Самый знаменитый из французов

 

Испытание республикой

 

В начале 1945 года войска союзников освободили территорию всей Франции от оккупантов, и она постепенно возвращалась к мирной жизни. Престиж де Голля в стране был очень высок. Большинство французов видели в нем освободителя отечества. Председатель Временного правительства стремился представить себя главой всей нации. В действительности он, конечно, тяготел к правому политическому лагерю. Ведь генерал с юных лет воспринял и впитал в себя его важнейшие атрибуты — национализм, католицизм, идею сильного государства. Но правые дискредитировали себя, передав в 1940 году власть Петэну. В движении же Сопротивления, сыгравшем огромную роль в борьбе против нацистов и их пособников, главной составляющей были левые силы — коммунисты и социалисты. Они пользовались в освобожденной Франции большим влиянием. Де Голль, безусловно, не разделял их партийных взглядов. Тем не менее он понимал, что дух времени требует воплотить в жизнь некоторые левые идеи. Именно поэтому генерал еще в Алжире начал сотрудничество с социалистами и коммунистами, включив их сначала в ФКНО, а потом во Временное правительство. Теперь он приступил к проведению во Франции прогрессивных реформ, о которых говорил еще будучи председателем ФКНО.

Прежде всего де Голль подписал закон о национализации. Согласно ему в государственный сектор экономики перешли угледобывающая и газовая промышленность, электроэнергетика, морское судоходство, воздушный транспорт, авиапромышленность, автомобильные заводы «Рено», центральное эмиссионное учреждение — Французский банк, четыре крупнейших депозитных банка, сберегательные кассы, страховые компании. Всем владельцам государство выплатило компенсации. Исключение составил лишь Луи Рено, который активно сотрудничал с оккупантами.

Правительство провело ряд очень важных мероприятий в социальной сфере — восстановило профсоюзные свободы, увеличило в среднем на 50 % заработную плату, утвердило оплачиваемые отпуска, ввело систему семейных пособий для многодетных матерей и страхования по болезни, беременности, старости. Впервые во Франции было предоставлено право голоса женщинам на общенациональных выборах.

В течение 1945 года в стране провели чистку государственного аппарата от вишистов. Почти 40 тысяч коллаборационистов приговорили к тюремному заключению, 2 тысячи — к смертной казни. Все министры Виши во главе с маршалом Петэном и Лавалем предстали перед судом по обвинению в государственной измене. Суд приговорил Петэна и Лаваля к высшей мере наказания. Де Голль не вмешивался в судебные заседания и ни разу не присутствовал на их слушаниях. Маршал давно перестал его интересовать. Однако он помиловал 89-летнего Петэна, заменив ему смертную казнь пожизненным заключением. Лаваль же был расстрелян.

Внешней политике страны де Голль посвящал ничуть не меньше времени, чем внутренней. Он продолжал всеми силами бороться за восстановление международного авторитета Франции. Однако председателя Временного правительства ждали новые разочарования. В феврале 1945 года союзники не пригласили генерала на Ялтинскую конференцию. Там встретились только Сталин, Рузвельт и Черчилль. В отсутствие де Голля они подтвердили, что Франция получит свою зону оккупации Германии и войдет наравне с США, Великобританией и СССР в так называемый Союзный контрольный совет. Франция получила также одно из пяти мест постоянных членов Совета Безопасности формирующейся Организации Объединенных Наций (ООН). Это были явные успехи. И тем не менее главу Временного правительства очень огорчил тот факт, что его не захотели видеть в Ялте, скорее всего по настоянию американского президента. На обратном пути в США Рузвельт сделал остановку в Алжире. Он просил де Голля приехать в алжирскую столицу, чтобы повидаться с ним. Обиженный генерал отказался^{275}.

Французские подразделения участвовали в последних битвах войны в Европе и дошли до Берлина и Вены. 8 мая 1945 года Франция в лице генерала Жана-Мари де Латра де Тассиньи участвовала в подписании акта капитуляции Германии. Председатель Временного правительства пристально наблюдал за событиями на фронтах и затем следил за развитием ситуации во французской зоне оккупации. 3 июня он писал де Латру де Тассиньи: «Я удивлен, что с момента окончания военных действий, получил от вас всего несколько отчетов. Прошу вас писать мне ежедневно об администрировании австрийских и немецких территорий силами, находящимися под вашим руководством, о политической и экономической ситуации, о моральном состоянии населения и его отношении к войскам, об атмосфере, царящей в нашей армии, и ее связях с союзниками»^{276}.

