Барто А.Л. Стихи для самых маленьких и о самых маленьких. Сатира и юмор. Гражданская тема.

 

А.Л.Барто (1906—1981) принадлежит к поколению поэтов, сформировавшихся под непосредственным влиянием Маяковско­го. У него училась молодая поэтесса искусству новых форм. Чтобы завоевать детскую аудиторию, ей нужно было найти свой поэти­ческий язык, узнаваемый и не похожий ни на какой другой, най­ти темы, волнующие современных детей. Первые удачные стихотворения написаны в середине 20-х годов — это «Китайчонок Ван Ли», «Мишка-воришка», «Пионеры», «Братишка», «Первое мая». Они пользовались популярностью благодаря своей тематике, тес­но связанной с новыми интересами детей, а также еще редкому в детской поэзии публицистическому пафосу.

Путь Барто в литературе заметно отклонялся от направления, которое пролагали ее старшие коллеги — Чуковский и Маршак. Поэтесса смело использовала сложные (составные, ассонансные) рифмы, которые Чуковский считал недопустимыми в детских сти­хах, свободно меняла размер в строфе. Воспитательную тенденцию она не столь тщательно скрывала в игре или выдумке, предпочитая прямо говорить даже с самым маленьким читателем на серьезные морально-этические темы. Бесспорна ее заслуга в разработке новой большой темы детской книги — общественное поведение ребенка.

Влияние Маяковского обнаруживается и в стремлении Барто к сатире и публицистике, близкой газетному фельетону. Примерами могут служить стихотво­рения «Девочка чумазая», «Девочка-ревушка» (1930, написаны со­вместно с ее мужем П.Н. Барто), а также пьеса-игра «Миллион почтальонов» (1934); в пьесе юные зрители в порядке самокритики сознавались в «пороках», а актеры тут же эти пороки иллюстриро­вали. Однако сатира всегда приглушается у Барто мягкой лиричес­кой интонацией; назвать эти и более поздние ее произведения чистой сатирой или публицистикой, пожалуй, нельзя.

Призвание Барто — писать для детей и от имени детей.

Чаще всего лирический герой Барто — конкретный ребенок. Девочки и мальчики, малыши и школьники — психологический портрет каждого прорисован с живой убедительностью. Реализм — вот главная черта в ее изображении детей и общества: причем это реализм не внешних деталей, а внутреннего наполнения образа.

Значительная часть стихотворений Барто — детские портре­ты, в которых живая индивидуальность обобщена до легко узна­ваемого типа. Тип этот определен часто уже в названии: «Нови­чок», «Непоседа», «Младший брат», «Юный натуралист», «Бол­тунья», «Вовка — добрая душа». Множество стихотворений на­звано именами детей. В психологической характеристике ребенка подмечены и возрастные особенности, и «проблемные» черты. Обходясь без скучного морализаторства, только посмеиваясь в своих частушечно-куплетных стихах, поэтесса предлагала юно­му читателю взглянуть на себя со стороны и заняться самовоспи­танием. Вместе с тем ее позиция отчетливо выражается афоризмами, например: «Есть такие люди — / Им всё подай на блюде» («Лялечка»).

Стихи А.Барто о малышах и для малышей приоб­рели всенародную и неугасающую популярность. Они имеют обыч­но форму лирической миниатюры — ту форму, которая была хоро­шо разработана русскими поэтами прошлого века, творившими для самых маленьких. Именно лирические миниатюры принесли Барто славу классика детской поэзии. Это цикл «Игрушки» (1936), сти­хотворения «Фонарик», «Машенька», «Машенька растет» и др.

Сю­жеты их завершены в пределах всего нескольких строчек, и, не­смотря на минимальный объем, в них есть герой и действие, за­вязка и развязка, конкретный факт и эмоционально-нравствен­ное его обобщение:

Уронили мишку на пол,

Оторвали мишке лапу.

Всё равно его не брошу —

Потому что он хороший.

Секрет успеха «Игрушек» — в воспроизведении того образа игрушки, который складывается в сознании малыша, в выражении естественного нравственного чувства, что формиру­ется не поучением взрослых, а общением с нею. Барто ввела в литературу для детей нового лирического героя — малыша, по­груженного в свой собственный мир игры и мечты.

