Царство человеческое и Царство Божие

 

Всякий, в силу того, что он человек, должен выбирать между Богом и самостью. По сути выбор уже сделан, ибо все мы суть то, что выбрали. Этим мы обнаруживаем, какое из царств нам ближе: Царство Божие или царство самости.

Евгений Роуз.

Покайтесь, ибо приблизилось Царствие Небесное.

Мф. 4:17.

 

РАБОТА ЕВГЕНИЯ по «религиозной философии», к сожалению, так и не была завершена. Несколько глав отпечатано на машинке, остальное – в рукописных черновиках, подразделенных по темам. Брал Евгений глубоко: похоже, ничто не ускользало от его критического взгляда. Чтобы обосновать критику западной цивилизации, он изучил взгляды святых, философов, историков, художников, ученых, людей, людей некогда живших и живущих сейчас, равно и литературных персонажей. Многие черновики помечены датами, видимо, Евгений сам чувствовал, как набирается философских знаний в процессе работы. Вот последний набросок оглавления:

Введение: Современное состояние мира и Церкви

 

Часть I. Два Царства. Их истоки и могущество.

Глава 1. Две любви – две веры: мир и Бог.

Глава 2. Сила мира сего и сила Христова.

 

Часть II. Царство человеческое в наши дни.

Глава 3. Православное толкование современности.

Глава 4. Нынешние идолы мира сего.

1. Культура и цивилизация в свете православной духовности.

2. Наука и рационализм в свете Божией Премудрости.

3. История и «прогресс» в свете православной богословской истории.

 

Часть III. Старый порядок и «новый порядок».

Глава 5. Старый порядок: Православная империя.

Глава 6. Водворение «нового порядка»: Революция в наши дни.

Глава 7. Нигилизм как источник революции.

Глава 8. Тысячелетие анархии – цель революции.

 

Часть IV. Православная духовность и духовность «новая» (Приблизительно четыре главы).

 

Часть V. Конец двуцарствия.

Глава 13. «Новое христианство» и правление антихриста.

Глава 14. Царство Небесное.

 

Из 14-ти запланированных глав лишь одна, седьмая (о нигилизме) полностью завершена и напечатана. В ней более ста страниц, что дает представление об объеме несостоявшейся книги.

Просматривая тысячи страниц черновиков и собранного Евгением материала, нетрудно убедиться, что почти всё направлено на ниспровержение, отрицание и лишь немного – на утверждение: почти нет положительной программы. Очевидно, что такая односторонность отражает состояние Евгения в ту пору: с большей достоверностью он писал о мире зла, в котором пребывал, страдая многие годы, нежели о святости, к которой пока лишь едва прикоснулся. Однонаправленность мышления не умаляет его справедливости, но свидетельствует о том, что автору предстоит еще много познать, «расширить» свое видение мира. Впоследствии он положил много сил и труда на свое духовное развитие. Основательность критики в «Царстве человеческом и Царстве Божием» указывает на решимость Евгения порвать с вероотступничеством Запада, что поможет ему несколько лет спустя начать восстанавливать забытое духовное наследие Запада.

 

ВО ВВЕДЕНИИ к первой части Евгений писал: «Два Царства зиждутся на двух верах: вере во Христа – Царство Божие и вере в мир сей – царство человеческое». Вторая вера, вроде бы основана на «очевидности» и «необходимости», однако суть ее – если копнуть глубже – человеческое желание: «Человек мира сего не алчет мира иного, глубокого и сложного. «Естественнее» (для греховного человека) от него отказаться, избежать встречи. Ведь мир иной будоражит душу, нарушает мнимый покой, мешает человеку просто жить в мире сем «как положено»».

Далее в первой части Евгений приходит к выводу, что христианин, будто бы «бегущий от действительности», намного ближе к ней, нежели человек от мира сего («реалист»), ибо только христианин способен принимать бытие во всей полноте: «Боль, страдание и смерть неотъемлемы от жизни, и теоретически их признает и неверующий, хотя старается избавиться или хотя бы смягчить всё «отрицательное», забыться, поэтому и обращается только к «положительному». Христианин принимает всё с благодарностью, так как знает: без испытаний нет духовного преуспеяния… Нужно смело взглянуть в лицо миру. И во Христе мы ведаем силу, помогающую не убояться и превозмочь мир сей».

