Сталинская диалектика классовой борьбы

В классовой борьбе Сталин — самый последовательный ученик Ленина, равный ему в диалектической логике этой борьбы.

Вспоминается злобное ёрничество ниспровергателей Сталина в годы горбачёвской перестройки. Оно было запредельным в отношении сталинского утверждения, что по мере укрепления социализма в СССР классовая борьба будет обостряться. «Как же так,— язвительно вопрошали тогда самозваные интеллектуалы,— эксплуататорских классов нет, а классовая борьба не только есть, но ещё и обостряется?» Это-де, заявляли они, потребовалось Сталину, чтобы обосновать и оправдать свою политику репрессий.

Да, в СССР с ликвидацией кулачества исчезли эксплуататорские классы. Но остались люди, и в немалом числе, несшие в себе опыт прошлой жизни, буржуазную и мелкобуржуазную психологию и мораль. Они не бездействовали. Они как только могли сопротивлялись коммунистической (коллективистской) психологии и морали. Не имея возможности открыто выступать против социализма, они стремились приспособиться к нему и приспособить его к себе на мещански-обывательский лад. Прежде всего — подточить, размыть его духовные, нравственные основы. Такие люди были не только среди рабочего класса, крестьянства, интеллигенции, но и в правящей ВКП(б), затем, как оказалось, и в КПСС. Коммунистической терминологией прикрывали они «ценности» близкого им буржуазного и мелкобуржуазного образа жизни, боролись за выживание в условиях социализма что было сил. Их изощренная, внешне незримая борьба не могла быть иной, как только классовой. Чем большими были успехи социализма, тем сильнее эти люди сопротивлялись ему.

Об этом хорошо знали на буржуазном Западе. Знали, что мораль и психология людей меняются намного позже, чем их классовое положение. Запад не смог смириться с существованием СССР, тем более, когда он при Сталине достиг зенита своего могущества. Многие годы там, на империалистическом Западе, разрабатывалась профессионально продуманная система воздействия на людей с атавистическим мировоззрением, на их жажду приобретательства, на их тщеславие и мещанский карьеризм. Используя их политическое и идеологическое лицемерие, националистические предрассудки, Запад выстроил и наладил систему психологической и информационной войны против СССР. То была новая форма классовой борьбы капитализма с реальным социализмом.

Сталин-созидатель не считал частнособственническую психологию непобедимой, «вечным грехом» человека. Новый коллективистский уклад жизни; освобожденный от эксплуатации труд, переставший быть подневольным и становящийся творческим (вспомним стахановское движение); зависимость результатов труда отдельно взятой личности от результатов труда общего (трудового коллектива, всей страны), новое отношение к человеку труда как к созидателю и творцу — всё это в динамичные годы первых пятилеток разрушало в сознании людей частнособственнические начала и утверждало коллективизм. С преображением общественной жизни шло преображение человека. Результаты социалистического преображения нашли своё отражение в новой Конституции СССР 1936 года. Сталин — инициатор её разработки, инициатор распространения права избирать и быть избранным во все органы Советской власти на всех граждан СССР, включая бывших белогвардейцев и кулаков. До этого, по Конституции СССР 1924 года, последние считались «лишенцами» — были лишены права голоса как нетрудовые и эксплуататорские элементы. Сталин предложил пересмотреть закон о «лишенцах», и Чрезвычайный VIII съезд Советов СССР с принятием новой Конституции утвердил сталинское предложение.

Это было ударом по «левым» в партии, полагавшим, что классовые счеты с «бывшими» еще не сведены до конца. И вдруг такое — Конституция СССР закрепляет: нет больше «бывших». Сталин тем самым скреплял советское общество в преддверии войны, ведя в то же время беспощадную классовую, идеологическую и политическую борьбу в партии против «левых» (троцкистов) и правых уклонистов. Последние, находясь в идейном плену западно-европейской социал-демократии, были готовы пойти на классовый мир с кулачеством (ещё раз напомним бухаринский тезис о «мирном врастании» кулака в социализм). Если бы линия Троцкого или Бухарина победила в правящей ВКП(б), новая гражданская война в России оказалась бы неизбежной. Это Сталин сознавал, как никто другой в партии, и потому был безжалостно непримирим в борьбе с двумя опасными крайностями, не остановился перед необходимостью репрессий, когда лидеры «левой» и правой оппозиции встали на путь подпольной деятельности и в конечном итоге — государственной измены. Увы, невинных жертв в ходе репрессий не удалось избежать, на что Сталин первым обратил внимание партии в 1937 году. В 1938—1940 годах многие из репрессированных по наговору были реабилитированы.

Процесс индустриализации и коллективизации при всех его издержках, бывало и жестоких (вредительство в промышленности, левацкие загибы в колхозном строительстве), шёл неумолимо. Сближались классовые интересы рабочих и крестьян, укреплялся их союз, формировалась трудовая интеллигенция. Всё это объективно вело к моральному и политическому единству советского общества. И залогом этого единства стала победа в партии сталинского курса на построение социализма в отдельно взятой стране, чему яростно препятствовала «левая» и правая оппозиция. Победил политический реализм Сталина. СССР вступил в войну без «пятой колонны».

