F.6.5 Какие другие эффекты будет иметь юстиция «свободного рынка»?

Такая система будет опасной просто потому, что помещает большую власть в руки компаний. Как замечает Майкл Тэйлор: «является ли защитный рынок соревновательным или нет, нужно помнить, что продукт является своеобразным: когда мы покупаем машины или обувь или телефонный сервис мы не даем фирмам власть, основанную на силе, но вооруженные защитные агентства, как государства, делают потребителей (своих и чужих) уязвимыми, и, давая им власть мы не можем быть уверены, что они будут использовать ее только для нашей защиты». [Community, Anarchy and Liberty, стр. 65]

 

Как мы утверждали выше, есть много причин считать, что «защитный» рынок поместит большинство общества (кроме богатой элиты) в «уязвимую» позицию. Одну из таких причин предлагают сами «анархо»-капиталисты. Как они отмечают, капитализм отмечен экстремальным разделением труда. Вместо того, чтобы все имели все навыки, которые им нужны, эти умения распределены в обществе и все (как утверждается) получают выгоду.

 

В равной степени это относится к защитному рынку. Люди становятся клиентами защитной фирмы, потому что они не могу или не хотят защищать свою собственность и личность. Навыки защиты, поэтому, сконцентрированы в этих компаниях и эти фирмы будут иметь преимущество в опыте и ментальном состоянии (они тренированы бороться) также как, возможно, в оружии. Это значит, что большинство нормальных людей будет в какой-то степени в невыгодном положении, если картель защитных фирм решит вести себя насильственно. Общество разделения труда будет подавлять распространение в обществе навыков, необходимых для длительной войны и так, возможно, обеспечит, что потребители останутся уязвимыми.

 

Ценой свободы может быть вечная бдительность, но желают ли большинство людей вечно готовиться к войне? Для современного общества, ответ кажется отрицательным, они предпочитают позволить другим делать это (а именно государству и его вооруженным силам). И, мы должны заметить, вооруженное общество может быть вежливым обществом, но эта вежливость происходит из страха, а не взаимного уважения, и поэтому полностью фальшивая и разрушающая душу.

 

Если мы посмотрим на неравенство в обществе, оно может произвести геттоизацию в «анархо»-капитализме. Как замечает Дэвид Фридман, конфликт между защитными фирмами плох для бизнеса. Конфликт стоит денег в терминах используемого оружия и повышенных («деньги за опасность») зарплатах. По этой причине он думает, что между фирмами будет существовать мирная кооперация. Однако, если мы взглянем на бедные районы с высоким рейтингом преступлений, тогда ясно, что такие районы будут опасным местом. Другими словами, очень возможно что возникнет конфликт. Но конфликт повышает затраты, и таким образом цены. Значит ли это, что районы, больше всего нуждающиеся в полиции, будут также иметь самые высокие цены на принуждение к закону? Так обстоят дела со страховкой сейчас, поэтому возможно мы увидим целые районы, превращающиеся в анархию Гоббса просто из-за того, что высокие цены, связанные с опасными районами, сделают эффективный спрос на услуги правоохранительных органов близким к нулю.

 

В системе, основанной на «частном этатизме», полиция и юстиция будут определяться силами «свободного рынка». Как показано в разделе B.4.1, правые либертарианцы предлагают, что человек будет иметь мало прав на чужой собственности, и владелец будет законом (возможны ограничения, в некоторой степени, общим либертарианским сводом законов, возможно нет – смотри предыдущий раздел). В этой ситуации, те, кто не сможет позволить себе полицейскую защиту, станут жертвами бродячих бандитов и свирепствующих преступлений, в результате приводя к обществу, где богатые надежно защищены в своих бастионах со своими военными силами, с кучей бедных, толпящихся вокруг них для защиты. Это будет очень похоже на феодальную Европу.