 

ИТОГОВАЯ часть озаглавлена «Царство человеческое в современную эпоху» и должна была включить в себя православно-христианское толкование современного мышления. Евгений хотел подробно разобрать один из его «законов» - «упрощенчество», что объясняет полное непонимание сегодняшними людьми всего духовного. Мир, уверовав в науку, исследует только «очевидное», т.е. физическое проявление духовного, и Евгений предрек, что для человека вскоре наступит «век магии». Первым эту мысль высказал русский философ Вл. Соловьев в «Повести об антихристе»: технический прогресс будет непостижимым образом уживаться с магическими «чудесами». Евгений писал: «Современный человек всеяден, от тщится найти замену Христу, проявляя при этом страсть ко всяким опытам и фокусам и свою хваленую «терпимость» (которая, увы, также очень ограничена и простирается на те же «опыты»). Конец очевиден: нравы извратятся, восторжествует колдовство, оккультизм – таков будет венец «экспериментирования»».

Затрагивая природу модернизма, Евгений, опираясь на православное учение, хотел свершить суд над тремя сегодняшними «идолами» мира сего. Первый – цивилизация. Подчеркнув ее характерные черты, Евгений показал, как легко христиане могут попасть в рабство, поставив «служение человечеству» во главу угла, он противопоставил этому истинно христианское милосердие. Христианин откликается на зов нуждающегося по любви, во имя Христа. А если он начинает рассуждать: «Накормить одного – хорошо, но лучше накормить тысячу, ведь один – лишь капля в море», то превращает христианство в «систему», низводит его до «идеологии». Евгений напомнил слова Христа: «Нищих всегда имеете с собой» и написал далее, что «Христос пришел не голодных накормить, а души спасти, как голодных, так и пресыщенных».

Затем Евгений хотел перейти к следующему «идолу» современности – науке. «Наука наших дней занята одним – стяжанием власти. Даже любознательность – начало начал современной науки – служит той же цели. И объективные знания – плод любознательности, сами научные факты стали зависеть от субъективного – чьего-то произвола». Вновь Евгений сравнивал науку с магией, обнаружив в них немало сходства. Обе изучают явления окружающей среды и пытаются воздействовать на них, объяснить всё сверхъестественное, добиться результата. Обе тщатся исполнить человеческие желания, подчинить жизнь вокруг человеческой воле. Разница лишь в одном: наука нашла метод, а магия действует наугад… Современная наука – это магия систематизированная. Ученые полагают себя людьми разумными, но разум их узок, он не выходит за стены лабораторий, а сами они – рабы своих изобретений. Человеку непорабощенному, способному взглянуть на жизнь шире, «результаты» ученых покажутся сродни шаманству».

«Божество» науки идет рука об руку с третьим «идолом» современности: верой в исторический прогресс. Евгений считал такую веру прямым извращением истины. По утвердившемуся мнению, человечество «прогрессировало» от античной классики к эпохе Возрождения, как бы обойдя стороной мрачное Средневековье. Евгений же указал, что эпоха Возрождения – это переходный этап от средневекового мышления к современному, т.е. к эпохе Возрождения с куда более глубоким вырождением общества, чем все предыдущие… Новое смешивается со старым. «В эту эпоху, - писал Евгений, - поначалу пытались примирить старое и новое, христианство и «гуманизм»… Однако новое не удовольствовалось компромиссом, и рано или поздно Церковь осознает, что начав с компромиссов, она продала свою душу».

XVIII век виделся Евгению поворотным: непримиримый дух модернизма вырвался на свободу и принялся вершить свою волю вне Церкви (презрев ее, а то и открыто нападая), сплошь и рядом доказывая свою несостоятельность. «С XVIII века мы живем в «новом мире», где порушилась преемственность. Мир представляется уже не богоданным, а некоей строительной площадкой, где из обломков и осколков человек, идущий против природы, против Бога, тщится построить свой дом, свой город, свое царство – новую вавилонскую башню».

