Середина августа 1125 года. Село ратное и окрестности

 

Мишка голышом бежал по ночному лесу, настороженно прислушиваясь к конскому топоту и азартным крикам преследователей. Пока свет факелов, которые держали в руках всадники, был почти не видим – дистанцию удавалось выдерживать, но настораживало то, что с одной стороны была полная тишина и ни проблеска огня. То ли с той стороны ждала засада, то ли именно там и находилось то место, куда загоняла его погоня. В любом случае, Мишка не собирался двигаться в ту сторону.

Казалось бы, пешему уйти от конного в ночном лесу просто – коня особенно не разгонишь, а преследуемому стоит только юркнуть в какое-либо убежище и пропустить погоню мимо себя – ищи потом! Однако, поначалу, Мишку гнали по сосняку – гладкие, стоящие особняком друг от друга стволы, ни кустов, ни низкорослых деревьев – спрятаться негде. И полной темноты тоже не было – слабый свет ущербной луны кое-как проникал сквозь кроны сосен и хотя бы позволял не натыкаться на деревья. Но Мишке требовались заросли: кусты, лиственные деревья, ельник – все, что позволит воспользоваться уроками Стерва и обмануть погоню.

Повезло – удалось добежать до густо заросшей, сырой низинки, хоть и неширокой, но зато вытянувшейся в длину метров на двести. Тут-то Мишке и удалось пропустить погоню через себя, просто-напросто нырнув под свисающие до земли лапы молодой елки и обернувшись калачиком вокруг ее ствола. Искололся, конечно, голышом-то, да пока лежал, не шевелясь, по телу принялась «путешествовать» всякая лесная мелочь, но погоню обманул. Выбрался из-под елки и побежал в обратную сторону.

Ну с чего бы, по сути говоря, выпендриваться? Ну, погоняют по лесу, потом поймают и притащат на место проведения обряда, там поизмываются, проверяя храбрость, быстроту реакции, умение терпеть боль и, возможно, умение владеть оружием. Зададут ритуальные вопросы и выслушают ритуальные же ответы, воспроизведут некое «магическое действие» и готово – был мальчишка, стал молодой мужчина. Тем более, что дед, прежде, чем оставить одного голого в ночном лесу, кратко проинструктировал Мишку: ничего не бояться, слабости ни в коем случае не показывать, отвечать на вопросы так-то и так-то. Нательный крест, кстати, дед тоже забрал, значит посвящать будут, надо полагать, в перуново воинство. Обычный обряд инициации, освященный вековыми традициями и проводящийся, с незначительными изменениями, со времен каменного века. Ничуть не страшнее, чем процедура «удара милосердия» через которую провел десятник Егор опричников у веси Яруга. С чего особенно сопротивляться-то?

Однако Мишка упорствовал, как мог, сразу по нескольким причинам. Первая – обида на десятника Егора. Проиграл заклад, обещал воинские пояса, так нехрен это еще и дополнительными процедурами обставлять!

Вторая причина – возраст. Возраст инициации в Ратном – шестнадцать лет, и известие о предстоящем «мероприятии», неожиданно для него самого, породило у Мишки воспоминание о высказывании Йозефа Геббельса на тему: «Сейчас для нас четырнадцатилетний мальчишка с фаустпатроном важнее десятка теоретиков, рассуждающих о том, что шансы нации упали до нуля!» Несмотря на то, что проводить какие-либо параллели между фольксштурмом и опричниками Младшей стражи было, по меньшей мере, странно, такое сравнение на ум почему-то пришло. Возможно потому, что слишком уж много деталей совпадали. Ратнинская сотня остро нуждалась в пополнении, и кадровый дефицит восполняли за счет пацанов, ну прямо, как при обороне Берлина в 1945 году. «Взаимоотношения» мальчишки с самострелом и латного конника очень уж напоминали «взаимоотношения» фаустника и танка, тем паче, что и дистанции поражения примерно совпадали. Да и опричники «рвались в бой» с не меньшим энтузиазмом, чем «продукты» Гитлерюгенда.

