О туре хейердале и его первой книге

Аннотация

 

«В поисках рая» – первая книга известного норвежского исследователя. 1937 год… Хейердал только что женился. Молодожены решают осуществить такой эксперимент, провести год на каком-нибудь малообитаемом островке, не пользуясь никакими достижениями цивилизации, то есть «вернуться в дебри», «познать образ жизни первобытного человека», найти «рай» на земле. И вот в поисках рая они отправляются на один из островов Маркизского архипелага – Фату-Хиву. О жизни на Фату-Хиве и написана книга. Автор рассказывает о щедрой природе острова и безотрадной жизни островитян, о влиянии колонизаторов, из-за которых вымерла огромная часть населения Полинезии, о страшных болезнях, произволе священников, о бесцеремонной ломке привычного образа жизни островитян.

Здесь, на Маркизских островах, Хейердал впервые встречает каменные изваяния и плиты с загадочными рисунками, и у него зарождается интерес к тайне заселения Полинезии.

По живости и остроумию «В поисках рая» не уступает двум последующим книгам автора – «Путешествие на „Кон-Тики“ и „Аку-Аку“.

Маркизский архипелаг

 

А вот тут и красиво, и питьевая вода есть! Исполнение нашей мечты? Увы, и в эту долину – она называлась Ханауи – проникла слоновая болезнь. Два искалеченных ею старика – вот и все население Ханауи.

Последняя долина, Омоа. Широкая, просторная, тянется до самого сердца острова. Красота – не налюбуешься! Вдоволь плодов, достаточно питьевой воды. Наряду с Ханававе это единственная на Фату-Хиве действительно большая долина. Но в деревушке у самого моря – люди, около сотни островитян… Правда, выше по долине никто не живет.

"Тереора" бросила якорь в заливе, окаймленном скалами и зелеными холмами. Врезаясь в горный массив, извиваясь среди острых шпилей и утесов, Омоа упиралась своим верховьем в высоченную скалу, на которую лес уже не мог взобраться. Дно долины покрывали густые, пышные заросли.

– Здесь либо нигде, – сказал Брандер, указывая на долину Омоа. Вы все посмотрели – выбирайте. Может, вернетесь?

Брандер начертил на бумаге план острова. По очертанию Фату-Хива напоминает бобовое зерно. Капитан провел черту с севера на юг и объяснил, что по этой линии остров пересекает крутой хребет, который отделяет восточную часть Фату-Хивы от западной. Западное побережье мы видели – это подветренная сторона, здесь пышная растительность. Восточное побережье не стоит и осматривать. Оно засушливое, почти безводное, почва неплодородная. Там все долины безлюдные, и корабли уже давно туда не заходят. На шлюпке и не высадишься – сильный ветер, сумасшедший прибой. Будете словно в могиле: неоткуда ждать помощи, некому подать сигнал.

– Охотно заберу вас на обратном пути! – крикнул нам вслед Брандер, когда мы спускались в пляшущую на волнах шлюпку.

Никогда не забуду то особое чувство, которое я испытывал, ступив на берег… Вот уже шлюпка прорвалась обратно через бушующий прибой и вернулась к «Тереоре». Мы видели, как нам машут, прощаясь, капитан Брандер и другие. Якорь поднят, белые паруса шхуны летят к горизонту. Крохотная точка скрылась вдали а мы все глядим, глядим… Наконец обернулись к долине, к пальмам. Здесь будет наш новый дом.

Одни на неведомом берегу. Назад пути нет. Не знаем края, не знаем народа, не знаем языка… Стоим каждый со своим чемоданчиком и думаем: что дальше?

И мы пошли к лесу. Настроение было отличное, мы всем своим существом предвкушали жизнь, полную приключений. Жаркое солнце, щебет птиц, благоухание цветов. Мы взглянули на кроны пальм. Голод нам не грозит – вон сколько кокосовых орехов!

Под пальмами, не сводя с нас глаз, стояли смуглые островитяне. Стояли молча. И смотрели. Несколько человек в набедренных повязках, на остальных – рваная одежда.

Сморщенная старуха заговорила первой. Какая певучая речь, сплошные гласные! Совсем не похоже на таитянский язык. Мы пожали плечами и засмеялись. Старуха покатилась со смеху. Кто умеет смеяться – сумеет и объясниться!

Набравшись храбрости, женщина подошла к Лив, облизнула свой длинный, тощий указательный палец и провела им по ее лицу. Лив от страха онемела, а старуха покрутила палец перед глазами и широко улыбнулась: белый цвет оказался естественным!

Позднее мы узнали, что я не вызвал у них никаких сомнений, а вот Лив они приняли за переодетую таитянку в белом гриме. На Фату-Хиве считали, что в Европе вовсе нет женщин. Ведь сколько ни приходило шхун, на них было полно белых мужчин – и ни одной женщины. Всегда белые мужчины шли к смуглым вахинам, и никогда к смуглым островитянам не приходили белые женщины!

