III. Второй этап: образ питания археоантропов 


Мы поможем в написании ваших работ!



ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?

III. Второй этап: образ питания археоантропов



 

Максимум упадка фауны хищников приходится на миндельское время. Только во второй половине миндель-рисского межледниковья начинается новый подъём волны в истории хищников, — как бы их возрождение, но уже без махайрода.

А пока что, в существенно новых условиях жизни и смерти растительноядных млекопитающих, по-прежнему обильных, естественный отбор привёл к возникновению новой линии плотоядных высших приматов. Антропологи многое могут сказать о телесных изменениях, отличающих их от австралопитеков и мегантропов. Археологи многое могут сказать о видоизменениях связанного с ними «древнего камня» и о динамике этих изменений в нижнем плейстоцене, но экологи могут сказать лишь немногое, — однако столь важное, что это может послужить ключом к реконструкции экологической ниши плотоядных высших приматов в целом: следы этих существ, т. е. их кости и остатки их жизнедеятельности, преимущественно в виде обработанных камней, связаны с водоёмами. За исключением очень немногих неясных случаев, археоантропы, их стойбища, их места добывания пищи привязаны к побережьям — речным, озёрным и морским, к устьям и наносам четвертичных рек, к топким местам. Это были животные и не лесные, и не равнинные, а околоводные.

С другой стороны, для реконструкции их экологии мы располагаем данными о так называемом хазарском фаунистическом комплексе, особенно раннего его времени; широчайшие параллели хазарского комплекса в Европе и Азии были указаны В. И. Громовым[371]. Хотя в хазарском комплексе мы уже не находим некоторых травоядных, как южные слоны, этрусские носороги, лошади Стенона и др., в общем в это время «крупные травоядные достигли своего расцвета как по количеству (видов), так и по площади распространения»[372]. В состав хазарской фауны входили такие крупные травоядные, как трогонтериевы и древние слоны, эласмотерии, носороги Мерка, громадные длиннорогие бизоны, очень крупные большерогие и благородные олени, крупные верблюды, крупные формы южных лошадей, как и более мелкие северные лоси и др. Этот расцвет травоядных, несомненно, является плодом миндельского и первой половины миндель-рисского времени, когда за ними хищники охотились всё меньше и меньше. Сокращение мира хищников лишь в очень малой мере возмещалось весьма вероятным фактом огромного размножения пернатых хищников. Но, разумеется, даже самые крупные из них не выполняли функции убийц больших травоядных животных, максимум, они могли добивать умирающих.

Итак, эпоха исчезновения махайродовой фауны совпадает со временем возникновения и существования ряда морфологических вариантов или видов околоводных троглодитид — существ с более развитым мозгом и ассортиментом экзосоматических органов (в основном обработанных камней), чем их предки — австралопитеки, включая Homo habilis с их искусственно обработанными гальками.

Вернёмся к коренному экологическому понятию биоценоза. Как мы уже знаем, «возможности вселения и существования в сообществе какого-либо вида зависят от удовлетворения его минимальных потребностей при существующих физико-химических и биологических условиях существования. Во многих случаях это может быть связано со способностью вида к конкуренции с уже живущими в сообществе (в случае „насыщенного“ биоценоза. — Б. П.). При этом возможно как вытеснение одного вида другим, так и взаимное ограничение их численности, разделение ниши или образование из одной прежней двух новых ниш». Случай же «ненасыщенного» биоценоза подразумевает наличие «свободных» экологических ниш. Эта терминология, разумеется, условна: экологические ниши не существуют независимо от занимающих их видов[373].

Мы видели, как наидревнейшие троглодитиды внедрились в биоценоз, заняв свободную или почти свободную экологическую нишу. Но, может быть, надлежит вообразить, что в начале плейстоцена они уже потрясли всю его структуру? Можно ли, например, предположить, что археоантропы вытеснили и спутников махайрода? Нет, и малочисленность и крайне слабая вооружённость этих Homo habilis и Homo erectus исключает такое предположение. Они не могли ни прямо истребить махайродов, ни косвенно вызвать сокращение их численности, истребляя их кормовую базу. Последнее, как мы видели, противоречит фактам. Иной вопрос, не включались ли питекантропы в биоценоз в связи с вымиранием махайрода, а также его спутников, т. е. в связи с освобождением их экологических ниш? В общем, положительный ответ на этот вопрос представляется вероятным. Достаточно напомнить, что в Америке, где махайроды сохранились до верхнего плейстоцена, не происходило в течение всего этого времени и расселения каких бы то ни было видов троглодитид. Но, разумеется, это не значит, что в Старом Свете питекантропы стали охотиться и питаться точно так же, как делали махайроды. Связь вымирания махайрода и внедрения в изменившийся биоценоз археоантропа гораздо более сложна и косвенна.