Третья причина… с ней было сложней. Среда затягивает, вроде бы незаметно, но неуклонно заставляет принимать «правила игры», делает таким же, как все. Мишке же приходилось решать две, если не взаимоисключающие, то уж наверняка плохо стыкующиеся между собой задачи – адаптации в средневековом социуме и сохранения свободы маневра. Иными словами, не быть «белой вороной», но иметь право на определенные исключения из правил. Соответственно, надо было пройти обряд инициации, но не хотелось попадать на «конвейер производства в новики» наравне с остальными отроками. Требовалось как-то выделиться! В общем, Мишка решил так просто не даваться и летел сквозь лес со всей возможной скоростью, тем более, что тело, избавленное от тяжести доспеха, казалось почти невесомым.

Преследователи, прочесав заросшую лощинку и не обнаружив там беглеца, собрались в кучу и, даря Мишке драгоценные секунды, коротко посовещались. Потом разделились – основная группа снова погнала коней через заросли, а четверо (по двое с каждой стороны) двинулись по краям лощины, склоняя факелы к самой земле и высматривая следы. Если бы Мишка выскочил из зарослей в сосняк, да бежал бы неаккуратно, следы на слое сухой хвои можно было бы разглядеть даже в свете факела.

Теперь погоня двигалась медленнее, без азартных криков и внимательно проверяя все места, где мог бы укрыться беглец. Это дало Мишке возможность добраться до примеченного при первом пробеге через лощинку места и убедиться, что возможность «избежать стандарта» имеется. Узкий проход в зарослях молодых елок перекрывал ствол упавшего дерева, причем лежал он так неудачно, что просто перешагнуть его конь не мог, надо было перепрыгивать, а значит, подъезжать не шагом, а хотя бы легкой рысью. Тут же росло еще одно дерево, чьи нижние ветви были достаточно толстыми, чтобы выдержать мишкин вес. Наверх проезжающий через проход всадник смотреть не станет – все внимание будет привлечено к лежащему поперек пути стволу.

 

* * *

 

Получилось даже лучше, чем планировал Мишка. Преследователи продрались сквозь тесный строй молодых елок и поехали дальше, не заметив притаившегося в ветвях Мишку, а один, почему-то задержавшийся, направил коня к проходу, разгоняя его для прыжка через поваленное дерево. Мишка упал руками на протянувшуюся на проходом ветку и, свесившись, как на турнике, впечатал пятку прямо в закрывающую лицо всадника берестяную личину – куда-то между ртом и левым глазом. Удар получился крепкий – скорость сближения скачущего всадника и выставляемой вперед ноги, оказалась весьма существенной. Личина под пяткой хрустнула, всадник без малейшего звука вывалился из седла, успев лишь потянуть слабеющими пальцами повод. Конь прыгать через поваленное дерево не стал, а беспокойно затоптался на месте.

Мишка соскочил на землю, дернулся от боли в ушибленной пятке, постоял на одной левой, и снова осторожно встал на обе ноги. Острой боли не было – сильно пятку не отбил, но и хорошего тоже мало – левая рука еще побаливает после приключений на землях Журавля, а теперь еще и правая нога.

«Хорошо, что конь не убежал, а то пешком теперь проблематично… а этого-то вы, сэр, случайно не насмерть приложили? Голова, все-таки, не пятка…»

Мишка приложил пяльцы к шее лежащего на земле ратника, на секунду сжался от страха, не сразу нащупав бьющуюся жилку, потом вздохнул с облегчением – просто добротный нокаут! Повезло и в другом – остальные загонщики не заметили произошедшего, и свет факелов постепенно удалялся.

«Так… и кого же нам Бог послал? Едрит твою… „Не мир тесен – нас мало!“».

Под сдернутой личиной обнаружилась прямо на глазах заплывающая опухолью физиономия десятника Тихона.

«М-да, любезнейший, с такой фортуной вам десятником не бывать! В походе за болото „отличились“ так, что дядюшка Лука, во избежание более серьезных оргвыводов, морду начистил, теперь здесь. Это уже намного серьезнее – ратнинские воины нынешнему мероприятию, несомненно, придают некий мистический смысл, и такое свидетельство неудачливости, конечно же, расценят, как знак свыше. Мордобоем тут не отделаешься, тем паче, что он уже состоялся. Ну, что ж, сэр Майкл, а вам-то это на руку!»