18 июня в Париже, на холме Валерьен, председатель Временного правительства присутствовал на церемонии, посвященной годовщине его исторического призыва к французам[26].

В августе открылась Потсдамская конференция, на которую де Голля тоже не пригласили. Он с горечью отмечал в своем дневнике: «Еще раз все происходит таким образом, что сначала все решают без нас, а потом уже спрашивают нашего согласия, не сомневаясь, что оно поступит»^{277}. Но, конечно, генерал одобрил постановления Потсдамской конференции, одним из которых Францию вместе с США, Англией и СССР ввели в Совет министров иностранных дел. Он был призван решать проблемы мирного урегулирования. В конце августа глава Временного правительства отправился в Соединенные Штаты по приглашению нового президента Гарри Трумэна. 2 сентября от имени Франции генерал Лекрерк подписал капитуляцию Японии. В октябре де Голль побывал во французской зоне оккупации Германии.

В Париже председатель Временного правительства продолжал работать в здании военного министерства на улице Сен-Доминик, а жил с семьей в небольшом доме около Булонского леса. В часы отдыха он вел переписку с родными и близкими. Генералу присылали письма и свои произведения известные французские писатели. Он отвечал им, читал некоторые присланные романы, принимал писателей у себя. Де Голль навсегда запомнил фразу Цезаря — «С самых ранних лет я понял, что истинные поэты и историки — лучшее украшение страны» — и был полностью солидарен с великим римлянином. Он по собственной инициативе познакомился с Франсуа Мориаком, Жоржем Дюамелем, Андре Мальро, Жоржем Бернаносом. 5 февраля 1945 года генерал писал Дюамелю: «Подарок вашего замечательного издания "Страсть Жозефа Паскье" — меня очень тронул. Я не утерял вкус к красивым книгам и благодарен вам за то, что вы напомнили мне о их существовании»^{278}.

В конце 1944 года председатель Временного правительства познакомился с Клодом Мориаком, публицистом, сыном известного писателя. Постепенно они сблизились. Мориак начал постоянно бывать у де Голля (одно время был даже его секретарем), вести записи их разговоров на самые разные темы. Так он стал своего рода «придворным историографом» генерала^{279}. «Наши первые встречи с де Голлем, — писал Мориак, — произвели на меня такое впечатление, что любое свидание с ним мне казалось очень важным». И далее он обрисовал портрет генерала: «Этот величественный человек всегда держался на расстоянии и как бы охранял свой престиж. Но лишь только я оставался с ним наедине во время наших бесед, он становился более доступным. Даже если перед ним была тысяча людей, он излучал из себя какое-то сияние, заставлявшее видеть его одного. Подписывая или читая письма, которые я ему давал, он всегда комментировал текст, часто воскрешая в памяти прошлое, своих бывших друзей или красоту девушек ушедших времен. И вот вдруг за незначительными размышлениями неожиданно проскальзывало признание, откровение, ставившее под сомнение самые серьезные государственные дела»^{280}. Со временем де Голль позволил приблизиться к нему французскому журналисту Жану-Раймону Турну, который также в течение многих лет вел записи и затем опубликовал их^{281}.

Многие писатели, историки, публицисты сами расценивали председателя Временного правительства как «лучшее украшение страны». Ему было посвящено уже несколько десятков книг. В 1944 году о нем написал его старый друг Люсьен Нашен^{282}, а известный писатель Поль Клодель посвятил генералу оду^{283}. Однако среди французских писателей были и такие, которые в годы оккупации активно сотрудничали с фашистами. При всей своей любви к литературе де Голль считал, что действиям этих людей не может быть оправдания. Когда писателей Робера Бразийяша и Поля Шака суд приговорил к смертной казни, глава Временного правительства не стал заменять ее пожизненным заключением. Еще один известный писатель-коллаборационист Пьер Дрё Ля Рошель, не дожидаясь заключения под стражу, покончил с собой.

