Я начал становиться революционером в Гватемале.

Эрнесто Че Гевара

Он был полон глубокой ненависти и презрения к империализму, и не только потому, что он обладал высокоразвитым политическим сознанием, но потому, что не так давно, будучи в Гватемале, имел возможность стать свидетелем преступной империалистической агрессии, когда военные наемники задушили революцию в этой стране.

Фидель Кастро

К чему же в действительности стремился этот 24-летний аргентинец с дипломом врача-дерматолога в кармане, какие цели он ставил перед собой, почему он так поспешно вновь покидает родину? Ответить на эти вопросы нам поможет 'он сам. Предельно, до беспощадности искренний, Че после победы кубинской революции неоднократно рассказывал, каким он был до того, как связал свою судьбу с делом Фиделя Кастро в июле 1955 года в Мексике.

Выступая 19 августа 1960 года перед кубинскими врачами в Гаване, Че говорил: “Когда я еще только приступал к изучению медицины, те взгляды, которые присущи мне сейчас как революционеру, в арсенале моих идеалов отсутствовали. Я, как и все, хотел одерживать победы, мечтал стать знаменитым исследователем, мечтал неустанно трудиться, чтобы добиться чего-то такого, что пошло бы в конечном итоге на пользу человечеству, но это была мечта о личной победе. Я был, как все мы, продуктом своей среды”.

Перелом наступает во время путешествия с Гранадосом. Что больше всего поражает Гевару, когда он путешествует по странам Тихоокеанского побережья Южной Америки, посещая медные рудники, индейские селения, лепрозории? Беспросветная нужда, отсталость крестьян, индейцев, простых тружеников этого огромного континента, которым противостоят черствость, продажность, распущенность верхов, эксплуатирующих, грабящих, обманывающих народные массы.

“...Я видел", — продолжал Че в своем выступлении, — как не могут” вылечить ребенка, потому что нет средств; как люди доходят до такого скотского состояния из-за постоянного голода и страданий, что смерть ребенка уже кажется отцу незначительным эпизодом... И я понял, что есть задача, не менее важная, чем стать знаменитым исследователем или сделать существенный вклад в медицинскую науку, — она заключается в том, чтобы прийти на помощь этим людям”.

Но как, какими средствами можно им помочь, что нужно сделать для того, чтобы облегчить их участь, избавить от бесправия и нищеты, сделать полноправными, подлинными хозяевами своей судьбы и огромных природных богатств?

Путем благотворительной деятельности, “малых дел”, постепенных реформ? Все это уже пытались сделать до него разного рода буржуазные политики. Но их реформаторская деятельность приводила только к еще большему закабалению стран иностранными монополиями. Нет! Чтобы изменить судьбу народов Латиигекэй Америки, освободить их из тисков нищеты и бесправия, чтобы освободить их от империализма, для этого есть только одно средство, один выход: вырвать с корнем зло, совершить социальную революцию. Именно к такому выводу приходит Че после первого путешествия по странам Латинской Америки. Он еще не знает, где, кто и когда совершит такую революцию, у него еще много неясного, неопределенного на этот счет в голове, но одно он уже твердо решил для себя: если когда-нибудь, кто-нибудь и где-нибудь начнет такую революцию, то он будет ее солдатом. И когда в июле 1953 года на вокзале “Бельграно” в Буэнос-Айресе он, прощаясь с родителями и друзьями, го ворит им: “С вами прощается солдат Америки”, — он именно это имеет в виду.

Американец Даниель Джеймс, автор биографии Че, пытающийся всячески исказить и принизить его образ в угоду тем, по приказу которых он был убит, с наивным притворством вопрошает в своей книге: “Почему столь широкий и глубокий ум, как Эрнесто Гевара, не обратился к опыту других стран, где предпринимались или, по крайней мере, намечались попытки предпринять другие, мирные, решения социального вопроса? Если его ненависть к Соединенным Штатам исключала возможность объективного изучения американского общества, то почему не обратился он к опыту таких стран, как Швеция, где осуществлялись социальные эксперименты, более близкие его настроениям? Почему он оказался неспособным смотреть на вещи шире, не сквозь призму парализующей латиноамериканский страны монокультуры? Почему его ум в столь раннем возрасте исключил другие решения и другие ответы на извечные вопросы человечества?”