Однако уже в XVIII веке потерпела крах концепция рационализма, выдвинутая Декартом и Бэконом. К концу века в человеческую жизнь вторгается иррациональное. Пример тому – французская революция. Соответственны тенденции и в искусстве. Лживость современного прогресса Евгений усматривал в неизбежном вырождении рационалистических и гуманистических идей эпохи Просвещения, они обратились в иррационализм и субгуманизм (нижеестественное подобие гуманизма). Он писал: «Гуманизм есть бунт против истинной природы человека, против всего мира, уход от Бога, средоточия человеческого бытия, отрицание всего сущего в человеческом бытии. И всё это под маской благородных слов. Субгуманизм никоим образом не мешает гуманизму, он – его высшая точка и цель. Точно так же как современный рационализм срывает маску с рационализма эпохи Просвещения, показывая его фальшь, субгуманизм обнажает суть гуманизма Просвещения – отрицание истинной природы человека как образа Божия – и доказывает, что гуманизм этот ненастоящий. Так и иррационализм научает, что рационализм Просвещения, порывающий с Богом, несостоятелен».

 

ОЧЕВИДНО, третьей части книги – анализу старого порядка и порядка «нового» - отводилась главная роль. В ней Евгений хотел обнажить корни современной революции – нигилизм, его краткое, но исчерпывающее определение он нашел в работах Ницше, которого называл «фонтаном философского нигилизма»: «Нет истины, нет ничего абсолютного – нет «вещи в себе». Одно это утверждение показывает, что такое нигилизм, причем в крайней его степени». Ницше провозглашал XX век «триумфом нигилизма». Евгений признавал, что «в наше время нигилизм глубоко проник всюду, пронизал умы и сердца всех людей, и сражаться с ним приходиться не в какой-то отдельной области, а повсеместно. Вопрос о нигилизме – это, по существу, вопрос об Истине. Теперь – по всеобщему убеждению – никто уже не верит в Абсолют, всеконечную Истину. В наш просвещенный век принято считать, что «всякая истина относительна». Не правда ли, перепевы Ницше: «Нет истины, нет ничего абсолютного»? Как отметил Евгений, эта «относительная истина в наши дни чаще предстает в виде научных знаний», а наука исходит из предпосылок, что «всякая истина познается эмпирически (опытным путем) и всякая истина является относительной». Евгений указал на противоречия в самих предпосылках: «Во-первых, истина не эмпирична, а метафизична, во-вторых, не относительна, а абсолютна». Всякая система знаний должна опираться на абсолютную метафизическую основу. «Однако признание такой основы рушит «теорию относительности истины», противоречивую и абсолютную по сути».

«Развитие современной мысли, - продолжает Евгений, - представляет собой опыт познания того, что открыто человеку, но отрицает откровение Истины… В результате – абсолютное отрицание: если нет Истины Откровенной (Свыше), то нет вообще никакой Истины. Итак, поиски Истины вне Откровения зашли в тупик… Человечество подтверждает это, обращаясь к ученым не за Истиной, а за техническим применением их знаний, что имеет лишь узкопрактическую ценность. Обращаются они и к иррационализму в поисках высших ценностей, некогда обретавшихся в Истине. Воцарение науки в жизни людей совпадает с явлением сонмища лжерелигиозных «откровений». И то, и другое – симптомы одной болезни, забвения Истины».

Важнейшая цель нигилиста – разрушить веру в Откровенную Истину, подготовить таким образом «новый порядок», изничтожив следы старого, поставить человека богом над всем сущим. Подобное мышление может проявляться по-разному, предупреждал Евгений, как различны и люди, его исповедующие. Он выделил четыре стадии, или этапа, в развитии таких явлений.

Первый – либерализм: еще не явный нигилизм, а нечто аморфное, вроде его питательной среды, на которой он буйно возрастет. При либерализме еще остаются некоторые верования старого порядка, но уже выхолощенные, утерявшие смысл. «Бог в их понятии не сущ, а скорее умозрителен, - писал Евгений. – Такому богу не нужен человек, да и сил у него нет, чтобы изменить мир (разве только добавить людям обмирщенного «оптимизма»!), он слабее людей, измысливших его». Слабо и государство либералов, пытающихся совместить несовместимое: власть Божию, воплощенную в монархе, с «властью народа». «В XIX веке, - продолжает Евгений, это привело к образованию «конституционных монархий» - еще одна попытка втиснуть в старую форму новое содержание. Сегодня же главные помыслы либералов о «республиках» и «демократиях» в Западной Европе и Америке. Эти государственные устроения на опасном рубеже, где от законной власти до революции – один шаг. Увы, почитаются они одинаково… Государство должно управляться либо благодатью Божьей, либо волей людей и полагаться оно должно соответственно: либо на порядок и власть, либо на анархию и революцию. Компромисс возможен лишь внешний и недолгий. Революция, как и вскормившее ее безбожие, не останавливается на полпути. Коль скоро ее разбудили, она размахнется во всю ширь, пока не установит царство тоталитаризма от мира сего. История двух последних веков – тому подтверждение. «Задобрить» революцию (как всегда поступали либералы, расписываясь в своем полном неверии в Истину, способную противостоять разрушительной стихии), пойти ей на уступки значит лишь отсрочить, но не отвратить страшную беду».