Общественно-политическая жизнь Франции в 1945 году набирала обороты. Прежде всего это выразилось в возрождении политических партий. Свою деятельность возобновили Французская коммунистическая партия (ФКП) во главе с Жаком Дюкло и вернувшимся из СССР Морисом Торезом и Социалистическая партия (СФИО), возглавляемая Леоном Блюмом и Ги Молле. На левом фланге Рене Плевеном и Франсуа Миттераном была образована небольшая партия Демократический и социалистический союз Сопротивления (ЮДСР)[27]. Вновь стало действовать одно из старейших политических объединений Франции — Республиканская партия радикалов и радикал-социалистов. Одним из его лидеров был Пьер Мендес-Франс.

Традиционные французские правые партии — Демократический альянс и Республиканская федерация, — серьезно дискредитировавшие себя во время войны сотрудничеством с вишистским режимом, фактически прекратили свое существование. Перед французской буржуазией встала задача создания новых политических объединений. В конце 1944 года была образована партия, получившая название Народно-республиканское движение (МРП). Ее основателями стали бывший председатель Национального Совета Сопротивления Жорж Бидо и соратник генерала де Голля Морис Шуман. На правом фланге появилась также Республиканская партия свободы (ПРЛ).

Де Голль, стремившийся представить себя единственным лидером страны в целом, не хотел создавать собственной партии и не желал, чтобы его отождествляли с каким-либо политическим объединением. Именно поэтому целый ряд его сторонников отошел от него и включился в борьбу внутри различных группировок. Тем не менее были и люди, именовавшие себя голлистами и твердо решившие связать свою дальнейшую судьбу только с де Голлем. Среди них оказались некоторые его министры, соратники по Лондону и Алжиру, участники внутреннего Сопротивления — Гастон Палевски, Жак Сустель, Андре Дьетельм, Рене Капитан, Мишель Дебре, Жак Шабан-Дельмас, Эдмон Мишле, Луи Терренуар, Жак Бомель, Раймон Трибуле. Постепенно к основному ядру, сложившемуся в годы войны, примыкали новые лица. В 1945 году де Голль познакомился со своим будущим преемником Жоржем Помпиду.

В июле 1945 года Временное правительство приняло решение о всеобщих выборах в Национальное собрание и наметило их на октябрь. Де Голль назначил также на день выборов всеобщий референдум, на котором избирателям предлагалось ответить на два вопроса. В первом спрашивалось: хотите ли вы, чтобы избранное сегодня собрание было Учредительным? Отрицательный ответ выразил бы желание избирателей вернуться к политической системе Третьей республики, базировавшейся на Конституции 1875 года. Положительное голосование означало бы, что французы ратуют за разработку новой конституции страны. Для тех избирателей, которые намеревались ответить «да» по первому вопросу, имелся второй: хотите ли вы, чтобы государственные власти до введения в действие новой конституции были организованы в соответствии с положениями проекта закона, помещенного на обороте избирательного бюллетеня? Этот проект предусматривал ограничение деятельности Учредительного собрания семью месяцами. Отрицательный ответ означал бы избрание полностью суверенного собрания, положительный — согласие с тем, что собрание займется разработкой новой конституции и получит лишь некоторые законодательные полномочия.

В стране началась первая послевоенная предвыборная кампания. Де Голль и его сторонники призывали ответить положительно на оба поставленных вопроса. Их поддержали социалисты и МРП. В результате на референдуме, прошедшем 21 октября 1945 года, большинство французов ответили «да» и на первый и на второй вопрос.

Одновременно с референдумом по пропорциональной системе прошли выборы в собрание, которое стало Учредительным. На первое место по числу собранных голосов вышли коммунисты, на втором оказалась партия МРП, на третьем — социалисты. Они сформировали в собрании три самых крупных фракции. По существу, в стране возродилась классическая французская республика с ее многопартийной системой, существовавшей с 1875 по 1940 год.

