Заглавная страница Избранные статьи Случайная статья Познавательные статьи Новые добавления Обратная связь FAQ Написать работу КАТЕГОРИИ: АрхеологияБиология Генетика География Информатика История Логика Маркетинг Математика Менеджмент Механика Педагогика Религия Социология Технологии Физика Философия Финансы Химия Экология ТОП 10 на сайте Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрацииТехника нижней прямой подачи мяча. Франко-прусская война (причины и последствия) Организация работы процедурного кабинета Смысловое и механическое запоминание, их место и роль в усвоении знаний Коммуникативные барьеры и пути их преодоления Обработка изделий медицинского назначения многократного применения Образцы текста публицистического стиля Четыре типа изменения баланса Задачи с ответами для Всероссийской олимпиады по праву Мы поможем в написании ваших работ! ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?
Влияние общества на человека
Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрации Практические работы по географии для 6 класса Организация работы процедурного кабинета Изменения в неживой природе осенью Уборка процедурного кабинета Сольфеджио. Все правила по сольфеджио Балочные системы. Определение реакций опор и моментов защемления |
Вторая революционная ситуация: Восходящая фазаСодержание книги
Поиск на нашем сайте
С охранение в России после 1861 г. коренных противоречий феодализма, обусловивших первую революционную ситуацию, с добавлением к ним противоречий растущего капитализма грозило стране революцией. Именно в этом смысле 1861 год, по выражению В.И. Ленина, «породил 1905-й». Неотвратимость революции засвидетельствовала и революционная ситуация 1879-1882 гг. — своеобразный промежуточный рубеж, исторический полустанок как раз на середине пути от 1861 к 1905 г. Вторая революционная ситуация возникла через 20 лет после первой и, естественно, отразила социально-экономические и политические сдвиги в стране за эти годы. Если революционная ситуация 1859-1861 гг. сложилась на почве кризиса феодально-крепостнической системы хозяйства, то вторая революционная ситуация — на более высоком уровне развития страны: было отменено крепостное право; господствующей системой хозяйства стал капитализм. Теперь борьба в России шла не из-за капитализма, а из-за пути капиталистического развития. Вопрос стоял так: победит ли так называемый прусский (юнкерский, помещичий) путь, при котором остатки крепостничества будут устраняться постепенно и медленно, посредством реформ (по этому пути уже повели Россию царизм и помещики); или же победит американский (фермерский, крестьянский) путь, при котором остатки крепостничества будут уничтожены посредством революции (на этот путь стремились повернуть Россию революционеры). Особенности второй революционной ситуации обусловили и своеобразие политической борьбы в 1879-1882 гг. Все объективные признаки революционной ситуации (и кризис «верхов», и кризис «низов», и «экстраординарная активность» масс) к 1879 г. были в России уже налицо, хотя и с разной степенью проявления. Крестьяне к концу 70-х годов были доведены до отчаяния. Они страдали от безземелья, поборов и повинностей. Земля распределялась тогда так, что на одно помещичье хозяйство приходилось в среднем по стране 4666 десятин, а на крестьянское — 5,2 десятины, причем сумма налогов с крестьян более чем вдвое превышала доходность крестьянских хозяйств[1]. К постоянным /287/ бедствиям добавились временные: неурожай 1879 г. и голод 1880 г., разорительные последствия русско-турецкой войны. Вот как рисовал безысходность судьбы русского пореформенного крестьянина поэт, «Арион революционного народничества», П.Ф. Якубович: ...