Ночь выдалась кошмарная: нам пришлось спать в лачуге из листового железа, было жарко и душно, как в печи. Лачуга принадлежала метису – сыну швейцарца и полинезийки. Его звали Вилли Греле, он был местным аристократом и отлично зарабатывал на копре. Покойный отец Вилли дружил с Полем Гогеном,^[6] который жил на соседнем островке Хива-Оа и там же похоронен. Вилли безупречно владел французским языком; впрочем, говорил он очень мало, будь то по-французски или по-полинезийски. Жил он замкнуто, на коренных островитян смотрел свысока и редко покидал остров.

Как ни любил Вилли Греле деньги, он старался быть честным. Островитяне с почтением относились к его богатству. В подвале у Вилли был своего рода «магазин», где он выдавал товары в обмен на копру. Какие товары? Спички, рубахи, муку, рис, сахар. Выбор небогатый, да и этих запасов хватало ненадолго. Магазин открывался только на закате, когда хозяин приходил домой с работы. Он трудился не покладая рук, заготавливая копру, и был к тому же рьяным охотником; остров знал как свои пять пальцев.

В первый же день мы долго при свете керосиновой лампы обсуждали свои планы. Вилли смотрел на нас, как на диковинных зверей, но совет все же дал. В верхней части долины Омоа, говорил он, в сердце острова, куда редко заходят местные жители и где леса изобилуют плодами, находится именно то, что нам нужно.

Под железной крышей, наглухо отгороженные от всякой романтики, мы всю ночь промечтали о вольной природе, которая нас окружала. Эх, заживем на свободе! Сколько увлекательного нас ждет, сколько неведомого!

Вообще доступ белым на остров был закрыт. Судам разрешалось стоять на якоре в заливе не дольше двадцати четырех часов. Не знаю уж, как это получилось, но нам французское правительство выдало разрешение на въезд и известило об этом местного вождя.

Глухой рокот прибоя поминутно напоминал нам, что мы находимся на уединенном островке. В Тихом океане…

 

Нравы и болезнь «фе-фе». С факелами за летучими рыбками. Пленники в собственной лачуге. Наши лесные приятели. Дети рая. Тяжелые дни. Отец Викторин бежит с острова. Прощай, бамбуковая хижина. На шлюпке в открытый океан. Высадка на берег Хива-Оа

 

Наступила пора путешествий. Мы бродили то по горам, то по дебрям, а в хорошую погоду несколько раз ходили на лодке в Ханававе. Здесь нас привлекала пещера на отвесном склоне, вход в которую, наполовину заложенный камнями, был виден с моря. Но пробиться в нее снизу нам не удалось, а сверху пути вообще не было.

В прошлом племена Ханававе и Омоа постоянно враждовали и вооруженные стычки между ними были в порядке вещей. Воины шли за советом к своему шаману, и тот в состоянии одержимости плясал, стуча подвешенными к поясу черепами и выкрикивая бессвязные фразы. Все, что он говорил, толковалось как наказ высших сил.

Однажды шаман омоанцев предупредил, что люди из Ханававе идут на Омоа войной. Несколько человек, захватив все свое имущество, поднялись в пещеру, и когда на море внизу показались лодки врага, они из засады сбросили на них тяжелые обломки скал. Надежная баррикада защищала храбрецов от копий и камней. Но вышло так, что они потом не смогли выбраться из пещеры и остались там навсегда. Так рассказывают островитяне…

Не удалось и нам проникнуть в пещеру, зато мы нашли много интересного в горах и в дебрях. Наскальные изображения, захоронения в чаще леса… А в верхней части долины Ханававе, на безлесном гребне, покрытом травой в рост человека, были культовые сооружения из кроваво-красного камня. Мы наткнулись на них, пробираясь сквозь гущу травы по тропам, вытоптанным дикими свиньями.

На остром гребне стояли высокие платформы и стены из обтесанного красного камня. Здесь же были воздвигнуты идолы метровой высоты, около ног которых лежали грозные каменные топоры для обезглавливания людей. Наши проводники и не подозревали о существовании этого памятника старины.

Но недолго пришлось нам бродить по горам и подолам. Болезненные нарывы и язвы на ногах приковали нас к дому. Они появились уже давно, но до сих пор мы как-то на них не обращали внимания. Теперь стало совсем худо. У Лив было три нарыва почти с ладонь, у меня появилось много болячек на ступнях и икрах. Стоило замочить ноги в море, как они вздувались, словно шары. А в лесу от непрерывных дождей все размокло, и мы ходили по колено в грязи.