По-видимому, лишь очень немногие представители этих узкоспециализированных плиоценовых форм высших приматов выдержали экзамен естественного отбора и перешли в плейстоцен, где однако для этой части их открылись с дальнейшим упадком хищников совершенно новые возможности и пути развития.

Итак, согласно изложенной гипотезе, предшественники археоантропов ещё не были хищниками-убийцами. Это были всеядные, в немалой мере растительноядные, но преимущественно плотоядные высшие приматы, пользовавшиеся обкалываемыми камнями как компенсацией недостающих им анатомических органов для расчленения костяков и разбивания некоторых костей животных, может быть, и для освобождения их от ещё одной «оболочки» — остатков мяса, которое, как можно допустить, само по себе ещё не стало привлекательной пищей для австралопитеков. Однако для умерщвления животных никаких ни анатомо-морфологических, ни локомоторных, ни нейрофизиологических новообразований у них не было.

В нашем распоряжении немного источников для палеоэкологической реконструкции образа питания и жизни следующей эволюционной формы — археоантропов. Это — костные останки питекантропов, синантропов, атлантропов, гейдельбержца; дошелльские, шелльские и отчасти ашёльские «орудия», немногие известные обитаемые пещеры; сопровождающие кости нижнеплейстоценовых животных. Однако один круг источников ещё не подвергался достаточному анализу: упомянутые ландшафтные, географические условия почти всех этих находок, а именно их близость к водоёмам, на них мы и обратим сейчас главное внимание.

Долгое время считалось, что подавляющая масса нижнепалеолитических находок известна лишь в сильно переотложенном, вторичном залегании. Орудия, находимые археологами в галечниках речных террас, в древних речных и озёрных наносах, представлялись снесёнными в четвертичные реки и озёра водными потоками из каких-то размытых неведомых нам стоянок. Такое представление закрывало путь к уяснению биотопов и условий жизни существ, делавших эти орудия.

Однако накопление знаний приводит мало-помалу к коренному изменению представлений на этот счёт. Так, например, было признано, что в классическом местонахождении шелльских орудий, вблизи устья р. Соммы у Аббевиля, они находятся в первичном залегании (in situ). Подобных фактов становилось всё больше.

Приведу пример из собственных наблюдений. В 1955 г. я участвовал в работах экспедиции В. П. Любина по нижнему палеолиту Юго-Осетии. Рубила ашёльского (может быть, шелльского) типа здесь выявляются путём систематического обследования оврагов, прорезающих древние береговые террасы рек Большая Лиахви, Большая (Метехская) и Средняя (Оконская) Проне. Эти овраги, параллельные друг другу и перпендикулярные пойме реки, представляют как бы огромные археологические природные траншеи в террасах.

Находки в них нижнепалеолитических орудий дают право заключить о рассеянности этих орудий на площади многих квадратных километров нижнечетвертичного галечного (вернее, щебенчатого) берега, прибрежного мелководья реки. Ряд наблюдений говорит о том, что орудия не были принесены сюда рекой откуда-то сверху. Так, если бы река длительно несла эти орудия, мы находили бы их не только на береговых террасах, но и в русле, по крайней мере, на тех участках, где горные препятствия образуют теснины и где поэтому ни с одной стороны нет никаких террас. Но орудий там нет. Следовательно, орудия связаны именно с берегами, они отлагались не вместе с береговой скатанной щебёнкой, а на береговом склоне или в мелководье возле берега, впоследствии же перекрывались новым накоплением скатанной щебёнки. Это не исключает, конечно, того, что известное время эти орудия перемещались и окатывались водами горной реки. Однако юго-осетинские рубила хотя и окатаны, но незначительно, во всяком случае, неизмеримо меньше, чем окатана горными реками та щебёнка, среди которой мы их находим. Очевидно, что они не лежат точно в том самом месте, где некогда были оставлены в воде или у воды. Но ещё очевиднее, что они оказывались тут не в результате поздних переотложений и не принесены водой особенно издалека, а находятся как бы в первичном залегании — в той части течения указанных рек, где последние, спустившись со склонов, изливаются на равнину, теряя тут свою стремительность, становясь более широкими и мелкими, откладывая наносы, подчас распадаясь на мелкие потоки и ручьи, текущие среди обширных галечно-щебенчатых пляжей. Несомненно, что таков был биотоп тех древнейших троглодитид, от которых остались эти орудия. Несомненно, что их жизнедеятельность тысячелетиями в какой-то мере протекала здесь, у самой воды, может быть отчасти в воде, в которой они и теряли подчас свои орудия.

