Община как экономический институт в пореформенной России

Хозяйственная и общественная жизнь российского крестьянина протекала в рамках общины, которая существовала на Руси испокон веков. По реформе 1861 г. она получила статус сельского общества.

Крестьянская община, поземельная соседская организация мелких непосредственных производителей, являлась экономическим объединением и низшей административной единицей. Экономическую сторону общины составляли мероприятия по распределению и эксплуатации земельного надела (переделы полей и лугов, использование пастбищ и лесов). Как административная единица, община по закону должна была исполнять фискальные (налоговые) и полицейские обязанности.

Основными органами общинного управления были сельский сход и сельский староста. Последний должен был исполнять решения схода и распоряжения волостного старшины и мирового посредника. Согласно закону, на сельский сход должны были являться только домохозяева (главы семейств). В губерниях черноземной полосы это правило строго соблюдалось. В нечерноземных же губерниях домохозяева нередко оказывались “в отходе” (на заработках). На сход приходили их жены. Иногда родители посылали на сход своих сыновей 15—17 лет—в таком возрасте крестьянский юноша был уже настоящим работником. Женщины и молодежь прочно заняли место на сельских сходах в нечерноземных губерниях. В черноземных же порядки были более патриархальными.

Община строилась на сочетании коллективного землепользования и отдельного ведения хозяйства каждым семейством. Землей в общине крестьяне владели чересполосно. Каждому двору нарезались полосы и хороших, и плохих земель, и ближних, и дальних, и на пригорке, и в низине. Имея полосы в разных местах, крестьянин ежегодно получал средний урожай: в засушливый год выручали полосы в низких местах, в дождливый — на взгорках.

Основным условием поддержания хозяйства и воспроизводства жизни в общине был труд пахаря. Наличие здоровых и сильных работников, мужчин-пахарей считалось залогом ее благополучия. Поэтому во многих общинах земля распределялась по числу мужчин. Если в семье умирал мужчина, общество отнимало его надел. Если рождался мальчик, он получал надел. Такие “скидки-накидки” происходили постоянно и назывались частными переделами. Но число родившихся обычно превышало число умерших. Возникшее несоответствие можно было устранить, если разбить общинные земли на новое число душ с уменьшенным наделом. Это называлось общим (или коренным) переделом. Он повторялся в среднем один раз в 12 лет. Но некоторые общины не производили переделов — ни общих, ни частных. В таких общинах распределение земли было очень неравномерным.

В первое пореформенное 20-летие в губерниях черноземной полосы переделы стали редким явлением. Как ни высоки были здесь выкупные платежи, надел все же кормил крестьянскую семью, и крестьяне очень им дорожили. Долговременное отсутствие переделов приводило к появлению зачатков наследственного права на землю.

В некоторых уездах Курской и Тамбовской губерний началась продажа наделов, иногда даже посторонним общине лицам. Общество смотрело на приобретенные наделы как на неотъемлемую собственность новых хозяев. Земля постепенно сосредоточивалась в руках зажиточных семей, а в крестьянском сознании начинало укореняться понятие о частной собственности на землю.

Это говорит о том, что первое пореформенное 20-летие было сравнительно благоприятным периодом в жизни крестьян черноземных губерний. Ведь земельные переделы производились не от хорошей жизни. Если не было переделов, значит, можно было жить и без них.

По-иному в те годы обстояли дела в нечерноземных губерниях. Здесь крестьянский надел был обложен сверх его доходности. Только с помощью посторонних заработков крестьянин справлялся с выкупными платежами. Те, кто не мог идти на заработки (малые дети, инвалиды, старики), надела не имели. Земля здесь распределялась по работникам-мужчинам (“рабочим душам”). Крестьянин, может быть, и совсем отказался бы от надела, но по закону он не мог оставить навсегда деревню, к которой был приписан. Тем не менее крестьянин старался “спихнуть” с себя надел при всяком удобном случае. Переделы земли в нечерноземных губерниях были частым явлением. Занятый на работе в городе, крестьянин не всегда успевал обработать весь свой надел.

Все больше становилось заброшенных земель, за которые тем не менее взыскивались выкупные платежи и прочие налоги. 60—70-е гг. были тяжелым периодом в жизни деревни нечерноземного центра. Хотя тесное общение с городом быстро развивало у здешних крестьян предпринимательские навыки.