Второй этап нигилистической диалектики – реализм. К нему Евгений относил разные течения: натурализм, позитивизм – всё то, что некогда вывел Тургенев под названием «нигилизм». «Реализм, - писал Евгений, - есть упрощение всего, низведение до самых примитивных объяснений, умаление возвышенного до низменного, приземленного, плотского… Либералу безразлична Абсолютная Истина, он слишком привязан к миру сему. «Реалисту» же претит даже безразличие к Истине, а привязанность к миру вырастает в страсть». На примерах диктаторов-социалистов XX века Евгений показал примитивно-упрощенческое решение самых сложных задач и, копнув глубже, указал, что «сие упрощенчество в духе Маркса, Фрейда и Дарвина является фактической основой всей современной жизни и мысли».

Откликом на попытку реализма поставить во главу угла материальную действительность (презрев духовное) явился витализм – третья стадия нигилизма. С угрозой появления бездушного технократического общества зародилось движение в защиту человеческих запросов вне жестких схем реализма, но не менее важных даже для мирского «счастья». Поначалу витализм выступал в обличьи символизма, оккультизма, различных эволюционных и мистических философий. «Но вполне объяснимое сетование на утрату духовных ценностей породило субъективные фантазии, доводящие до настоящего сатанизма (который провозглашается людьми неискушенными «откровением духовного мира»), с одной стороны, и эклектизм – с другой, когда идеи «с бору по сосенке» из разных культур и эпох произвольно применяются к сегодняшним неверным и приземленным взглядам. Ложная духовность и ложная приверженность древним учениям – неотъемлемые части почти любого из направлений витализма»: Евгений указал на различные проявления сего учения в современном обществе – люди неустанно пытаются «найти умершего в их сердцах Бога». Евгений подчеркивал всеобщую смуту, будь то политика, преступный мир, пресса, радио, телевидение, искусство. Разнообразились формы витализма: «новая мысль», «позитивное мышление», пытающиеся обуздать некую малопонятную, но присущую всему «силу». Появились подложные формы «восточной мудрости», заклинаниями вызывающие всякие «явления» и «видения». Раздаются стихийные призывы к «осознанию», «пониманию», «просвещению» или наоборот – назад «к природе», «к первозданности», к культу земли, тела, половой жизни.

На стадии витализма новым критерием истины служит «жизненная необходимость», «жизненная важность». Этот новый «гибкий» критерий, по словам Евгения, лежит и в основе формально-критического подхода как современному искусству, литературе, так и к религии, философии и науке. «В этих областях выше всего ценится «оригинальность», «поиск», «острота». Истина (если о ней вообще заходит разговор) оттесняется всё дальше и дальше на задний план и подменяется субъективными оценками «целостности», «подлинности», «индивидуальности»».

Завершая анализ витализма, Евгений писал: «За последние сто лет это движение обнаружило неоспоримое обветшание мира… И плод его отнюдь не «новизна», «жизненность» или «непосредственность», как отчаянно пытаются представить виталисты (и чего им так недостает), а разложение и неверие – признаки последней стадии умирающей, ненавистной им цивилизации». Евгений полагал, что за витализмом грядет последняя стадия – «нигилизм разрушения»: «Здесь мы обнаружим «чистый» нигилизм – яростную атаку на творение Божие, на человеческую цивилизацию, и атака эта не прекратится до полного уничтожения». Таков нигилизм безжалостного русского революционера Сергея Нечаева (прототипа Петра Верховенского в «Бесах» Достоевского) и его соратника Михаила Бакунина, который на вопрос, что он будет делать по приходе желанного порядка, ответил: «Тогда я, пожалуй, начну сносить всё, что построил». Евгений писал: «Именно так и правил Ленин, большой поклонник Нечаева, являя небывалую жестокость и беспринципность в политике – первый опыт такого рода в Европе, и Гитлер, возглашавший: «Нас можно уничтожить. Но тогда мы потянем за собой в геенну весь мир».