Речевая ткань ее стихотворений воспроизводит особенности лексики и синтаксиса детской речи. Ребенок оформляет свою мысль в короткое предложение, часто поражая взрослых афористиче­ской точностью высказываний. И Барто в каждой строке дает про­стое предложение; в нем редко встречаются отклонения от грам­матических норм, совсем нет игры слов или использования слов в переносном значении. Такая речевая строгость как раз и передает характерную для малышей правильность речи:

Я люблю свою лошадку,

Причешу ей шерстку гладко...

Позволяя себе сложные рифмы (на пол — лапу, плачет — мя­чик, козленок — зеленый), Барто твердо выдерживала заданный размер, добиваясь максимальной ритмичности и звучности. «Мишка», «Бычок», «Слон», «Самолет» и другие стихотворе­ния из цикла «Игрушки» дети запоминают быстро и с большой охотой: это их собственная, не заимствованная из взрослой лите­ратуры лирическая поэзия.

Среди «малышовых» стихотворений Барто есть и такие, что посвящены важному моменту семейной, а значит, и детской жиз­ни — рождению брата или сестры (цикл «Младший брат»). По­этесса показывает, как это событие переворачивает жизнь стар­ших детей, которые в свои пять-шесть лет уже готовы взять на себя ответственность и заботу о грудничке (стихотворения «Две сестры глядят на братца...», «Света думает», «Комары», «Гроза» и др.). Автору интересна психология ребенка, осознающего свою взрослость рядом с грудным братом или сестрой, интересны про­блемы старших детей, возникающие при этом («Обида»).

Серьезность старших детей часто контрастирует с «маленьки­ми комедиями», которые неизбежно происходят в такой семей­ной ситуации. Например, девочка Марина охраняет спящего в саду братца от комаров:

Она убила комара —

Забудет, как кусаться!..

Но раздался громкий рёв

Испуганного братца.

 

Есть и стихотворения, в которых раскрывается богатый внут­ренний мир ребенка-дошкольника. Мысли и чувства в возрасте «от двух до пяти» уже вполне сформированы, достаточно слож­ны, чтобы вызывать не только улыбку, но и уважение взрослых.

Усложняется и форма стихотворений, углубляется их подтекстовое содержание. Предложение уже не всегда помещается в од­ной строчке, поскольку более развернута мысль лирического ге­роя — ребенка. Стихотворное повествование подчиняется более прихотливому ритму, соответствующему естественной интонации рассказывания; проявляется звуковой рисунок.

Приведем для при­мера строфы из «Сверчка» — стихотворения, входящего в «золо­той фонд» наследия поэтессы:

Ищу под диваном —

Не вижу сверчка,

 

А он, как нарочно.

Трещит с потолка.

 

 

То близко сверчок,

То далёко сверчок.

 

То вдруг застрекочет,

То снова молчок.

 

В предвоенные годы Барто создавала поэтический образ совет­ского детства. Счастье, здоровье, внутренняя сила, дух интерна­ционализма и антифашизма — таковы общие черты этого образа. В книжках «Дом переехал» (1938), «Сверчок» (1940), «Веревочка» (1941) развиваются мотивы мирного веселья, труда и отдыха. Ге­рои стихов — мальчики и девочки, чувствующие себя хозяевами все хорошеющей страны.

Стихотворение «Веревочка» можно назвать небольшой поэмой о Москве весны 1941 года. Характер главной героини, девочки Лиды, под стать «шумной, веселой, весенней» столице. Лида учится скакать через скакалку, и ее задорный энтузиазм, энергия пере­дают состояние всего города, в котором кипит жизнь, движение, слышится галдеж грачей и грохот грузовиков.

В годы Великой Отечественной войны герой Агнии Барто по­взрослел, стал строже; в центре внимания поэтессы теперь — ста­новление молодого поколения. Это относится к циклу стихов «Уральцы бьются здорово», к сборнику «Подростки» (1943), к поэме «Никита» (1945). Есть различия в стихах военных и послевоенных лет, которые легко просле­дить, сравнив два стихотворения, посвященных Зое Космодемь­янской, — «Партизанке Тане» (1942) и «У памятника Зое» (1957): первое — отвечает всем требованиям газетной публицистики, вто­рое — гораздо более эмоционально, проникнуто личной скорбью. Да и все послевоенное творчество Барто более лирично; в инто­нациях — скрытая горечь, чувство тревоги за детей.

В поэме о детском доме «Звенигород»(1947) зазвучала новая тема, характерная для творчества следующих десятилетий, — тема защиты детства от бед взрослого мира.

