Глава 4. Движение против людей

 

 

При обсуждении второго аспекта базисного конфликта — тенденции к «движению против людей» — мы будем действовать как и прежде — исследовать тот тип невротика, в котором доминируют агрессивные наклонности.

Как подчиненный тип твердо держится убеждения, что люди «прекрасны», и постоянно испытывает разочарование из-за противоположных свидетельств, так и агрессивный тип считает само собой разумеющимся, что все люди — его враги, и отвергает даже допущение, что это может быть неверно. Для него жизнь — это борьба всех против всех, где каждый отвечает только за самого себя. Те исключения, которые он признает, делаются неохотно и с оговоркой. Его аттитюд иногда ничем не маскируется, но гораздо чаще он завернут в тонкий слой мягкой вежливости, искренности и чувства товарищества. Эту «сторону» аттитюда можно представить как макиавеллиевскую уступку целесообразности. Как правило, она представляет смесь претензий, подлинных чувств и невротических потребностей. Желание убедить других в том, что он хороший товарищ, может сочетаться с некоторой долей подлинной доброжелательности, пока никто не подвергает сомнению его командирское положение. Эта сторона аттитюда может содержать элементы невротической потребности в любви и одобрении, используемые для достижения агрессивных целей.

Ни одна такая «сторона» не является необходимой для подчиненного типа, потому что так или иначе ценности последнего совпадают с принятыми ценностями или с христианскими добродетелями.

Чтобы понять, что потребности агрессивного типа так же компульсивны, как и подчиненного, нам следует ясно осознавать, что они в такой же степени порождаются базисной тревогой, как и потребности подчиненного типа. Это следует подчеркнуть, потому что такой ее компонент, как страх, очевидный для подчиненного типа, никогда не признается или проявляется тем типом невротика, который мы сейчас рассматриваем. В нем все нацелено на существование, становление или, по крайней мере, демонстрацию силы.

Его влечения рождаются в основном из чувства, что мир — это арена, где в дарвиновском смысле выживают только самые приспособленные, где сильный уничтожает слабого. То, что способствует выживанию, зависит большей частью от цивилизации, в которой живет этот тип невротика; но в любом случае беззастенчивая погоня за своей выгодой является высшим законом. По этой причине его главной потребностью становится потребность господства над другими.

Разнообразие способов господства бесконечно. Это может быть явное силовое воздействие, косвенная манипуляция посредством проявления чрезмерной обеспокоенности или принуждение других брать какие-либо обязательства перед ним. Он может предпочитать властвовать, скрываясь за троном. Этот способ требует интеллекта и убеждения, что с помощью одного ума или одной предусмотрительности можно всем управлять.

Конкретная форма контроля, выбираемого невротиком, частично зависит от его природных дарований. Частично эта форма представляет сплав конфликтующих влечений. Если, например, агрессивный тип невротика одновременно имеет склонность к обособлению, то он будет избегать любых форм прямого доминирования, потому что это приводит к слишком тесному контакту с другими людьми. Косвенным методам господства будет отдано предпочтение также в том случае, если имеется глубоко скрытая потребность в любви. Если его желание состоит в том, чтобы властвовать «из-за трона», то это указывает на наличие садистских наклонностей, т. к. подразумевает использование других для достижения своих целей[15].

Параллельно этот тип невротика нуждается в признании своего превосходства, в достижении успеха, в престиже, одобрении в любой форме. Усилия в этом направлении частично направлены на достижение власти, поскольку успех и престиж в обществе, основанном на конкуренции, гарантируют ее получение. Но они также способствуют возникновению субъективного чувства обладания силой посредством внешнего подтверждения, внешнего признания и фактического превосходства. Здесь, как и в случае с подчиненным типом, центр тяжести лежит вне самой личности; различен лишь вид внешнего подтверждения. Фактически же оба вида бесполезны. Когда люди удивляются, почему успех не заставил их чувствовать себя более безопасно, они демонстрируют только свое психологическое невежество, но тот факт, что они удивляются именно этому, указывает, насколько успех и престиж считаются общепринятыми критериями.

