вопросом: что есть человек? Ее интересовало лишь, каково отношение человека к миру и как можно использовать его таланты. Больше всего Конфуция волновал и занимал вопрос – кто, какие люди должны управлять государством. Личность правителя и человеческие качества окружавших его людей, с точки зрения конфуцианства, должны находиться в центре внимания. Остановимся на этом подробнее, поскольку здесь затрагивается проблема политической культуры традиционного Китая.

 

Личность правителя в китайской традиции

 

Правитель, согласно конфуцианской традиции, лично отвечал за сохранение и оптимальное функционирование всего общества. Его называли «сыном Неба», «отцом народа». Фигура монарха рассматривалась традиционной китайской культурой как весьма существенный элемент мироздания. Монарх был человеком-посредником между Небом и Землей. Дэ правителя могло накапливаться в династии, от поколения к поколению, т.к. весь клан «работал» на него. Дэ могло иссякать при нерадивом отношении к своим обязанностям, и это приводило к падению династии. Поэтому задачей правителя было неукоснительно копить и сохранять дэ. Для этого он должен был уметь «считывать письмена с небес», т.е. понимать волю Неба. Император получает мандат Неба на занятие престола, а в случае плохого управления народ имеет право низложить его. Моцзы, китайский философ, живший на рубеже V – IV вв., ярый противник конфуцианства, обрушивался на Конфуция за его стремление ограничить власть правителя. Идея Конфуция о праве народа на смещение правителя была развита его последователем Мэнцзы, который полагал, что закосневших в своих пороках правителей следует изгонять и можно даже убивать, а народ имеет право на восстание против недобродетельного правителя. На практике данный способ свержения правителя взяла на вооружение китайская бюрократия. Поскольку волю Неба, выражавшуюся через различные природные явления, могли постичь и объяснить народу лишь конфуциански образованные чиновники, их роль в политической жизни страны значительно возрастала. Фактически правитель подпадал под контроль своих сановников. При определении роли конфуцианства в становлении политической культуры Китая следует учитывать, что оно в своем развитии прошло через несколько этапов, впитывая в себя новые идеи, новую практику.

В IV – III вв.до н.э. на развитие китайской государственности и эволюцию конфуцианства оказывал сильное влияние легизм. Две различные модели управления государством - Конфуция и Шан Яна (основоположника легизма) – появились почти синхронно: управление посредством правил (ли) и управление посредством законов (фа), точнее – посредством права. Легисты абсолютизировали власть правителя и ратовали за создание мощного государства, главенствующего над своими соседями. Для них характерен приоритет прагматизма в политике и китайская бюрократия восприняла прагматизм, превратив его в одну из составных частей политической культуры. Шан Ян позаимствовал у Моцзы принцип равных возможностей, предложив допускать к административным должностям людей из любого сословия, независимо от знаний (сравните с принципом Конфуция – допускать к власти только образованных людей). Единственным критерием для чиновников была преданность правителю. В отличие от Конфуция и Мэнцзы, проповедовавших гуманные методы правления, основанные на моральном воздействии, легисты настаивали на применении насилия, метода наград и наказаний, на сосредоточении всех рычагов экономической власти в руках государства. Правителю надлежит стремиться к неограниченной власти. Политика, с точки зрения легистов, несовместима с моралью. В этой сфере деятельности вероломство, коварство и сила всегда ставились выше человеколюбия, милосердия и долга.

Легистские концепции оказали значительное влияние на формирование ортодоксального конфуцианства и бюрократической системы управления, которая функционировала в Китае без каких-либо существенных изменений с конца 1 тысячелетия до н.э. вплоть до начала ХХ века. Л.С. Переломов, глубокий знаток конфуцианства, отмечает: «Цитировали Мэнцзы и легистов, Моцзы, Лаоцзы, но в центре всей древности непременно оставался Конфуций, ибо его суждения всегда воспринимались как истина» (Л.С. Переломов. Конфуцианство и легизм в политической истории Китая. М., 1981. С. 218).

