Ты залётный. Никогда здесь не появляйся.

 

Похоже, сами менты боялись бандитов больше, чем я. А может, и работали с ними в доле, «крышуя» «своих» мажоров. После этой истории в Горный институт пришло письмо о том, что я занимался фарцовкой, и меня уже второй раз захотели отчислить. Непонятно, как потом выдали разрешение на выезд в Польшу после такого послужного списка, наверное, единая информационная система отсутствовала.

В Репино я больше не ездил, зато в июле приобрёл бесценный опыт работы в советской торговле. Директор овощного магазина на углу Гаванской улицы и Малого проспекта Николай Николаевич взял меня торговать в ларьке овощами и фруктами. Этот ларёк до сих пор стоит – рядом с молочным магазином.

Там был свой, специфический бизнес. Взвесишь килограмм помидоров, и перед тем, как высыпать в пакет, незаметно скидываешь одну штуку под прилавок. Особенно выгодно скидывать тяжёлые и дорогие бананы. А не воровать там нельзя. Например, привозят товар, говорят: «Принимай 100 килограммов помидор». Ты взвешиваешь, но там только 90 килограммов, говоришь, что не хватает, а тебе задают единственный вопрос: «Ты хочешь здесь работать?» В общем, жульничать приходилось в любом случае – ещё одна изнанка социалистической системы. До сих пор, когда хожу на рынок, очень внимательно слежу за пальцами продавцов.

В августе на «заработанные» деньги мы с Риной поехали на юг. Поскольку в детстве меня возили только в Евпаторию, я с удовольствием повёз в этот крымский городок свою возлюбленную. Все воспоминания об этой поездке затмил секс на пляже. Ничего удивительного? В общем, да, только мы занимались сексом днём при скоплении народа. Накрылись подстилкой и думали, что никто ничего не поймет. Оказалось, мы ошибались.

Рина Восман, жена Олега Тинькова:

Олег – парень сибирский, своеобразный, характерный – жизнь-то жёсткая в Сибири. А я помягче, по-интеллигентнее (смеётся).

Он отличался от других всегда, с того момента, как мы познакомились. Был не такой, как все. Я приехала в Питер, мне было 20 лет – девчонка молодая, симпатичная – и у меня было очень много знакомых. Но как только появился Тиньков, жизнь перевернулась. И вот так 20 лет пролетели. Олег говорит, что, мол, я была из богатой семьи, поэтому у меня водились деньги. Но на самом деле я немножко экономила. Он же гулял на все. Если у Тинькова стипендия, то все гуляют. Все девки, какие есть в общежитии, у него в комнате сидят. Девчонок любил (смеётся). Всякие там были: Машки, Светки, Ленки. На всю стипендию покупал шампанское, а потом месяц голодал, картошку жареную ел. Но он такой всегда – широкой души человек. Как только в его общежитии стала появляться я, девчонки исчезли. Добиться этого мне не составило никакого труда. Потихоньку я к нему переехала. В общежитии жили мы бедно. Есть было нечего. Убегали из института с третьей пары и часа три стояли в очереди за «синими птицами» в магазине. Так мы называли советских кур из-за их специфического оттенка. Жареная картошка и трехлитровая банка томатного сока – это по тем временам был супер-ужин.

По возвращении из Евпатории я с удвоенной силой стал заниматься торговлей. Теперь уже летал в Сибирь и привозил оттуда видеомагнитофоны, телевизоры, холодильники, которые получали из Японии в обмен на уголь шахтёры. Поскольку шахтёрам это всё доставалось по так называемой ГОСУДАРСТВЕННОЙ цене, они рады были продать технику по цене РЫНОЧНОЙ. В чём смысл покупать по рыночной цене? Да в том, что в Ленинграде рыночная цена была вдвое или втрое выше, чем в Сибири.

Тогда же коммерсанты из Москвы и Ленинграда стали сметать в магазинах бензопилы и другие электрические приборы и возить их в восточноевропейские страны. В Кемеровской области – в городках и деревнях – эти приборы ещё продавались. Там я их и скупал с прицелом на продажу в Польше.

Глава 11

Здравствуй, Европа!

У Рины родители жили в Эстонии, а бабушка и дедушка по маме – в польском Щецине. Поэтому ей легче было выехать в Польшу, а мне пришлось получать одобрение разных инстанций, профкома и комсомола и т. д. Польша ещё входила в социалистический лагерь, поэтому в первый наш приезд осенью 1989 года мы даже заграничный паспорт не оформляли – достаточно было советского.

Мы приехали к варшавским родственникам Рины и сразу пошли на рынок Всходний. Восточный, – в переводе на русский. Там познакомились с поляком Юлиушем. Он рассказал, какие товары пользуются спросом, и мы начали возить их из СССР.