От этого частного примера вернёмся к общей постановке вопроса. Нельзя, разумеется, отрицать, что в ряде случаев нижнепалеолитические находки сделаны в условиях поздних переотложений. Но наличие убедительных фактов первичного залегания в береговом галечнике или «бичевнике» снимает необходимость и в переотложенных находках обязательно искать результат смыва их водами из стоянок, расположенных где-то вдалеке от берега реки или озера. Напротив, представляется возможным утверждать, что жизнь этих троглодитид была тесно и неразрывно связана с берегами водоёмов или с речными руслами. Напомню, что находки костных остатков яванских питекантропов, гейдельбергской челюсти, синантропов связаны с древними реками, причём в последнем случае в бесспорно первичном залегании, а алжирских атлантропов — с местом впадения реки в древнее озеро. Просмотр публикаций по нижнему палеолиту всего мира показывает, что в подавляющем большинстве случаев, где геологические условия описаны с достаточной полнотой, мы обнаруживаем связь местонахождения с рекой, изредка с озером, морским побережьем. Классические находки нижнего палеолита связаны с ранне-плейстоценовыми террасами Марны, Сены, Соммы, Темзы, Мансанареса и т. д. Может быть, лишь немногие местонахождения клектонского типа являются «сухопутными», что, впрочем, тоже ещё требует проверки.

Посмотрим на нижнепалеолитические местонахождения СССР. С четвертичными речными отложениями связана вся группа абхазских местонахождений (Яштух и др.), находки в бассейне р. Кубани (Бакинская, Фортепьяновка), Хрящевский на Северном Донце, Круглик на Днепре, Выхватинцы и Лука Врублевецкая на Днестре, Арзни в Армении. Нарушением закономерности выглядит лишь местонахождение Сатани-дар в Армении, где следов реки и речных отложений не наблюдается. Однако современному ландшафту нельзя доверять, так как вулканическая деятельность была в горной Армении активной и в четвертичное время. По словам М. З. Паничкиной, «мощный покров четвертичных лав маскирует в значительной степени древний рельеф и исключает тем самым возможность восстановления его морфологических особенностей, характерных для раннечетвертичного времени». Молодые лавы растекались, в частности, по древним долинам, заполняя их. У горы Богутлу, с нижних склонов которой, как и с вершины соседнего холма Сатани-дар, происходят нижнепалеолитические находки, сейчас нет остатков древних водных потоков, но, продолжает М. З. Паничкина, «следы их, возможно, уничтожены вулканическими и эрозионными процессами позднечетвертичного времени»[374]. Между прочим, всего в 4–5 км от нижнепалеолитического местонахождения сохранилось сухое русло исчезнувшей реки — Мастара, которое, может быть, само представляет позднее остаточное русло ещё более древней реки, протекавшей у подножья Богутлу, на берегах которой некогда и отложились нижнепалеолитические орудия. Может быть, здесь была не река, а горное озеро. Наконец, ещё один нижнепалеолитический памятник СССР, а именно нижний слой грота Киик-Коба в Крыму, судя по всему, не связан ни с каким крупным водоёмом. Но он как раз может быть сопоставлен с памятниками клектонского типа или относится к концу ашёля — началу мустье, когда связь с водоёмами вообще уже не характерна.

Если мы сравним карту нижнепалеолитических местонахождений с картой мустьерских местонахождений, особенно первой половины мустье, мы увидим, что последние в значительной степени, хотя и не полностью, теряют связь с большими водными артериями, сдвигаются к водоразделам, в том числе и в горы. Для позднего мустье и особенно для верхнего палеолита снова вырисовывается связь многих стоянок с руслами и бассейнами больших рек, но всё же далеко не в той почти всеохватывающей степени, как в нижнем палеолите.

