Образ и душа: поэтическая основа разума

Образ служит той данностью, с которой начинается архетипическая психология. Юнг отождествляет образ с психическим («образ — суть психическое»). Этот принцип был разработан в архетипической психологии для обозначения того факта, что душа состоит из образов и преимущественно представляет собой деятельность воображения, которая в первозданном виде представлена сновидением. Действительно, сновидец выступает во сне в качестве образа наряду с другими образами, и поэтому можно достаточно обоснованно показать, что скорее сновидец пребывает в образе, а не наоборот (образ пребывает в сновидце).

Источником образов — образов-сновидений, образов-фантазий, поэтических образов — служит спонтанная деятельность самой души. Поэтому в архетипической психологии термин «образ» не относится к послеобразу, т. е. к результату ощущений и восприятий. Не означает «образ» и ментальной конструкции, представляющей в символической форме некоторые идеи и чувства, выражением которых служит данный образ. В действительности образ соотносится только с самим собой. За своими пределами он не связан ни с чем внешним, семантическим: «образы ничего не обозначают». Они составляют само психическое в его имагинативной (воображаемой) видимости; в качестве первичной данности образ несводим.

В то же время видимость отнюдь не означает, что образ должен восприниматься визуально. Он не всегда обладает галлюцинаторными свойствами, вследствие чего акт восприятия образов и их воображение смешиваются. Не всегда образы воспринимаются на слух, как, например, в поэтическом чтении. В таких представлениях о «видимости» скрыто стремление к буквальному пониманию образов как отдельных событий, представленных органам чувств. Поэтому в своей новаторской работе «К архетипическому воображению» (1974 г.) Кейси утверждает, что образ представляет собой не то, что мы видим, а то, как мы видим. Образ преломляется сквозь призму воображения и воспринимается только посредством акта воображения.
Как и в сновидениях, образы приходят и уходят по своему соизволению, следуя своему ритму, в рамках внутренней специфики своих собственных отношений независимо от личностной психодинамики. Фактически образы являются той основой, которая обеспечивает возможность реализации такой психодинамики. Они претендуют на реальность, т. е. на значимость, объективность и определенность. Согласно последнему утверждению не воображение пребывает в разуме, а разум в воображении.

Воспринимаемое умом (ноэтическое) и воображаемое (имагинальное) утрачивают свое противостояние. «И тем не менее это — психология, хотя уже и не наука; это — психология в более широком смысле этого слова, психологическая деятельность творческого характера, в которой пальма первенства отдана творческой фантазии», Корбин соотносит последнее утверждение с пробужденным сердцем, — местом реализации процесса воображения. Оно известно в западной традиции благодаря immagine del cuor («образ сердца» — итал.) Микеланджело. Эта взаимозависимость сердца и образа тесно связывает саму основу архетипической психологии с феноменом любви (см. эрос). Выдвинутая Корбиным теория творческого воображения сердца позволяет прийти еще к одному заключению: когда психология опирается на образ, она в то же время должна признать, что воображение — это не только одна из человеческих способностей, но и деятельность души, о которой свидетельствует человеческое воображение. Мы является не субъектом, а объектом воображения (дословно, мы не те, кто воображает, но мы те, кто воображаем).

Архетипическая психология решительно отмежевывается от методов контроля над образом. С точки зрения архетипической психологии различие между истинным воображением и ложным (фантазийным) зависит от вида ответной реакции на образ и от способа его отработки. Поэтому критерии, применяемые архетипической психологией, относятся к ответной реакции, причем метафорическая и имагинативная реакции лучше реакции фантастической и буквальной. В первом случае реакции «плодотворны» и поэтому способствуют углублению и уточнению образа. Во втором случае реакции профанируют смысл — распыляют образ в более наивном, поверхностном, и статическом (догматическом) значении.