и пахарь, павший духом, Между тем царские власти относились к крестьянам по рецепту щедринского графа Твэрдоонто, который считал, что «недостаток изобилия» можно возместить усиленными экзекуциями. В результате терпение крестьян истощалось. Из года в год росло число волнений: 1877 г. — 9, 1878 г. — 31, 1879 г. — 46[2]. Правда, теперь крестьянское движение было гораздо слабее, чем в годы первой революционной ситуации, когда число волнений крестьян выражалось ежегодно в сотнях и даже (в 1861 г.) тысячах. Начав реформы, царизм умерил — отчасти и ненадолго — накал «социальной войны» между крестьянами и помещиками. Получив юридическое право предъявлять жалобы, возбуждать судебные иски, прибегать к защите закона, крестьяне в первые десятилетия после реформы 1861 г. много сил и внимания отдавали легальным средствам воздействия на власть. Их писцы и ходоки адресовали во все мыслимые инстанции от «его благородия» мирового посредника до царского «величества» тысячи прошений. Большая же часть крестьянства страдала пассивно, как подметил это Н.А. Некрасов: У каждого крестьянина Душа, Тем не менее крестьянское движение как фактор второй революционной ситуации в России нельзя недооценивать. Дело не только и не столько в количестве волнений крестьян, хотя среди них были и очень крупные (как в 19 волостях Чигиринского и Черкасского уездов Киевской губернии с участием 40-50 тыс. душ), а 22 из них только за 1878-1880 гг. царизм подавил лишь с помощью войск. Дело состоит еще в том, что вся крестьянская Россия полнилась на рубеже 70-80-х годов слухами о скором и всеобщем переделе земли, которые создавали в деревне угрозу /288/ восстания. Главное же теперь, в отличие от 1859-1861 гг., в стране действовала общероссийская революционная организация (народников), выражавшая интересы крестьян и пытавшаяся поднять их на революцию. Поэтому для царизма крестьянское движение 1879-1882 гг. представляло собой едва ли меньшую, если не большую опасность, чем в 1859-1861 гг. Мало того, в массовом движении 1879-1882 гг. появилось, наряду с крестьянским, новое — пролетарское — слагаемое, которого фактически не было в 1859- 1861 гг. Рабочий класс в России к концу 70-х годов должным образом еще не сформировался. Положение его было не менее бедственным, чем положение крестьянства. В 1873 г. народнический журнал «Вперед!» писал об орехово-зуевской фабрике Морозова: «До 10 тыс. рабочих заняты там, из них до 2 тыс. детей и подростков, из коих многим 7, 8 или 9 лет. Эти дети, обреченные заранее на смерть, обязаны вместе со взрослыми работать до 12 часов в сутки». Каторжный труд рабочих был тем более невыносимым, что жили они в нищете, кормились впроголодь. Газеты нередко печатали тогда корреспонденции вроде следующей (из «Русских ведомостей» от 30 января 1871 г.): «Артель рабочих из 12 человек на заводе Егорова употребляет в пищу обрубки кож, привозимых на завод для выделки. Найденный несъедобный остаток около 2 фунтов, темная изжаренная масса, состоит из сала, хрящей и ушей, обрезков кож с волосами и примесями мочал». Немудрено, что в таких условиях рабочее движение к концу 70-х годов тоже нарастает: 1877 г. — 16 выступлений, 1878 г. — 44, 1879 г. — 54 (для сравнения: за все 60-е годы насчитано 51 выступление рабочих). Все чаще происходят крупные стачки с участием в каждой 2-3 тыс. рабочих. Только в 1879 г. было восемь таких стачек. Рабочее движение обретало особую силу оттого, что оно, в отличие от крестьянского движения, было сравнительно организованным. Уже в 1875 г. был создан «Южнороссийский союз рабочих», а в 1878 — «Северный союз русских рабочих», т.