 

Соревнующиеся полицейские силы будут также пытаться исполнять законы своих спонсоров на территориях, которые не принадлежат им, что приведет к конфликтам, только если все не согласятся следовать «общему либертарианскому своду законов» (как того хочет Ротбард). Если там существуют соревнующиеся своды законов, возникнет проблема, чьи законы выбирать и исполнять, с каждым богатым спонсором охраны, желающим чтобы его закон контролировал всю землю. И, как замечено раньше, если существует один «либертарианский свод законов», это будет «монополией правительства» на данной территории, и поэтому этатизм.

 

В дополнение, нужно отметить, что правые либертарианцы утверждают, что при их системе анархистские ассоциации будут разрешены, если они сформированы добровольно. Это отражает их праздный концепт свободы. Потому что такие ассоциации будут существовать внутри и будут подчиняться общему либертарианскому своду законов «анархо»-капиталистического общества. Эти законы будут отражать и защищать интересы и власть тех, у кого есть капиталистическая собственность, это значит, что если собственники не согласятся, вести анархическую жизнь будет почти невозможно (Прекрасно говорить, что люди с собственностью могут делать, что хотят, если у вас нет собственности тогда эксперимент может оказаться трудным – не говоря о немногих областях, которые сами себя обеспечивают. Анархические комунны будут подчиняться рыночным силам, рыночные силы подчеркивают и вознаграждают качества, противоположные ценностям, на которых основана коммуна). Таким образом, мы должны покупать право быть свободными!

 

Если, как того желают анархисты, большинство людей откажутся признавать или защищать права частной собственности и станут свободно собираться, чтобы организовать свои жизни и игнорировать боссов, это будет классифицировано как «инициация насилия» при «анархо»-капитализме, и поэтому репрессировано. Другими словами, как в любой авторитарной системе, «правила» «анархо»-капитализма не развиваются вместе с обществом и его меняющимися концептами (это можно увидеть из популярности естественного закона среди правых либертарианцев).

 

Поэтому, при «анархо»-капитализме вы будете свободны следовать (капиталистическим) законам и вести себя в границах этих законов. Только в этом контексте вы можете экспериментировать (если у вас хватит денег). Если вы выступаете за эти границы, тогда вы будете подвержены принуждению. Количество этого принуждения, нужного для того, чтобы предотвратить такие действия, зависит от того насколько люди хотят уважать закон. Следовательно, «анархо»-капиталистическое общество не способствует социальным экспериментам и свободной эволюции, как любят утверждать его сторонники. На самом деле, будет происходить противоположное, так как любая капиталистическая система будет иметь неравенство богатства и власти внутри него, таким образом обеспечивая, что возможность экспериментировать будет у тех, кто может себе это позволить. Как сказал Джонатан Волф, «представление о людях, свободно переходящих от одной утопии к другой, до тех по пока они не найдут свой рай, игнорирует мысль, что некоторые выборы могут быть необратимы… Эта мысль может привести к спекуляции о том, применим ли закон эволюции ко многим утопиям. Возможно, в долгосрочной перспективе мы найдем структуру, регулируемую законом выживания наиболее экономически приспособленных, и поэтому мы ожидаем увидеть развитие не разнообразия, но однородности. Эти сообщества с большой экономической силой в конце концов впитают в себя всех, кроме самых устойчивых сообществ вокруг себя». [Robert Nozick: Property, Justice and the Minimal State, p. 135]

 

И если изначальное распределение ресурсов похоже на уже существующее, тогда «самый экономически приспособленный» будет капиталистический (как утверждается в разделе J.5.12, капиталистический рынок активно отбирает против кооперативов, хотя они более продуктивные). Все это начинается с этатизма, кажется возможным, что капиталистическая утопия останется доминирующим типом (частично потому, что правовая система защищает капиталистические права собственности). Более того, мы сомневаемся, что большинство «анархо»-капиталистов приняли бы свою идеологию, если бы было более возможно, что некапиталистические утопии победят капиталистические (в конце концов, они называют себя капиталистами).

