Предмет философии и формы ее существования

МЕТОДИЧЕСКИЕ УКАЗАНИЯ ДЛЯ ПОДГОТОВКИ К СЕМИНАРАМ

 

РАЗДЕЛ 1

 

ИСТОКИ ФИЛОСОФСКОГО МЫШЛЕНИЯ

 

1. Мифология как картина мира и мировоззрение. Особенности мифологического мышления.

2. Сходство и различие мифологии и ранней философии. Мифологические образы в философии.

 

Список литературы

 

1. Философский энциклопедический словарь/ Под ред. С. С. Аверинцева, Э. А. Араб оглы, Л. Ф. Ильичева и др. М., 1989. С. 369, 370.

2. Философия / Под ред. В. Д. Губина, Т. Ю. Сидориной, В. П. Филатова. М., 1997. С. 16 - 19, 31 - 34.

3. Чанышев А. Н. Курс лекций по древней философии. М., 1981. С. 16 - 27.

4. История философии в кратком изложении / П. Вошагликова, В. Соучек, П. Ваврушек и др. М., 1994. С. 4 - 16.

5. Фрэзер Дж. Золотая ветвь. М., 1983. С. 19 - 52.

 

ТЕКСТЫ ДЛЯ ЧТЕНИЯ

А. Камю. Миф о Сизифе

Есть лишь одна по-настоящему серьезная философская проблема - проблема самоубийства. Ре­шить, стоит или не стоит жизнь того, чтобы ее прожить - значит ответить на фундаментальный вопрос философии. Все остальное - имеет ли мир три измерения, руководствуется ли разум девятью или двена­дцатью категориями - второстепенно. Таковы условия игры: надо дать ответ. И если верно, как того хо­тел Ницше, что заслуживающий уважения философ должен служить примером, то понятна и значимость ответа - за ним следуют определенные действия. Эту очевидность чует сердце, но в нее необходимо вникнуть, чтобы сделать ясной для ума.

Как определить большую неотложность одного вопроса в сравнении с другим? Судить должно по действиям, которые следуют за решением. Я никогда не видел, чтобы кто-нибудь умирал за онтологиче­ский аргумент. Галилей отдавал должное научной истине, но с необычайной легкостью от нее отрекся, как только она стала опасной для его жизни. В каком-то смысле он был прав. Такая истина не стоила костра. Земля ли вертится вокруг Солнца, Солнце ли вокруг Земли - не все ли равно? Словом, вопрос это пустой. И в то же время я вижу, как умирает множество людей, ибо, по их мнению, жизнь не стоит того, чтобы ее прожить. Мне известны и те, кто, как ни странно, готовы покончить с собой ради идеи или иллюзии, служащих основанием их жизни (то, что называется причиной жизни, оказывается одно­временно и превосходной причиной смерти). Поэтому вопрос о смысле жизни я считаю самым неот­ложным из всех вопросов. Как на него ответить? (…)

Самоубийство всегда рассматривалось исключительно в качестве социального феномена. Мы же, напротив, с самого начала ставим вопрос о связи самоубийства с мышлением индивида. Самоубийство подготавливается в безмолвии сердца, подобно Великому Деянию алхимиков. Сам человек ничего о нем не знает, но в один прекрасный день стреляется или топится. Об одном самоубийце-домоправителе мне говорили, что он сильно изменился, потеряв пять лет назад дочь, что эта история его “подточила”. Трудно найти более точное слово. Стоит мышлению начаться, и оно уже подтачивает. Поначалу роль общества здесь невелика. Червь сидит в сердце человека, там его и нужно искать. Необходимо понять ту смертельную игру, которая ведет от ясности в отношении собственного существования к бегству с этого света.

Причин для самоубийства много, и самые очевидные из них, как правило, не самые действенные. Самоубийство редко бывает результатом рефлексии (такая гипотеза, впрочем, не исключается). Развязка наступает почти всегда безотчетно. Газеты сообщают об “интимных горестях” или о “неизлечимой бо­лезни”. Такие объяснения вполне приемлемы. Но стоило бы выяснить, не был ли в тот день равнодушен друг отчаявшегося - тогда виновен именно он. Ибо и этой малости могло быть достаточно, чтобы го­речь и скука, скопившиеся в сердце самоубийцы, вырвались наружу.