В Польше втрое дороже продавалось всё, что втыкается в розетку. Мы покупали телевизоры «Радуга» в магазине объединения Козицкого на Малом проспекте Васильевского острова, я их грузил в поезд, сходил в Варшаве, продавал по 200 долларов и возвращался. Точно так телевизоры возила и Рина: я загружал их в Ленинграде, а в Варшаве встречал Юлиуш.

В 1990 году мы усложнили схему. Всё лето Рина жила и торговала в Варшаве, а я мотался туда-сюда. Я летел в Сибирь, скупал в разных сельпо бензопилы «Тайга» по 200 рублей, вёз в аэропорт Кемерово, платил за перевес и летел в Ленинград. С вокзала вёз пилы на Гаванскую улицу, где мы арендовали комнату в коммунальной квартире. На следующий день – на вокзал, сутки в поезде – и я в Варшаве. Логистика отнимала массу времени, но дело стоило свеч: поляки за бензопилу платили 200 долларов; на эти деньги в России можно было взять ещё шесть-семь штук.

В Польше и Германии я оттачивал своё торговое мастерство

 

По субботам и воскресеньям мы торговали на варшавском стадионе. Я шёл против людского потока и кричал «псшедам дёшево», то есть «продам дёшево». И просил 200 долларов, тогда как мои знакомые не могли получить и 180. Это был один из первых моих уроков маркетинга: для высоких продаж не обязательны низкие цены, если есть хорошая реклама.

Бывало, я прилетал в Новосибирск, брал такси и мотался по сельпо, райпотребокооперациям, скупая всё электрическое. В городах уже всё раскупили спекулянты, а в деревнях электрика ещё лежала. Иногда на пять минут заскакивал к маме в Ленинск-Кузнецкий, чем сильно её удивлял, – она-то думала, что я в Ленинграде, на лекции.

* * *

Как-то Юлиуш рассказал нам о бизнесе, которым занимались поляки. Они возили сигареты в Берлин. Пачка там стоила одну немецкую марку – вдвое дороже, чем в Польше. С моим советским паспортом можно было въезжать в Польшу, но не в Германию. Но я рискнул ехать с ним. Я просто протянул паспорт немецкому пограничнику, он не стал разбираться и просто поставил красный штамп.

Немцы знали, что поляки торгуют сигаретами, ходили по вагону и спрашивали: «Зигареттен, зигареттен?» В польском поезде возить товар было сложно, и я придумал подсаживаться в советский поезд Ленинград-Варшава-Берлин, договариваясь с проводниками о провозе сигарет в больших объёмах: я забивал сигаретами резервуар для угля, немцы его никогда не осматривали.

В Берлине меня поразил контраст между капитализмом и социализмом, Западной и Восточной частями. Как раз в то время разрушали знаменитую Берлинскую стену. Я сел на поезд S-Bahn, который следовал из Западного Берлина в Восточный. Это была фантасмагория: из чёрно-белого кино попал в цветное.

Я вышел на станции Zoologische Garten и окунулся в очень вкусные запахи. Кругом горели огни, светилась реклама, на уличных лотках продавались тропические фрукты: киви, бананы, ананасы. Ничего подобного не было ни в СССР, ни в Польше. Там, в Западном Берлине, окончательно разрушились коммунистические иллюзии, и подтвердились слова моего папы о том, что капитализм – это круто.

О встрече с поляком

Однажды я хотел поменять злотые, но пункт уже закрыли. Ко мне подошёл пожилой поляк:

– Что ты хотел?

– Поменять деньги, у меня немецкие марки, а нужны злотые, чтобы поесть.

Вид, наверное, у меня был неважный, поэтому поляк завёл меня в бар, купил бутерброд и чай.

– Русский?

– Да.

Он стал мне рассказывать об освобождения Польши советскими войсками. В 1944 году поляки подняли восстание, но поддержки от Красной армии не получили, и немцы восстание подавили. По его версии, русские специально не помогли полякам, чтобы избавиться от тогдашних «диссидентов». Говорил и о насилии русских по отношению к местному населению. Для меня, воспитанного на том, что мы спасли всю Европу, это был шок. И вот я сижу в этой Европе, голодный, меня кормит спасённый нами поляк, рассказывает, какие мы плохие.

– А зачем ты меня накормил?

– У меня нет предубеждения к тебе, ты бедный голодный студент, но вы должны знать эти факты.

Тогда я понял, что одни и те же исторические события могут быть интерпретированы по-разному. Советская версия сильно отличалась от польской: командующий Первым Белорусским фронтом, а затем министр национальной обороны Польши Константин Рокоссовский утверждал, что польское восстание вообще не было согласовано с Красной армией.