Мишка немного поколебался. Велик был соблазн надеть на себя берестяную личину и штаны Тихона, а потом присоединиться к группе загонщиков. Эффектно, конечно, но остаться неузнанным шансов было мало, даже с закрытым лицом. Ратники, видимо в соответствии с требованиями ритуала, были обнажены по пояс, а статью Мишка на взрослого воина ну никак не тянул, даже в темноте. К тому же пришлось бы опоясаться воинским поясом с оружием, а это могло быть воспринято, как прямое оскорбление – заранее нацепить на себя то, что только еще предстояло получить после успешного прохождения обряда…

Пришлось ограничиться только двумя трофеями – мечом и конем. Оба трофея оказались «не очень» – меч, для мишкиной руки, великоват и тяжеловат, а конь то ли напуган, то ли упрям, то ли предан хозяину. Во всяком случае, пока Мишка заставил его подчиняться, голые ноги он об еловые лапы изодрал до крови, хорошо хоть стремена ступнями доставал – Тихон был не очень высок ростом.

Дальше дело пошло проще – выехать из лощины с противоположной от загонщиков стороны и направить коня именно туда, куда облава Мишку и гнала. Была, конечно опасность, что капище Перуна окружено какими-нибудь ловушками, чтобы посторонний туда просто так пробраться не мог, но Мишка рассудил, что конь должен знать дорогу сам. В конце концов, остальных опричников, удостоившихся прохождения обряда инициации, уже давно переловили – Мишка-то понимал, что именно происходит и действовал с холодной головой, а остальные ребята, под действием мистических страхов, наверняка убегали по прямой, и были быстро пойманы. Значит, конь Тихона этой ночью проделал путь на капище, как минимум, четыре-пять раз, если не больше. Отчетливо видимая полоса взрыхленной копытами хвои уводила из сосняка в темную чащу смешанного леса. Мишка въехал под тень деревьев и, «взбодрив» коня пятками, отпустил поводья.

– Давай теперь сам, ходил тут уже. Вперед, скотина!

 

* * *

 

Конь действительно сам пришел туда, куда и требовалось – сначала Мишка разглядел впереди зарево от большого костра, а через некоторое время и тын, окружавший капище. Перед входом Мишка задумался. Ворот не было, просто края тына заходили один за другой, кони не были привязаны снаружи, значит, можно было въезжать верхом, но возможно это разрешалось только посвященным воинам? С другой стороны, иначе, чем пешими, да еще и под конвоем, неофиты сюда не попадали.

«Так въезжать или заходить пешком? А не заглянуть ли сначала внутрь?»

Высота тына позволяла, и Мишка, встав ногами на седло, заглянул за ограду. Долго разглядывать открывшуюся картину не получилось – конь Тихона, не приученный к подобным упражнениям, шагнул в сторону – но хватило и увиденного. Большой костер, всадники в личинах, неподвижно застывшие в седлах, некто с медвежьей шкурой на плечах, стоящий перед деревянным идолом Перуна, отроки, жмущиеся в сторонке, сбившиеся в кучу, как испуганные овцы…

Что-то «царапнуло» сознание, что-то было «не так». Мишка прислушался – не уловил признаков приближающейся погони и снова внимательно осмотрелся. Место, как и положено, было глухое, на кольях тына висят медвежьи черепа, внутри идол, перед ним жрец…

«Стоп, сэр, а почему вам вдруг вспомнилось слово „жрец“, а не „волхв“? Ну, во-первых, волхв Перуна здесь – на землях поклонников Велеса – нонсенс. Во-вторых, очень сомнительно, что ратнинская сотня сто лет назад приволокла такого волхва с собой – шли же христианство насаждать… каша какая-то получается. И потом, медвежья шкура… волхвы-то в белых плащах ходят, или это не обязательно? Шкура выделана так, что на голове у жреца надета медвежья голова, и он смотрит изнутри раскрытой пасти – между верхней и нижней челюстями. Что-то вы, сэр Майкл, такое в кино видели, и сюжет был о скандинавской истории. Совсем ни в какие ворота не лезет!

Кстати о воротах! Их, почему-то совсем нет и… вот оно! Нет ощущения древности, таинственности и, как принято говорить, „намоленности“ места. Точно! Тын какой-то несолидный, словно поставлен наспех или временно, хотя стоит, судя по виду, не один десяток лет. И идол тоже, какой-то „свеженький“ – вовсе не столетний мореный дуб, больше похоже на новодел. Это что же, Ратное, раз в три десятка лет, переезжает на новое место, и вместе с ним переезжает капище? Но такого не бывает! Капища стоят веками!