е. первые политические организации рабочего класса России. Словом, рабочее движение составило важный фактор революционной ситуации 1879-1882 гг., фактор качественно новый, по сравнению с первой революционной ситуацией, и в перспективе еще более действенный и опасный для царизма, чем волнения крестьян. Но и рабочее движение в то время было еще слабым, захватив лишь верхушку рабочего класса. «Социальная война» рабочих против капиталистов только начиналась. Своеобразие второй революционной ситуации заключалось в том, что решающей силой революционного натиска 1879-1882 гг. явилось не массовое (рабочее или крестьянское) движение, как /289/ в 1859-1861 гг., а революционно-демократическое, народническое, выражавшее интересы масс. Именно революционная борьба народников, этот, как выразился Ф. Энгельс, «нож деятелей, приставленный к горлу правительства», главным образом и обусловил новый после 1859-1861 гг. кризис «верхов» в России. В отчетном докладе за 1878 г. шеф жандармов еще мог утешать царя: «Общее положение дел, относящихся до распространения пропаганды в России, отменно серьезно, но не безвыходно». Доклады шефа жандармов за 1879 и 1880 гг. были уже безутешными. Кризис «верхов» год от года разрастался. В начале революционной ситуации (1878-1879) царизм пытался пресечь нараставшую крамолу одними репрессиями. Только в 1879 г. он принял 445 законодательных актов полицейского назначения — это всероссийский рекорд XIX в. Через три дня после покушения А.К. Соловьева на Александра II, 5 апреля 1879 г. вся Россия была расчленена на 6 сатрапий (временных военных генерал-губернаторств), во главе которых встали временщики с диктаторскими полномочиями: сразу «шесть Аракчеевых». В дополнение к самодержцу всея Руси воцарились еще петербургский, московский, киевский, харьковский, одесский и варшавский самодержцы, которые соперничали друг с другом в деспотизме и жестокости. О петербургском генерал-губернаторе И.В. Гурко (герое русско-турецкой войны 1877-1878 гг.) Ф.М. Достоевский рассказывал, что ему «ничего не значит сказать: “я сошлю, повешу сотню студентов”». Киевский генерал-губернатор М.И. Чертков в течение апреля-августа 1879 г. ежемесячно подписывал по нескольку смертных приговоров. Еще большей жестокостью отличался одесский «Аракчеев» Э.И. Тотлебен (герой обороны Севастополя 1854-1855 гг. и осады Плевны в 1877 г.), который не скупился и на смертные приговоры, но главным образом ссылал всех «подозрительных» в места «не столь отдаленные» и «отдаленнейшие». По свидетельству М.Ф. Фроленко, высланных тогда «вагонами отправляли из Одессы». Масштабы репрессий против «крамолы» при «шести Аракчеевых» превзошли все, что Россия испытала в этом отношении прежде за весь XIX век. Далеко не гуманный наследник престола, будущий Александр III, и тот в январе 1880 г. на заседании Государственного совета выбранил самоуправство генерал-губернаторов, которые, мол, «творят бог весть что», и признал, что империя оказалась «в положении, почти невозможном». «Аракчеевы» Александра II действительно чинили карательный произвол. Но царизм стимулировал их усердие и чрезвычайным законодательством. Так, по закону от 9 августа 1878 г. генерал-губернаторы могли предавать военному суду народников, которые обвинялись в «вооруженном сопротивлении властям», а по закону от 5 апреля 1879 г. — обвиняемых в любом государственном /290/ преступлении, будь то распространение или даже «имение у себя» запрещенных изданий[3]. Однако репрессии не доставляли царизму желанного умиротворения. На «белый» террор народники отвечали «красным» террором. Не утихало и массовое движение. Мало того, борьба народников расшевелила даже тяжелых на подъем русских либералов. Буржуазия России к концу 70-х годов экономически была уже настолько сильной, что не могла больше мириться с ничтожностью своей политической роли и добивалась для себя политических привилегий, хоть приблизительно сообразных с ее экономическим весом. Но поскольку она росла под опекой царизма и привыкла бояться его и нуждаться в нем, ее домогательства облекались в лояльные формы. Либералы хотели бы не ликвидировать самодержавие, а лишь выторговать у него какую-нибудь конституцию, «хоть такую, — иронизировали народники, — какую имеют от царя зубры в Беловежской пуще», только бы оградить себя от крайностей деспотизма