Даниель Джеймс от ответа на эти патетические вопросы воздерживается. Ибо ответ на эти вопросы может быть только один: причина того, что Че избрал путь социальной революции, — в политике порабощения и произвола, которую на протяжении десятилетий проводят в Латинской Америке империалисты Соединенных Штатов. Американские монополии, банки, тресты захватили основные богатства стран Латинской Америки. Пентагон, госдепартамент, ЦРУ превратили в норму вмешательство в политическую жизнь этих стран. Правящие круги Соединенных Штатов боялись не только коммунистической революции в Латинской Америке, они боялись любой серьезной буржуазной реформы, ибо она. задевала интересы их монополий, била по карману магнатов Уолл-стрита.

На любую попытку реформ Вашингтон отвечал экономическими санкциями, вооруженными интервенциями. Реформистов — даже самого умеренного толка — по приказу из Вашингтона свергали специально выдрессированные для этого “гориллы”. Иных “приручала” — шантажом, угрозами или жалкими подачками, по приказу Вашингтона были убиты такие политические деятели, выступавшие с независимых позиций, как Гитерас на Кубе и Гайтан в Колумбии, свергнут демократический президент Гальегос в Венесуэле. “Приручены” такие “реформаторы”, как Гонсалес Видела в Чили. Поставлены у власти такие преданные Пентагону “гориллы”, как Одриа в Перу. На протяжении десятилетий местные тираны в угоду Вашингтону и олигархии загоняли в подполье, гноили в зловонных казематах, пытали, уничтожали коммунистов и других борцов за подлинную демократию и счастье своих народов. Все это видел и знал молодой аргентинский врач Эрнесто Гевара, как видели и знали его сверстники, товарищи и друзья. Однако не все они делали из этого однозначные выводы. Будущий Че сделал для себя единственно правильный вывод. Он понял: чтобы добиться справедливости, нужно изменить социальный порядок.

Нельзя сказать, чтобы этот вывод был личным открытием Че. Задолго до него к этому призывали коммунисты, основываясь на великом марксистско-ленинском учении. Разумеется, юный Эрнесто читал и Маркса, и Ленина, и не только их, но и их противников. В буржуазных журналах он читал не только, вернее не столько, хвалу Советскому Союзу и коммунистам, сколько клевету и самые дикие вымыслы о них. У него была возможность выбора. Что же заставило его выбрать революцию? Его собственный, опыт и благородное стремление служить обездоленным.

Значит ли это, что тогда, прощаясь с близкими на вокзале “Бельграно”, будущий солдат революции считал себя коммунистом? Вовсе нет. К коммунизму приходят разными путями. Для одних это светоч, который сразу открывает им путь из царства тьмы в царство свободы. Иные приходят к коммунизму, разуверившись в прежних своих идеалах, пройдя сквозь мучительную переоценку ценностей, преодолев национальную ограниченность, предрассудки, свойственные их окружению, эгоцентризм. Эрнесто Гевара в отличие от многих других представителей средних слоев не был отягощен багажом заскорузлых привычек или взглядов, которые отделяли бы его китайской стеной от восприятия новых, революционных идей. Более того, он начал свою духовную жизнь с ниспровержения этих привычек и взглядов. Но позитивная программа формировалась в нем медленно, зрела постепенно. Вот почему этот будущий солдат революции пока что направляется к своему другу Гранадосу в Каракас лечить прокаженных.

Но тогда почему он не в порту или не на аэродроме, а на вокзале и садится в поезд, идущий в столицу Боливии — Ла-Пас? * Своим родным и друзьям он объясняет выбор столь необычного маршрута в Венесуэлу отсутствием денег на покупку авиа- или пароходного билета. Действительно, у него в кармане не густо, и он садится в “молочный конвой”, как называют в Аргентине поезда, останавливающиеся на всех полустанках, где обычно фермеры грузят бидоны с молоком. Но неужели врач, которого ждет в Каракасе солидный месячный оклад в 800 долларов, не мог занятьу кого-нибудь 200 долларов, чтобы добраться до Венесуэлы самолетом или пароходом? Нет, здесь что-то не то. Что же?

Че едет в Боливию потому, что он еще там не был, а он задался целью познакомиться со всеми латиноамериканскими странами. И все же сейчас в Боливии его привлекают не руины древних индейских храмов и даже не голодные и нищие индейцы кечуа. Ему не терпится увидеть своими глазами боливийскую революцию.

Боливию называют “нищим на золотом троне”. В недрах этой страны неисчислимые богатства — нефть, олово, золото, но все эти сокровища были захвачены иностранными монополиями, получавшими от их эксплуатации огромные прибыли. Народ же жил в беспросветной нужде и невежестве, забитый, терзаемый болезнями, отравляемый кокой. Жизненный уровень миллионов жителей этой страны, в основном индейцев и метисов, был до недавнего времени одним из самых низких в мире, а детская смертность самой высокой.

