Последняя баллада Раймунда де Пуатье

 

Полное за год

Оглавление

Серое время. 4

Пустынное. 4

Адвент. 5

Сказочная песенка. 5

Недорождественское. 6

Мороки ноября. 6

Облачная колыбельная. 7

Самолетная дорожка. 7

Прятки. 8

Морозное. 8

Москвинка. 9

Пора. 10

Белый стих. 10

Летать о лете. 11

Семена Самайна. 11

Куриный бог. 12

Осколки Калки. 12

Обманка. 14

Яблочница. 14

Цыганочка. 15

Стрела Имболка. 16

Не-правда. 16

Страх смерти. 17

Ать-два. 18

Баллада Зурбагана. 18

До новой сказки. 19

Выбор. 20

Бисмилллях. 20

Газовая атака. 21

Ковер-самолет. 21

Удар дутара. 22

Мимолет. 23

Настина баллада. 24

Аллилуйя. 25

Без пяти Питер. 25

Баллада портовых городов. 26

Резус-факт. 26

Песня швеи. 27

Баллада простого парня. 28

Отражать. 29

Дыхание. 30

Дверь вовнутрь. 30

Мститель. 31

Хронос Херсонеса. 32

Наледь. 33

Баллада о короле Ирландии. 34

Плацкартное. 37

А в квадрате. 38

Кочевник. 38

Баллада замерзающих котов. 39

Мабон. 39

Немота. 40

Посвящение Памуку. 40

Других не будет. 41

Питеру. 41

Прощание с Крымом.. 42

Ночное холодное. 43

Мост над пропастью.. 43

Доброй дороги. 44

Сердце бури. 44

Баллада полыни. 45

Фидл-дидл. 45

Баллада басилиссы.. 46

Честное человечное. 47

Морское. 48

Отражение. 48

Старая Жанна. 49

В добрый путь. 50

Меганом.. 50

Сей час. 51

Роза ветров. 52

Свобода. 53

Мэмсахиб. 53

Судьба. 54

Доверие. 55

Баллада светотени. 55

Мамина колыбельная. 56

Эпистолярный жар. 57

Баллада Лисьей бухты.. 58

Песня для короля ящериц. 59

Не как все. 60

Клейморе. 61

Плач Евпраксии. 61

Сестренка. 62

Конец войны.. 63

Звезда. 63

На смерть. 65

Мышкина колыбельная. 65

Сладость. 66

Последняя баллада Раймунда де Пуатье. 66

Свободный поиск. 67

Плечом к плечу. 68

Баллада минувших дней. 68

Ласточки. 69

Баллада о рыжей девочке. 69

Обратный отсчет. 70

Таганай. 71

Олина баллада. 71

Баллада Френк Мезер. 72

Бойцовый кот. 73

Летная погода. 74

Сезонное. 75

Памятник. 75

Слишком мало. 76

Котография. 76

Туман Чембало. 77

Навсегда. 78

Пыльные письма. 78

Жопа есть. 79

Зегзица. 79

Фиалка. 80

Рождественское снежное. 81

 

Серое время

Серое время сглаживает углы.
Старым бродягам квартиры всегда малы.
Тесно в пространстве кухонь и кладовых,
Душно без едкой гари степной травы.
Дочка налепит звезды на потолок,
Волку оставит сласти, чтобы не уволок,
Спрячет в шкатулке карту страны Китай…
- Папа, иди по свету - не улетай!
Чайник споет про милый простой уют.
В доме нет места для клотиков и кают,
Даже вороньи гнезда запрещены.
Мало ли кто смеется взахлеб с луны.
Строем слоны на полке – мраморные бока.
Африка где-то в дымке, горделива и далека.
Серое время не знает за рюкзаки,
Белит неспешно выбритые виски,
Виски сует – покойся, сиди и пей,
Самый желанный, самый крутой трофей…
Серое небо осень не осенит,
Где-то лазурь и кобальт, вокруг гранит.
День обернется ночью, кровать тесна…
Грянет из окон зимняя белизна!
Облачный замок выстроит детвора.
Стукнет в стекло синица. Пора? Пора.

Пустынное

Смеяться грешно и оплакивать некого.
Мозоли мороза на сладких губах.
Подруга прислала открытку из Негева -
Жара неживая и неба распах.
Сидят бедуины – чеканные идолы.
Вплывают верблюды – почти корабли.
Здесь белого снега ни разу не видели,
Зато с Сатаной пересуды вели.
Он редко бывает – лепешки с песчинками,
И чай не горяч и вдова не вдова.
Но можно померяться силой с мужчинами
И бой проиграв на скале тосковать.
Схлестнуться с Рене, закутить с тамплиерами
И видеть – на дюне танцует Агарь,
И горы вдали притворяются белыми,
И красит пустыню закатный загар,
И воздух тяжелый сгустился – хоть режь его.
Внезапная тьма. Пусто-та. Пусто-ты.
Пришел к роднику утомленный Иешуа
Угрюмый Пилат проверяет посты.
Развалины неба, слепого и гневного.
Причалы кочевий, печальный исход…
Подруга рисует открытку из Негева,
Под локоть толкает нечаянный кот.

Адвент

Питер немец или голландец тощий,
То моряк, то плотник, то зверь кровавый,
То дурак, царевич весенней рощи.
Корабли и люди его забавы.
Кроет серым красных и чернокожих,
Мощным «Хассельбладом» крадет моменты.
В декабре готовит для всех прохожих
Леденцы и звезды – дары адвента.
В булочных рисует торты и пышки –
Позабудь о горькой блокадной корке!
Вниз с бомбоубежищ летят мальчишки
На ледянках – лучше казенной горки.
Капельки рябины взамен сережек.
Колокол трамвая взамен часовни.
Каждый день адвента да будет прожит –
Яблочный, совиный, шальной и сонный.
Примет бой Щелкунчик с картонной саблей,
Треснет Кракатук, улыбнется мастер.
Невский перечертит дорожкой санной,
Тронет в путь лошадка соловой масти.
Безобразник Пушкин в кофейне Вольфа
Поскандалит с Дельвигом за идею.
Нарисует Машу художник вольный,
Вырастит садовница орхидею.
Хватит всем – бродячим и домовитым,
Неумелым, грубым, приезжим даже…
Чудеса адвента плющом увиты.
Ангел красит звезды над Эрмитажем.

Сказочная песенка

Ночь течет, причины прячет.
Вянет розочка в петлице.
Наугад и наудачу
Ходят сказки по столице.
Смотрят в мутные окошки,
Залезают на балконы,
Рассыпают счастья крошки
Для нелепых и влюбленных.
Тане – мячик, мишку, книжку.
Ване – меч, коня и волка.
Для Аленушки – братишка,
Для Кощеюшки – иголка.
Самоедам - самобранки.
Сладкий сон больным и пьяным.
Принц прискачет спозаранку,
Рассмеется Несмеяна.
В Ленинград вернется мама.
В дневнике одни пятерки.
Бабка едет на Багамы.
Ведьма едет на метелке.
Домик пряничный разломан
Овцы целы, дети сыты.
Рыбка все забрала кроме
Неразбитого корыта.
Сказки бродят сплошь и рядом.
Сказкам нравится случаться.
Жди – сегодня ненаглядным
Принесут кусочек счастья.

Недорождественское

Мороки ноября – бешенство и бессилье.
Кажется, что молчишь, словно тебя просили.
Кажется, что ослеп, мир притворился серым.
Кажется – нет вестей, сколько в сети ни серфи.
В мире сплошной облом, смерти, война, погромы.
Словно бы все тепло вытекло прочь из дома.
Кофе опять горчит. Песня давно не греет.
Нечего здесь лечить. Я не похож на Грэя.
Я не умею шелк. Я не умею парус.
Просто иду вперед, делаю и не парюсь.
Это не чудеса – печка, костер, фонарик.
Сказку не дописал – точкой нет сил финалить.
В гости не подоспел – хватит с меня гостиниц.
Хочется падать в снег, небом укрыться синим.
Море зовет – пускай. Море оно о лете.
Мне бы себя сейчас на перекрестке встретить.
Молча собрать рюкзак, тронуться в путь как раньше.
Грезить глаза в глаза. Петь – и ни слова фальши…
Мороки ноября. Площади трех восстаний.
Дети и воробьи верят, что снег растает.
В кухне не гаснет свет. В кружке чудное зелье.
Трудно уснуть, когда снятся чужие земли.

Мороки ноября

Мороки ноября – бешенство и бессилье.
Кажется, что молчишь, словно тебя просили.
Кажется, что ослеп, мир притворился серым.
Кажется – нет вестей, сколько в сети ни серфи.
В мире сплошной облом, смерти, война, погромы.
Словно бы все тепло вытекло прочь из дома.
Кофе опять горчит. Песня давно не греет.
Нечего здесь лечить. Я не похож на Грэя.
Я не умею шелк. Я не умею парус.
Просто иду вперед, делаю и не парюсь.
Это не чудеса – печка, костер, фонарик.
Сказку не дописал – точкой нет сил финалить.
В гости не подоспел – хватит с меня гостиниц.
Хочется падать в снег, небом укрыться синим.
Море зовет – пускай. Море оно о лете.
Мне бы себя сейчас на перекрестке встретить.
Молча собрать рюкзак, тронуться в путь как раньше.
Грезить глаза в глаза. Петь – и ни слова фальши…
Мороки ноября. Площади трех восстаний.
Дети и воробьи верят, что снег растает.
В кухне не гаснет свет. В кружке чудное зелье.
Трудно уснуть, когда снятся чужие земли.

Облачная колыбельная

Лес высокий, склон покатый
Стынет озеро к закату.
Оплетают берега
Княженика и ирга.
Нодьей сложены поленья.
Вдоль болот бредут олени.
И таймень на глубине
Улыбается луне.

Позабыв про все на свете,
Под землей храпят медведи.
Чешут бок, листвой шуршат,
Ожидают медвежат.
След руды, слюда-обманка.
Над водой поет шаманка.
Машет пихтовой корой.
Белый дым встает горой.

Все спокойно, все знакомо.
Сон привел в тайгу из дома.
И пока огонь горит,
Хватит сил поговорить.
Солнце встанет над Алтаем.
Мы с тобой к утру растаем.
Тень от облака на дне
Не напомнит обо мне.

Самолетная дорожка

В самолеты ходят люди и летят над облаками,
Островерхими домами, островами, маяками.
Кто по делу, кто-то просто – отдыхать, кутить, купаться,
В самоцветных сувенирах с отвращением копаться.
Загорать, считать закаты, из песка лепить Пальмиру,
Криво бритым и поддатым босиком гулять по миру,
Докатиться до Китая, целоваться в Нагасаки,
Танцевать на фоне мая, победить в хорошей драке.
В самолетах плачут дети, плачут женщины и кошки,
Наконьячившись, мужчины смотрят пристально в окошки.
Только бравые пилоты ни слезинки не роняют,
Птиц и ангелов по встречке виртуозно обгоняют,
Улыбаются тарелкам, машут ведьмам из кабины,
Полагаются на небо и надежные турбины.
Вот и все – аплодисменты, осчастливленные лица
Можно выдохнуть, ругнуться, отстегнуться, заземлиться.
Новый мир и новый город, старый дом, родные горы,
Кто куда летел и прибыл, каждый сам узнает скоро.
Только нам с тобой, приятель, в облаках не повстречаться,
Сколько раз ни доведется сгоряча по свету мчаться,
Выбирать себе билеты, улыбаться осторожно…
Перекрестятся на небе самолетные дорожки.

Прятки

Потерпи – повернется Земля,
Птицы с юга вернутся обратно.
Посмотри на открытку Кремля,
Поброди по пустому Арбату.
Город верит – и ты не плошай,
Ставь свечу на плечо парапета.
«До свиданья» не значит «прощай»
Ваша песня еще не допета.
Темных зданий обманчивый ряд
Обернется заутреней окон.
Купола на рассвете горят,
Кораблям до весны одиноко.
Перемена погоды под стать
Перемене шального маршрута.
Не спеши в мостовые врастать –
Мимолетна и эта минута.
Будет все – поцелуй у моста,
Перепутья, кочевья, скитанья…
Отвернувшись, считаю до ста -
Уходи поскорей. До свиданья…

Морозное

При прощании в Летнем саду
Вспомни Зимний дворец в белой шали.
Сдуй снежинку, рисуйся на льду…
Разве нам холода помешали?
Разве розы впустую цвели,
Отражаясь в Лебяжьей канавке?
Разве отбыли все корабли?
Разве ангел не мерзнет на лавке?
Видишь бронзовый зонтик и шарф –
Ангел просит за нас. Все в порядке.
...На морозе так больно дышать,
Пальцы жать и бежать без оглядки.
Ни струны, ни сонета, ни сна –
Апельсиновый привкус потери.
В желтой лодочке едет луна,
Развозя по проспектам метели.
Счастье делим, дробим, раздаем,
И теряем по капле – так надо.
Вечереет.
Горчит.
Мы вдвоем
Не уходим из Летнего сада.

Москвинка

Маска Москвы – нарумяненная, беленая.
Сладкие плитки с Наташами и Алёнами,
Черные геленвагены, выбритый в ноль газон
Голые пустоши, путаница промзон.
Сонные пассажиры в набитых ящиках,
Приторный запах счастья ненастоящего.
Елочные игрушки, корпоратив.
Праздник – убраться к черту, не заплатив.
Кофе и кофе, смак шаурмы и булочек,
Бабушки крошат время и кормят уточек.
Дети играют в космос, стреляют влет.
На душу наползает белесый лед.
Здесь не согреться, не станцеваться заново.
Всуе цитируют Лимонова и Рязанова.
Крестятся по дороге в известный клуб,
Пьют и целуют, не утирая губ.
Месит Москва тесто – лепить куличики.
Снегом заносит варежки и наличники.
Пусто на тротуарах и площадях.
Бьет серый ветер безжалостно, не щадя.
Что же нам делать – детям в недетской комнате?
Как удержаться в черном, всевластном омуте?
Сердце на сердце не выдает искру.
Белые птицы не вылетят поутру.
Пушки не выстрелят, простыни не расстелются.
Тело на тело – зябкая вязь метелицы.
В Питере – торопиться. В Москве – молчать.
Горе на гордость. Время на целый час.
Вдоль по Неглинной. Мимо Новоподрезково.
Ни кулака стального, ни слова резкого.
Утро наступит на карточный город… На
Солнце и облако похожее на слона!

Пора

Что говорить, когда говорить нечего?
Белый шум театральной сцены.
Цена измены – три холостых гроша.
Опускаешься на колени – прости, прощай.
Вертишь глупые антраша.
Пляшешь кошкой на обледенелой крыше.
Рыщешь в сумерках – где душа?
Вроде оставил в Петре или Тоскане.
Схлынет тоска, море омоет камни.
Море придет ко мне.
Море тебя подхватит.
Щедро заплатит золотом дураков.
Листья плывут за маяки буйков
К юному югу, к теплым рукам Гольфстрима.
Мимо живых и бывших, легко, незримо.
Лебеди правят балом не взяв рубашки,
Глупая Эльза плачет в высокой башне,
А потом берет молоток, стены к чертям круша.
На, забери три площадных гроша!
Верность не купишь, правду не обмануть.
С пляжа смывает белый песок минут.
Сердце стучит, невольно сбиваясь с ритма.
Счастье проходит мимо, как пьяный гринго.
Чары печали сносят на мель ветра.
Стелется коврик лунного серебра.
Я говорю - по радуге.
Ты говоришь - пора.

Белый стих

Долгая ночь, середина зимы, и заходят Плеяды.
Плачет рабыня в хлеву – господин не заметил.
Жмутся друг к другу во тьме белорунные овцы.
Бьется о скалы, смеясь, белопенное море.
Стражник дрожит под плащом из некрашеной шерсти.
Каменщик видит во сне пышный зад Афродиты.
Кровельщик видит во сне «Клитемнестру» Эсхила -
Как он выходит на белых высоких котурнах
И от восторга на миг замолкают трибуны…
Будит жена – время спешно искать повитуху.
Мальчик рисует углем белых птиц на стене базилики.
Утром сотрет – ни следа, ни пера не заметят.
Дряхлый старик льнет к камину, надеясь согреться.
Желтая кошка играет отброшенной лентой.
Зреет рассвет, словно яблоко райского сада.
Медлят войска – злая буря не лучший союзник.
Реет орел над высокой стеной Херсонеса.
Белый шиповник расцвел, одинокий на ветке.

Летать о лете

После долгого лета тяжело причащаться зимы,
Ожидать холодов, провожая тумены тумана.
Снегири нарушают рябинный узор хохломы,
На холмы из ладоней луны высыпается манна.
Просыпаются зимние звери – снежки, беляки,
Скалят острые зубы, бесшумно шагают по насту.
Если встретишь их на пустыре – говори, не беги,
Посули им сосулек и розовой соли в ненастье.
Закури – всякий снежный до смерти боится огня.
…Скоро будет костер, чистый лист и скрипучие лыжи.
Дышит паром проталина в крепких сосновых корнях,
Тени мертвых монголов, ворча, подбираются ближе -
Не забрать - посмотреть, кто нарушил таежный покой.
Кто плевал на мороз, кто сидел на могиле ильхана,
Кто сражаясь впотьмах с неуемной нездешней тоской,
Разбудил, растревожил знакомым напевом варгана.
Выйдет солнце на волю, очертит изгибчатый склон.
До вершины полдня - обернуться б, успеть отогреться.
Где-то там гомонит, манит хлебом и дымом село.
Где-то там на столе позабыто ничейное сердце.
Хороводы зимы кружат голову, студят слова.
Страшно, страшно одним на тропе января оставаться.
Но над пряничным домом маячит звезда Рождества
Двум потерянным детям никогда не исполнится двадцать.
На фарфор февраля выльет чай непутевый апрель
Сквозь сугробы судьбы новый путь осторожно наметит.
Пусть окончен маршрут и прощальный костер догорел,
Глянь - снежинки в окне неумело летают о лете.