Поэтому мы предпочитали отсиживаться в бамбуковой хижине и промывать болячки горячей водой. Как-то к нам пришел Тиоти, принес свежей рыбы. Он заверил нас, что болезнь «фе-фе» можно вылечить за одну неделю, нужно только применить нужное лекарство, и отправился в лес за лепестками желтых цветов борао. Из них мы сварили густое зелье, которым и смазали болячки. Да, прав был Ларсен из Мосса, когда предостерегал нас…

Зелье вытянуло гной, но остались незаживающие язвочки.

Мы бинтовали ноги пальмовыми листьями и сидели дома, выходя только за плодами. И лишь иногда мы позволяли себе развлечься. Как-то нас позвали на совершенно необычную рыбную ловлю. Такой потехи я еще никогда не видывал!

Поужинав у Пакеекее, мы дождались темноты и пошли на берег. Море было настроено добродушно. Позади нас качались черные пальмовые кроны, над головой сверкало звездное небо… Спустили на воду две лодки; в одну сели Пакеекее и Лив, в другую – звонарь, Пахо и я. На носу лежали трехметровые связки теиты. Из тонких сухих стеблей этой травы, связанных вместе, получались великолепные факелы. Выйдя в залив, мы их зажгли.

Трескучее пламя, рассыпая искры в ночном воздухе, прочертило на воде световые дорожки. У лаково-черной поверхности кишели какие-то мальки, но нас они не занимали. Мы пошли вдоль крутого берега дальше, в сторону Тахаоа. Беспокойное пламя причудливо освещало наши лодки, во мраке вверху хрипло кричали гнездящиеся на скалах морские птицы.

Вдруг появились летучие рыбки. Будто сверкающие снаряды вырывались из тьмы и, пролетев мимо нас, погружались в немую пучину. Их-то нам и предстояло ловить! Не удочкой и не острогой – а хватать на лету, словно птиц! Что тут было… Трескучие факелы делали свое дело: множество рыбок со всех сторон летело на свет. Неслись, точно стрелы, пущенные хорошим луком; только и слышно было, как они ударяются о борта.

Глаза берегите! – крикнул звонарь.

Уместное предупреждение: блестящие стрелы проносились возле самой головы…

Тиоти размахивал в воздухе сачком на длинной палке. Есть! Одна рыбка шлепнулась из сачка на дно лодки. Отсюда она уже не могла взлететь. Летучая рыбка – словно планер: чтобы подняться в воздух, ей нужен разгон, и она набирает скорость в воде.

Я поднял пленницу. Длиной с локоть, спина черная, брюхо белое, по бокам серебристо-голубые полоски… Длинные пятнистые «крылья», громадные черные глаза – словно шары по бокам головы.

Еще одна! Вот это да! Вдруг я увидел рыбу, которая неслась прямо на меня. Удар в живот, и я повалился с банки на дно. Пахо тоже чуть не упал – от смеха. Прямое попадание! Ничего, зато теперь у нас уже три рыбы. С другой лодки тоже доносился хохот: видно, и там кому-то досталось!

А рыбки все летели – словно озорные мальчишки затеяли игру в снежки. Все освещенное пространство вокруг лодки пронизывали блестящие снаряды. У звонаря от меткого попадания слетела с головы шляпа. Мы хохотали и размахивали руками, хватая рыб в воздухе и в воде, приседали и извивались, мокрые от брызг и шлепков. Тиоти как мог защищался своим сачком.

Когда от факелов остались одни хвостики, мы надели их на палки, чтобы уж горели до конца. Но вот, шипя, погасли в воде последние искры, и тотчас рыбьи гонки прекратились. Снова только свет звезд да хриплые крики птиц…

У наших ног лежало тридцать пять рыб. Большинство из них сами влетели в лодку. Богатый улов! Но звонарю все было мало. Теперь Тиоти хотел добыть као-као. Довольно скоро к нашему прежнему улову прибавились четыре здоровенные рыбины с головой, напоминающей длинный клюв. Но пятая заставляла себя ждать. Я чуть не заснул.

Сильный стук веслом о борт заставил меня встрепенуться. Поймал? Нет, не клюет. Снова потянулось ожидание. Вдруг Тиоти опять взял весло и принялся стучать, так что гул пошел над водой.

– Зачем ты так делаешь? – не удержался я.

– Рыбу бужу, – объяснил звонарь…

 

Шла неделя, другая, третья, а «фе-фе» все не унималась. Напротив – язвы увеличились, и боль порой была такая, что мы не могли встать с постели.

Ели что придется. Дождь лил не переставая, почва в лесу превратилась в сплошную жидкую грязь, воздух насытился испарениями. Сырость была страшная. Наша хижина покрылась плесенью, нары стали гнить. Кругом стояли лужи, и комары размножались в невероятных количествах. Вот для кого здесь был рай!..