Сильная потребность в эксплуатации других, их обмане, использовании в личных целях является частью общей картины агрессивного типа. Любая ситуация или связь рассматривается с точки зрения «Что я могу от этого иметь?» — независимо от того, идет ли речь о деньгах, престиже, контактах или идеях. Сам невротик сознательно или полубессознательно убежден, что любой поступает аналогично и поэтому имеет смысл делать это более эффективно, чем остальные. Качества, которые он развивает, почти диаметрально противоположны качествам подчиненного типа. Он становится жестким и упрямым или создает видимость этого. Он считает все чувства, как свои, так и других людей, «слезливой сентиментальностью». Для него любовь играет ничтожную роль. Не в том смысле, что он никогда «не влюблен», или никогда не имеет любовных связей, или никогда не вступает в брак, а в том смысле, что его главной заботой является поиск друга, исключительно всеми желаемого, чья привлекательность, социальный престиж или богатство могут усилить его собственную позицию. Он не видит никаких оснований, чтобы быть внимательным к другим. «Почему я должен заботиться о других? Пусть они заботятся о себе сами». Он отстаивал бы следующее решение старой этической проблемы о двух людях на плоту, только один из которых может спастись: прежде всего он попытался бы спасти свою шкуру, чтобы не выглядеть в собственных глазах ни глупцом, ни ханжой. Он ненавидит любую мысль о страхе и примет самые решительные меры поставить его под контроль. Он мог бы, например, заставить себя остаться в пустом доме, хотя ужасно боится ночных воров; он мог бы настоять на верховой прогулке, испытывая страх перед лошадьми; он мог бы намеренно ходить по болоту, где, как известно, водятся змеи, чтобы избавиться от страха перед ними.

В то время как подчиненный тип стремится к мирному улаживанию дел, агрессивный тип делает все, что в его силах, чтобы быть хорошим бойцом. Он бдителен и проницателен в споре и не откажется от брани, чтобы доказать свою правоту. Он может проявить все свои лучшие качества, если окажется припертым к стене и у него не останется никаких альтернатив, кроме борьбы. В отличие от подчиненного типа, который боится выигрывать, агрессивный тип плохо переносит проигрыши и без колебаний стремится к победе. Он готов обвинять других с такой же страстью, с какой подчиненный тип берет вину на себя. Ни в том, ни в другом случае учет реальной вины не играет никакой роли. Подчиненный тип, когда признает себя виновным, никоим образом не убежден, что это именно так; им движет потребность мирного решения проблемы.

Аналогично агрессивный тип не убежден, что его оппонент ошибается; он лишь стремится убедить себя в своей правоте, потому что нуждается хотя бы в минимальном чувстве субъективной уверенности, точно так же как армия нуждается в безопасном месте, из которого она могла бы начать наступление. Признавать ошибку, когда это не является абсолютно необходимым, кажется ему непростительным обнаружением слабости, если не сущей глупостью.

Не противоречит его аттитюду о необходимости борьбы с недоброжелательным миром и то, что он должен развивать острое чувство реализма, причем особого вида. Он никогда не бывает настолько «наивен», чтобы проглядеть в других любое проявление честолюбия, жадности, невежества или чего-нибудь еще, что могло бы преградить ему путь к достижению его целей. Поскольку в цивилизации, основанной на конкуренции, подобные аттитюды намного более распространены, чем подлинная благопристойность, то его мнение о самом себе оправдывается как единственно реалистическое. В действительности же, конечно, он так же односторо-нен, как и подчиненный тип. Другой стороной его реализма является его внимание к планированию и предвидению. Подобно всякому хорошему стратегу, в каждой ситуации он очень внимательно оценивает свои собственные шансы, силы своих противников и возможные ловушки.