Семена Самайна

Сиды Самайна бронзу стирают с веток.
Спальни готовят для выцветших мокрых жаб.
Лето отпето, время лететь за ветром,
Не отражаться в лужах, не удержать
Легкое пламя сладкой любви июля -
Снегу все ровно, скроет и обелит.
Лисы Самайна смертных не обманули -
Скрылись в сугробах…
Мало ли что болит,
Есть лишь одно лекарство – анестезия.
Лед приложу, первый прозрачный лед.
Совы Самайна тихо скользят в предзимье,
Стрелы Самайна бьют по рябинам влет.
Красные ягоды ссыпались в одночасье,
Темные окна – некому жечь огни.
Где мое счастье? Некуда постучаться.
Тени Самайна просят меня:
- Верни
Сердце земле,
Стань бестелесной, серой,
Встань в хоровод и до утра кружи.
Небо твое потухло и солнце село.
Загодя делят яблоки Дана Ши,
Это - твое.
Помни – холмы открыты,
Снег на поля и долы еще не лег…
Я выхожу из круга.
Сбиваю с ритма.
И раздуваю тлеющий уголек.

Куриный бог

Безвременье – пора достать вязанье,
Отставить прочь никчемные дела.
Смотреть на мир спокойными глазами.
Сложить на подоконнике крыла.
Заброшенность спасается уютом.
Шарлотка и цветаевский пирог,
Печаль по-крымски – с медом и кунжутом,
Печать дождя на слове «эпилог».
Не-счастье неслучайное знакомо.
У кошки, у собаки – не боли!
Уходят тени тихо - прочь из дома,
Туда, где катера и корабли.
Где крепость осыпается щебенкой,
Где лезет на холмы упрямый мак.
Где солнце улыбается ребенком
И ветру не зазорно обнимать
Таких как мы – пустых, незагорелых,
Пришедших к морю в поисках кита…
Безвременье – отсюда до апреля,
Снежинки, чепушинки, маята...
Сухая мята, ракушки-рапаны,
Куриный бог, пустившийся в бега.
Надорванный билет до Зурбагана
И место встреч – причал у маяка

Осколки Калки

Пали на поле червонны стяги,
Смяло дружины. Князья, беда!
Войско кольцом окружило лагерь.
С берега валом идет Орда.

Брошен отряд берестою в розжиг,
Всем на закате под доски лечь.
Тонет в крови богатырь Алеша,
Хрипло смеется, вздымая меч.

Чувствует шкурой – уходят братья
В звонкую зелень березняка.
Гаснет пожар безнадежной рати.
Тратятся силы, сдает рука.

Рядом Добрыня – ревет медведем,
Воздух хватает разбитым ртом,
Рубит сплеча, о победе бредит,
Даром что раны легли крестом.

Ханские стрелы летят накатом,
Клонится буйная голова,
Пояс сияет и манит златом…
Кукиш вам, жадная татарва!

Вашим коням не догнать Мстислава –
Рвался за славой, повел полки,
По уши в каше завяз кровавой.
Полноте, князь, не стыдись, беги!

Кто еще грудью прикроет Киев,
Мертвых помянет, живых простит,
Крестик чеканный в могилу кинет?
Честь у удачливых не в чести.

Мы же, дружина, клялись на стали -
Братья на братьев нейдут войной!
Где ты, Добрыня? Глаза устали…
Кто там стоит за моей спиной?

Матушка, холодно… Вдоль по Калке
Волны гуляют, темна вода.
Поздно рядиться, искать подарки –
Мы не увидимся никогда.

Манит на облако ангел дивный…
Чудится войско у белых врат,
Пламя над куполом Десятинной.
Падает камнем немой набат.

Пляшет на крыше княгиня Анна –
Жадным раскосым ее не взять.
Жаркая ночь наступает рано.
Ноги Алеши в крови скользят.

Черные кудри осыпал иней.
Губы шевелятся: Отче, ну!
Встану как вкопанный за Добрыню,
Лютого ворога рубану!...

Честным пирком завершая битву,
Пьют тургауды, собой горды.
В поле табиб, бормоча молитвы,
Этим и тем подает воды.
Просит «терпи», обмывает павших,
Шепчет с оглядкой: урус, беги!

…Ходит Алеша по синей пашне,
Небо сверкает из-под руки.

 

Обманка

Все люди врут – в моменте, перманентно.
«Мне вроде бы уже не двадцать лет, но…».
«Тебе идет». «Почти не подгорело».
«Здесь просто душ – ни газа, ни расстрела».
Врут истово, смешно, витиевато,
Попутав масть, события и даты.
И даже если правду выбирают –
Тихонечко на ушко привирают.
«Лечу в такси». «Закончил». «Ждал трамвая».
«Я о тебе ни дня не забываю».
«Не беспокойся – травка не наркотик!»
«Мамуля, ну откуда в доме котик?»
Хлопочут пауки. Плетутся враки
О верности, диагнозе и браке.
Бессовестно, стыдливо, неумело,
Краснее парусов, бледнее мела.
«Конечно же верну – на той неделе!»
«Хомяк сбежал». «Тетрадки улетели».
«Построю дом и стены побелю»
«Не вру». «Не обижаюсь».
«Не люблю».

Яблочница

Бабушка Зера с корзинкой плетется по лесу.
Ласковый ветер ей листья вплетает в волосы,
Бросает к ногам орехи и груши дикие.
Чащи полны подарков и время тихое.
С неба на ветки, с веток на землю – золото.
Осенью люди и звери не знают голода.
Яблоки бабы Зеры – кандиль, каштель…
Мало кто из живых их пробовал – не за тем
Холила сад, белила, крепила палочки.
Сладких и кислых полно у любой татарочки,
Эти же – детям, что спят в лесу.
Тише, мои родные – уже несу.
Желтое – Гуле. Она удрала из лагеря
И потерялась. Родители долго плакали.
Бродит теперь с оленями по горам,
Дразнит туристов, таскает ромашки в храм -
Там Киприан - надеялся стать послушником,
Спрятался от ордынцев, нашли задушенным.
Дам-ка ему послаще и покрасней –
Бедный, все думает, что заблудился в сне.
Вася и Хорст – мальчики-неразлучники,
Вместе лежат в овраге, следят за тучами.
Дрались до смерти, кожу сдирали с рож,
Где тут чьи косточки – сразу не разберешь.
Тесно им вместе. Хорсту тоска без Бремена,
Девушка, что он оставил, была беременна.
Васька скучает по Семихатке, где
Наглые галки прыгали в борозде.
Танки и артобстрелы парням не видятся.
Дам одинаковых – неровен час, обидятся.
Ссориться из-за яблока – детский сад!
Вот и долинка – там караимы спят.
Грубые колыбели из камня точены,
Все одинаково – наследнику или дочери.
Нет ни имен, ни возрастов, ни дат.
Как же им, маленьким, яблочек недодать?
Ишь налетели стайкой, лепечут, просятся.
- Бабушка Зера, сказку, какую по сердцу!
Зера вздохнет и сядет под карагач.
- Слушайте смирно! Тише, родной, не плачь.
Жил Кичкенэ, проказник, не больше ящерки,
Вечно он прятался, то в сундуке, то в ящике.
Он обхитрил хана, муллу, кади,
Звонкое сердце билось в его груди…
Время к закату. Солнце висит над соснами.
Птахам уютно в нежных ладонях осени.
Пахнет легко и пьяно сухой чабрец.
С луга зовет подругу радостный жеребец.
Зера бредет по тропке, считает камушки.
В шестидесятом она здесь ходила с бабушкой.
Летом приедет внучка – счастливый случай.
Зера возьмет ее в лес и всему научит.

 

Цыганочка

Баю-бай, мой торопливый.
Ночь легла ковыльной гривой,
В темном небе – ни огня.
По шатрам не плачут дети,
Ни одной свечи не светит,
Не прибавить, не отнять.

Засыпай, смурной и хмурый,
Укрывайся волчьей шкурой,
Прячь ладони в рукава.
Над холмом блеснет зарница,
Я тебе не буду сниться.
Забывая – забывай.

Помни поступь вороного,
Горький дым костра степного
Камышинку на струне.
Крик возницы, скрип кибитки,
Паутиновые нитки.
И ни слова обо мне.

Ты проснешься спозаранку,
Чмокнешь в лоб свою цыганку,
Сложишь хворост шалашом.
Сдуло тучи, солнце греет,
Канарейка в небе реет.
Собирайся, раз пошел…

Эхъ распошелъ, тумъ-ро сиво грай пошелъ,
Эхъ, да распошелъ, хорошая моя!

 

Стрела Имболка

Когда приходит свет – не бойся света,
Негромкого осеннего луча.
Мы чувствуем похожие приметы.
Молчанием умеем отвечать.
Сворачиваем в те же переулки.
Берем с прилавков яблоки и сыр.
Порой не возвращаемся с прогулки
И сердимся на точные часы.
Порезал палец? Вижу – закровило.
Темно в глазах? Сейчас, зажгу свечу.
Король зимы не обнимает милых.
Колдунье гор кольцо не по плечу.
Так вышло – разделенным безраздельно
Не полететь на юг, крыло к крылу.
Все будет стыло, ветрено, метельно,
Пока Имболк не выпустит стрелу.
Осенний свет взойдет ковром тюльпанным,
Лесной приют утешит беглеца.
Ты ранишь в сердце. Я врачую раны
И вслед смотрю – до самого конца…

 

Не-правда

Ври, пока врется, тетради рви,
Розовый яд растворяй в крови,
Бегай по городу, дорогой,
Пей поцелуи любой другой.
Пой на вершине любой горы,
Двигай фигуры большой игры,
Матом давись, а потом молчи.
Мелочи – солнечные лучи,
Пыльный нефрит невеселых глаз.
Руки колдуньи имеют власть.
Поздно метаться – попал в мишень.
Бабочка кружится по душе.
Больно и трепетно и светло -
Словно бы трескается стекло.
Слово лиса – улизнет как тать…
Знаешь, что ты не умеешь врать?

 

Страх смерти

Я ужасно боюсь умирать – боли, грязи, криков своих и хрипов,
Всей невыносимой гнуси, сопровождающей наш финал.
Это будет страшнее всех родов, полетов, трипов.
Ангелу смерти не скажешь: выпусти, заманал!
Я ужасно боюсь, что придумала свет и бога,
Что как только закрою глаза – перестану быть.
И останутся только хлопоты, вычистка и уборка.
Разве может собака по мне соберется выть.
Там ведь нет ни моста, ни опоры, ни дна, ни рая.
Ни дороги, где ждет меня мой король.
Ни мнемонов, ни Крепости, ни погрязших в пыли окраин.
Только ничто, пустота, абсолютный и честный ноль.
Я придумала дедушку – будто он смотрит с неба.
Гладит меня по дурной, седеющей голове.
Я придумала рыбака, что по душу забросит невод.
Но не воды Невы, а душик. Найдут трофей,
Снимут кольца, может быть срежут волосы –
Мне же они не понадобятся в земле,
Бирку на вздутую ногу и все как водится,
…Дайте студенту водки – опять сомлел.
Кончится все – ни огня, ни стихов, ни яблони.
Мимо меня мир потечет рекой.
Люди возьмут лопаты руками зяблыми.
Между деревьями почудится белый конь.
…Лев подождет – я сильная, встану на ноги,
Не побоюсь рыка, клыков, когтей.
И ни мизинцем не трону чужие яблоки,
И не дождусь ни матери, ни детей.
Просто пойду по следам, по песку прохладному,
К тихой пещере фавна – зачем мне трон?
Память о будущем пахнет хлоркой и ладаном.
Всем нам однажды приходится выйти вон.
Я заберу камешек, фотографию,
Шелк серебра, дикий горячий мед.
Плюнь на могилу, на очерк, на эпитафию –
Кем я была, никто уже не поймет.

 

 

Ать-два

Войны на всех не хватит,
Твердил один мертвец…
Я маленький солдатик,
Но все-таки боец.
Оттягивает шею
Тяжелый барабан.
Я много не сумею,
Зато и не предам.
Иду нелепым маршем,
Сбиваюсь на плацу.
Весна в меня промажет
Дождями по лицу.
Товарищи оставят –
К чему такой дохляк?
Написано в уставе –
Где помер, там и ляг.
А я себе шагаю,
Ать-два, ать-два, ать-два.
В аду собаки лают,
А здесь горит трава.
Пробита оборона
И отступил конвой,
Сражаются драконы –
Железный и живой.
Я поднимусь под пули,
А может поползу.
Для дураков в натуре
Хватает амбразур.
Скажу всем телом «вето» -
Заткнется лишь одна.
Но может быть на этом
Закончится война.

 

Баллада Зурбагана

Флаги и башенки, чистые мостовые,
Из полосатых будок улыбаются постовые,
Хлещет шампанское в чаши больших фонтанов,
Куклы выходят замуж за капитанов.
Правда – в монете, штампике и нагане…
Катитесь к черту! Вы не были в Зурбагане.

Манят витрины, фишки и сувениры,
В кухнях шкворчат рулетики и гарниры.
К балу готовятся платьица и мундиры,
Кошек пугают полуденные мортиры,
Ржавые шпаги в ножнах, вода в стакане…
Катитесь к черту! Вы не были в Зурбагане.

Вам не случалось падать спиною в бурю,
Грудью встречать чью-то шальную пулю,
Биться за парус, кровавить канат руками.
Плыть в утлой шлюпке следом за облаками,
Сбрасывать цепи, дохнуть, как зверь, в капкане,
Слышать, как море волнуется в Зурбагане.

Здесь не судьба богатым, ленивым, праздным.
Каждая женщина может побыть прекрасной.
Каждый мужчина смеет в лицо смеяться.
Здесь и старухи-смерти в общем-то не боятся.
Здесь все честны – даже бармены и цыгане,
Смотришь в глаза – понимаешь, что в Зурбагане.

Рыба в сетях – делишь улов с соседом.
Встряло под хвост – плюешь и идешь к Кассету.
Пляшешь, кутишь, дерешься, не веришь в старость...
Любишь – берешь кораблик и крепишь парус
И уплываешь в небо, за край тумана,
Чтобы причалить к пристани Зурбагана.

 

До новой сказки

Утро начинается горькой мятой,
Ласковым рассветом, лесной дорогой.
Сказка завершается как и надо -
Всадники успели, пришла подмога.

Серый волк в лесу со своей волчицей.
Зверь дракон укрылся в глухой пещере.
Смелая принцесса по тракту мчится.
Скалы ухмыляются, зубы щеря.

Знамя развевается, меч сверкает.
Королева ужин готовит принцу.
Тают льдины. Герда уводит Кая.
По холмам и долам дорога длится.

У ручья с корзинкою Золотинка
- Собирает первую землянику.
Появился дом у собаки динго.
Кончилась строка, завершилась книга.

Остается прошлое за плечами.
Пишет лунный свет серебром по коже.
Кружка молока утолит печали.
Посвист пересмешника обнадежит.

Корабли из Гавани - в занебесье.
Камешек с тропинки - подарок царский.
Дремлют у камина стихи и песни.
До свиданья, люди! До новой сказки!

Выбор

Поэзию всегда готовят с кровью –
Прозрачной, черной, алой, голубой.
Летает Слово голубем над кровлей,
Звенит в груди серебряной трубой,
Корячится изломанным уродцем,
Тупым ножом царапает нутро,
Берет за глотку, рвется как придется –
В постели, в обезьяннике, в метро.
Глядишь в глаза любимых – видишь знаки
Идешь по городам – считаешь ритм
Зависимость от ручки и бумаги
Неизлечима. Жар неутолим.
Сгоришь или сожжешь. Пройдешь по краю,
Сорвешь на раз драконову печать?
Мы выбираем. Нами выбирают
За что и как придется отвечать.
Кому досталось меньше или больше -
Набат, кимвал, гитарный перебор,
Веселый сладкозвонный колокольчик,
Неумолимость выстрела в упор.
С нас спросят – за вранье, за мертвечину,
За то, что не сказали впопыхах,
За каждую нелепую причину
Отказывать себе в своих стихах.
Мы выбираем нежность и отвагу,
Обрыв, канат, весло, удар в висок!
…Сегодня кровь впитается в бумагу
И превратится в виноградный сок…

 

Бисмилллях

А когда верующие говорят этим лицемерам, чтобы они не сеяли нечестие на земле, не вносили раскол и не разжигали войны, они, отвергая от себя всё это, отвечают им, что творят благое и стараются, чтобы люди отказались от неправильного образа жизни и встали на прямой путь. (с) Коран, сура Аль-Бакара 2:11.

