Дом Афири, Бронкс, Нью-Йорк,

Пятница, 17 ноября 2006

 

Мама на потолке – в крови и языках пламени…

Папа и его команды. Он приказывает: «Мальчики, рассыпьте соль у порога – тогда они не войдут». Он кричит: «Сэм! Ты должен сбить со стены ВСЕ бутылки!» Он рявкает: «Дин! Присмотри за братом!»

Джессика на потолке – в крови и языках пламени…

Научиться стрелять из М-16[1] раньше, чем впервые поцеловать девочку. Не суметь продраться через «Моби Дика» или «Алую букву»[2] из школьной программы, но изучить собрание работ Алистера Кроули[3], не говоря уж об исследованиях Яна Гарольда Бранванда[4]. Выучить ритуал экзорцизма на латыни, но не запомнить текст «Клятвы верности»[5] во время заточения в одной из многочисленных средних школ.

Кэсси на потолке – в крови и языках пламени…

Надо найти отца.

Он хочет, чтобы мы продолжили его работу: спасать людей, истреблять нечисть – семейное дело.

Мы можем не сражаться?

Ты напал на его след, да? Существа, которое убило маму?

Я не понимаю твоей слепой веры в отца.

Сара на потолке – в крови и языках пламени…

Страх не умрет, не уйдет, не покинет тебя, сколько ты не бравируй, сколько не лги, что все будет хорошо, сколько не оказывайся на пороге смерти или камеры пожизненного заключения и осознания того, что ты не сможешь защитить вообще никого.

Элен на потолке – в крови и языках пламени…

Ладно, если с твоим братом случится нечто подобное, бери телефон и звони мне.

Тебе? Папа, я звонил тебе с самого Лоуренса, слышишь? Сэм звонил тебе, когда я умирал. У меня больше шансов выиграть в лотерею, чем тебе дозвониться.

Джо на потолке – в крови и языках пламени…

Он нам приказал!

А мне плевать! Мы не обязаны выполнять все то, что он нам приказывает!

Сэм на потолке – в крови и…

Но пламя отступает от него. Сэм открывает глаза, и они – желтые.

Ты должен убить меня, Дин. Отец ведь сказал тебе…

– НЕЕЕТ!!!

Дин сел на перекрученных, мокрых от пота одеялах.

– Проклятье… – выбравшись из кровати, он подошел к огромному зеркалу, украшенному красным символом мира. Из зазеркалья смотрела осунувшаяся потная физиономия. Черт, даже волосы выглядели спутанными, хотя сколько там было тех волос, так что этот кошмар а-ля «в предыдущих, мать их, сериях вы видели» буквально сотворил чудо.

С самого детства Дин видел всевозможные ужасы: такое бы заставило самого Гигера опустить руки и уйти в маляры; по сравнению с таким Стивен Кинг казался не страшнее Джейн Остин[8]; такое могло бы заставить – и заставляло! – людей упиться до белой горячки или вышибить себе мозги или и то, и другое разом… И все же у Дина никогда не было кошмаров. То есть, он, конечно, видел плохие сны, особенно в детстве, но не полноценные ужасы, от которых пот ручьем и дрожь пробирает до костей.

А все виноват отец.

Годы в дороге – годы тренировок, драк, охот, подчинения любым приказам, даже самым абсурдным. Годы, проведенные в роли миротворца между яростью отца и упрямством младшего брата в отчаянных попытках сохранить мир в семье. Годы после смерти матери и самого первого приказа отца: «Бери брата и беги отсюда без оглядки! Ну, Дин, пошел!» И какие же были последние слова Джона Винчестера после того, как он сдался демону, убившему маму, а впоследствии и девушку Сэма? «Хорошая работа, сынок»? «Так держать»? «Я горжусь тобой, Дин»?

Нет. Он приказал защитить Сэма, а если не получится – убить.

Господи помилуй.

Дин таращился в зеркало, и символ мира красной чертой пересекал его лицо, будто струйка крови. Сэм должен знать обо всем. Это честно, и, кроме того, Дин хотел сбросить со своих плеч хотя бы часть ноши. Но отец тогда добавил: «Не говори Сэму».

Какой же ублюдок!

Большую часть времени Дину удавалось отвлечься, утопить все сомнения в работе. Да, они с Сэмом делали чрезвычайно важную работу – спасали жизни, мстили за убитых – и, черт возьми, делали неплохо!

Большую часть времени. Но иногда…

Дин встряхнулся: нельзя проявлять слабость, ведь у них есть работа. Даже две.

Часы показывали половину седьмого утра. Услышав рев двигателя, Дин подошел к окну и раздернул цветастые занавески. Внедорожник Манфреда выруливал с подъездной дороги. Сердце Дина екнуло, когда машина направилась прямиком к капоту Импалы, но в последнюю секунду Манфред вывернул руль вправо, и только шины шаркнули по бордюру. Дин перевел дыхание и оглянулся на разворошенную постель.