Итак, археоантропы были почему-то в высокой степени водолюбивы и тесно привязаны к совершенно специфическому биотопу — к берегам водоёмов, преимущественно к берегам больших нижнеплейстоценовых рек, нередко к их устьям и дельтам.

Чем это объясняется? Прежде всего, надо отбросить мысль, будто потребностью в речном галечнике для изготовления орудий. Такая мысль высказывалась[375], но она опровергается тем фактом, что в ряде случаев орудия, находимые в речных отложениях, изготовлены из такого сырья, которого в этих отложениях вовсе даже и нет. В качестве примера приведу опять нижнепалеолитические местонахождения Юго-Осетии. Найденные здесь рубила и другие изделия изготовлены из андезита, вулканической породы, причём данный тип андезита никогда не встречается в галечнике и речной щебёнке, но хорошо известен в горах в 20 и более км от мест находок орудий; желвачная корка, сохранившаяся на части орудий, не валунная, а характерна для выходов коренной породы. Данный тип андезита настолько чужд петрографическому комплексу речных отложений, что, по словам В. П. Любина, заметив в разведываемом районе древних террас такой камень на земле, «смело поднимай его как нижнепалеолитическую находку». Совершенно очевидно, что в этом случае, как и в некоторых других, материал или заготовки для орудий доставлялись на берег реки, причём доставлялись даже издалека и с большими усилиями. Значит, дело не в том, что орудия тут изготовлялись, а в том, что они тут употреблялись.

Другое объяснение, которое предлагалось, состоит в том, что берега рек — это места максимального богатства и скопления фауны. Здесь «древнейшие гоминиды» якобы успешнее всего могли охотиться. Можно было бы много соображений противопоставить такому представлению о пойме нижнечетвертичных рек и её обитателях. Но пока достаточно указать на одно наблюдение, которое требует поиска совершенно других путей мысли. А именно, нижнепалеолитические местонахождения приурочены к трём довольно специфическим орографическим ситуациям: во-первых, к излучинам или крутым изгибам горизонтального профиля русла, во-вторых, к главному изгибу вертикального профиля горных рек, т. е. стыку их падения со склонов и равнинного течения, в-третьих, к их устьям — при впадении в море, иногда в другую реку, в озеро.

Примеры первого рода особенно многочисленны. Скажем, во Франции классические места нижнепалеолитических находок в окрестностях Амьена находятся у самого крутого поворота во всём течении Соммы, с запада на север, в форме угла. Известные места находок на Марне, в том числе Шелль, приурочены к самому извилистому отрезку её течения. Изучение карт нижнепалеолитических находок даёт наглядное представление о множественности, постоянстве таких ситуаций. Между прочим, пещера Чжоу-Коу-дянь также находилась у изгиба древнего русла реки. Из местонахождений в СССР характерными примерами являются Круглик — на самом главном изгибе Днепра, Хрящевский — на изгибе Сев. Донца, недалеко от впадения в Дон, Лука-Врублевецкая — на крутом изгибе («луке») Днестра, прямо против впадения речки Сурши[376]и др. Для второго случая, т. е. рек в предгорьях, характерны описанные местонахождения в Юго-Осетии[377]. Для третьего, т. е. устий рек при впадении в море, — местонахождения в Абхазии, при впадении древней р. Гумисты и др. в Чёрное море[378], так же как и расположение известного грота Обсерватории во Франции на берегу Средиземного моря недалеко от впадения р. Руайа. Список можно продолжать. Подавляющую часть нижнепалеолитических находок, если геологические их условия описаны детально, удаётся отнести к одному из этих трёх случаев.

Следует поставить вопрос, есть ли что-либо общее между этими тремя, казалось бы, столь различными географическими ситуациями? Оказывается, есть. Во всех трёх случаях налицо отмели в русле или у одного из берегов реки, и только в этих трёх случаях отмели и наблюдаются, как учит наука о реках — гидрология суши. Течение реки неминуемо образует излучины, причём происходит процесс размывов на одном берегу и отложений продуктов размыва на другом берегу, ниже по течению. Эти отложения, тянущиеся от выпуклого берега, называются косами. Соединение поперечных кос от двух излучин может образовать перекат, т. е. широкую мель, пересекающую русло по косой линии. Если обычные излучины, косы и перекаты понемногу перемещаются вниз по течению, то там, где коренной рельеф местности круто поворачивает русло, отмели и косы у выпуклого берега носят гораздо более постоянный характер. Далее, для течения горных рек характерны резкие изменения глубин и скорости течения, особенно при переходе от гор в предгорье и равнину, что сопровождается интенсивным отложением наносов. Мелкие места часто усеяны камнями. Наконец, в устьевой части река имеет наименьшие уклоны, течение её подпирается волновыми и ветровыми влияниями со стороны моря, происходит усиленное отложение наносов. Здесь образуются мелководные дельты или широкие мелкие устья. Точно так же впадение в реку значительного притока или эрозия больших оврагов способствует отложению наносов и образованию перекатов — мелких, но с убыстрённым течением[379].