 

Газовая атака

- Он слишком худенький. Не попадаю в вену! Рвота, тахикардия и цианоз.
Бьется на койке мальчик иссиня-бледный. Звали его Саадия, гулькин нос,
Мамин защитник, бабушкина отрада. Шустрый проказник - бегал сквозь патрули.
Пляшет в крови отрава… - Молю – не надо! Сделайте что-нибудь, доктор Абу Али!
Доктор стеклянным взглядом уперся в стену. Ноги не держат, пальцы свело дугой.
В Йеле такому не обучали, верно? Чистая форма, в приемной сплошной покой,
Все по страховке, все по канону штата. Строй препаратов, капельницы, ножи…
Доктор сегодня спустился в теснину ада - прямо под бомбы улиц Халабаджи.
Да, у врача есть кладбище – те, кто сдался, те на кого не хватило любви и сил.
Ну и от смерти пока еще нет лекарства...
– Время, Саадия, - щурится Азраил.
Доктор швырнул чернильницей ангелу прямо в рожу.
– Смерть отступает, я покажу, шайтан!
Каждый висит иголкой на нитке божьей, каждому жребий, каждому выбор дан.
Я соберу лекарство – морскую пену, запах степной полыни и базилик,
Яблоко из Эдема, миндаль Равенны, смоквы и баккуроты Святой земли.
Я говорю: истинно, не сегодня. Жатва и так, слышишь, была щедра!
Каждая улица – ложе для черной сотни. Каждый квартал – капище для костра.
Я потерял многих, ушедших в муках. Я не успел вытянуть, отслужить.
Кто-то хоронит сына, а кто-то внука, кто-то жену… Саадия будет жить!
Мирра и нард, красная медь намаза, серпик луны – ночью пришел Навруз.
Спит медсестра, в буром халат измазан, в окна хрипит город, сожжен и пуст.
Перед мечом ангела все бессильно, кто еще смел влезть в безнадежный спор?
Между больным и смертью стоит Ибн Сина. Сыплется пепел. Пикает монитор.

 

Ковер-самолет

Пахнет цветами, жара отступает выше – в белые горы, которых не увидать.
Увернувшись от теток, Айше снова сидит на крыше. Видит, как над Багдадом встает звезда.
Все спокойно, добрые жители – не стреляют, не забирают в армию сыновей.
Город отстроится – даром собаки лают. Пестрые птицы дремлют в тиши ветвей.
Воры крадутся к базе и будят лихо. Мистер полковник по пьяни забыл ключи.
Говорят, на базаре сапожник видал халифа – тощий как аист, смотрит насквозь, молчит.
У Айше день рождения.
- Мамочка, мне двенадцать! Мне подарили серьги, хиджаб, Фатьму -
Куклу, что может плакать и улыбаться!
Ветер крепчает, Айше с мольбою глядит во тьму.
Лето ли осень, праздники – все едино. Сядет на крыше, с вечера до зари,
Смотрит в немое небо и дожидается Аладдина.
- Милый, хороший, забери меня, забери!
Я стану печь лепешки и чистить лампу, подружусь с обезьянкой, джинну подам шербет.
Я не хочу замуж. Молю Аллаха. И отцовский ремень ясным свистом дает ответ.
Двух сестер уже выдали. Одна приходила в гости. В золоте шея, на пальцах полно колец.
Сын уродился славным. В семье все просто, муж уважает, с женами веселей.
Другую вернули через неделю. С тех пор – ни слова. Бродит по комнатам, плачет, почти не ест.
Отец говорит – в семье не бывает злого. Выдам красавицей, невестой среди невест!
Я хочу стать танцовщицей, в крайнем случае стюардессой. Чтобы летать и не смотреться вниз.
Чтобы отстричь косы, легко одеться, чтобы листать журналы, стыдясь страниц –
Девушки там носят футболки, кеды, красятся, выпивают – какой позор.
Я так мечтаю – просто в порядке бреда – выйти одной из дома, совсем босой,
Бегать по пляжу и собирать ракушки, чувствовать, как тело берет вода.
Так не ведут себя ни девочки ни старушки. Так не бывает – в принципе, никогда…
Завтра кончится детство. Пойдет рутина. Выживет в родах – станет такой как все.
Ну и фантазия – девочка, ждущая Аладдина!
…Старый Господь на небо набросил сеть.
В темных дворах поодиночке падают абрикосы. После рассвета снова придет жара.
Дремлет Айше. Ветер видит лицо и косы… Ляжет на крышу легкая тень ковра.

 

Удар дутара

Хищный ветер с предгорий убил виноград.
Уползает шоссе из Кабула в Герат.
Серый ослик топ-топ, колокольцы динь-динь.
Мерзнет ослик и мерзнет Ходжа Насреддин.
Он один – с Фатимой говорил миномет,
Дочерей увели, сын давно уже мертв,
Двое братьев - талибы, один в Фергане,
Пишет письма:
– Все брось, возвращайся ко мне.
Здесь наш маленький сад. Под порогом ключи.
Слышно, как из мечети кричит азанчи.
Здесь пьют чай и порою немного вина.
Есть работа, халупа, найдется жена.
Приезжай! Что за блажь кочевать до седин?
Под порывами ветра дрожит Насреддин.
За белесым уступом дымки кишлака –
Там дехкане пустыне ломали бока,
Кизяки собирали, считали овец,
Кривогорбых верблюдов вели под навес,
Били жен понемногу, жевали насвай,
Хоронили, бранились: давай выживай!
Собирались как мыши в своей чайхане,
Где ни света, ни слова, ни музыки нет…
Где шатер тишины разорвал как удар
Исцелованный временем легкий дутар!
- В чашу жизни вино наливай по края,
Пей до дна! Пей до дна, как учил нас Хайям.
Лучше падать под стол в стельку пьяным, как я,
Чем погибнуть со славой в великих боях.
Коль сокрыт черный камень в колодце души,
Коль никчемную жизнь разменял на гроши,
Будь как дервиш из Карса – вертись и пляши,
Раздавай все добро и соседей смеши.
Что прекрасней небес и грязнее земли?
Что швырнуло Меджнуна в объятья Лейли?
Без любви мы как рыбы лежим на мели,
А с любовью и небо бы сдвинуть могли.
Одного веселил, а другого сердил,
До утра в чайхане пировал Насреддин,
То шутил, то бранился, то спорил с муллой,
Никого не щадил, был веселый и злой.
Его слушали молча Хуссейн и Хасан,
Счетовод Улугбек, сын хакима Хамза,
Снайпер Салахаддин, дурачок Мухаммад,
Что стучался ночами в чужие дома,
Искандер белокурый – он сын шурави,
Добрый плод мимолетной случайной любви.
Его слышал Саади и Фирдоуси,
Гневный Абу-т-Таийб черным глазом косил,
Улыбался лукаво мудрец Соломон
- Все пройдет. Даже я. Даже ты. Даже он.
В разношерстной толпе бесконечно один
До утра бил по струнам седой Насреддин.
Он никто. Он поэт. Он взведенный курок -
Ведь однажды ему улыбнулся Пророк:
- Целься в сердце, Ходжа, пой как будто молись,
Там, где царствует Слово, бессилен Иблис.
Я учил милосердию – в каждой суре.
Я дал пламя – тебе же придется гореть.
…Подступает Навруз, расцветает миндаль,
Дочка просит у мамы сережки и шаль.
Едет в Хост Насреддин, на осле, не спеша…
Ад отходит – за шагом шаг.
Бисмилляhи-р-Рахмани-р-Рахим
Альхамдулилляhи рабиль ‘аллямин.

 

Мимолет

Две судьбы, перечеркнутых одной птицей.
Две дороги - в Ялте и Йокогаме.
Две монеты - с принцессой бронзоволицей
И с фрегатом, морем и облаками.

Яблоко из Кентукки и груша с яйлы,
Вася из Таганрога, Айше из Карса.
Их накрывает небесное одеяло.
Им не придется в жизни пересекаться.

Знать, для кого в апреле расцвел подснежник,
Что за болячку вылечил подорожник.
Им не касаться друг друга легко и нежно,
Не засыпать в объятиях осторожных.

Лишь мимолётным утром на грани яви
Чувствовать - кто-то дышит, теплом по коже...
Время не лечит, истина не исправит,
Мудрая книга выдумок - не поможет.

Мир разделил их клетками континентов.
Вырезал пункты "прибыл", свернул дорогу...
Бронзовой птицей спит в кошельке монета.
Движется в Азию Вася из Таганрога.

 

 

Настина баллада

К ней прицепился ангел. Настырный, сука.
Под руку лез, жарко шептал в ушко
Слышь, в пироге с капустой мука - не мука.
Глупую ссору просто сшибить смешком.
Ты же была красавицей - вспомни, Настя!
Серые тряпки выбрось и закопай!
Скоро три года у Насти в семье ненастье.
Зеркало треснуло, кошку унес Бабай.
Муж по воскресеньям приходит пьяный.
Просит любви, как нищий… Отстань, постыл!
Как целоваться с этакой обезьяной?
Нету у Насти ни соболей, ни сил.
Сын в третьем классе, таскает сплошные двойки.
Смотрит волчонком - всуе не приласкай.
Если б не выкидыш - были бы две девчонки.
Нынче в смурной квартире одна тоска.
Шепчут подружки: брось своего пьянчугу.
Костя с заправки так на тебя смотрел!
Ветер идет с востока... А ей бы к югу.
Чтобы закат в ясных глазах горел.
Синих стрекоз ловить и отпускать на волю,
Падать в полынь, вишни с деревев рвать...
Тянется липкой ленточкой бабья доля.
Кухня, картошка, школа, ковры, кровать.
Мужа уволили - глупо, считай подстава.
Деньги закончились, времяя платить кредит.
В маленьком городишке дурная слава
Не то что шоферу - ангелу навредит.
Друг подбивает - вдарь-ка своей зануде.
Ишь обнаглела, гонит на мужика.
Мы же с тобою, Ваня, простые люди!
Завтра все порешаем. Ты пей пока!
Водка она такая - вернее мамы.
Примет, утешит, в кровь подольет кураж.
Станешь красивый, умный и самый-самый,
Если себя ей навсегда отдашь!
Время тянулось. Муж приходил на взводе.
Настя борщи варила, считала дни.
Завтра уйду. Уйду по любой погоде!
Миленький ангел, Ванечку сохрани!
Муж выносил ведро, приносил с рыбалки
Тощих лобастых щук - приготовь ухи.
Сын подходил к учебникам из-под палки.
А по ночам тихо писал стихи.
Настя купила краски и рисовала
Южные города и голубых стрекоз.
Бог с ним что пахнет сыростью из подвала.
Пара ромашек дороже ста тысяч роз!
- Скоро придется резать пирог на четыре части.
Ты не пугайся, вытянем, не впервой!
Ангел в кастрюлю супа подсыпал счастье.
Щели заткнул ласковой сон-травой.
Ваня стал дальнобоем, гоняет фуры
В серый и строгий Питер. Он в город вник.
- Знаешь, Настюха, боязно от культуры.
Я ведь простой, с детства не трогал книг.
Желтой гитаре скучно висеть на стенке.
Хочешь - сыграю старых как мир битлов?
Настя смеется. У Насти дрожат коленки.
Пот покрывает чистый высокий лоб.
В мае они отправятся в южный город.
Там где стрекозы и небо над головой.
Ангел сидит на крыше ужасно гордый.
Плакать от счастья ангелам не впервой.

 

Аллилуйя

Каждый молится как умеет. Месит тесто и ставит хлеб.
Запускает с мальчишкой змея, ветер вовремя одолев.
Строит дом от печи до крыши, строит прочный уклад семьи.
Кормит кошек - не только рыжих. Пишет правду на две статьи.
Вот молитва из красной глины, вот молитва из чугуна.
Вот псалом молодой осины, аллилуйя веретена.
Муэдзины поют азаны, чингизид выметает сор.
Рвется в небо струна гитары, тамбурин задает узор.
У монахини хризантемы, у художницы акварель.
Бог приносит слова и темы, тем, кто сердцем не устарел.
Бог сидит на трубе и слышит каждый шепот и каждый штрих,
На подушке крестами вышит и вплетен в неумелый стих.
Отдыхает на книжной полке, тронул черным пречистый лист.
Мастерком, серебром иголки, белым парусом - помолись...

 

Без пяти Питер

Толика нежности – ласка полынной пыли,
Мокрые крыши, утро и ветер в крылья.
Чай из никчемной кружки, лисичкин хлеб
Облако – замок, облако - белый лев.
Сетка дворов-колодцев – поймает разом.
Тяга к неумолимым и быстроглазым.
Арфа Фонтанки, верный молчун варган
Вальс на Дворцовой, фея и хулиган –
Видите, он краснеет и мнет фуражку?
Фее на парапете ничуть не страшно.
Мимо Невы ей не промазать, но
Лучше отправиться в гости смотреть кино.
Два музыканта – Лёха и снова Лёха
Мчатся на электричку, не чуя вдоха.
Машет им с остановки скрипачка Ви.
Хватит на всех смелости и любви.
Город качает серые колыбели.
Чудо, что дожили, выросли и успели.
Чудо, что выбрали – искренность или честь.
Толика нежности. Балтика. Норд-норд-весть.

 

Баллада портовых городов

Разительное сходство портовых городов -
Угрюмое сиротство любовниц, жен и вдов.
Кабацкие замашки у кошек с маяка,
Ненужные бумажки и крошки табака.
Нездешние товары в лавчонке площадной.
Крапленые гитары – фальшивой ни одной.
Мамаши сушат смело рубашки и клеша
- Отец вернулся целым из рейда – ну-ка ша!
Волнуют негритянки сверканием зубов,
Кипят котлы и пьянки и драки за любовь.
Монетками в орлянку играет детвора.
Танцует обезьянка, разносится «hooray».
И нищие у рынка, господь их всех прости,
Пошлют святошу к инкам арго на двадцати.
Печатают газеты, клянут вчерашний день.
Гуляют в дождь поэты, береты набекрень.
Раскосые матросы торгуют ерундой.
Цветут в июле розы, фонарь горит звездой.
Гуляет ветер в арках, ласкает паруса.
И холодно и жарко, и буря и гроза,
Бордели и соборы и неба полотно –
И мраморное море – для кораблей одно.

 

Резус-факт

Ночь начнет темнить и путать -
Столбиком замри.
Влет мотай свои минуты,
Спрашивай, кури.
Сонный ялтинский троллейбус
Привезет друзей.
Резус-факт разрубит ребус -
Выпей, ротозей.
В голове слова играют -
Покер, до-ми-но.
Шире шагом, ближе к краю,
Ровно, все равно.
Верно, нервно, неревниво.
Кончились места.
Помнишь – кони, дыбя гривы,
Спрыгнули с моста?
От Сенатской до Садовой,
Медленно, пешком.
Начинай сюжет по-новой -
Листиком, снежком.
Позабудь, куда вернуться,
Будь на высоте.
Постарайся улыбнуться
Розовой звезде.
Позади остался лета
Сорванный маршрут.
Спи в купе, купи билеты,
Едь туда, где ждут

 

 

Песня швеи

Дело мужчины - нож и штурвал,
Крепкий упор седла,
Дом и дорога, шторм и обвал...
Женам дана игла.
Штопать одежки, дыры латать,
Ворох прорех чинить,
Доброй работе себя отдать,
Кров и очаг хранить

Шей-вышивай, пой-напевай,
Шустрой иглой кружи.
Тонкую нитку не обрывай -
Грей на ладони жизнь.

Дело мужчины - рубить, кромсать,
Строить, сажать, терять,
Гладить по морде смешного пса,
Женщине доверять.
Кто еще свяжет, сплетет, спасет,
Пестрый добудет шелк?
Маленькой стали подвластно все -
Выбор, узор, стежок.

Шей-вышивай, пой-напевай,
Шустрой иглой кружи.
Тонкую нитку не обрывай -
Грей на ладони жизнь.

Если в тебя попадут в бою,
Ранят в бессчетный раз.
Нитки достану и все зашью -
Так повелось у нас.
Больно - подую, уйдешь - прощу,
Мне не впервой вдоветь.
Сгинешь - и в пропасти отыщу,
Пусть не погаснет свет...

Шей-вышивай, пой-напевай,
Шустрой иглой кружи.
Тонкую нитку не обрывай -
Грей на ладони жизнь.