Хочу поехать в Берлин и сходить в этот дурацкий зоопарк – в конце 1980-х я не мог себе этого позволить, ведь билет стоил несколько марок. Хочу посмотреть на рекламные вывески, давшие мне вдохновение и силы. Ощущение «как у нас всё плохо» и желание стать богатым я испытал именно там.

В Берлине нам с Риной приходилось спать на вокзале. Как-то, гуляя по улице, мы увидели отель и объявление, что номер стоит 50 марок в сутки. Сейчас это прозвучит пафосно, но я сказал: «Рина, поверь мне, наступит время, когда я заработаю денег, и мы сможем жить в этом отеле».

 

Потом я уже не рисковал ездить в Германию без загранпаспорта. Мотаться стала Рина. Помимо сигарет там хорошо покупали юбки и рубашки. Мы на базаре в Варшаве брали чёрные турецкие юбки с поясом и рубашки милитари «под джинсу» с надписью US Army. Рина стройная, поэтому одевала на себя пять-семь юбок и столько же рубашек.

На вокзале в Берлине это жуткое шмотьё цыгане покупали за марки. Куда они его девали – совершенно непонятно, ведь качество вещей было отвратительное. Однако на их продаже мы зарабатывали хорошие деньги. Цыгане за 15-20 минут раскупали всё, и Рина ехала обратно в Варшаву.

 

Из Европы мы возили газовые баллончики, пистолеты, картриджи. Всё это хорошо продавалось в Питере. К окончанию лета 1990 года мы смогли заработать несколько тысяч марок. На них я купил компьютер и вёз его рейсом польской авиакомпании LOT. Но в аэропорту «Пулково» чуть было не погорел. Таможенник посмотрел на мою подозрительную физиономию и сказал: «Молодой человек, а вы остановитесь». Я сделал вид, что плохо его понял, таможенник отвлёкся, и мне удалось проскочить.

Продав компьютер, я полетел в Тюмень и купил свою первую «девятку» цвета «мокрый асфальт» то ли за 25, то ли за 35 тысяч рублей. С длинным крылом – для тех, кто понимает. Номер машины был с серией «ТЮ», и я автоматически стал «тюменским». Водить я почти не умел, и Сергей Абакумов помогал мне гнать машину. При въезде в Ленинград он сказал, что устал. И я сел за руль. Как я рулил вдоль Московского универмага – это надо было видеть! Но всё же доехал до Васильевского острова.

Рина была недовольна: «Я всё лето горбатилась, возила на себе по 10 юбок, а ты взял и машину купил». И она была права: в Европе мы экономили на всём, часто голодали – валюту тратить было жалко. Например, в Германии кебаб стоил одну марку, а в Союзе на эту марку можно жить целую неделю. Мы отказывали себе в ужине, заменяя его сексом. Голодали, чтобы заработать деньги. А я, как последняя свинья, взял и купил себе «девятку»! Рина, прости! Но помнишь, как мы на этой «девятке» всего за три часа с Васильевского острова добирались до твоего родного Кохтла-Ярве?

Рина Восман, жена Олега Тинькова:

Мы мотались в Польшу, чтобы заработать деньги. Огромное число раз я ездила из Варшавы в Берлин, нацепив на себя кучу рубашек «под варёную джинсу» в стиле милитари и страшные чёрные юбки с золотыми пряжками на резинке. Олег ездить не мог, так как у него не было заграничного паспорта. Цыгане расхватывали всё это на вокзале минут за 20, только успевай следить, чтоб не обманули. Непонятный для меня бизнес. Кому-то ведь такое шмотьё было нужно… Цыгане платили марками. У меня в голове не укладывалось, как можно потратить две марки в Германии на пепси-колу, для меня это были безумные деньги. На эти две марки можно было в России жить несколько дней. Поэтому брали с собой сэндвичи, воду – лишь бы не тратить валюту. Однажды я попала в стрессовую ситуацию. Обычно таможенники – мужчины, и они закрывали глаза на то, что женщины везли на себе одежду на продажу. Но тут я попала к таможеннице, и она стала меня раздевать. В итоге нас с поляком Юлиушем посреди ночи сняли с поезда. Мы всю ночь просидели на перроне. Мимо ходили немцы с собаками, которые нас обнюхивали. Полное ощущение, что снова наступил 1943 год. Мы просидели до утра, и нас вернули в Варшаву ближайшим поездом. Хорошо, что не конфисковали товар. Малой кровью обошлись.

С первой нашей поездки в Европу Олег привез ксерокс, со второй – три, а после третьей уже и на «девятке» цвета «мокрый асфальт» с длинным крылом ездил.