Из-за того, что он вынужден всегда утверждать себя в качестве самого сильного, самого проницательного или самого удачливого, он пытается развить работоспособность и сообразительность, необходимые для этого. Энергия и ум, которые он вкладывает в свою работу, могут сделать его высокоуважаемым служащим или привести к успеху в своем бизнесе. Тем не менее впечатление о его всепоглощающей страсти к своей работе будет в определенном смысле ошибочным, потому что работа для него — это только средство достижения определенной цели. Он не испытывает никакой любви к тому, что делает, и не испытывает от нее никакого удовольствия, что вполне согласуется с его попыткой изгнать чувства из своей жизни раз и навсегда. Подобное изгнание имеет двойной эффект. С одной стороны, оно вне всякого сомнения представляет прием, увеличивающий успех, т. к. дает возможность невротику функционировать подобно хорошо смазанной машине, неутомимо производящей товары и еще более увеличивающей его силу и престиж. Здесь чувства могли бы стать препятствием. Они могли бы уменьшить его преимущество в работе; они могли бы лишить его наиболее часто применяемых приемов на пути к успеху; они могли бы отвлечь его от работы радостью созерцания природы, произведений искусства или общения с друзьями вместо общения с теми, кто действительно полезен для его целей.

С другой стороны, эмоциональное бесплодие, представляющее результат удушения чувств, влияет на качество его работы, оно неизбежно уменьшает его способность к творчеству.

Агрессивный тип невротика кажется исключительно свободной личностью. Он способен добиваться исполнения желаний, отдавать приказы, выражать гнев, защищать себя. Однако в действительности у него не меньше запретов, чем у подчиненного типа. В огромной степени не к чести нашей цивилизации следует отметить, что особые запреты данного типа невротика сами по себе не удивительны. Они лежат в эмоциональной области и связаны с его способностью дружить, любить, нравиться, сочувствовать, бескорыстно наслаждаться. Все это он обычно считает пустой тратой времени.

Себя он воспринимает как сильного, честного и реалистичного, что соответствует действительности, если смотреть на вещи его глазами. Согласно его глубинным предположениям, его самооценка является строго последовательной, поскольку для него беспринципность — это сила, пренебрежение к другим — честность, безжалостное достижение своих целей — реализм. Его аттитюд, вследствие такого понимания честности, формируется благодаря проницательному разоблачению недавних примеров ханжества.

Восторженность по какому-либо поводу, филантропические чувства и т. п. он считает чистым обманом, хотя ему не трудно совершать поступки, по своей видимости часто соответствующие общественному сознанию или христианским добродетелям. Система его ценностей соответствует философии джунглей. Сила создает право. Долой гуманность и сострадание. Человек человеку волк. Эти ценности не очень отличаются от тех, с которыми нас познакомили нацисты.

Имеется субъективная логика в тенденции невротика агрессивного типа отвергать реальную симпатию и дружелюбие точно так же, как и их фальшивые двойники — угодничество и уступничество. Но было бы ошибкой считать, что он не способен провести между ними различие. Когда он встречается с безусловно дружелюбной и одновременно сильной личностью, то вполне способен осознать и оценить это. Дело в том, что он понимает, насколько невыгодно для него быть чрезмерно проницательным в этом отношении. Оба аттитюда действуют в нем как вступившие в битву за выживание влечения.

Почему невротик агрессивного типа отвергает мягкие человеческие чувства с такой силой? Почему с большой вероятностью он почувствует тошноту, столкнувшись с любящим поведением других? Почему он так презрителен к человеку, испытывающему симпатию к тому, что он сам рассматривает как не имеющее никакого значения. Он действует подобно человеку, отгоняющему нищих от своей двери только потому, что при виде их у него разрывается сердце. В действительности он может и оскорбить нищих; он может отвергнуть простейшую просьбу со страстью, непропорциональной ее значению. Подобные реакции типичны для агрессивного типа, и можно без особых проблем наблюдать, как смягчаются эти агрессивные наклонности в процессе анализа.

В действительности его чувства вследствие «мягкости» его партнеров смешанны. Верно, что он презирает это качество в других, но также верно, что он приветствует его, т. к. оно позволяет ему быть более свободным в достижении своих целей. Почему его так часто привлекает подчиненный тип, точно так же как верно и обратное?