Но если трудно с точностью зафиксировать мгновение, неуловимое движение, в котором избирается смертный жребий, то намного легче сделать выводы из самого деяния. В известном смысле, совсем как в мелодраме, самоубийство равносильно признанию. Покончить с собой - значит признаться, что жизнь кончена, что она сделалась непонятной. Не будем, однако, проводить далеких аналогий, вернемся к обыденному языку. Признается попросту, что “жить не стоит”. Естественно, жить всегда нелегко. Мы продолжаем совершать требуемые от нас действия по самым разным причинам, прежде всего в силу привычки. Добровольная смерть предполагает, пусть инстинктивное, признание ничтожности этой при­вычки, осознание отсутствия какой бы то ни было причины для продолжения жизни, понимание бес­смысленности повседневной суеты, бесполезности страдания. (…)

Мы начинаем с атмосферы абсурда. Конечной же целью является постижение вселенной абсурда и той установки сознания, которая высвечивает в мире этот неумолимый лик.

Начало всех великих действий и мыслей ничтожно. Великие деяния часто рождаются на уличном перекрестке или у входа в ресторан. Так и с абсурдом. Родословная абсурдного мира восходит к нищен­скому рождению. Ответ “ни о чем” на вопрос, о чем мы думаем, в некоторых ситуациях есть притворст­во. Это хорошо знакомо влюбленным. Но если ответ искренен, если он передает то состояние души, ко­гда пустота становится красноречивой, когда рвется цепь каждодневных действии и сердце впустую ищет утерянное звено, то здесь как будто проступает первый знак абсурдности.

Бывает, что привычные декорации рушатся. Подъем, трамвай, четыре часа в конторе или на заводе, обед, трамвай, четыре часа работы, ужин, сон; понедельник, вторник, среда, четверг, пятница, суббота, все в том же ритме - вот путь, по которому легко идти день за днем. Но однажды встает вопрос “зачем?”. Все начинается с этой окрашенной недоумением скуки. “Начинается” - вот что важно. Скука является результатом машинальной жизни, но она же приводит в движение сознание. Скука пробуждает его и провоцирует дальнейшее: либо бессознательное возвращение в привычную колею, либо оконча­тельное пробуждение. А за пробуждением рано или поздно идут следствия: либо самоубийство, либо восстановление хода жизни. Скука сама по себе омерзительна, но здесь я должен признать, что она при­носит благо. Ибо все начинается с сознания, и ничто помимо него не имеет значения. Наблюдение не слишком оригинальное, но речь как раз и идет о самоочевидном. (…)

Изо дня в день нас несет время безотрадной жизни, но наступает момент, когда приходится взвали­вать ее груз на собственные плечи. Мы живем будущим: “завтра”, “позже”, “когда у тебя будет положе­ние”, “с возрастом ты поймешь”. Восхитительна эта непоследовательность - ведь в конце концов на­ступает смерть. Приходит день, и человек замечает, что ему тридцать лет. Тем самым он заявляет о сво­ей молодости. Но одновременно он соотносит себя со временем, занимает в нем место, признает, что находится в определенной точке графика. Он принадлежит времени и с ужасом осознает, что время - его злейший враг. Он мечтал о завтрашнем дне, а теперь знает, что от него следовало бы отречься. Этот бунт плоти и есть абсурд. (…)

До встречи с абсурдом обычный человек живет своими целями, заботой о будущем или об оправда­нии (все равно, перед кем или перед чем). Он оценивает шансы, рассчитывает на дальнейшее, на пенсию или на своих сыновей, верит, что в его жизни многое еще наладится. Он действует, по сути, так, словно свободен, даже если фактические обстоятельства опровергают эту свободу. Все это поколеблено абсур­дом. Идея “Я есмь”, мой способ действовать так, словно все исполнено смысла (даже если иногда я го­ворю, что смысла нет), - все это самым головокружительным образом опровергается абсурдностью смерти. Думать о завтрашнем дне, ставить перед собой цель, иметь предпочтения - все это предполага­ет веру в свободу, даже если зачастую слышатся уверения, будто ее не ощущают. Но отныне я знаю, что нет высшей свободы, свободы быть, которая только и могла бы служить основанием истины. Смерть становится единственной реальностью, это конец всем играм. У меня нет свободы продлить бытие, я раб, причем рабство мое не скрашивается ни надеждой на грядущую где-то в вечности революцию, ни даже презрением. Но кто может оставаться рабом, если нет ни революции, ни презрения? Какая свобода в полном смысле слова может быть без вечности?