С точки зрения архетипической психологии образы не являются хорошими или плохими, истинными или ложными, демоническими или ангельскими, хотя образ всегда предполагает существование «точно определенного контекста, настроения и места». Таким способом они побуждают к суждению как к дальнейшему уточнению образа, суждению, проистекающему из самого образа в результате того, что образ требует отклика. Поэтому воздержание от суждения означает впадение в объективистскую фантазию. Суждения присущи образу (подобно тому, как произведение искусства несет в себе критерии своей оценки). Архетипическая психология исследует суждения об образе имагинально, рассматривая их как дальнейшие уточнения образа и как психологические утверждения, которые нельзя воспринимать буквально и в отрыве от контекста рассматриваемого образа.

Акцент на ответной реакции привел архетипическую психологию к использованию аналогии с искусным мастером, обсуждающим моральные вопросы. Насколько искусно сработан образ? Способствует ли образ дальнейшему процессу воображения? Облагораживает ли образ воображение? Соответствует ли ответная реакция непосредственно образу в качестве поставленной задачи? Не распыляется ли отклик в неимагинальных символах, личных мнениях и толкованиях? Такие вопросы ставит перед собой архетипическая психология.

«Соответствие образу» стало золотым правилом метода архетипической психологии. Это объясняется тем, что образ служит исходной психологической данностью. Хотя образ всегда подразумевает больше, чем демонстрирует, «глубина образа, его безграничная неоднозначность... лишь отчасти постигается в скрытых значениях. Поэтому подробное толкование образа сновидения означает и его суждение. Это еще одна причина, по которой мы не стремимся удаляться далеко от источника». Архетипическая психология изначально сложна, поскольку образ представляет собой самоограниченное множественное соотношение значений, настроений, исторических событий, качественных подробностей и экспрессивных возможностей.

Эта полисемантическая сложность предвещает появление политеистической психологии персонификаций аналогичной юнговской теории комплексов в качестве множественного сознания, составляющего основу психической жизни. Взяв в качестве отправной точки некоторую сложную данность (образ), архетипическая психология избавляется от необходимости истолковывать психическую жизнь в упрощенных терминах элементарных механизмов, первопричин и ограниченного числа базовых структур. Редукционизм изначально терпит поражение, поскольку, во-первых, ум поэтичен, а, во-вторых, сознание не является последующим, вторичным построением на первичной основе, оно дано вместе с основой в каждом образе.

Тезис «поэтическая основа разума» был впервые выдвинут Хиллманом в его лекциях, проходивших в Йельском университете в 1972 году. В них среди прочего утверждалось, что архетипическая психология «начинается не с физиологии мозга, структуры языка, организации общества или анализа поведения, а с процессов воображения». Существование взаимосвязи между психологией и культурным воображением обусловлено природой ума.

Архетипическая психология аксиоматически допускает существование мифических фигур, которые позволяют получить поэтические характеристики для человеческих мыслей, чувств и действий, а также обеспечивают ощутимую различимость качественных миров естественных явлений. Архетипический образ психологически «универсален», поскольку обладает амплифицирующим, деперсонализирующим воздействием. Даже если в самом понятии образа каждый образ полагается отдельным, единичным событием, как то: «здесь имеет место этот образ, а не какой-либо другой» — то уже здесь заключена универсальность, поскольку такой образ резонирует с коллективным, транс-эмпирическим значением.

Таким образом, архетипическая психология применяет термин «универсальный» в качестве прилагательного, декларируя самостоятельную, вечную ценность. С психологической точки зрения проблему универсалий ставит сама душа, сквозь призму которой гармонически преломляется как ограниченная индивидуальность чувственного опыта, так и универсальность архетипического человеческого опыта. В неоплатонической философии можно было говорить о своей душе и как о мировой душе, и то, что справедливо для одной души, справедливо для обеих душ. Таким образом, универсальность архетипического образа означает, что ответная реакция на образ содержит нечто большее, чем личное заключение, поскольку возносит душу за пределы эгоцентричности (см. созидание души) и расширяет диапазон естественных событий от дискретных до эстетических, значимых для души сигналов.