В стихах 50 —60-х годов сатира нередко уступает место мягкому юмору. Это такие стихи, как «Я с ней дружу», «О премии, о Димке и о весеннем снимке», «У меня веснушки», «Андрей не верит людям». В целом поэтический мир Барто усложняется, рас­ширяется диапазон переживаний ее героев, психологические кол­лизии дополняются этическими. Лирическая зарисовка — теперь один из ведущих жанров ее творчества.

А. Барто начала освоение «целины» — поэзии для подростков, возраста, который прежде считался «непоэтичным». В 70-х годах выходят ее сборники «За цветами в зимний лес», «Думай, ду­май...», «Подростки, подростки...». Можно сказать, что Барто отразила в своих стихах весь школь­ный мир, увидела его глазами самих детей и заставила по-иному взглянуть на него взрослых (сборники предвоенных и послевоен­ных лет «Все учатся», «Из пестрых страниц», «У нас под крылом»).

Переводы А. Барто отличаются своеобразностью подхода к оригиналам. Она собирала стихи детей из разных стран и пере­водила их на русский язык таким образом, чтобы подчеркнуть не особенности иного языка и национального сознания, как это де­лали Маршак и Чуковский, а особенности детского поэтического чувства. «Промытые» при переводе детские стихи становились фак­том настоящей литературы, сохраняя при этом свежесть неумело­го детского стихотворения.

Сборник Барто «Переводы с детского», вышедший в 1976 году, наглядно подтвердил самостоятельность и богатство духовной жиз­ни детей разных народов, интернациональную общность их взгля­дов и интересов. Иллюстрациями к сборнику послужили рисунки советских детей. Так было достигнуто единство замысла всей книги.

«Записки детского поэта» (1976) подводят итоги размышле­ний и богатого опыта поэтессы, педагога, общественного деятеля Агнии Барто. Наряду с книгой Чуковского «От двух до пяти» за­писки Барто составляют особый фонд знаний о детях и детской литературе.

Агния Барто в своем твор­честве запечатлела целую эпоху в истории культуры детства, само же ее творчество является достоянием детства нынешнего.

9.РАЗВИТИЕ ЖАНРА ЛИТЕРАТУРНОЙ СКАЗКИ /Олеша Ю.К., Толстой А.Н., Катаев В.П/.

Ю.К.Олеша (1899—1960) в 20-х годах был известен по всей стране как один из лучших фельетонистов популярной газеты «Гу­док». Он и роман для детей «Три толстяка» написал в тесной комнатке редакции на рулоне бумаги; было это в 1924 году. Четы­ре года спустя книга «Три толстяка», оформленная М.Добужинским, вышла в свет и сразу оказалась в центре внимания детей и взрослых.

Особенность жанра «Трех толстяков» в том, что это роман для детей, написанный как большой фельетон. В целом произведе­ние является выдающимся памятником литературного авангарда 20-х годов. Каждая глава представляет читателю законченный сюжет и все новых и новых героев; так в старинном волшебном фонаре, пред­шественнике кино, сменяются занимательные картинки. Внимание читателя постоянно переключается: с героического эпизода — на комический, с праздничного — на драматический. Действие раз­ветвляется; изображается не только то, что имеет прямое отноше­ние к основному конфликту между «толстяками» и «чудаками», но и посторонние как будто эпизоды, например история тетушки Ганимед и мышки, история продавца воздушных шаров.

Используются символы и метафоры: фонарь Звезда (метафора Солнца), розы, плахи, цепи (символы жертв революции), желез­ное сердце (метафора тирании) и др. Герои кажутся то сошедши­ми с агитплакатов - из-за гипербол и гротеска в портретах (Просперо, три толстяка), то с нежных акварелей (дети Суок, Тутти), то со страниц итальянских или французских комедий (Гаспар Арнери, Тибул).

Текст произведения состоит из фрагментов, на­писанных в разных стилях — кубизме (описание площади Звезды напоминает городские пейзажи художников 20-х годов), импрес­сионизме (ночная набережная), реализме (площадь после разгро­ма восставших).

Мало кто мог соперничать с Ю. Олешей в искусстве создавать метафоры, находить необычные и точные сравнения. Его роман-сказку можно назвать энциклопедией (или учебником) метафор. Глаз попугая похож на лимонное зерно; девочка в платье куклы похожа на корзинку с цветами; гимнаст в ярком трико, баланси­рующий на канате, издали похож на осу; кошка шлепнулась, «как сырое тесто»; в чашке плавали розы — «как лебеди»... Такое виде­ние мира предваряло появившуюся позже рисованную мульти­пликацию.