«Черта с два я снова лягу!»

Конечно, варварство подниматься в такое время, но Дин уже разгулялся, тем более его ожидал самый лучший в мире кофе. После обжигающего душа в невероятно холодной ванне, щеголяющей львиными лапами, Дин натянул последнюю смену чистой одежды и решил при первой же возможности выяснить, где тут ближайшая прачечная. Потом он прихватил папин дневник и отправился искать кофе. Ну а потом просто сам Бог велел изучить коллекцию виниловых пластинок поближе. Прошлым вечером он успел только взглянуть на нее…ладно, конкретно так взглянуть – Сэм даже наорал на него, что он крутится с ЭМП исключительно в гостиной, и чуть не отобрал сканер. Собственно, никаких излучений они не нашли, что, впрочем, неудивительно: призрак не появлялся с воскресенья, да и не все призраки фонят. Тем более, решающее испытание будет после выступления «Скоттсо». Ну а пока можно послушать музыку именно так, как положено ее слушать. Проблема состояла в том, чтобы выбрать что-нибудь одно: едва Дин решался на одну пластинку, как взгляд тут же падал на другую. Старший Винчестер уже соорудил целую башню из «Dark Side of the Moon», «The Most of the Animals», «Dressed to Kill», «Metallica», «The Who by Numbers», австралийской версии «Dirty Deeds Done Dirt Cheap», «Thick as Brick» и «In-A-Gadda-Da-Vida»[9] и даже еще не добрался до блюза. Тем не менее, он поставил последний альбом и принялся копать дальше, наигрывая время от времени на воображаемой гитаре.

Тут лестница заскрипела, и послышался голос Сэма:

– Да, конечно. Спасибо, очень хорошо, что не нужно долго ждать. Да. Отлично. Спасибо! До свидания.

Сэм спрятал в карман телефон и прошел в гостиную:

– А ты сегодня ранняя пташка. Вроде, обычно раньше десяти из кровати не вылезаешь.

– Да, я рано проснулся, – Дин посмотрел на часы и обнаружил, что уже почти половина десятого.

Перебирая пластинки, он совсем потерял счет времени. Дин, конечно, понимал, что цифровая запись – стоящая штука, но создавалось впечатление, что гибель пластинок серьезно повлияла на способность разработчиков создавать приличные обложки к альбомам: никакая изящная брошюрка к си-ди не могла сравниться с мастерски выполненной ксилогравюрой на обложке «Stand Up»[10] или сложностью «Stg. Pepper`s Lonely Hearts Club Band»[11]. И разве запомнил бы кто-нибудь призму «Dark Side of the Moon»[12], будь она всего несколько сантиметров длиной? Дин не мог поделиться размышлениями с братом – парень не ценит настоящую музыку, только отмахнется – так что просто спросил:

– С кем разговаривал?

– Некто Энтони работает в Историческом Обществе округа Бронкс и водит экскурсии в коттедж По, правда, на них надо заранее записываться. Короче, я смотаюсь туда днем, – он ухмыльнулся. – Я хотел и тебя позвать, но ты так уютненько устроился со своей единственной любовью, что…

Дин выдернул «Zoso»[13]:

– Сэмми, ты, конечно, можешь до потери пульса воспевать свои си-ди, эм-пэ-три и ави, но я тебе скажу…

– Ави – это видеофайл, Дин, – поправил младший Винчестер.

– НО Я ТЕБЕ СКАЖУ, – с нажимом повторил брат, – что чудесному звуку иглы по винилу замены нет.

И в этот самый момент пластинку заело, и Дуг Ингл[14] настроился повторять свое «always be» до бесконечности. Сэм разулыбался от уха до уха. Дин бросил на него негодующий взгляд, протопал к проигрывателю и поправил иглу.

– Сейчааас угадаю, – протянул Сэм. – В следующий раз ты начнешь превозносить роль пиявок в медицине. О, знаю! А чем конные упряжки хуже автомобилей?

– Отвянь, Саманта, – Дин вернулся в кресло. – Я пока пороюсь в папиных записях, может, найду что-нибудь подходящее к случаю.

Сэм кивнул:

– Хорошо. А я осмотрю коттедж, а потом проверю дом с замурованным и улицу с убитыми парнишками.

– Валяй. Может, найдешь что-нибудь, что копы пропустили.

– Сомневаюсь, – честно ответил Сэм. – Все-таки у нас в конкурентах полицейское управление Нью-Йорка.

– Ну и?

Дин имел более богатый опыт общения с правоохранительными органами и считал, что они неплохо разбираются лишь с типичными делами. А то, с чем имеют дело они с Сэмом, типичным делом не назовешь, поэтому полиция вечно ищет не в том месте, разглядывает не те вещи и приходит не к тем заключениям.

– Сэм, копы хороши только в том, что им знакомо. Не верь всякой мути по телику – как правило, они хватаются за первого же подозреваемого. Не видят ни целого, ни деталей, так сказать. Ставлю десять баксов, что ты что-нибудь там обнаружишь.