Итак, оказывается, троглодитиды нижнепалеолитического времени жили и кормились преимущественно у этих самых обмелений различного происхождения. А это может означать только одно: они действительно искали места, где скоплялась наиболее обильная фауна, — но только это была фауна не живая, а мёртвая.

Чтобы представить себе как эти устья, отмели, косы и перекаты играли роль аккумуляторов трупов и останков крупных четвертичных животных, вспомним о «великих кладбищах», например, на Волге. Интерес к огромным размываемым водой скоплениями костей четвертичных животных на Средней Волге возник уже давно. Сначала Ососков, затем Яковлев, Павлова, Громова, Мензбир, Беляева, Прокошев, Николаев, Бадер, наконец, в 1953 г, Паничкина и Верещагин описали эти скопления. Особенно велики «кладбища», образовавшиеся в четвертичное, а именно, по-видимому, миндель-рисское время на косах и перекатах там, где сейчас полуостров Тунгуз, острова Хорошенский, Бектяжский и Вороний, близ нынешних населённых пунктов Чёрный Яр, Мысы, Ундоры, Красновидово, Красная Глинка и др. В общем, дело идёт о самом извилистом участке течения Волги (между Казанью и Куйбышевом), а указанные пункты неизменно приурочены к отдельным изгибам русла; предполагается, что здесь находились древние устья Волги. В некоторых из этих пунктов скопления костей исчисляются многими тоннами, хотя их уже с давних времён целыми баржами вывозили отсюда на заводы для выжигания извести. Н. К. Верещагин пишет: «Если учесть, что на бечевник выбрасывается и остаётся незамытой только небольшая часть костей и что весь этот процесс повторяется в половодье ежегодно на протяжении веков, можно поразиться тому поистине колоссальному количеству трупов зверей, которые накапливались и захоронялись на протяжении тысячелетий в поймах рек. Число захороненных скелетов крупных животных в таких костеносных линзах достигало многих сотен тысяч для одного лишь такого отрезка долины Волги, как от Казани до Ульяновска»[380]. Очень важно подчеркнуть, что, как видно по костным остаткам, на этих отмелях или устьях древней четвертичной Волги аккумулировались, по большей части, не кости давно умерших животных, волочимые течением до дну, вымываемые из давних захоронений и т. д., а целые трупы, которые уже в дальнейшем разложились и были занесены песком и галечником здесь же на месте.

У исследователей волжских «великих кладбищ» животных не раз уже возникало предположение, что в четвертичное время эти скопления трупов могли привлекать первобытных людей. Так, М. Д. Мензбир писал: «Возможно, конечно, что человек употреблял для своих целей и животных, погибших не от его рук… Местные условия могли благоприятствовать накоплению трупов на одном участке, и может быть, это накопление дало мысль людям — современникам погибавших животных — устроить своё становище именно в этом месте»[381]. Сходную мысль высказал О. Н. Бадер по поводу волжских скоплений костей четвертичной фауны, подчеркивая, вслед за Беляевой и Прокошевым, что наблюдающееся сохранение костями их анатомического порядка могло иметь место только в случае разложения трупов в пункте их находки и совершенно невозможно при переотложении костей в аллювии. «Весьма правдоподобно, — продолжает Бадер, — что после спада воды места массовой гибели животных благодаря изобилию на них не вполне испортившегося мяса, кож, костей привлекали людей, которые, оставаясь на этих местах более или менее длительное время, должны были оставлять свои следы в виде каменных орудий, расколотых костей и т. п.»[382]. Предположение О. Н. Бадера вполне подтвердилось: М. З. Паничкина нашла в трёх из вышеперечисленных пунктов скопления костей, а именно в урочище Тунгуз на Бектяжском острове и в урочище Красная Глинка, хотя и немногочисленные, но бесспорные нижнепалеолитические орудия[383]. К ним надо добавить найденное прежде в Самарской губернии на берегу Волги ручное рубило (Бадер).