Описав различные формы нигилизма, Евгений перешел к исследованию его духовных истоков: «Нам не понять, в чём коренится успех нигилизма, почему появились такие его глашатаи, как Ленин и Гитлер, если мы не прозреем сути – воли сатаны, направленной на отрицание и бунт». Не найдя логического объяснения оголтелой кампании большевиков против христианской веры, Евгений предположил, что «война с Церковью шла не на жизнь, а на смерть потому, что только одна эта сила могла противостоять большевизму, могла доказать его ничтожество. Нигилизму не победить, пока в сердце хотя бы одного человека останется истинная христианская вера».

Современные люди, по словам Ницше, «убили Бога», и теперь в сердце у них – мертвый бог, великое ничто, пустота. Но «это лишь переходный период в духовной истории человека, некий резкий поворот», за которым грядет «новый бог». Разумеется, весь этот путь современный человек проделал не сам по себе. За таким явлением, как нигилизм, стоит разум изощренный, это – дело рук сатаны.

Обнажив духовную суть нигилизма, Евгений показал и его «программу» - дальнейшее следование сатанинским целям. «Первый и самый очевидный шаг – уничтожение старого порядка, почвы, напитанной Христианской Истиной, на которой возрастает человек… Здесь главная роль отводится насилию – любимому средству нигилистов. Далее следует переход от революции и всеобщего разрушения к обещанному «раю на земле», переход этот в марксистском учении зовется «диктатурой пролетариата». «Реалисты» как в коммунистических странах, так и в свободном мире создают новый порядок, где царят «организованность и эффективность» и где нет места любви уважению». Евгений узрел его признаки в бездушной «функциональной» современной архитектуре, в болезненном пристрастии к планированию, в «контроле рождаемости», в опытах по изменению наследственности и сознания и других подобных «программах», в которых «подробнейшая разработка соседствуют с ужасающим бездушием».

Евгений также показал, что разрушение старого и создание нового миропорядка лишь подготовка к более значительному и зловещему замыслу – к «преобразованию человека». Об этом мечтали Гитлер и Муссолини, Маркс и Энгельс, считавшие, что кровавым молотом революции можно как по волшебству выковать нового человека. Многие современные философы и психологи уже отметили перемену в людях теперешнего века насилия: человек лишился корней, личность низведена до самого примитивного, низшего уровня.

Образ «нового человека» запечатлен и в современной живописи и скульптуре, народившихся в основном после второй мировой войны. Евгений писал: «Новое искусство празднует рождение новой человеческой особи, нижеестественной и глубоко порочной». Но кроме изображения этого безнадежного уродства, искусство (точнее, его «оптимистическое» направление) создало своего «положительного» героя, этакого идеалиста с практической хваткой, готового решить любую самую трудную задачу». Как «отрицательный», так и «положительный» герои, писал Евгений, «знамения гибели человека, жившего доселе: странника на земле, признающего Небесный дом своим. Теперешний человек приземлен, ему неведомо истинное отчаяние и надежда, все чувства его привязаны к материальному… Эпоха отрицания и нигилизма исчерпала себя. «Новый человек» уже не отрицает Христианскую Истину – она ему просто безразлична. Всё его внимание обращено на мир сей».

Нигилизм, выполнив свою миссию, указывал дальнейший курс. Евгений считал, что наметки «нового человека» (и в марксовом реализме, и в витализме оккультистов и художников) – лишь черновики прообраза сверхчеловека, которого предрек Ницше вслед за нигилизмом. Как пустота – идол нигилизма – требует заполнения, а ожидание каких-то свершений – «нового бога», так и «новый человек», изуродованный приниженным нигилизмом, лишенный веры и вконец сбившийся с пути, чает доверчиво и простодушно неких откровений и указаний, способных помочь ему обрести законченный вид. Нигилизм, создав новую породу людей, тщится утвердить и «совершенно новый миропорядок, который самые ярые его приверженцы не стесняясь называют «анархией»». Нигилизм – это вероисповедание, а «анархия – мироустройство, в котором, нет места Истине … Нигилизм – это средство, анархия – цель».

Евгений писал, что, согласно марксистским мифам, «нигилистическое государство… «отомрет», оставив миропорядок, невиданный в истории человечества, который, несомненно, будет «золотым тысячелетием»». Эта мечта революционеров об «анархическом тысячелетии» - грез апокалиптическая, извращение христианского упования на Царство Небесное. Это есть «царство антихриста, сатанинское «уподобление» Царствию Божию». По окончанию своей эры нигилисты видят «цель революции» - царство «любви», «мира» и «братства». Неудивительно, что «приняв нигилистическое преобразование мира, они уверовали в царство революции и видят мир глазами сатаны – в противоположность тому, чем мир является в очах Божьих».