 

Баллада простого парня

Кем был Серега? Никем по большому счету.
Про такого парня не снять кино.
В девять утра он ходил на свою работу.
В скучном троллейбусе сонно смотрел в окно.
Видел одно - лысый пустырь, помойку,
Стаю бродячих, гордых и злых собак.
Нищенку Тасю, пережившую перестройку,
Новую церковь, клуб и ночной кабак.
Кем был Серега? Статистиком в жилотделе.
Тысячи тысяч метров, старух, рублей.
Две секретарши с тоской на него глядели.
Вышли бы замуж... Серенький, ну, смелей!
Он же царапал цифры и вел расчеты.
Городу нужен пусть маленький, но дворец.
Ангелы по фасаду и шпиль крученый.
Пять мастерских ветеранам и детворе.
Бальные залы, флигель, оранжерея,
Тысяча книг на полках - одна к одной,
Чтобы читали даром - про капитана Грэя,
Про капитана Немо, Пиппу и Домино.
Чтобы справляли праздники, дни рожденья,
Звонко смеялись от пола до потолка...
Кофе глотал Серега, стряхивал наважденье
И отправлялся цифры под бок толкать.
Он поливал все кактусы, мыл посуду,
Скидывался по сотке, давал взаймы.
Девушек провожал в темное время суток,
Нос воротил от хот-догов и шаурмы.
Он был хорошим, честным и неприметным.
Парень как парень, таких на Руси вагон.
Тучи за ним всегда разносило ветром,
Слушались парня дерево и огонь,
Гордые псы ему подставляли брюхо,
Нищенка Тася показывала альбом:
Бабушка, мама и я еще не старуха,
Дочка живая в свитере голубом.
Серега пустырь расчистил, залил фундамент
Ему помогали таджики, дворники, голытьба.
Коты переметили глупый бетон следами.
Бабки шептались: ишь, повела судьба.
Серега смеялся - он видел колонны, своды,
Красного петушка на шпиле и витражи.
Он все учел, но паршивый прогноз погоды
Внес корректуру в планы на эту жизнь.
Гоха с района выпил не две, а больше
И с пацанами решился поджечь бомжа.
Бродит, воняет, старый, живые мощи.
...Серега впервые в жизни курок нажал.
Дурака отвалтузили и отнесли в участок
Вот огнестрел, вот орудие и следы.
Пользуйтесь, парни, раз привалило счастье.
Делайте дело, мать его растуды.
Адвокат расстарался - Сергей получил четверку.
Нечего хныкать - Калуга не Колыма.
В зоне две драки, тубик и сахар горький.
Скоро полгода, как нет от него письма.
Город живет как прежде - спешит и глючит.
Кто-то целуется, кто-то дает в торец.
Ветер от Ани-швейки гоняет тучи.
Над пустырем ночами встает дворец.
Ангелы по фасаду и шпиль крученый.
Пять мастерских ветеранам и детворе.
Рыжая белка Тася и кот ученый.
Время открытых - даром, для всех - дверей.

 

 

Отражать

Я - зеркало. Холодная, чужая.
Я не свечу, а только отражаю.
Улыбку первоклассницы щербатой.
Малиновый пиджак, подбитый ватой.
Раскрашенную маску этуали -
Лицо под ней отыщется едва ли.
Предательских морщин сплошные сети.
Сомнительную сценку в кабинете.
Счастливую невесту, взгляд подружки.
Кошачий нос и розовые ушки.
Значок на рюкзаке, перо на шляпке
Сухую безнадежность черной тряпки.
Рыбешку в банке, кактус на оконце...
Во мне однажды отразится солнце,
Оставит жар, сожжет слепые пятна
И вырвется, усилясь многократно,
На белый свет. Я зеркало - не зло...
Пылает солнце. Плавится стекло.

 

Дыхание

Слушать как ты дышишь - легко и хрипло,
Уходя в беззвучье, сбиваясь с ритма,
Горячо - от вдоха мороз по коже.
...Разум по ночам отпускает вожжи,
Ослабляет путы и сказка длится
Мчит по тучам звездная кобылица.
Сны приходят в гости, несут подарки
С набережных Мойки или Игарки.
Тень березы в сквере, холодный кофе,
Ложечка звенит и соседям пофиг.
Два билета ждут на столе под блюдцем.
Пусть вздыхает мать и друзья смеются -
Здесь во сне никто не закроет выезд.
Ждут чудные горы, в которых вырос,
Маленький костер на вершине мира,
Волосы любимой роса омыла,
В золотых лесах нет ни слез ни боли.
...Посмотри - мне снится, что я с тобою.

Дверь вовнутрь

Искренность - наркотик, на который садишься плотно и безнадежно.
Говоришь как есть, потому что ни солгать ни выдумать невозможно.
Открываешь двери вовнутрь, в горячо и красно.
Обтекаешь - нелепый, маленький, безобразный.
Образ бога в каждом - и это не картинка из "Геркулеса",
Не крутой мужик, что полжизни качал железо.
Просто ты - тонкокожий, сильный, смешной до дрожи.
Каждый божий день, что был без остатка прожит,
Шкуры, шрамы, родинки, Родина и дорога.
Книга Джунглей, тема, поэма без эпилога.
Наше пламя - негасимое, жжет и мучит.
Долгий отдых, костер, стоянка в лесу дремучем.
Слово в слово, молчание и мычанье
Немота одного на двоих звучанья.
Понимаешь? Знаю. Посмотришь? Вижу.
Образ твой луной на сетчатке выжжен.
Провода искрят, обрывая контакты связи.
Искренность не знает ни зла ни грязи.
Говоришь как есть, как будет, как не бывало,
Выбираешься драной кошкой из-под обвала,
Покидаешь горы и лезешь выше...
Проклянешь? Смолчу. Позовешь? Услышу.

 

Мститель

Джонни Доу был простым программистом из Цинциннати,
Джинсы, девчонки, пиво, кино, бейсбол.
Милая Мэри по пятницам в пестром платье,
Тушка индейки, мама, накрытый стол.
Джонни Доу говорил красиво, смеялся звонко.
Вовремя отдавал кредиты за кар и кров.
Но однажды утром он вспомнил как в прошлой жизни убил бобренка
И на чистых ладонях вдруг проступила кровь.
Он ушел из города в тот же вечер. Набил записку
- Помяните лихом, в общем-то заслужил.
Его искали с полицией в Спрингфилде и во Фриско,
Но нашли лишь порванный паспорт в лесной глуши.
Где, ты Джонни? Он наугад собирал каноэ,
Брал кору у большой березы, точил ножи,
Мерз до одури в месяц Волка и бронзовел от зноя,
Плавал в озерах голым, учился жить.
Вот улетели гуси и небо стало
Светлым, тугим и звонким как барабан.
Вот проступили кости под снегом талым,
Вот у большого дуба спину чесал кабан.
Вот след вигвама, в котором играла Саджо,
Вот ржавый нож – подарок ее отца.
Джонни втирал в ладони золу и сажу.
Дождь не смывал краску с его лица.
Ржал старый хобо: - Ты верно скурился, Джонни,
Белый, богатый – какой из тебя шайен?
Джонни молчал. К нему выходили кони,
Горные травы касались его колен.
Мерзлый шиповник – ягоды на заварку,
Шкура медведя – мокве, не злись, возьми
Жир и табак. Национальным парком
Здесь и не пахнет. Люди идут с людьми.
Лесом владеют еноты и трясогузки,
Племя лосей, выдры могучий род.
Белое восприятие стало узким.
Красное пламя только живых берет.
В черных лесах вымерших резерваций
Джонни бродил, собирая совет вождей.
Вы же остались в скалах, к чему скрываться?
Где томагавки, смелые стрелы где?
Пусть не ответил ни Красное Облако ни Татанка,
Ни один из великих воинов той страны,
Подле ненужных рельсов бывшего полустанка
Вытаял в месяц Листьев топор войны.
Слышите грохот, белые? Это топча газоны,
С хрустом ломая доски дурных оград
На Вашингтон валом идут бизоны
Тысячи тысяч мертвых и страшных стад.
Толку от ваших сирен и эвакуаций,
Толстых шерифов, тесных шоссе?! Прости,
Милая Мэри – из вымерших резерваций
Я, Одинокий Лис, отправляюсь мстить.
Пусть увезут трусливого президента,
Пусть запечатают Национальный банк,
Пусть поднимают гвардию. Что, мементо?
Вспомнили красных женщин, детей, собак?
Вспомнили прерии? Прячьте в карман айфоны,
Прыгайте в тачки, мчитесь в свои ТЦ,
Я говорю – сегодня идут бизоны
Время настало, каждый из белых цель!
Даже у бога нынче упала планка.
Вы посмотрите в небо – на облаках
Танец свободы пляшет храбрец Татанка
И томагавк летает в его руках!!!
…Джонни снял снайпер. Тихо и без оглядки.
Мама статью в газету потом дала:
Мол извините, безумцы играют в прятки,
Не для того я мальчика родила.
Мэри уехала в Дублин считать овечек.
Стала счастливой, толстой, ничуть не мисс.
Пастор вещал в субботу: никто не вечен…
А над пустой могилой в мае взошел маис.

 

 

Хронос Херсонеса

Время стирает нас в черепки и щепки,
Рушит дома, гасит плевком окно.
Мнет словно глину мягких, ломает крепких,
Были мы или не были - времени все равно.
Как мы любили... Боже, как мы любили!
Как отправляли в школу и в путь детей.
Что потеряли, что в полцены купили.
Что отпустили перышком по воде.
Дым сигаретный, злой разговор вокзальный,
Капелька пота, снег на твоей щеке.
Стук электричек... Помнишь ли - долгий-дальний.
Лето сменилось осенью, все окей.
Время возьмет наши стихи и письма,
Перетрясет простыни и шкафы.
Все мы туристы, все не навеки - присно.
Смысла ли в том, что ясен узор строфы?
Ни языка не останется, ни бумаги.
Старые книги больше не ждут костры.
Толку от нашей гордости и отваги?
Клятв и признаний, блесток и мишуры?
Пал Херсонес. Камни сереют скучно.
Кто их сложил, кто и кому служил?
Кто уничтожил город собственноручно?
Кто и зачем в этих руинах жил?
Время стирает - в крошево, до основы.
Глупая птаха над васильком поет.
Знаешь, я верю - не умирает слово.
Будет звучать над морем - твое, мое.

 

 

Наледь

Думаете, Снежной Королеве был нужен Кай?
Думаете, ей не терпится кого-нибудь заморозить?
Ей интересно устройство полярного маяка,
Черные язвы на белых щеках матроса,
Свойство медвежьей печени убивать,
Тропы миграции пуночек или крачек.
Адрес туманности «Львиная голова»
Или метеоритный привет горячий.
Глубоководных скатов несет нарвал
Вместе с приветом от кракена-интроверта.
Выбор без выбора - угол или овал.
Думаете, письма растут в конвертах?
Марш разбирать на льдинки культурный код,
Складывать вечность, бро, из такого сора…
Перебирать по пунктам прогноз погод,
Следовать мыслью за куликом курсора.
Это простая функция, глупый Кай –
Высечь искру из айсберга, стать мотором.
Что ты глядишь на контур материка?
Что вспоминаешь?
- Город и дом, в котором
Розы цветут, наплевав на приказ зимы.
Чайник кипит, вкусно шкворчат лепешки -
Бабушка подсыпает в них куркумы
И засыпает под сладкую песню кошки.
Книги живут на полках – Гомер и Свифт,
Гриммы и датский сказочник новомодный.
В доме напротив скоро поставят лифт.
А на катке вход по утрам свободный.
Арктика это ценно, мадам Снежок.
Щелкайте логарифмы, сидите в гетто.
Гляньте и испытайте культурный шок –
Прямо по льдинам к замку подходит Герда.
Пусть все растает, пусть все огнем горит!
Вечность ничто без приставки «чело».
…Кай уезжает в Осло писать лонгрид.
Снежная Королева этого не умела.

 

Баллада о короле Ирландии

Рыжий король Ирландии -
Вылитый Кухулин.
Кони его могучие
Топчут шелка долин.
Стрелы его без промаха
Ловят любую цель,
Солнце следы оставило
На молодом лице.
Арфа его – проказница,
Тренькнет – и люди в пляс.
Светит огонь Ирландии
В зелени быстрых глаз.
Жена короля – избранница,
Мудрая словно Медб,
Стрелам не стала кланяться
И преломила хлеб.
Носит парчу из Бичема,
Лечит коней и слуг.
Поступь ее - величие.
Дело нейдет из рук.
От Килкенни до Тары
Нету ее стройней.
Рыжий король Ирландии
Верен своей жене.
...Верен... какие глупости.
Люди пустой народ.
Каждый мужчина яблоко
Хочет и подберет.
Хохочут красотки-сиды
Тянут беседы нить –
Вот бы такого рыжего
Взять бы и соблазнить.
Бросить на мох как мальчика
И увести в холмы –
Забудет свою избранницу,
Станет такой как мы.
Сида Айне белокурая
Проще других была -
Сидела голая в озере
И короля ждала.
Бедра ее упругие,
Грудь молока белей,
Любой бы отдал полжизни
За час проведенный с ней.
Король увидал лукавую –
И бросил ей плащ: - Накинь.
Негоже прекрасным девам
Под солнцем сверкать нагим.
- Ужель я тебе не нравлюсь?
Герой отвернулся: – Нет.
Рыжий король Ирландии
Верен своей жене.
Сида Фейдельм коварная
Сварила любовный яд –
Кто хоть глоток пригубит,
Тот жизни не будет рад.
За женщиной, как привязанный,
Станет брести, мыча,
Моля о ее поцелуях,
Имя ее шепча.
В замок пробралась сида,
Упорна, горда и зла.
К вину добавила яда.
И королю поднесла.
Мощные руки сжали
Кубок, сминая медь.
Король поглядел на сиду
И побледнел как смерть.
Сладкая златовласка,
Жадный горячий рот
Шепчет: желаешь сказку,
Смело шагай вперед!
Будешь моим любимым…
Смертный ответил: - Нет.
Рыжий король Ирландии
Верен своей жене.
Третья сида, Кора,
Не рядилась в шелка
Села у вяза с арфой,
Презрительна и легка.
Тронула струны – пойте
О погорелых днях,
Скорбной великой битвы
Туата да Даннан.
Пойте о сером море,
Вересковых полях,
Пойте о каменном сердце
Рыжего короля.
Струны затрепетали,
Ветер унес напев –
В кронах звучать, тревожить
Служанок и королев.
День и король явился
С арфой из серебра.
Некуда торопиться,
Нечего выбирать.
Песня идет на песню
Словно волна на мыс.
Слово звенит о слово.
Мысль оплетает мысль.
К вязу собрались сиды
Слушать мотив души
Чудо – играет смертный
Лучше чем Дана Ши.
Яростный, колокольный,
Словно из хрусталя,
Ласковый и кровавый
Голос у короля.
…Струны порвались разом.
Сида ушла как тень.
Больше ее не видели
Ни эти холмы ни те.
Король возвратился в замок –
Царить, пировать, разить,
Карать врагов по заслугам,
Подарки преподносить.
Ночами в теплой постели
Хмуро глядеть во тьму
Что королю грезится –
Ведомо лишь ему.
Яблони в белой кипени,
Лисы в сухой листве.
Буквы, что стали книгами,
Дверь, что совсем не дверь.
Запах смолы и вереска,
Танец смешных огней…
Рыжий король Ирландии.
Верен своей жене.

 

 

Плацкартное

Мы смотрим на звезду. Моя бежит.
Твоя торчит гвоздем над мокрой крышей.
Вокруг - ни рук, ни тела, ни души.
Хотелось жить. Ожить, вживаться, выжить...
А вышло как попало. Мимо нот.
В обход тропы, по чертовой сыпучке.
Иссякла память, кончилось вино.
Хохочет друг: опять дошёл до ручки?
Так руки в ноги и вперед, лети!
Что, честности не хватит для полета?
Тогда сиди как пень и не копти.
Кредит, авто, приличная работа,
Будь человеком, слышь! Ты дыбишь шерсть
И скалишь зубы... Чудится. Налей-ка
На посошок. Подъем сегодня в шесть.
Не встанет на ребро судьба-копейка.
Я б верно перекинула дайсы,
Но я не мастер - эм-пи-си в плацкарте.
Легко сбежав со средней полосы,
Я не вхожу в одну из многих партий.
И не предам. И ничего не дам -
Шального забытья, любви до гроба.
Я не Изольда. Ты не изо льда.
Горит звезда. Ее мы видим оба.

 

Белый мундир

Димке Скирюку посвящается - спасибо за строку.

Севастополь ревнив, как любой офицер,
Белоснежный мундир, ни кровинки в лице.
От бульварных романов, платановых грез
До летейских туманов, безудержных гроз
Безупречен. К лицу и шрапнельная рябь
И рекламных щитов кособокий отряд.
Караулы, матросы, кресты, патрули,
Виноградные плети до самой земли.
Перегоны туристов. Оскал батарей.
И наверно штук триста зеленых дверей,
И за каждой сентябрь – голубой, золотой.
Белый голубь кружит над могильной плитой.
Стая чаек скандалит и делит хамсу.
Старики ордена по проспектам несут.
Малолетка Дашуха дает гопака,
Пляшет вся, от кудряшек и до каблука.
Облака разбежались, луны не тая.
Одинокий костер спит на мысе Айя.
В можжевеловой роще влюбленные – им
Не мешают ни слезы, ни пепел, ни дым.
Яхты грезят о море, открытом для всех.
Балаклавские кошки крадутся в росе.
Журавлиные клинья вбивает в сердца.
До свиданья! Когда бы еще встре-тиь-ся…
Не оставлена слава, не отдана честь.
Севастополь, спасибо за то, что ты есть!

