Примечания к статье «Чеченское племя»

I

По примеру всех мусульман чеченцы все явления природы: землетрясения, затмения солнца и луны, гром, молнию и проч., непостижимые уму без помощи науки, — истолковывают с помощью религиозных сказаний. Говорят, что гром есть звук ударов, наносимых ангелами дьяволам в их взаимной вечной борьбе; молния есть огненная стрела, коей ангелы проницают дьяволов; после ударов ее слышен серный запах, происходящий от нечистых, которые прячутся от стрел под скирды, в дома и проч. Подобным же образом истолковывают явление вечного снега на снеговых горах. Говорят, что все создания Бога, как одушевленные, так и неодушевленные, будут в будущей жизни нести страдания за грехи. Снеговые горы, покрытые вечным снегом, следовательно, находящиеся в состоянии всегдашнего замерзания, согласились в настоящей жизни перенести это страдание, чтобы получить блаженство в будущей.

II

Говорят, что чёрные горы не всегда были покрыты лесом, и приводят для этого следующее подтверждение. Горные чеченцы за неимением леса огораживали свои дворы каменными стенами; обычай этот исчез еще в недавние времена, а в некоторых местах ведется и теперь, хотя можно оплетать заборы хворостом, так как страна им слишком изобилует. Предание говорит, что явились белые птицы, не виданные до того; они своим калом унавозили горы, и с тех пор начали расти деревья, обратившиеся в непроходимые леса. Несомненно то, что горы Ханкальские и берега р. Аргун были безлесны. Одноаулец мой, старик 90 лет, утверждает, что мать его говорила ему, что на Ханкалах рос только терновник. Опять же ичкеринцы говорят, что в целой Ичкерии не было ни хворостины, чтобы погонять быков.

III

Можно бы сомневаться в том, что калмыки господствовали в Чечне. Между тем народ в своих преданиях подтверждает их пребывание в Чечне. Например, над Сунжей есть ныне чеченский аул Гулар. Гулар по-чеченски значит «укрепленная местность», т. е. окопанная канавой, рвом, стеной и проч. Гуларский аул находится на местности, бывшей некогда укрепленной окопом, и предание говорит, что на этом месте некогда обитал сильный калмыцкий хан со своим народом. Местностей, называющихся Гулар, много и в Чечне, и над Тереком. Другие же говорят, что на том Гуларе некогда жили русские. Достоверно то, что кумыки жили на Кумыкской плоскости до самого Каспийского моря. Как ламаиты, они считались врагами всех мусульманских горских племен и самого Шамхала. Горцы тревожили калмыков, грабили и убивали их и всячески старались удалить их из этой страны. Если они действительно жили в Чечне, то, разумеется, чеченцы тревожили их не менее других горцев. Предание говорит, что, не предвидя возможности оставаться на этой территории, калмыки собрали совет из умнейших людей. Совет этот привел к такому результату. «Мир и тишину, — говорили они, — мы оставили в Небесной империи и должны возвратиться за ними в Китай». Их сильно устрашала переправа через Идиль (Волга), но случай помог им. Престарелый калмык, оставшийся в живых еще со времен водворения их на Кавказ, предлагает народу свои услуги. Он приказал свить себе корзину и приготовить легкодоступного верблюда. Старика посадили в корзину и навьючили ею верблюда, и таким образом началось под его предводительством отступление калмыков. Старик нашел такой удобный брод, что даже овцы были переправлены на восточный берег Волги. Когда все до одного переправились, то и старик начал переправляться; вдруг поднимается ветер, Волга разыгралась, волны сбили с ног верблюда, и калмык утонул. Событие это сочли за благоприятное, говоря, что сам Бог хранил старика только для этого дня. На деле же вышло противное: калмыки были настигнуты русскими; часть их истреблена, часть успела уйти в Китай, и часть возвратилась в Россию.