 

Основные этапы индустриализации России в 60-90-е гг. 19в. Завершение промышленного переворота

Отмена крепостного права вызвала кризис в промышленном развитии страны. Многие отрасли, прежде всего металлургическая, должны были перейти с принудительного труда на вольнонаемный. Но вскоре промышленное развитие пошло по восходящей. В середине 60-х гг. в России наблюдался подъем предпринимательства. Даже офицеры нередко подавали в отставку и открывали книжную или бельевую лавку. Правительство закрыло или передало в частные руки некоторые убыточные казенные предприятия.

Наиболее значительных успехов в эти годы достигла текстильная промышленность, которая в то время была ведущей отраслью русской промышленности. За 20 пореформенных лет потребление хлопчатобумажных тканей на душу населения в России удвоилось. Этот рост был достигнут за счет вытеснения домотканых льняных тканей.

Значительный рост наблюдался в пищевой промышленности, особенно в сахарной. Среднедушевое потребление сахара за эти же годы также удвоилось (до 2 кг в год в начале 80-х гг.). Начался экспорт сахара за рубеж.

Очень трудно приспособление к новым условиям происходило в металлургической промышленности, где требовалось не только перейти к вольнонаемному труду, но и произвести техническое перевооружение. Между тем уральские горнозаводчики, давно сомкнувшиеся с верхами аристократии, привыкли проживать свои доходы в столицах или за границей. Их капиталовложения в предприятия были недостаточны. Производство железа в первые годы после отмены крепостного права снизилось. Лишь в 1870 г. выплавка чугуна достигла уровня 1860 г. Медленные темпы роста производства в черной металлургии сохранялись до конца 70-х гг. Причиной тому была затянувшаяся перестройка уральской промышленности. Однако в это же время (с середины 70-х гг.) стала набирать силу горная и металлургическая промышленность в Донецком бассейне, в сопредельных местностях Дона и Украины.

Русское машиностроение в первые пореформенные десятилетия еще не могло обеспечить нужды железных дорог в подвижном составе. Паровозы и вагоны в то время ввозились из-за границы. Правительство поощряло развитие отечественного машиностроения, и со второй половины 70-х гг. железные дороги стали снабжаться подвижным составом в основном отечественного производства.

Народное хозяйство России, постепенно смыкавшееся с мировой экономикой, начинало испытывать колебания ее конъюнктуры. В 1873 г. Россию впервые затронул мировой промышленный кризис.

В пореформенные годы выдвинулась целая плеяда талантливых русских предпринимателей. Еще в 1834 г. зарайский купец А. Ф. Бахрушин основал в Москве кожевенную фабрику. Его сыновья и внуки стали крупнейшими кожевенными и текстильными фабрикантами. Отличаясь не только предпринимательской хваткой, но и совестливостью, Бахрушины тратили крупные суммы на строительство домов призрения и больниц для рабочих.

Петр Ионович Губонин (1825—1894) был выходцем из крестьян. Выдвинулся как подрядчик на строительстве Исаакиев-ского собора. Затем, разбогатев, возглавил ряд железнодорожных обществ, основал несколько крупных промышленных предприятий.

Николай Иванович Путилов (1820—1880) происходил из новгородских дворян, служил морским офицером. Выйдя в отставку и собрав капитал, он в 1868 г. приобрел сталелитейный завод близ Петербурга (основанный в 1801 г.). Под его руководством Путиловский завод выдвинулся в число крупнейших машиностроительных предприятий.

В первое пореформенное 20-летие окончательно сформировались основные промышленные районы России — Московский, Петербургский, Уральский и Южный. В Московском районе преобладала текстильная промышленность, Петербургский район приобрел уклон в сторону металлообработки и машиностроения. Уральский и Южный были базой металлургической промышленности.

Самым мощным из них был Московский, опиравшийся на развитую кустарную промышленность центральных губерний (Московской, Владимирской, Костромской, Ярославской, Тверской). Кустарь-одиночка—основа и начало промышленного развития в любой стране. Выходя на рынок товаров, кустарь попадает под власть скупщика. Скупщик постепенно стягивает кустарей в свою мастерскую. С течением времени мастерская превращается в фабрику, где ручной труд заменяется машинным. Переход от ремесленной мастерской (мануфактуры) к фабрике называется промышленным переворотом.

Промышленный переворот не завершается в один или два года. Это долговременный процесс; показателем его завершения в той или иной стране является наступление такого момента, когда в главных отраслях промышленности основная масса продукции изготавливается предприятиями, оборудованными машинами, работающими на паровой или электрической тяге.