 

А в квадрате

Алик искал Аллу. По площадям, вокзалам,
По кабакам грязным, по магазинам разным.
По пустырям, паркам, непроходным аркам,
По подворотням, в дурке, в запахе штукатурки,
В цвете увядшей розы, в небе, где птиц россыпь.
- Алла, - кричал, - Алла, мне без тебя мало!
Мне без тебя пресно, тускло и неизвестно.
Стала водой водка, креслом вплыла лодка,
Горбятся злые горы с плоскости монитора.
Я без тебя, Алла, как лоскуток алый,
Вытертый, пионерский. Я обошел Невский,
Падал в кресты линий, с окон стирал иней
И выводил имя – грубо, весомо, зримо.
Ты убегала, Алла, с пристани мне махала,
Словно и не бывало ни бубенца ни бала.
Мы танцевали верно, а ошибались скверно.
Мы разошлись всуе. Ветер тебя рисует!..
Режет Неву ялик, с богом бредет Алик.
Мокро ему и стыло и поддувает с тыла.
Кофе двойной и горький, запах горелой корки.
...Чашечку подавала бледная мышка Алла.

 

Кочевник

Кочевник видит вечность. Стынет чай.
Кудлатый алабай скулит – приснилось
Что он щенок. На розовых губах
Не сохнет молоко. Ладонь как милость.
Хозяин выбирает – сталью в бок,
Продать, отдать друзьям, держать при стаде.
Хозяин бог. Помилуй, бога ради!
Трещат цикады. Росно. Сон глубок.
Кочевник смотрит – волки далеко.
Пастушкина тропа по небу вьется.
Сова над шакалятами смеется.
И жить легко. И умирать легко.
Кочевнику не нужен лишний груз.
…Седло, варган, истертая овчина.
Имущество для слабых. Он мужчина,
Избегнувший цепей, тенет и уз.
Что взять с собой? Тюльпановую степь,
Призыв грозы, восторг покорной плоти,
Стрелу, что запоздала на излете,
Отцовский нож и материнский хлеб.
Улыбку друга, верность кобеля,
Изменчивый базар Эски-Кырыма…
Кочевник спит и видит – вечность мнима,
Есть день и ночь. И небо. И земля.

 

Баллада замерзающих котов

Коты кончают драться к ноябрю
И ищут дом, сарай, подвал с мышами.
Им люди ничего не обещали –
Ни шляпы, ни сапог, ни даже брюк.
Грядет сезон отсутствия тепла.
Котам не привыкать, но все же тошно.
В подвале пыль, соленья и картошка,
Сухой паук и старая метла
И неизвестность – всякая зима
Котам (и кошкам) кажется последней.
Дивится снегу лишь котенок летний –
Рассыпали игрушки задарма.
…Как хорошо скакать, ловить, следить,
Смотреть на белый свет – веселый, новый.
Боками греть товарища больного,
От смерти по заборам уходить.
Найти щенка, таскать ему жратву,
Учить законам уличных баталий.
Держись, Дружок – мы срок не отмотали.
Поверь, весна случится наяву!
Что снится замерзающим котам?
Старушка с молоком, пинок, скамейка,
Кус колбасы, ничейная шубейка,
Трамвай, неумолимый как тамтам.
Причем тут кошки, люди, суета?
Была б свобода быть и улыбаться.
Наступит март. Опять придется драться
И по ночам над крышами летать.

 

Мабон

Эта ночь не ласкова, не тепла.
Тянешь руки к печке, а там зола.
Кличешь друга, а он серошкур и зол.
По дорогам заметь и вечный зов…
Оставляй свой дом, отправляйся в лес,
Разожги костёр из того, что есть,
И во имя красного петуха
До утра под ясенем полыхай!
Не хватает жара – трещи, искри,
Поделись теплом, что берёг внутри.
Поднимись повыше, сверкни с пенька
Волшебством бенгальского огонька.
В пепельной тиши головешкой тлей,
Стань одним из многих немых углей.
Разойдись пожаром, пляши светло –
Пусть уймётся боль и отступит зло.
Жги как выжил, брат, растворись в огне!
…Обернусь свечой на твоем окне.

 

Немота

В окошке крутится кино – немое, не моё
Неверной быть немудрено – войти в дверной проём,
Брести по улицам босой, не чувствуя шагов.
Когда бы я была Ассоль, дождалась и шелков
И капитана корабля и скрипок и вина.
Из улиц вяжется петля и нить веретена
Всего одна – тяни, тяни, не оборвёшь вовек.
Я стрекоза в твоей тени, ты храбрый муравей.
Хотел молиться, но кумир спорхнул и улетел.
Кармен, одетая в кармин, танцует в пустоте.
Лицом к лицу не увидать ни правды, ни родства.
Тряпьем попадали в кровать бессильные слова.
Не жду, не верю, не прошу. Шуршу сухой листвой.
Как говорил горбатый шут – спасибо, что живой.
...Нам ночь покажется светлей под звёздной бахромой.
Не верь, не бойся, не жалей. Не друг. Не враг. Не мой.

 

 

Посвящение Памуку

Снег наступает на Средиземные берега,
Чтобы прятать руины и камни оберегать.
В белой овечьей шерсти лежать, не тая,
Сделать прическу статуе - ай, святая
В день всех грешивших хочет побыть красивой.
Синие сумерки, брынза, лепешки сливы,
Кислые вина, трапеза, спор пастуший.
Славный барашек станет тяжелой тушей
Мясо свезут в Стамбул, продадут на рынке...
Снег забивается в варежки и ботинки,
Шепчет о бренном, склонном, деепричастном,
Пишет на подоконнике слово "счастье".
В каждом окошке крутит ночами фильмы,
Легкой фатой накрывает купол Айя-Софии,
Купол Муфтий-Джами, текие, часовни,
К Гробу Господню подводит парад особенный,
Белое знамя с красным крестом, щит, имя...
Я недостоин венчаться короной Ерусалима -
Царствует здесь Господь.
Снегу упрямцев-франков не побороть,
Он осыпается - на булыжник, на черепицу.
Снегу сегодня некуда торопиться.
Скрыты сугробами горы, унялось горе...
Свет наступает - на всем Средиземном море.
В белом и гордом - ни пустоты ни мрака.
Голос - и колокол церкви святого Марка...

 

Других не будет

 

Боженька, когда я снова влюблюсь, пошли мне человека хорошего
Чтобы в косоворотке или толстовке, бродил дубовыми рощами,
Квас пил и капли стекали по бороде,
Чтоб и землей и домом и ремеслом владел.
Я б ему подносила хлеба на белом рушнике,
Собственноручно вязала бы шапочки и набрюшники,
Застилала хрустящими простынями кровать с шарами,
Рядышком как приличная баба стояла в храме -
Честно, в платочке, в юбке и взоры до полу,
Я бы не колыхалась вокруг да около.
Радовалась бы, смотрела как спит, как моется,
Шустрой метелкой таранила пыль по горнице.
Я бы его любила спокойно, ласково,
Он бы меня за косы порою таскивал.
Мир да покой, счастья полна шкатулочка.
Пусть кто другой голый-пьяный идет по улочке!
Боженька, я попробую сникнуть и жить как люди...
Поздно, - кивает бог мой. - Других - не будет.

 

Питеру

 

Что сказать тебе, город, отброшенный словно старая кожа?
Город, который я предала, улизнула, смылась?
Променяла твой серый холод на пьянящую синеву, без которой теперь не живу?
Шаг в Неву невозможнее шага в небо.
Я впадаю в твою немилость.
Узнаю за новьем силуэты ушедших улиц,
Отворачиваюсь - Улисс смотрит косо, грозит веслом.
Четверть века ушло на слом.
Где бы вновь отыскать два ключа от парадной и черной лестниц?
Ляпнуть лести, притвориться "мы снова вместе",
Грянуть ниц покаянной дурной башкой...
Город, спой!
О балтийских ветрах, о знамёнах до одури горько-красных,
О заразных бараках, о разности всех мостов.
Дай мне кров - обескровленной, непомерной,
Не сумевшей ни умереть ни остаться верной.
Выбери меня, как я выбираю - просто -
Лучший в мире, единственный полуостров.
Не отринь, покуда я дура твоя, герр Питер!
Я терплю, без питья, без битья, покоряясь твоей обиде.
Я ведь помню - Нева навек
Не моя вина что на веки пыль полыни налипла, по роже хлестали ветки.
Я иду к тебе - мокрой птицей, пустой парадной...
Если примешь - через неделю сбегу обратно.
Что ответишь? Город молчит как рыба,
Мокрой грудой гранита вознесен на дыбы. Аида
В Малом театре, на Невском два саксофона,
По Фонтанке к богу плывет икона.
Рвется адрес, вянет гвоздикой строчка.
...Улыбается Ксеньюшка: будет, уймись-ка дочка.
Корабли в Кронштадте, цари в загуле, на Невском осень.
Возвращайся в лето - город тебя не бросит.

 

Прощание с Крымом

 

До свидания, мой золотой,
Виноградный, инжирный, полынный!
Щедро поеный чистой водой,
Освещаемый корочкой дынной.
Многолюдный, болтливый, лентяй,
Жадный, щедрый, безжалостный, честный.
Стайка рыжих котят на путях,
Шпарит чардаш скрипач неизвестный,
Ухмыляются пьяные - им
По колено бездонное море.
Над горою невидимый дым,
Спорят чайки о всяческом вздоре.
Махаон охмуряет вьюнок,
У лисят много новых игрушек,
Каждый третий в Крыму одинок,
Не считая случайных подружек,
Собутыльников, тех кто в такси
Или в потном плацкартном вагоне.
Не ответят - проси не проси -
Ни тутовник, ни камни, ни кони.
Только сам вышибаешь искру
Из скалы на хребте Эчкидага.
Я с тобой никогда не умру!
Карта Крыма. Картинка. Бумага...

 

Ночное холодное

Учишься быть один.
В кухне с борщом и чайником.
С бабочкой на груди,
В черной петле отчаянья.
На берегах озер.
Вскользь, на бегу, на пристани
Складывая узор,
Перетирая истины.
Пафосный, чуть живой,
С сыном, с любимой женщиной,
Вымотанный виной,
Выжатый снами вещими.
Глупый как Аладдин,
Связанный клятой клятвою,
Учишься быть один.
Делишь дорогу надвое.

 

Мост над пропастью

Тополя Севастополя, ласточки Феодосии,
Золотые копытца маленькой лани осени
Россыпь ягод. Немыслимый мост над пропастью
Как пропасть в Крыму и стереться о камни попусту?
А никак, чудак - здесь любая былинка лестница.
Ты идешь наверх - если лезешь и если ленишься.
Если бьешься о скалы и плещешься в море ясности,
Из корней выплетаешь верные вероятности...
Паттеран оставляешь на перепутье в зарослях.
Ни один из нас не разберется в замыслах,
Ни один не прочтет, для чего взорвалось шампанское,
Ни один не увидит - божье или шаманское.
Можно только идти по тропе, оскользаясь, падая
Можно из четырех дверей пробиваться в пятую.
Можно ждать до рассвета и замыкаться в темени,
Можно смеяться - птица сидит на темени
И напевает - лето нас всех оставило,
Можно считать, что знаешь ходы и правила -
И проиграть. У Крыма свои понятия.
Здесь ни один Христос не заслужил распятия -
В худшем случае стенку в подвале башенном,
Но и об этом знаешь, никто не спрашивал.
Морю поверь, падай в ладони города,
Сбросив броню, станешь орехом колотым
И прорастешь вживь, крепким упрямым деревцем...
Только на Крым можно еще надеяться.

 

 

Доброй дороги

Опустились щиты, на обрывках знамен дождь перстами рисует полоски.
Крепостные мосты, короли без имен, большаки и пустые повозки.
На пиру ни пера, ни ронделя, ни лэ, ни скрипучего плача ребека,
Лето было вчера, а сегодня пора собирать вещмешки для побега.
Помолчим, монсеньор, на белесой заре навсегда распрощаемся с замком.
Раздадим что кому, леденцы детворе, серебро и посуду служанкам.
Пару быстрых коней – молодым удальцам, пусть охотятся в чаще Арденна.
Сокол сел на плечо, дождь стекает с лица, на предплечьях вздуваются вены.
Меч останется здесь, в мокрых плитах двора, кто достанет тот будет Артуром.
Оттрубили турнир, отыгралась игра, алый плащ стал тяжелым и бурым.
Я на верную смерть не сержусь, монсеньор. Там на небе готовятся к бою.
Собирают концерт, обещают костер, мир без слез, поражений и боли…
Врут, мой друг – если бьешь, проливается кровь, если веришь идешь до победы.
Семь несбывшихся снов, семь голодных коров, семь страниц ненаписанной Эдды.
За накрытым столом разливает вино рыцарь – он пошутил неудачно.
Догорел Монсальват, опустел Эльсинор, холодны подмосковные дачи.
Только клен поднимает веселый флажок, и мальчишка с лонгсвордом из лыжи,
Громко крикнув «дракон», совершает прыжок… Ланселот улыбается – выше!

 

Сердце бури

Сердце бури – точка невозвращения.
Бесполезно метаться, просить прощения,
Петь, молиться, глядеться в чужие лица –
Шторм пришёл и намерен длиться.

Нет пощады – утлый кораблик нА море.
Зря дельфины рядом полночи плавали.
Смыты шлюпки, шлюхи, вино столетнее,
Ни души на палубе. Мы последние.

Все измерено, взвешено, перемечено –
Книги, лиги, горы, мужчины, женщины.
Все забыто – только глоток покоя и
Небо в прорези облака голубое.

Кем мы завтра проснёмся – сирены, кракены,
Пара чаек, что в море сегодня плакали,
Пара трупов на белом песке? Туземки
Оберут карманы у мёртвой девки.

Одиночки мёрзлые и безлюбые,
Соль белесой коркой сковала губы и
Ни словечка больше, ни в крик ни в шёпот.
Жизнь летит и уходит в штопор.

Сердце бури – место, где все закончится.
Встречи, ночи, письма, звонки и почести,
Добрые советы, дурные вести...
Помни – здесь и сейчас – мы вместе.

 

Баллада полыни

Тебя несет полынь,
Горчайшая отрава,
Земли едва чужой
Горячая спина.
Сенатскую покинь,
Пленившись Балаклавой,
Швырни себя в прыжок,
Допей волну до дна.

Куда пойти на свет?
Кого искать в толпе ли,
На палубе, в кино -
Массовка хороша.
В толпе Елизавет
О взгляд Иезавели
Споткнешься и никто
Не сможет помешать.

Измученный, хмельной,
В росе седьмого пота,
Щенок у алтаря
Ликующих богинь,
Ты приструнен струной,
Разбит, но смотришь гордо.
Принц крови января,
Из вереска - в полынь.

 

 

Фидл-дидл

Скрипка скажет: вечер лунный,
Тихий город, сон пустой
Теплый ветер тронул струны.
Попросились на постой
Две мелодии - шальная
И печальная до слез.
Что сыграть - пока не знаю,
Ноты лета вспоминаю
Мокрый пирс, спокойный плес.

Вольный вереск, бал сирени,
Лампа желтая в окне,
Опустелые ступени,
Новый дом в чужой стране.
Горы тянутся навстречу,
Манит высью перевал,
Ляжет облако на плечи,
День пройдет и станет легче.
Увернулся, миновал.

Пой, смычок, о черном море,
Каравеллах, парусах,
Волосах красотки Молли,
Караульных на часах,
Пой о схватках, абордажах,
Красной палубе, ноже
О потерях и пропажах,
О морских собаках даже...
И ни слова о душе.

Скрипка знает, что творится,
Что тревожит, где болит.
Отчего темнеют лица,
Что сентябрь мне сулит.
Но споет про вечер лунный,
Храп коней, огонь свечи,
Волноломы и буруны,
Вальс закрутит вечно юный,
А о прочем - промолчит.

 

 

Баллада басилиссы

 

Разом густо, цветасто и грустно.
Стая уток, табун кобылиц.
Мед и яблоки рыжей Августы
Басилиссы пещерных столиц.
В ожерелье из ягод кизила
Как она хороша по утрам!
Подметает мосты и могилы.
Носит розы в заброшенный храм.
Ей покорны ежи и косули,
Шустрый чибис, нарядный удод.
Не берут ни молитвы ни пули
Басилиссу последних высот.
Месяц царствия короток, право -
Смежишь веки как будто не жил.
Сладкий запах и горькие травы,
Базилик, виноград и инжир.
Вместо башен - курганы и лисы.
Вместо царства - боспорский музей.
И танцует в полях басилисса
Для пернатых и диких друзей.
Скоро лужи замерзнут до хруста,
Синь небес обратится в лазурь
И уйдет, не прощаясь, Августа,
Как уходят фантомы в грозу.

 

 

Честное человечное

Из полыньи - в полымя,
Из огонька в облако.
За пеленой облика
Все мы живём голыми.

Видим друг друга бликами,
Пятнами, отпечатками.
Путаемся сетчатками,
Пахнем зверями дикими.

Точим ножи нежности,
Режем - до позвоночника.
Прячемся, полуночники,
Бережные в небрежности.

Честное человечное -
Нам ли искать радости?
Сумма сплошной разности,
Верность увы не венчанная.

Двинем на юг туристами,
Дернем судьбу за косы...
Из королей в августы,
Из кораблей в пристани.

 

Морское

 

Море делает меня меньше,
Море делает меня страньше,
Непохожей на других женщин
И на ту, что здесь жила раньше.

Море молвит - я молчу немо.
Море молит - я песок мою.
Я не знаю до сих пор, где мы,
Не уверена, чего стою.

Окунаюсь наугад, рыбкой.
Выплываю золотой искрой.
Август ветреный поет скрипкой,
Помнит - осень как всегда близко.