Но абсурдный человек понимает, что к этому постулату о свободе его привязывали иллюзии, кото­рыми он жил. В известном смысле это ему мешало. Пока он грезил о цели жизни, он сообразовывался с требованиями, предполагаемыми поставленной целью, и был рабом собственной свободы. По сути дела, я не могу действовать иначе, как в роли отца семейства (или инженера, вождя народов, внештатного со­трудника железной дороги), каковым я намерен стать. Я полагаю, что могу выбрать скорее одно, чем другое. Правда, моя вера в это бессознательна. Но этот постулат подкрепляется и верованиями моего окружения, и предрассудками среды (ведь другие так уверены в своей свободе, их оптимизм так зарази­телен!). Как бы мы ни отгораживались от всех моральных и социальных предрассудков, частично мы все же находимся под их влиянием и даже сообразуем свою жизнь с лучшими из них (есть хорошие и дур­ные предрассудки). Таким образом, абсурдный человек приходит к пониманию, что реально он не сво­боден. Пока я надеюсь, пока я проявляю беспокойство о принадлежащих мне истинах или о том, как мне жить и творить, пока, наконец, я упорядочиваю жизнь и признаю тем самым, что у нее есть смысл, я создаю препятствующие моей жизни барьеры, уподобляясь всем тем функционерам ума и сердца, кото­рые внушают мне только отвращение, ибо они, как я теперь хорошо понимаю, всю жизнь принимают всерьез пресловутую человеческую свободу.

Абсурд развеял мои иллюзии: завтрашнего дня нет. И отныне это стало основанием моей свободы. (…)

Боги приговорили Сизифа поднимать огромный камень на вершину горы, откуда эта глыба неиз­менно скатывалась вниз. У них были основания полагать, что нет кары ужасней, чем бесполезный и без­надежный труд.

Если верить Гомеру, Сизиф был мудрейшим и осмотрительнейшим из смертных. Правда, согласно другому источнику, он промышлял разбоем. Я не вижу здесь противоречия. Имеются различные мнения о том, как он стал вечным тружеником ада. Его упрекали прежде всего за легкомысленное отношение к богам. Он разглашал их секреты. Гомер рассказывает также, что Сизиф заковал в кандалы Смерть. Плу­тон не мог вынести зрелища своего опустевшего и затихшего царства. Он послал бога войны, который вызволил Смерть из рук ее победителя.

Говорят также, что, умирая, Сизиф решил испытать любовь жены и приказал ей бросить его тело на площади без погребения. Так Сизиф оказался в аду. Возмутившись столь чуждым человеколюбию по­слушанием, он получил от Плутона разрешение вернуться на землю, дабы наказать жену. Но стоило ему вновь увидеть облик земного мира, ощутить воду, солнце, теплоту камней и море, как у него пропало желание возвращаться в мир теней. Напоминания, предупреждения и гнев богов были напрасны. Мно­гие годы он продолжал жить на берегу залива, где шумело море и улыбалась земля. Потребовалось вмешательство богов. Явился Меркурий, схватил Сизифа за шиворот и силком утащил в ад, где его уже поджидал камень.

Уже из этого понятно, что Сизиф - абсурдный герой. Таков он и в своих страстях, и в страданиях. Его презрение к богам, ненависть к смерти и желание жить стоили ему несказанных мучений - он вы­нужден бесцельно напрягать силы. Такова цена земных страстей. Нам неизвестны подробности пребы­вания Сизифа в преисподней. Мифы созданы для того, чтобы привлекать наше воображение. Мы можем представить только напряженное тело, силящееся поднять огромный камень, покатить его, взобраться с ним по склону; видим сведенное судорогой лицо, прижатую к камню щеку, плечо, удерживающее по­крытую глиной тяжесть, оступающуюся ногу, вновь и вновь поднимающие камень руки с измазанными землей ладонями. В результате долгих и размеренных усилий, в пространстве без неба, во времени без начала и конца, цель достигнута, Сизиф смотрит, как в считанные мгновения камень скатывается к под­ножию горы, откуда его опять придется поднимать к вершине. Он спускается вниз.