Комарье тучами окружало хижину. А ветер помогал им проникать даже сквозь сетку на окнах. С утра до вечера мы их давили, обеспечивая работой полчища крохотных мурашей, которые подъедали с пола комариные трупы. Казалось, все насекомые дебрей ищут спасения в нашей хижине! Всюду, всюду что-нибудь копошилось. Даже в постели завелись муравьи. Три семьи облюбовали наше ложе из листьев.

Чтобы не шлепать босиком по грязи, мы купили в «магазине» Вилли тапочки; они были такого размера, что пришлось их привязывать к ногам. Однажды утром Лив побрела за водой к роднику; вдруг раздался ее дикий вопль. Огромный – чуть ли не с мышь! – косматый паук забрался к ней в тапочку и основательно укусил ногу. Хорошо еще, что укус оказался не опасным.

А затем началось самое худшее… Из щелей в стенах посыпалась мелкая, как мука, белая пыль. Она покрывала пол, собиралась в лепешки на стенах, роилась в воздухе. От нее нигде не было спасения. Ляжешь спать, а наутро тебя словно снегом занесло. Мы дышали пылью, глотали пыль…

Иоане и его друзья все-таки подвели нас. Ведь они должны были знать, что на зеленый, молодой бамбук нападет жучок. Только желтый бамбук, да еще вымоченный неделю в соленой воде, годится для постройки. Видно, они не верили, что мы задержимся здесь надолго.

А пыль все летела и сыпалась, сыпалась и летела. Что ни день – генеральная уборка. Но толку мало. Кончилась бамбуковая идиллия. Ее уничтожили пыль и комарье, пауки и плесень.

Правда, было у нас одно утешение – Пото. На маркизском диалекте «пото» – «кот». Наш Пото был чудесным полудиким котом. Полосатая шубка, пушистый хвост, мягкая походка хищника… Он пришел к нам, надеясь поохотиться на мышей и ящериц. Из окна мы хорошо видели, как он в первый раз крался к нашей кухне. Внимательно все обнюхал, подъел крошки от кокосового ореха, еще что-то…

На каменном столике стояли в ореховой скорлупе густые сливки, которые мы готовили сами. Лив натирала теркой кокосовый орех, получившуюся массу заворачивала в кокосовую пеньку и выжимала жирный сок. Он играл немалую роль в нашем домашнем хозяйстве и отлично заменял настоящие сливки.

Вскочив на стол, Пото сунул мордочку в скорлупу. За всю свою кошачью жизнь он не пробовал такой вкусной еды! Вылизав миску начисто, кот аккуратно умылся лапками и игриво покатался на камне. Потом, видно, услышал какой-то шум из хижины, так как в следующий миг его уже не было.

Но назавтра Пото явится снова и смело прыгнул на стол, где его уже ожидали сливки. С тех пор он стал наведываться к нам каждый день.

Как только Лив садилась тереть орех, из леса выхолил Пото. Любопытный кот никак не мог надивиться на странное двуногое создание. Он ложился на каменную ограду и смотрел оттуда на Лив. Но мало-помалу дикарь становился все более ручным и наконец до того осмелел, что стал подкрадываться за кокосовой массой прямо к ногам Лив. Однако тут стали ревновать куры, наши единственные домашние животные – две молодые курицы, которые всегда расхаживали с таким важным видом, будто они были петухами, и постоянно дрались между собой так, что только перья летели. И когда Пото посягнул на крошки, которые драчуньи считали своим достоянием, ему пришлось отступить. Казалось, в лес летит пушистый мяч, преследуемый по пятам разгневанными птицами.

Чтобы умиротворить девиц, мы раздобыли в деревне петушка. Но когда мы опустили отважного рыцаря на землю между двумя «вахинами», новый красавец встретил далеко не любезный прием. Они задали ему такую взбучку, что он еле унес ноги в лес, где его появление очень обрадовало диких собак… А наши отнюдь не женственные куры, выпятив грудь, вышагивали по двору, чрезвычайно гордые своей победой. Этак они скоро даже нам перестанут дорогу уступать!..

Они неслись, но явно стыдились этого. Чтобы найти яйцо, нам приходилось обыскивать чуть ли не весь лес. Найдешь, а оно уже протухло… Но мы все им прощали: все-таки хоть какая-то компания!

Бывало, только удивишься: что это на дворе пусто – как уже из леса или из-за каменной стены бесшумно крадется Пото, а откуда-то сверху, громко хлопая крыльями, летят воинственные подружки.

У Пото был закадычный друг, которого мы назвали Леопардом. Леопард был примерно того же возраста, только порыжее и более робкий. Пото каждый день приводил друга к участку и преспокойно шагал через двор к кухонному навесу. Оттуда он оглядывался на Леопарда, как бы зовя его, но тот робко жался к ограде. Как ни заманивал Пото приятеля, рыжий дальше стены не шел, предпочитая издали смотреть, как Пото с наслаждением уписывает вкусное угощение – разумеется, если в это время не было поблизости кур.