Главным принципом управления государством считался даосский принцип «недеяние» (увэй), смысл которого состоял в том, чтобы не мешать, не противодействовать законам Природы, уловить ритм дыхания Дао: «Небо и Земля бездействуют и все совершают». На практике это выглядело так: «Если я не действую, народ будет находиться в самоизменении. Если я спокоен, народ будет сам исправляться. Если я пребываю в недеянии, народ становится богатым». Лаоцзы говорил: «Лучший правитель тот, о котором народ знает лишь то, что он существует. Несколько хуже тот правитель, который требует от народа его любить и возвышать. Еще хуже правитель, которого народ боится и хуже всех те правители, которых народ презирает». Управление государством приравнивалось в китайской традиции к управлению водным потоком: не надо прилагать усилий для того, чтобы заставить воду течь туда, куда стремится сама река. Горе тому, кто вздумает преградить ей путь. Следовать Природе – не значит ущемлять свою свободу, а, напротив, означает сделаться свободным. Властвует тот, кто покоен и безмолвствует. Высшая мудрость состоит в том, чтобы следовать обстоятельствам, быть способным к недеянию, несвершению, что и означало правильную деятельность. Другими словами, все сделается само собой, в результате естественного хода закономерно обусловленных событий.

Этот принцип является не только даосским, им руководствовались и легисты, подразумевая под недеянием стремление к высокому качеству управления, в смысле облегчения управления. Принцип увэй в даосской трактовке не имел ничего общего с легистскими требованиями централизованного бюрократического правления, образцовой администрации. Он был отрицанием легистского культа администрации и закона, конфуцианской этики и политики. «И именно это отрицание администрации, отрицание власти, призыв к практическому уходу от ненавистных, сковывающих свободного человека социальных пут оказал впоследствии огромное влияние на идеологические принципы даосских сект, не раз на протяжении долгой китайской истории руководивших крестьянскими восстаниями» (Л.С. Васильев. Культы, религии, традиции в Китае. М., 2001. С. 230).

Правитель и его приближенные должны делить с народом и хорошее, и плохое: «Если народ в достатке, как может недоставать правителю? Если же людям не хватает, то как может хватать правителю?» Главными задачами правителя были: обеспечить народ пищей, содержать армию и – завоевать доверие людей. Можно поступиться, как говорил Конфуций, оружием, даже пищей, но без доверия нет основы для государства. Чтобы заполучить доверие народа, правителю следует самосовершенствоваться, исправлять свои недостатки. Если же он «не в состоянии усовершенствовать себя, то как он сможет выправить поведение других?».

В канонической книге «Даодэцзин» собрано множество рекомендаций правителю, приведем некоторые из них. «Наказаний и штрафов недостаточно, чтобы изменить нравы, казни и убийства не могут пресечь зло, Только там, где чтят преобразование духа, совершенные частицы цзин становятся духом. Ведь окрик не слышен далее 100 шагов, в то время как воля способна распространиться на 1000 ли». О том, как научиться искусству править: «Те, кто хотел передать светлое дэ древних Поднебесной, прежде учились управлять своей страной. Те, кто хотел управлять своей страной, прежде устанавливали порядок в своей семье. Те, кто хотел установить порядок в своей семье, прежде учился управлять самим собой. Те, кто хотел владеть самим собой, прежде исправлял свое сердце. Тот, кто исправлял свое сердце, прежде делал искренними свои мысли. Тот, кто хотел сделать искренними свои мысли, прежде развивал свой ум. Развитие же ума зависит от постижения вещей».

 

Цзюньцзы, сяожень, жень

 

В сознании китайцев сущность человека не могла быть отделена от его социальной природы. Личность в китайской культуре – это не индивид, она есть то, чем является для других, социальные связи и отношения – составная часть ее бытия.

Конфуцианская традиция делила людей на несколько категорий: цзюньцзы или благородных мужей, сяожень или низких людей, т.е. маленьких людей и жень (дословно человек). Жэнь – это масса людей, которая в нравственном и культурном отношении стоит между цзюньцзы и сяожэнь, т.е. это обычные, средние люди. Разделение между цзюньцзы и сяожэнь особо подчеркивалось, чтобы показать радикальность различий между этими категориями населения. Водораздел шел не столько по социальной, сколько по нравственной линии. «Цзюньцзы думает об истине, сяожень – о собственном благе. Цзюньцзы думает о том, как не нарушить путь, а сяожень – как извлечь выгоду. Цзюньцзы предъявляет требования к себе, низкий человек – к другим. Мелкие люди любят объединяться – ради собственной выгоды. Цзюньцзы ни с кем не объединяется, но служит всеобщему благу. Он не коллективен, но всеобщ. Мелкий - коллективен, но не всеобщ. Цзюньцзы держит себя строго, не вступает в споры, живет со всеми в согласии, но не идет на сговор, не следует за другими. Цзюньцзы следует Срединности, а сяожень ее нарушает».