Сизиф интересует меня во время этой паузы. Его изможденное лицо едва отличимо от камня! Я ви­жу этого человека, спускающегося тяжелым, но ровным шагом к страданиям, которым нет конца. В это время вместе с дыханием к нему возвращается сознание, неотвратимое, как его бедствия. И в каждое мгновение, спускаясь с вершины в логово богов, он выше своей судьбы. Он тверже своего камня.

Этот миф трагичен, поскольку его герой наделен сознанием. О какой каре могла бы идти речь, если бы на каждом шагу его поддерживала надежда на успех? Сегодняшний рабочий живет так всю свою жизнь, и его судьба не менее трагична. Но сам он трагичен лишь в те редкие мгновения, когда к нему возвращается сознание. Сизиф, пролетарий богов, бессильный и бунтующий, знает о бесконечности сво­его печального удела: о нем он думает во время спуска. Ясность видения, которая должна быть его му­кой, обращается в его победу. Нет судьбы, которую не превозмогло бы презрение. (…)

В этом вся тихая радость Сизифа. Ему принадлежит его судьба. Камень - его достояние. Точно так же абсурдный человек, глядя на свои муки, заставляет умолкнуть идолов. В неожиданно притихшей вселенной слышен шепот тысяч тонких восхитительных голосов, поднимающихся от земли. Это бессоз­нательный, тайный зов всех образов мира - такова изнанка и такова цена победы. Солнца нет без тени, и необходимо познать ночь. Абсурдный человек говорит “да” - и его усилиям более нет конца. Если и есть личная судьба, то это отнюдь не предопределение свыше, либо, в крайнем случае, предопределение сводится к тому, как о нем судит сам человек: оно фатально и достойно презрения. В остальном он соз­нает себя властелином своих дней. В неуловимое мгновение, когда человек оборачивается и бросает взгляд на прожитую жизнь. Сизиф, вернувшись к камню, созерцает бессвязную последовательность действий, ставшую его судьбой. Она была сотворена им самим, соединена в одно целое его памятью и скреплена смертью. Убежденный в человеческом происхождении всего человеческого, желающий ви­деть и знающий, что ночи не будет конца, слепец продолжает путь. И вновь скатывается камень.

Я оставляю Сизифа у подножия его горы! Ноша всегда найдется. Но Сизиф учит высшей верности, которая отвергает богов и двигает камни. Он тоже считает, что все хорошо. Эта вселенная, отныне ли­шенная властелина, не кажется ему ни бесплодной, ни ничтожной. Каждая крупица камня, каждый от­блеск руды на полночной горе составляет для него целый мир. Одной борьбы за вершину достаточно, чтобы заполнить сердце человека. Сизифа следует представлять себе счастливым.

Камю А. Миф о Сизифе: Эссе об абсурде // Сумерки богов. М.: Политиздат, 1988.

Семинар 3.

ТЕКСТЫ ДЛЯ ЧТЕНИЯ

ФОРМИРОВАНИЕ ОНТОЛОГИИ

 

1. Понятия бытия и небытия. Проблема соотношения бытия и небытия в восточной и греческой философии.

2. Космоцентризм ранней греческой философии. Понятие субстанции и основные варианты его трактовки.

 

Список литературы

 

1. Философия: Справочник студента / Г. Г. Кириленко, В. Е. Шевцов. М., 1999. С. 37 - 44, 49 - 52, 56 - 58.

2. Философия / Под ред. В. Д. Губина, Т. Ю. Сидориной, В. П. Филатова. М., 1997. С. 35 - 53.

3. Введение в философию / Под ред. И. Т. Фролова. М., 1990. Ч. 1. С. 93 - 98.

4. Философский энциклопедический словарь / Под ред. С. С. Аверинцева, Э. А. Араб оглы, Л. Ф. Ильичева и др. М., 1989. С. 24, 25, 38 - 41, 117, 118, 157, 481, 682.

5. История философии в кратком изложении / Сост. П. Вошагликова, В. Соучек, П. Ваврушек и др. М., 1991. С. 70 - 122, 136 - 138, 148 -155.

6. Философия: Под ред. В. Н. Лавриненко, В. П. Ратникова. М., 1998. С. 60 - 66, 69 - 71, 73 - 76.