Сэм фыркнул и отправился на поиски кофе, явно покушаясь изуродовать его тоннами молока и сахара. А Дин снова уткнулся в коллекцию пластинок.

«Это что, и правда копия «Music from Big Pink»[15]? С ума сойти!»

Самым сложным в этой поездке оказался поиск местечка, куда бы можно было приткнуть Импалу. Коттедж стоял на пересечении самой большой улицы Бронкса, метко названной Гранд-Конкорс, и еще одной огромной улицы Кингсбридж-роуд.

Посредством интернет-раскопок Сэм обнаружил, что, оказывается, Кингсбридж-роуд когда-то была кавалерийской тропой, ведущей к мосту, перекинутому над рекой Гарлем к Манхэттену. На сайте поклонников Эдгара По, кстати, тоже написали об убийствах и их связи с творчеством писателя. Сэм развернул окно и оставил его на мониторе, чтобы и Дин мог взглянуть – если, конечно (что вряд ли!), брат найдет в себе силы оторваться от записей Манфреда.

Парк растянулся на несколько кварталов и мог похвастаться довольно-таки новой эстрадой, детской площадкой и маленьким белым домиком, который смотрелся здесь совершенно не к месту. Теперь Сэм понял, почему старший брат так рьяно отказывался верить, что в Бронксе существует нечто подобное: казалось, что весь город (за исключением района в Ривердейле, где жил Манфред) стремится уместить в себя столько зданий, сколько только влезет, даже дома почти что врастали друг в друга – и вот среди всего этого переплетения улиц, застроенных пятиэтажками, раскинулся парк с маленьким коттеджем. В общем, минут десять Сэм колесил по двум крупным улицам и нескольким мелким, с односторонним движением, отчаянно пытаясь найти пятачок для парковки, но каждый раз, когда он все-таки находил пустое место, там непременно оказывался пожарный гидрант.

«Дьявол, да сколько же чертовых гидрантов в этом городе?!»

А если на желанном участке не было гидрантов, то Импала там не помещалась.

Колеся по округе, Сэм не мог не заметить, как хорошо жители приспособились к скученности. В детстве, когда они с папой разъезжали по стране, то старались держаться маленьких городков, отчасти потому, что отец считал, будто там школы лучше – хотя позже Сэм понял, что это заявление не стоило считать универсальной истиной. В итоге опыт проживания в крупных городах набрался у братьев очень и очень небогатый. В Стэнфорде больше всего Сэма поразило сочетание многообразия и гармонии – но подобного немудрено ожидать от колледжа, особенно уровня Стэнфорда. Здесь же люди десятка всяческих национальностей гуляли по улицам, болтали, отдыхали на игровой площадке в парке По, громко здоровались – в общем, наслаждались жизнью. Сэм всегда думал, что в больших городах этнические группы уединяются в отдельных районах, но здесь, в Бронксе, все было по-другому. Как и старший брат, Сэм получил первое впечатление о городе из печально известного фильма «Форт Апач, Бронкс» 1981 года, так что представлял себе развалины, уличные банды и прочее в том же духе. Однако этот Бронкс оказался не таким.

«Или я идеализирую?» – с улыбкой подумал Сэм, проезжая мимо очередного клочка свободного пространства, куда бы, пожалуй, втиснулся Мини Купер[16], но не автомобиль 1967 года выпуска.

Удача улыбнулась ему только в самом конце парка, на углу Ист-стрит 192 и Валентайн-авеню. Там, правда, стоял парковочный счетчик, но, по крайней мере, Импала туда влезала наверняка. Такие места для стоянки со счетчиками оборудовали несколько десятков лет назад, и они соответствовали размерам машин того времени. Импала соответствовала тем же размерам. Забравшись в заначку на прачечную, Сэм разжился двумя четвертаками и оплатил стоянку на час: если учесть величину домика, едва ли на экскурсию потребуется больше времени. Он прошел мимо сцены – пустой в этот холодный осенний день – и детской площадки, на которой шумно забавлялись с полдюжины детишек. Четыре приглядывающие за ними женщины болтали, и, пройдя мимо, Сэм мог побиться о заклад, что разговор велся по-испански.

На сайте писали, что коттедж был построен в 1812 году, и Эдгар По жил там с женой и тещей с 1846 по 1849. Не доходя до двери, Сэм вытащил из кармана ЭМП. Едва ли будет разумно размахивать им перед носом экскурсовода, но наверняка получится взглянуть разок-другой, когда тот отвернется. В дверях Сэма уже поджидал невысокий афро-американец в бежевом тренче.

– Вы Энтони? – уточнил Сэм.

– Точно. Рад, что вы добрались сюда.

– Да, извините, – смущенно улыбнулся Сэм. – Не мог найти, где припарковаться. Вожу целый танк, так что с этим всегда сложно.

Энтони наклонил голову:

– Что-что вы водите?