Уже тогда Эстония пыталась выйти из состава СССР, что ей окончательно удалось в августе 1991 года. Через несколько месяцев радостные эстонцы в одностороннем порядке ввели визовый режим для россиян, и для поездки в Кохтла-Ярве стало требоваться намного больше времени. А с середины 1993 года визу перестали оформлять непосредственно на границе – только в петербургском консульстве Эстонии на Большой Монетной улице. Отношения между странами безнадёжно испортились, эстонцы обвиняли русских в «оккупации», а те их – в «апартеиде» по отношению к русскоязычному населению. Только мы с Риной всё это время демонстрировали, что русские могут прекрасно уживаться с эстонцами.

Я купил машину на все деньги, потому что был уверен: скоро заработаю ещё. Так и получилось. В 1990 году я познакомился с Андреем Рогачёвым, который позже создал розничную сеть «Пятёрочка» и стал самым богатым человеком Петербурга. На паритетных началах мы создали фирму «ЛЭК-контакт». 50 процентов было у него, а 50 – у меня с братьями Пахомовыми, известными как Ильичи. Начались мои более «осознанные» поездки в Германию уже с заграничным паспортом. Рина же сидела дома и радовалась подарочкам из Европы вроде ананасов.

Параллельно в моей судьбе появился Николай Никитич Журавлёв, председатель правления «Кузбасспромбанка», созданного на базе кемеровского областного управления «Промстройбанка» СССР. Именно он выдал первый в моей жизни банковский кредит. Для фирмы «ЛЭК-контакт» мы взяли 4 млн рублей под 30 с лишним процентом годовых, сразу обналичили и привезли в Питер, где конвертировали в немецкие марки.

Николай Никитич Журавлёв, бывший президент «Кузбасспромбанка»:

Я в банке встречался с огромным количеством клиентов, но Олег Тиньков оставил о себе самое лучшее впечатление. Он пришёл, рассказал о своих делах и попросил кредит. Мне понравились его рассуждения, и мы ему дали миллион рублей. На эти деньги он покупал вещи и продавал потом поштучно. Приходил и к нам в банк – сотрудницы были падки на всё это. Стали давать больше – все кредиты Олег гасил аккуратно. Потом он перешёл на более серьёзный бизнес – начал открывать магазины, торгующие техникой. Несмотря на сорокалетнюю разницу в возрасте, мы сдружились. Я наблюдал, как Олег работал. Он видел чёткую и ясную цель, быстро и свободно входил в дело, легко находил общий язык с людьми, умел налаживать хорошие отношения. Ему это дано от природы.

Меня поражает его работоспособность. Он очень энергичный и схватывает всё на лету. Поэтому я нисколько не удивился когда узнал, что он открыл производство пельменей, а потом – пивзавод в Питере. Он любопытен. Мы с ним бывали в Центральном банке на разных совещаниях, он интересовался банковской работой, хотел понять её суть.

Честно говоря, если б у нас было на всю Россию таких человек 50, они б смогли поднять экономику. Думаю, и с работой министра финансов Олег прекрасно бы справился.

Валюту я не вполне легально – в матрасе и, чего уж там, в собственной заднице – провозил в Германию. Там я довольно крупными партиями покупал картриджи и порошки для них. Андрюха всё это дело реализовывал в Питере.

 

Однажды я чуть не потерял всё, когда вёз весь наш капитал в Германию. Ночью соседи по купе уснули, и я потихоньку вспорол матрас, положил в него деньги и зашил. На таможне надо было сворачивать матрас и ждать офицера. Он меня сразу огорошил:

– Ну что, доставай деньги.

– Какие деньги?

– Из матраса.

Катастрофа. У меня проступил холодный пот. Мне грозила не просто потеря всех денег, но уголовное преследование и, возможно, тюрьма.

– У меня нет никаких денег.

– Ну как нет? Есть…

Таможенник начал прощупывать матрас, причём именно в том месте, где зашиты деньги! Но ничего не почувствовал! Свернул матрас и сказал: «Действительно нет».

Что это было? То ли один из соседей стуканул, то ли таможенник пытался взять меня «на понт».

Моя версия: Господь в очередной раз уберёг меня от БОЛЬШИХ проблем.

В этом магазине в Германии я покупал порошки для ксероксов

Глава 12

Из СССР в Сингапур

В один из дождливых осенних дней 1990 года я в очередной раз припарковался напротив института на своей «девятке», а рядом на старенькой «копейке» встал наш профессор по буровзрывному делу. Он посмотрел на меня, и мы вместе пошли в аудиторию. Чему он мог меня научить? Буровзрывному делу – да. Зарабатыванию денег – нет. В общем, сессию я сдавать не стал. Так называемый экватор в институте я так и не пересёк.

Решение логично следовало из моих тогдашних приоритетов. Зачем я поступал? Хотел вернуться в Ленинск-Кузнецкий и работать начальником участка на одной из шахт.

Вершиной карьеры могла стать должность директора шахты. В этом случае получал бы 1000 рублей и ездил на «Волге». Но я УЖЕ на третьем курсе зарабатывал по 10-15 тысяч рублей в месяц, и перспектива директорства меня абсолютно не привлекала.