 

ТЕКСТЫ ДЛЯ ЧТЕНИЯ

 

«Даодэцзин» о бытии и небытии

 

ДАО постижимое - не подлинное ДАО

Имя произносимое - не подлинное имя

Безымянное - начало Неба и Земли

Именуемое - всех вещей

Свободный от страстей

видит дивную тайну ДАО

Подверженный страстям - только его проявления

То и другое одного корня, но зовутся по-разному

То и другое - глубочайшие

Путь от одного глубочайшего к другому -

Неисповедим

(…)

Когда узнали, что красивое красиво

Появилось безобразное

Когда узнали, что доброе хорошо

Появилось зло

Поэтому бытие и небытие порождают друг друга

Трудное и легкое создают друг друга

Длинное и короткое сравниваются

Высокое и низкое соотносятся

Звуки образуют мелодию

Начало и конец чередуются

Потому-то мудрый свершает в бездействии

Учит безмолвно

вызывает перемены безучастно

Творит бескорыстно, начинает без усилий

Завершая, не гордится

Не гордится, и его не избегают

(…)

Тридцать спиц входят в одну ступицу

Но не будь она пуста посредине

не было бы колеса

Кувшин лепят из глины

Но не будь он пуст внутри - на что был бы пригоден?

В доме делают окна, двери и стены

Но не будь пустоты между ними - где тогда жить?

Во всем главное - внутренняя пустота

(…)

Смотрю на него и не вижу и зову незримым

Внимаю и не различаю и зову неслышным

Хватаю и не могу удержать и зову неуловимым

Не стремись узнать, откуда оно - оно едино,

Сверху оно не в свете и внизу не во тьме

Оно бесконечно и безымянно

Оно вечно возвращается в небытие

Его называют формой без формы

образом без сущности

Его зовут неясным и туманным

Стою перед ним и не вижу лица его

Иду за ним и не вижу спины его

На путях древнего ДАО познаешь изначальное

Овладеешь сущим

ДАО называют законом всего

(…)

ДЭ, великая чистота, полна ДАО

ДАО бестелесно

ДАО туманно и неопределенно -

В его туманной неопределенности таятся образы

Туманно и неопределенно -

В туманной неопределенности скрыто все множество вещей

Глубоко и темно -

В глубокой тьме роятся тончайшие частицы

Тончайшие частицы - сама достоверная действительность

Издревле по сию пору имя его незабвенно

Только на его путях познаем изначальное

Где найти начало вещей?

Только в нем

 

Превращение противоположностей -

проявление ДАО

Слабость - признак ДАО

Все в мире рождается в Бытии

Бытие рождается в Небытии

Лао Цзы. Даодэцзин. Дубна: Свента, 1994.

Парменид о небытии

 

Ибо то, чего нет, нельзя ни познать (не удается),

Ни изъяснить...

Ибо мыслить - то же, что быть...

Можно лишь говорить и мыслить, что есть; бытие ведь

Есть, а что не есть; прошу тебя это обдумать.

 

То же самое - мысль и то, о чем мысль возникает,

Ибо без бытия, о котором ее изрекают,

Мысли тебе не найти. Ибо нет и не будет другого

Сверх бытия ничего: судьба его приковала

Быть целокупным, неподвижным. Поэтому именем будет

Все, что приняли люди, за истину то полагая...

Парменид. О природе // Фрагменты ранних греческих философов. М., 1989. Ч. 1. С. 296, 297.

 

Платон о материи и идеях

 

Поэтому и всеприемлющая материя, чтобы полностью вместить виды, должна быть субстратом, совершенно их лишенным, не имеющим - ради восприятия видов - ни качества, ни вида. Как таковая, она не может быть ни телом, ни бестелесным, но - телом в возможности, в том смысле, в каком медь называется статуей в возможности, раз с принятием вида она будет статуей.

Идея у бога есть его мышленье, для нас она - первое умопостигаемое, в материи - мера, для чувственного космоса - образец, в себе - сущность. Вообще все возникающее по замыслу должно возникать в соответствии с чем-либо: до него (как в случае возникновения чего одного от другого, например от меня - моего отражения) должен существовать образец. И хотя не для всего есть внешний образец, любой ремесленник всегда придерживается образца в себе самом, а его форму воспроизводит в материи.