Жилья для волхва нет, только навес над идолом. Значит, некто, исполняющий роль жреца приходит сюда только во время церемоний? А где же он обретается постоянно, неужели в Ратном? Так может, это кто-то из ратников?

Так, так, так… лорд Корней, помнится, по дороге из Турова что-то такое толковал… вспомнить бы. Кажется о том, что мы, конечно, христиане, и все прочее, что положено, но и Перуна тоже не забываем, потому, что – воины. Воинского духа в нем больше, чем в кресте.

Ага! Так это не языческая секта, а тайное общество! Не без мистики, разумеется, на то и средневековье, но от общественной организации здесь явно больше, чем от религиозной! И… и это – естественно! В первом составе ратнинской сотни воинами были все, а потом… да, воинам пришлось как-то обособляться и создавать организацию, защищающую их интересы, противостоящую нарастающему давлению „штатских“ и разброду среди воинов. Элита, создала тайную организацию, способную держать в узде „своих“ и давить „чужих“! Не стоит, пожалуй, удивляться, если здесь, на этом капище, принимаются весьма серьезные решения, влияющие на судьбы всего Ратного, вплоть до смертных приговоров неугодным!

Интересно: они сами-то сознают, что именно придумали? Скорее всего, все началось с того, что однажды, какой-то группе воинов понадобилось принять некое решение в тайне от остальных. Опыт, видимо, оказался удачным и был повторен. Потом еще и еще… в конце концов, дело дошло до того, что не вступив в тайную организацию, стало невозможно сделаться ратником. Тут-то сказке и конец – ничего-то вы господа не знаете!

Быть комсомольцем, одно время, тоже было круто – когда их было не так уж много, и вступить в комсомол могли далеко не все. А потом прозвучали роковые слова „стопроцентный охват“, и круто стало быть уже некомсомольцем. Так организация боевых и активных ребят, по весеннему льду шедших на штурм кронштадтсих фортов, построивших Комсомольск-на-Амуре и… много чего еще сотворивших, превратилась в обыкновенную бюрократическую структуру. И сами ведь чувствовали, что загнивают, недаром же появилась поговорка: „Если комсомольцам двадцатых годов все было по плечу, то комсомольцам семидесятых – все похрен!“.

Так и вы, господа. Если на сход допускаются только ратники и ветераны, то зачем же вам тайное общество? А затем, что вы сами чувствуете: мнение схода уже не отражает мнения всего Ратного, решения схода выполняются все туже и туже! Более того, рано или поздно на сход придется допустить „штатских“, и тогда ратники останутся в меньшинстве. Единство среди военных профессионалов может поколебаться… уже колебалось и, как легко догадаться, не раз и не два! Приходится удерживать его жесткой рукой тайного общества… наверняка с этого капища кого-то вперед ногами уже выносили!

Е-мое, да Корней же в должности сотника тоже здесь утверждаться должен! Да, вернулся на должность княжьим повелением, да, два раза удачно сводил сотню за добычей, но этого же мало! Сотня медленно умирает. Не могут ратники, хотя бы некоторые из них, не задумываться о будущем, и Корней обязан дать им надежду! Ну и дурень же вы, сэр Майкл! Фольксштурм, фольксштурм… мальчишка с фаустпатроном! Лорд корней сегодня им перспективу показывает – способ выжить! Без малого, два десятка пацанов, испытанных в боевом походе, проверенных кровью и смертью. Вот для чего он вас в самостоятельный рейд отпустил! Сколько у него за эти трое суток седых волос прибавилось, только он один знает, но иначе нельзя было! Два десятка новиков, о которых и не мечтали, плюс еще сотня кандидатов… хотя можно ли нинеиных рекрутов сюда плюсовать?

Не важно! Потом разберемся. Сейчас главное то, что там – за этим тыном – нынешней ночью решится: станет ли Корней Лисовин авторитетом, против которого никто и пикнуть не посмеет, или ратнинская сотня так и будет балансировать на грани раскола, а село Ратное сползать в… по большому счету в могилу, этот вывод вы, сэр, уже давно сделали.