Как бы то ни было, но видно, что они недолго находились в Чечне. Об удалении их из Чечни есть еще и другой рассказ. Двое ичкеринцев, преследуя оленя, зашли на плоскость, где были схвачены калмыками и представлены хану. Он расспрашивал их, что они за люди, чем занимаются, как живут и т. д. Слово за слово, разговор зашел о красоте женщин — чувствительной струне калмыцкого хана. Ичкеринцы говорили, что некрасивые калмычки не должны бы пленять сердце такого важного, как он, лица, и прибавили, что у них в Ичкерии в Дишниевской фамилии есть девица чудной красоты. От света ее очей, добавили они, ночь становится днем: так не мешало бы ему достать эту красавицу, не щадя денег. Хан заочно воспламенился любовью к этой девице и просил их содействия к ее приобретению. Желание хана было объявлено дишниевцам. Собрав совет из умнейших людей страны, они составили условия и отправили девицу с послами в путь. Узнав, что девица в дороге, высокомерный хан унизился до того, что сам выехал к ней навстречу и взял под уздцы верблюда, на которого пересадили девицу. Присланные сказали, что он не иначе получит руку ее как с условием, что уступит ичкеринцам страну и переберется за Терек. «Хочешь иметь ее своей женой, отдай нам землю, а не хочешь, мы отправим ее к султану». Хан согласился, но просил полгода срока; время это он желал спокойно провести в объятиях новой супруги. Он сдержал слово: через полгода чеченцы не видели более калмыков и заняли плоскость. Говорят, что, увидев зеленые луга Затеречья, чеченцы думали перебраться и туда, но были остановлены неимением лодок. Это их не задержало; накосив сена, они наметали стог и спустили его на воду, сами сели на него. Стог размыло водой, и не умевшие плавать утонули. Это предание опять подтверждает пребывание калмыков на плоскости Чечни; очень возможно, что, занимая Кумыкскую плоскость, они заняли и часть Чечни. Но утверждать, что плоскость оставлена чеченцам калмыками, было бы несправедливо; ее оставили им русские, а потому калмыки могли быть в Чечне до водворения русских на плоскости.

IV

О набеге кабардинцев на владения Шамхалов сохранилось такое предание. Кабардинцы напали на пограничный аул, забрали имущество, скот и всех людей и безнаказанно ушли за Терек. Полагая, что находятся уже вне опасности, они на берегу речки Кулкужу, в Кабарде, предались пиршеству и стали делить яссыр, т. е. невольников. Узнав об этом, Шамхал пришел в ярость, собрал многочисленное войско и готовился в погоню. Некто Али, любимец Шамхала, отсоветовал ему лично идти в погоню и взял это предприятие на себя. Выбрав двести отборных всадников, Али пустился за кабардинцами; он настиг их при р. Кулкужу и расположился невдалеке от них. Али был человек разумный; ночью лично освидетельствовав оплошность пирующих, он с рассветом приготовил свою рать следующими словами: «Вы видите, братья, оплошность гяуров (кабардинцы были тогда язычниками): полагая, что скрылись от глаз нашего Шамхала, они торжествуют, они сняли панцири и оружие, отуманили свои головы вином, беззаконничают с нашими беззащитными женами и сестрами и делят, как овец, наших братьев. У кого бьется сердце робостью, пусть тот удалится от меня и пойдет искать следы пройденных ног своего коня; у кого львиное сердце, тот только мне товарищ. Отмстим же кабардинцам за бесчестье наших братьев, жен, сестер и да сделаем лицо Шамхала белым (ясным)!» Они ринулись на полупьяных кабардинцев, истребили их до последнего человека и с пленными братьями возвратились к Шамхалу. Великая милость была наградой Али. Во времена этих своеобразных набегов кумыки и чеченцы не занимали еще плоскости.

V

Что чеченцы были тогда покорны русским, это доказывает само название, данное чеченцами русским царям. Государь по-чеченски — «падишах», или «падшах», т. е. «царь мира». Не может быть, чтобы они, религиозно симпатизирующие султану, не дали бы ему этого титула, если бы не были покорны русским. Султана они называют «хункяр», а персидского шаха — шахом.

VI

Туземец лучше, нежели иноземец, может знать о событиях своей родины из народных преданий, поверий и пословиц. Еще в 1854 г., т. е. когда Шамиль был во всей своей силе, я помню совершенно ясно, как чеченцы, толкуя о битвах русских с Шамилем, говорили, чувствуя бессилие последнего: «В прошедшие времена русские были отцом страны и матушка (баба) русская тогда ходила одна по черным и лысым горам». Нужно знать, что одиночное хождение женщины по горам считается у чеченцев значительным фактом. Когда же Шамиль был взят и Чечня усмирена, то народ как будто был приготовлен к этому и предвидел это; я помню очень хорошо, как земляки мои утешали себя словами: «Нет сомнения, что русский опять сделается отцом страны, оцепит горы крепостями (галаниш) и матушка будет расхаживать по горам. Но Бог велик, явится тури-да (отец меча) и изгонит их за Терек». Не доказывают ли эти народные пересуды того, что русские действительно имели влияние на жителей лысых гор?