и произвола. Столь же умеренными были их социально-экономические требования: не ликвидировать помещичье землевладение, а лишь прирезать землю крестьянам за счет тех участков, которые были отрезаны у них помещиками в 1861 г., обеспечить минимально «достаточную норму» крестьянского надела и таким образом сгладить остроту социального антагонизма в стране, предотвратить такую крайность снизу, как возможное повторение «пугачевщины». «Лучше прирезать землю крестьянам, чем ждать, когда они нас прирежут», — говорили либеральные помещики. Под стать требованиям были и средства борьбы либералов — главным образом унаследованные от 50-60-х годов адреса на имя царя с верноподданническими ходатайствами. Но в условиях нового демократического подъема либералы стали беспокоить царизм ходатайствами чаще, настойчивее, а главное, осмелели настолько, что затеяли неслыханное ранее дело — нелегальное организационное оформление своей оппозиции. 1-2 апреля 1879 г. в Москве состоялся первый земский съезд. Здесь 30-40 левых либералов — «злонамеренных» (как язвил Щедрин), в отличие от «простодушных» правых, которые сами «не знали, чего им хотелось: не то конституции, не то севрюжины с хреном», — обсуждали идею создания собственного тайного общества для борьбы за конституцию и, хорошенько поразмыслив, единогласно... отвергли такую идею. По сути дела, буржуазный либерализм противостоял в 70-80-е годы не только реакции, но и революции. Либералы вымогали у правительства уступки, во-первых, конечно, чтобы защитить свои интересы, а во-вторых, чтобы предотвратить революцию. /291/ М.Н. Катков точно определил принципиальную разницу в позиции революционера и либерала тех лет: «Революционер говорит правительству: “Уступи, или я буду стрелять!”; а либерал говорит правительству: “Уступи, или он будет стрелять!”». Но, как бы то ни было, давление либеральной оппозиции дополняло революционный натиск на самодержавие и усугубляло кризис «верхов». О том, как была накалена в 1879 г. обстановка в России, красноречиво свидетельствуют компетентные современники. «Вся Россия, можно сказать, объявлена в осадном положении», — записывает в дневник 3 декабря 1879 г. военный министр Д.А. Милютин. «Все мечутся в страхе», — вторит ему управляющий морским министерством адмирал И.А. Шестаков. «Просто в ужас приходишь от одной мысли, не на Везувии ли русское государство?» — жалуется сенатор Я.Г. Есипович. «Почва зыблется, зданию угрожает падение», — заключает председатель Комитета министр П.А. Валуев. После взрыва в Зимнем дворце 5 февраля 1880 г. правительственный лагерь пришел в смятение[4]. Придворная знать кликушествовала от страха. «Львояростный (по выражению Н.С. Лескова) кормчий» реакции М.Н. Катков хныкал: «Бог охраняет своего помазанника. Только бог и охраняет его». Царь и министры боялись, что 19 февраля (по случаю очередной годовщины падения крепостного права) революционеры поднимут восстание. Между 5 и 19 февраля царь никуда не выходил из дворца. Были даже отменены национальные празднества, назначенные на 19-20 февраля по случаю 25-летия царствования Александра II. Класс имущих со дня на день ждал новых взрывов и всеобщей «резни». «Люди состоятельные выезжали за границу, ценные вещи в домах зарывали в подвалы», — свидетельствовали современники «Страшное чувство овладело нами, — плакался наследник престола. — Что нам делать?!». Решено было искать спасение от революции в диктатуре. Через неделю после взрыва, 12 февраля 1880 г., царизм учредил Верховную распорядительную комиссию по охранению государственного порядка и общественного спокойствия из десяти самых хитроумных и находчивых (как сочли при дворе) сановников — орган, беспрецедентный в российской истории. Главным начальником комиссии был назначен граф Михаил Тариелович Лорис-Меликов. Это был, бесспорно, самый хитроумный из царских вельмож той поры. Его таланты и заслуги