Тема революции неожиданно воплощена у Олеши в сюжете празднично-циркового представления. Шуты и ге­рои, чудаки и романтики подхвачены бурными событиями. Одна­ко революция — это не только праздник восставшего народа, но и великая драма (доктор Гаспар Арнери видит кровь, убитых). И все-таки для Олеши революция сродни искусству, сказке, цир­ку, поскольку она совершенно преображает мир, делает обычных людей героями. Недаром он подчеркивает: у Просперо, вождя вос­ставших, рыжие волосы, т.е. он - «рыжий» клоун, главный персонаж в цирке.

Многие приемы писатель заимствовал из немого кинемато­графа, и главный из них — монтаж: два разных эпизода, соеди­ненных встык, образуют зрительную метафору. Например, наследник Тутти так закричал, что в дальней деревне отозвались гуси. В кинофильме (немом!) этот момент был бы склеен из двух фрагментов: лицо Тутти и поднявшие голову, встрепенувшиеся гуси. Это и есть кинометафора. Другой кинематографический при­ем — монтаж нескольких планов. Например, побег Тибула как будто снят с разных точек: Тибул видит сверху площадь и лю­дей, а люди снизу наблюдают за ним, идущим «на страшной высоте» по канату.

В сущности, «Три толстяка» — это произведение об искусстве нового века, которое не имеет ничего общего со старым искусст­вом механизмов (школа танцев Раздватриса, кукла, точь-в-точь похожая на девочку, железное сердце живого мальчика, фонарь Звезда). Новое искусство живо и служит людям (маленькая актри­са играет роль куклы). Новое искусство рождается фантазией и мечтой, поэтому в нем есть легкость, праздничность, это искус­ство похоже на цветные воздушные шары (вот зачем нужен «лиш­ний» герой — продавец воздушных шаров).

Олеша менее всего хотел бы разрушить старый мир «до осно­ванья» — он предлагал увидеть его по-новому, детскими глазами, и найти в нем красоту будущего.

 

А.Н.Толстой в эмиграции написал свое лучшее, по отзывам многих критиков, произведение — повесть «Детство Никиты» (1920). Главному герою он дал имя сына, а детство изобразил соб­ственное.

Писатель серьезно интересовался литературой для детей, хотел видеть в ней большую литературу. Он утверждал: «Книга должна развивать у ребенка мечту... здоровую творческую фантазию, да­вать ребенку знания, воспитывать у него эмоции добра... Детская книга должна быть доброй, учить благородству и чувству чести».

Эти принципы и лежат в основе его знаменитой сказки «Зо­лотой ключик, или Приключения деревянной куклы» (1935). Исто­рия «Золотого ключика...» началась в 1923 году, когда Толстой отредактировал перевод сказки итальянского писателя Карло Кол­лоди «Пиноккио, или Похождения деревянной куклы». В 1935 году, вернувшись из эмиграции, он вынужден был из-за тяжелой бо­лезни прервать работу над романом «Хождение по мукам» и для душевного отдыха обратился к сюжету о Пиноккио. В итоге «роман для детей и взрослых» (по определению Толстого) и се­годня остается одной из любимых книг читателей.

Сказка Толстого отличается от назидательной сказки Коллоди прежде всего своим стилем, в частности ироничным отношением ко всякому нравоучению. Пиноккио в награду за то, что стал наконец «хорошим», превращается из деревянной куклы в живого мальчика; Буратино же хорош и так, и поучения Сверчка или Мальвины — совсем не то, что ему нужно. Он, конечно, деревян­ный и потому не очень разумный; зато он живой и способен бы­стро расти умом. В конце концов оказывается, что он вовсе не глуп, напротив, сообразителен и быстр в решениях и поступках. Писатель переименовал героя: Пиноккио превратился в Буратино. Это, по мнению папы Карло, счастливое имя; те, кто носит его, умеют жить весело и беспечно. Талант так жить при отсутствии всего, что обычно составляет фундамент благополучия — образо­ванного ума, приличного воспитания, богатства и положения в обществе, — выделяет деревянного человечка из всех остальных героев сказки.

В сказке действует большое количество героев, совершается множество событий. В сущности, изображается целая эпоха в ис­тории кукольно-бутафорского Тарабарского королевства.