VII

Предание говорит, что когда все русские ушли за Терек, то остался в Чечне один только русский, именем Тарас, на своем прежнем жительстве. Он был человек зажиточный и мужественный. Жилье его было выстроено на развесистом дубе; под ним содержался его скот и пчелы. Таким образом один он провел два года. Слух о его богатстве распространился между чеченцами, но храбрость его удерживала их от злокозненных покушений. Наконец два зумсоевца (из Аргунских фамилий), прельстясь его богатством, вознамерились убить его. Напасть открыто они не решались, но, сделав засаду за кустами, привязали фитильное ружье к дереву и навели его на дверь Тарасова дома. Тарас беспечно возвращался в свое жилище. Зумсоевцы метким выстрелом убили его. И, мертвый, он не свалился с ног, но умер, прислонившись к двери, и был еще им страшен. Полагая, что он употребляет против них хитрость, они только через два дня удостоверились в его смерти и тогда забрали его имущество.

VIII

Первобытные обитатели этой страны назывались чаберлоевцами (чаберлой). Когда же на Шаро-и-Чанти-аргунской территории образовалось Чеченское племя, то, умножившись затем, оно подвинулось в окрестные стороны. Оно заняло Чаберлой и, смешавшись с его обитателями, составило новые фамилии. Туземцы же Чаберлоя утратили свою национальность и природный язык, почему еще и до сих пор неправильно выражаются по-чеченски. Страна, однако, удержала за собой свое первобытное название — Чаберлой.

IX

Между чеченцами есть незначительная фамилия Парсеной, происходящая от остатков разбитого персидского войска. Замечательно созвучие слова «парсеной» с «персами», хотя чеченцы зовут персиян «кизилбаш» или «гажарай».

X

Чеченские общества рассказывают много анекдотов одно про другое. Считая себя более развитым, общество Чечни обыкновенно смеется и подтрунивает над другими. Например, об ауховцах рассказывают: пошли три ауховца к кумыкам учиться их языку; пробыли три года и выучились говорить все трое три фразы, т. е. каждый по одной. Первый знал одно слово «биз», т. е. «мы», второй — «хальва учун», т. е. «за халву» (халва — сладкое тесто), а третий знал слово «жан чыксын аузна», т. е. «пусть душа вылезет через рот». Возвращаясь домой, они беспрестанно повторяли эти слова, чтобы вовсе не забыть их. На дороге увидели они зарезанного человека и начали его осматривать; вышедшие на тревогу родственники зарезанного подъехали к ним и спрашивают, не знают ли они, кто убийца? Первый ауховец преспокойно отвечает: «Биз», т. е. «мы». Кумыки удивились, что они так легко сознались в убийстве, и спросили: «Что он вам сделал, за что вы его убили?» Тогда второй сказал: «Хальва учун», т. е. «за халву». Кумыки удивились еще более и упрекали их, говоря: «Разве можно убивать мусульманина за халву?» Чтобы не отстать от товарищей в знании кумыкского языка, третий сказал: «Жан чыксын аузна», т. е. «пусть вылезет его душа через рот». Раздраженные их ответами, кумыки перебили их.

Сидели ауховцы кружком, вытянув в центр ноги; на всех были желтые сапоги, только что купленные на базаре. Подъехавший всадник спросил их: «Что вы делаете и почему не идете домой, уже вечереет?» Ауховцы отвечали: «Мы не можем разобрать наших ног, они все желтые» — и просили его помочь им. «С охотой», — сказал всадник и начал бить их нагайкой; от боли они повскакивали на ноги и благодарили всадника за оказанную услугу.

Шли ауховцы по полю, увидели нору. Полагая, что в ней сидит лисица, один из них влез в нору. К несчастью, в норе была не лиса, а медведь, и, лишь только ауховец всунул туда голову, медведь свернул ему шею. Трепетавшегося ауховца вытащили из норы и, не видя на нем головы, спрашивали друг друга, была ли она на нем. Никто не мог дать утвердительный ответ. Призвали из аула его жену и спросили ее, была ли у него голова. «Была ли на нем голова, признаться, я не знаю, — сказала она, — но знаю, что шила ему ежегодно папаху».

Шли ауховцы по крутому и обрывистому берегу реки и увидели в пропасти мешок. Как бы его достать, рассуждали они. Взяв друг друга за руки, они составили из себя цепь; из них первое звено ухватилось за дуб рукою, а цепь спустилась в пропасть за мешком. К несчастью, у первого звена почесалось в голове, он просил второе освободить на минуту руку, чтобы почесаться. «Ну, скорее же!» — сказало второе звено и освободило руку; все остальные погибли.

Шел шатоевец по Чечне и нашел арбуз. «Что за зеленая у чеченцев тыква!» — подумал он и понес его домой. Жена сварила арбуз и подала его мужу; найдя его безвкусным, шатоевец сказал: «Дурак же я, что не догадался, что он неспелый; стоило же труда нести его из Чечни в горы!»