 

В ПЕРВОЙ и во второй частях книги Евгений хотел рассмотреть современные философские идеи, которые повлияли на человека. В третьей – проанализировать претворение в жизнь этих идей, провозглашающих новый миропорядок (анархию), основанный на новой истине (нигилизме). В четвертой части он собирался описать возросшую на этой почве «новую духовность», которую современный человек якобы примет также естественно и добровольно, как некогда Истину Христианства.

…Субъективный идеализм привел к тому, что Евгений назвал «культом личного опыта». Человек, поставленный в центре бытия, поневоле оказывается мал и ничтожен, он ищет хотя бы временных духовных «озарений», дабы забыть о своем человеческом ничтожестве в «новом мироздании». «Культ «религиозного опыта», - указывал Евгений, - подменяет истинно духовный опыт христианства – единственный путь ко спасению и приобщению Бога». Евгений хотел показать «пропасть, разделяющую эти два понятия. Опыт сугубо личный, который можно при желании приобрести разными средствами (наркотиками, гипнозом или иными манипуляциями с сознанием, равно и «узаконенным» путем – развитием эстетического чувства или приобщением «космоса»), дает человеку возможность заглянуть в некий далекий от повседневной суеты мир… но такой опыт не способен преобразить человека, более того, в современных условиях, познав такое, человек укрепляется в мысли, что он – нечто особенное. Это – путь самости и заблуждений. И религиозным такой опыт не является, ибо может быть внушен и бесами (которых современный человек, лишенный веры, не видит в упор).

Противоположный ему опыт – духовный, приводящий к истинной встрече с Божественным… опыт этот приобретается жизнью, каждым делом, страданиями, смирением, почитанием, верой. Он не «услаждает» или «удовлетворяет», а, напротив, может быть исполнен скорбей и трудностей, опыт такой заканчивается не в земной жизни, а на Небесах…

Отрицая Христа, современный человек отрицает и этот истинный духовный опыт. Христос превращен в символ, в абстрактное понятие. Он живет лишь в сознании, и человек произвольно «приобщается» Его ради собственного удовольствия… В этом-то и коренится главная беда сегодняшних заблудших людей: они живут собственным рассудком, в плену иллюзий, вдалеке от истинно Сущего».

Далее Евгений отмечал, что оккультизм и философия сверхъестественного, бывшие некогда на обочине научной мысли, теперь занимают всё более важные позиции. Евгений обратил внимание на сходство между теософским верованием в носителей премудрости на других планетах и попытками современных ученых связаться с разумными существами с помощью радиосигналов. «Научное «исследование сверхъестественного», - писал Евгений, - приведет к признанию «связи с духами», ибо духи очевидны. Но не могут ли силы, осуществляющие связь с духами, осуществить и радиосвязь? А коли так, то современный человек поверит и ей, ведь это же тоже будет «очевидный факт». Вот такие возможности… открываются для бесовского вторжения. Тогда все «непознаваемые явления» нашего времени покажутся детской забавой».

 

МНОГИЕ самозваные пророки, видя духовную восприимчивость современного человека, предрекали наступление «эры Духа». Эта эпоха – пора «нового христианства» и царствования антихриста – должна была стать темой пятой, последней части книги. Евгений показал, как подыскивается новое «единство», дабы сместить «старое», т.е. единство Бога и человека. Новое единство является под разными личинами: «всемирного государства», «экуменизма», «всеобщего единства религий» - всё это отголоски «универсализма» эпохи Просвещения. Проглядывает оно и в эволюционизме, например, в учении католического философа Тейяра де Шардена, предсказавшего слияние высокоразумных существ в одно «космическое сознание». Еще более опасные симптомы виделись Евгению в самой современной католической Церкви. Он видел, как в нарождающемся «новом христианстве», этой разновидности «общечеловеческой религии», размывается традиционно христианское исповедание абсолютной Истины ради объединения человечества под знаменем земного «братства».

Обмирщенная религия антихриста, как отмечал Евгений, будет учением цельным, вобравшим все лжетрадиции. Новое «единство» подчинит и коллективистский строй коммунистических государств. Будут удовлетворены не только экономические и социальные нужды (цель коммунизма), но и личные, «духовные» запросы. Коммунизм же, выполнив свои задачи, уйдет в небытие, что, кстати, соответствует «отмиранию государства» по учению самих коммунистов.