До начала 50-х годов Боливией за ее пределами мало кто интересовался, за исключением агентов оловянных и нефтяных монополий. Столица Ла-Пас, расположенная на высоте около 4 тысяч метров над уровнем моря, почти недоступна европейцам, ее называют “кладбищем иностранцев”. Иностранцы посещали страну столь же редко, писал в начале 60-х годов боливийский писатель Луис Луксич, как дебри Центральной Африки или Тибет. Иностранцу был противопоказан ее климат — и физический, и политический. Ежегодно в среднем там происходили по две “революции”, как правило, сопровождавшиеся весьма обильным кровопусканием.

* Официальной столицей страны является город Сукре, фактической же — Ла-Пас, местопребывание правительства и законодательных органов.

Вот как описывает боливийскую столицу современный шведский писатель Артур Лундквист: “Крутые улицы ведут к площади Мурильо, вокруг нее — дворец президента, дом правительства и собор. Фонарные столбы словно специально приспособлены для того, чтобы вешать на них президентов и министров. Вы как бы чутьем угадываете тайные выходы, скрытые на окраинных улицах города: через них в самый последний момент улепетывают всякие важные господа, прихватив с собой государственную казну или еще более солидную сумму денег. Горняки устраивают на этой площади демонстрации, набив предварительно свои карманы динамитом, предъявляют здесь ультиматум правительству. Нередко случается и так, что государственных деятелей разрывают на куски или просто пристреливают, а потом выбрасывают с балкона на каменную мостовую”.

Этот необычный город не мог не заинтересовать молодого, жадного до новых впечатлений аргентинского доктора. Но как бы ни привлекали его контрасты боливийской столицы, на этот раз он больше всего стремился ознакомиться с тем новым, что происходило в этой стране в последнее время.

9 апреля 1952 года здесь произошла очередная, 179-я по счету революция. В отличие от 178 предшествующих эта революция и в самом деле продвинула Боливию по пути прогресса. В ней участвовали шахтеры, крестьяне. К власти пришла партия Националистическое революционное движение, лидер которой Пас Эстенсоро стал президентом страны. Новое правительство национализировало оловянные рудники, правда, выплатив иностранным компаниям щедрую компенсацию. Стало осуществлять аграрную реформу, организовало из шахтеров и крестьян милицию. Эти меры при всей их ограниченности были весьма обнадеживающими. В Боливию за опытом потянулись многие прогрессивно настроенные интеллектуалы, политические деятели. Следуя их примеру, Эрнесто Гевара проложил свой маршрут в Каракас через Ла-Пас.

В Боливии Че встречался с представителями правительства, бывал в шахтерских поселках, горных индейских селениях. Некоторое время он даже работал в управлении информации и культуры и в ведомстве по осуществлению аграрной реформы.

Разумеется, и тут, в Боливии, он интересовался археологическими древностями и посетил развалины сказочных индейских святилищ Тиауанаку, что вблизи озера Титикака. Завзятый фотограф, он снял десятки снимков “Ворот солнца” — храма, где некогда индейцы поклонялись Виракоче — богу огненного светила.

Но если древний мир индейцев здесь, как и всюду, оказывал на него чуть ли не магическое действие, если сами индейцы, эти молчаливые, покорные и в то же самое время грозные существа, по-прежнему завораживали его и притягивали к себе, то боливийская революция его разочаровала. И разочаровала прежде всего потому, что индейцы, коренное население этой страны, продолжали оставаться за пределами общества, влачили такое же жалкое существование, как и в те далекие времена, когда их жизнями распоряжались испанские завоеватели.

Руководители этой революции вызывали в нем недоверие и неприязнь. Буржуазные деятели, они стремились не углубить, а затормозить революционный процесс, раболепствовали перед Вашингтоном, многие из них занимались разного рода финансовыми махинациями и спекуляцией. В профсоюзах заправляли ловкие политиканы. Что же касается коммунистической партии, то, основанная только в 1950 году, она еще не успела приобрести заметного влияния на трудящиеся массы страны.

Нет, час Боливии еще не настал. Думал ли Эрнесто Гевара, что ему не в таком уж отдаленном будущем суждено вернуться сюда, чтобы сражаться за этих индейцев, потомков некогда могучих инкских племен, и что именно здесь закончится его короткая, но славная жизнь революционера? Конечно, нет. Но то, что в 1953 году он посетил эту страну, объехал и изучил ее, “прочувствовал” ее проблемы, сыграло определенную роль в его решении вернуться на знакомое ему плоскогорье.