В начале века модными типажами были: поэт — трагический шут (Пьеро), изнеженная женщина-кукла (Мальвина), эстетствующий аристо­крат (Артемон). В образах трех этих кукол нарисо­ваны пародии, и хотя, разумеется, маленький читатель не знаком с историей русского символизма, он чувствует, что эти герои смешны иначе, чем Буратино. Кроме того, Мальвина похожа на Лилю, героиню «Детства Никиты», что придает ей теплоту и оба­яние.

И положительные, и отрицательные герои сказки обрисованы как яркие личности, их характеры четко выписаны. Заметим, что автор выводит своих «негодяев» парами: рядом с Карабасом Бара-басом появляется Дуремар, неразлучны лиса Алиса и кот Базилио.

Герои изначально условны, как куклы; вместе с тем их дей­ствия сопровождаются изменчивой мимикой, жестами, передаю­щими их психологическую жизнь. Иными словами, оставаясь кук­лами, они чувствуют, размышляют и действуют, как настоящие люди. Буратино может почувствовать, как от волнения похолодел кончик носа или как бегут мурашки по его (деревянному!) телу. Мальвина бросается в слезах на кукольную кружевную постель, как экзальтированная барышня.

Герои-куклы изображены в развитии, как если бы они были живые дети. В последних главах Пьеро становится смелее и начи­нает говорить «грубым голосом», Мальвина строит реальные пла­ны — работать в театре продавщицей билетов и мороженого, а может быть, и актрисой («Если вы найдете у меня талант...»). У Буратино в первый день от роду мысли были «маленькие-ма­ленькие, коротенькие-коротенькие, пустяковые-пустяковые», но в конце концов приключения и опасности закалили его: «Сам принес воды, сам набрал веток и сосновых шишек, сам развел у входа в пещеру костер, такой шумный, что закачались ветви на высокой сосне... Сам сварил какао на воде». Явно повзрослев в финале сказки, он тем не менее остается прежним озорным маль­чишкой на театре, в котором будет играть самого себя.

Сюжет развивается стремительно, как в кинокартине: каждый абзац — готовая картина-кадр. Пейзажи и интерьеры изображены как декорации. На их неподвижном фоне все движется, идет, бе­жит. Однако в этой кутерьме всегда ясно, кому из героев читатель должен сочувствовать, а кого считать противником. Добро и зло четко разведены, при этом и отрицательные герои вызывают сим­патию; поэтому непримиримый конфликт между героями разви­вается легко и весело.

Широко используется в сказке комизм положений — самая доступная для детей форма комического. Например, очень смеш­но зрелище, когда свирепый Карабас Барабас, засунув бороду в карман, чихает без остановки, отчего на кухне все дребезжит и качается, а Буратино, подвешенный на гвоздь, начинает «подвы­вать жалобным тоненьким голоском»: «Бедный я, несчастный, никому-то меня не жалко». Использует Толстой и другие формы комизма, прежде всего речевой комизм (умненький-благоразумненький, деревянненький), наиболее ярко проявляющийся в диалогах.

Во второй половине 30-х годов А.Н.Толстой возвращается к русским сказкам, замыслив огромный труд — пятитомный «Свод русского фольклора». Он успел выпустить только первый том (1940) — 51 сказку, а за год до смерти добавил к ним еще шесть. Этот том составляют почти целиком сказки о животных. Такие сказки, как «Репка», «Колобок», «Теремок», «Петушок — золо­той гребешок», «Пузырь, соломинка и лапоть», читатели с дет­ства помнят едва ли не наизусть, настолько точно поставлены в них слова, выверены композиция и диалоги.

Из многочис­ленных вариантов народной сказки он выбирал наиболее интерес­ный, коренной, и обогащал его из других вариантов яркими язы­ковыми оборотами и сюжетными подробностями». В итоге такой обработки сказка сохраняла «свежесть и непосредственность на­родного рассказа» и являлась читателю во всем блеске художе­ственного мастерства.

Народный стиль передается главным образом синтаксисом фразы. Диалектные или архаичные слова Толстой заменял сино­нимами из современного языка. Сокращениям подверглись повто­ры, умерена «цветистость», присущая народным сказкам. Толстой держался ближе к основе сюжета, усиливал действие, добавлял глаголов, убирая все, что опутывает и тормозит действие.

Сотни переизданий сказок в обработке А.Н.Толстого доказы­вают, что путь, им избранный, был верен.