И еще один приятель завелся у нас – ящерица Гарибальдус. Большая, с новорожденного котенка, она лихо расправлялась с насекомыми, не отступая даже перед коварной тысяченожкой. Нельзя сказать, чтобы Гарибальдус охотилась бесшумно: она топала по стенам так, что источенный жуками бамбук жалобно скрипел, посыпая нас пылью. А когда мы ложились спать, Гарибальдус устраивала на потолке целый концерт: пищала, шипела, квакала.

Родители явно не приучили ее к чистоплотности – с потолка нет-нет да и летели вниз лепешечки, и почему-то всегда на мою голову! По-моему, она это делала нарочно. Сколько бы я ни менялся местами с Лив, это меня не спасало. А стоило мне ударить кулаком по столу и пригрозить, что я сейчас посажу безобразницу в формалин, как Гарибальдус, весело хохоча, исчезала в какой-нибудь щели в потолке.

За все то время пока мы не выходили из дому, привязанные к хижине болезнью, у нас не было другой компании. С четвероногими и пернатыми друзьями были связаны все события нашей однообразной жизни; островитяне неделями не появлялись в долине. В листве деревьев обитали птахи, а по соседству с нашим участком ходила дикая лошадь с жеребенком, но они были уж очень робкие. А однажды к нам во двор забрели крабы! Мы даже поймали несколько штук. Вдали от моря, в сердце острова! Для меня это было совершенной новостью.

Были у нас и враги. Самые страшные из них – комары. Комары и отец Викторин. Мы прятали ноги в мешки, кутались в пледы – и все равно кожа была бугристой от жгучих укусов. Порой нами овладевал садизм. Мы давали комарам как следует напиться крови. Раздувшись, словно шары, они летели, сытые, довольные, к окну. Но теперь ячея сетки не пропускала их! И мы с наслаждением расправлялись с кровопийцами…

Часто за окном гудела целая туча комарья. Стоило приставить к сетке палец, как они тысячами бросались на добычу, вытянув свои хоботки. Подразнив их всласть, мы хватали какого-нибудь мучителя за хоботок и втаскивали внутрь. Вот бы отца Викторина так…

Нередко боль в ногах заставляла нас лежать. Иногда мы все-таки выходили, прихрамывая, на добычу в лес. Но вдруг обнаружилось, что с фруктами дело плохо! Все плодоносящие бананы срублены, у хлебного дерева наступила передышка. Ох, как нам хотелось есть! "И какая же была радость, когда звонарь приносил рыбу! Только тот, кто голодал, поймет нас. Обычно человек в цивилизованном обществе настоящего голода не знает, он жалуется на голод перед обедом, когда его одолевает аппетит. Для него еда уже не то неземное наслаждение, каким она, наверно, была в прошлом.

Рыба-меч… С каким удовольствием мы ее ели!.. Конечно, можно приготовить дорогое, изысканное блюдо. Безусловно, будет вкусно. Но и только. Тот, кто по-настоящему голоден, готовит куда проще, зато испытывает такое наслаждение, о котором никакой лакомка и мечтать не может. Трапеза изголодавшегося – сплошное блаженство и счастье.

Совершенно неожиданно выяснилось, куда исчезают все плоды. Как-то рано утром, еще до рассвета, мы увидели в лесу целый отряд вахин и молодых парней во главе с нашим старым приятелем Иоане! В мешках и прямо в охапках они тащили плоды, за которые мы честно уплатили вперед. И ведь им эти плоды были совсем не нужны. Это делалось нарочно… Они обобрали даже кокосовые пальмы возле самой хижины. Порядком разозленный, я догнал отряд Иоане возле реки, где они грузили мешки на лошадей. Неплохо поживились!..

– Иоане, – сказал я, – ведь эти плоды мои.

– Аоэ,^[7] – беззастенчиво солгал Иоане. – Я собрал их на соседнем участке.

Мы оба были настроены одинаково агрессивно. Но спорить бесполезно. Против меня будет все племя во главе с вождем.

А еще через несколько дней я застал Иоане, когда он слезал с кокосовой пальмы возле нашего дома. Я бросился к нему. Он зло посмотрел на меня.

– Это наш участок, – сказал я.

– А пальма моя! – крикнул Иоане.

– Мы же заплатили за пользование участком и за фрукты.

– За фрукты платили, а за орехи нет.

– Нет, уплачено за все съедобное и за орехи. Мы не можем обойтись без орехов. К тому же фрукты тоже все исчезли.

Я с трудом сдерживал себя.

– Кокос – не еда, кокос мои деньги! – завопил он.

Не знаю, чем бы это кончилось, если бы Иоане не ушел, буркнув, что я могу забрать оставшиеся орехи.

Что делать. Мы не дома. Придет судно – можем послать жалобу. Но через сколько месяцев се рассмотрят? Через сколько лет пришлют решение? К тому же островитяне будут настаивать на своем – попробуй установи, кто прав. Всем известно, что белые грабят полинезийцев. Так что лучше помалкивать… Но ведь орехи нам необходимы, это наша главная пища!