Поскольку архетипическая психология отдает приоритет индивидуальной форме, а не отдельной буквальной частице, то мы полагаем, что воображение извечно паттернизируется в типичных темах, мотивах, сферах, жанрах и синдромах. Подобные формы наполняют всю психическую жизнь. Следуя путями, открытыми Башляром, Жильбер Дюран (1960 г., 1979 г.) и дюрановский Центр имагиналъных исследований рассмотрели внутреннюю структуру образного как основу культурной антропологии и социологии и даже как основу психологического значения всего сознания. В работах Дюрана, публиковавшихся в Эраносских Ежегодниках, начиная с 1964 года, представлен целый спектр архетипического анализа культуры.

Архетипическая психология вырвалась за пределы накопления объективных данных и корреляции образов как вербальных или визуальных символов. Если архетипические образы составляют основу фантазии, тогда они являются средствами, позволяющими представить мир в воображении, и поэтому образуют формы, благодаря которым становятся возможными все виды знания и опыта. «Любой психический процесс является образом и воображением, в противном случае сознание не могло бы существовать...». Архетипический образ «действует» по типу исходного значения какой-либо идеи (от греческого eidos и eidolon): не только «то, что» мы видим, но и «то, посредством чего» мы видим. Архетипические образы проявляются как в акте видения, так и в видимом объекте, поскольку архетипический образ возникает в самом сознании в виде определяющей фантазии, которая в первую очередь обеспечивает возможность существования сознания. Накопление данных в меньшей степени способствует доказательству объективного существования архетипов, но в большей — демонстрирует фантазию об «объективных данных». Более того, в отличие от Юнга, который проводил радикальное различие между ноуменальным архетипом как таковым и феноменальным архетипическим образом, архетипическая психология решительно отказывается даже от построения гипотез о непосредственно непредставленном архетипе per se. Она исследует сам феномен: архетипический образ. Это ведет к следующему: «...любой образ можно рассматривать как архетипический. Слово «архетипический» не столько указывает на нечто, сколько свидетельствует о чем-то, и это что-то суть ценность...; под архетипической психологией мы подразумеваем психологию ценности. Поэтому наш эмоциональный посыл направлен на такое восстановление всей глубины и богатства психологии, при которых она резонировала бы с душой, описываемой как необъяснимая, множественная, априорная, порождающая и неотъемлемая. В той мере, в какой каждый образ может получить свое архетипическое значение, вся психология оказывается архетипической... В данном случае термин «архетипический» относится не к объекту, а к движению, совершаемому субъектом». В этом случае архетипическая психология «рассматривает» себя исключительно как психологию архетипов, как анализ структур бытия (боги в мифах) и, выделяя оценочную функцию прилагательного «архетипический», возвращает образам их исконное место в том качестве, которое придает психическую ценность миру. Любой образ, названный «архетипическим», тотчас оценивается как универсальный, транс-исторический, глубинный в своей основе, генеративный, в высокой степени интенциональный и неотъемлемый.

«Возможно, — кто знает? — эти вечные образы и составляют то, что люди называют судьбой». Хотя архетипический образ и представляется максимально насыщенным смыслом, тем не менее он не дается просто как откровение. Он должен раскрыться путем «работы над образом и сновидением».

Исходная задача вербальной работы с образами заключается в «восстановлении души в речи». В этом процессе раскрываются эротические и эстетические аспекты образов, поскольку образы пленяют, увлекают, убеждают душу своей риторикой помимо своего символического содержания. Работа с образами возвращает им первоначальное поэтическое значение, освобождая их от авторского контекста и необходимости вести повествование с его линейными, последовательными и причинно-следственными значениями, которые лежат в основе сообщений от первого лица об эгоцентрических поступках и намерениях субъекта. Различие между образом и рассказом имеет существенное значение для установления различия между архетипической политеистической психологией и традиционными видами психологии, для которых характерны эгоцентричность и эпическая повествовательность.