– Шестьдесят седьмую Импалу.

Энтони с улыбкой посторонился, впуская Сэма в темную прихожую:

– Понимаю вашу боль. У моего папаши «Бьюик» пятьдесят седьмого, так он полжизни проводит в поисках места, куда бы эта дурында поместилась… Как бы то ни было, добро пожаловать в коттедж По.

Сэм осмотрелся: старая кухонная утварь, камин, стол с открытками и сувенирами и стенд, полный книг (начиная с собраний сочинений По и заканчивая книгами о Нью-Йорке в общем и Бронксе в частности).

– За индивидуальные экскурсии мы берем десять долларов, – предупредил Энтони.

«Ну а как же», – мрачно подумал Сэм и полез в карман, надеясь, что отданная брату десятка не была единственной крупной купюрой. К счастью, он нашел двадцать долларов и вручил экскурсоводу. Тот нырнул под стол, порылся в кассе и вернул сдачу.

– А что у вас с рукой? – Энтони кивнул на гипс.

Дин бы придумал, как отшутиться, а вот Сэму ничего подходящего в голову не шло. Правда же здесь явно не прокатит.

Ох, видите ли, я сломал руку, когда дрался с зомби на кладбище. Я пытался выманить ее к могиле, чтобы мы с братом могли пригвоздить ее колом и прикончить… Нет, что вы, я в своем уме! А что это вы так от меня пятитесь?

Прогнав в мыслях этот монолог, Сэм отделался маловразумительным «долгая история…». Энтони, впрочем, удовлетворил и такой ответ.

– Ну, здесь Эдгар Алан По доживал свои последние годы. К сожалению, полностью оценить вид сейчас невозможно, но если вы посмотрите налево, то увидите спуск холма к Валентайн-авеню.

Сэм кивнул: в бесплодных поисках стоянки он достаточно налюбовался видами. Коттедж стоял аккурат на вершине холма, и из него можно было разглядеть окрестности до самого пролива Лонг-Айленд.

– Изначально, коттедж располагался не здесь, – Энтони указал на Кингсбридж-роуд. – Видите дом с желтым фасадом? Где-то там он и стоял. А когда разбили парк, его перевезли сюда. Раньше здесь были фермерские угодья, собственность голландской семьи Валентайн. В честь их и назвали улицу. Семья По снимала этот коттедж и едва-едва наскребала денег, чтобы уплатить аренду.

– Да, я читал, – перебил Сэм. – И подумал, что это как-то странно. В смысле, По ведь один из популярнейших американских писателей. И он жил в нищете?

– Именно. По был и остается популярным. Немногие писатели могут похвастаться названными в их честь футбольными командами, даже если эти команды вот-вот продуют в сезоне.

Сэм непонимающе нахмурился, а потом вспомнил, что По умер и был похоронен в Балтиморе, так что тамошняя профессиональная футбольная команда взяла названием заголовок его самого известного стихотворения.

– Его рассказы печатают и перепечатывают, но тогда большая часть гонораров уходила на попытки издать собственный журнал, – Энтони повел Сэма в следующую комнату. – Мы постарались как можно точнее воссоздать атмосферу, хотя мебель достать практически невозможно.

В самой большой комнате располагались камин, письменный стол, стул и несколько картин в рамках. На полках стояли тома в старомодных кожаных переплетах.

– Тогда были популярны висячие полки, – с усмешкой пояснил Энтони. – Полы же не сахар, сами видите.

Сэм понимающе хмыкнул и покачался с пяток на носки, отчего деревянный пол разразился отчаянным скрипом.

– К тому же, намокая, дерево коробится. Напольные книжные полки живо бы вышли из строя… А вот и изображение коттеджа.

Сэм подошел к стене и увидел на картине точную копию дома – он стоял на покатом холме, смутно повторяющем очертания Бридж-авеню и Ист-стрит, 194, по которым Сэм колесил то вверх, то вниз. Вокруг дома, куда хватало глаз, простирались лишь трава да деревья – сплошная идиллия.

– Жена По, Вирджиния, тяжело болела. Тогда эту болезнь называли чахоткой, мы ее знаем как туберкулез. По приехал в Нью-Йорк в 1844, чтобы заниматься журналом, что и довело его до банкротства, а потом, когда в 1846 Вирджинии стало хуже, они перебрались сюда, надеясь, что деревенский воздух ей поможет, – Энтони улыбнулся. – Знаете, мне трудно говорить об этом серьезно. Поймите меня правильно, мне здесь нравится, но «деревенский воздух»…

Сэм хохотнул:

– Ага, звучит странновато, но ведь то были совсем другие времена.

– Точно. В 18-19 веках Бронкc был горсткой ферм, которыми владели всякие Валентайны и Джонсоны, ну и, конечно, Джонас Бронк – первый поселенец. Полуостров назвали «Земля Бронка», отсюда и пошло название Бронкс[17]. Так вот, когда Вирджинии стало еще хуже, По выделил ей отдельную комнату.