Причина, по которой реакция невротика столь чрезмерна, заключается в том, что она порождается его потребностью бороться со всеми своими «нежными» чувствами. Ницше дает хорошую иллюстрацию такой динамики, когда заставляет своего сверхчеловека рассматривать любое сочувствие как разновидность своего внутреннего врага. «Мягкость» по отношению к личности подобного вида подразумевает не только подлинную любовь, жалость и т. п., но и все, что внутренне присуще потребностям, чувствам и стандартам подчиненного типа. В случае с нищими, например, у него могут возникнуть слабые проявления реального сочувствия, желание исполнить просьбу, чувство, что он обязан быть полезным. Но одновременно в нем возникнет гораздо более сильное желание вытолкнуть все эти чувства из себя с тем, чтобы не только отказаться, но и осудить их.

Надежду соединить вместе свои столь различные чувства, которую подчиненный тип возлагает на любовь, агрессивный тип невротика ищет во внешнем признании. Признание обещает ему не только подтверждение его как личности, в чем он крайне нуждается, но и предоставляет ему дополнительный соблазн нравиться другим и, в свою очередь, любить их самому. Поскольку такое признание, как кажется, предлагает разрешение его конфликтов, то оно становится тем спасительным миражом, за которым он устремляется в погоню.

Внутренняя логика его борьбы в основном та же, что и подчиненного типа. Поэтому здесь она будет указана лишь в самых общих чертах. Для агрессивного типа любое чувство симпатии, или обязанность быть «добрым», или аттитюд подчинения были бы несовместимы с целостным образом жизни, который он построил, и расшатали бы его основание. Кроме того, возникновение этих наклонностей, противоположных его основному аттитюду, столкнуло бы его с базисным конфликтом и разрушило бы заботливо созданную им систему единства своей личности. Следствием всего этого стало бы то, что вытеснение более мягких наклонностей усилило бы более агрессивные, сделав их еще более компульсивными.

Если два типа невротической личности, которые мы обсудили, еще свежи в памяти, то мы можем отметить их полярную противоположность. То, что желательно одному, отвратительно другому. Первый обязан любить каждого; второй — считать всех потенциальными врагами. Первый стремится избежать борьбы любой ценой, второй считает ее своим естественным состоянием. Первый наполнен страхом и беспомощен, второй стремится всячески избавиться от них. Первый движется, хотя и как невротик, к гуманистическим идеалам, второй — к философии джунглей. Однако при этом ни один из указанных паттернов не является свободно выбираемым: каждый компульсивен и негибок, обусловлен внутренней нуждой.

Теперь мы готовы сделать шаг вперед в нашем представлении о типах невротической личности, которого мы достигли и ради которого провели обсуждение. Мы постарались описать только то, что включено в базисный конфликт, и к настоящему моменту рассмотрели два его фактора, действующие в качестве доминирующих влечений в двух различных типах невротической личности.

Шаг, который мы должны теперь сделать, состоит в том, чтобы изобразить личность, в которой эти два множества противоположных аттитюдов и ценностей действуют с одинаковой силой. Разве не ясно, что такая личность безжалостно раздиралась бы в двух противоположных направлениях, что она едва ли была способна функционировать вообще? Истина состоит в том, что личность была бы расколота и полностью парализована.

Именно по попытке исключить какое-либо одно из противоположных влечений мы различаем тот или иной тип невротика; такое исключение представляет один из способов, с помощью которого он пытается разрешить свои конфликты.

Говорить в этом случае, как делает Юнг, об одностороннем развитии представляется не вполне адекватным. В лучшем случае это утверждение корректно с формальной точки зрения. Но поскольку оно основано на неверном представлении о динамике невроза, то его следствия ошибочны. Когда Юнг, отправляясь от понятия односторонности, переходит к утверждению, что терапия должна помочь пациенту принять и противоположное влечение, то мы спрашиваем: «Как это возможно?» Пациент не может принять это влечение, он может только осознать его. Если Юнг ожидает, что такой шаг даст ему целостную личность, то мы ответим, что, конечно, этот шаг необходим для окончательной интеграции личности невротика, но как таковой он только означает прямое столкновение невротика со своими конфликтами, которых он до сих пор избегал. То, чего Юнг действительно недооценил, представляет ком-пульсивную природу невротических наклонностей. Междудвижением к людям и движением против людей лежит не просто различие между слабостью и силой, или, как выразился бы Юнг, различие между женственностью и мужественностью. Мы все обладаем способностью как к подчинению, так и к агрессии.