Первую иномарку – Ford Orient – я купил в 1992 году

 

Всё, что я делаю, базируется на экономическом смысле. Конечно, бывает благотворительность, помощь, забота, но я считаю, что, если человек тратит своё время – десятки часов в месяц, – он должен получить за это вознаграждение. С этой точки зрения никакого смысла в продолжении обучения в Горном институте не было.

Валентина Владимировна, мама Олега Тинькова:

Когда Олег занимался в велосекции, иногда привозил кое-что – шарфики, рукавички. Я волновалась, не знала, откуда он брал вещи, и ругала его. Когда он начал свои дела крутить во время учёбы в институте, я не вмешивалась, уже взрослый был. Он познакомился с Риной, учился и подрабатывал. Однажды занял у меня 150 рублей, что-то хотел купить. Потом заработал и прислал мне перевод. А я ему назад отправила. В чужом городе ему деньги нужнее. В итоге проучился только три года и окунулся в бизнес.

Тем более что мы с Ильичами уже занялись бизнесом, связанным с автомобилями. И помог нам в этом авторитетный новосибирский бизнесмен Вольдемар Басалаев.

Это был достаточно тупой бизнес, но он сулил большие доходы и требовал много времени.

Как правило, мы летели в Новосибирск и шли на барахолку на Гусино-Бродском шоссе. Машины там продавались по 50 тысяч рублей, а в Питере их можно продать по 80 тысяч. Оставалось только перегнать. Но, честно говоря, мы не перегнали ни одной машины. Наши российские дороги не созданы для долгих путешествий: переезд не должен превышать 200 километров. Я это понял, когда вместе с двоюродным братом Сергеем Абакумовым гнал из Тюмени свою первую «девятку». Кюветы, трупы… Риск и для жизни, и для машины.

Мы придумали доставлять машины самолётом: шли на завод имени Чкалова и договаривались с военными, чтобы они взяли машины на борта, летящие в Москву, реже – прямо в Питер. В Ан-26 влезало две машины. Мы платили военным по пять тысяч рублей наличными за каждую, загоняли в грузовой отсек и сидели в машинах во время полета с дозаправкой в Челябинске.

Каждые несколько дней я приводил соседей в шок, приезжая на новой машине – «восьмёрке» или «девятке» к дому на улице Нахимова (рядом с гостиницей «Прибалтийская»), где мы с Риной за 500 рублей в месяц снимали однокомнатную квартирку. Мы даже не напрягались с продажей машин на рынке, а отдавали через знакомых – немного дешевле. На мне лично в ГАИ числилось машин двадцать.

Представьте, насколько неэффективная была экономика Советского Союза. Машину, собранную в Тыольятти, везли 2500 километров в Новосибирск – через Уфу, Челябинск, Омск. Оттуда эта машина 3200 километров летела самолётом до Москвы, потом ещё 700 километров её гнали до Ленинграда, и всё равно получали огромную прибыль. Абсолютная неэффективность системы!

И я нисколько не удивился, что именно в 1991 году СССР рухнул. События развивались стремительно, я даже толком ничего не успел понять. 19 августа путчисты блокировали Горбачёва на даче в Форосе и объявили о создании ГКЧП (Государственный комитет по чрезвычайному положению в СССР). В комитет вошли вице-президент Геннадий Янаев, премьер-министр Валентин Павлов, председатель КГБ Владимир Крючков, министр обороны Дмитрий Язов, министр внутренних дел Борис Пуго, первый заместитель председателя Совета обороны Олег Бакланов, председатель Крестьянского союза Василий Стародубцев, президент Ассоциации государственных предприятий и объектов промышленности, строительства, транспорта и связи Александр Тизяков. Помню трясущиеся руки Янаева, когда объявляли о ГКЧП. Уже тогда я понял, что власть хотят взять посредственности – в Комитете не было ни одного харизматика.

Путчисты, возможно, искренне верили в спасение Советского Союза, но они его и добили. Люди уже глотнули свободы, и запреты, которые пытался ввести ГКЧП, никому не нравились. Никто не вышел на улицы в поддержку путчистов, зато президента РСФСР Бориса Ельцина, возглавившего борьбу против них, поддержали сотни тысяч человек. Слава Богу, путч быстро закончился: 22 августа членов ГКЧП арестовали, и Михаил Горбачёв вернулся в Москву. Однако реальная власть в Москве перешла к Ельцину. Начался «парад суверенитетов»: 24 августа независимой объявила себя Украина, 27 августа – Молдавия, 31 августа – Киргизия. И так далее.

6 сентября Президиум Верховного Совета РСФСР выпустил указ о переименовании Ленинграда в Санкт-Петербург. Я, конечно, приветствовал это решение, так как уже отчётливо понимал роль Ленина в истории России.