Пошли чеченцы к назрановцам обращать их из язычества в мусульманство. Один галгаевец, принимая новую веру, получил наставление, чтобы до смерти своей ежедневно молился Богу пять раз и постился бы один месяц в году. Возвращаясь домой от миссионеров, он повстречался со своим товарищем, шедшим тоже к миссионерам. Новообращенный сделал ему такое наставление: «Смотри не оплошай, я промахнулся; обязывайся поститься один месяц в году, но не обязывайся молиться, потому что этот обряд должен будешь исполнять до смерти. Не легче ли тебе пропоститься месяц, чем до конца жизни бить головою в землю, подобно вонючему жуку».

XI

О разделении Ичкерии на фамильные участки рассказывают следующее. Земля делилась при собрании целого народа; когда фамилия получала свою часть, то для отстранения на дальнейшее время поземельных недоразумений все присутствующие брались свидетелями в означении границ. Для этого на конце границы резали быков и баранов и варили мясо в огромных котлах и в знак утверждения границ потчевали свидетелей. В знак этого торжества по окончании угощения котлы скатывались с гор до другого конца границы, чем изъявляли свое вступление во владение землей. Часто случалось, что и на другом конце границы повторялся пир.

XII

Шатоевцы и назрановцы неохотно зовут себя нахчоями, что происходит от их прежних враждебных отношений к чеченцам. Но при излиянии сердечных чувств при встречах, в гостях, на пути и проч. они всегда подтверждают свою единоплеменность, выражаясь: «Мы общие братья (вай ца вежерей децы)» или «Мы одинаковые нахчой (вай ца нахчой ду)».

XIII

При этих случаях часто происходили трагические сцены. Есть рассказ о случившемся еще в недавние времена. Некто Ногай-Мирза, Чермоевской фамилии, проезжал верхом через один аул. Он увидел растрепанную женщину, бежавшую с криком и воплем от мужчины, преследовавшего ее с обнаженным кинжалом. Женщина вопила: «О, мусульмане, сжальтесь надо мной, меня убивают безвинно; неужели не осталось на земле ни одного моего брата, чермоевца, который защитил бы невинную сестру!» Ногай-Мирза подскакал к ней и сказал: «Чермоевцы еще живы, шашки их не притупели» — и, выхватив из ножен шашку, убил гнавшегося за женщиной. Она была Чермоевской фамилии. Есть много подобных рассказов, в которых фамильные братья подвергаются опасности, не щадя своей жизни для взаимной помощи.

XIV

О переселении своем в Ичкерию все чеченские фамилии рассказывают басни и легенды. Чермоевская фамилия говорит так: фамилия эта вышла из Мааста и водворилась в ауле Нашах, следовательно, она — хевсурского происхождения. Один зажиточный чермоевец лишился в Нашахе родителей и решился оставить это грустное для него по воспоминаниям место. Отыскивая другое местожительство, он взобрался на гору, называемую ныне Чермой-лам, т. е. «гора чермоевцев»; с высоты гор он любовался окрестностями. День был жаркий; невдалеке журчал ручей. Утомленный от ходьбы и зноя, он воткнул свое копье (гемук) у ручья и прилег отдохнуть. Проснувшись, увидел он на конце копья свежесвитое птичье гнездо и, сочтя это за благоприятное предзнаменование, поселился тут со своим семейством. Вскоре и другие однофамильцы присоединились к ним и составили аул Черми в Ичкерии. У подошвы этой горы существовал знаменитый шамилевский аул Ведено.

Когда фамильные ветви, или гаары, уходили в иную землю, то они не оставляли своего поземельного участка в полное владение оставшихся братьев, но, считая его своей собственностью, позволяли братьям пользоваться им, за что получали от них бер, т. е. подарок или род подати. Для примера приведу гаару моей Чермоевской фамилии. Эта фамилия имела земли в Ичкерии, бывшем Аргунском округе и Чечне. В начале нынешнего столетия чермоевец Ногай-Мирза, мой прадед, переселился из Ичкерии на плоскость со своим имуществом, состоявшим из рогатого скота. Он перебывал во многих аулах, но нигде не оставался доволен качеством земли, которое определял следующим средством. У него была мера для хлеба, называвшаяся «гирди» (около 5 гарнцев). Коровы его не могли нигде одним удоем каждая наполнить молоком эту меру, как бывало в Ичкерии. Отыскивая лучшую землю, он зашел на Терек, где, к его радости, молоко перешло через края гирди. «Вот та земля, которую я искал», — сказал он и основал аул, существующий ныне и носящий его имя. Наша фамилия получала от оставшегося в Ичкерии участка бер, или подарок. Еще за время Шамиля, т. е. спустя сорок лет после своего ухода из Ичкерии, отец мой ездил за бером к чермоевцам. Бер этот состоял из пары овец, одного или двух сафьянов и до 15 аршин бязевой материи, но, как бы мал ни был этот сбор, фамилия наша гордилась им, говоря, что получила его за праотеческую землю, и хвалилась этим перед безземельными людьми. Пашни нашей фамилии еще в 1860 году мне указывали чермоевцы.