Душа

Основной метафорой психологии должна быть душа. С этимологической точки зрения психология (логос психического) имеет следующее значение: разум, речь, или ясное описание души. Задача психологии состоит в том, чтобы найти логос для психики, предоставить душе возможность полностью описать себя. Психическое как мировая душа (anima mundi) уже существует вместе с миром, и поэтому вторая задача психологии состоит в том, чтобы слушать, как психическое говорит через все вещи мира, открывая, таким образом, мир в качестве места пребывания души.

Постоянная забота о том, чтобы не придать материальную форму душе, опирается на следующий принцип: «Под душой я в первую очередь понимаю перспективу, точку зрения на вещи, а не материальный предмет, не субстанцию, не саму вещь». Свое пространное исследование «души» Хиллман (1964 г.) заключает следующим образом: «Душа — это заведомо неоднозначное понятие, которое не поддается никакому определению аналогично всем конечным символам, составляющим корневые метафоры систем человеческой мысли».

«Первое, "душа" относится к углублению событий во внутреннем опыте; второе, источником значения, реализуемого душой в любви и религии, служит ее особая связь со смертью. И в-третьих, под "душой" я понимаю заложенную в нашей природе возможность творческого воображения, собственное переживание на основе рефлективных размышлений, сновидений, образов и фантазии, — т. е. ту форму, которая рассматривает все реальности как преимущественно символические или метафорические».

Психическое удерживается в непосредственной близости со своими теневыми аспектами. Сохраняется постоянное стремление разбивать сосуды даже в процессе их изготовления.

Человеческое бытие помещается в сферу души; душа, оказывается метафорой, включающей в себя человеческое. «Dasein (бытие, существование — нем.) как esse in anima (происходящее в душе — лат.) бесконечно превосходит человека».

Человек помещается в психическое (а не психическое в человека) и вся его деятельность рассматривается как психологическая. Рассказ о самой душе — о том, что она собой представляет, о ее телесных связях, истоках и развитии, о том, как она функционирует — интересует психологию только потому, что здесь заключены вечные способы, с помощью которых душа повествует о себе в содержательной форме. Подобные рассказы относятся к процессу «созидания души» и непрекращающейся деятельности ее фантазии. Называя эти рассказы «психологией», их следует рассматривать с беллетристической точки зрения, а не как позитивисткие ответы на вопросы о природе души. Душа может быть объектом исследования только тогда, когда она также рассматривается как субъект, исследующий себя с помощью художественных форм и метафор объективности. Такое исследование психологических значений суждений составляет стратегический принцип архетипической психологии, при этом тактическим методом называется психологизирование или «исследование с помощью психологических методов или видение сквозь».

Анима и риторика

Архетипическая психология не стремится дать душе предметное определение. Рассмотрение души невозможно отделить от способа рассказа о душе, от манеры пробуждающей душу, возвращающей ее к жизни рассказа, который, таким образом, помещает нас в психологическую перспективу. Уделяя особое внимание риторике, архетипическая психология опирается на литературные и поэтические средства для интерпретации своего видения. При этом она постоянно работает над «видением сквозь» механистические и персоналистические метафоры, используемые другой психологией, чтобы освободить душу от узкого, буквального понимания. Полемические набеги на чужие угодья необходимы для развития риторики.

Душа и миф

Миф составляет риторическую основу архетипической психологии. мифы сами являются метафорами. Изучение мифологии позволяет рассматривать события на фоне их мифической основы. Более важным, однако, представляется то, что изучение мифологии позволяет нам воспринимать и переживать жизнь души мифологически.

Душа, метафора и фантазия -логос души, т. е. правдивый рассказ о ней, непременно окажется образным, многократно метафорическим «отчетом» или подробным метафорическим описанием. Таким образом, концепция души-как-метафоры (Soul as Metaphor) выходит за пределы проблемы способа «определения души» и позволяет душе вести рассказ о себе так, чтобы она не давала себе определение, а представлялась в воображении. В этом случае метафора выполняет психологическую функцию: она перестает быть только «риторической фигурой» и становится инструментом созидания души, поскольку переносит вопрошание души о своей природе в мифопоэзис реального воображения, в непрерывное психологическое созидание.