Однако пример Волги и средневолжских четвертичных местонахождений вовсе не типичен для нижнего палеолита. Он взят нами не для иллюстрации условий жизни археоантропов, а лишь для иллюстрации роли отмелей и кос, в том числе на местах древних устьев четвертичных рек, в аккумуляции трупов животных. Деятельность троглодитид в данном случае невелика, и пример не потерял бы своей ценности, если бы её тут и вовсе не наблюдалось. На р. Урале существует 38 костеносных пляжей с фауной как плейстоценовой, так и голоценовой. Известны скопления костей четвертичных животных на речных отмелях Дона (район Костенок) и Днепра (Кирилловская стоянка, Канев). Примером гигантского скопления останков четвертичных животных в устьевых выносах рек могут служить издавна известные места добычи мамонтовой кости на Ново-Сибирских островах. Эти скопления трупов мамонтов, а также других травоядных образовались на отмелях в выносах рек Лены, Яны, Индигирки. По свежести костей и подчас сохранившимся остаткам мяса и кожи, можно заключить, что по этим рекам сносились к устью именно целые трупы бесчисленных животных, а в устье аккумулировались и благодаря арктическим условиям длительно консервировались. Здесь пока не доказана деятельность четвертичных предков человека[384].

В других же случаях, наоборот, физические условия накопления отложений привели к полному исчезновению следов трупов животных, некогда собиравшихся на отмелях, зато сохранив до нашего времени каменные орудия этих предков человека. В частности, все без исключения горные реки, даже в нижнем, равнинном течении, не сохранили костей четвертичных животных, так как эти кости, несомненно, в конце концов, истирались камнями в порошок и уносились водой. Но оставшиеся в галечниках каменные нижнепалеолитические орудия, как, например, юго-осетинские или абхазские, говорят о том, что в раннем плейстоцене здесь на отмелях были эти скопления трупов животных. О том же говорят, скажем, и шелльские рубила, собранные на бечевнике у Луки-Врублевецкой. Но в разных местах нижнепалеолитических находок кости животных могли быть уничтожены разными физическими и химическими факторами. Наконец, в третьем случае, как в классических отложениях нижнечетвертичных галечников некоторых европейских, в частности, французских, рек, скопления костей животных и нижнепалеолитические орудия сохранились в совместном залегании.

В сочинениях всех палеонтологов, занимавшихся изучением указанных скоплений костей ископаемых животных, есть один пункт, который, как кажется, поддаётся критике. Это — мнение, что массовые скопления костей в местах таких захоронений обязательно подразумевают предшествующую массовую гибель животных от каких-то экстраординарных, катастрофических причин — эпидемий, наводнений и т. п. Иногда это было, несомненно, так, о чём говорят некоторые наблюдения нашего времени. Вот картина, описанная Ч. Дарвином в Аргентине во время его путешествия на корабле «Бигль». В аргентинских пампасах хищники малочисленны, при засухах стада диких травоядных, а также и домашний скот, брели к болотам и рекам. «Один очевидец передавал мне, — писал Дарвин, — что скот тысячными стадами бросался в реку Парану, но истощённый от голода, был не в силах выкарабкаться на илистые берега и тонул. Рукав реки, протекающей у Сан-Педро, был до того переполнен гниющими трупами, что, как говорил мне капитан одного судна, по реке нельзя было плыть из-за вони. Без сомнения, в реке погибали таким образом сотни тысяч животных; их разложившиеся трупы видели плывущими вниз по течению, и многие, по всей вероятности, погрузились на дно залива Ла-Платы». Это наблюдение, говорил Дарвин, может пролить свет на ставящий геологов в тупик вопрос — почему иногда находят погребёнными вместе огромные количества костей разнообразных животных[385]. Ныне геология породила особую дисциплину об этом — тафономию. Но мы не знаем, на чём следует сделать акцент в сообщении Дарвина: на исключительности данной ситуации при редких засухах или на регулярности, может быть, даже стойком характере описанного явления. В других случаях наблюдения прямо говорят об экстраординарных обстоятельствах. Вот сообщение, невольно вызывающее ассоциацию с находками костей питекантропов среди множества останков других четвертичных животных на о. Ява. В 1852 г. произошло извержение вулкана Клут в восточной части этого острова. По словам очевидцев, огибавшая вулкан большая судоходная река Бронтас вздулась и высоко поднялась, — в её воде было много вулканического пепла, пемзы, цвет воды стал чёрным. Река несла массу сваленного леса, а также трупов животных, в том числе буйволов, обезьян, черепах, крокодилов, даже тигров, так что под напором всего этого был сломан большой мост[386].