впечатляли числом и разнообразием. В ходе русско-турецкой войны 1877-1878 гг. он штурмом взял Каре, считавшийся неприступным, а два года спустя управился с эпидемией чумы в Поволжье, когда казалось, что /292/ уже никто не сможет с нею справиться, причем удивил всю Россию, вернув казне недорасходованные средства. Наконец, в 1879-1880 гг., будучи харьковским генерал-губернатором, Лорис-Меликов действовал достаточно энергично, чтобы заслужить одобрение правительства, и достаточно осмотрительно, чтобы не вызвать к себе особой ненависти революционеров, — словом, изловчился оказаться единственным из генерал-губернаторов, кого ИК «Народной воли» не включил в список приговоренных к смерти. В феврале 1880 г. Лорис-Меликов заявил себя при дворе чуть не Христом-Спасителем. Он был наделен почти неограниченными полномочиями. «Ни один временщик — ни Меншиков, ни Бирон, ни Аракчеев — никогда не имели такой всеобъемлющей власти», — вспоминал он позднее сам о себе. Высочайший указ от 12 февраля доверял ему «делать все распоряжения и принимать вообще все меры, которые он признает необходимыми для охранения государственного порядка и общественного спокойствия как в С. Петербурге, так и в других местностях империи». Временных генерал-губернаторов Лорис-Меликов подмял под себя. На какое-то время перед ним стушевался даже самодержец всея Руси. Таким образом, если институт временных военных генерал-губернаторов в 1879 г. означал заметную децентрализацию власти в империи, то с учреждением Верховной распорядительной комиссии царизм ударился в другую крайность — чрезмерную централизацию власти в руках некоронованной особы. Разумеется, обе крайности ущемляли принцип самодержавия и служили показателями его кризиса. Смысл своей диктатуры Лорис-Меликов видел в том, чтобы создать благоприятные условия для победы над революцией посредством репрессий против революционеров одновременно с послаблениями по отношению к либералам, дабы привлечь последних на сторону реакции и таким образом изолировать революционный лагерь. В этом смысле он и действовал — расчетливо и ловко. С одной стороны, втихомолку расправлялся с революционерами: за 14 месяцев его диктатуры власти наскоро устроили 32 судебных процесса (почти все — в закрытом порядке) с 18 смертными приговорами. С другой стороны, Лорис-Меликов шумно творил либеральные послабления: обещал расширить права земства, хотя обещанием дело и ограничилось; назначил сенаторские ревизии для расследования чиновничьих злоупотреблений, хотя все злоупотребления сохранились; с помпой упразднил III отделение, хотя его функции не менее рьяно стал выполнять учрежденный без всякой помпы Департамент полиции; сместил с поста министра просвещения самого ненавистного из царских министров Д.А. Толстого, хотя А.А. Сабуров, заменивший его, продолжал толстовскую политику, и т.д. /293/ Либералы пришли в восторг от нового правительственного курса. Правление Лорис-Меликова они окрестили «диктатурой сердца». Сам Лорис-Меликов слыл «бархатным диктатором». Харьковские толстосумы воздвигли в его честь триумфальную арку с надписью: «Победителю Карса, чумы и всех сердец». Популярность Лорис-Меликова в либеральных кругах достигла зенита, когда он (6 августа 1880 г.) распустил Верховную распорядительную комиссию и оставил себе внешне скромный пост министра внутренних дел, что означало лишь переименование диктатуры Меликова и превращение ее из временной в постоянную. Однако революционеры не были обмануты новым курсом. Газета «Народная воля» нашла для диктатуры Лорис-Меликова точное определение: «лисий хвост — волчья пасть». В радикальных кругах ходила по рукам эпиграмма: Мягко стелет — жестко спать: «Диктатура сердца» не остановила революционной борьбы. Кризис «верхов» продолжался. 