Но Сталин-диалектик прекрасно понимал: исчезновение эксплуататорских классов в СССР автоматически не влечёт за собой исчезновение старого опыта жизни, тем более в капиталистическом окружении; не дает гарантий, что не произойдёт реставрация буржуазных и мелкобуржуазных ценностей в общественном сознании. Никак не случайно его обращение к ленинскому предупреждению, из которого, собственно, и вывел Сталин свой постулат об обострении классовой борьбы при социализме. «Уничтожение классов,— говорил Ленин,— дело долгой, трудной, упорной классовой борьбы, которая после свержения власти капитала… не исчезает (как воображают пошляки старого социализма и старой социал-демократии), а только меняет свои формы, становясь во многих отношениях еще ожесточеннее».

Сталин напомнил партии это предупреждение в апреле 1929 года на Пленуме ЦК ВКП(б). С каждым новым успехом социалистического строительства он не уставал повторять: не успокаиваться на достигнутом, не терять классового чутья, классовой бдительности. Он всегда был суровым и дальновидным реалистом. Сталинский гений реализма оказался затушеван хрущёвской кампанией борьбы с «культом личности». Увы, не нашёл он достойной оценки и во времена Брежнева. КПСС успокоилась, утратила бдительность и не ощутила, как в её чреве возродился вирус её уничтожения — новая форма классовой борьбы против советского социализма. Ныне она всем известна под названием «перестройка». Увы, горбачёвская перестройка подтвердила верность сталинского предупреждения об усилении классовой борьбы в условиях победившего социализма.

Капиталистический мир никогда не смирится с победой социалистического строя в той или иной стране, тем более в таких больших, как Россия или Китай. Он, этот мир, всегда будет искать и создавать в таких странах «пятую колонну». Последняя возникает и идёт на контрреволюцию при расслабленности, небдительности социалистических сил. В правящей коммунистической партии «пятая колонна» выражает себя в правом и «левом» уклонах. Вспомним, что Горбачёв начинал свою перестройку с левой фразы («Революция продолжается!»), а завершил ее правой («Больше демократии — больше социализма!»). Слева направо — таков путь предательства коммунистических идеалов, о чем коммунистам России — КПРФ никогда нельзя забывать.

Сталин в беспощадной борьбе с «левым» и правым уклонами раскрыл диалектику предательства, чем вызвал ненависть к себе всех предателей России. Они ненавидят его люто потому, что он обнажил нерасторжимость предательства социалистических интересов трудящихся с предательством национальных интересов страны. Не потому ли российские «демократические» СМИ, так ратующие за гласность, не публикуют материалы открытых судебных процессов в Москве 1937 года? Сталинская правда, как кошмар, преследует предавших КПСС и Советский Союз. Классовая непреклонность Сталина явилась гарантией удовлетворения коренных интересов трудящихся и обеспечения национальной безопасности их социалистического Отечества.

 

10. Фридрих Ницше явился основателем и созидателем целой философской — философии жизни. Представителей ее достаточно много, среди них Вильгельм Дильтей, Анри Бергсон и Освальд Шпенглер.

Философия жизни – это не учение о жизни, но определённый способ философствования, который стремится понять жизнь из неё самой, а не из каких-то абстрактных метафизических начал. Философствование должно быть подлинным и непосредственным выражением жизни в её ценности и целостности. Это новое философствование исходит из того, что невозможно, да и не нужно никакое построение системы философии, исходящее из чистого разума, самодостоверного и самодостаточного чистого мышления, всеобщих принципов и т. д. Философия Ницше, скажем, принципиально антисистематична, имеет преимущественно афористически-литературную, символическую форму.

В этом контексте возникает и вопрос о месте мышления и его наиболее полного воплощения – науки – в более широкой реальности жизни. Главная проблема философии жизни и состоит в этом вопросе – об отношении мышления (разума) и жизни. Она исходит из того, что мышление, духовная жизнь – лишь одно из проявлений жизни, поэтому мышление обусловливается и определяется жизнью, а не жизнь – мышлением. Разум и наука не могут подчинить себе жизнь, т. е. сделать её разумной. Полное подчинение разуму и науке убивает жизнь, делает человека бездушной машиной.

Идеи, которые высказывались Ницше, хотя и были высказаны в достаточно экстравагантной форме, но они действительно показали суть многих и многих проблем, которые наполняют философию. Главное — это проблема теории познания. Ницше указал на ограниченность этой теории: по его словам, познание есть лишь просто приспособление к действительности, есть некая форма воли к власти.