Команда «Петросиба» рядом со знаменитыми искусственными деревьями, купленными мной в Гонконге

 

Так получилось, что я вырос в Ленинске-Кузнецком, на велосипедные сборы ездил в Ленинабад, а потом уехал в Ленинград. Так что и детство мое, и юность были связаны с именем Ленина. В юном возрасте мы под давлением пропаганды боготворили Ленина. Только в конце 1980-х в Ленинграде я понял, что он просто еврейский урод, в сговоре с питерскими банкирами погрузивший Россию в нищету и, по сути, уничтоживший Россию и русских. Он заставил страдать русский народ, и страдаем мы до сих пор. Я бы его прилюдно сжёг.

Гвоздь в крышку гроба СССР вбила встреча в Беловежской Пуще 8 декабря. Борис Ельцин, Станислав Шушкевич и Леонид Кравчук подписали соглашение: «Мы, Республика Беларусь, Российская Федерация (РСФСР), Украина как государства-учредители Союза ССР, подписавшие Союзный Договор 1922 года, далее именуемые Высокими Договаривающимися Сторонами, констатируем, что Союз ССР как субъект международного права и геополитическая реальность, прекращает своё существование».

Таким образом, Горбачёв оказался президентом несуществующей страны и 25 декабря 1991 года, аккурат в мой день рождения, сложил полномочия.

Экономика страны к тому времени дошла до ручки: государство вбрасывало необеспеченные деньги, что вело к тотальному дефициту и огромному росту курса доллара. Государственное регулирование цен исчерпало себя. Рубль на глазах терял ценность и уважение, все старались от него как можно быстрее избавиться, купив валюту или товары. Пустые полки. Коллапс. Что делать? 6 ноября Борис Ельцин назначил заместителем председателя правительства РСФСР по вопросам экономической политики Егора Гайдара, а тот решил, что экономику надо лечить шоком. 2 января 1992 года люди пришли в магазины и увидели, что цены выросли в разы.

Честно говоря, меня эти проблемы уже не волновали. Сбережения я хранил в долларах и постоянно оборачивал. Доллар рос быстрее, чем цены на товары. Мой капитал в январе 1992 года составлял 10 тысяч долларов одной «котлетой». Именно её я и взял в свой первый полёт в Сингапур, где мне удалось заработать первые по-настоящему большие деньги. Оттуда растут корни и моего розничного бизнеса – сети магазинов «Техношок».

Сингапурскую тему мне открыл Игорь Суханов, великий спекулянт по кличке Душный. Купленные компьютеры и факсы смог продать прямо в день приезда за 30 тысяч долларов. Бизнес в формате 3: 1 мне очень понравился, и я стал летать в Сингапур очень часто.

Каждая поездка продолжалась несколько дней, то есть требовалась виза, но мы хитрили. В «Аэрофлоте» просили дать несколько стикеров, используемых для смены дат в билетах. И в Сингапуре мы вклеивали стикер, мол, улетаем завтра. Нас пропускали, и мы тут же выбрасывали этот стикер. Потом при отлёте пограничники иногда замечали, что мы превысили безвизовый срок, составлявший 24 часа. В этом случае они ставили в паспорт красный штампик о нарушении, но к дальнейшим проблемам это ни разу не приводило. При наличии третьего штампа сингапурские власти могли арестовать прямо в аэропорту, поэтому мы всегда меняли загранпаспорта после «второго предупреждения».

Советский маразм играл нам на руку. Во-первых, при отъезде за границу можно было поменять 300 рублей на доллары по государственному курсу и мы стояли в очереди два-три часа во «Внешэкономбанке» на улице Герцена. Там всё было очень не просто. Два-три часа тратили люди, «купившие очередь» (ещё одно распространённое явление начала 90-х) у тех, кто занял с вечера и стоял на улице всю ночь. Таким людям в реальности не надо было никуда лететь – они просто делали свой маленький бизнес на продаже мест в очереди.

Во-вторых, из-за заниженного курса доллара авиабилеты бизнес-класса оказывались весьма дешевыми. Если за границей они стоили 1000 долларов, то в России – рублей 600, то есть при «чёрном» курсе 15 рублей за доллар, билет обходился всего в 40 долларов.

Игорь Суханов научил меня, как перевозить валюту. Мы отдавали её в России, а получали прямо в Сингапуре, через фирму господина Тая Future Systems Electronics. Это был уже «изысканный» способ – по крайней мере, я избавился от необходимости засовывать купюры себе в задницу, как при поездках в Германию. У господина Тая мы закупали калькуляторы, порошки, ксероксы, комплектующие к компьютерам, даже бумагу для факсов. Всё, что можно было продать в России дороже.