И если личность, не побуждаемая компульсивными влечениями, прилагает достаточные усилия, то она может достигнуть определенной целостности. Когда же оба противоположных паттерна носят невротический характер, то они опасны для нашего личностного роста. Две негативные тенденции, сложенные вместе, не дают желаемой целостности, точно так же как две несовместимые части не создают гармоничной сущности.

 

Глава 5. Движение от людей

 

 

Третьей стороной базисного конфликта является стремление невротика к обособлению, стремление к «движению от людей». До его анализа в том типе невротической личности, в котором он стал доминирующим атти-тюдом, нам следует разобраться, что подразумевается под невротическим обособлением. Конечно, это не привычный факт эпизодически возникающего желания побыть одному. Каждый, кто серьезно относится к себе и своей жизни, желает временами побыть в одиночестве.

Наша цивилизация так поглотила нас внешней стороной жизни, что мы имеем слабое представление об этой потребности, хотя ее возможности для личного роста подчеркивались философскими и религиозными концепциями всех времен.

Желание осмысленного одиночества ни в коем случае не является невротическим; наоборот, большинство невротиков избегает погружения в свои внутренние глубины, и неспособность к конструктивному уединению сама является симптомом невроза. Только если существует невыносимое напряжение от общения с людьми, а одиночество становится основным средством уклонения от общения, только тогда желание быть одиноким указывает на невротическое обособление.

Некоторые из качеств крайне обособленной личности настолько характерны для нее, что психиатры склонны трактовать их как принадлежность исключительно обособленному типу.

Самым очевидным из этих качеств является общее отчуждение от людей. Это свойство обособленного типа привлекает наше внимание, т. к. оно определенным образом выделяет его, но в действительности его отчуждение от людей не больше, чем у других типов невротической личности.

Например, нельзя прийти к общему заключению, какой из двух только что проанализированных типов невротика является более отчужденным. Мы можем только сказать, что у невротика подчиненного типа данная характерная черта глубоко скрыта, так что он удивляется и пугается, когда узнает о ней. Причина этого в том, что его страстное желание близости вынуждает слепо верить, что между ним и другими людьми не существует никакой пропасти.

В конечном счете отчуждение от людей является всего лишь симптомом дезорганизации человеческих отношений. Но это имеет место во всех неврозах. Степень отчуждения больше зависит от степени разрушительности этой дезорганизации, чем от конкретной формы невроза

Другой характерной чертой, которая часто приводится в качестве специфической черты обособления, является отчуждение невротика от самого себя, т. е. онемение эмоциональной жизни, неопределенность в решении, кем он является, что он любит, ненавидит, желает, на что надеется, чего боится, чем возмущается, во что верит. Подобное самоотчуждение также присуще всем неврозам. Каждый невротик подобен самолету, управляемому на расстоянии, и, таким образом, обречен на постепенную потерю связи с самим собой. Невротиков, принадлежащих к обособленному типу личности, вполне можно сравнить с зомби из гаитянского эпоса — мертвецами, оживленными с помощью колдовства; они могут работать и действовать как живые люди, но без всякой внутренней жизни. Другие невротики этого же типа способны жить сравнительно богатой эмоциональной жизнью.

Поскольку существует такой разброс, мы не можем считать отчужденность свойством, присущим исключительно обособленному типу. То, что действительно характерно для обособленных личностей, представляет нечто иное. Это их способность смотреть на самих себя с некоторым подобием объективного интереса, как обычно смотрят на произведение искусства. Возможно, лучше всего это можно описать, сказав, что они обладают одним и тем же аттитюдом «наблюдатель» как в отношении самих себя, так и в отношении жизни в целом. Следовательно, они часто могут быть блестящими наблюдателями происходящих внутри них процессов. Хорошо известным примером этого является фантастическая способность толковать сны, которой они нередко обладают.