XV

Весьма вероятно, что башни в горах — грузинской постройки, но я не настаиваю на этом мнении и даже указываю на слышанное мной от одного лица мнение, по которому сооружение их приписывается фамилии Парсеной, жившей некогда в аргунском крае. Теперь этой фамилии уже там не существует; она перешла на плоскость, где, кажется, состоит из двух–трех дворов. Насколько мнение это верно — сказать не могу; достоверно только то, что о владычестве персиян в горах у чеченцев нет преданий. О грузинах же — гуржиях — народ много говорит в своих преданиях.

XVI

Из древних памятников Чечни замечательны:

1) Ров Тамерлана.

В различных местах Чечни, за Аргуном, около укрепления Воздвиженского, в Малой Чечне и над Тереком, можно и теперь еще видеть ров, уже от времени почти сровнявшийся с землей. Чеченцы приписывают его Тамерлану и называют его Аксак-Темир-ор, т. е. «ров хромого Темира». Насчет этого рва предание говорит, что у Тамерлана пропал сын; чтобы отыскать его, он собрал многочисленное войско и решился или покорить мир, или отыскать сына. Чтобы вернее возвратиться обратно, он копал по пройденной дороге ров; войско его было столь многочисленно, что на долю каждого воина во время копания рва досталось только по одной торбе земли. Ров этот простирался от Каспийского до Черного моря и шел на Русь. Тамерлан предложил своим воинам набрать побольше земли с собой, сказав, что как взявшие с собой землю, так и не взявшие воины будут раскаиваться. Воины не поняли слов Тамерлана, а потому некоторые взяли с собой землю, другие же нет. Набранная земля превратилась в золото, и вещие слова Тамерлана исполнились. Набравшие землю воины сожалели, что взяли ее мало, не набравшие же сожалели, что не взяли ее. Потом говорится, что сын его находился табунщиком у тогдашнего татарского хана Тохтамыша. В этом табуне был конь Турпал (вроде русского Полкана). Сын Тамерлана сел на него; конь чутким ухом услышал шум идущего войска Тамерлана и присоединил к нему сына. Побив татар, он вернулся обратно.

2) Насыпные курганы.

Не в одной Чечне, но по всему Северному Кавказу, поблизости воды, разбросаны курганы. Большая часть их окопана рвом. Копавшие ров как бы очерчивали сперва большую окружность круга и по ней уже копали ров; из выкопанной земли в центре круга насыпали курган, почему величина кургана соразмерна с окружностью рва. Соорудитель кургана мог иметь двоякую пользу: на кургане он жил со своим семейством, а ров служил защитой от врага; ночью загонял он в него свой скот. Курганы обыкновенно расположены группами, отстоящими одна от другой на расстоянии около десяти верст. Между малыми курганами каждой группы всегда бывает один большой, господствующий над окрестностью. Можно полагать, что группа курганов составляла селение, улус; на большом жил князь или вождь, на малом — его подвластные. По множеству курганов можно предполагать, что они насыпаны многочисленным народом. Некоторые полагают, что курганы эти суть кладбища некогда существовавшего сильного на Кавказе народа; очевидцы утверждают, что, раскапывая один курган на земле надтеречных чеченцев, вырыли человеческий остов, лежавший между каменными плитами. В могиле нашли вместе с остовом кинжал и глиняный кувшин (рукомойник). Есть предание, что курганы эти сооружали калмыки и татары; но это едва ли так, потому что эти народы обыкновенно жили в войлочных кибитках и никогда не производили подобных инженерных работ.

Некоторые курганы имеют раскопанные вершины, например курган над Тереком, называющийся «ахкене чу барз», т. е. «курган с раскопанной внутренностью». Предание говорит, что его раскапывали русские в надежде добыть из него казну (клад или золото). Когда работавшие уже докопались до клада и заступ, ударяясь о металл, издал звук, тогда вдруг поднялась гроза; град и буря истребили работающих. Народ и теперь того мнения, что золото в нем есть, но что нечистые духи (шайтан) стерегут его. Но вряд ли мои земляки испугались бы шайтана; их более удерживает от раскапывания неуверенность в существовании клада. В Чечне находили в курганах деньги, кувшины, горшки, серебряные запястья и другие вещи, но все это оказывалось зарытым с прошлого столетия, со времени начала войны чеченцев с русскими.