В Ла-Пасе Че познакомился с молодым аргентинским адвокатом, противником Перона — Рикардо Рохо. Спасаясь от преследований полиции, Рохо нашел убежище в гватемальском посольстве в Буэнос-Айресе. И это навело его на мысль уехать в Гватемалу.

В то время в Гватемале у власти находился президент Хакобо Арбенс, проявивший необычную для государственного деятеля Центральной Америки смелость: он отважился национализировать часть земель “зеленого чудовища” или “Мамиты Юнай”, как зовут латиноамериканцы “Юнайтед фрут компани”. Предшественником Арбенса на посту президента был демократически настроенный профессор философии Хуан-Хосе Аревало. Одно время он жил в эмиграции в Аргентине и имел там много друзей. От некоторых из них и получил Рохо рекомендательные письма, которые, он надеялся, позволят ему неплохо устроиться в Гватемале. Рохо уговаривал Че вместе пробираться в эту страну *.

Че согласился на роль попутчика Рохо, но только до Колумбии. Разочарованный в боливийской революции, он весьма критически воспринимал восторги Рохо по поводу гватемальского правительства. Он все еще намеревался ехать в Каракас, где в местном лепрозории его с нетерпением ожидал Миаль.

Рохо полетел в Лиму, а Гевара вместе с аргентинским студентом Карлосом Феррером на автобусе объехал самое высокое в мире озеро Титикака, по которому проходит граница между Боливией и Перу, и прибыл в знакомое ему уже по предыдущему путешествию Куско. Здесь пограничники их задержали, приняв за опасных агитаторов, но затем выпустили, отобрав книги и брошюры о боливийской революции. Вскоре путешественники достигли Лимы, где встретились с Рохо.

Положение в Перу было не из приятных. Страной правил тиран Одриа, слуга Вашингтона, тюрьмы были забиты политическими заключенными. Долго задерживаться в Лиме было опасно. Раздобыв денег, Рохо, Феррер и Гевара сели в автобус и направились по тихоокеанскому побережью к Эквадору, границу с которым пересекли 26 сентября 1953 года.

В Гуаякиле они обратились в колумбийское консульство за визой. Консул не возражал, но потребовал от путешественников представить ему авиабилеты до Боготы. В Колумбии только что произошел очередной переворот: тирана Лауреано Гомеса сверг генерал Рохас Пинилья. Консул посчитал, что иностранцам небезопасно путешествовать по стране столь демократическим видом транспорта, как автобус.

Путешественники рады были бы представить консулу авиабилеты, да их скудные ресурсы не позволяли им этого сделать. Нужно было искать какой-то иной выход.

* Р. Рохо— буржуазный политикан, после смерти Че недостойно спекулировал на знакомстве с ним, публикуя сенсационные измышления, широко распространяемые реакционной печатью.

У аргентинцев было рекомендательное письмо от Сальвадора Альенде, лидера Социалистической партии Чили, к местному социалистическому деятелю, довольно известному в Гуаякиле адвокату. Тот достал им бесплатные билеты на пароход “Юнайтед фрут компани”, отплывавший из Гуаякиля в Панаму. “Зеленое чудовище” было готово время от времени облагодетельствовать нищих студентов, чтобы доказать свое “доброе” сердце...

Рохо продолжал уговаривать Гевару ехать вместе в Гватемалу. Под влиянием этих уговоров, а может быть, и под впечатлением газетных сообщений о предстоящей интервенции США против Арбенса, Че соглашается сменить, по крайней мере временно, Венесуэлу на Гватемалу и уведомляет об этом Миаля запиской в одну строку, содержание которой известно читателю.

В Панаме группа разделилась: Рохо продолжал свой путь в Гватемалу, а Гевара и Феррер задержались — у них кончились деньги. Чтобы добраться хотя бы до соседней Коста-Рики, Гевара продал все свои книги, а затем опубликовал в одном из местных журналов несколько репортажей о Мачу-Пикчу и других перуанских древностях. И все же денег было маловато. В столицу Коста-Рики — Сан-Хосе отправились попутным транспортом. По дороге грузовик, на котором ехал Гевара, попал в зону тропических ливней и перевернулся. Эрнесто сильно ушиб ноги и левую руку, которой он потом долгое время с трудом владел.