За дверью обнаружился коридор с тремя дверями: к лестнице, задней двери и в маленькую комнатку, щеголяющую почти полным отсутствием мебели, за исключением тумбочки и небольшой кровати с массивной деревянной спинкой и неровным матрасом.

– Мы уверены, что это именно та кровать, на которой умерла Вирджиния. Пришлось ее немного переделать: изначально в матрасе было сено, но оно быстро портится, так что мы заменили его на воздушную кукурузу.

Сэм расхохотался:

– Да что вы говорите!

– Честное слово! Не по времени набивочка, конечно, зато не воняет.

И, посерьезнев, Энтони рассказал, как Мария Клемм, теща Эдгара По, работала по дому и ухаживала за Вирджинией, пока По писал или совершал длительные прогулки. А потом еще про помещения, закрытые для публики. Большую часть информации Сэм благополучно пропустил мимо ушей, раздумывая, важно ли, что Вирджиния По умерла именно в этом доме и именно на этой кровати. Понятное дело, что коттедж передвинули через дорогу, но могла ли энергия оставаться здесь на протяжении полуторы сотни лет?

Рассказав про Вирджинию, Энтони вышел из спальни и обратил внимание на картину на стене. Воспользовавшись случаем, Сэм достал ЭМП, но – увы – проверка результатов не дала.

«Ладно, на этот раз мимо…»

А Энтони все говорил про жизнь Эдгара По, про планы по обновлению дома и прилегающей территории, которые попридержала городская администрация… Сэм посочувствовал для порядка, купил пару открыток – с видом дома и портретом самого писателя – и решил идти напролом:

– Кстати, а вы слышали об убийствах?

Только что Энтони был приветлив и дружелюбен, но стоило Сэму задать вопрос, как он резко потемнел лицом:

– Ага, ясно. Убирайся.

– Простите? – с невинной миной переспросил Сэм.

Энтони начал теснить его к двери:

– Слушай, я читал всю эту фигню в сети, и я не собираюсь…

– Да постойте вы! – Сэм замахал руками и отказался двигаться с места (Энтони тоже замер). – Я просто прочитал заметку в газете и впечатлился! Только и всего!

– Это совпадение! – выпалил Энтони так твердо, что стало ясно: Сэм заявился с расспросами далеко не первый. – ПРОСТО совпадение!

Младший Винчестер поспешно ретировался. Смерть любимой вполне могла иметь отношение к ритуалу, но только какому? Сэм достал карту Бронкса и прикинул самый удобный путь до угла Вебб-авеню и Вест-стрит, 195, где обнаружили замурованное тело. Поездка не обещала особых сложностей, но Сэм обнаружил, что из-за встречного движения по однополосной дороге не может свернуть на нужную улицу. Тогда он повернул на Седжвик-авеню, рассчитав, что потом возьмет правее – и снова одностороннее движение. Начиная понимать чувства брата насчет езды по этому городу, Сэм доехал до 197-ой улицы (и куда, скажите на милость, делать 196-ая?), все-таки свернул направо, проехал квартал и еще раз повернул. Зато беспокоиться насчет поисков правильного дома явно не стоило. Во-первых, коттеджей там оказалось только два – все остальные были многоквартирными комплексами, во-вторых, нужный дом был покрыт коричневой штукатуркой, в то время как другие были построены из красного кирпича. Ну а в-третьих, только к этому дому прилагались оградительная полицейская лента и табличка «ПРОДАЕТСЯ».

Сэм решил, что вернется, когда хорошенько стемнеет, вместе с Дином. Кроме того, снова всплыла проблема с парковкой, а ночью будет легче. Отъезжая, Сэм заметил, как из побитой старой «Хонда Сивик», припаркованной перед домом, вылезает невзрачный носатый парень. Заметил – и не придал бы значения, но дело происходило аккурат перед нужным Сэму домом. А еще парень выглядел до боли знакомым, но младший Винчестер никак не мог понять, откуда. Он выкинул происшествие из головы и поехал обратно на Кингсбридж, чтобы навестить улицу, на которой погибли студенты.

 

ГЛАВА 7

 

Дом Афири, Бронкс, Нью-Йорк

Ноября 2006

 

Сэм даже еще к дому не подъехал, а уже услышал раскаты Пинк Флойдовского «The Great Ging in the Sky». На этот раз местечко для парковки нашлось между двумя подъездными дорогами через улицу. Сэм направился к дому, раздумывая, а не начнут ли те самые соседи, что были против репетиций «Скоттсо», возникать насчет рок-музыки на всю громкость. В холле он чуть было не оглох и порадовался, что Дин поставил довольно спокойную группу, а не что-нибудь вроде «Metallica», «AC/DC» или «Deep Purple»[1]. Брат обнаружился в кресле – он опустил спинку, отрегулировал повыше подножку и блаженствовал, правой рукой отбивая ритм в воздухе, а левой листая отцовский дневник. Пластинки валялись по всему полу, ноутбук Сэма опасно балансировал на кипе старых журналов. Поморщившись, младший Винчестер подошел и перенес его на диван, попутно нечаянно выдернув шнур подзарядки. Только сейчас Дин заметил его и, схватив с пола пульт, уменьшил звук.