Сяожень – это люди, не способные учиться, не желающие учиться. Они не блещут добродетелями, они вульгарны и эгоистичны. По своему невежеству они постоянно нарушают правильный ритм ян и инь, тем самым нарушая гармонию Мира. Из-за этого начинаются всякие невзгоды. Сяожень создают искусственный мир человеческого общества, который утрачивает естественный ритм, а это чревато большими неприятностями для человеческого рода. Но это – большинство населения, это – простолюдины, обычные люди, реальные люди, они – основная масса населения, которая все производит, трудится день и ночь. Уже поэтому о них должны заботиться верхи, а миссия цзюньцзы заключается в том, чтобы очищать благородными делами биосферу, обогащать человеческое общество энергетическими частицами ци, подвигать людей к самосовершенствованию. Маленький человек несдержан, заносчив, легко зазнается, не способен жить в согласии с другими людьми, он трусоват.

Истинный человек – это цзюньцзы и стать таковым может почти каждый: «Только самые умные и самые глупые не могут перемениться», остальные - «от Сына Неба до простолюдина» могли попытаться измениться и стать благородными людьми. Чтобы стать цзюньцзы, надо было посвятить свою жизнь тому, чтобы встать на Путь (Дао) и самосовершенствоваться в течение всей жизни. Постичь Дао – это значит вступить на Путь познания истины. Где-то в конце трудного путешествия по имени жизнь человеку может приоткрыться истина. «Учитель сказал: «Если на рассвете познаешь Дао, то на закате солнца можешь умирать».

По Конфуцию, правитель должен был собирать вокруг себя «благородных мужей». Цзюньцзы следовало предлагать свои услуги правителю. Он должен был являться посредником между правителем и народом, побуждая правителя как следует заботиться о благе государства и подданных. «Когда движение сил мироздания находится на стадии подъема, непременно появляются совершенномудрые и просвещенные государи. Когда они появляются, непременно появляются мудрые и верные сановники. Они сходятся, не ища друг друга. Они оказываются близкими, не зная друг друга».

Наказ Конфуция гласил: великий сановник тот, кто служит с помощью своего Дао-пути и прекращает служить, когда это становится невозможным. Уход со службы считался синонимом принципиальности и внутренней чистоты. Поэт Тао Юаньмин (4 – 5 вв.) писал:

«Эту шапку сорву

и в родные селенья вернусь

Вам меня не обвить,

Путы выгодных мест и чинов!

Правду в сердце взращу

Под соломенной крышей простой

И смогу я себя

Человеком достойным назвать»

Цзюньцзы не стремился и даже противился превращению в функционального бюрократа, он старался сохранять дистанцию между собой и государственной машиной, он хотел быть не только и не столько чиновником, сколько философом и литератором, свободным художником, носителем конфуцианской этики. На первом плане для него была задача оставаться морально совершенной личностью. Он не хотел и не мог превратиться в бездуховного бюрократа, пытался сохранить свой духовный мир. Этическая и политическая функции совмещались с трудом, очень редко мудрец и политический деятель сливались воедино. Дилемма «войти во власть» или «выйти из власти» по своей драматичности может быть приравнена к гамлетовскому вопросу «быть или не быть».

Любопытен наказ Конфуция благородным мужам: «Не ходите туда, где беспорядки. Не живите там, где смута. Если Поднебесная следует Дао, будьте на виду, если нет – скройтесь. Если страна следует Дао, стыдно быть бедным и не в чести. Если страна не следует Дао, стыдно быть богатым и в чести». Цзюньцзы, по Конфуцию, не стоит огорчаться, что его не используют на службе в смутные времена, ему лучше уйти в отставку, чтобы выполнять свою главную функцию – «упорядочивать Поднебесную», творить добрые дела. Уход со службы был для цзюньцзы возвращением к себе, к природе, к космосу, к идеалу, к занятиям любимым делом.

Идеалом цзюньцзы было отшельничество и занятия любимым видом искусства. Он всю жизнь проживал в поиске путей самореализации. Человек в китайской традиции, по высказыванию В.В. Малявина, извечно текущий, находящийся в постоянном поиске.