В России промышленный переворот начался в середине XIX в. В разных регионах страны и отраслях промышленности он протекал неодинаково. В хлопчатобумажной промышленности он раньше начался и быстрее завершился. А в целом по стране машинное производство победило к концу XIX в.

Замена ручного труда машинным резко повысила производительность труда. Это был огромный скачок в развитии производительных сил общества. Но кустарное производство не было полностью вытеснено фабричным. Мелкое производство ближе к потребителю. Нередко оно более отзывчиво на требования рынка и моды. Наконец, в некоторых случаях оно граничит с искусством. Дымковские глиняные игрушки (Вятская губерния), федоскинская лаковая миниатюра и жостовская роспись по металлу (Московская губерния) расходились по всей России.

Железные дороги выхватывали из захолустий города и местечки, о которых прежде никто не слышал. Проселочные дороги становились вдруг оживленными транспортными магистралями, а прежние тракты зарастали травой. Административные центры отбрасывались на периферию, но зато какое-нибудь село, прежде известное лишь своими искусными кузнецами или ткачами, словно по мановению чьей-то таинственной руки, превращалось в огромный город, поднявший к небу десятки фабричных труб.

В 1871 г. из села Иванова и Вознесенского посада Шуйского уезда Владимирской губернии был образован город Иваново-Вознесенск — крупный центр текстильной промышленности. Сам же Владимир в это время остановился в своем развитии, как и два других древних города — Новгород и Псков.

На юге стремительно возвысился Ростов-на-Дону, ставший крупным портовым городом и затмивший не только соседний Таганрог, но и Новочеркасск, столицу донского казачества.

Многие торгово-промышленные села, фактически превратившиеся в городские поселения, в то время так и не получили статуса города. Такова была судьба Орехово-Зуева, родины фабрикантов Морозовых, Павлова в Нижегородской губернии, Балакова и Лыскова на Волге.

Промышленные районы тесным кольцом сомкнулись вокруг Петербурга и отрезали его от моря. В Петербурге в это время насчитывалось 667 тысяч жителей. Он превратился в город с резкими социальными контрастами. В слегка обветшавших дворцах на Миллионной и Литейном доживали свой век николаевские царедворцы и фрейлины. В эти же районы старались втиснуть свои особняки в стиле эклектики дельцы новейшей формации, вчерашние приказчики и подрядчики. А недалеко от Сенной площади располагался огромный комплекс ночлежных домов. Домовладелец обычно сдавал комнаты в аренду. Арендатор же, уже от своего имени, отдавал в наем койки, углы и нары. “Кто же ваши жильцы?” — спросил однажды корреспондент “Отечественных записок” у солдатки (жены отставного солдата), содержавшей один из “нумеров”. “Да вот,— отвечала хозяйка,— шесть пар пильщиков, две пары каменщиков, пяток плотников, отставной служивый с женой, торговец с Сенной площади, вот его жена с детьми...” Всего в комнате, правда, довольно большой (около 64 м2), жило 40 человек мужчин, женщин и детей.

Москва быстро догоняла Петербург по численности населения (601 тысяча жителей) и тоже превращалась в промышленно-капиталистический город. Рабочие, скапливавшиеся в Петербурге, Москве и других промышленных городах, в огромной своей массе состояли из пришедших на заработки крестьян. На время сева, покоса трав и жатвы они возвращались в свои деревни. В это время останавливались многие фабрики. С течением времени некоторые рабочие оседали в городе и порывали связь с деревней. Но этот процесс шел медленно. В 60—70-е гг. потомственные рабочие, не связанные с землей, составляли лишь небольшой процент всех рабочих. В Петербурге их было побольше, в Москве — поменьше. Обычно это были наиболее квалифицированные рабочие.

По численности населения Петербург и Москва в это время далеко опередили другие города. В Центральной России не было, кроме двух столиц, городов с населением свыше 100 тысяч жителей.

Самым большим сибирским городом в пореформенное время стал Томск (33 тысячи жителей). Большой Сибирский тракт, проложенный в середине XIX в., сделал его основным центром сибирской торговли. Всего на тысячу человек было меньше население Иркутска. Тобольск, оказавшийся в стороне от тракта, почти не рос и терял прежнее значение столицы Сибири.

В целом же промышленное развитие России в первое пореформенное 20-летие шло успешно. Оно отличалось органичностью, естественностью. Торговля выявляла потребности рынка, потребности человека. На их основе формировалась легкая промышленность. На основе ее потребностей в машинах, а торговли — в средствах доставки товаров развивались транспорт и тяжелая промышленность.