Офлаг-53. И только небо над головой. . .

ОФЛАГ-53

 

В самом разгаре лето 41-ого. Задумчиво шумят высокие, многолетние сосны; пение птиц уже не такое игривое, как по вес- не, — пернатые выращивают потомство, набираются сил перед дальним перелётом; на солнечных полянах поспевает лесная яго- да — земляника, черника, малина… Всё это очень близко и неиз- меримо далеко…

Измученные, голодные, обессилевшие люди в изорванном обмундировании, раненые в грязных, давно не менявшихся по- вязках сидят, лежат, бродят в загонах, разделённых оградой из колючей проволоки. В одном таком загоне — русские, в другом

— украинцы, в третьем — «азиаты»: узбеки, таджики, киргизы… Отдельно командирский состав, отдельно рядовые.

Это — ОФЛАГ-53, офицерский лагерь-накопитель для со- ветских военнопленных, филиал Бухенвальдского концлагеря, как он значился в официальных немецких документах, о чём мы узнали уже позднее.

Волею трагических военных событий и немецкого конвоя я, капитан погранвойск Красной Армии, и мои сослуживцы лей- тенант М. Кузьмичёв, старший лейтенант А. Компасов, капитаны В. Сапронов и Л. Дубровский в июле 1941 года оказались в этом гиблом месте.

В лагере нет ни бараков, ни лазарета, ни медпункта. Тыся- чи пленных круглосуточно находятся под открытым небом. Под солнцем и звёздами. Под нестерпимым зноем и проливным до- ждём. Под нацеленными с вышек дулами автоматов и пулемётов. Люди пытаются как-то приспособиться — голыми рука-

ми роют в песчаной земле ямы-норы, из сучьев строят подобие шалашей, кооперируются, чтобы под одной шинелью или плащ- палаткой скоротать ночь, укрыться от дождя.

У меня нет ничего — с первого дня войны в одной летней гимнастерке. Подстелить нечего, укрыться нечем. В таком же по- ложении Марк Кузьмичёв и Андрей Компасов. Плащ есть только у Виктора Сапронова. Он и предложил не зарываться в песок — ни тепла, ни удобства, а от набившегося песка за день не отрях- нёшься. Лучше спать на земле, она за день прогревается и долго не остывает, отдавая тепло. Ложились вплотную друг к другу и накрывались плащом. Виктор как владелец плаща посередине, а мы сбоку, по краям. Полностью укрыться четверым не получа- лось, потому во время дождя плащ помогал мало, но всё же это лучше, чем ничего.

Раненым и больным фашисты никакой помощи не оказы- вают. Зачем? По понятиям гитлеровцев пленные — никто, осо- бенно раненые. Биомасса, подлежащая уничтожению! Издева- тельски говорят: «Довольствуйтесь воздухом, сосняк рядом, ды- шите глубже, сколько хотите. Запрета нет! А умрёте — невелика потеря. Армия Фюрера победным маршем продвигается вглубь страны, скоро до Москвы дойдёт, так что лагерю не пустовать — пополнение советскими военнопленными обеспечено!»

И лагерь, занимавший площадь около 36 гектаров, попол- нялся. С интервалом в 5-6 дней поступали тысячные партии во- еннопленных — командиров и рядовых Красной Армии. Их ли- шали всего: еды, человеческого обращения, сострадания. Они становились бесправными существами, обречёнными на смерть

— кто скорую, кто долгую и мучительную.

Наши военные медики, попавшие в плен, не могли оказать полноценную помощь раненым и больным. У них не было ни ме- дикаментов, ни перевязочного материала — часть израсходована до пленения, оставшееся отобрали немцы. Запущенные, загноившиеся раны медики были вынуждены обрабатывать варварским способом

— прокалённым на огне ножом удаляли засевшие пули, застрявшие мелкие осколки и раздробленные кости, копошившихся в ранах чер- вей и личинок насекомых, прижигали нарывы и гнойники.