 

«Анархо»-капиталисты, которые следуют идеям Мюррея Ротбарда и правые либертарианцы, сторонники минимального государства соглашаются, что все должны следовать базовому «главному либертарианскому своду законов», который защищает капиталистические права собственности, мы можем точно сказать, что экономически самыми приспособленными будут капиталисты. Едва ли удивительно, что свод законов отражает капиталистические идеи о плохом и хорошем. В дополнение, как сказал Джордж Райтцер (смотри «Макдолизацию общества»), капитализм стремится к стандартизации и конформности по своей логике. Это предполагает, что множество общин скоро сменятся серий общин, которые разделяют одинаковые качества иерархии и правящих элит. («Анархо»-капиталисты последователи Дэвида Фридмана предполагают возможным, что свободный рынок в законах приведет к одному стандартному закону и это относится к этой школе также).

 

Так, в конце, «анархо»-капиталисты утверждают, что в их системе ты будешь свободен следовать (капиталистическим) законам и работать в (капиталистической) экономике, и если ты удачлив, прими участие в «комунне» как коллективистский капиталист. Как щедро с их стороны! Конечно, любая попытка изменить правила или экономику будет незаконной и будет остановлена частными государствами.

 

Показывая ложь «анархо»-капиталистических утверждений, что они поддерживают эксперименты, это обсуждение также показало, что при «анархо»-капитализме также будет существовать принуждение. Принуждение отсутствовало бы, если бы все добровольно уважали права частной собственности и подчинялись закону (т. е. вели себя одобренным капиталистами способом). Если ты подчиняешься закону, ты будешь в порядке – точно также как при публичном этатизме. Более того, если граждане общества не хотят капиталистических порядков, может потребоваться много принуждения, чтобы навязать его. Это можно увидеть из опыта оккупаций итальянских фабрик в 1920 г. (смотри раздел А.5.5), в котором рабочие отказались принимать капиталистическую собственность или власть как легитимную и игнорировали ее. В ответ на изменение мысли в большой группе общества, капиталисты поддержали фашизм, чтобы остановить эволюционный процесс в обществе.

 

Социалистический экономический историк Маурис Доббс, после изучения частных армий в 1920-ые и 1930-ые в Америке сказал то же самое: «Когда политика бизнеса делает шаг финансирования и вооружения массового политического движения, чтобы захватить государственную машину, чтобы объявить вне закона оппозиционные формы организации и подавлять враждебные мнения, у нас есть лишь дальнейшая и более логичная стадия за пределами (частных армий)». [Op, Cit., стр. 357]

 

(Известный австрийский экономист Людвиг фон Мизес, чьи экстремальные свободно рыночные либеральные политические и экономические идеи вдохновили правое либертарианство, сказал так про фашизм: «Нельзя отрицать того, что фашизм и близкие к нему движения, направленные на установление диктатур, полны лучших намерений, и их интервенция в данный момент спасла Европейскую цивилизацию. Заслуга, которую фашизм таким образом завоевал себе, навечно останется в истории». [Либерализм, стр. 67, издание на русском].)

 

Этот пример показывает, что капитализм per se по существу авторитарная система, потому что он необходимо основан на принуждении и иерархии, что объясняет, почему капиталисты прибегали к самым экстремальным формам авторитаризма – включая тоталитарную диктатуру – во время кризисов, которые угрожали фундаментальным правилам самой системы. Нет причины, чтобы думать, что «анархо»-капитализм будет отличаться.

 

Так как «анархо»-капитализм, со своими частными государствами, не хочет избавляться от иерархических форм власти, становится бесспорной необходимость одного правительства, чтобы унифицировать правоохранительную активность различных защитных компаний. В конце концов, это то, что признает «анархо»-капитализм со своим «общим либертарианским сводом законов» (основанным на рыночных силах или «естественном законе»). Таким образом, оказывается, что одно правительство / иерархия на данной территории неизбежны при любой форме капитализма. Очевидно что демократическая форма этатизма, с системой сдержек и противовесов, предпочтительна для диктатора, чтобы установить «абсолютные» прав собственности и «абсолютную» власть.