Результатами референдума де Голль был доволен. Он, как и обещал, восстановил в стране демократию и республику. Поступить иначе генерал и не мог. Однако теперь глава Временного правительства и управлять Францией должен был согласно давно установившейся практике совместно с парламентом, а точнее, с заседавшими в нем партиями. Учредительное собрание единогласно предоставило генералу право сформировать новый кабинет. Но тут же возникли и первые сложности. Коммунисты, получившие самое большое число мест в собрании, справедливо потребовали себе одно из трех главных министерств: внутренних дел, иностранных дел или военное. Де Голль был согласен с тем, что в его правительство должны входить представители всех политических сил страны. Однако требование коммунистов он выполнить отказался. Инцидент разрешился путем компромисса. ФКП получила портфель министра вооружений. Его отдали Шарлю Тийону. Но образовали также министерство военных сил, которое возглавил преданный сторонник генерала Эдмон Мишле. Соратники де Голля получили еще несколько портфелей. Одним из четырех государственных министров стал Луи Жакино (остальные трое — коммунист Морис Торез, социалист Венсан Ориоль и Франсиск Гэ от МРП). Жак Сустель был назначен министром колоний, Поль Джакоби — министром народного образования. Пост министра информации глава правительства предложил писателю Андре Мальро. Помимо этого в кабинет вошли еще три коммуниста, четыре социалиста, четыре представителя МРП, два члена ЮДСР и один радикал.

Некоторые известные сторонники де Голля, хотя и не стали членами правительства, заняли ряд важных постов и работали в тесном сотрудничестве с генералом и под его руководством. Шабан-Дельмас трудился в министерстве информации и занимался проблемами возрождения французской прессы. Дебре де Голль поручил разработку административной реформы.

В декабре 1945 года у председателя Временного правительства вновь возник конфликт с собранием, когда на обсуждение депутатам был представлен проект бюджета на следующий год. Социалистическая фракция тут же потребовала сократить на 20 % статью военных расходов. Генерала это вывело из себя. Он окончательно понял, что такое управлять парламентской республикой. Через много лет де Голль скажет своему министру Алену Пейрефиту: «Вы даже не можете себе представить, как враждебно были тогда настроены против меня партии»^{284}. Именно в них генерал видел главное зло. Они привели в 1940 году страну к национальной катастрофе. Потом он в течение нескольких лет невероятными усилиями спасал Францию от позора. И вот теперь эти самые партии указывают ему, как надо руководить страной, оспаривая его решения.

Глава Временного правительства четко осознал, что управлять вместе с политическими объединениями он не сможет. «Иногда, — как говорил Жак Сустель, — когда кто-нибудь оказывал ему устойчивое сопротивление, де Голль на все махал рукой, заявляя: "Пусть они катятся ко всем чертям"»^{285}. Так и случилось на этот раз. Генерал принял решение об отставке. Оставалось только выбрать удобный момент.

 

 

Наедине с собой

 

Новый, 1946 год начался для главы Временного правительства хорошо. 3 января он со своими близкими родственниками присутствовал на свадьбе дочери. Элизабет вышла замуж за капитана Алена де Буассьё. В 1940 году он попал в немецкий плен и был интернирован на территорию СССР. Через год молодой военный сумел оттуда бежать и добрался до Лондона, где присоединился к Свободной Франции. Генерал остался доволен выбором дочери. Свадьба Элизабет стала для него поводом повидаться и с сыном, который решил продолжать службу в морской авиации. Филипп проходил стажировку в Соединенных Штатах, но в связи со знаменательным семейным событием вернулся в Париж. Де Голль как бы невзначай бросил сыну: «Буря прошла, и этот несчастный народ возвращается к свинству и слабоволию, которые его в свое время привели к 1940 году. Возможно, я уйду в отставку»^{286}. Сын удивился. Сразу после свадьбы председатель Временного правительства объявил, что хочет отдохнуть и берет на восемь дней отпуск.

Он уехал с женой, младшим братом Пьером и шурином Жаком Вандру на Средиземное море под Ниццу, в курортное местечко Эден Рок. У моря настроение генерала стало меланхоличным, под стать погоде. Было холодно, дождливо, над водой часто висел туман. Де Голль впервые за много лет надел штатскую одежду. Он неприкаянно ходил вдоль скалистого берега в длинном пальто, в шляпе, с тростью в руке и курил одну сигарету за другой. Может быть, ему вспоминались стихи Поля Верлена, выписанные в дневник еще в молодости:

 

 

И pleure dans mon coeur

Comme il pleut sur la ville;

Quelle est cette langueur

Qui pénetre mon coeur?^{287}

 

Сердце тихо плачет,

Словно дождик мелкий.