Решающим признаком можно считать внутреннюю потребность невротиков обособленного типа устанавливать эмоциональную дистанцию между собой и другими. Более точно — их осознанная или бессознательная решимость не позволяет вовлекать себя в эмоциональную связь с другими, будь то любовь, борьба, сотрудничество или конкуренция. Они очерчивают вокруг себя что-то вроде волшебного круга, который никто не имеет права пересечь. Вот почему чисто внешне они могут оставаться «одинокими» и на людях. Компульсивный характер этой потребности обнаруживается в их тревожности при столкновении с реальным миром.

Все потребности и качества, которые приобретают невротики рассматриваемого типа, направлены на удовлетворение этой главной потребности — не быть включенным. Среди других самой удивительной является потребность в самодостаточности. Ее самым позитивным выражением является сообразительность.

Агрессивный тип также стремится быть сообразительным, но его сообразительность другого качества; находчивость для агрессивного типа служит необходимым условием борьбы за свой образ жизни во враждебном мире и желания нести поражение другом в драке. Характер невротика обособленного типа подобен характеру Робинзона Крузо, он обязан быть находчивым, чтобы выжить. Это единственное средство, с помощью которого он может компенсировать свою изоляцию.

Более неопределенный способ поддержания самодостаточности состоит в сознательном или бессознательном ограничении своих потребностей. Мы лучше поймем разнообразные ходы в этом направлении, если вспомним, что основополагающий принцип здесь — никогда не привязываться к чему-либо или к кому-либо настолько, чтобы это становилось чем-то обязательным. Одиночество в этом случае было бы поставлено под угрозу. Лучше всего ничему не придавать большого значения.

Например, обособленная личность способна к подлинному наслаждению, но если последнее каким-то образом зависит от других людей, она предпочтет отказаться от него. Она может получить удовольствие от какой-либо случайной вечеринки с другими, но испытывает отвращение к повседневному общению и деятельности с другими.

Аналогично обособленная личность избегает соперничества, борьбы за престиж и успех. Она склонна ограничивать свою еду, питье и житейские привычки и стремится поддерживать их в таком объеме, который не требует от нее слишком больших денежных или энергетических затрат. Она может резко возмущаться своей болезнью, воспринимая ее как унижение, потому что вынуждает ее зависеть от других. Она может настаивать на своем праве получать информацию по какой-либо теме из первых рук, а не обходиться тем, что сказали или написали другие, скажем, о России. Если она — иностранец, то она захочет увидеть или услышать о России лично. Этот аттитюд способствовал бы действительной внутренней независимости, если бы время от времени не приводил к абсурду, например к отказу узнать дорогу в незнакомом городе.

Другой резко выраженной потребностью невротика обособленного типа является его склонность к уединению. Он похож на проживающего в гостинице человека, который только изредка снимает с двери своего номера табличку с надписью «Не беспокоить». Даже книги он может рассматривать как средство вторжения, как нечто внешнее и чуждое. Любой вопрос о частной жизни может шокировать его; он стремится окружить свою жизнь завесой секретности. Один пациент однажды рассказал мне, что в сорокапятилетнем возрасте его все еще возмущает мысль о всеведении Бога так же сильно, как и тогда, когда мать сказала ему, что Бог способен видеть сквозь ставни, как он мастурбирует. Это был пациент, чрезвычайно сдержанный даже в отношении самых обычных деталей своей жизни. Невротик обособленного типа может испытывать раздражение, если другие принимают его как «нечто само собой разумеющееся», т. к. это вынуждает его чувствовать себя так, как будто на него наступили. Как правило, он предпочитает работать, спать, есть в одиночестве. В отличие от подчиненного типа он не любит делиться переживаниями, т. к. другие могли бы внести определенный диссонанс. Даже когда он слушает музыку, прогуливается или говорит с другими, настоящее наслаждение приходит только позже, ретроспективно.

Как самодостаточность, так и уединение необходимы невротику обособленного типа для удовлетворения его самой известной потребности — потребности в полной независимости. Он сам признает независимость в качестве позитивной ценности. И без сомнения, она представляет ценность в определенном смысле. Ибо независимо от своих недостатков такой невротик однозначно не является послушным автоматом. Его отказ от слепого соглашательства вместе с его отчуждением от всякого соперничества придает этому типу невротика определенную целостность.