 

В существовании идей можно убедиться и так. Ум ли, бог или вообще нечто мыслящее, - оно должно иметь мысли, причем мысли вечные и неизменные; а раз так - существуют идеи. В самом деле, раз материя по своему собственному смыслу лишена меры, она должна столкнуться с чем-то иным, лучшим, нематериальным, с мерами; но первое - верно; следовательно, верно и второе. А раз так, значит, идеи суть некие бестелесные меры. Кроме того, если этот космос таков не самопроизвольно, т. е. если он возник не только “из чего”, но и “из кого”, более того - “в уподобление чему”, значит, то, в употребление чему он возник, если иное, нежели идея? Итак, идеи должны существовать.

 

Если бог - тело, значит, он материальный, т. е. он вода, или земля, или воздух, или что-нибудь в таком роде. Но все такое не первоначально. Кроме того, если он будет материален, он окажется после материи. Поскольку это нелепо, нужно признать, что он бестелесен. Будь он телом, он был бы подвержен уничтожению, возникновению и переменам; но все это нелепо по отношению к нему.

Платон. Альбин // Платон. Диалоги. М., 1986. С. 450.

 

Семинар 5.

 

СРЕДНЕВЕКОВАЯ ОНТОЛОГИЯ

 

1. Теоцентризм средневековой онтологии. Концепция отношения Бога и мира.

2. Связь средневековой онтологии с античной. Проблема универсалий.

 

Список литературы

 

1. Философия: Справочник студента / Г. Г. Кириленко, В. Е. Шевцов. М., 1999. С. 65 - 81, 84 - 90.

2. Философия / Под ред. В. Д. Губина, Т. Ю. Сидориной, В. П. Филатова. М., 1997. С. 54 - 63, 68 - 71.

3. Введение в философию / Под ред. И. Т. Фролова. М., 1990. Ч. 1. С. 115 - 124.

4. Философский энциклопедический словарь / Под ред. С. С. Аверинцева, Э. А. Араб оглы, Л. Ф. Ильичева и др. М., 1989. С. 282, 364, 365, 647.

5. Чанышев А. Н. Курс лекций по древней и средневековой философии. М., 1991. С. 486 - 507.

6. Философия / Под ред. В. Н. Лавриненко, В. П. Ратникова. М., 1998. С. 84 - 86, 89 - 94.

7. Спиркин А. Г. Философия. М., 1999. С. 93 - 104.

8. История философии в кратком изложении / П. Вошагликова, В. Соучек, П. Ваврушек и др. М., 1991. С. 231 - 238, 260 - 267.

 

ТЕКСТЫ ДЛЯ ЧТЕНИЯ

 

НАУЧНАЯ КАРТИНА МИРА

 

1. Научная революция ХVII в. Отношение философии и естествознания. Новый образ природы. Понятия субстанции, материи, атрибутов. Механистическая картина мира.

2. Научная революция ХХ в. Изменение представлений о материи, пространстве, времени, движении и развитии. Проблема классификации материальных объектов. Альтернативные варианты построения онтологии.

 

Список литературы

 

1. Философия: Справочник студента / Г. Г. Кириленко, В. Е. Шевцов. М., 1999. С. 112 - 116, 120 - 123, 221 - 234.

2. Философия / Под ред. В. Д. Губина, Т. Ю. Сидориной, В. П. Филатова. М., 1997. С. 80 - 82, 133 - 137, 139 - 141, 144 - 152.

3. Философский энциклопедический словарь / Под ред. С. С. Аверинцева, Э. А. Араб оглы, Л. Ф. Ильичева и др. М., 1989. С. 127, 128, 152 - 154, 299, 300, 323.

4. История философии в кратком изложении / П. Вошагликова, В. Соучек, П. Ваврушек и др. М., 1994. С. 348, 349, 448 - 454.

5. Соколов В. В. Европейская философия XV - XVII веков. М., 1984. С. 224 - 226, 264 - 266, 287 - 293, 380 - 392.

6. Введение в философию / Под ред. И. Т. Фролова. М., 1990. Ч. 2. С. 55 - 65, 66 - 77, 77 - 94.

7. Философия / Под ред. В. Н. Лавриненко, В. П. Ратникова. М., 1998. С.120 - 125, 274 - 284.