Цзюньцзы как идеальная и реальная личность одновременно, отличался от остальной массы целым рядом свойств. Присмотримся к нему поближе.

 

Цзюньцзы – человек знающий

 

Конфуций полагал, что благородный муж, лишенный жэнь и вэнь, уже не цзюньцзы. Жэнь и вэнь, по мнению глубокого знатока конфуцианства профессора Л.С. Переломова, это два важнейших понятия учения Конфуция. Термин жэнь переводят по-разному: благорасположенность, добродетель, человеколюбие, человеческое начало в человеке, гуманность. Цзюньцзы должен был отвечать всем требованиям носителя жэнь. Он должен был быть человеколюбивым, искренним, честным, преданным государственным делам, т.е. правителю. И он должен был обязательно обладать вэнь. Термин вэнь означал духовную культуру. В «Луньюйе» вэнь – это то, что человек приобретает в процессе обучения, и каждый человек должен стремиться овладеть духовной культурой предков. Конфуций в то же время предупреждал об опасности излишнего увлечения вэнь: «Когда в человеке одерживает верх чжи (свойства самой натуры, естественные инстинкты), получается дикарство, когда же одерживает верх вэнь (образованность), получается одна ученость», т.е. человек становится книжником. Человек, таким образом, должен уметь сочетать в себе природные свойства и приобретенные знания: «Вот когда и естественные свойства человеческой натуры, и приобретенная культурность в человеке сочетаются, получается цзюньцзы».

Благородный муж должен был быть прежде всего человеком образованным. Образование в традиционном китайском обществе было только гуманитарным и зиждилось на изучении и запоминании классических текстов канонических книг: Шицзин (Книга песен), Ицзин (Книга перемен), Луньюй, Даодэцзин и других. Специальных знаний китайцы не получали. Главной наукой считалось превращение обычного человека в совершенного мужа, а главным процессом познания считалось самопознание: «Совершенный муж, не выходя за порог, может вместить в свое сознание все «10 000 вещей» и, познавая себя, познать Небо». К необходимости познать Дао люди могут относиться по-разному: «Человек высшей учености, узнав о Дао, стремится к его осуществлению. Человек средней учености, узнав о Дао, то соблюдает его, то его нарушает. Человек низшей учености подвергает его насмешке. Поэтому существует поговорка…кто на высоте Дао, похож на заблуждающегося, человек высшей добродетели похож на простого, великий просвещенный похож на презираемого, безграничная добродетель похожа на ее недостаток, распространение добродетели похоже на ее расхищение, истинная правда похожа на ее отсутствие.»

Конфуций говорил: «Знать – хорошо. Лучше – любить знание. Самое лучшее – получать радость от узнавания». Цзюньцзы должен «безмолвно поглощать и накапливать знания, без устали учиться и неустанно учить других, передавая им накопленное». Заставляли задуматься и такие высказывания Конфуция: «Учение без размышлений напрасно, но и размышления без учения опасны», «Увлекаться крайностями вредно». Только сам человек может изменить себя, подвигаясь к совершенству и гармонии Мира. Благо человека – величайшая ценность и цель обучения.

Человек должен самосовершенствоваться, чтобы избегать крайностей в поведении: «Кто поднялся на цыпочки – не устоит. Кто широко расставил ноги – не может идти. Кто сам себя превозносит, не внушает доверия. Кто сам себя выставляет на свет, не светится. Кто кичится умением, не достигает успеха. Того, кто сам себя возвышает, не признают. Для пребывающего в Дао – все это пустые хлопоты. Такие у всех вызывают неприязнь. Поэтому вставший на Путь не делает этого».

Наука самосовершенствования передавалась от учителя к ученику, при этом соблюдалось правило: «Совершенномудрый придерживается недеяния и обучает без слов». В процессе обучения нельзя было подталкивать, принуждать ученика, мешать ему самому все понять и правильно встать на Путь. Каждый следует своему Дао, живет своей жизнью и должен естественно, самостоятельно придти к верному пониманию своего пути самосовершенствования, безо всякого насилия.

 

Цзюньцзы – человек морали

 

В китайском традиционном обществе господствовал панморализм, т.е. моральные нормы подменяли собой нормы права. Соблюдать ЛИ означало соблюдать три тысячи правил поведения и триста видов церемоний. Ритуал соблюдали все подданные, независимо от своей сословной принадлежности.