На обратном пути, чтобы не платить по пять долларов за каждый килограмм перевеса, я снизу ногой приподнимал весы. Самое главное было – не просто давить, а держать на одном уровне, чтобы стрелка не прыгала. Однажды держал-держал, а сотрудник авиакомпании решил перевесить. А я-то не помнил, сколько «надавил» в первый раз! Правда, иногда нас просили отойти от весов на два шага назад.

Российскую таможню ввозимая техника не интересовала, если шла багажом вместе с пассажирами. Вроде как для личного пользования. Хотя ежу понятно, что технику люди ввозили не для себя, а на продажу. На сингапурском направлении люди начинали делать крупные состояния. Помню, в Шереметьево после прилёта стояли мои скромные коробки с надписью «Тиньков», а рядом целая стена коробок, и на каждой – «Светаков». Примерно в такой пропорции мы и остаёмся до сих пор. Александр Светаков – очень успешный предприниматель. Весной 2007 года он удачно по докризисным ценам продал «Абсолют Банк» бельгийской группе KBC, оценившей банк в миллиард долларов, а годовой оборот группы «Абсолют» составляет теперь три миллиарда долларов.

Наши подходы к бизнесу различались. Я всегда любил длинные циклы: продавал товар в Кемерово, Новокузнецке, Ленинске-Кузнецком, потому что это было намного дороже. Допустим, я брал компьютер за 1000 долларов, в Питере он уже стоил 2000 долларов, а в Сибири – 3000. Светаков же предпочитал короткий цикл: брал в Сингапуре за 1000 долларов, а реализовывал в Москве за 1500. У каждого свой подход. Я не люблю быстрые оптовые деньги, а стремлюсь выжать максимум из процесса. Большие наценки – моя слабость.

Самую большую прибыль приносили калькуляторы. Мы тысячами брали их по 5-8 долларов, а продавали их по 40-50 долларов по безналичному расчету в систему облснабов («Новосибирскоблснаб», «Кемеровооблснаб», «Омскоблснаб»), оставшихся в России с советских времён. Использовать облснабы для продаж мне посоветовал Олег Жеребцов, за что ему большое спасибо.

Сделки заключались, честно говоря, за небольшой откат. Цена зависела от того, как договоришься, и от разрядности калькулятора (8, 10, 12, 16 знаков). Неприятно было только платить 14-25 процентов за обналичку. Да и очень рискованное это дело: за наличными рублями я ездил в Москву, затем сумки с деньгами – весь «на нервах» – вёз на поезде в Питер, ехал на Васильевский остров и у мажоров в гостиницах «Гавань» или «Прибалтийская» покупал валюту. Стрёмная процедура! От неё удалось вскоре избавиться: за безналичные рубли я научился покупать безналичные доллары и отправлял их прямо в Сингапур для оплаты техники через совместные предприятия, имевшие разрешение на перевод валюты за границу.

Вскоре мне удалось провернуть крупную сделку с калькуляторами. На камвольно-суконном комбинате в Ленинске-Кузнецком закупками занимался довольно странный человек. Он сам обратился ко мне и сказал, что хочет купить три тысячи калькуляторов Aurora. Зачем они были нужны ткачихам в таком количестве? История умалчивает. Предприятие государственное, а значит, ничьё. Никто этого закупщика не контролировал. Я продал ему калькуляторы и заработал 100 тысяч долларов. Наверное, подобные закупки сыграли не последнюю роль в том, что комбинат потом разорился.

Об искусственных деревьях

Из бизнеса тех времен мне особенно запомнился вояж в Гонконг. Санкин познакомил меня со своим бывшим одноклассником Максом, жившим в Пекине. Тот подсказал тему: искусственные цветы и деревья. За ними мы полетели в Гонконг, тогда ещё британскую территорию рядом с Китаем. Там просто купили справочник Yellow Pages, нашли производителя, набрали его номер в телефонном автомате, договорились о встрече и приехали прямо на фабрику – она находилась недалеко от аэропорта. Полистав каталог, мы позвонили в Москву и узнали, что там такая продукция стоит в ПЯТЬ-ШЕСТЬ раз дороже. И жадность меня сгубила: когда я увидел огромную чистую прибыль, как мы говорили, «шесть концов», я взял не один, а сразу три контейнера. Полностью набитый сорокафутовый контейнер стоил порядка 20 тысяч долларов, а три мне, соответственно, обошлись в 60 тысяч.

С одной стороны, я довольно быстро наторговал на 60 тысяч долларов, отбив свои вложения, но с другой стороны, товара было ОЧЕНЬ много! И я начал его пристраивать – брал себе домой, продавал знакомым задёшево, дарил в качестве бонусов работникам. Прошло года два, но от цветов и деревьев так и не избавился!