 

Конечно, у нас есть другой выбор, кроме частного или публичного этатизма. Это анархизм, конец иерархической власти и его замена «естественной» властью общинного и рабочего самоуправления.

 

 

F.7 Как история "анархо"-капитализма показывает, что это не анархия?

Конечно, «анархо»-капитализм имеет исторические преценденты и «анархо»-капиталисты потратили много времени, стараясь собрать разных индивидов в их традицию противогосударственного либерализма. Это само по себе должно быть достаточно, чтобы показать, что анархизм и «анархо»-капитализм имеют мало общего, так как анархизм развивался в противоположность либерализму и его защите капитализма. Неудивительно, эти противогосударственные либералы имели тенденцию, в лучшем случае, отказываться называть себя анархистами, или, в худшем случае, открыто отрицали, что они анархисты.

 

Один «анархо»-капиталистический обзор их традиции представлен Дэвидом М. Хартом. Его взгляд на анархизм типичен для школы, замечая, что в его эссе анархизм или анархист «используется в смысле политической теории, которая адвокатирует максимум индивидуальной свободы, для чего необходимо устранить государственную или другую организованную силу». [ "Gustave de Molinari and the Anti-statist Liberal Tradition: Part I", стр. 263-290, Journal of Libertarian Studies, vol. V, no. 3, стр. 284] Анархизм никогда не заботился только об устранении государства. Скорее, анархисты всегда поднимали экономические и социальные требования и цели вместе со своей оппозицией государству. Как таковое, противостояние государству может быть необходимым условием чтобы быть анархистом, но не достаточное условие, чтобы считать определенного человека или теорию анархистской.

 

Специфически, анархисты анализировали частную собственность, замечая, что иерархические социальные отношения, созданные неравенством богатства (например, наемный труд) ограничивают индивидуальную свободу. Это значит, что если мы ищем «максимум индивидуальной свободы», тогда наш анализ не может быть ограничен государством или правительством. Таким образом, либертарианская критика частной собственности это неотъемлемый аспект анархизма. Следовательно, чтобы ограничить анархизм, как это сделал Харт, требует значительного переписывания истории, как можно видеть из его отчета а Вильяме Годвине.

 

Харт пытается отнести Вильяма Годвина к «противогосударственным» либералам, утверждая, что он «защищал индивидуализм и право на собственность». [ Op. Cit., стр. 265]. Он, конечно, цитирует Годвина, чтобы поддержать свое утверждение, но странно усекает аргумент Годвина, чтобы убрать его вывод, что: «когда законы морали ясно поняты, их превосходство универсально постигнуто, и сами они видятся совпадающими с частным благоприятным положением каждого человека, идея собственности в этом смысле останется, но ни один человек не будет иметь желания владеть больше чем его соседи для целей хвастовства или роскоши».

 

Другими словами, личная собственность (владение) будет все еще существовать, но не частная собственность в значении капитала или неравенства в благосостоянии. Для Годвина: «следует, что по принципам равноправного и беспристрастного правосудия, что хорошие вещи мира являются общими, на которые один человек имеет право, как и другой». [ An Enquiry into Political Justice, стр. 199, 703] Вместо того, чтобы быть либералом, Годвин выдвинулся за пределы этой ограниченной идеологии, чтобы предоставить первую анархистскую критику частной собственности и авторитарных социальных отношений, которые она создала. Его видение свободного общества является, используя современную терминологию, волюнтаристским (либертарным) коммунизмом.

 

Этот анализ подтверждается в восьмой книге классической работы Годвина, озаглавленной «О собственности». Разумеется, Харт не упоминает этот анализ, неудивительно, потому что он позже был перепечатан как социалистический памфлет. Годвин думал, что «предмет собственности ключевая вещь, которая дополняет ткань политической справедливости». Как Прудон, он подверг собственность, также как и государство, анархическому анализу. Для Годвина, было «три степени» собственности.