Цзюньцзы призваны были не только быть образцовыми носителями морали, но соблюдали особые нормы в качестве элиты общества. Они должны были ставить общественные интересы выше личных: «Благородный муж сначала болеет бедами Поднебесной, а потом уже радуется ее радостям». Он должен был позаботиться том, чтобы «не потерять лицо». Для этого надо было соблюдать два правила: не говорить плохо о других и все дурное принимать на свой счет. Лаоцзы говаривал: «Кто знает меру, не знает позора. Кто умеет вовремя остановиться, не подвергнется опасности». Лицо – выражение социального статуса, и его можно было потерять помимо своей воли. Именно страх потери лица порождал в китайцах ту мелочную щепетильность в вопросах этикета, которой всегда удивлялись европейцы. Нельзя было допустить насмешек над собой, особенно в присутствии свидетелей. Поэтому цзюньцзы никогда не вступал в конфликты, уходил от споров и выяснения отношений, держался на дистанции. Благородные мужи помогали друг другу «блюсти лицо» и не попадать в сомнительные ситуации. Если же кто-то все же «терял лицо», он имел право через какое-то время отомстить обидчику, убив его ребенка или жену – и наказания за это не следовало.

 

Цзюньцзы – человек Долга

 

Без воспитания в себе чувства Долга благородный муж мог стать опасным для общества. «Цзюньцзы, обладающий отвагой, но лишенный чувства долга, становится бунтарем. Низкий человек, обладающий отвагой, но лишенный чувства долга, становится разбойником». Таким образом, от воспитания чувства долга зависела стабильность общества, его более или менее гармоничное состояние. Любой человек в традиционном Китае отдавал свои долги по отношению к родителям, семье, государству всю свою жизнь. У цзюньцзы как эталона для остальных это чувство должно было выражаться особо подчеркнуто.

 

Отношение цзюньцзы к богатству

 

«Богатство и знатность – это то, что любят все люди. Если они получены неправильным путем, то цзюньцзы не принимает их. Бедность и незнатность – это то, что все люди ненавидят. Если нельзя освободиться от них правильным путем, то цзюньцзы не освобождаются от них».

«Правильным» было богатство, перешедшее по наследству от родителей, или пришедшее к человеку без обмана и мошенничества (вспомним, что сословие торговцев занимало последнюю, четвертую ступеньку социальной иерархии и от души презиралось большинством населения). В китайской традиции, как пишет Л.С. Васильев, время от времени случались преследования излишне разбогатевших, а в официальных текстах встречаются непрестанные жалобы по поводу того, что богатых расплодилось слишком много, а у бедных нет земли, чтобы воткнуть шило.

Цзюньцзы должен был отрешиться от низких материальных интересов: «Цзюньцзы ест не для насыщения и живет не для покоя». Цзюньцзы должен был быть бессеребренником. Преодоление корысти при помощи воли придавало благородным мужам несокрушимую стойкость: «Великим мужем называется тот, кто не предается излишествам в богатстве и знатности, кто не изменяет своим принципам в бедности и незнатности и его не согнуть угрозами и военной силой». Характерно отношение цзюньцзы к сяожень, для которых богатство и знатность были формулой счастья: они называли их «мелкотой смердящих крыс».

Классическим эталоном для Конфуция был его любимый ученик Янь Хуэй – мало имевший, мало проживший, но бывший веселым, довольным, счастливым.

 

Цзюньцзы – человек культуры

 

В Китае можно было купить должность, но репутацию «человека культуры» нельзя было купить ни за какие деньги. В традиционном обществе существовал культ грамотности, культ знаний, культ книжника. Формула Конфуция «жизнь есть учение» претворялась в жизнь. Чиновников-цзюньцзы и свободных служителей муз называли «аристократией тушечницы».

Цзюньцзы были творческими людьми: поэтами, писателями, художниками. При этом они считали себя убежденными дилетантами. Они создавали шедевры, играючи в прямом смысле этого слова: ради собственного удовольствия, в подарок другу, невзначай, «по случаю» - и могли сжечь, уничтожить прекрасные стихи и картины. Они никогда не торговали произведениями своего искусства.

Образ жизни цзюньцзы определялся их тягой к постоянному размышлению и творческому осмыслению мира вокруг них. Они предпочитали общество себе подобных, не скрывая, а подчеркивая свою элитарность. В XVI - XVII веках было модно создавать общества любителей «изысканных» занятий и досуга: общества любителей книг, музыки, снов, птичьего щебета, созерцания луны, обоняния благовоний и т.д. Они совершали прогулки в горах, удили рыбу, играли в шашки, беседовали с друзьями.