Море прячет от меня спички,
Море дарит, а берет редко.
Знаю имя, но шепчу клички.
Знаю море, но пойду в реку.

 

Отражение

 

Мы в любви - зеркала и осколки.
Отражаем - кто криво кто вскользь -
Плэйлисточки и книжные полки,
Час земли и небесную ось.

Хмуро курим, бросаем навеки,
Выбираем портвейн и пуэр.
Лезем в горы, кидаемся в реки,
Подаем неприличный пример.

Видим город сквозь глаз объектива -
Взгляд навстречу, морщинки, прищур.
Дышим в такт, улыбаемся криво,
Дремлем днем, привалившись к плечу.

Забираем с собой в расставанье
Запах яблок, вкус кожи, смешок.
Оставляем полсердца в капкане,
И целуемся на посошок.

Нет не больно, не стыло, не стало.
Только память кружит мотыльком.
Поезда покидают вокзалы.
Пахнут пальцы твоим табаком.

 

 

Старая Жанна

 

Старая Жанна танцует бурре
Подле пруда, босиком, на заре
Муж ей на скрипке играет - айлэй,
Прыгай задорней, кружись веселей!

Пять сыновей, что каштаны стройны,
В поле, на речке, в хлеву рождены.
Старший у Джона, хороший солдат,
Средний суконщик, красив и богат.

Младший английский не хочет учить,
Все обещает врагов порубить...
- Поздно, сынок - красный лев на земле,
От Орлеана до Па-де-Кале.

Лилии вянут в садах у господ,
Море распалось на слезы и пот.
Принца-бастарда казнили в Анжу.
Больше тебе ничего не скажу.

Полон наш дом, виноградник в цвету,
Псы и старухи не чуют беду.
Все хорошо, все прекрасно, пойми
В нашем спокойном, родном Домреми.

...Ангел приходит в канун Рождества,
Словно жонглер в одеянье волхва,
В сумке колбаски, паштет и пирог.
Вытащил, спас, сохранил, уберег.

Нечего деве доспехи носить,
Нечего бога о битве просить.
Были виденья, а стала семья,
Нитка на прялке и запах жилья.

Сыты крестьяне, тучнеют стада,
Чистая в речке струится вода.
В праздник несет леденцы детворе
Добрый католик сеньор Жиль де Ре.

Старая Жанна простила давно -
Режет пирог, разливает вино,
Дочку зовет - у камина в чулке
Серьги в подарок, родная, окей?

Дочка, Жанетта, в часовне одна,
Тише мышонка, белей полотна.
Меч Каролингов берет с алтаря.
Знамя. Коня! Отряд!!!

 

 

В добрый путь

 

Глупый сычик орет словно молится,
Перекличкой в ответ - петухи
И коров со дворов до околицы
На рассвете ведут пастухи.
День оденется, слово условится,
Шум воды обернется дождем.
Посиди у татарской шелковицы,
Отдохни перед дальним путем.

Все на месте - лепешки горячие,
Верный нож, кратковременный дом.
Не оплакано, значит оплачено.
Не забыто - вернется потом.
Пес репьястый проводит до катера,
Тявкнет вслед и не будет скучать.
На вагонной застиранной скатерти
Чай случайный оставит печать.

Замелькают за окнами станции,
Перелески, домишки в дыму.
Оглянись с безопасной дистанции,
Помаши неизвестно кому.
Бросив сердце в Крыму словно гривенник,
Хоть на запад, хоть в небо спеши.
...Сладкий отзвук негромкого имени,
Южный крестик в колодце души.

 

 

Меганом

 

Феодосия - барышня с белым зонтом,
Симферополь - профессор в очках и с котом,
Ялта-мэм - новосветская львица.
Старый Крым кажет кукиш и курит табак,
Симеиз голытьбу собирает в кабак,
Коктебель не устал веселиться.
Город городу - горы, дворцы и мосты,
Километры дорог - ни единой версты,
Злые псы, трясогузки-актрисы.
Если хочешь всю правду узнать обо мне -
Приходи посидеть на драконьей спине
Нелюдимого старого мыса.
Здесь не сыщешь, мон шер, ни питья ни угла,
Солнце землю стремится раздеть догола,
Камни катятся, бьются и плачут.
Здесь поверишь и в черта и в Шиву и в ту,
Что уснула на пенке, в любовном поту -
Босоногую пани удачу.
Мыс меняет любого - шута, дурака,
Плавит кожу и душу, до боли, пока
Не останутся уголь и бронза.
Учит плыть до последнего, воду делить,
О пощаде в часы камнепада молить,
Уезжать - лучше рано, чем поздно.
Меганом - это космос в объеме скалы,
Старый змей, с вечных девок берущий калым,
Винный рог и невинный младенец.
Я вернусь - перелетом, по берегу, вплавь
Харе ом, Меганом, бон вояж, пис энд лав.
Я не верю, не жду - я надеюсь.

 

Сей час

 

Всякому хочется быть любимым.
И властелину в высокой башне
И гончару и быку на пашне
И менестрелям и пилигримам.
Всякому нужно тепло ладони
Псу на цепи и коту в подвале,
Маске-бауте на карнавале,
Птице что села на подоконник.
Всякому - чистой сердечной ласки.
Яблоне, вишне, степной колючке,
Ящерке, девочке-белоручке
Злому солдату в помятой каске.
Хочется чуять, встречать, встречаться,
Розовым утром умчаться к речке,
Добрые книжки читать при свечке,
Как молока причаститься счастья.
...Если же радость проносят мимо
Словно вино на пиру веселом -
Брось рисовать вензеля на стеклах.
Сделай кого-то сей час любимым.

 

Роза ветров

 

Человек уходит в горы
Неподъемно далеко.
Рисовать в снегу узоры,
Ледяное молоко
Пить, дивиться оголтелой
Семицветной синеве.
На вершине ошалелой
Написать: я жив, привет!

Человек уходит в море
Слушать верные ветра,
Побеждать в извечном споре,
Курс и траверс выбирать.
Видеть пальмы и вулканы,
За хвосты таскать китов.
Брать себе чужие страны
Лишь моряк всегда готов.

Человек в тайгу уходит
Испытать себя на прок.
Стать ключом лесных мелодий,
Стать столбом лесных дорог.
Честный нож и хлеб промерзлый,
Хриплый голос глухаря.
Если вдруг исчезли звезды -
За деревьями заря.

Человек идет навстречу
Вдох на вдох, глаза в глаза...
Ветер носит, время лечит.
Что еще тебе сказать?
Выбирая, выбирают
Не бытье, не забытье.
Только ту, с которой тает
Сердце снежное твое.

 

 

Свобода

 

Кровью скифских коней желтогривых
Окропляли курганы в Крыму.
Плач и пение жриц горделивых,
Нож из бронзы и все по уму.
Так спокойно лежали в гробницах
Узкоглазые злые вожди.
Кто из них мне сегодня приснится
С черной раной на смуглой груди?
Кто расскажет - орлицу сарматы
Выбирают лишь раз навсегда?
Кто станцует с девчонкой патлатой
И умчится верхом без седла?
Чье копье мне сегодня попалось
В пересохшем развале реки?
Кем ковалось? Кому улыбалась
Артемис и звенели клинки
За свободу!... Настала свобода.
Позабыты погоня и дань.
В темноте осыпаются своды,
Оседает великий курган.
Ночь швыряется звездами в скалы.
Нет ни лис, ни ни влюбленных, ни лун.
И пасется в долине усталой
Желтогривый татарский табун.

 

Мэмсахиб

 

Английские старые девы
С зонтами и саквояжами
Отправились мерить землю
Запутанными вояжами
Смешные и сухопарые
В ботинках на мелких пуговках.
Над ними смеялись: замуж бы,
Вас взяли миледи пугало,
Куда вас несет в Танзанию,
В Каир, в Эквадор, в Тартарию?
Наш мир не откроют заново,
К чему вам гербы, гербарии,
Этюды в крови и копоти,
Хинин, каломель и скальпели?
Они подбирали волосы
С которых дождинки капали
И шли кто куда - к сипаям ли,
В гаремы и лепрозории.
Бывало скользили, падали
Бывало бросались в море и
Тонули или до берега
Доплыть успевали рьяные.
Одних занесло в Америку,
Другие за обезьянами
Тащились по джунглям, плакали,
Вскрывали чирьи и заговор,
Давали хинин на сахаре,
Учили молиться заново.
Парили над пирамидами -
Красавицы в снах горячечных -
И слали открытки с видами
Забыв о деньгах протраченных.
Кузен, посмотрите - Африка,
Саванна, жирафы, женщины.
Езжайте-ка прочь из Каррика,
Ищите себя в движении...
Ах как на них злились в Обществах,
Собраниях и Коллегиях -
Открыли. Внесли. Доходчиво.
Ученые дуры пегие!
Этнографы и ботаники
В Калькуттах, над Эверестами,
Глядят со страниц Британики.
А сколько ушло безвестными?
Прощай, мэмсахиб! Упрямица
Забытого века пленница.
Ни имени не останется,
Ни истины не изменится.

 

Судьба

 

От судьбы не увернуться,
Не укрыться, не сбежать.
Ждет в броске собаки куцей,
В злом движении ножа.

Смотрит с глупого плаката,
Прячет яблоко в саду.
Не победа, не награда,
Не лошадка в поводу,

Просто - будет. День январский,
Шум трамвайный, дом пустой.
Дальний друг, подарок царский.
Брысь-котенок на постой.

Натерпелся, бедолага -
Кинут в реку, проклят, бит,
Должен сдохнуть был, однако
На плече твоем сидит.

Чья судьба - его, твоя ли?
Кто посмел за вас решить?
Рыжий хвост на одеяле,
Черный камень прочь с души.

 

Доверие

 

Смотришь насквозь.
Достаешь из ящика
Душу - как бабочку или ящерку.
Ждешь - испугается, прянет в сторону,
Горького слова хлебнет несолоно,
Вздыбится, крикнет, вспорхнет, замечется -
Битые души непросто лечатся,
Пуганым нет ни куста ни острова,
Жженые машут ножами острыми...
Сядет на камень, мигнет доверчиво.
Ей, перелетной, бояться нечего,
Ей, перебежчице, лишь бы искорка
Лишь бы светило сердечно, истинно.
Лишь бы летать над лугами пестрыми,
Волны считать, танцевать со звездами...

Знаешь, довериться это жутко.
Из самолета без парашюта
Прыгнуть, не зная - у водной глади
Кто-то меня подхватит.

 

Баллада светотени

 

Тени чаек - на серых скалах.
Тени рыб - на песчаном дне.
Скачут тени коней усталых,
Кружат тени больших камней.

Тени тополя непроглядны,
Тень от яблони - кружева.
Тени кукол всегда нарядны,
Тень винтовки всегда мертва.

Тень от бабочки эфемерна,
Тень от города тяжела,
Тень собаки осталась верной,
Тень ошейника принесла.

Тень любви застилает солнце,
Тень свечи по ночам коптит,
Тень бродяги-канатоходца
Кувыркается и летит.

Тень креста упадет с вершины
В ослепительной темноте...
За тобой я на свет спешила,
А вчера ты отбросил тень.

 

 

Мамина колыбельная

Спят усталые игрушки,
Погремушки ползунки,
Зайка ушки на макушке,
Книжки, краски и коньки.
Все часы устали тикать,
Толстый чайник не кипит.
В темной детской тихо-тихо.
Все в порядке, мама, спи...

Малыши растут ночами,
Глянь-ка платьица тесны.
В мае двойки получали,
Новым летом влюблены,
Вот уже летят из дома -
Новосиб, Монако, Кипр,
К дорогим и незнакомым.
Все в порядке, мама, спи.

По дороге с облаками,
На заводе, в гараже
Эсэмэски пишут маме
Дети взрослые уже.
Посмотри - внучок родился,
Передай, прости, купи,
Вот и зайка пригодился.
Все в порядке, мама, спи.

Полигоны и больницы,
Кандагар и Карадаг.
Разлетелись наши птицы,
Поредел народ бродяг.
Далеко не значит страшно.
Белый свет глаза слепит...
Мы конечно станем старше.
Все в порядке, мама, спи.

 

 

Эпистолярный жар

Тает в потемках пыльная магия,
Глохнет на полках, тлеет в стихах.
Мы разучились писать на бумаге
Письма о важном и о пустяках.
Черкать, чудесить, изысканно нежничать,
Профиль и фас рисовать на полях,
Ждать почтальона, печалиться нервничать,
Думать о кошках и о королях.
Мы перестали вдаваться в подробности,
В гости ходить на чаек и халву,
Спорить на кухнях, плевать на условности,
Искренне верить, творить наяву.
Книги в подъездах ночуют ничейные -
Больше простора в коробках квартир!
Книги уже не имеют значения -
Скачивай файлы и честно плати.
Нестор и Пимен бухают в скриптории,
Пиво поставил какой-то Расин.
А гражданин букинг-фри территории
Взяв телефончик, летит на такси,
Чатится, свайпит, усиленно лайкает,
Постит цитату - четыре строки,
Логика плачет, грамматика айкает.
Хелп ми, Алиса! Айфон, помоги!
Маги в экраны бросают чернильницы,
Трогают кнопки брезгливо и зло,
Время сменилось и это не чинится.
Новый формат. Гутенбергу свезло!
Библиотечи эпохи поспешности,
Прах манускриптов на древних весах...
Легкие письма, полные нежности,
Будем учиться писать?

 

 

Баллада Лисьей бухты

 

Ты был ботаником, приятель, безусым юнцом,
Рванул на месяц в Индию вместе с отцом.
И там увидел Махарани, босоногую апсару Гоа.
Она играла фаерами и толпу веселя,
В одном бикини выходила танцевать на углях.
Звенели тонкие браслеты и стремительней кружилась земля.
Она вгляделась, улыбнулась, прикоснулась рукой –
Душистой, маленькой и смуглой, беззащитной такой,
Сказала: baby, baby, baby dont afraid end go on
И ты пошел, смешной мальчишка, прямиком на огонь
Сжимая потную, горячую, родную ладонь.
И ты прошел без остановки и впервые заслужил поцелуй.
Назавтра был билет в Калькутту и отец настоял -
Забудь про уличную девку ведь она не твоя.
И ты вернулся в серый Питер и успешно поступил в институт.
Штаны просиживал на парах, грыз Фортран и матан,
Учился пить и охмурять немногочисленных дам.
Играл с друзьями опрометчиво считая что блюз,
Искал себя на фестивалях и в тусовке олды,
Мотался в Крым и на Байкале получал за труды,
И стал чертовски популярен, первый парень и безбашенный фрик.
К тебе ходили за советом, приносили траву,
Попеременно приглашали на Алтай и в Москву.
Девчонки ждали у подъезда, улыбаясь и моля "посмотри".
Ты каждой Еве делал новый упоительный сад,
Надеясь встретить неземное благородство апсар,
Они просили слов и денег, материлась и хрипели "ты мой"...
Какая ревность, дорогая, я живу наугад,
Ищу ключи чужого рая на других берегах.
Ступай-ка замуж за цивила, приоденься и косметику смой!
Но все кончается и тема исчерпала сюжет.
Ты поболтался на балконе на восьмом этаже,
Потом постригся, бросил дудку, сдал любимую гитару в ломбард.
Стал аналитик в бизнес-центре, считаешь бабло,
Жена и мама полагают, что тебе повезло,
И лишь отец молчит на кухне, глушит виски и врубает Дорзов.
Он пил свободу, не жалея окровавленных губ,
Он помнил Цоя и Сашбаша, ленинградский рок-клуб,
Теперь он менеджер в отставке, неподъемен, бесполезен и туп.
А ты живешь от банка к бане, проводя год за два.
И вспоминаешь, как в десятом полетел на Гоа,
Вот только вместо Махарани - наркоманы, троглодиты и срань.
Вокруг трансуха, дискотеки, нищета и ворье.
И даже гуру Варанаси не слыхал про нее.
Ведь на углях танцуют садху, а не бабы, потрясая бельем.
И ты живешь, ворчишь на сына изменяешь жене,
Ты позабыл как улыбаться наяву и во сне,
Ты серый камешек опоры на великой ленинградской стене.
Лишь раз в году ты уезжаешь - просыпаться в Крыму,
Якшаться с добрыми друзьями, но стоять одному
В уютном месте у оврага где табунщики пасут лошадей.
Ты мокнешь в море, не надеясь отстирать добела,
Мечту которая манила и по свету вела,
Ты слишком стар для приключений, новых истин и великих идей.
И ты бухаешь в Лисьей бухте, щедро поишь шалман,
Глядишь на волны полагая - пред тобой океан,
А разношерстная тусовка - короли и королевы Гоа
Вцепившись в гриф чужой гитары
Ты лабаешь блюза,
Сегодня можно дать огня и отпустить тормоза...
Что за девчонка на пороге - улыбается и смотрит в глаза?
Как будто не было бесцветных и бессмысленных лет,
Все те же розовые губы и звенящий браслет
И копоть въевшаяся в пятки - если тронешь, то останется след.
Вокруг таврические горы, над головой чумацкий шлях,
Пойдем сегодня я станцую для тебя на углях,
И небу видно Махарани и стремительней кружится земля!