В.П.Катаев (1897— 1986), прозаик реалистического направле­ния, не раз обращался к литературе для детей. Дошкольникам ад­ресованы вышедшие в 1925 году книжки-картинки «Радио-жи­раф», «Бабочки», веселая сказка «Приключение спичек», неболь­шая повесть «Приключения паровоза». Необычайный успех у под­ростков имела повесть «Белеет парус одинокий» (1936): в ней со­единены реальность революционных событий и мальчишеская ро­мантика приключений.

В круге чтения младших детей до сих пор остаются сказки Катаева «Цветик-семицветик» (1940), «Дудочка и кувшинчик» (1940), «Пень» (1945), «Жемчужина» (1945), «Голубок» (1949). Эти сказки дидактичны; назидание выражается в них через иносказание, близ­кое к аллегории. Волшебное чудо используется Катаевым как ху­дожественный прием, позволяющий раскрыть назидательную идею. Сказочный вымысел помогает иносказательно и тактично объяс­нить маленькому читателю его возможные недостатки и показать верный пример отношения к окружающему миру.

Уроки правильного самоопределения человека в жизни следу­ют один за другим. Первый урок очень прост: нельзя получить все сразу и без труда. Девочке Жене лень собирать по одной ягодке в кувшинчик, к тому же она хочет иметь и волшебную дудочку, предложенную в обмен на кувшинчик стариком-боровиком. Можно менять то кувшинчик на дудочку, то дудочку на кувшинчик, но нельзя иметь и то и другое. В итоге Женя, поняв свою ошибку, принимается за дело — собирает ягоды как все, нагибаясь и за­глядывая под каждый листок («Дудочка и кувшинчик»).

В «Цветике-семицветике» — урок посложнее. Та же девочка Женя по дороге из булочной неожиданно получает волшебный цветок. В фольклорных сказках герой в таких случаях имеет возможность исполнить свои самые заветные желания. Такая же возможность предоставляется Жене. Но она растрачивает почти все лепестки волшебного цветка попусту. Лишь последний лепесток отрывает она ради счастья другого человека, исполняя, таким образом, на­стоящее свое заветное желание — помочь человеку в беде. Такова важная «подсказка» писателя детям: помнить самую большую свою мечту и не размениваться на пустяки.

Сказки В. Катаева «Пень» и «Жемчужина» близки к сатире. Их уроки сводятся к тому, что надо правильно оценивать себя и свое место в мире. Пень возомнил себя царем, а между тем вокруг него растут прекрасные деревья. Рыбка Каролинка гордится тем, что у нее под плавником растет жемчужина, — на поверку же оказы­вается, что это просто бородавка. И пока пень и рыбка кичатся своей мнимой особенностью, их жизнь проходит без пользы и смысла.

В целом сказки Катаева соответствуют принципу детской лите­ратуры, согласно которому наставление оказывается действенным, когда облечено в форму художественного вымысла.

10.ХУДОЖЕСТВЕННО-ПОЗНАВАТЕЛЬНАЯ ЛИТЕРАТУРА

 

10.1. Пришвин М.М. Рассказы Пришвина, доступные детям дошкольного возраста: "Ребята и утята", "Золотой луг", "Ёж", "Изобретатель", "Лисичкин хлеб".

 

М.М.Пришвин (1873—1954) был одним из певцов природы, завещавших детям любить ее, познавать ее тайны, не стремясь что-то в ней ломать и переделывать.

Первый рассказ писателя — «Сашок» — был напечатан в дет­ском журнале «Родник» (1906. — № 11 — 12), когда автору испол­нилось уже 33 года. В этом рассказе возникают темы, которым При­швин будет привержен всю свою творческую жизнь: единство не­повторимо прекрасной и таинственной природы и взаимозависи­мость природы и человека. А широкую известность принесла ему книга очерков «В краю непуганых птиц» (1906), в которой отрази­лись впечатления от поездки по северу России в составе этногра­фической экспедиции. За эту книгу Пришвин был награжден се­ребряной медалью Русского географического общества и стал его действительным членом. Тогда же писатель ощутил свое призва­ние — быть выразителем «души природы»; в природе он видел вечный источник радости и творческих сил человека.

Особенности личности и таланта Пришвина — оптимизм, вера в человеческие возможности, в добрые начала, естественно зало­женные в каждом, поэтичность восприятия мира. Все это способст­вовало тому, чтобы начать писать для детей.