Концепция души-как-метафоры также позволяет описать процесс душевного действия. Как и метафора, душа транспортирует смысл и освобождает внутреннее, скрытое значение. Но эта метафорическая перспектива также и убивает: она приведет к смертельному состоянию наивный реализм, натурализм и буквальное понимание. Таким образом, связь души со смертью — тема, которая проходит через всю архетипическую психологию — определяется метафорической деятельностью психического. Для метафорического стиля не характерны яркие контрасты и декларативные утверждения. Он приводит все вещи к обозрению собственной теневой стороны, и поэтому метафорическая перспектива сводит на нет любую героическую попытку достигнуть определенного взгляда на явление. Напротив, метафорический стиль души «уклончив, символичен, иллюзорен».

Метафорический перенос — «связанное со смертью» действие, которое одновременно ре-пробуждает сознание к ощущению души, — составляет сущность миссии, возложенной на архетипическую психологию, на ее всеобщую задачу. А рхетипическая психология определяет «современный упадок» как потерю души, отождествляемую затем с утратой образов и образного восприятия. Эта потеря привела к усилению субъективности, которая проявилась в замкнутом эгоцентризме, гиперактивизме и жизненном фанатизме западного сознания, утратившего связь со смертью и преисподней.

Метафорическая перспектива не только реанимирует душу, но и оживляет такие области, которые, как считалось, находились за пределами души и психологической сферы: события, связанные с телом и медициной, экологический мир, антропогенные явления архитектуры и транспорта, образование, продукты питания, бюрократический язык и системы.

Душа и дух

Архетипическая психология полагает, что мы никогда не можем быть только феноменальными или действительно объективными. Мы никогда не выходим за пределы субъективизма, заданного вместе с присущими душе доминантами структур фантазии. Эти доминанты определяют субъективные подходы и придают им форму «случаев», чтобы единственная объективность, к которой только и можно лишь стремиться, возникала в результате обращения субъективного взора на себя, рассмотрения своей сферы и обнаружения в своих подходах архетипических субъектов (см. персонификация), которые в данный момент определяют способ нашего бытия в мире среди феноменов. На пути уступчивости фантазии — поскольку фантазия реализуется непрерывно — возникает одна проблема, которая поддается решению с достаточным трудом. Это проблема духа. Она возникает в форме научной объективности, как метафизическая или теологическая задача. Для обеспечения возможности своего существования психология должна сохранять различие между душой и духом.

Признавая первенствующее высшее положение духа (и низшее положение души), который должен говорить на трансцендентном, конечном и чистом языке, архетипическая психология ставит своей задачей представлять духовный язык «истины», «веры», «закона» и т. д. как риторику духа даже в тех случаях, когда дух понуждаем этой самой риторикой занимать позицию «истины» и «веры», т. е. действовать с буквалистских позиций.

Созидание души

Архетипическая психология ставит своей основной целью «созидание души». Это выражение заимствовано у поэтов Уильяма Блейка и Джона Китса: «Назовите мир, если угодно, «юдолью созидания души» и тогда вы поймете назначение этого мира...» Таким образом, искусственное напряжение между душой и миром, личным и общественным, внутренним и внешним исчезает, когда душа как anima mundi, а также ее созидание, помещаются в мир. Акт созидания души является актом воображения, поскольку образы составляют психическое, — его содержание и перспективу. Поэтому созидание образов равнозначно созиданию души. Это создание может принимать конкретные формы в работе мастеровых и рабочих на основе их морали. Кроме того, оно может проявляться в сложных процессах совершенствования мысли, религии, взаимоотношений и социальной деятельности в той мере, в какой эти виды деятельности преломляются в воображении сквозь призму души, стоящей в центре нашего внимания.

В связи с проблемой созидания души возникает вопрос: «Что затрагивает в моей душе данное событие, данная вещь, данный момент; какое отношение это имеет к моей смерти?» Проблема смерти возникает потому, что, именно на фоне смерти устанавливается наиболее отчетливое различие между перспективой души и перспективой естественной жизни.