28 января 1881 г. Лорис-Меликов представил Александру II проект реформ, с помощью которых диктатор намеревался вызволить правительство из кризиса. В литературе этот проект часто фигурирует под названием «Конституция Лорис-Меликова». Смысл проекта сводился к образованию в лице «временных комиссий» (из чиновников и выборных от «общества») совещательного органа при Государственном совете, который сам был совещательным органом при царе[5]. Иначе говоря, так называемая конституция Лорис-Меликова вовсе не являлась конституцией, а лишь могла бы стать шагом к ней при удачном для оппозиции соотношении сил. «Все зависело от того, — резонно заключал В.И. Ленин, — что пересилит: давление ли революционной партии и либерального общества или противодействие партии непреклонных сторонников самодержавия». Сначала все предполагало, что лорис-меликовский проект будет шагом к конституции. Царизм вынужден был уступать силе демократического натиска. «Да ведь это Генеральные Штаты!» — возмутился Александр II, прочитав «конституцию» Лорис-Меликова, но... одобрил ее и 1 марта 1881 г., за считанные часы до смерти, назначил на 4 марта заседание правительства для того, чтобы обсудить вопрос о предстоящей реформе. Дальнейший ход событий круто изменил соотношение сил. 1 марта 1881 г. «Народная воля» привела в исполнение смертный приговор Александру II. Около 2 часов 30 минут пополудни царь ехал из Михайловского дворца (ныне Русский /294/ музей) в Зимний дворец через Екатерининский канал. В том месте, где теперь стоит церковь «Спас на крови», царскую карету ждали три бомбометалыцика, которых расставила здесь Софья Перовская. Первым бросил бомбу Николай Рысаков. Бросил метко. Бомба разбила карету и ранила несколько казаков из царской охраны, но Александр II вылез из разбитой кареты цел и невредим. «Слава Богу, я уцелел!» — обрадовался он. Это были его последние слова. В следующее мгновение второй метальщик Игнатий Гриневицкий бросил свою бомбу оземь между собой и царем: бомба поразила обоих[6]. Цареубийство, дерзко анонсированное в революционной печати, дважды (19 ноября 1879 и 5 февраля 1880 г.) лишь чудом не удавшееся и наконец совершенное, как ужасался М.Н. Катков, «в столице империи, на публичном проезде, среди дня, в средоточии всех властей», повергло в транс правительственный лагерь. «Верхи» на время потеряли ориентацию и в первые дни действовали по принципу «спасайся, кто может!». 3 марта председатель Комитета министров П.А. Валуев предложил новому царю Александру III назначить регента на случай, если его тоже убьют. Царь обиделся и десять дней делал вид, что никогда не согласится на такое самоунижение, но 14 марта все-таки назначил регента (великого князя Владимира Александровича, своего брата), а сам, будучи не в силах более превозмочь страх перед вездесущими террористами, сбежал из Петербурга в Гатчину. Там, в Гатчине, самодержец всея Великия, Малыя и Белыя Руси обрек себя на положение «военнопленного революции», как назвали его К. Маркс и Ф. Энгельс. Ничто, даже необходимость коронации, не могло заставить царя отлучиться из гатчинского бомбоубежища. Близкий ко двору генерал А.А. Киреев 7 апреля записывал в дневнике: «Царь сидит в Гатчине безвыездно, ничего не говорит, ничем о себе не заявляет». Между тем аристократический Петербург был в панике. «Положение, как ни взгляни, страшное», — сокрушался официозный литератор Б.М. Маркевич. Катков и Победоносцев с прискорбием констатировали «маразм власти»[7]. Действительно, такой паники в «верхах», как в 1881 г., когда вся страна была объявлена на осадном положении, придворная знать жила в пароксизме страха, министры мрачно предрекали собственному режиму падение, один царь был убит, а другой бросил столицу и укрылся в предместном замке, где и прозябал чуть ли не в одиночном заключении, как «военнопленный революции», — такого Россия не знала за все время правления /295/ династии Романовых ни раньше, ни позже вплоть до 1905 г. Другое дело, что в 1861 г. царизм пошел на большие