В начале декабря Эрнесто и его аргентинский приятель уже бродили по улицам Сан-Хосе, столице самой маленькой по населению (тогда около 1 миллиона человек) латиноамериканской республики, которая, однако, по накалу политических страстей нисколько не уступала остальным.

В то время в Сан-Хосе стекались политические изгнанники из стран Центральной Америки и Карибского бассейна. Здесь плелись нити заговоров, переворотов и революций, готовились освободительные экспедиции, дебатировались политические планы, программы, манифесты. Но дальше словесных баталий за бутылкой виски в местных барах и кафе дело не продвигалось.

Президентом Коста-Рики был тогда Хосе Фигерес, кофейный плантатор, возглавивший в 1948 году восстание против правительства Теодоро Пикадо. Он обвинял его в симпатиях к коммунизму. Однако Фигерес не был реакционером обычного типа. Он был сторонником буржуазной демократии. Фигерес выступал с осуждением диктаторских режимов в Центральной Америке и Карибском бассейне и оказывал поддержку различным претендентам на власть в этих странах. Многие из них находились тогда в эмиграции в Сан-Хосе. Этой цели должен был служить и созданный Фигересом так называемый Карибский легион, в который вошли искатели приключений, политические изгнанники, авантюристы и просто наемники. Среди участников легиона были доминиканцы, никарагуанцы, кубинцы, гватемальцы, испанские републиканцы из числа эмигрировавших в Латинскую Америку после победы каудильо Франко.

Здесь, в Сан-Хосе, Гевара познакомился с доминиканцем Хуаном Бошем. Талантливый писатель, автор ярких, правдивых рассказов о жизни простых людей, о горестях и бедах своего народа, Хуан Бош многие годы скитался по странам Латинской Америки, разоблачая преступления тирана Леонидаса Трухильо, превратившего его родину, Доминиканскую Республику, в средневековый застенок. В отношении американских империалистов Бош не питал никаких иллюзий. Они не раз посылали на его родину морскую пехоту для “наведения порядка” и надежно опекали своего союзника и единомышленника “карибского шакала” Трухильо.

В Сан-Хосе Гевара встретился с кубинцами, участниками подпольной борьбы с диктатором Батистой.

Значительно позже, в 1963 году, в беседе с корреспондентом кубинской газеты “Эль Мундо” Че расскажет, что впервые заинтересовался Кубой, когда ему было 11 лет. В Буэнос-Айрес приехал тогда великий кубинский шахматист Хосе Рауль Капабланка. Юный Тэтэ страстно увлекался шахматами и, естественно, обожал Капабланку. Этим, можно сказать, длительное время и ограничивался его интерес к Кубе. В пути из Буэнос-Айреса в Боливию Гевара, возможно, прочел в газетах заметку о нападении группы смельчаков во главе с молодым адвокатом Фиделем Кастро на казармы “Монкада” в городе Сантьяго. Мы пишем “возможно”, так как сам Че нигде не вспоминает об этом. Но если он и прочел тогда об этом событии в газетах, то вряд ли оно особо привлекло его внимание. Столкновения молодежи с полицией — обычное дело в странах Латинской Америки. Да и мог ли он тогда думать, что именно остров Куба, эта сахарница Соединенных Штатов, которую сами американцы бесстыдно именовали “нашей колонией”, станет вскоре ареной революционной войны, первой страной в западном полушарии, поднявшей знамя социализма, и что именно ему будет суждено играть в этих событиях выдающуюся роль?

К тому же первые кубинцы, которых он встретил в Сан-Хосе, могли рассказать ему только о поражении бойцов Фиделя Кастро, штурмовавших “Монкаду”, о героической гибели многих из них и об аресте оставшихся в живых. Да, это были мужественные ребята, настоящие патриоты. Но что толку? С вооруженной до зубов армией Батисты, за спиной которого стоял американский империализм, им было не под силу бороться. Ведь о тогдашней Кубе ходила поговорка, что это “страна, в которой никогда ничего не случается”, в том смысле,, что там невозможны какие-либо изменения, настолько, казалось, крепко был прикован этот остров к колеснице северного гиганта.