Что же это значит,

Если сердце плачет?[28]

 

 

Глава Временного правительства вернулся в Париж 14 января. 20 января он попросил всех министров собраться на улице Сен-Доминик и сделал заявление об отставке. «Моя миссия окончена, — заявил генерал, — потому что вновь возродился режим преобладания политических партий. Я его отвергаю. Но у меня нет средств помешать этому эксперименту, кроме разве что установления сильной диктатуры, чего я не желаю и что, несомненно, кончилось бы плохо.

Итак, мне нужно уйти. Я сегодня же направлю письмо председателю Национального собрания, извещая его об отставке правительства»^{288}.

В следующем месяце де Голль писал сыну: «Ты, конечно, поймешь основные причины, заставившие меня решить дать развиваться, установившейся политической практике уже без меня. Нельзя быть одновременно человеком, испытанным бурей, и человеком низких политических комбинаций»^{289}.

Решение председателя Временного правительства было вполне осознанным. Но на что он рассчитывал? Хотел ли действительно отойти от политики? Естественно, нет. Его приближенные понимали это. Эдмон Мишле писал о надеждах генерала вскоре вернуться к власти^{290}. Мишель Дебре говорил об уверенности де Голля в том, что его очень быстро опять призовут возглавить правительство^{291}. Жак Сустель утверждал, что генерал никак не предполагал, что устанавливающаяся республика просуществует так долго^{292}. Так или иначе, но расчеты теперь уже бывшего председателя Временного правительства не оправдались. Призыва к нему не последовало. Социалист Феликс Гуэн сформировал новый кабинет, в который вошли коммунисты, социалисты и представители МРП. Во Франции начался период правления трехпартийной коалиции. А де Голль, спаситель отечества, остался не у дел и стал в свои 55 лет частным лицом, одним из французов.

Пока генерал жил в Париже. Его имение Буассери в Коломбэ-ле-дез-Эглиз во время войны было разрушено и разграблено. Де Голль взял кредит, чтобы провести там капитальные строительные и отделочные работы. В начале 1946 года они шли полным ходом. В столице генерал снял небольшой особнячок Марли, где поселился с женой и младшей дочерью Анной. На какое-то время он погрузился в семейные дела. В феврале пришла печальная весть о кончине брата де Голля Жака, болевшего почти двадцать лет рассеянным склерозом. В апреле только в кругу родных и близких генерал скромно отметил серебряную свадьбу.

30 мая, наконец, закончились реставрационные работы в Коломбэ и семья перебралась в Буассери. К дому пристроили трехэтажную круглую башенку, на первом этаже которой генерал разместил свой кабинет. Сразу после переезда де Голль заявил жене: «Ивонна, можете радоваться, я здесь надолго». А она ему шутливо ответила: «Шарль, вы достаточно потрудились, пусть теперь другие поработают»^{293}. Супруги всегда были на «вы». Так же обращались к отцу и дети генерала. Он звал на «ты» только сына, а к дочери Элизабет после ее замужества стал обращаться тоже на «вы».

Политика вовсе не перестала интересовать де Голля. Он самым внимательным образом следил за тем, что происходило в государственных кругах, и отзывался об этом с некоторым пренебрежением. «Посмотрите на собрание, — говорил генерал своему личному адъютанту Клоду Ги. — Ни единого человека, который бы заботился об общем интересе. Ни одного, кто защищал бы Государство. Все наоборот. Так как депутаты и даже министры не могут возражать себе самим или собственной партии, они набрасываются на своих коллег и другие партии, а главное — на Государство или на тех, кто его представляет, — высокопоставленных чиновников, дипломатов, генералов»^{294}.