Хрестоматийным детским рассказом стала, например, завершающая глава его книги о художествен­ном творчестве «Журавлиная родина» (1929) — «Ребята и утя­та». Сюжет этой главы несложен: маленькая дикая утка перево­дит через дорогу утят, а видевшие это ребята «закидывают их шап­ками», чтобы поймать. И столь же прост вывод — обращение рассказчика к читателям: берегите птиц, населяющих лес и воды, дайте им совершить святое дело — вырастить своих детей! Писа­тель наполняет рассказ атмосферой радости бытия. Дети, отпу­стив утят, сами становятся добрее и чище.

Пришвин считал, что отделять детскую литературу от взрослой непреодолимой преградой не следует. Пришвин признавался, что больше всего боится «подыгрыва­ния детям, скидки на возраст». Он вкладывал в произведения для них полную меру знаний об окружающей жизни и природе, при этом стремясь к увлекательности и поэтичности изображе­ния. Не отрицая возрастных особенностей литературы для маленьких читателей, писатель обращался преж­де всего к ребенку, сохранившемуся в душе каждого взрослого. Вероятно, поэтому его произведения захватывают чувства и де­тей, и взрослых.

Писатель находил особую интонацию, манеру общения с детьми разного возраста. Для малень­ких читателей он считал главным условием «простоту». Но про­стота бывает разная, говорил Пришвин. Есть внешняя простота примитива, а есть простота, возникающая как результат полного владения материалом и любви к своему читателю.

Детские рассказы Пришвин создавал на протяжении всей сво­ей творческой жизни. Впоследствии они были объединены в не­сколько циклов: «Золотой луг», «Лисичкин хлеб», «Дедушкин ва­ленок».

Детские его рассказы направлены на то, чтобы раскрыть чудеса обычной жизни, пока­зать необыкновенное в обыкновенном. Крошечная его зарисовка «Быстрик» состоит всего из нескольких фраз: «Вот полянка, где между двумя ручьями я недавно белые грибы собирал. Теперь она вся белая: каждый пень накрыт белой скатертью, и даже красная рябина морозом напудрена. Большой и спокойный ручей замерз, а маленький быстрик все еще бьется». Вот и весь рассказ, но, сколько в нем философии и красоты! Так и видишь белизну снега на земле и на пнях и контрастный красный цвет рябины, хоть и припуд­ренной изморозью. И какая чудесная сила видится в этом быстрике, который все еще бьется, сопротивляясь морозным оковам.

Пришвинская миниатюра может состоять всего из одной строч­ки: «Удалось услышать, как мышь под снегом грызла орешек». А вот миниатюра из двух предложений: «Думал, случайный вете­рок шевельнул старым листом, а это вылетела первая бабочка. Думал, в глазах это порябило, а это показался первый цветок». Одно мгновение тишины и внимания — и услышишь по хрусту кореш­ка, как даже под снегом идет своя жизнь. Или увидишь «явление» первой бабочки, первого цветка. Благодаря таким миниатюркам читатель иными глазами посмотрит на то, мимо чего раньше про­ходил не замечая, да еще и захочет узнать о природе что-то но­вое, свое.

Писатель верил в исцеляющую, обогащающую тайную силу природы и стремился приобщить к ней своего маленького читате­ля. В тех рассказах, где действуют и дети, это стремление выраже­но более открыто, так как там затрагивается моральная пробле­матика, поведение детей в мире природы.

Крошечный рассказ «Лисичкин хлеб» дал название книге, вы­шедшей в 1939 году. Героиня рассказа Зиночка вовлечена автором в своеобразную игру: узнав от него о том, чем питаются лесные обитатели, она вдруг заметила в корзинке кусок хлеба и «так и обомлела»:

— Откуда же это в лесу взялся хлеб?

— Что же тут удивительного? Ведь есть же там капуста...

— Заячья...

— А хлеб Лисичкин. Отведай. Осторожно попробовала и начала есть.

— Хороший Лисичкин хлеб.

Даже самый маленький читатель может самостоятельно извлечь из такого рассказа заложенный в него смысл. Зиночка, вероятнее всего, не стала бы есть «просто хлеб» да еще похваливать, не будь он «лисичкин». Автор позволяет себе лишь тень иронии, к своим маленьким героям он относится бережно и нежно.