8. Спиркин А. Г. Философия. М., 1999. С. 116, 117, 119 - 121, 123 - 125, 127, 128, 249 - 252, 261 - 285.

 

ТЕКСТЫ ДЛЯ ЧТЕНИЯ

 

МЕТОДИЧЕСКИЕ УКАЗАНИЯ ДЛЯ ПОДГОТОВКИ К СЕМИНАРАМ

 

РАЗДЕЛ 1

 

ПРЕДМЕТ ФИЛОСОФИИ И ФОРМЫ ЕЕ СУЩЕСТВОВАНИЯ

 

Результатом изучения данного раздела должно быть сложившееся представление о назначении философии, о круге философских проблем, о границе между философскими и нефилософскими проблемами и рассуждениями. Следует обратить внимание на две тенденции, сосуществующие в предметном самоопределении философии. С одной стороны, философия имеет четко определенный предмет исследований, ее нельзя трактовать расплывчато как «науку обо всем»: она имеет свои задачи, свои функции в познании и культуре в целом. С другой стороны, многие выдающиеся философы по-своему расставляют смысловые акценты, определяя, что в философии главное, а философия существует в различных формах: направления, школы, тематические разделы, теоретические концепции и художественно-метафорические тексты. Задача, следовательно, заключается в том, чтобы увидеть за разнообразием форм философии и философствования инвариант, определяющий сущность философии.

При подготовке к семинару 1 выделите в материалах лекции и в учебной литературе различные формулировки, определяющие философию. Отметьте, в чем они расходятся, и попробуйте ответить на вопрос: что их объединяет, какая идея присутствует во всех определениях без исключения?

Прочтите фрагмент статьи Ж. Маритена (французского философа ХХ в.). Какие признаки Маритен считает существенными для философии? Что означает внеутилитарность как характеристика философии? В чем состоит общественная потребность в философии?

И Ж. Маритен, и Н. А. Бердяев говорят о враждебности диктаторов к философии. Как вы думаете, почему? Как это связано с сущностью и предназначением философии?

Н. А. Бердяев рассматривает отношения между философией, религией и наукой (имеются в виду науки о природе, естествознание). Какие признаки определяют их разграничение? В чем специфика философского познания? Свяжите характеристику специфики философии у Бердяева с понятием «мировоззрение». Какие функции выполняет философия как мировоззрение? Может ли быть мировоззрение без философии? Выпишите из философского энциклопедического словаря точное определение понятия «мировоззрение» (можно использовать разные издания словаря).

Понимание специфики философии как способа понимания мира расширяет семинар 2, где философия сравнивается с мифологией – исторически первой, предшествующей философии попыткой построить целостную картину реальности. Выделите темы, проблемы, которые поставила мифология и продолжает рассматривать философия. А в чем принципиальное различие этих двух способов понимания мира? Разберитесь, в чем сущность следующих характеристик мифологического мышления: антропоморфизм, ассоциативность, генетизм, функциональность, бинарность. Сохраняются ли какие-либо из названных характеристик при переходе от мифологии к философии?

Ознакомьтесь с фрагментами философского эссе А. Камю «Миф о Сизифе: Эссе об абсурде». Вспомните сюжет классического мифа о Сизифе и значение выражения «сизифов труд». В чем смысл сравнения судьбы Сизифа и жизни современного человека? Сделайте вывод: чем отличается философская интерпретация от классического мифа?

Базовым для семинара 3 будет сложившееся понимание специфики философии; здесь оно позволит проследить присутствие философии на различных уровнях осмысления реальности. Кроме философии в собственном смысле – специализированного, профессионального знания – существуют неспециализированные формы философствования в рамках обыденного и художественного мышления. Типичным выражением обыденной философии является афоризм, художественной философии – произведение, в котором есть некоторая общая идея ценностного характера.

Подумайте, какое известное вам литературное произведение можно отнести к художественной философии, сформулируйте его обобщающую идею. Выберите из предложенных сборников афоризмы, которые вас заинтересуют.

Не любой афоризм является философским: в философском афоризме (в соответствии с общим определением философии) должно устанавливаться обобщенное ценностное отношение человека к реальности и должен присутствовать выход за пределы привычного, известного, тривиального. Подумайте, какие из выбранных афоризмов действительно являются философскими, и постарайтесь это обосновать.

 

Семинар 1