 

Песня для короля ящериц

Бронзовый король ящериц греется на горе.
Щурит на рыбу солнце глаза зеленые.
Слушает - море смеется на до-ми-ре,
В терцию или квинту звучат влюбленные,
Скрипка играет страхи, гобой орет
Мальчику бы поучиться еще до осени..
Пока жив король ящериц, музыка не умрет,
Даже если все музыканты ее забросили.
Если король танцует - играет гром.
Молнии бьют по облакам и пристаням.
Если берет гитару - мы слышим ом.
Дом и дорогу, маятники и выстрелы.
Преданных подданных в мире не перечесть,
Стопом идут по свету, маячат кофрами,
Молятся блюзу, носят благую весть,
Часто бывают искренними и добрыми.
Венчанным с музыкой - слышать и понимать,
Гулко молчать, струны терзать, сутулиться.
Истинно - позабудешь отца и мать
И с королем выйдешь играть на улицы!
У короля ящериц - тысяча королев,
Черных и жадных, рыжих и ослепительных,
В каждой звенит и плачет чудной напев,
Флейты Тибета и фортепьяно Питера.
Он выбирает натянутых как струна,
С пламенным ядом и хрипотцою в голосе,
С бездной зрачков - не досмотреть до дна,
С нежным китайским шелком, вплетенным в волосы.
Пусть заиграют "Зеленые рукава"
Тише, бродяги - король пригласит избранницу.
Именем королевы любовь права!
Блеск малахита навеки в глазах останется.
Смотрит навылет. Стынет немой вопрос:
Горькую радость ищешь? Обрящешь ли?
Я пестрокрылка, княгиня речных стрекоз.
Мне никогда не стать королевой ящериц...

 

 

Не как все

Хотелось искренне, не как все:
Работа, машина, дом.
Любить детей, собирать друзей...
Но в полночь случился шторм
И нас разбросало в такую даль,
В такую слепую глушь...
Вчера ты ножик в забор кидал,
Спасал червяков из луж,
Ходил под парусом, находил
Монеты на желтом дне.
Сегодня ты ночевал один
В какой-то чужой стране.
Где ночь не ждут и свечей не жгут,
Без радости пьют вино.
Где просто сходятся и живут,
Подумаешь, что темно.
Сегодня, завтра, на сотню лет,
Ни искорки, ни огня,
Нескучный сад, выходной билет,
И пьяненькая родня.
Меня забудешь как сон пустой,
Как вереск и первоцвет,
Как тропку в Лиску и окрик "стой"
Как вписку в сырой Москве.
И зов заката и мыс Капсель,
И моря текучий шелк.
И я уже не смогу как все,
Куда бы ты ни ушел...

 

 

Клейморе

Горы питают гордость, сминают горе.
Шел за победой, вышел с душой иной...
Я предпочту на миг раствориться в море,
Прыгнуть с крутого берега, стать волной,
Чаячьим перышком в белой ладони пены,
Горьким зерном балтийского янтаря,
Рыбиной вроде ската или мурены,
Маленькой дочкой большого кита-царя,
Храброй русалкой, дурочкой легконогой,
Донной коровой, Стеллер привет-пока,
Устрицей с пляжа, дельфином из Ориноко,
Птичьей душой с забытого маяка.
Я поплыву яростным галеоном,
За субмариной на глубину нырну,
Я притворюсь красным морским драконом
И напугаю доверчивую луну
И утону... Глупости, вот же суша,
Море я возвратилась, пора прощать...
Море мигнет рыбкой из мелкой лужи.
И на плече оставит свою печать.

 

Плач Евпраксии

 

Таволга, таволга, кровь затвори,
От всякой твари заговори -
Дикого тура, серого пса,
Чеки тележного колеса.

Таволга, таволга, сына укрой,
Тихой и жадной вечерней порой,
Шапку и плащ из тумана скрои,
Пусть не найдут ни враги, ни свои.

Сокол строптивый глядит далеко,
Ханские стрелы летят в молоко,
Чистая сабля, сухая камча,
Алое корзно не рвали с плеча.

Не обещали белый бунчук,
Юных наложниц, коней и парчу,
Не утащили мешком из шатра,
Не разрешили дожить до утра.

Князь мой веселый уехал в Орду,
А воротился с монетой во рту.
Будет осада, беснуется тьма,
Терем княгини отныне тюрьма.

Грозные песни пойте, мечи,
Колокол звонкий, молю, не молчи,
Стража к воротам, в церковь родня,
Боже спаси тебя и меня!

Таволга, таволга, Волга-Итиль,
Крестик черненый на белой груди...
С каждым пожаром небо ясней,
Княжич смеется во сне.

 

 

Сестренка

Иди на ручки, детка - маленькая, усталая,
Сорокалетняя, по уши в отношениях.
Хамит портниха: где скажете делать талию?
Прошло полночи в таких нелепых телодвижениях.

У сына кризис проклятой гендерной идентичности,
У дочки двойка, акне и одноклассники.
Когда б мы жили во времена античности,
То возложили жезлы б на эти праздники.

На новостные телеканалы, такси, гостиницы,
Жару до одури в плавленых человейниках.
Блины комками дряни слетают с блинницы,
Коты подрались, дурни, и получили веником.

Любимый выбыл к черту из списков и географии,
Под сердцем дырка, оттуда снова сквозит и капает.
Френдлента бита - там пересуды и эпитафии,
У тещи йорик упрямится и не какает.

Какие к черту орловцы, избы, пожары в здании?
Попить бы кофе на перекуре, заесть мороженым.
Потренируйся, маленькая - летание
Не только гордым орлам в награду за дурь положено.

Иди на ручки, все будет мимо, тепло и ласково.
Мы вышьем Шиву на полотенце и вытрем волосы.
Асфальт расчертим судебным мелом, сыграем в классики.
Картина мира, мирок на марке, звезда и полюсы.

Смотри, сестренка - покуда живы, мы сможем справиться.
Утри-ка слезы, гляди на небо, лети в Италию.
Пусть скажет некий властитель Рима: привет, красавица!
И пес бродячий пусть ткнется носом в твои сандалии.

 

 

Конец войны

Когда уйдет, последний ветеран,
Война закончится.
Утихнет грохот пушек,
Свистульки пуль и хрип авиабомб.
Свирепый рокот танков, писк вертушек,
Неслышный вздох последнего письма,
Упавшего на пол - дощатый, мокрый.
Искусанные губы - дети спят,
Молчи, молчи, потом с утра расскажешь...
Исчезнет скрип горбушки под ножом,
И капли монотонно о бетон -
Кровь-жизнь, а мы с тобой в ладонях смерти,
Мы зерна, мы песчинки, мы вода,
И никуда и никогда не деться.
Над городом немеют провода
От груза бесконечных окружений
И застрелиться впору, но кому
Вести одно из множества сражений
И в землю лечь до срока, одному?
Когда уйдет последний ветеран,
Рассыплется венок смешных ромашек,
Истлеет фотография с Варшавой,
Умолкнет недопетая «Катюша»,
Уснет гармошка в кожаном чехле.
И синий скромный стираный платочек
Сдадут в утиль. Медали, ордена -
Товары для блатных и антикваров.
Останется лишь голос. Левитан.
И ясное, звенящее «Победа!!!».
Война уйдет. Концлагеря и гетто,
Солдаты-дети, красная газета,
Свирепое, горячечное лето...
И пусть не повторится.
Никогда.

 

Звезда

Посудомойке Юлдуз снова снятся драконы.

Она будит криком всю комнату - потных теток, измученных тощих дев.

В ее голове снова звенит напев, стонет и ноет «ай» костяная флейта.

Лето требует пахоты, яростного труда.

Дети носятся на сегвеях вокруг пруда.

Мать продает билеты - чертово колесо и зеркальные лабиринты.

Умница брат творит чудеса при помощи пены и бритвы.

Барбер, любимчик, глядишь и в Москву поедет.

Дура-сестренка новым хиджабом бредит.

Папа в Ростове, гонит в ремонт вагоны.

Этой же снятся во сне драконы.

...Образы озера и крылатая тень распростертая на воде.

Алое пламя ада, ярость и страх людей.

Башня горит и сыплются кирпичи,

Скоро все кончится, милая, не кричи.

Воздух трещит и рвется, резкий удар крыла,

Вольная воля зверя вперед вела.

Скалы над морем, ветер свободы, ну –

Кровь серебром застынет и потечет ко дну...

Моет Юлдуз кастрюли, счищает жир,

Кто бы служил, а она пластается как собака.

Нету ни мужа ни малыша ни знака,

Нет ни монетки в колодце ее души.

Слышит «маджнуна», изводят джинны, по-русски - бесы.

Даром старухи читают дуа - ей тесно.

Тесно на кухне, в доме, на крыше дома.

Где-то за Карадагом живут драконы –

Видите пламя в черных разрывах тучи?

Платье Юлдуз сгорело - несчастный случай.

Тело Юлдуз осталось скрести тарелки,

Мыться, мириться, подкладывать мужу грелки,

Нянчить, доить и умереть до срока...

Стала Юлдуз птицей, она сорока,

Скачет по веткам, перья везде бросает,

Глупых и заплутавших в горах спасает.

Ловит стрекозок, стрекочет с утра с балкона,

Маленькой ночью спит на спине дракона.

 

На смерть

 

Она угасла в среду. От жары
Мягчел асфальт и плавилась помада.
В Крыму разбушевались комары,
В Италии футбольная команда
Тонула в кьянти - выбили, ура.
В Твери на свет родились пятерняшки.
В Калуге хиппи пели у костра.
В Удомле Маша дергала ромашки.
Текла, пекла и ссорилась Москва,
Делили публикации пииты,
Мигранты подвернули рукава,
Собрались бить и сами были биты.
В квартире на седьмом мяукал кот,
Броском подушки изгнан с пьедестала.
В квартире на втором писали код.
На третьем пили чай... Ее не стало.
Сегодня забирают, не спросясь -
Ни тройки, ни суда, ни приговора.
Равны жена и шлюха, бомж и князь
В вонючей клетке перегретой «Скорой».
Поэтов там хватало, но призыв
Не разбирает годы и награды.
Легко ли уходить в раскат грозы,
В июльский марш московского парада?
Какой же там на небесах банкет!
Они читают - хрипло, с перехлестом.
И рвут стихи, меняя да и нет,
И кажут фиги безразличным звездам.

 

 

Мышкина колыбельная

Лезет мышь на Агармыш
Выше вишен, выше крыш,
Выше Миши звонаря
Ничьего монастыря.
Выше вязов, выше круч,
Серых туч и черных туч.
Мимо сов и мимо лис,
Мимо ста свирепых крыс,
Мимо ласки и ужа
Пробирается, дрожа.
Ишь, мышонка тащит мышь
На зеленый Агармыш.
Ждет полуночи она,
А когда взойдет луна,
Тихо пискнет мышкин сын:
- Мама, дай мне желтый сыр!
...Хрустко листьями шурша,
Лезет мышь с Агармыша
И несет мышонка в дом,
Нос испачкан серебром...

 

 

Сладость

На зависть тем, кто любит шоколад,
Ломаю в пальцах лакомую плитку.
Тягуче, сладко. Жизнь идет на лад.
Меняет лето пеструю палитру.
Приходит умбра, охра и кармин,
Крутые переливы киновари.
Осенней лаской теплится камин,
Есть место на ковре для малой твари.
В нетронутой пыли забытых дач
Есть прелесть разворованной эпохи.
Невскрытое письмо, дырявый мяч,
Колечко с сердоликом, счастья крохи.
Дубовый шкаф, засушенный букет,
Призыв непримиримого поэта.
И день за днем, как сотни тысяч лет
На цыпочках от нас уходит лето...

 

 

Вольному соколу время высокое,
Бархат и золото, ах, Антиохия,
Лепет армянки, салам и шалом,
Небо накрыло крылом.

Ищешь лаванды, прохлады, источника,
Бродишь в пустыне путями неточными,
Скверно ли брату сестру целовать,
Помнить, по имени звать?

Лягут барханы заморскими турами,
Стаи скворцов запоют трубадурами,
Тайный колодец подарит воды,
Ласково встретят сады.

...Конь сарацинский горячего норова,
Алое платье Алиенорово.
Пыль Палестины покроет доспех,
Счастья не хватит на всех.

Донна, простите мое одиночество
Выткано ветром, и верить не хочется
Что до заката погибну в бою
Только сначала спою.

Где Пуатье, апельсины и яблоки,
Майские росы, веселые зяблики?
Солнечный локон, перчатка в руке.
Лебедь плывет по реке...

 

 

Свободный поиск

Женщину ищещь. В счастье и горе,
В маленьком платье, цветном уборе,
В пене морской и туманной дымке,
На фантастическом фотоснимке.

В Киеве, Витебске, Монреале,
На поединке и карнавале,
С чашкой эспрессо на остановке,
С белым котом на ночной парковке.

Ищешь - смешной, неумелый, пьяный,
Вывернув город, порвав карманы,
От кочевой красоты немея
Милая, разве в своем уме я?

Ищешь - покоя, тепла, блаженства,
Несовершенства и совершенства,
Чрево, ладони, хозяйку хаты,
Срыв поцелуя, копейку платы.

Женщина - ветер, вода, ракушка,
Кружка воды, соловей, кукушка,
Скрип «итого» в повседневной смете,
Сладкие губы Санта Муэрте.

Ищешь и шаришь, песком шурша...
- Здравствуй. Вот я - душа.

 

 

Плечом к плечу

Первый закон легиона, литер литая латынь
Если враги непреклонны - крепче сдвигаем щиты.
Только единая сила, только единая стать.
Галлия бунтом грозила, скифы решили восстать?
Будут, как водится, биты. Выйдем с врагами на ты.
Слушаем трубы, квириты! Крепче сдвигаем щиты.
Африка или Эллада, красный истоптанный Марс,
В рамках любого расклада не обойдутся без нас.
Стоят нешуточной драки цирки, таверны, мосты.
Держимся ближе, собаки! Крепче сдвигаем щиты.
Выпьем из Леты и Роны, вымоем ноги в раю,
Вспомним слова Цицерона... Эй, разговоры в строю!
С гор опустились туманы, в белых нарядах кусты.
Мы же с тобой ветераны! Крепче сдвигаем щиты.
Хрипло хихикает Хронос, чинят таджики балкон,
В «Билле» неслыханный бонус, в Думе бездумный закон.
Третьему Риму не спится, бьет лихорадка и сплин,
Спрятаны честные лица за бастионами спин,
Продано, куплено, снято, драчка в планшете - ату!
Давят на кнопки солдаты, окна глядят в пустоту.
Мы же дожили до майских, мы же храбры и круты,
Мы же с тобой... Поднимайся! Крепче сдвигаем щиты.

 

 

Баллада минувших дней

Собирали чудеса - черный ящик, нежный локон,
Глупый лай смешного пса, звон струны, успевшей лопнуть.
Путь по крыше, по хребту, лето, ноты Меганома,
Паспорта для Паспарту, бесполезный ключ от дома.
Кони мчатся по степям, лошадям нужны возницы.
Запирать ли от себя сказок мятые страницы?
Позабыть ли Валинор, Камелот, плащи и латы?
Хлещет сладкое вино бомж помятый и патлатый.
Сломан меч - ты был неправ, Эвридика обернулась.
Недоделанный рукав, недопрожитая юность.
Если верить - вот те храм, если жить то спозаранку,
Прижимать к сухим губам записную иностранку.
Спать под звездами, пока в голове не прояснится,
Выходить за дурака из автобуса в столице,
Возвращаться в Коктебель, танцевать босым и нежным,
Наконец-то сесть на мель. Мир уже не будет прежним.
Наших дней дела давно миновали неуклонно...
Совы сели на окно - вам письмо из Авалона.
Собирайтесь, капитан, жгите лыжи, бросьте сани -
Где катана? Где кафтан? Нам пора за чудесами!

 

 

Ласточки

Ласточки строят гнездо из липучей грязи
Может и неприглядно, зато не сглазят.
Угол под крышей, камень из Инкермана,
Шустрые птицы трудятся непрестанно.
Пух и перо на донце, снаружи глина.
Сохлое и пустое спаяно воедино.
Дремлют в скорлупках будущие летуньи,
Кто-то над ними держит весь день ладони...
Кони кричали, крыши горели в лунном
Ясном сиянье, шпарили пулеметы,
Всех беспокойных враз превращая в мертвых.
Бились за землю, воду, чины, медали,
Дали друг другу жизни, не покидали,
Скупо делили банки, краюхи, крупы,
По шоколадной дольке - для мальчиков бледногубых.
Тише, не плачь, хату и печь отстроим,
Батька твой точно погиб героем,
Хочешь взглянуть на гнездышко? Дуры-птахи
Спачкали ворот и рукава рубахи...
Ласточкам все равно - где война, где буря,
Кто вокруг дома ходит, хрипит и курит.
Лишь бы гнездо лепилось к старой татарской кладке,
Лишь бы стоял дымный огрызок хатки,
Лишь бы из грязи, из пуховой постели
Выбрались новые птицы - и полетели!