Такую мучительную операцию перенёс и старший лейте- нант Иван Высоцкий17. В плен он попал тяжело раненым — во время стычки с немцами осколки шрапнели посекли ему плечи и шею. Находившийся рядом боец-пограничник наспех сделал ему перевязку. Когда группа пограничников, отстреливаясь, уходила от наседавших фашистов, боец не оставил раненного командира, а тащил на себе. Тогда не всем удалось прорваться через враже- ское кольцо: кто-то погиб, кто-то попал в плен. В числе последних оказались и Высоцкий, и боец, пограничник-первогодок. Благо- даря этому простому русскому парню Высоцкий остался жив. Во время многодневного этапирования военнопленных боец под- держивал обессилевшего раненого, не давал ему упасть — упав- ших пленных немецкие конвоиры тут же пристреливали. Боец засвидетельствовал немцам, что Иван Высоцкий тоже рядовой 105-ого стрелкового полка. Так иногда называли попавшие в плен пограничники свой 105-ый Кретингский погранотряд, так как гитлеровцы особенно нетерпимо и жестоко относились к погра- ничникам, ведь энкэвэдисты, чекисты — злейшие враги Рейха!

     Здесь, в многотысячном лагере, боец по-прежнему находил-

17 http://www.obd-memorial.ru/html/info.htm?id=272050806 / Высоцкий Иван Степанович, ст. лейтенант, попал в плен в Сюсели 27.07.1941.

ся рядом со своим командиром, заботился о нём, сумел разыскать в массе пленных врача, и тот, как мог, обработал воспалённые, зловонные раны Высоцкого, спас его от общего заражения.

Сколько усилий боец прилагал, чтобы раздобыть еду! В ус- ловиях лагеря это была трудноразрешимая задача. Рацион пред- усматривался скуднейший: один раз в день, а то и в два дня вы- давали 100-150 граммов эрзац-хлеба, черпак «супа» из ботвы кар- тофеля, моркови, свеклы и других пищевых отходов. Варили это блюдо в котлах полевой кухни немецкие солдаты. Им помогали несколько пленных, назначаемых старшим по лагерю. Месиво

«повар» наливал по черпаку в подставленные котелки, миски, какие-то банки. У кого отсутствовала посуда, получали «обед» в собственную фуражку, пилотку или противогазную сумку.

Охрана лагеря, наблюдая, как едят скотское месиво бойцы и командиры Красной Армии, хохочет, потешается, отпускает мерзкие шуточки. Ради развлечения и потехи они нередко выби- вали из рук какого-нибудь пленного миску с едой, содержимое выливалось, и взрослый человек подбирал остатки варева с зем- ли, плакал от унижения. Плакал, потому что голоден, потому что у него нет ничего, кроме этого месива, потому что ему больше ничего не дадут…

Садистское глумление и издевательство над подневольны- ми людьми, загнанными за многорядную колючую проволоку, мучило не меньше, чем чувство постоянного голода.

На территории лагеря не осталось ни травинки, ни листика. Кора деревьев обглодана на высоту вытянутой руки. Всё расту- щее, ползающее, летающее съедено голодными людьми. Ни брез- гливости, ни отвращения. Ели всё…

Однажды ранним утром Андрей Компасов поймал ежа, на свою беду забежавшего за проволочное ограждение. Держа уби- того ёжика за задние лапки, Андрей горько пошутил:

— Вот и завтрак! Разводите костерок, ребята, будем ежовый шашлычок готовить.

Мы собрали какие-то сухие веточки, обрывки бумажек и на этом слабом огоньке в неглубокой ямке изжарили ежа. Разделили по-братски и съели, только иголочки остались. Никто из нас не поморщился. «Соседи» по ночёвке позавидовали: повезло погра- ничникам — ежа «завалили»! Стыдно, унизительно…

Гитлеровцы стремились сломить пленного морально, по- давить его личность, физически уничтожить. Не укладывалось в сознании, как соотечественники Гёте, Гейне, Гегеля способны на бессмысленные жестокости, изуверские мучительства.

Только за полтора месяца существования ОФЛАГ-53 гитле- ровцы уничтожили более 10 тысяч человек. В основном, комис- саров, политруков, коммунистов, евреев. Обречённых уводили в лесную ложбинку неподалёку от лагеря и расстреливали. Авто- матные и одиночные выстрелы слышались на протяжении мно- гих часов. Каждый из нас понимал, что в любой момент может оказаться в очередной партии военнопленных, отправляемых на уничтожение.