Во всяком случае, тогда в центре всеобщего внимания находилась не Куба, где в заключении томились Фидель Кастро, его брат Рауль и другие герои сражения за “Монкаду”, а Гватемала, над которой с каждым днем все больше сгущались тучи. Газеты сообщали, что в соседнем с Гватемалой Гондурасе под покровительством местного диктатора, в прошлом адвоката на службе “Юнайтед фрут компани”, собирались всякого рода авантюристы, уголовники, которых обучали искусству убивать специалисты “мокрых дел” из ЦРУ, готовившие свержение правительства Арбенса. Во главе наемников был поставлен гватемальский подполковник Кастильо Армас, еще в 1950 году поднявший мятеж против правительства Арбенса и бежавший в Гондурас. Здесь он поступил на службу к “зеленому чудовищу”. Армас получал от американцев ежемесячно 150 тысяч долларов на вербовку наемников и их вооружение. Подготовка интервенции велась открыто”, и официальные круги Вашингтона с цинизмом заявляли, что она производится с их одобрения, при их поддержке.

Следовало спешить в Гватемалу. В конце 1953 года Эрнесто Гевара в компании с несколькими аргентинскими товарищами направляется автобусом из Сан-Хосе в Сан-Сальвадор, откуда попутными машинами добирается 24 декабря в город Гватемалу, столицу одноименной республики.

Город Гватемала расположен на высоте 1800 метров над уровнем моря. Это самая “высокая” столица в Центральной Америке. Рядом — вулканы. Город неоднократно разрушался землетрясениями. Одноэтажные, в основном, домики утопают в зелени. В парках много певчих птиц, среди них примечательна сенсонтле, внешне похожая на воробья, “птица четырехсот голосов”. Символ Гватемалы тоже птица — кетцаль, маленькая, с великолепным длинным хвостом, окрашенным во все цвета радуги, в неволе она гибнет.

Эрнесто сразу понравился этот город. Его прозрачный воздух напоминал ему Альта-Гарсию. У него рекомендательные письма к гватемальским деятелям. Кроме того, у него письмо от знакомого из Лимы к перуанской революционерке Ильде Гадеа. Ильда — метиска, в ее жилах течет кровь испанцев и индейцев. Она закончила экономический факультет университета “Сан-Маркое” в Лиме, активистка левого крыла партии АПРА, объявленной вне закона перуанским диктатором генералом Одриа. Ильда работает в Государственном институте развития народного хозяйства. Как и многие политические изгнанники левого толка, Ильда — сторонница правительства Арбенса. Эрнесто находит Ильду в пансионате “Сервантес”, где живут политические эмигранты из разных стран Латинской Америки. Там же поселяется и Эрнесто.

Ильда Гадеа, как и Эрнесто, много путешествовала по странам Латинской Америки. Она любила искусство, считала себя марксисткой. Общие взгляды и интересы быстро сблизили молодых людей.

Вот что рассказывает в своих воспоминаниях Ильда Гадеа о впечатлении, которое произвел на нее молодой аргентинский врач:

“Доктор Эрнесто Гевара поразил меня с первых же бесед своим умом, серьезностью, своими взглядами и знанием марксизма... Выходец из буржуазной семьи, он, имея на руках диплом врача, мог легко сделать карьеру у себя на родине, как это и делают в наших странах все специалисты, получившие высшее образование. Между тем он стремился работать в самых отсталых районах, даже бесплатно, чтобы лечить простых людей. Но больше всего вызвало мое восхищение его отношение к медицине. Он с негодованием говорил, исходя из виденного в своих путешествиях по разным странам Южной Америки, об антисанитарных условиях и нищете, в которых живут наши народы. Я хорошо помню, как мы обсуждали в связи с этим роман А. Кронина “Цитадель” и другие книги, в которых затрагивается тема долга врача по отношению к трудящимся. Ссылаясь на эти книги, Эрнесто приходил к выводу, что врач в наших странах не должен быть привилегированным специалистом, он не должен обслуживать господствующие классы, изобретать бесполезные лекарства- для воображаемых больных. Разумеется, поступая так, можно заручиться солидными доходами и добиться успеха в жизни, но к этому ли следует стремиться молодым сознательным специалистам наших стран.

Доктор Гевара считал, что врач обязан посвятить себя улучшению условий жизни широких масс. А это неминуемо приведет его к осуждению правительственных систем, господствующих в наших странах, эксплуатируемых олигархиями, где усиливалось вмешательство империализма янки”.

Здесь Эрнесто также встречается с кубинскими эмигрантами — соратниками Фиделя Кастро. Среди них — Антонио Лопес Фернандес по прозвищу “Ньико”, Марио Далмау, Дарио Лопес. Все они — будущие участники экспедиции “Гранмы”. Они рассказывают Эрнесто о героических подвигах борцов против тирана Батисты. Они надеются, что гватемальская революция изменит соотношение сил в Карибском бассейне в пользу противников Батисты, поможет им свергнуть ненавистного тирана. Такие же надежды питали находившиеся в то время в Гватемале изгнанники и из других стран этого региона, где господствовали тираны — верные слуги американского империализма.