Что требуется показать тем ратникам, которые понимают, или только интуитивно ощущают, надвигающуюся беду? Возможность пополнения сотни – это понятно, а еще? А еще крутизну! Ярость, но обузданную, подчиненную дисциплине, ту самую, о которой толковал отец Михаил! Это и будет надеждой на будущее благополучие, потому что именно таким коллективным качеством обладал первый состав сотни, а сейчас это воспринимается, как утраченное сокровище старых добрых времен.

Значит что? Значит, никаких вопросов: въезжать или заходить пешим! Въезжать и выдать все, на что вы, сэр, способны! По максимуму! Ломать, если понадобиться, ритуал – он не освящен вековыми традициями и обычаями, а является самоделкой последних десятилетий. Вперед, сэр Майкл, вас ждут великие дела!»

Мишка направил коня в проход между крыльями тына и нещадно хлестнул его мечом плашмя. Конь рванул с места, а Мишка поддал ему еще раз и, проскочив проход, рванул на себя правый повод и чертом влетел на капище. Чуть не загнав коня в костер, поднял его на дыбы и огляделся по сторонам. Немая сцена! Присутствующие ожидали чего угодно только не этого – голый мальчишка с окровавленными ногами, на вздыбленном коне и с обнаженным мечом в руке! Тот самый мальчишка, которого должны были притащить сюда напуганным и загнанным!

Не давая никому опомниться, Мишка повернулся к сбившимся в кучку опричникам и гаркнул, что было мочи:

– Смир-р-рна!!! Как стоите, курицы мокрые!!! Вы воины или девки, первый раз пользованные?!! В два ряда становись!!! Тереть-скрипеть во все дыры, орясины голомордые, кочергу вам каленую, куда не надо с угольками под звонкие песни! Я вам покажу, как Младшую стражу позорить, подкидыши лешачьи, елкой драные, мать вашу с троюродными бабками и будущими тещами, в плоть, в кровь, в голубые глазки и завлекательные кудряшки! Шевелись, отродье козлячье, в гроб, вас всех, под осиновый крест, колокольный звон и десять ведер дерьма! Как зайцы в силки попались! Что, не учились ничему или всю науку позабыли? Я вам напомню, чувырлы косорылые, так напомню, что обратно родиться захотите, драть вас не передрать железными веревками, каменными мочалками, дедовскими костылями и старушечьими клюками в зад, в перед, в хвост и в гриву, поперек и наискось, в косую сажень, в свиной хрящ и трехпудовую гирю! Степан!!! Какой ты урядник к хренам собачьим, народ построить не можешь!!! А ну, дай тому раззяве в ухо, чтобы все псалмы давидовы разом вспомнил. Ровней стоять, свистодуи малохольные, тошно смотреть и Богу и Аллаху и Будде и всем богам славянским с сорока тысячами мучеников, с двенадцатью апостолами и сомном ангелов, уроды головоногие, радость Сатаны, Вельзевула, Люцифера и прочей нечисти от кикиморы до Аматерасу! Равняйсь!!! Отставить!!! Головы поднять!!! Плечи расправить!!! Глядеть бодро и дерзко – на вас ратнинская сотня смотрит!!! Равняйсь!!! Смирно!!!! Равнение направо! Слава ратнинской сотне!!!

– Слава ратнинской сотне!!! – дружно рагкнали отроки, заметно приободряясь и глядя, если не бодро и дерзко, то хотя бы не перепугано.

Мишка, на протяжении всего своего монолога, разрывался между опасением ляпнуть сгоряча что-нибудь из лексикона ХХ века и желанием понять реакцию ратников на происходящее. Как ни странно, но удалось и то, и другое. Ненужные слова не выскочили, одна только японская богиня Аматерасу как-то затесалась, а реакция… кажется, была вполне благоприятной. Сначала остолбенение, потом интерес, а под конец, даже смешки и какие-то словечки, среди которых отчетливо прозвучало дедово «Кхе!», причем даже не в одобрительной, а какой-то лихой тональности. Похоже, шоу можно было продолжать.

Соскочив на землю и шуганув коня, что б отбежал в сторону и не мешал, Мишка упер меч в землю, опустился на одно колено и склонил голову.

– Делай, как я!

Строй отроков слитно повторил его движение и замер со склоненными головами.

– Повторять за мной!