Подлинной человечностью проникнут рассказ о выращенном человеком журавле («Журка»), о спасенном лягушонке-путешественнике («Лягушонок»), о хромой утке («Хромка»), о прирученном еже и тетереве («Еж», «Терентий»).

Звери и птицы у Пришвина «кукуют», «гудят», «свистят», «шипят», «орут», «пищат»; каждый из них по-своему движется. Даже деревья и растения в пришвинских описаниях становятся живыми: одуванчики, как дети, засыпают по вечерам и просыпаются по утрам («Золотой луг»); точно богатырь, выбивается из-под листов гриб («Силач»); шепчет лес («Шепот в лесу»).

Говоря о животном мире, писатель особо выделяет материнство. Не раз расскажет Пришвин, как рискует собой мать, защищая детенышей от собаки («Ярик»), от орла («Орлиное гнездо») и от других неприятелей («Ребята и утята», «Пиковая дама»). С улыбкой поведает художник о том, как звери-родители заботятся о своем потомстве, учат его («Курица на столбах», «Борец и Плакса», «Первая стойка»). Художника радуют в животных такие прекрасные качества, как ум, сообразительность («Синий лапоть», «Нерль», «Изобретатель»).

Восхищением перед красотой природы и человека, ее друга и хозяина, проникнуты все произведения писателя. Обращаясь к юному читателю, художник утверждает, что мир полон чудес и «это… чудеса не как в сказке о живой воде и мертвой, а настоящие … они совершаются везде и всюду и во всякую минуту нашей жизни, но только часто мы, имея глаза, их не видим, имея уши — не слышим». Пришвин видит и слышит эти чудеса и раскрывает их перед ребенком. Для него нет растений вообще, а есть белые грибы, кровавая ягодка костяника, голубая черника, красная брусника, кукушкины слезки, валерьянка, петров крест, заячья капуста. Для него нет животных и птиц вообще, а есть скопа, трясогузка, журавль, ворона, цапля, овсянка, землеройка, гусь, пчела, шмель, лисица, гадюка. И это только в двух рассказах — «Лисичкин хлеб» и «Гости».

Если же взять и другие, то, пожалуй, не найдется ни одного зверя или растения средней полосы России, которые бы не были упомянуты Пришвиным. Автор не ограничивается одним упоминанием, а наделяет своих «героев» голосами и привычками, которые надолго ложатся в память: «Скопа прилетела, рыбный хищник,— нос крючком, глаза зоркие, светло-желтые,— высматривала себе добычу сверху, останавливалась в воздухе для этого и пряла крыльями».

Пришвин считал, что величайшее дости­жение человеческих усилий — ребенок, воспитанный в сознании взаимосвязи с великим целым — природой, в убеждении, что он всегда должен быть на ее стороне, защищать и оберегать ее

 

10.2. Житков Б.C. Две жизни Житкова. Значение его произведений. Опыт создания энциклопедия для детей "Что я видел". Рассказы о детях "Пудя", "Как я ловил человечков". Рассказы о героизме, о труде "Обвал", "Красный командир", "На льдине" и др. из сборника "Помощь идёт".

 

Б.С.Житков (1882—1938) опубликовал свои первые рассказы для детей в 1924 году. К этому времени у него за плечами был большой жизненный путь, полный упорного и увлекательного труда по освоению многих наук и профессий. Он то преподавал детям химию и математику, то, изучив летное дело, принимал в Англии авиамоторы для русских самолетов, то строил корабли, а затем плавал на них штурманом. Этот богатый жизненный опыт и дал Житкову материал для творчества.

После публикации первых своих рассказов он полностью погружается в литературную дея­тельность — становится автором и редактором детских книг, со­трудником журналов «Воробей», «Чиж» и «Пионер», драматур­гом Театра юного зрителя. Более ста произведений для детей создал Житков за 15 лет.

Передавая маленьким читателям поистине энциклопедические знания и делясь жизненным опытом, писатель наполнял свои произведения высоким нравственным содержанием. Его рассказы посвящены человеческой храбрости, мужеству, доброте, переда­ют романтическую увлеченность делом.

Много внимания уделял Житков научно-познавательной ли­тературе для детей. Он написал немало книг и очерков по истории науки и техники. В журнале «Воробей» писатель вел отделы «Как люди работают», «Бродячий фотограф», «Мастеровой». Эти публикации вошли в состав первых его познавательных книг: «Сквозь дым и пламя» (1926), «Кино в коробке» (1927), «Телеграмма» (1927)