– Прости за ноут, Сэмми, в нем зарядка кончилась, а единственная свободная розетка была там, – он указал на провод, змеящийся к двери.

– Ничего. Нашел что-нибудь?

– Вообще-то да, – Дин выпрямился. – Причем ничего хорошего.

Сэму его слова сразу не понравились.

– Ладно, обожди с новостями. Хочу глотнуть этого чудесного кофе.

Дин улыбнулся и сгреб со стола кружку:

– Я только десять минут назад свежий заварил. Угощайся!

– Спасибо, – Сэм пошел на кухню и раскопал себе кружку, на этот раз с трилистником[2] и словами «Поцелуй меня, я – ирландец», которые показались ему странными, потому что имя Манфред Афири на ирландское не тянуло ни разу.

Он налил себе кофе, набухал туда сахару, но молоко добавлять не стал – оно еще утром показалось подкисшим. Надо сказать, пить можно было и так, хотя Сэм не особенно любил кофе. Впрочем, жизнь охотника – как и студента – научила его ценить прелести кофеина без оглядки на предпочтения. Куда больше ему нравилось то, что Дин называл «девчачьим» кофе – с разными вкусами, взбитыми сливками и вообще любыми добавками, способными скрыть факт, что чистый напиток сильно смахивает по ощущениям на горячую серу. Для Сэма это сравнение не было пустым звуком: в ходе «семейного дела» ему однажды довелось распробовать горячую серу, и опыт повторять не хотелось.

Сэм вернулся в гостиную, когда Дин как раз переворачивал пластинку «Dark Side of the Moon» на проигрывателе.

– Так что ты нарыл?

Дин осторожно опустил иглу на пластинку, и заиграла песня «Money». Сэм терпеливо ждал, пока с лица Дина уйдет выражение экстаза и тот перестанет качать головой в такт шума кассового аппарата[3], а потом его терпение лопнуло:

– Нет, если ты так уж занят…

– А, нет, прости, – Дин продолжал кивать в ритм. – Короче, я нашел ритуал в папиных записях, но он какой-то не такой.

Он откинулся в кресле и потряс обшарпанной кожаной записной книжкой, густо исписанной и под завязку набитой листочками и газетными вырезками. Почерк у Джона Винчестера был уникальный, как будто военные четкость и аккуратность вступили в борьбу со скоростью письма. В итоге буквы выходили тщательно выведенными, зато слова то теснились, то залезали друг на друга, то вклинивались в другие записи. Сэм всегда подозревал, что над папиным почерком мог бы сломать мозги не один графолог.

Когда Джон обнаружил демона, убившего его жену, он всецело сосредоточился на Желтоглазом, а дневник оставил сыновьям, чтобы те продолжили его работу. Больше он не оставил ничего.

Сэм уже давно облизывался на идею перевести информацию из дневника в электронный вид, чтобы упорядочить записи, вставить ссылки и искать все нужное более подходящим для двадцать первого века способом, чем перебирать вырезки и наспех начерченные схемы, сортированные по одному-единственному принципу «как в голову стукнуло». Увы, времени катастрофически не хватало, и Сэм едва ли начал претворять свою затею в жизнь. Даже без перерывов эта работа грозила затянуться на долгие месяцы, а перерывов, к сожалению, хватало.

– Ну и где ритуал? – поинтересовался Сэм.

– На последних страницах.

Сэм нахмурился: именно в конец дневника отец заносил ритуалы, которые не работали, и монстров, которых не существовало. Дин полистал страницы:

– Ты слыхал о чудаке по имени Персиваль Сэмюэлс?

– Не припомню, – мотнул головой Сэм.

– Он жил на стыке девятнадцатого и двадцатого веков. Медиум и по совместительству на всю голову стукнутый даже по сравнению со всеми остальными тогдашними психами.

– И насколько же стукнутый?

Дин осклабился:

– Ну, его сам Алистер Кроули сумасшедшим назвал, так что, думаю, парень и правда с крышей не дружил, понимаешь?

– Так что там с ним? Господи, Дин, тогда этих медиумов было, как собак нерезаных, и почти все мошенники.

– Точно, это как куча клонов Джона Эдварда[4], только что без шоу. Они проводили сеансы и пытались связаться с миром духов, чтобы престарелые тетушки могли поболтать с покойными мужьями, а детишки – с двоюродной бабушкой Салли: а правда ли, что они заныкали миллион долларов под половицей. Муть полнейшая, зато если приноровишься – уйму бабок загребешь.

– Так что там с этим Сэмюэлсом вышло?