Казалось, что Эрнесто обрел в Гватемале личное счастье и многих друзей-единомышленников. Этого ему было недостаточно. Он стремился к активному участию в революционном процессе в Гватемале, он хотел занять место бойца в гватемальской революции, чтобы действовать, делать полезные и нужные простым людям дела. Ведь именно за этим он сюда и приехал. Но именно это у него не получалось.

Итак, Эрнесто Гевара прибыл в Гватемалу, чтобы участвовать в революции. Что же это была за революция? Как мы уже говорили, правительство Хакобо Арбенса осуществило некоторые меры в защиту национальных интересов Гватемалы. Оно провело через парламент закон об аграрной реформе, добилось для рабочих “Юнайтед фрут компавги” увеличения в два раза заработной платы, экспроприировало 554 тысячи гектаров помещичьей земли, в том числе около 160 тысяч гектаров, принадлежавших “Мамите Юнаи”, соблюдало демократические свободы. Эти меры вызвали приступ бешенства в правящих кругах Вашингтона. Президентом США в то время был Дуайт Эйзенхауэр, а его правой рукой — Джон Фостер Даллес, один из держателей акций “Юнайтед фрут компани”. С “Мамитой Юнай” был тесно связан помощник Даллеса по межамериканским делам Джон М. Кэбот Лодж.

Правительство Соединенных Штатов направило в Гватемалу послрм.известного разведчика и диверсанта Джона Перифуа с заданием свергнуть Арбенса. “Перифуа, — по словам президента Эйзенхауэра, — был ранее послом в Греции и там узнал тактику коммунистов. Перифуа быстро пришел к совершенно определенному выводу относительно характера правительства Арбенса”.

К какому же выводу пришел этот матерый разведчик? Об этом он рассказал после свержения правительства Арбенса: “Мне показалось, что этот человек (Арбенс) думал и говорил как коммунист", и если это не было выражено прямо, то могло сказаться впоследствии. Об этом я информировал Джона Фостера Даллеса, который, в свою очередь, доложил президенту' Эйзенхауэру”.

Вслед за этим в американской реакционной печати началась травля “коммунистического” правительства Арбенса. “Гватемала — красный аванпост в Центральной Америке”, “Карибское море — коммунистическое озеро” — эти и тому подобные провокационные аршинные шапки американских газет внушали обывателям, что Гватемала якобы стала “коммунистическим” государством и чуть ли не угрожает самому существованию могучей империи доллара.

Высокопоставленные официальные лица Вашингтона стали публично требовать свержения Арбенса. Посол Джон Перифуа заявил журналу “Тайм”, что “Соединенные Штаты не могут допустить возникновения советской республики между Техасом и Панамским каналом”. Помощник государственного секретаря по межамериканским делам Кэбот Лодж утверждал, что правительство Гватемалы состоит на “жалованье у Кремля”, является “марионеткой Москвы” и с этим положением скоро будет покончено. Роль карателей.должны были выполнить наемники во главе с Кастильо Армасом, с ним и поддерживал достоянную связь упомянутый Джон Перифуа.

Бьшо ли правительство Арбенса “коммунистическим” в действительности? Отнюдь нет. Арбенс был кадровым военным, окончившим военный колледж с отличием еще во времена тирана Хорхе Убико по прозвищу “Наполеончик Карибского моря”. Участник военного переворота, свергнувшего в 1944 году Убико, Арбенс затем занимал пост военного министра в либеральном правительстве Хуана Хосе Аревало. В 1945 году президент Аревало установил дипломатические отношения с Советским Союзом, но советского посольства ни при Аревало, ни при Арбенсе в Гватемале не было.

Полковник Арбенс был избран президентом Гватемалы осенью 1950 года. Он получил 267 тысяч голосов, а его противники, вместе.взятые, — 140 тысяч голосов. Арбенса поддержали буржуазно-демократические партии, выступавшие с позиций национальной независимости.

Поддержала кандидатуру Арбенса и молодая Гватемальская партия труда (компартия). Но эта партия имела весьма ограниченное влияние. Она оформилась только в 1949 году и насчитывала в своих рядах всего несколько сот членов. В национальном конгрессе она была представлена всего лишь четырьмя депутатами (из пятидесяти шести).

Правительство Арбенса было прогрессивным, но буржуазным, со всеми присущими такому правительству колебаниями и нерешительностью. В него входили и явно консервативные элементы.