На больных и тяжелораненых немцы патронов не тратили, их закалывали штыками, забивали дубинками и сапёрными ло- патками. Это называли проведением медицинской профилакти- ки… Насмерть забили молоденького лейтенанта-пехотинца Во- лодю Васильева, недавнего выпускника Саратовского военного училища за то, что не встал по команде мордатого охранника. Не

мог он встать — болел и в бреду звал маму. Этот красивый маль- чик не успел ещё пожить, а его забили до смерти… Мы пытались заступиться за Володю, что вызвало у немцев вначале оторопь, затем звериную, лютую злобу за неповиновение и «бунт». Какой бунт? Проявление человечности?! Против дубинок и резиновых шлангов сытых мордоворотов у нас были лишь собственные ку- лаки и ненависть. «Бунт» прекратили пулемётные очереди со сто- рожевой вышки. Они уложили людей на землю. Наша четвёрка уцелела. Кто-то из пленных отделался лёгким ранением и испу- гом, а кто-то не смог подняться с песчаной земли ОФЛАГа. Они нашли покой под бугром длинной братской могилы, пополнив списки без вести пропавших…

Охранники лагеря не только сами усовершенствовали на- выки убийц. Они натаскивали овчарок на красноармейцах, пре- имущественно из «азиатского» сектора. Выходцев из Азии, как и евреев, считали неполноценной нацией, подлежащей немедлен- ному уничтожению.

Для Гитлера и его своры кто не ариец, тот унтерменш, не до- стоин жизни! Уму непостижимо — целенаправленное истребле- ние народа!

С немецкой педантичностью в лагере вёлся учет прибывав- ших и уничтоженных военнопленных.

Лагерные канцеляристы не переутомляют себя работой — в течение дня заполняют учётные карточки сорока-пятидесяти пленных. Зарегистрированные получают «статус» жителя лагеря. Их переводят в «правильный» сектор: командирский, рядовой, украинский, «азиатский». Еврейского сектора нет. Евреев убива- ют и расстреливают сразу. Вот такой нацистский порядок!

В каком бы секторе-загоне не находился пленный, везде одно и то же — побои, голод, унижение и смерть. В этом сущ- ность фашизма.

Однажды к воротам нашего командирского сектора подош- ли два охранника. Отсчитали десять человек и увели к комен- дантскому дому, где располагалась кровавая бухгалтерия лагеря. Недоумевали — зачем? Для чего? Ведь нас уже не единожды считали и пересчитывали. Оказывается, потребовалось уточне- ние данных о количестве командиров, находящихся среди обще- го числа военнопленных, загнанных за колючую проволоку этого лагеря-накопителя, так как готовилась первая партия пленных для отправки вглубь Германии. Называли какой-то номерной ла- герь не то в Баварии, не то в Саксонии. Что он из себя представ- лял, никто из нас не знал: тюрьма, острог, крепость или такой же

«санаторий» под открытым небом, как и пагегяйский ОФЛАГ-53? Тяжко, мучительно тяжко сознавать, что нахожусь в плену,

в лапах врага, с которым ожесточённо сражаются наши воины. А я в плену… У меня нет ни оружия, ни свободы. И я не могу за- щитить ни себя, ни свою семью, ни свою страну. Я — пленный… Умом понимаю, что войн без плена не бывает, но от этого не становится легче. Военный плен — трагедия для каждого воина,

будь он рядовой или командир.

В мирное время мы жили с понятием, что советский чело- век, тем более коммунист врагу не сдаётся. Он либо побеждает, либо погибает. А я, кадровый командир, коммунист с 1924 года, оказался в лапах врага, да ещё какого — гитлеровских фашистов. Что же я сделал не так? Почему не застрелился? Струсил?

Нет, не струсил! Считал и считаю, что в самоубийстве нет смысла.

Немного геройства в том, чтобы пустить пулю в висок. Сделать это просто — нажал курок и нет тебя! Да и нечем было застре- литься — последнюю пулю израсходовал на немца, наваливше- гося на Марка. Та последняя пуля спасла от смерти Кузьмичёва. А может, она убила и ещё чью-то смерть, останься тот немчура в живых? Так что самоубийство — это помощь врагу, потому что становится меньше ещё на одну боевую единицу. Хотя… хотя ка- кая из меня сейчас боевая единица? Я — военнопленный. А бое- вой, военной единицей был там, на границе, когда вместе с бой- цами и командирами 11-ой погранзаставы отражал атаки немцев, когда отбивался от белоповязочников, когда убил гитлеровца, спася жизнь своего товарища.

Не знаю, как долго буду находиться за колючей проволокой, удастся ли бежать, хватит ли сил выжить. Не думаю, что в других лагерях для военнопленных существуют иные условия и прояв- ляется гуманное отношение к советским невольникам.

Страшное, унизительное слово — невольник. Но как бы ни сложилось в дальнейшем пребывание в плену, нельзя падать ду- хом, нельзя терять надежды на избавление, нельзя терять чести даже в бесчестии.