3) Окопы бывших в Чечне укреплений.

Грузины и аварцы имели власть над горными чеченцами, не касаясь плоскости, так как она не была еще населена. Владея некогда плоскостью, татары, занимаясь скотоводством, не имели необходимости сооружать укрепления, тем более что чеченцы были слабее их. А потому весьма вероятно, что окопы эти сооружены русскими. Чеченцы вполне в этом уверены. Так, например, курган Гойтен-корта, около Аргуна, в Большой Чечне коего окопы еще совершенно и теперь целы. Говорят, что он был средоточием для русских, остававшихся более других в Чечне. В Мартанском и Гойтенском ущельях тоже существовали окопы: чеченцы находили в них серебряные и медные деньги.

4) Каменные башни.

Хотя народ не имеет преданий о сооружении башен, но можно, однако же, с некоторой вероятностью приписать его грузинам. Грузины могли проникать на Северный Кавказ. Они имели с чеченцами сообщения по разным пешеходным дорогам, существующим и ныне; замечу еще, что много чеченских фамилий приписывают себе происхождение от грузин. Во время своего владычества над чеченцами грузины могли сооружать каменные башни для содержания в них войск; башни эти служили им оплотом против слабого народа. Башни имеют вид усеченной четырехгранной пирамиды с малым основанием, почему кажутся узкими и высокими. Туземцы называют их «гала» (укрепление); это опять указывает, что в них содержались войска. Притом они воздвигнуты на таких местах, откуда удобно наблюдать над местностью. Башни близ аула Варанды господствуют над грозным ущельем Аргуна. Что Грузия имела влияние на Чечню, видно также из сохранившихся в Чечне названий грузинских монет: сом, абаз, шаур или шей.

В горах назрановских есть примечательные памятники: языческие капища бога ЦУ, Бораган-кеш, т. е. кладбище Борагана, и др., которые по исследовании могли бы оказать пользу науке. Я не мог там быть.

XVII

Чеченцы часто переиначивают предания, соображаясь с настоящими событиями. Например, все библейские патриархи и пророки, по их мнению, были магометанской веры. Первые халифы истребляли неверных артиллерийским огнем; также и Тамерлан был, по их мнению, отличный артиллерист. Так как из западных народов им более известны русские и турки, то остальных европейцев они считают фамилиями (тайпан), состоящими под властью русского царя или султана и платящими им подать.

Нарты оставили про себя много рассказов в чеченском народе, как в горах, так и на плоскости. Везде эти керестан-исполины являются угнетателями народа. Приведем для примера несколько рассказов. Жила в Ичкерии сирая вдова, лишившаяся двух сыновей, убитых нартами. Сидя в землянке своей, старуха вспоминала о своем несчастье и горько плакала. Стенания ее были прерваны раздавшимся на дворе шумом. Выйдя из землянки, она, к ужасу своему, увидела семерых нартов и готова была бежать, когда один из них задержал ее и просил накормить их. Делать было нечего; она ввела их в землянку, развесила их щиты и оружие по стене и принялась за стряпню. Вложив в маленький котелок ребрышко сушеной баранины, она повесила его на огонь и, взяв горсть муки, смесила лепешку. Нарты забавлялись над таким легоньким обедом, ибо каждый из них съедал по барану. Но каково же было их удивление, когда, принявшись за поданный обед, они не съели всего мяса и хлеба. Они попросили старуху объяснить им это чудо. Старуха отвечала: «До нашествия нартов на Ичкерию страна благоденствовала; хлеба, молока и масла было в изобилии; дети наши росли и хорошели на радость наших старых лет. С появлением нартов все изменилось, видно, Бог наказал нас за грехи наши вашим нашествием. Урожаи прошли, коровы не дают молока, благодать, как река в море, утекла из Ичкерии; глядя на детей наших, мы выплакиваем глаза и ускоряем печальные дни нашей жизни. Нарты убивают мужчин, а дочерей уводят к себе для бесчестья. Да будут прокляты нечестивые нарты со своим семенем; уж лучше бы Бог наслал на нас моровую язву и истребил бы всех! Мясо и мука, вам поданные, сбережены еще с того благодатного времени, когда мы не ведали о нартах». Услышав этот рассказ, нарты устыдились за самих себя, устыдились того, что они служат карою для народа, что они даже самую природу разгневали своими беззакониями. Раскаяние овладело их сердцами; они сделались назваными сыновьями старухи, обстроились жильями вокруг ее землянки и, поженившись на невестах, ею избранных, слились с чеченцами. Некоторые, изменяя этот рассказ, говорят, что нарты после чудного обеда вместо браги (нихи) растопили красную медь, выпили и погибли.