Особенно пристально де Голль наблюдал за тем, как Учредительное собрание занимается разработкой основного закона Франции. Оно еще в апреле одобрило проект конституции, которая отводила преобладающее место в жизни страны однопалатному парламенту, обладающему широкими полномочиями и контролировавшему деятельность правительства. Этот же парламент должен был избирать президента республики, не имеющего реальной власти. Однако 5 мая на всеобщем референдуме французы незначительным большинством в 52 % отвергли проект. Де Голля это обрадовало.

Вскоре из Коломбэ он известил своих сторонников, что считает нужным представить стране собственный конституционный проект. Для этого было быстро найдено определенное место и время. Местом стал небольшой нормандский городок Байё, тот самый, который союзники два года назад первым освободили от захватчиков и куда прибыл де Голль. Датой стало 16 июня, так как шесть лет назад именно в этот день начиналась уже вошедшая в историю лондонская эпопея генерала.

Бывший председатель Временного правительства прибыл в Байё в прекрасный летний день. Город встретил его цветами, звоном колоколов, развевающимися на ветру национальными флагами. В окружении своих соратников, генералов Леклерка, Кёнига, Жуэна, адмирала Тьерри д'Аржанлье, Мориса Шумана, Жака Сустеля, Рене Капитана, Андре Мальро, де Голль присутствовал на торжественной мессе и затем отправился на главную площадь города. Жители встретили его овацией. Со всех сторон раздавались крики «Де Голля к власти»^{295}. Перед собравшимися генерал произнес речь, в которой сформулировал свою конституционную идею. Она заключалась в том, что исполнительную и законодательную власти надо разделить и что самые широкие полномочия нужно отдать главе государства. «Именно его миссия — подчеркивал де Голль, — назначать министров и прежде всего премьер-министра, возглавляющего политику и работу правительства. Глава государства должен утверждать законы и принимать декреты, потому что именно посредством их на граждан возлагается ответственность по отношению к государству, он обязан возглавлять заседания совета министров и таким образом постоянно осуществлять свое влияние, без которого нации не обойтись. В его компетенцию нужно включить функцию арбитра в различных политических ситуациях. Он может их выполнять посредством консультаций или, в сложных условиях, вынести свое суверенное решение на референдум. Наконец, ему должно принадлежать право, если его отечество находится в опасности, быть гарантом национальной независимости и пактов, заключаемых Францией». В конце своей речи де Голль напомнил, как древние греки спрашивали у мудрого Солона: «Какая конституция самая лучшая?», а он им отвечал: «Скажите сначала, для какого народа она предназначена и для какой эпохи?»^{296} Само собой разумеется, что для своего народа в данную эпоху генерал считал лучшим проект, предложенный им самим.

Речь де Голля была услышана по всей стране. Она широко комментировалась по радио, ее опубликовали многие крупные периодические издания. Но обратило ли на нее должное внимание Учредительное собрание? Генерал рассчитывал на поддержку своих конституционных идей со стороны партии МРП. Однако этого не произошло. Народно-республиканское движение совместно с другими партиями разработало новый проект конституции, который явился результатом компромисса между коммунистами, социалистами и самого МРП. Согласно этому проекту, парламент делился на две палаты — нижнюю, Национальное собрание, и верхнюю, Совет республики (или сенат). В руках первой палаты была по существу сосредоточена вся власть. Именно она принимала законы и контролировала деятельность правительства. Президенту республики, выбираемому на семь лет косвенным голосованием (коллегией выборщиков), отводились второстепенные функции. На 13 октября был назначен всеобщий референдум, на который выносился новый проект.

Безоговорочно защищать и отстаивать конституционные идеи, выдвинутые де Голлем в Байё, взялся только созданный осенью 1946 года Рене Капитаном Союз голлистов. Однако к нему присоединились лишь самые преданные сторонники генерала. Внушительным политическим объединением он стать не смог. К тому же сам де Голль открыто не поддержал Союз, предпочитая по-прежнему оставаться «надклассовым» арбитром и не желая отождествлять себя с каким бы то ни было политическим объединением.

Только от своего имени генерал выступил с резкой критикой новой конституции и призвал избирателей ответить «нет». Тем не менее 52,5 % участвовавших в голосовании французов высказались положительно. 27 октября конституция вступила в силу. 10 ноября прошли выборы теперь уже в Национальное собрание Франции. Большого успеха вновь добились коммунисты, социалисты и МРП. У власти продолжала оставаться трехпартийная коалиция. Так начала свое существование Четвертая республика. Она была, как и предыдущая Третья, парламентского типа правления и мало чем отличалась от нее.