уступки, Ведь в 1881 г., через 20 лет после отмены крепостного права, самодержавию, в сущности, уже нечего было уступать, кроме, самодержавия. Теперь ему приходилось, как заметил Ф. Энгелс, «уже подумывать о возможности капитуляции и об ее условиях», Если в 1859-1861 гг. царизм решал задачу «уступить и остаться», то теперь оказался перед вопросом «быть или не быть». Таким образом, одна из двух главных функций «красного» террора, а именно дезорганизация правительства, «Народной воле» удалась. Момент был удобен для того, чтобы ударить по самодержавию и если не свергнуть его, то для начала вырвать у «верхов» уступки, более выгодные «низам», чем ублюдочная «конституция» Лорис-Меликова. Но в этот выигрышный момент у народовольцев не оказалось сил, которые можно было бы бросить в бой. Вопреки их ожиданиям, народные массы не всколыхнулись. Революционное брожение в «низах» после цареубийства несколько усилилось. Рабочие и крестьяне начали осознавать неустойчивость власти и авторитета царя. Только за восемь месяцев 1881 г. (с 1 марта по 1 ноября) власти рассмотрели до 4000 дел об «оскорблении величества», т.е. в 3 раза больше обычного. В народе слышались красноречивые отклики вроде следующего: «Во имя отца убили отца, во имя святого духа — чтоб не было Романовых и духа». Но все это затронуло лишь ничтожно малую часть многомиллионных рабоче-крестьянских масс. Возбудить в них революционный подъем (что составляло вторую из двух главных функций «красного» террора) народовольцам не удалось. Крестьянское и рабочее движение в целом с 1880 г. уже шло на убыль. А либеральная оппозиция и после 1 марта ограничивалась по старинке одними ходатайствами. Сама «Народная воля» переоценивала силу своего натиска и глубину кризиса «верхов». Колебания правительства она принимала за «последние предсмертные конвульсии»[8]. Даже трезвомыслящий Желябов считал в мае 1880 г., что «два-три толчка, при общей поддержке, и — правительство рухнет». Дело в том, что внешние признаки кризиса «верхов» (растерянность царя, министров и придворной камарильи) создавали у современников преувеличенное представление о глубине кризиса. Народовольцам казалось, будто смятение, начавшееся в верхнем этаже государственного устройства, свидетельствует, что революция назрела. Между тем опыт истории доказывает, что для революции необходим такой кризис «верхов», который охватывает весь фундамент государственного здания, а не тот или иной отдельный его этаж. Кризис «верхов» в России 1878-1881 гг. был еще не /296/ настолько сильным, чтобы можно было говорить о «предсмертных конвульсиях» царизма. 1 марта 1881 г. явилось кульминационной вехой второй революционной ситуации в России. Оно завершило собой восходящую фазу демократического натиска. После 1 марта революционная ситуация еще сохранялась (до середины 1882 г.), но уже в нисходящей фазе. 1. См.: Янсон Ю.Э. Опыт статистического исследования о крестьянских наделах и платежах. СПб., 1877. С. 32-33, 58, 111-113. 2. См.: Зайончковский П.Л. Кризис самодержавия на рубеже 1870-1880-х годов. М., 1964. С. 10. 3. См.: ПСЗ. Собр. 2. Т. 53. Отд 2. С. 90, Т 54 Отд. 1. С 298. 4. Подробно см.: Троицкий Н.А. Безумство храбрых. Русские революционеры и карательная политика царизма. 1866-1882 гг. М., 1978. Гл 3. 5. Проект был опубликован через 36 лет: Русский архив. 1916. № 1. С. 5- 12. 6. Подробно см.: 1 марта 1881 г.: Казнь императора Александра II. Документы и воспоминания. Л., 1991. 7. Московские ведомости. 1881. 16 апреля (передовая статья); Русский архив. 1907. № 5. С. 90. 8. Так писала газета «Народная воля» в № 1 от 1 октября 1879 г. // Литература партии «Народная воля». М., 1930. С. 16.
|
||||
Последнее изменение этой страницы: 2016-12-17; просмотров: 262; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы! infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 3.133.108.103 (0.015 с.) |