XVIII

Надтеречные чеченцы имеют более сведений о нартах. Из их преданий видно, что некогда существовали два нарта: Наур и Гожак. Жилище Гожак-нарта и теперь еще видно на земле Нога-Мирза-Юртовского аула и называется «Гожак-ор», т. е. «пещера или подкоп Гожака». Отверстие этого подкопа выходит на отвесную кручу и имеет один аршин в диаметре; потом подкоп расширяется и простирается более Ѕ версты в длину, представляя множество комнат, которые имеют до сажени высоты. Земля из этой пустоты была выносима из отверстия под кручу, где таким образом образовался большой курган. Подобная же пещера видна на земле Верхне-Наурского аула и называется «Наур-ор», т. е. «пещера Наура». Эти два нарта господствовали на земле Надтеречных чеченцев, и вот что дошло к потомству в преданиях об их делах. Гожак имел красивую жену, именем Белашай. Наур влюбился в нее и вознамерился завладеть ею. В этом помог Науру его приятель, кабардинец. Они сварили водки и, разлив ее в сосуды, навьючили на коня; с ним кабардинец отправился к жилищу Гожака. Последнего не случилось дома. Зная дорогу, по которой Гожак возвращается домой, кабардинец расставил по ней сосуды с водкой на известном расстоянии один от другого. Утомленный Гожак, возвращаясь домой, увидел первый сосуд с водкой и выпил его; так же точно выпил он и все другие и, отуманенный, свалился с ног на пороге дверей своего жилища. Кабардинец снял с него голову и отнес к Науру, за что получил сто коней в награду, а Белашай сделалась женой Наура. Наур имел двух жен: первая, Сатайхан, имела пребывание на кургане над Тереком, на земле Старо-Юртовского аула; другая же, известная уже Белашай, жила в горах Нога-Мирза-Юртовского аула, на кургане. Сам же Наур жил в своей пещере, находящейся на земле Верхне-Наурского аула, т. е. он жил посреди резиденций своих жен, в расстоянии 40 и 30 верст от них. Но это расстояние не препятствовало ему забавлять своих жен музыкой. Он играл по вечерам на балалайке; звук ее доносился к обеим его женам, и для каждой из них у Наура были особые музыкальные звуки; по ним они узнавали, к которой из них он сделает ночное посещение. Он имел также такое множество лошадей, что, придя на водопой, они не помещались на лугах Верхне-Наурского аула. Про его смерть говорят так. Жил за Тереком знаменитый богатырь — Ногайский Мирза. У него была прекрасная жена, которую он силой похитил у родителей. Мирза совершал свои наезды на буланом коне с черной полосой вдоль спины; от частой езды конь исхудал и был оставлен в табуне для поправления. Сев на другого коня, Мирза остался им недоволен, а потому через два месяца, полагая, что любимый конь его уже поправился, пошел его освидетельствовать и нашел его еще более худым, да к тому же еще с больной спиной. Подозрение запало в проницательную душу ногайца. «Или жена моя разъезжает на коне к любовнику, или же любовник, посещая мою жену, ездит на нем». Чтобы добраться до истины, он употребил хитрость. С этого времени, каждый раз уезжая из дома, он ударял нагайкой свою жену, приговаривая: «Знаешь ли ты на свете богатыря храбрее меня и жену красивее тебя?» Наскучив этой выходкой, слишком часто повторявшейся, жена однажды сказала: «Затеречный Наур храбрее тебя, его жена Сатай-хан красивее меня». Ногаец тотчас понял значение этих слов и поехал к Науру. С высоты гор Наур приметил за рекой ехавшего всадника; в первый раз робость овладела его душой, и он приготовился на всякий случай. О всаднике он размышлял таким образом: если он робкой души, то будет искать брод, если же храбр и отважен, то зря кинется в воду. С высокого берега ногаец ринулся в воду, переплыл реку и предстал перед Науром. «Воин, — сказал Наур, — ко мне ли лежал твой путь, или ты идешь дальше?» Ногаец ответил: «Теперь я у тебя, захочу — уеду, захочу — останусь у тебя». Наур принял гостя, убил кобылу, сварил и подал мясо ногайцу. Насытившись, ногаец сказал: «Послушай, Наур, правым берегом Терека владеешь ты, левым — я; кони наши пьют общую воду Терека, следовательно, и мы сродни между собой. Эхо теречных гор вторит твое имя, ветер ногайских степей далеко несет звук моего имени; чего бы, кажется, недоставало нам и почему бы нам не жить дружно? Не будем толковать, как баба или дети, поговорим по-богатырски. Ты обесчестил мою жену и должен позволить мне то же самое со своей». Наур отвечал, что он в бесчестье его жены виноват и не виноват (виноват тем, что обесчестил, а не виноват тем, что жена ногайца любила Наура больше мужа), но что никому не позволит обесчестить свою жену. Они вступили в бой: один из них — ногаец, молодой и хитрый, другой — стареющий Наур, начинающий сомневаться в своей физической силе. Они вступили в рукопашный бой; уже вечерело, ногаец стал утомляться и употребил хитрость, свойственную его народу. «Посмотри, Наур, на небо, что за птицы летят по нему, да утри пот с твоего чела». Наур взглянул на небо, ногаец же сшиб его с ног и, сев на него, сказал: «И теперь я не хочу твоей смерти; богатырь не изменяет данному слову, но жизнь твоя в моих руках — позволь лишь ночь провести с твоей женой». Наур отказал и был убит. Положив его голову в торока, ногаец поехал к Сатай-хан, провел с ней ночь и, сняв с ее пальца кольцо, вернулся к жене. Он сказал ей, бросив голову Наура: «Теперь я уверен, что ты не знаешь богатыря храбрее меня». А потом, подав ей кольцо, сказал: «И нет жены красивее тебя». Жена узнала голову своего возлюбленного Наура, взяла ее в руки, целовала и жала к своей груди и, обратясь к своему мужу, сказала: «Ты мог его убить или обманом, или же изменой; он всегда был храбрее тебя». Уличенный в обмане, ногаец устыдился, отвез жену с почетом к родителям, а сам уехал в Казань. Узнав о смерти Наура, жены его лишили себя жизни. Сатай-хан с кручи кургана бросилась в Терек и погибла в его волнах. В воспоминание этого происшествия место это и теперь называется ее именем — Сатай-те, т. е. «возвышенность Сатай». Белашай же с высокого кургана кинулась в пропасть и погибла. Курган этот и теперь называется ее именем, Белашай-барз, т. е. «курган Белашай». Потомство брата Ногайского Мирзы еще существует и рассказывает о Науре.