И тогда я позвонил начальнику нашего кемеровского офиса Светлане Александровне и говорю: «Сделайте что-то с этими цветами!» Прирожденный продавец, во времена СССР она работала коммерческим директором местного облснаба, могла продать что угодно. Про неё скажу стихами:

Коня на скаку остановит, в горящую избу войдёт. И кому-нибудь что-то вотрёт!

Она продала много товара по хорошей цене, а потом говорит:

– Олег, есть клиент, который ВООБЩЕ всё забирает.

– Почём?

– Со скидкой в 60 процентов.

– Продаём! – я не хотел больше заниматься этими дурацкими деревьями.

– А кто берёт-то?

– Похоронное бюро Кемерово.

Цветов было столько, что, наверное, до сих пор венки для похорон в Кемеровской области сооружают из них. Кстати, на похоронном бизнесе всегда делаются большие деньги – клиент под моральным и временным давлением не будет торговаться. Вот цены и «заряжают».

Таким образом, в моём досье оказалось две странные сделки в Кемеровской области: продажа трех тысяч калькуляторов на камвольно-суконный комбинат и уймы искусственных цветов – конторе ритуальных услуг. И смех, и грех.

На калькуляторах я заработал по тем временам колоссальные деньги и смог купить трёхкомнатную квартиру в доме модной 137-й серии на улице Королёва, в районе Комендантского аэродрома. Для оформления прописки пришлось жениться на ленинградке Нине Иосифовне, 1927 года рождения – на 40 лет меня старше. В ЗАГСе на нас поначалу смотрели как на сумасшедших, но, когда я подарил букет женщине-регистратору брака, она улыбнулась и сказала: «Всё с вами понятно». Я и Рину потом фиктивно поженил на ленинградце. Пережиток советского строя: даже обладая деньгами, ты не мог купить квартиру в городе, если не прописан в нём.

Мы завели собаку-боксёра и стали подумывать о детях. Раз в 7-10 дней я летал в Сингапур, а иногда получалось и две поездки в неделю, так что 56 часов в неделю я находился в небе. Каждый рейд удваивал мой капитал.

Дальше – больше. Я уже не мог физически летать в Сингапур, оформлял доставку грузов через карго, получал и растаможивал их в петербургском аэропорту Пулково. От челночества я переходил к цивилизованной торговле. В сентябре 1992 года мы с Риной пошли в горисполком регистрировать товарищество с ограниченной ответственностью «Петросиб». Название выбрали абсолютно честное – технику из Петербурга я возил именно в Сибирь. На входе в здание бывшего райкома партии Калининского района нам сказали: «Эти ваши предприятия регистрируют наверху».

После путча Ельцин запретил КПСС, и на дверях висели большие сургучные печати с надписью «опечатано». За срыв такой печати можно было получить уголовное дело. Очень жаль, что позже Ельцин изменил сам себе и разрешил Коммунистическую партию. Лучше бы эти двери и сегодня оставались опечатанными, и не было б никаких зюгановых. Германия запретила фашизм, а России, учитывая исторический опыт, следовало запретить коммунизм. Я не особо интересуюсь политикой, потому что нерационально париться о вещах, на которые не можешь повлиять, но высказать свою гражданскую позицию обязан.

Андрей Сурков, партнёр Олега Тинькова по «Техношоку»:

Познакомились мы на почве спекуляций – Олег жил в общежитии Горного института на Шкиперском протоке, а я на Наличной улице. Студенты тогда что-то покупали, что-то продавали: между ними стали выстраиваться отношения, где-то деловые, где-то дружеские.

Затем я устроился в компанию, чтобы понять, как всё происходит, когда уже не сам бегаешь по городу с сумками, а занимаешься более-менее цивилизованным бизнесом, когда есть офис, люди, какое-то планирование. В это время Олег начал активно развивать направление Сингапура. Летал туда, покупал порошки, тонеры, ксероксы, калькуляторы. В 1991 году он позвонил, мы встретились, сходили в баню, и он предложил мне как младшему партнёру заняться направлением электроники. Я сразу согласился, поскольку считал Олега порядочным человеком и сильным предпринимателем. Сначала наша работа в «Петросибе» заключалась в следующем: Олег раз в неделю летал в Сингапур за оргтехникой, калькуляторами, порошками, возвращался и вскоре снова летел в Сингапур…

* * *

Николай Никитич Журавлёв позвонил из Кемерово в петербургский «Промстройбанк» и помог открыть «Петросибу» рублёвый и валютный счета, я нанял бухгалтера, Надежду Ивановну Турухину. Таким образом, осенью 1992 года мои операции стали полностью легальными.

Я начал осваиваться в Сингапуре и от фирмы Future Systems Electronics перешёл к работе с Cut Rate Electronics. Возглавлял её этнический индус Ашок Васмани, все его звали Энди. Мистер Энди. Он продавал товар, может быть, чуть худшего качества, но более дешёвый.