Ошибкой здесь является то, что он смотрит на независимость как на конечную цель своей активности и игнорирует тот факт, что ее ценность полностью определяется тем, как он этой независимостью распоряжается. Его независимость, подобно обособленности как целостному явлению, частью которого она является, имеет негативную ориентацию; он стремится избежать всех ситуаций, в которых он чувствует себя управляемым, принуждаемым, стесняемым, обязываемым.

Подобно любой другой невротической наклонности потребность в независимости носит компульсивный и неразборчивый характер. Она проявляется в сверхчувствительности ко всему, что каким-либо образом сходно с принуждением, воздействием, обязательством и т. д. Степень чувствительности является хорошей мерой интенсивности обособления. То, что воспринимается как принуждение, варьирует от личности к личности. Физическое давление, испытываемое от таких вещей, как воротничок, галстук, пояс, обувь, также может приниматься во внимание. Любое возражение может вызвать у такой личности чувство человека, попавшего в засаду; нахождение в туннеле или под землей может породить тревогу. Чувствительность в этом отношении не дает полного объяснения клаустрофобии, но по меньшей мере представляет ее основание. Долговременные обязательства при малейшей возможности избегаются: подписание какого-либо контракта, договора об аренде более чем на год, заключение брака вызывают трудности. Брак для обособленной личности действительно рискованное предприятие, потому что предполагает близость, хотя потребность в защите или вера, что, несмотря на свои особенности, партнер все-таки приспособится, могут уменьшить степень риска. Часто паника начинается еще до заключения брака.

Неумолимость времени воспринимается как принуждение; привычка опаздывать на работу ровно на пять минут может служить способом поддержания иллюзии свободы. Расписания включают угрозу; обособленные пациенты радуются истории о человеке, не желавшем знакомиться с расписанием поездов и приходившем на станцию тогда, когда это было ему удобно, предпочитая дожидаться следующего поезда.

Ожидания других, что он сделает что-нибудь или будет вести себя определенным образом, делают его трудным и недисциплинированным в общении независимо от того, выражены ли эти ожидания в действительности или только подразумеваются. Например, обычно он любит делать подарки, но забудет сделать их ко дню рождения или к Рождеству, потому что их от него ожидают. Поступать в соответствии с принятыми правилами поведения или традиционными ценностями является для него неприятной обязанностью. Чтобы избежать напряжения, он соглашается только внешне, внутренне же упрямо отвергает все общепринятые правила и стандарты.

Наконец, совет со стороны воспринимается как попытка подчинения и встречает сопротивление даже тогда, когда совпадает с собственным желанием невротика. В этом случае сопротивление может быть также связано с осознанным или бессознательным желанием фрустрировать других.

Потребность чувствовать себя превосходящим всех, хотя и присуща всем неврозам, должна быть здесь выделена из-за своей внутренней связи с обособлением. Синонимичные выражения «башня из слоновой кости» и «роскошное уединение» свидетельствуют, что даже в просторечье обособление и превосходство неразрывно связаны друг с другом. Вероятно, никто не может выдержать уединение без того, чтобы либо быть сильным и находчивым, либо ощущать себя в высшей степени значимой персоной. Это подтверждается клиническим опытом. Когда ощущение превосходства обособленной личности временно не оправдывается то ли из-за конкретной неудачи, то ли из-за роста внутренних конфликтов, она теряет стремление к одиночеству и может с неистовой силой устремиться к поиску любви и защиты. Подобные колебания довольно часты в жизни невротика обособленного типа. В возрасте от 13 до 19 лет или чуть старше он, возможно, имел несколько не очень сильных дружеских связей, но в целом прожил достаточно одинокую жизнь с чувством относительного покоя.

Обычно он фантазировал о том, какие выдающиеся дела совершит в будущем. Но позже эти мечты разбились о скалы реальности. Хотя в средней школе он, бесспорно, был первым, в колледже он встретил серьезную конкуренцию и с отвращением устранился от нее. Его первые попытки вступить в любовную связь закончились неудачей. Он ясно осознавал, что он стареет и что его мечты не осуществляются. Одиночество становилось невыносимым, и он расходовал все силы, чтобы удовлетворить компульсивную потребность в близости, сексуальных связях, браке. Он готов был испытать любое унижение, лишь бы его любили.