Произошедшие политические перемены раздосадовали де Голля. Франция шла вперед без него, а он окончательно стал частным лицом. Генералу прислали анкеты, которые он должен был заполнить, чтобы получать пенсию. Бывший председатель Временного правительства числился в них как полковник. Его же не успели в 1940 году утвердить в звании генерала. Де Голль только покачал головой. Он отказался заполнять анкеты и сказал близким, что никогда ни при каких обстоятельствах не будет получать государственной пенсии^{297}. А между тем финансовое положение семьи де Голлей было весьма скромным. Генерал унаследовал от матери ферму на севере Франции. Ивонне от родителей тоже досталась ферма. Но в годы послевоенной разрухи они не приносили никакого дохода. Пришлось брать кредиты и иногда даже продавать фамильные вещи^{298}.

Жизнь в Буассери шла спокойно, размеренно. Де Голль вел переписку, читал, гулял, как всегда, очень много курил. Одним из его излюбленных занятий стало раскладывание пасьянса на небольшом ломберном столике. Оживление в доме наступало, когда в Коломбэ приезжали дочь или сын генерала. Тогда за обедом разговор обязательно заходил о политике. Бывшему председателю Временного правительства все давали советы. «Папа, — говорил ему Филипп, — вы должны создать собственную партию». А жена твердила: «Нет, нет, Шарль, не соглашайтесь. Как только вы наведете в лавочке порядок, вас предадут». — «Ивонна, — бурчал в ответ генерал, — вы рассуждаете как ребенок»^{299}.

В 1946 году де Голль задумал писать «Военные мемуары». Он обсуждал их замысел с Франсуа Мориаком. Бывший глава Временного правительства вознамерился изложить свои достижения, создать собственную легенду. Осенью он начал писать. Генерал работал необычайно вдумчиво и тщательно. «Он, — как вспоминал Клод Ги, — писал часами напролет, что-то расшифровывая, переписывая, зачеркивая, вновь начиная. Обдумывая или записывая какое-нибудь выражение, он играл, передвигая пальцами, со своей вечной сигаретой, обводил кончики букв, расставляя перекладинки на "т", штриховал зачеркивания. И вот, наконец, в его голове складывалась совершенная фраза, лаконичная, звонкая как звук трубы»^{300}.

Мемуары де Голля открывались его размышлениями о Франции:

 

«За годы моей жизни я составил собственное представление о Франции. Оно порождено как разумом, так и чувством. В моем воображении Франция предстает как страна, которой, подобно сказочной принцессе или мадонне на старинных фресках, уготована необычайная судьба. Инстинктивно у меня создалось впечатление, что провидение предназначило Францию для великих свершений или тяжких невзгод. А если тем не менее случается, что на ее действиях лежит печать посредственности, то я вижу в этом нечто противоестественное, в чем повинны заблуждавшиеся французы, но не гений самой нации.

Разум также убеждает меня в том, что Франция лишь тогда является подлинной Францией, если стоит в первых рядах; что только великие деяния способны избавить Францию от пагубных последствий индивидуализма, присущего ее народу; что наша страна перед лицом других стран должна стремиться к великим целям и ни перед кем не склоняться, ибо в противном случае она может оказаться в смертельной опасности. Короче говоря, я думаю, что Франция, лишенная величия, перестает быть Францией»[29].

 

 

Когда генерал работал над этими строками, его сыну вручили орден Почетного легиона. 2 декабря 1946 года де Голль писал Филиппу:

 

«Поздравляю тебя с получением ордена Почетного легиона. Будь уверен, что как отец я горжусь, что ты удостоен такой награды. Ты заслужил ее своей отвагой в боях так же, как твой дед в войне 1870 года и отец в войне 1914–1918 годов. Но из нас троих ты стал кавалером ордена в самом молодом возрасте. Такова судьба нашей гордой и благородной французской семьи, которая сливается с судьбой самой Франции»^{301}.