 

Я – плоть от плоти, кровь от крови славных воинов ратнинской сотни…

 

Отроки, не зря, все-таки, несколько месяцев учились молиться и петь хором, дружно и отчетливо повторили:

 

Я – плоть от плоти, кровь от крови славных воинов ратнинской сотни…

 

«Вранье, конечно, половина ребят даже тетке Татьяне родней не приходятся, какие уж там плоть от плоти и кровь от крови, но никто же не заставлял их сюда тащить… будем считать это ритуалом усыновления сразу всей сотней».

 

…Пришел сюда, взыскуя приобщения к воинскому духу,

К славе предков, вершивших великие дела и взирающих на меня из Ирия.

Алчу поучающего слова, перста указующего и направляющей длани,

Дабы стать достойным их наследником и продолжателем деяний,

Заслужить место в рядах воинства Перунова и принять на рамена свои

Ярем трудов воинских, а в душу частицу небесного пламени с копья Перунова…

 

Собственно, весь этот текст Мишка составил из ответов, на вопросы, которые, в соответствии с ритуалом, должны были задаваться каждому из неофитов в отдельности: «Кто ты? Зачем пришел? Чего хочешь? Что можешь? Готов ли пройти испытание?» и прочих. Ответы дед перечислил Мишке, перед тем, как оставить одного в лесу, но заучивать не заставил – еще одно свидетельство того, что текст не был каноническим и в ответах допускалась некоторая, хоть и небольшая, вольность. Сейчас Мишка этим и пользовался. С одной стороны, хоровое исполнение придавало ритуалу дополнительную торжественность, с другой – никто из отроков ничего не перепутает и не собьется с необходимого настроя – кто его знает: какие испытания придется выдержать?

 

Я готов выдержать все испытания и искусы,

Кои сочтены будут необходимыми славными воинами ратнинским,

Пред ликом Перуна Громовержца, под взыскующим взором предков,

И в окружении дружины Перунова братства.

Клянусь на стезе воинской свято блюсти законы воинского братства,

Обычаи старины, завещанные нам предками, и деяния свои

Направлять к вящей славе воинского сословия и пользе ратнинской сотни.

Буде же отступлю от сей клятвы, хоть в малости, да покарает меня

Перун Громовержец огнем небесным, оружием вражьим

Или рукой побратимов из дружины Перуновой!

 

Слова «воинского сословия» были откровенной отсебятиной, но зато, кажется, никто не заметил, что было пропущено обещание беспрекословно подчиняться приказам. Мишка рассчитывал на то, что термин «воинское сословие» прикует к себе внимание ратников, как всегда случается, когда оратор удачным, коротким и емким термином описывает комплекс проблем, более всего волнующих аудиторию. В данном случае, озвученная формулировка четко и недвусмысленно проводила границу: вот мы, а вот все остальные. Это не могло не привлечь внимания и не понравиться. Судя по реакции ратников, прием удался, и Мишка решил продолжить так, чтобы еще некоторое время держать на себе внимание аудитории, оставляя ее в убеждении, будто все идет так, как надо. Даже лучше, чем предполагалось. Он поднялся на ноги и, согнувшись в поклоне, положил перед собой на землю меч, отнятый у Тихона.

– В знак почтения и преданности, Младшая стража кланяется воинам ратнинской сотни мечами добытыми отроками в походе!

Меч был, конечно не тот, но все поняли мишкин символический жест правильно. Секунда тишины, а потом невнятный, но явно одобрительный говор – проняло!

– Встать! Равняйсь! Смирно! Слава ратнинской сотне!

– Слава ратнинской сотне! – дружно и, что особенно порадовало, весело откликнулись отроки.

Повтором здравницы Мишка подчеркнул окончание своего «выступления», передавая бразды правления дальнейшим действом жрецу.

«Интересно, кто же там – под медвежьей головой – прячется? Некоторых, конечно, и в масках узнать можно – вон рыжая бородища Луки Говоруна, а вон дед, десятник Егор – еще не до конца зажившая рана от стрелы, ратник Гаврила Пузан – с таким брюхом ни под какой маской не спрячешься…»

– А конь-то Утинка,^[19] и меч его! – прервал мишкины размышления чей-то возглас.

«М-да, сэр, кликуха-то у Тихона в Перуновом братстве, отнюдь не почтенная».