Жизнь в дебрях становилась невыносимой. Без конца хлестал ливень, куда-то пропали все раки, полчища комаров безжалостно преследовали нас. Их развелось столько, что островитяне не могли работать в долине – заготавливать копру. Скорее бы явился корабль, который мог бы забрать нас из этого ада и доставить туда, где есть врач, способный подлечить наши язвы!

Одна женщина в деревне наступила на рыбью кость. Ранка быстро разрослась, распространившись на всю ступню. Пришлось ей потом на Таити отнимать ногу…

Как мы ждали корабля… И однажды поздно вечером, когда мы сели ужинать, издалека донесся гудок парохода. Там, за лесом, в океане – пароход! Не мудрено, что нам в ту ночь было не до сна. Задолго до рассвета мы достали нашу самую лучшую одежду, от которой давно успели отвыкнуть.

Я даже оторопел, когда взглянул в зеркальце, чтобы завязать галстук: он совершенно исчез под косматой дикарской бородой. На плечи длинными прядями падали волосы. Лив-то что – ее только красили длинные волосы. Ну да неважно! Хотя смешно, конечно, с непривычки. Сами виноваты – отдали свои бритвы и ножницы…

Натянув на ноги мешки для защиты от грязи, мы поплелись вниз по долине. Не доходя до деревни, мешки сняли и пошли по главной улице во всем параде. Фатухивцы ахнули.

Но что это? Синяя гладь океана, белые гребни волн – и никаких пароходов! Ничего – хоть бы шхуна была!

Пакеекее рассказал, что ночью он видел огни, но пароход прошел мимо… Он тоже приуныл. Этому мученику веры, которого преследовали все соплеменники, приходилось не сладко. Соседи переносили его межевые камни, устраивали ему всевозможные козни. Только что вождь оштрафовал священника за кражу феи. Это Пакеекее-то, который не то что украсть, а даже солгать не способен? Я рассказал ему о том, как Иоане воровал наши фрукты и уверял, что они собраны на соседнем участке.

Се па бьен!^[8] – ответил Пакеекее. – Соседний участок – мой!

Звонарь сообщил нам еще одну неприятную новость. Сын Иоане – Хаии, страдающий слоновой болезнью, да-да, тот самый, который подмешивал мочу в апельсиновый сок, посылаемый священнику, поймал на берегу скорпиониху с детенышами и заготовил для нас полную коробку этих тварей. Так что нужно быть начеку…

Положение в деревне было бедственное. Местные жители целиком зависели от поставок риса и муки, а подвалы Вилли уже давно опустели. «Тереора» привезла очень мало продуктов. В Ханававе тоже голод, туда ходила лодка, чтобы узнать, как дела. И там ждут парохода…

Дни складывались в недели, недели – в месяцы, и когда прошло три месяца без каких-либо перемен, мы решили, что все ясно. Последние новости о том, что происходит в мире, были шестимесячной давности. Тогда шла война в Испании и в Китае. Видно, теперь началась мировая бойня. От островитян мы слышали, что во время первой мировой войны они годами были оторваны от внешнего мира. За копрой в то время никто не заходил. На Фату-Хиве тогда даже не знали о том, что был разрушен Папеэте.

На четвертый месяц тщетных ожиданий в деревне стало совсем плохо. И особенно отвратительно чувствовал себя отец Викторин. Он решил любой ценой покинуть Фату-Хиву.

До ближайшего острова – больше ста километров пути по бурному океану. А самым крупным судном на Фату-Хиве была старая рассохшаяся шлюпка, которая лежала под пальмами на берегу. Она принадлежала Вилли Греле, но он давно забросил ее и решил купить себе новую лодку.

По приказу отца Викторина фатухивцы законопатили щели в шлюпке, провели ее через полосу прибоя и поставили на якорь в бухте, чтобы разбухли доски. Затем они срубили в лесу несколько тонких деревьев для мачты и оснастили ее огромным парусом, который, на наш взгляд, подходил для более крупного судна, чем открытая шлюпка.

В эти дни океан бороздили буйные валы. Дул сильный ветер – правда, в нужном направлении, на север, к ближайшим от Фату-Хивы островам Хива-Оа и Тахуата.

И однажды утром, таким же хмурым, как и многие предыдущие, отец Викторин решился. Вместе с командой гребцов он вышел на подлатанной скорлупке в океан. Нельзя было не воздать должное его отваге. Огромные волны швыряли лодку вверх-вниз, она то и дело исчезала за водяной горой, и нам казалось – навсегда. Но всякий раз ее выносил вверх гребень очередной волны. И белый парус затерялся вдали. А мы стояли на берегу, волнуясь за смельчаков…

Отец Викторин хотел остаться на Хива-Оа, главном острове архипелага, а его спутники должны были вернуться с рисом, мукой, сахаром. Вернутся ли?.. Наконец через неделю наблюдатель на берегу сообщил, что видит шлюпку.