XIX

Оружие составляло необходимую потребность чеченцев с давнего до настоящего времени. Прежде они не были уверены и за один день своей жизни, почему не делали без него ни шагу, как на работах, так и дома, и, даже засыпая, осматривали, исправно ли оно. И теперь даже, когда спокойствие их ограждено законом, любовь к оружию, как и прежде, владеет ими, почему они тратят много денег на его приобретение и украшение. В минувшие времена случалось, что за ружье или шашку платили двести баранов, или столько же рублей, или холопа с холопкой. Чеченцам труднее других горцев было доставать его. Порох и оружие распространены на Кавказе с берегов Черного моря венецианцами, генуэзцами, греками и турками. Пользуясь страстью горцев к оружию, народы эти с большой для себя прибылью распространили его по Кавказу. Лучшими шашками считаются те, которые имеют на клинке изображение зверя; неизвестно почему чеченцы опознали в этом изображении обезьяну, по-чеченски — маймун, и назвали шашку «терс-маймун». Русские это изображение признали за волка и назвали такую шашку «волчок». Шашки, называемые калдам, имеют изображение креста и считаются старыми и хорошими. Замечательно, что персидские хоросанки и турецкие дамасски не славятся у горцев. Из ружей преимуществуют мажар-топ — вероятно, венгерские, хотя венгры славились более саблями, чем ружьями; ценятся также ружья, называемые «грыме» (крымские) и «бахчисарай». Из пистолетов славятся: вендиг, или венецианские; перенк, или французские; генжи, получившие название от пистолетов из Генуи. При всей любви к оружию нельзя сказать, чтобы горцы были знатоками в нем.

XX

Есть предание, что после удаления русских из Чечни в развалинах одного из домов чеченцы нашли образ. Как и в настоящее время, тогда чеченцы были того мнения, что христиане в самом образе или кресте разумеют Бога. Считая такую находку слишком важной, народ собрался на совещание; рассудили так, что если русские, второпях переселяясь, забыли своего Бога, то, опомнившись на противоположном берегу Терека, опять вспомнят о нем и придут за ним назад. Тогда, быть может, они уже не возвратятся и останутся в Чечне; поэтому было бы благоразумнее им самим вручить его русским. Два чеченца с образом пришли к тому месту, где ныне находится Наурский аул, вызвали из-за Терека русского именем Педаро (Федора) и отдали ему образ, ожидая за бога большого подарка. Педар подарил им 10 копеек. По поводу образа в то время говорили: «Орсашна Далла дага мавагайла, Дагавиачах вай мехке буха маба-гайла». В переводе это означает: «Пусть бы русские о своем боге не вспомнили, вспомнивши же, в нашу землю назад не пришли».

XXI