Таким образом, Ницше показал, еще раз как бы доведя до абсурда идею, что субъект и объект в познании разделены. Философия всегда пыталась преодолеть эту трудность: понять, как субъект может познать объект, как человеческий ум может проникнуть в нечто чуждое ему — в материю или мир духовный, мир идеальный, мир божественный — любой мир, но не совпадающий с его, человеческим миром.

Это приводило или к полному скептицизму — учению, указывающему на невозможность того, чтобы сознание проникло в чуждую ему среду, или как крайний другой выход — к солипсизму, к выводу о том, что существует лишь познающий субъект. Все остальное есть лишь явление его собственного сознания или его чувств. Солипсизм, конечно, в последовательной форме не встречается в философии, философы боялись его, как чумы.

Ницше предложил определенный вид решения проблемы, введя понятие жизни. За это понятие и ухватились последующие философы. Недостатки всех гносеологических концепций виделись им в том, что здесь, оказывается, противопоставляется мыслящий субъект и немыслящая среда; немыслящая материя или сверхмыслящий абсолют — и то и другое противостоят человеку.

Пропасть остается. А Ницше предлагает совершенно другой подход, вводя понятие жизни, — именно жизнь является тем началом, из которого все происходит. Именно из жизни возникает и материя, и живые организмы, и сознание, и всё на свете. И эта жизнь не исчезает в некотором абсолюте: она остается, она присуща нам, и мы как живые организмы сами ее ощущаем.

Поэтому возникает предположение, что возможно преодоление дуализма субъекта и объекта путем введения понятия жизни. Все присуще жизни, и я сам есть жизнь. Сознание есть лишь определенный феномен жизни, определенный этап развития ее, причем не самый лучший, как говорит Ницше, потому что сознание не может познать мир, оно как бы отрывается от мира, недаром (по словам того же Ницше) человек есть болезнь на теле земли. Как болезнь в организме человека противопоставляет себя организму и отторгается им, так и человек противопоставляет себя всей природе, он чуждое ей явление, и сознание, разум человека оказывается чуждым этому миру.

Поэтому понятие жизни становится центральным в последующих философских системах. Понятие жизни и понятие переживания — переживания этой жизни. Именно поэтому последующее философское направление и получило название философии жизни, и именно во введении этого понятия они видели заслугу Ницше. Но философия жизни в том виде, в каком она была высказана Ницше, была шокирующей, экстравагантной, ненаучной, поэтому она не могла служить основой и опорой истинной философии.

Фридрих Ницшенаверх

Фридрих Ницше по праву является одним из наиболее знаменитых философов современности. Этот философ, как ни один другой, воздействовал не только на философию, но и на культуру — на литературу, искусство, и вообще на всю жизнь людей, способствуя политическим катаклизмам XX в. Хотя сам Ницше — личность весьма парадоксальная, и напрямую связывать его с теми явлениями, которые произошли в Германии, достаточно сложно. Ницше не считал себя философом.

Он стремился показать, что философия — вообще ошибочное учение, что философия пришла к концу и сам Ницше является именно тем человеком, который провозгласил конец философии, конец метафизики, конец религии, конец вообще любого учения о каких-либо ценностях. Ницше считал себя глашатаем нигилизма, радикального нигилизма, переоценки всех ценностей, а вся история, по его мнению, представляет собою сплошной декаданс. Именно эти основные термины философии Ницше: декаданс, нигилизм, переоценка ценностей — с его легкой руки вошли затем в культуру XIX и XX вв.

Ницше сам себя чувствовал человеком, который пришел в мир для того, чтобы провозгласить истину о конце метафизики, о смерти Бога, о том, что настал черед переоценки всех ценностей и что следующее время будет временем сверхчеловека. Себя Ницше сверхчеловеком не считал, и даже не считал себя человеком счастливым. Но он считал себя гением, который волей судьбы послан в этот мир, чтобы показать неумолимую истину. Эта истина не делает его счастливым, наоборот, делает его несчастным, и в этом смысле ницшеанство — это непонятость миром, оторванность от мира, оторванность от толпы и презрительное отношение к толпе, которая ничего этого не понимает.

Будущее одной иллюзии

Будущее одной иллюзии (нем. Die Zukunft einer Illusion) — одна из поздних работ Зигмунда Фрейда, опубликованная им в 1927 году. Работа посвящена причинам происхождения и особенностям религиозных верований с точки зрения психоанализа^[1].

Работа была впервые опубликована в «Международном психоаналитическом журнале» (нем. Internationaler Psychoanalytischer Verlag) в 1927 году. В 1930 году она была впервые переведена на русский язык под названием «Будущность одной иллюзии»^[2] основателем Русского психоаналитического общества^[3] Иваном Ермаковым. После 1930 года, когда в Советской России начались гонения на психоанализ, работа в СССР официально не издавалась до перестройки^[4]. Уже тогда она была повторно переведена на русский язык Владимиром Бибихиным^[5].

Работа выдержала множество переизданий и переводилась на большое количество языков.