– Ничего путного, так что он выдумал собственную фишку, – Дин, наконец, нашел нужное место и передал дневник брату. – Он начал продавать заклинание воскрешения, которое якобы возвращало родственничков с того света.

Сэм взял дневник и зачитал описание ритуала:

– В точности начертите печать. Центр ее – Истинная Душа воскрешенного. Четыре внешние точки – воссоздание Событий Великой Важности и Силы в четырех временных отрезках: полнолуние, последняя четверть луны, новолуние и первая четверть луны. Когда четыре шага будут завершены, воскрешенный вернется к жизни, – Сэм поднял голову. – Звучит знакомо.

– Да, но это просто чушь. Сэмюэлс впарил свое заклинание кучке народу, оно не подействовало, так что нашего недо-медиума арестовали, и он самоубился в тюрьме.

Сэм сдвинул брови:

– То есть, оно сто процентов не работает?

– Вроде, – Дин пожал плечами. – Сэмюэлс утверждал, что достал ритуал на Дальнем Востоке, у народов хиндустани.

– Хиндустани – это язык, а не народ.

– Ага, и даже если он имел в виду индуизм, то ритуал с этой религией и рядом не стоял. Короче, чувак вытащил свое заклинание из одного места и постарался, чтобы звучало поэкзотичней. Помнишь, дело было как раз, когда британцы колонизировали Индию, и Запад пошел на более близкий контакт с Японией и Китаем?

Сэм ухмыльнулся:

– А я-то думал, ты дрых на уроках истории.

– Не в одиннадцатом классе, – Дин приподнял уголок рта, как всегда, когда разговор заходил о женщинах. – У нас была мисс Модзелевски. Горячая цыпочка.

– А кто бы сомневался, – младший Винчестер прикусил губу. – Подожди-ка секунду.

Он сбегал на улицу к Импале и вернулся с картой Бронкса, когда начала играть «Us and Them». Сэм посмотрел на кофейный столик, заваленный всякой всячиной, покачал головой и, растолкав пластинки, приземлился прямо на красный лоскутный коврик. Выудив из кармана ручку, он отметил на карте коттедж По, потом стер метку и поставил другую – там, где по словам Энтони дом стоял раньше.

– А что там такое через улицу? – влез Дин.

Сэм быстро объяснил и проставил метки на углу Вебб-авеню и Вест-стрит, 195, и на Камбреленг-авеню между Ист-стрит, 188 и 189.

– Дневник не принесешь?

Дин подчинился и присел рядом с братом. Соединив три точки, можно было получить часть той самой печати.

– В яблочко, – пробормотал Дин. – На месте коттеджа…в смысле, там, где он изначально стоял, и есть сосредоточие Истинной Души, а про воссоздание Событий Великой Важности и Силы мы уже выяснили.

Сэм продолжал черкать ручкой, заканчивая печать:

– Точно. Нет ничего сильнее заклинания, забирающего жизнь, – он выпрямился. – Так, если мы правы, то следующее убийство произойдет в понедельник или на углу Фордхэм-роуд и бульвара Мартина Лютера Кинга-младшего, или на Вебстер-авеню к югу от бульвара Бедфорд Парк, – он тяжело вздохнул. – Нам только узнать, кто все это делает.

Дин поднялся и перебрался на диван ближе к ноутбуку:

– Возможно, ты уже нашел подозреваемого номер один, – он нажал «пробел», чтобы вывести компьютер из спящего режима (заставку Сэм оставил оригинальную виндоузовскую, чтобы не провоцировать Дина на шуточки), и на мониторе возник найденный утром сайт.

– Там что-то полезное? – младший Винчестер тоже поднялся с пола и присел рядом.

– Типа того, – Дин вывел информацию о сайте.

Среди всяческих данных нашлось и фото его разработчика, Артура Гордона Пима: огромный нос, маленькие глазки-бусинки, тонкие губы, подбородок с ямочкой и редкие каштановые волосы.

– Чувак серьезно запал на По, даже фамилию сменил. Этот Пим – книжный персонаж[5]. Думаю, нашему Пиму только бы встретить своего героя – и можно помирать спокойно, а нам тут мозги ломай над его дикими мотивами.

В голове у Сэма что-то со щелчком сложилось:

– Боже!

– Что? Знаешь этого чудилу?

– Нет, но… – Сэм потряс головой, вспомнив поездку к коттеджу По и неудавшуюся попытку осмотра дома. – Я его уже видел. Этот парень ошивался рядом с домом, – он ткнул в монитор.

– Тем более.

– Дорогая! Я дома!

Братья оглянулись и увидели в дверях Мафреда, одетого в пропыленные джинсы, рубашку с длинным рукавом под кожаной курткой и рабочие ботинки. – Черт возьми… «Флойд»? Отличный выбор, парни.

– Спасибо, – отозвался Дин. – Извини за беспорядок.

– Забей, – отмахнулся Манфред. – Люблю, когда гости ценят прелести жизни. Кстати, придете вечером на гиг?

– Непременно, – пообещал Дин.