Могучие волны легко вынесли ее на берег. Команда была совершенно измотана. Им пришлось грести всю дорогу. Мачта сломалась, из днища вышибло доску, и они немало потрудились, вычерпывая воду, пока длилась починка. Отец Викторин добрался благополучно, но из продуктов они раздобыли только небольшой мешок муки.

Путешественники еле добрались до своих хижин и заснули как убитые. Гребцы привезли с собой известие о том, что никакой войны нет, виноваты спекулянты копрой…

Положение становилось совершенно отчаянным. Суда не появлялись.

Ко всему прочему стало окончательно ясно, что наши ноги под угрозой ампутации. Даже островитяне не могли смотреть на них без ужаса. Теперь, когда патер уехал, большинство фатухивцев восстановило с нами добрые отношения. Вилли, честный католик, долго был в затруднительном положении, но теперь и он всячески старался нам помочь.

И вот мы созвали совет. Выбора никакого не оставалось: надо отправляться в путь. Вилли и еще несколько человек решили плыть за мукой и рисом и согласились взять нас с собой. Хижину пока можно запереть.

Но как сохранить наши коллекции от разграбления? С собой мы можем захватить только чемодан с одеждой, а черепа, идолов и древние изделия придется оставить… Что, если еще раз выступить в роли фокусника? Я позвал к себе в гости самых «надежных» фатухивцев и дал им понюхать формалин. Они зачихали, запрыгали, держась за нос, а я объяснил, что это смертельный яд, им будет облит весь пол хижины. Жидкость, которая убивала даже тысяченожку, произвела сильнейшее впечатление. Тысяченожку! Ведь ее хоть режь на тысячу кусков, хоть топи – все равно живет. А эта жидкость ее умертвляла. Для большей убедительности я, прежде чем поливать пол, заткнул ватой нос и завязал глаза. Потом молнией выскочил наружу и захлопнул дверь. Через несколько минут все помещение заполнит смертоносное испарение!..

И простившись со своим первым жильем, провожаемые тучей комаров, мы побрели вниз по долине, совершенно уверенные в том, что наши коллекции хранятся надежно, как в сейфе.

Эту ночь мы провели у Вилли. Ни одного комарика!.. Мы уже успели забыть, что такое спокойные ночи. Точно всю жизнь прожили в лесу.

Под утро нас разбудил собачий лай. Одновременно из леса вынырнуло несколько фонарей – это собиралась команда. Сегодня – в путь. Как-то погода? По ночному небу мчались тучи. Значит, в океане сильное волнение. Подождем немного…

Было холодновато; поставили чай, чтобы согреться и разогнать сон. Странно было сидеть в окружении старых недругов. Ни звонаря, ни Пакеекее… Зато вместе с нами пил чай Иоане. Он беспокойно поглядывал на небо. Накрапывал дождь.

До чего же прибой грохочет! Никогда еще мы не слышали такого шума. От холода и страха по телу бегали мурашки.

Кажется, светает? Да, утро теснит ночь. Вилли встал и распорядился: "Хамаи!".^[9]

Итак, в путь!.. Приступаем к безумному предприятию. Но ждать на острове – еще хуже. Мы вереницей спустились на берег, и тут все сомнения и колебания вытеснил из головы оглушительный рев прибоя. Искусные гребцы доставили нас на каноэ к шлюпке, которая стояла на якоре в бухте, и вернулись за другими пассажирами. Последний заход сделан, а на берегу еще стоит кто-то, отчаянно размахивая руками. Это полукитаец из Ханававе – он тоже пресытился Фату-Хивой. Но у нас все места заняты, а он притащил все свое имущество, да к тому же еще свинью и несколько кур! И смешно, и жалко человека. Ему так хотелось плыть с нами, но шлюпка и без того перегружена. Борта еле-еле поднимались над водой. По правде говоря, нам с Лив вся эта затея вообще казалась безрассудной. А впрочем, ведь в прошлый раз все обошлось благополучно.

Под банками лежали запасы бананов, на носу стоял бидон с пресной водой. Если все будет хорошо, то мы при благоприятном ветре за день доберемся до цели. Правда, у нас нет ни карты, ни компаса, но достаточно с самого начала взять верный курс и идти в этом направлении до тех пор, пока из-за горизонта не появятся горы Хива-Оа. Вот если опустится туман, тогда мы пропали – не заметим, как окажемся за пределами архипелага.

Перегруженная лодка угрожающе кренилась. Фатухивцы еще раз проверили направление ветра. Все в порядке: пассат дул нам прямо в сниму.