 

Первое это владение вещами, которые тебе нужны, чтобы жить. Вторая это владение продуктами собственного производства. Третья степень «привлекает самое бдительное внимание в цивилизованных государствах Европы. Это система, в которой человек входит в право располагать вещами, которые произвели другие люди». Он замечает, что «это ясно поэтому, что третий вид собственности находится в прямом противоречии со вторым». [ Op. Cit., стр. 701, 710-712] Здесь очевидно сходство с классическим анализом Прудона частной собственности (и нужно подчеркнуть, что два основателя анархической традиции независимо пришли к критике частной собственности).

 

Годвин, в отличие от классических либералов, видел необходимость «указать на зло накопленной собственности», говоря, что «дух угнетения, дух рабства, и дух мошенничества… являются прямым результатом роста установленной администрации собственности. Они одинаково враждебны к интеллектуальному и моральному улучшению». Таким образом, частная собственность вредит личности и развитию тех, кто подвержен авторитарным социальным отношениям, которые она производит. Потому что «накопление приносит домой рабский дух» и такая накопленная собственность «стирает силу мысли в пыль, гасит искры гения, и уменьшает большую массу человечества до погружения в низменные заботы». Это значит, что «феодальный дух до сих пор сохраняется, что уменьшило великую массу человечества до ранга рабов и скота для службы немногим». Как социалистическое движение, которое он вдохновил, Годвин утверждал, что «следует считать, что несправедливость, неравное распределение собственности, жадность и эгоистичный дух людей являются одним из первоначальных источников правительства, и по мере того как оно повышается в своих излишествах, оно беспрестанно требует новые несправедливости, новые наказания и новое рабство». Он подчеркивал, «давайте не будем забывать, что накопление собственности это узурпация» и считал, что вред, производимый монархиями, судами, священниками и уголовными законами явяется «глупым и немощным по сравнению с вредом, причиняемым установленной администрацией собственности». [ Op. Cit., стр. 732, 730, 726, 717-718, 725]

 

Неудивительно, учитывая этот анализ, Годвин выступал против существующей системы собственности и в пользу «справедливости в равном распределении хороших вещей для жизни». Это основывалось на «равенстве условий, или, другими словами, равном доступе к средствам улучшения жизни и удовольствия», поскольку этот «закон строго предписан человечеству голосом справедливости». [ Op. Cit., стр. 725, 736]

 

Таким образом, его анархические идеи были применены к частной собственности, замечая как последовательные анархисты, что экономическое неравенство привело к потере свободы для многих и, следовательно, анархическое общество увидит радикальные перемены в собственности и правах собственности. Как заметил Кропоткин, Годвин «сформулировал в 1793 в точной форме политические и экономические принципы анархизма». Неудивительно, что как многие другие, он говорил, что Годвин был «первым теоретиком социализма без правительства – то есть, анархии». [ Environment and Evolution, стр. 62, 26]

 

Для Кропоткина, анархизм по определению был не ограничен только политическими вопросами, но также атаковал экономическую иерархию, неравенство и несправедливость. Как подтверждает Питер Маршалл, «экономика Годвина, как его политика, была расширением его этики». Demanding the Impossible, стр. 210]

 

Теория Годвина важна, потому что она сформировала то, что стало стандартной социалистической мыслью 19 века по этому вопросу.

 

В Британии, его идеи повлияли на Роберта Оуэна и, в результате, на раннее социалистическое движение в этой стране. Его анализ собственности, был идентичен и предшествовал классическому анархическому анализу Прудона. Говорить, как это сделал Харт, что Годвин просто «пришел к выводу, что государство было злом, которое нужно было уменьшить во власти, если не совсем устранить», и в то же время не замечать его анализ собственности дает радикально неправильное представление о его идеях. [ Op. Cit., стр. 265]

 

Однако, это подходит его ошибочному утверждению, что анархизм только обеспокоен государством. Любое свидетельство противоположного просто игнорируется.