Сэм быстро оглянулся на брата, но промолчал.

– Мазево. То есть, чудесно. Пойду переоденусь, – и Манфред потопал наверх.

– Что? – со вздохом переспросил Дин.

– Если дух появляется после концертов, может, лучше останемся дома и подкараулим его?

– А если он не появится до возвращения Манфреда, то мы пропустим живую музыку, – и, не дожидаясь дальнейших возражений, Дин добавил: – Хочешь строить из себя девицу-затворницу, флаг тебе в руки. Лично я отправляюсь на концерт.

Сэм подумал немного:

– Нет, я тоже пойду. Явно все это связано с группой, так что надо там хорошенько осмотреться.

А еще младшего Винчестера не очень привлекала идея оставаться одному в чужом доме: это Дин чувствовал себя как рыба в воде, а Сэму все казалось, что он вторгся в частную собственность. Конечно, здорово, что можно спать в собственной комнате и не заморачиваться с поддельными кредитками – особенно когда Дина разыскивают по всей стране – но рассиживаться здесь по-хозяйски целый день…нет, такое удовольствие было не по Сэму. Кроме того, если группа действительно играет рок семидесятых, Дин с головой уйдет в музыку, а не в поиски странностей. Надо быть там и прикрыть брату спину.

– Чудненько, – сказал Дин. – Короче, идем на концерт, потом ищем духа, если повезет – разбираемся с ним, а завтра выслеживаем фаната По.

– Неплохой план, – одобрил Сэм.

 

ГЛАВА 8

 

«Парковка сзади», Ларчмонт, Нью-Йорк

Ноября 2006, пятница

 

Дин запоздало понял, что вечер мог бы стать еще хуже лишь в одном-единственном случае: если засунуть себе в уши две раскаленные кочерги. Да он бы скорее так и сделал, только бы не слышать больше ни единой ноты от «Скоттсо». В своей жизни старший Винчестер переслушал немало музыки в исполнении откровенно средненьких групп: его доходы автоматически вычеркивали возможность приобрести билет на выступление любимого коллектива, так что приходилось довольствоваться живым звуком в забегаловках вроде этой. Он бывал на выступлениях в придорожных ресторанчиках, в клубах, в перестроенных домах и чуть ли не в сараях. Он слушал блюз в Чикаго, джаз в Новом Орлеане и кавер-бэнды в Ки Весте. Он видел, как университетские группы играют в переоборудованных гаражах, и как гараж-группы играют в университетских городках…

Но «Скоттсо» – в самом наихудшем смысле – затмила их всех.

Это ведь несправедливо! Другие хоть старались компенсировать вокальные данные эмоциями: будучи любителем классического рока, Дин видел, что годы надрывания глотки, пока вены не полезут, сделали, скажем, с Робертом Плантом или Стивом Перри[1], и утешался лишь тем, что в свои последние дни эти неудачники вдосталь намаются с голосовыми связками. И тогда музыкальный мир вздохнет свободно. Но такие группы Дина не особо раздражали: да, они играли полное дерьмо, однако хотя бы свое. Ну и фиг с ними. А вот «Скоттсо», как назло, замахнулась на любимые диновы вещи: «Cocaine», «Ramblin` Man», «Rock On» и даже, прости Господи, «Freebird»[2]. И разделала их похлеще, чем бог черепаху.

Взять хотя бы барабанщика – единственного из группы, кто носил короткую стрижку. Он менял темп каждые шесть тактов, пропускал тарелки и между песнями ударял по ободу барабана, если чья-то реплика казалась ему смешной. А чтобы завершить картину, он носил ярко-красные шорты и тошнотно-зеленую футболку.

Басист, подобно многим своим собратьям, казался таким же бодрым и энергичным, как вековая сосна. Весь в черном, включая ковбойские сапоги, и с черными прилизанными волосами, спадающими на плечи, он стоял на сцене навытяжку и жевал незажженную сигарету. И только его пальцы, бегающие по струнам, да периодические рейды к кружке пива (и как он умудрялся не выронить при этом сигарету?) доказывали, что он все еще жив. В хорошей группе бас и ударные поддерживают друг друга, задавая общий ритм другим инструментам, однако «Скоттсо» не была хорошей группой, и создавалось впечатление, что басист и ударник играют на разных планетах, причем разные песни.

Клавишник, как и Манфред, щеголял сединой в волосах, и волосы эти были стянуты в конский хвост, что только подчеркивало, как катастрофически они поредели сверху – макушка превосходно отражала светомузыку. Он играл виртуозно отвратительно: и не то, чтобы неправильно, напротив, темп он держал куда лучше, чем ритм-группа, но абсолютно без души. Кавер-бэнды могут идти двумя путями: либо присваивать старые песни, либо обыграть оригинал по-новому. Эти же ребята освоили второй путь лишь наполовину – они не обыгрывали, а просто имитировали, да и то абы как.

Манфреда Афири старший Винчесте<