Увлекались конфуцианской разновидностью медитации: неподвижное сидение в течение нескольких часов, запись своих снов, ведение дневника, откровенная переписка с друзьями о своих душевных переживаниях и впечатлениях, исповедальная литература. Вот пример результатов медитации, записанный ученым Гао Паньлуном, просидевшим в лодке в течение длительного времени: «Опутывавшие меня тревоги исчезли, и словно тяжкий груз упал с моих плеч. Молния прошла сквозь меня, и я почувствовал себя слившимся с Великим Превращением. Для меня исчезло различие между небесным и человеческим, внутренним и внешним. Я всегда относился с недоверием к тем, кто говорил о величии высшего прозрения. Теперь я понял, что в просветленности нет ничего необычного».

Благородные мужи увлекались и странствиями - для «просветления души». Во время путешествий, как они полагали, обостряется внимание, восприятие красоты мира, в пути вспыхивают «прозрения» о жизни, Пути.

Принципом их жизненной позиции было «превозмогание обыденной действительности». Они стремились к уединению, отчуждению, чтобы не утратить сообщительности с космосом, созвучие с Природой. Они были «погребены среди людей», отрешены от мирской суеты. Своим отшельничеством, «в глуши гор и лесов», они помогали «исправить» нравы. Традиционным идеалом цзюньцзы было «превратиться в Одинокого» - мудреца, правителя, святого.

Цзюньцзы должны были стать образцом связи-равновесия индивидуального со вселенским в человеке: «Внимайте внутреннему, но не замыкайтесь на том, что внутри. Откликайтесь внешнему, но не стремитесь к тому, что вовне. Действуйте, всегда пребывая в покое, и храните покой, всегда действуя. Как коромысло весов, уравновешивающее всякий вес: не наклоняйтесь вперед и не отклоняйтесь назад, нигде не останавливайтесь и ничем себя не стесняйте, ничего не таите в себе и ничему не позволяйте себя увлечь, постигайте вещи изнутри и странствуйте вовеки…» (Хао Цзин, 13 век).

Духовная драма «людей культуры» заключалась в разрыве идеала и действительности: миф о справедливости управления разбивался о тысячи несправедливых деяний, миф о родственном согласии в семье и государстве так и оставался мифом, но они в течение столетий продолжали верить в слова Конфуция: «Человек расширяет Путь, а не Путь – человека».

 

 

Даосская личность

 

Даосизм пережил золотое время особой популярности примерно с Х по ХIV вв., затем наступает время упадка увлеченности его идеями. Однако влияние даосских идей и теорий, среди которых особое место занимали поиски бессмертия, учение о «недеянии», культ простоты, непосредственности, призывы к уходу от суетной жизни, слиянию с природой, не закончилось. Степень влияния даосизма на китайскую культуру и искусство на протяжении всего средневековья была очень большой. Поэтому, говоря о даосской личности, следует прежде всего сказать о влиянии даосских идей на китайскую элиту образованных шэньши. Даосская личность всегда была квинтэссенцией китайской культуры. Это были люди, чьи духовные потребности, чья индивидуальность выходили за рамки официального конформизма. В даосизме они находили возможность освободиться от строго прописанных правил, обязательств традиционного конфуцианского общества, они искали свободу для самовыражения, для самоутверждения, для творчества. Лучшие китайские поэты, художники, ученые, философы – даосы.

Самое значимое преимущество, которое даосизм давал талантливым творческим людям в Китае – это свобода. Поэт-даос мог поселиться вдали от суетного мира, воспевать природу, свободу и даже «истину в вине», как это делали Цзи Кан, Ли Бо, Тао Юаньмин. Отшельническая творческая деятельность была средством забвения действительности, ухода от невыносимых оков конформизма. При этом надо иметь в виду, что даосские идеи и теории наслаивались на конфуцианскую основу, но отнюдь не вытесняли ее целиком, поэтому нельзя говорить о чисто даосской личности. «Конфуцианская нормативность скрывает в себе безбрежную даосскую свободу «тысяч перемен, десятков тысяч превращений» (Малявин В. Сумерки Дао. Культура Китая на пороге Нового времени. М., 2000).