Когда такой невротик обращается для аналитического лечения, его обособленность, какой бы явной она ни казалась, не может быть первоочередной проблемой. Все, чего добивается невротик в этот момент, — это помощь в поисках любви в той или иной форме. Только тогда, когда он почувствует себя более сильным, он обнаружит с громадным облегчением, что намного охотнее «жил бы один и любил бы такой образ жизни».

На первый взгляд кажется, что он только вернулся к прежней обособленности. Но в действительности он впервые имеет достаточное основание признаться самому себе, что уединение является тем, чего он жаждет. Этот момент оказывается наиболее подходящим, чтобы начать работу над его обособлением.

Потребность обособленной личности в превосходстве обладает определенными характерными чертами. Испытывая отвращение к соперничеству, представляющему результат последовательной работы над собой, обособленная личность считает, что скрытые в ней сокровища должны принадлежать ей без всякого усилия с ее стороны; ее внутреннее величие должно чувствоваться без какого-либо движения. В своих мечтах, например, такая личность может вообразить себя спрятанным в отдаленной деревушке сокровищем, поглядеть на которое ценители съезжаются издалека. Подобно всем представлениям о превосходстве приведенный пример содержит некоторый элемент реальности. Спрятанное сокровище символизирует богатую интеллектуальную и эмоциональную жизнь невротика, которую он хранит внутри волшебного круга.

Другим способом, позволяющим обособленной личности выражать свое превосходство, является ее чувство неповторимости. Это чувство представляет прямое следствие ее желания чувствовать себя обособленной и отличающейся от других. Она может сравнивать себя с деревом, свободно растущим на вершине холма, думая о других как деревьях, расположенных ниже и настолько близко друг от друга, что это препятствует их взаимному росту. Там, где подчиненный тип смотрит на своего товарища с молчаливым вопросом: «Будет ли он любить меня?» — а агрессивный тип хочет знать: «Насколько он силен как противник?» или «Может ли он быть мне полезен?» — обособленную личность в первую очередь интересует: «Не собирается ли он помешать мне? Хочет ли он оказать воздействие на меня, или он хочет оставить меня одного?». Сцена, в которой Пер Гюнт встречается с изготовителем пуговиц, дает отличное символическое представление страха, который обособленная личность испытывает, будучи брошенной другими. Отдельная комната в аду вполне ее бы устроила. Но быть брошенным в кипящий котел, быть жертвой чьих-то манипуляций или быть подогнанным к требованиям других — все это кажется ей ужасной мыслью. Она чувствует себя наподобие редкого восточного ковра, обладающего неповторимым рисунком и комбинацией цветов, всегда одних и тех же. Она испытывает необычайную гордость от имеющейся способности сглаживать воздействия окружающей среды и стремится продолжить этот образ жизни. Взращивая с любовью свою неспособность к изменениям, она придает своей ригидности статус священного принципа. Желая и даже страстно стремясь создать свой специфический образ жизни, придать ему большую чистоту и ясность, обособленная личность настаивает на том, что ни в чем внешнем она не нуждается. Со всей простотой и неадекватностью максималиста Пер Гюнт утверждает: «Будь самодостаточен».

Эмоциональная жизнь обособленной личности не подчиняется строгому паттерну, как жизнь других типов невротической личности, описанных до сих пор. В случае обособления больше индивидуальных различий. Главным образом потому, что в отличие от невротиков двух других типов, чьи господствующие наклонности направлены на позитивные цели — привязанность, близость, любовь в первом случае; выживание, подчинение, успех в другом случае, — цели невротика обособленного типа негативны: он стремится не быть включенным, не нуждаться в ком-либо, не позволять другим вторгаться в его жизнь или оказывать воздействие на него. Поэтому эмоциональная жизнь такого невротика обычно зависит от конкретных желаний, которые развились или выжили в этой системе негативных ценностей. Можно назвать небольшое число наклонностей, свойственных обособлению как таковому.

Так, с