Но какой характер носило накопление животных трупов в четвертичное время? На этот вопрос косвенно отвечает основатель тафономии И. А. Ефремов: постепенное накопление животных останков в озерах, болотах, дельтах рек не играло заметной роли в образовании более древних костных скоплений, т. е. там чаще действовали чрезвычайные обстоятельства вроде эпидемий и мора. Напротив, именно постепенное накопление приобретает всё большее значение для молодых геологических периодов — для верхнего кайнозоя и четвертичного периодов[387].

Однако при конкретных исследованиях над умами учёных всё же тяготеет стремление к поиску каких-либо нерегулярных, исключительных причин для истолкования и этих молодых, четвертичных костных скоплений. Сам И. А. Ефремов, в особенности же Н. К. Верещагин, специально анализировавший четвертичные речные захоронения русской равнины, не отказываются от поисков экстраординарных факторов массовой гибели животных, включая в число этих факторов половодья и периодические наводнения. Для нас очень важно проверить, необходима ли такая гипотеза, так как, если поступление трупов животных в воды рек и их оседание на речных дельтах, отмелях, косах, возможность их вылавливания у низких берегов и на мелководных перекатах носило узко сезонный или совершенно спорадический характер, оно не могло доставить постоянной базы питания археоантропам и служить постоянной основой их связи с данными биотопом.

Но почему мы должны представлять себе смерть в природе как экстраординарное явление? Мы уже говорили, что смерть столь же необходима, как и жизнь, и что число умерших особей в конечном счёте равно числу родившихся. Не забывают ли об этом палеонтологи, когда, видя кладбище, они обязательно ищут какую-то катастрофу?

Несомненно, побудительной причиной таких поисков служит то, что само образование кладбищ имеет разную интенсивность в разные эпохи. Но это различие может быть объяснено рядом причин, и в первую очередь сменой факторов смерти, так сказать «нормальных» для той или иной палеонтологической эпохи. По данным Н. И. Николаева и Н. К. Верещагина наиболее мощные костеносные линзы в речных отложениях и в коренных руслах рек русской равнины залегают в слоях миндель-рисского, но в западноевропейских реках они относятся также к миндельскому и гюнц-миндельскому времени.

Нам интересны те из факторов, которые сближали акт смерти с реками и вообще водными потоками. Впрочем, выразимся точнее. Палеоэкология требует, согласно Р. Ф. Геккеру, особенно при изучении наземных позвоночных, уметь различать, во-первых, место обитания организма, во-вторых, место его захоронения и, в-третьих, место его смерти. Иными словами, место смерти может не совпадать ни с обычным местом жизни, ни с местом захоронения, например, отложениями речных дельт, куда его останки могут быть снесены водой.

Реки отнюдь не являются основным местом обитания крупных млекопитающих, но они посещают реки для водопоя, переплывают их при кормовых кочёвках, находят в них убежище от жары, насекомых и отчасти от хищников, ибо хищники, хотя и умея плавать, уже не способны к нападению находясь в воде; для слонов струя воды из хобота служит серьёзным средством обороны. Но, будучи животными сухопутными, они относительно чаще и гибнут, находясь в чуждой стихии, т. е. в такой, к которой менее адаптированы. Особи слабые, больные, стареющие, так же как молодые, легко отстают от стада, переплывающего реку, и гибнут. Это наблюдается ныне в стадах северных оленей и сайгаков, теряющих некоторый процент поголовья при переправе через реку. Реки же раннечетвертичного времени имели подчас несколько километров и даже десятков километров ширины. Реки в этом случае играли роль важнейшего фактора естественного отбора, роль беспощадного истребителя части поголовья, т. е. ту роль, которую теперь всё меньше выполняли хищники. Крупные, тяжеловесные раннеплейстоценовые травоядные также легко увязали в речном иле при спуске на водопой и купанье, тем более трудно им было выбраться на крутой берег после водопоя, купанья или переправы.