Следует ли удивляться, что в этих условиях молодому аргентинскому -врачу, откровенно высказывавшему свои марксистские взгляды, было трудно и даже почти невозможно устроиться в Гватемале.

Эрнесто -предложил свои услуги врача.министру здравоохранения, он вызвался доехать -в самый отдаленный район Гватемалы, в джунгли Петена, чтобы работать врачом в индейских общинах. Он был готов выполнять любую другую работу, полезную для революции. Однако правительственные чиновники без всякого энтузиазма воспринимали предложения молодого аргентинца. Они требовали от него сперва подтвердить его диплом -врача, а на эту сложную процедуру потребовалось бы не меньше года.

Между тем нужно было добывать хоть минимальные средства на хлеб насущный. Эрнесто пробавляется случайными заработками, пишет заметки в местную печать, торгует вразнос книгами. Ильда шутит, что он больше читает эти книги, чем продает их. Он сотрудничает с молодежной организацией Гватемальской партии труда — Патриотической молодежью труда. Путешествует по стране с котомкой за плечами, изучает древнюю культуру индейцев майя.

Все его тогдашние друзья отмечают, что он был неутомимым спорщиком. А спорил он тогда со своими друзьями главным образом о том, как, какими путями, опираясь на какие силы, можно освободить латиноамериканские народы от гнета империализма, от эксплуатации, нищеты. Молодые люди — его друзья жаждали изменений, жаждали борьбы. Они спорили до хрипоты о борьбе классов, о необходимости аграрной реформы, о роли рабочего класса, о социализме, о коммунизме, о марксизме, о ленинизме.

В отличие от некоторых своих тогдашних друзей Эрнесто Гевара не только спорил, по и запоем читал марксистскую литературу. “В то время, — вспоминает подружившийся с ним в Гватемале кубинский революционер Марио Дальмау, — у него уже сложилось довольно ясное марксистское мировоззрение. Он проштудировал Маркса и Ленина. Прочитал целую библиотеку марксистской литературы”.

Эрнесто крайне обеспокоен развитием событий в Гватемале. Страна наводнена американскими разведчиками, диверсантами. В одном из селений Эрнесто встречает известного американского “специалиста” по коммунизму в странах Латинской Америки, профессора Роберта Александера.

— Много гринго, много гринго! — говорит Эрнесто своему спутнику. — Как ты думаешь, с какой целью они здесь лазают? Выдают себя за исследователей, а на самом деле шпионят по заданию американской разведки.

Правительство Соединенных Штатов готовилось надеть “смирительную рубашку” на непокорную Гватемалу. В марте 1954 года по настоянию Вашингтона в Каракасе собралась Х Межамериканская конференция, на которой Фостер Даллес выступил с обвинением Гватемалы в коммунизме. Под нажимом Даллеса конференция, несмотря на сопротивление некоторых латиноамериканских государств, приняла антикоммунистическую резолюцию, фактически санкционировав интервенцию против Гватемалы.

Арбенс категорически отрицал какую-либо связь с коммунизмом или коммунистами. Он также категорически отрицал, и с полным основанием, какую-либо связь с Советским Союзом. 1 марта 1954 года Арбенс писал в послании конгрессу республики: “Даже для самых непроницательных людей становится очевидным, что Советский Союз не вмешивался и не вмешивается в дела нашей страны и не угрожает нам никакой интервенцией”.

Но Арбенс не был антикоммунистом, не был антисоветчиком, а именно этого не могли ему простить вашингтонские заправилы. Сардина посмела ослушаться акулу! Банановая республика посмела бросить вызов своему повелителю “дяде Сэму”! Неслыханное нарушение “священной” доктрины Монро — иначе не назовешь поведение правительства Арбенса. Убедившись, что всякого рода угрозы и экономические санкции не производили впечатления на Арбенса, Вашингтон решил спустить против него с цепи свору гончих.

17 июня 1954 года банды Армаса, вооруженные и обученные американскими разведчиками, вторглись из Гондураса на территорию Гватемалы и заняли несколько пограничных селений. Начались расстрелы сторонников правительства Арбенса. Военные самолеты интервентов стали бомбить столицу и другие стратегические пункты страны.

Силы интервентов состояли всего лишь из 800 наемников, из коих гватемальцев было только 200, а остальные — иностранцы. В то же время правительство Арбенса располагало 6—7-тысячной армией. И тем не менее правительственные войска на начальной стадии интервенции уклонялись от сражений с наемниками, отступали в глубь страны.