Нас было одиннадцать. Роль капитана исполнял старик Иоане; он сидел на корме, держа рулевое весло. Рядом с ним на чемоданах и мешках пристроились Вилли, Лив и я. Впереди сидели гребцы: энергичные черты лица, закаленная обветренная кожа, смуглые торсы, тугие мышцы. Молоток и гвозди наготове – на тот случай, если не выдержат доски в днище.

Иоане, облаченный в свое обычное одеяние – соломенную шляпу, белые шорты и майку, нетерпеливо ждал. Казалось, он высечен из камня, только лицо улыбалось волнам и ветру. Все готово. Иоане встал, обнажил голову, перекрестил грудь и лоб. Гребцы, суровые, торжественные, сидели опустив головы, а Иоане медленно читал молитву на родном языке. Затем все еще раз перекрестились – церемония окончена.

Внезапно в шлюпке словно разразился ураган. Иоане командовал, размахивая руками, матросы кричали, прыгали туда и обратно через банки. Мигом выбрали якорь, в страшной суматохе подняли парус. Как только шлюпка не перевернулась! Все точно обезумели. Даже обычно спокойный Вилли вопил диким голосом, отдавая распоряжения.

И вот мы птицей летим по волнам. Фатухивцы сияли от радости. Казалось, они сбросили с себя оцепенение, кровь предков забурлила в их жилах. Иоане крепко держал руль, вызывающе задрав щетинистый подбородок.

Эх, и мчались же мы! Поневоле кровь закипит у сонных сынов дебрей. Если бы можно было все плавание совершить под прикрытием Фату-Хивы… По скоро нас начнет трепать еще больше. В открытом море волнение, наверно, будет посильнее.

И действительно. Когда вдали исчезли зубчатые скалы острова, мы вплотную познакомились с океаном… Могучие пенящиеся валы горой вырастали над нами, но шлюпка легко взмывала на них в тучах брызг. Вот смотрим сверху в глубокую серо-зеленую долину, а вот мы уже внизу, теснимые исполинскими валами. Да, тут туго пришлось бы и не такой скорлупке, как наша.

Мы не знали, что одновременно с нами борется со штормом и «Тереора». Волны обрушились на палубу шхуны, ворвались в кают-компанию и все переломали. А крохотное суденышко с Фату-Хивы уверенно справлялось с бушующей стихией. Мы стремительно перелетали с гребня на гребень.

Иоане был отличным рулевым. Оскалив рот в застывшей улыбке, он внимательно следил за волнами и умело вел лодку на гребень. Когда же нас накрывал водяной вал и шлюпка скрипела по всем швам, он только еще крепче вцеплялся в руль, не сводя глаз со следующей волны. Его окатывало водой, соль ела глаза, но он ни на миг не выпускал из рук руля. Великолепный рулевой!

Двое гребцов, помоложе, скорчились на дне шлюпки; товарищи безжалостно высмеивали моряков, которые поддались морской болезни. На раздувшиеся ноги Лив было страшно глядеть – все бинты сорвало и унесло за борт… Она лежала без сознания на мешке, и я удерживал ее изо всех сил, когда нас захлестывало.

Иногда вся шлюпка погружалась в морскую пену, и казалось, что мы вот-вот пойдем ко дну. Но лодка вырывалась из могучих объятий океана, отдав ему лишь несколько фруктов из наших запасов. Вычерпывать, живо! Ни секунды передышки, непрерывное напряжение. Не раз мне чудилось, что настал конец: когда мы неслись вдоль водяной стены, которая вздымалась все выше, выше и вдруг рушилась прямо на нас!.. Или когда мы с безумной скоростью перелетали через гребень и мгновенно скатывались в ложбину между волнами, так что весь корпус нашей лодки скрипел, вонзаясь в фонтаны брызг! На моих глазах шлюпка и ее команда совершали чудеса.

Но как бы высоко мы ни взлетали на могучих валах, даже с вершины гребня земли не было видно. Фату-Хива давно исчез, следующий остров еще не появился. Однако Иоане не сомневался в верности нашего курса.

Я плохо помню эти часы. То хлестал дождь, то жгло ослепительное солнце… Голые смуглые спины чернели на глазах: у меня и Лив вздулась пузырями кожа, обжигаемая морской солью и лучами солнца. Хорошо еще, что волосы отросли – а то бы нам не избежать солнечного удара. Помню, как вокруг нас в ложбине плясали, фыркая, черные дельфины. В следующий миг лодку подкинуло вверх, и мы потеряли их из виду.

Мы плывем все дальше и дальше… Уже день в разгаре. Сквозь полудремоту я услышал голос Иоане:

– Мотане!

Надо менять курс. Засуетились матросы, до тех пор вяло следившие за тем, чтобы волны не поломали рею.

Мотане… Необитаемый скалистый островок севернее Фату-Хивы. Он нам очень нужен для проверки курса. Мы должны пройти западнее его.