Особо надо отметить гибель животных в зыбкой болотистой почве, по которой надо было пробираться к водопою. Классическую картину представляет проанализированное мною на месте нижнепалеолитическое местонахождение Вертешсёллеш в Венгрии. Здесь на глинистой почве отпечатались следы разных крупных животных, пробиравшихся к ручью, а также и следы археоантропа вместе с его кремневой утварью. Кости животных расколоты им, и скелеты расчленены на некотором пространстве по обе стороны бывшего ручья, но в самом русле скелеты лежат нетронутые и кремневых изделий не встречается. Это значит, что археоантроп использовал трупы тех, кто погибал, увязнув в заболоченной низине, но не мог добраться до тех, кто пошёл на дно в более глубокой части.

Трупы животных, погибших в болотных трясинах подобным образом, несомненно, тоже в немалой части оказывались в реке, ибо каждый ливень поднимал уровень воды во всех этих лужах, болотах, озерцах; тогда трупы всплывали, а стоки вод, уж не говоря о половодьях и ливнях, сносили их в реку вместе с разнообразными другими наносами. Так река постоянно собирала немалую часть погибших той или иной ненасильственной смертью животных, причём не только со своих собственных берегов, но и со всего своего бассейна или водосбора, т. е. ограниченной водоразделами территории, сток с которой направляется в главную реку и в её притоки. Реки играли роль превосходных мусорщиков природы.

Эта роль, конечно, ещё возрастала в периоды весеннего таяния снегов, паводков, когда из районов, подчас возвышенных, покрывавшихся на зиму снежным покровом, с потоками талых вод сносились трупы замёрзших или провалившихся под лёд, как и в приледниковые «талики», животных. Но это означало не сезонную исключительность, а лишь сезонное увеличение переноса трупов нижнеплейстоценовыми реками.

Таким образом, можно предполагать, что этот перенос совершался круглый год, хотя бы и неравномерно. Следовательно, данный источник питания для нижнеплейстоценовых троглодитид мог быть не временным, а постоянным и более или менее устойчивым, — впрочем, со значительным диапазоном колебаний находимой тут биомассы. Но, конечно, эти троглодитиды могли обитать или скапливаться только на берегах незамерзающих рек, например, стекающих с гор. Может быть, именно поэтому мы не находим их следов у многих мест скопления нижнечетвертичных отложений костей животных в замерзавших реках русской равнины.

По мнению подавляющего большинства геологов и палеогеографов, главные реки той эпохи были очень широкими, по крайней мере, в некоторых частях своего течения, хотя в других обильные воды их теснились примерно в том же русле, как и сейчас. Правда, были и периоды усиленного отложения наносов, связанного с обеднением водного потока, может быть, с сухим климатом во время роста ледников или, напротив, во время межледникового потепления. Но эти периоды были неизмеримо короче периода полноводья и энергичной деятельности четвертичных рек, как равнинных, так и подгорных, нёсших, в общем, огромные массы воды от таявших ледников[388]. Русла рек в миндельское и миндель-рисское время подчас не вполне оформлены, разливались на огромные пространства, ниже снова концентрировались в определённых берегах. В южных широтах обильные дожди плювиального периода порождали аналогичное многоводье рек.

Эти огромные массы воды несли в себе и немалую биомассу трупов животных, собираемых ими с огромных территорий. Но в то же время трупы, как бы они ни были многочисленны, рассеивались бы поодиночке в водных просторах и не послужили бы кормовой базой для троглодитид, если бы речные дельты, отмели и перекаты не оказались аккумуляторами, как бы специальными ловушками для этих сносимых водами трупов. Тут в единой точке концентрировался если не полностью, то хоть в известной мере запас мяса, сносимый с большого пространства и, может быть, в течение долгого времени.

Есть много оснований думать, что пребывание в воде надолго задерживало начало разложения трупа. Ледниковое, а в ряде случаев горное происхождение этой воды делало её не только относительно холодной, но и относительно асептичной. Трупы животных, очевидно, консервировались здесь в такой же безбактерийной среде, какую, скажем, сейчас представляют воздух и вода в высокогорных районах, вдали от человеческого жилья, где убитая и прикрытая от хищников дичь, может лежать неделями не разлагаясь.



Поделиться:


Последнее изменение этой страницы: 2016-12-30; просмотров: 180; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы!

infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 52.90.50.252 (0.028 с.)