Евгений объяснил, почему царству антихриста не обойтись без духовности (хотя бы и ложной). Стоит человеку обрести обетованный «мир», «уверенность в завтрашнем дне», как всё это перестанет быть его движителем, он поймет, что это не цель, а лишь средство. Памятуя слова Господа, что не хлебом единым жив человек, Евгений вопрошает: «А что же дальше? Все задачи мира сего решены, хлеба вдоволь. Какие зрелища предоставит мир человеку? Увы, этот вопрос о праздных развлечениях – вопрос жизни и смерти для новых правителей. Ибо, если народу не дать зрелищ безобидных, он придумает свои, по-настоящему пагубные. Об этом говорил еще сто лет назад Достоевский. Как только люди получат всё для «счастья», они тут же придут к бешеному недовольству и собой, и своим миром. Голод не утолить только хлебом, нужен хлеб Небесный… или его искусная подделка».

Прозрев необходимость такой подделки, Евгений предсказал то, что ранее называл «веком магии». В нем смыкаются цели и утопического идеализма, и оккультных пророчеств. То будет век изобилия и «дивных» вещей, утвердится псевдорелигия антихриста, со всяческими чудесами и знамениями. Евгений писал, что «наряду с духовным голодом людей влечет беспредельное любопытство – отсюда и тяга к разгадке вселенских тайн, к магии, к суррогату духовного, удовлетворяющему убогие умственные и духовные запросы человека… А что еще нужно для «счастья», если все мирские блага под рукой?»

Подводя итог анализа современности, Евгений указывал, что «мир сей уникален лишь по степени своей одурманенности сатаной и близости к воцарению антихриста. Последние христиане могут лишь засвидетельствовать Истину перед миром, в том числе и своим мученичеством, которого мир сей от них непременно потребует. И уповать они будут на Царство «не от мира сего», на то Царство, коему не будет конца».

Словами о Царстве Небесном, которое пребудет, когда Царство человеческое уйдет в небытие, Евгений и хотел заключить книгу.

 

ПРОШЛО 30 лет с той поры, когда Евгений замышлял «Царство человеческое и Царство Божие», и мы видим: исполнилось многое из того, что он предрекал. Уже через 10 лет после того, как он описал мечты нигилистов о «новом мире» без любви и благоговения, о мире всеобщего планирования и устрашающей бесчувственности, в США были узаконены аборты, за это время убито почти 30 миллионов неродившихся детей, и всё из практических соображений. А плоть так и не увидевших свет младенцев, по особому распоряжению Президента США, разрешено использовать для медицинских исследований.

«Бесконечное экспериментирование», о котором Евгений писал в начале 60-х, разразилось в том же десятилетии, особенно широко это выразилось в форме всеохватных молодежных движений. В основном они соответствовали этапам нигилизма, о которых писал Евгений. «Жизнеутверждающее» движение хиппи 60-70-х годов – пример витализма, возросшего на руинах почившего либерализма и скупого реализма. В 80-е годы уже вовсю заговорил нигилизм разрушения, и молодежная культура стала дробиться: всякие оттенки пессимизма, анархизма, даже сатанизма отчетливо проявились в музыкальных стилях «панк, «дэд-рок», «трэш», «металл», «рэп». Самые современные молодежные течения, избравшие кумиром, к примеру, богохульствующую «Мадонну», подтверждают очевидность слов Евгения о том, что гуманизм без Бога неизбежно выродится в субгуманизм. Средства массовой информации создали лживый, дразнящий образ «героя», и молодежь тянется к нему. Это ли не исполнение того, что Евгений предрекал в 1961 году: «Сверхчеловек – порождение субгуманизма – личность яркая, но за внешней яркостью – пустота и заурядность, невидимые людям неискушенным».

А годом раньше, в августе 1960-го, он писал: «Современный человек в своем самообожании не гнушается никакими доступными путями, не замечая, что опускается всё ниже и ниже, в самую грязь, куда раньше брезговали ступать. В наш век все самые низменные человеческие наклонности, вся гниль будет раскопана, извлечена на свет и пожрана…» С тех пор человечество опустилось еще ниже. Важно отметить, что если раньше «раскопками» занимались лишь отдельные «просвещенные художники» или их группы, то теперь покопаться в грязи открыто предлагается всем (на телевидении, в театрах, видеосалонах, просто в журналах людям предлагают «развлечься» сценами пыток, убийств, увечий. Такое «развлечение» и есть «зрелище», которое, по словам Евгения, должно придумать, пока люди не начали творить подобное в жизни).