– Заткнись! Не к месту болтаешь! – зло рявкнул Лука, давно опознавший коня и оружие племянника. И тут же, сам себе противореча, спросил: – Что с ним?

Мишка уже было открыл рот для ответа, но сзади раздался голос кого-то из ратников, гонявших по его лесу (Мишка даже и не заметил, как они подъехали):

– Без памяти он… всю морду на сторону свернуло… к Настене повезли. Я велел сказать, что с коня неудачно упал.

Все взгляды опять скрестились на Мишке, постаравшемся изобразить спокойствие и достоинство, что «в костюме Адама до грехопадения» сделать было весьма непросто. Среди ратников прошелестело слово «Бешеный», и на капище воцарилась тишина – похоже, каждый пытался представить себе, что же такое сотворил с Тихоном этот непонятный мальчишка, как ему это удалось, и что бы делал он сам, окажись на месте Тихона.

– Тихо! – подал наконец-то, голос жрец. – На капище и без того стояла тишина, по всей видимости, он таким образом просто привлекал к себе внимание присутствующих. – Сегодня мы собрались, чтобы решить: можем ли принять в свои ряды новых братьев и… – пауза получилась какая-то неуверенная –…принять… либо не принять волю князя Вячеслава Владимировича Туровского, пожелавшего видеть нашим сотником брата Корзня.

«Мать честная! Да это же староста Аристарх! Ни хрена себе „гражданская администрация“, он же сейчас главнее деда! А чего ж он в отставку-то просился, когда десятники между собой передрались, и Пимена пристрелить пришлось? Не хотел руководить собранием, которое может деда сотником не утвердить? О, сколько нам открытий чудных… дарует неведение! Оказывается, дед все это время по краю ходил! И вместе с ним ратнинская сотня – нового сотника дед избрать не позволил бы, как пить дать, не позволил бы! Для того и бояр назначил, и крепость строить помогал, как мог. Расколол бы остатки сотни, ушел бы с верными людьми в крепость и увез бы с собой жалованную грамоту Ярослава Мудрого – живите, как хотите! Но слово держит – не бросает сотню до последнего. А риск-то каков – если не утвердят, могут и прикончить. Все при оружии, схватятся между собой… черт мне подсунул Тихона – Лука на меня обозлился, может и деда подвести… или останется выше этого? Блин, без самострела, как голый… так и есть голый – ничем помочь не смогу. Или уже смог? Шоу-то впечатление произвело…»

–…Но сейчас хочу держать с вами, братие, совет совсем о другом! – продолжал, между тем Аристарх. – Я стар, а ученика, которому наше братство, во благовремении, передать мог бы, до сих пор не обрел. До сего дня не обрел… а ныне узрел достойного! Зрите и вы! – Аристарх ткнул посохом в сторону Мишки. – Отрок сей любим Светлыми Богами славянскими и в то же время осенен благодатью Христовой! Ни ведуньи, ни волхвы заворожить его неспособны, темным же силам он умеет противостоять, как никто из нас! В воинском деле изряден не по возрасту, книжной премудрости сподобился и на пользу ее обернуть умеет. Опричь того, прошел испытание кровью, смертью и каленым железом, храбрость и ловкость выказал, даже и нынешней ночью не сплоховал!

Аристарх умолк и, неловко поворачиваясь всем корпусом под тяжелой медвежьей шкурой, оглядел присутствующих. Ратники внимали – ни звука, ни движения, тишину нарушали лишь потрескивающие в костре поленья.

– Отдельный сказ о том, что он в бою спас жизнь одному из десятников, а руками Младшей стражи – многим и многим из вас! И это – главное! Высшие силы одарили его умением повелевать, и под рукой его вызревают новые воины, новые братья Перуновой дружины! Открылось мне ныне! Радуйтесь, братие, прозреваю славное будущее нашего братства, не измельчает оно с нашим уходом по Звездному мосту,^[20] не сгинет в безвестности, но продолжится во многих коленах ратнинских родов!

Аристарх снова сделал небольшую паузу и громко вопросил:

– Кто может назвать более достойного?

Ответом была тишина.

– Кто может назвать более достойного? – повторил вопрос Аристарх. – Говорите сейчас, ибо потом я уже не услышу!

Снова тишина.

– В третий раз вопрошаю: кто может назвать более достойного?