«Духовные» течения, о которых тоже упоминал Евгений, оперились, набрали силу. Движение «новых чудодеев» в 60-70-х возрастало как на дрожжах. Отчетливо проявились все стороны «новой духовности» и «нового христианства». Позже в книге «Православие и религия будущего» Евгений подробно выскажется обо всём этом. Движение «новая эра» - предвестник «века магии» - и стало «зрелищем» для богатых американцев, пресытившихся «хлебом». Духовность, ставящая творение Божье на место самого Бога, появилась лет 10 назад в католической Церкви и согласуется с утверждением Евгения: «В «новой духовности» антихриста будут верить в мир непорочный, в человека, неизведавшего падение». Поверхностные, эклектичные теории, искусственно составленные «с миру по нитке», также изрядно расплодились с тех пор, как Евгений упомянул о них, анализируя витализм. Наиболее известный представитель эклектики – Джозеф Кемпбелл (ныне покойный). Его изыскания в «сравнительной мифологии» убедительны только для тех, кто лишен духовных корней, однако те, кто держатся основ традиционной религии и культуры, без труда обнаружат невежество и пустоту его учения.

В политике остается гадать, не является ли недавнее крушение «железного занавеса» и коммунистического режима в России тем самым «отмиранием нигилистического государства», о котором писал Евгений, после чего установится «небывалый в истории человечества правопорядок». Коммунизм сделал свое дело: разрушил старый мир. Теперь он должен «освободить место» для следующего этапа. Как указывал Евгений, для последних времен будут характерны не национальные раздоры, не коммунистическая удавка на духовной жизни человека, а видимое всемирное «единство» и удовлетворение духовных запросов искусными подделками.

Ровно за три десятилетия до падения Советов Евгений написал трезвящие пророческие слова: «Насилие и отрицание, несомненно, выполнят лишь подготовительную работу. Это лишь часть более обширного плана, цель которого несравнимо хуже, чем цель нигилизма. И если сегодня есть признаки того, что эра насилия и отрицания уходит, это вовсе не потому, что нигилизм «побежден» или «изжит», а потому, что он исполнил свою роль и больше не нужен. Революция очевидно переходит из «злокозненной» фазы в «добродетельную». Нет, она не поменяла суть или курс, просто близка ее заветная цель, и, разомлев от успеха, она взяла передышку, предвкушая скорую победу».

Во время «перестройки» в России глава КПСС заявлял, что коммунизм долее не занимает враждебную позицию ко всему миру, ибо ныне повсюду есть организации, которые, хотя и не называют себя коммунистическими, работают в том же направлении. Масонство, «новая эра», секты иудаизма и псевдохристианства, большинство финансовых и промышленных магнатов, группы «политических интересов» - все жаждут одного: «нового мироустройства, невиданного в истории человечества», отличного от старого порядка с исконно христианскими принципами. Политические руководители США, вольно или невольно, тоже встали под знамя «нового порядка».

В рукописи «Царства человеческого и Царства Божия» Евгений отметил: «Последняя надежда современного человека оказалась на деле очередной иллюзией: новая эпоха после эпохи нигилизма, на которую так уповали, оказалась очередным и последним этапом революции. И движителем ее является уже не только марксизм. Сегодня едва ли каждое правительство в ведущих развитых странах объявляет себя «революционным», едва ли не каждый влиятельный политический деятель, критикуя марксизм, не развенчивает его, а лишь «совершенствует», т.е. по сути дела призывает к тем же революционным целям. Полностью же отречься от революционной идеологии в современном «высокоумном» мире – значит признаться в политическом бессилии…

Нигилизм – это болезнь, которой суждено развиваться до конца, т.е. пока не будут достигнуты цели революции. Некогда они являлись бредом воспаленного воображения небольшой кучки людей, сегодня же захватили умы всего человечества. Царство Божие отдалилось, путь Православия слишком узок и труден. Революция поработила «дух времени», противиться ее мощной поступи современный человек не находит сил, ибо для борьбы нужны Истина и Вера, искорененные нигилизмом».

 

ПОДВЕРГА