На этот раз пауза была более длинной. Аристарх не спрашивал согласия, не желал слушать возражения или комментарии, он просто задал вопрос, на который у ратников не было ответа.

– Подойди отрок!

Мишка обогнул костер и, по знаку Аристарха опустился перед ним на колени. Жрец положил ему на плечо посох из темного дерева, обвитый чеканными серебряными молниями, и торжественно провозгласил:

– Нарекаю тебя, брат, именем Окормля!^[21] Под сим именем, впредь, знаться тебе в братстве Перуновом. Встань.

Аристарх накинул на Мишку край медвежьей шкуры, прижал к себе, словно подчеркивая свою близость с новым собратом Перуновой дружины, и вдруг, командным голосом заорал:

– Кто взрастил и воспитал брата Окормлю?

– Корзень! – не в лад отозвалось несколько голосов.

– Кто возродил Младшую стражу по старине и заветам предков?

– Корзень! – отозвался хор голосов.

– Кто ныне подарил нам надежду на доброе будущее ратнинской сотни?

– Корзень! – теперь уже имя сотника выкрикнули все, или почти все.

– Так чего же вы ждете?

Первым спешился и подошел к Корнею, протягивая ему рукоятью вперед свой меч, десятник Леха Рябой. Корней принял меч и тут же, держа на раскрытых ладонях рукоять и конец ножен, с поклоном вернул оружие десятнику. Тот до половины выдвинул клинок, поцеловал его и, низко поклонившись, отошел в сторону, освобождая место следующему.

– Смотри, парень, внимательно смотри! – прошептал Мишке на ухо Аристарх. – Кто-то из них доживет до того времени, когда, вот так же, из твоих рук оружие примет.

Мишка смотрел. Сначала, на то, как ратники, один за другим, принимают оружие из рук Корнея-Корзня, потом, как проходят ритуальные испытания опричники, но мысли его витали далеко.

«Ну вот, вскрылся еще один пласт ранее недоступной информации… как матрешек одну из другой вынимают. Ладно, и с этим разберемся. А десятничество Тихона, надо понимать, приказало долго жить… так может быть, утащить отцовский десяток в крепость? На свежую росчисть, в новые дома… пойдут ли? С дедом поговорить надо будет, или с Аристархом, сначала? Наверняка же оставит меня после церемонии, что б поговорить.

Однако, сэр Майкл, он же Михайла, он же Ждан, он же Окормля… как, говорится: „Если хочешь рассмешить Бога – расскажи ему о своих планах“. Даже не насмешка Фортуны, а форменное издевательство – начали вы с мыслей о создании православного рыцарского ордена, а закончили посвящением в преемники председателя тайного общества имени языческого бога Перуна. Чего только в жизни ни случается!»

 

 

^[1] Обротать — надеть оброть (недоуздок). В переносном смысле — подчинить своей воле.

 

^[2] Ловита (древнерусск.) — охота.

 

^[3] Странь (древнерусск.) — около.

 

^[4] Отишие (древнерусск.) — убежище.

 

^[5] Шекспир. «Отелло».

 

^[6] От старославянского «брезети» — беречь.

 

^[7] Если забылось, см. часть 4.

 

^[8] Пардус — так в древней Руси называли гепарда.

 

^[9] АВС — Аркадий и Борис Стругацкие.

 

^[10] Герои романа Алексея Толстого «Аэлита» прилетев на Марс в 1924 году, сразу же устроили там социалистическую революцию.

 

^[11] Тьма — этим словом в древней Руси обозначалось число 10 000.

 

^[12] Стимфалиды — медные птицы бога войны. Метали в противников перья, разящие, как стрелы (древнегреческий миф).

 

^[13] Omnia mea mecum porto — Все мое ношу с собой (лат.).

 

^[14] Fortis qui se vincit — Силен, кто победил себя (лат.).

 

^[15] Денис Давыдов. «Голова и ноги» (фрагменты).

 

^[16] Выражение приписывается знаменитому гангстеру Аль Капоне, правда, вместо меча, там упоминался револьвер.

 

^[17] Утый — тощий, исхудалый (старославянск.).

 

^[18] Яруга — проходимый овраг.

 

^[19] Утинок — щепка.

 

^[20] Звездный мост — Млечный путь. Считалось, что по нему души усопших идут в Ирий.

 

^[21] От старославянского Окормляти — управлять.