 

 

Баллада о рыжей девочке

 

Не усмотришь за девочкой рыжей -
То медведь, то скрипач, то ковбой.
Сонный ангел крадется по крыше
За спиной рюкзачок голубой.
От дождя потемнели кудряшки,
От усталости тянет прилечь -
То ли дело работать на Пряжке,
Дурачков и бабулек беречь.
То ли дело считать в Эрмитаже
Дискоболов, менад и Данай,
Загорать на обветренном пляже,
Доставать самоцветы со дна.
Что ей, рыжей, не спится полночи?
Отчего так и тянет тоской
От лоскутной, тряпичной, рабочей
Неприглядной ее мастерской?
У ковбоя пятно на ковбойке,
У медведя лицо колдуна,
А скрипач развалился на койке -
Все пропало, порвалась струна.
Ангел шепчет: устали игрушки,
Забирайтесь в свои сундуки.
Ни «хвоста», ни жучка, ни наружки,
Ни причин для бессвязной тоски.
Что сегодня на свете творится,
Кто коптит, кто летит в Амстердам
Знает кукольных дел мастерица,
Мать ковбоев, медведей и дам.
Сонный ангел играет на флейте -
Жаль, ему не хватило струны -
Перелетные песни о лете,
Котильоны обратной луны.
Рыжей девочке снится Тортуга,
Белый замок, заброшенный сад.
А над крышей качается вьюга
И снега засыпают мансар...

 

Обратный отсчет

Десять купленных дней лета.
Девять бабочек, восемь вишен,
Семь цветов на полотне неба,
Шесть котов на козырьке крыши.
Пять мальчишек босиком к морю -
Строить замок, космодром, крепость,
Разбегаться и нырять с мола,
Из ракушек собирать ребус.
Разгадайте четырех принцев,
Трех коней, два позывных в чате.
Если лето десять дней длится,
Разве хватит одного счастья?
Соловьиные слова кружат,
Козьи тропы к родникам лезут.
И кораблик бороздит лужи,
И девчонка, натянув леску,
Правит в Лисс из полутьмы леса,
Десять бабочек летят следом.
Крепостные куличи Бреста
Разметало по волнам лето.
Девять ласточек, восемь мидий...

 

 

Таганай

Поперек руки талисман тайги,
Поперек дорог - Таганай.
Вдоль большой реки от себя беги,
Догоняй меня догоняй.
Где рябины в рост и рыбешки в пост,
И медведи идут на вы,
И таятся тени падучих звезд
В колыбелях густой травы,
Скорый поезд мчится на Уренгой,
Желтым светом зверье слепит,
Не глуши вино пополам с тоской,
Ляг на мшаник и просто спи.
Спи под злые песни великих рек,
Головой привалясь к сосне,
Утопи в болоте невольный грех,
Пусть его похоронит снег.
Сахарком с ладони лосей корми,
Старый паспорт отдай огню.
Тех, кто выйдет к людям, зовут людьми...
Обману тебя, поманю
Пестроцветной яшмой в камнях мигну,
Спрячусь змейкой среди корней.
Зашипят старухи: пошел ко дну.
Ты ответишь: ушел за ней.
В те края, где гордый отряд тайги
Стал на страже туманных круч,
Где не знают нот городской тоски,
Длинных дней и свинцовых туч.
...Перебрав сто тысяч чужих невест,
Китежградов и Палестин,
Ты найдешь меня на краю небес.
А когда найдешь - отпусти.

 

 

Олина баллада

Гуляла Оля в маковом поле,
Хотела Оля лететь на волю,
Но то ли дети летать мешали,
А то ли люди не разрешали.
Покрылись крылья белесой пылью,
Иссякла сила, смело бессилье.
Гудели пчелы, краснели маки,
Спасали лаем село собаки,
Сырели крыши, не зрели вишни.
Легко ль живется - повсюду - лишней?
Легко ль проселком брести - крылатой?
Стань счастье крынкой, стань небо хатой,
Кровинка сердца - слезой молочной,
Текучей, белой и непорочной...
Чадит чубушник, чабрец печалит.
Соседкам Оля не отвечает,
Глядит в окошко, считает годы,
Сливает воды, не носит боты -
Босой по снегу, босой по травам,
Босой по скалам твоим кровавым!
Луна ленилась, линяло лето.
Гуляла Оля - не здесь, а где-то.
Ткала рубашки, блины творила,
Пока однажды не воспарила.
Четыре ночи ее искали,
Глянь, пятым утром - дрова таскает,
Качает дочку, поет негромко,
Водица в бочке, в углу иконка.
Хлопочет Оля в саду и поле...
А под подушкой - перо соколье.

 

 

Баллада Френк Мезер

Был ветер тих и профиль склона сер,
Следы косуль терялись в горной чаще.
...Он похоронен был на Френк Мезер -
С доспехами, мечом и гнутой чашей.
Потерянный потомок королей,
Швырнувших в небо флаг Триполитанский,
Барон руин, бастард Па-де-Кале,
Безудержный в бою, любви и танце.
Он дрался за героев и князей,
Рубил врагов, не разбирая веры,
Бродил по лугу - волосы в росе,
Блевал с бортов ограбленной галеры.
Он помнил Константина - вот глупец,
Отбросил плащ и бросился в атаку.
Пинали турки сброшенный венец,
Царя похоронили как собаку.
Он помнил как горел собор. Монах
Все рвался в пламя: книги! Книги! Книги!
Он помнил труп, застрявший в стременах,
И шелк оттенка зреющей клубники.
Он помнил чернопарусный дромон,
Прорвавший семь кругов ночного ада,
Пустые окна брошенных домов,
Чужую землю - скудную награду.
Он жил в лесу с волками заодно,
Палил костры у стен ничейной башни,
Смотрел в пустое небо, пил вино
Возникшее на дне помятой чаши.
Учил детей латыни и письму,
Чертил им путь от Аккры до Эдессы,
Клал виноград, оливки и хурму
К босым ногам таврической принцессы.
Когда пришли ордынцы, он возник,
Один с мечом - соседи скрылись в чаще -
И принял бой, отчаянный старик,
И пал в бою. Кто ищет, тот обрящет.
Щебечет дрозд, колосья режет серп,
Гарцует рыжий конь, белеет парус...
Он похоронен был на Френк Мезер,
А имени на свете не осталось.

 

 

Бойцовый кот

Бойцовый кот - таких осталось мало.
Имеет вид побитый и бывалый.
Гуляет по горам, ежей пугает,
Дурных брехливых шавок избегает,
При встрече - рвет. Но лай не стоит драки.
Его враги коты, а не собаки .
В хлеву трепещет всякая скотина,
Когда на бой выходят паладины
И черный рыцарь в алых розах ран
Орет как в Аскалоне «Босеан!».
Кот знает все ходы и козьи тропы,
Сеть лисьих нор, сурковые подкопы,
Змеиные следы в пыли горячей,
Ставок, где черепаха морду прячет,
Всех кошек - мавританских и ангорских,
Безвестных белолапок черноморских,
Заезжих дам в ошейниках и бантах -
На всех хватает сил, любви и фарта.
Он не домашний, но в домах бывает,
Побитые бока отогревает,
Бесстрашно спит в кровати и в корзинке,
Не брезгует кусочком лососинки,
И дарит лаской как собольей шубой -
Да, шрам на животе. Не бойся, глупый -
Я победил, а враг давно повержен.
Кот любит женщин, метко метит вещи,
И у огня сидит, чеканный идол,
Свирепый паладин земли Тавриды.
Он здесь родился и умрет однажды,
В какой-то дикой щели, сам, отважно...
Сейчас он спит, смешно и беззащитно -
Как всякий сильный, ласковый мужчина.
Вот так и ты, мой друг, последний рыцарь,
Уходишь, чтобы в мире раствориться,
С потертым рюкзаком, ножом и флягой...
У сердца на груди обрывок флага,
А впереди - моря и горизонты,
Огни Мумбаи, шерпы и резорты
И женщины - богини и землячки
И белые одежды зимней спячки.
Ступай смелей - до края небосклона,
За золотом чумного галеона,
За песней тростниковой хрупкой дудки,
За пылью необстрелянной попутки...
Иди вперед! Упорством пешей тяги
Вращают Землю вечные бродяги.

 

 

Летная погода

Ангел не хочет в космос - там холодно до икоты,
Там не растут сладкие баккуроты,
Там ничего не растет, не шипит, не блеет -
Только звезда гаснущей спичкой тлеет,
Бьются о сталь осколки и глохнет рация,
Хищное солнце плюется протуберанцами.
Сходят часы с орбиты, дробясь на части,
Даже до Сына всуе не докричаться,
Даже на крыльях не пробежишь ни шагу,
Душу собаки глупой не словишь в шапку,
Встанешь по стойке смирно - парад планет,
Кажется там, в пространстве, и бога нет...
Лучше остаться штатным девятой роты,
Рвать виноград и сладкие баккуроты,
Переводить старушек и письма с хинди,
Черных котов доставлять в квартиры в пристойном виде,
Шить старым девам чепчики и сорочки,
Лезть за кольцом венчальным в гнездо сорочье,
Мирно хранить штурманов и пилотов,
В тень дельтаплана влиться, легко и плотно,
Плотнику подавать доски сырого кедра...
Нет же - в четыре тридцать летит ракета.
Там человек без царя в голове и сердце,
Тесно ему и потно, не оглядеться,
Хуже собаки, хуже любой букашки,
Капают в рот хлопья безвкусной кашки.
Там человек!
Ангел, поправив нимб,
Крестится и с разбегу летит за ним.

 

Сезонное

На грани лета - дождь и соловьи
Смело сирень, акация на марше
Коты хотят сметаны и любви,
Ничейный бог с горы крылами машет.
Сереет в полудреме голый пляж -
Где вы, неугомонные туристы?
Седеет, отуманен, горный кряж,
Молчит струна под пальцем гитариста,
Потух камин, огонь ушел в золу,
Ржавеет ключ под ковриком у входа.
Рассохся сок на жмых и пастилу.
При чем тут кровь? Нелетная погода.
Вас ждет непобедимый дельтаплан
Сплошной поток над гривой Узун-Сырта
Кальян и кофе-латте, синь и ян...
А я останусь здесь, поскольку сыро.
И сыр не притворяется луной,
И страсть не притворяется отвагой,
И соловей, еще не заводной
Щебечет и смеется над бумагой.

 

Памятник

Давным-давно оплакана война,
Но в шуме волн мне слышится «мементо».
Так старый танк, попутав времена,
Одышливо съезжает с постамента.
И обходя бетонные «ежи»,
Рокочет «Оккервиль», «передовая».
Так мерзнет в карауле вечный жид,
Цигарку в кулаке передавая.
Так пахнет хлеб. Обычный каравай.
Без карточек. Ломтями на тарелке.
Так дребезжит немыслимый трамвай,
Глуша раскаты дальней перестрелки.
Так дети верещат: смотрите – кот!
И он идет, худой и величавый.
Несет поток реки бумажный флот.
Вещает репродуктор: над Варшавой…
Мементо – мир! Вокзалы, пустыри,
Духи, пластинки, вальсы Мендельсона.
На улицах цветы и фонари.
В Крыму уже готовятся к сезону,
Выгуливают платья и собак,
Вздыхают над символикой момента…
Свистит снаряд. Смердит знакомый страх.
Рокочет танк, сползая с постамента.

 

 

Слишком мало

Лето длили. Рвали джинсы, на траву бросали шали.
Слезы лили. По Дворцовой босоногими бежали.
По парадным заседали – подоконники наружу.
Зло и жадно целовали разукрашенных подружек.
Поступали. Отступали, забривали, залетали,
Трали-вали напевали на заслуженном привале.
У Атлантов в ночь прощания плечом к плечу стояли…
Кто в Атланте, кто в Тибете, кто в Берлине, кто в Бат-Яме.
Кто профессор, кто бродяга без домов и документов,
Кто повеса, монсеньор редкоземельных элементов.
Кто на яхте. Кто-то в лодке, меч в руках и рог расколот.
Цепь объятий. И молитва – да помилует нас город!
Нас осталось слишком мало для Европы и Тавриды.
Слишком мало, чтобы помнить застарелые обиды.
Маг и Башня. Королева Роз в кольчуге Ланселота.
Было страшно. Стало ясно – пассажиры и пилоты.
У штурвала как один, без выходных, в своей тарелке –
Шелком алым штопать небо от Исаакия до Стрелки.
Не сдаваться. Дождь по крыше бьет и бабочка на шаре…
Им – за двадцать. Прочь сандали, по Дворцовой – побежали?!

 

 

Котография

 

Вставайте, Натали, Париж повержен.
Весь мир, мадам, лежит у ваших ног.
Мы пишем вирши, вы тащите верши.
Хотим икры, креветок и миног!
Оставьте чай, ведь вы не англичанка!
И чашек нет. И блюдец тоже нет.
По дому тыгыдыкает тачанка
И Фаринелли арию весне
Заводит, глядя в порванные шторы –
Там хор синиц и вольные хлеба.
Ах вам бы, Натали, камзол и шпоры,
Интриги, титул, замок… Не судьба.
Вас ждет рассвет под соло пылесоса,
Холодный душ, метро, привет-пока.
Начальственный каприз, цена вопроса,
Фрегат мечты и море бардака.
Пес знает что опять творится в мире,
Закрыт Стамбул, забыл туристов Рим.
Ах, Натали, не мы все уронили,
Не верьте Ш. Перро и братьям Гримм.
Коты умеют в сущности немного –
Хранить и греть, будить и утешать.
Лежать в ногах, упрямо лезть под ноги,
Таскать мышей и рядышком дышать.
Коты причина счастья и покоя,
Домашних дел и маленьких чудес.
Не плачьте, Натали, ну что такое…
Улыбка здесь. И я пока что здесь.

 

Туман Чембало

В тот день, когда закончится зима,
Зеленый луч усталых век коснется
И прошлое нежданное проснется
И отшумят прибрежные шторма.
Ступай со мной на ветреный бульвар,
Туда где расцветают абрикосы
И девушек распущенные косы
Туманят взор мужам нечастых пар.

Смотри как ошалелые спешат
Троллейбусы, курьеры и туристы.
Колдует кофе смуглая бариста.
Истаял снег и нечего решать.
Из бухты в бухту катер напрокат.
Шершава фиолентовая яшма.
Дышать легко. Состариться не страшно.
Давай опять сыграем в дурака.

Я кану в море дней, а ты храни
Потомкам для достойного примера
Помятые доспехи тамплиера
И платье королевы Сен-Дени.
С Чембало спала белая чалма,
Туман окутал яхты и причалы
И чайки раскричались…
Ты молчала
В тот день, когда закончилась зима.

 

 

Навсегда

Место мести – май, Поцелуев мост.
Смета смерти – клац и чеканка чека.
Плац Дворцовой полон опавших звезд…
Я
Не знаю
Этого человека.
Я не знаю штопку на рукаве,
Три сединки в черном лесу макушки,
Третий справа столик в одном кафе,
Хриплое морское куку кукушки.
Я не знаю книги – Бодлер, Рембо,
С золотым тиснением и закладкой.
Желтого дивана потертый бок.
Пьяного басиста с женой-мулаткой.
Кружево ступеней, змею перил
Надписи у входа, а выход – вот он.
Синева асфальта, лазурь, акрил,
Шаг навстречу желтым глазницам окон…
Чайник огорчается на плите,
Сохнет хлеб, припрятанный под подушку.
Ехать надо? К богу пора лететь!
Взять с собой Цветаеву и кукушку.
Барахлишка маленький чемодан.
Комната без полок совсем пустая.
Мальчики отправились в Магадан.
Девочек похитила птичья стая.
Что осталось – родинка у виска,
Трубка мира, чайник, оливка, ветка…
Ни к чему меня по весне искать.
Я не знаю этого человека.

 

 

Пыльные письма

Трудно верить в Лондон, Непал и Прагу.
Трудно на рассвете марать бумагу –
Ни пера ни пуха. Крупинки туши
И миндаль на розовой части суши
Распускает крылья в туман одетый.
Журавли над садом кружатся – где ты?
В маленькой мансарде на чемоданах,
Разбираешь письма больных и пьяных,
Сматываешь строчки, следишь – как жили
Лиственницы выси в пространстве шири.
Девственницы в белых как ночь сорочках
Хоровод водили – абзац и точка.
Жег художник легкие акварели,
А они желтели и не горели.
Жалился воришка – закон что дышло.
Плакала старуха – жила и вышла.
Мятая открытка – «моей бабуке».
Россыпь завитушек – аз-веди-буки.
Комец-алеф-о, Коминтерн, комета…
Поле вариантов. Зерно момента
Проросло и стало чернинкой туши,
Вечным иероглифом «будет лучше».
И пускай себе колесо лопочет –
Распушила верба снежинки почек.

 

 

Жопа есть

День такой – судьба смеется, черный ворон сыто вьется,
Перепуталась погода зимняя и летняя.
Не к добру посуда бьется, бывший на ночь остается,
Тыгыдыкает по кухне кошка корпулентная.
Алый парус поднят криво, нет на кладбище крапивы,
У бухого Санты рожа антисоциальная.
Смылись кони златогривы, вышли веники и пиво,
Изя все… Случилась жопа эк-зис-тен-ци-альная.
Бедный блох отдал богатым, на войну собрался атом,
Завелась на люстре фея в платьице из штапеля.
Младший сын сбежал к вагантам. Бил студент студентку Кантом.
Из порватого стоп-крана слезы так и капали.
Это вам не штучки-дрючки, не медведь под видом тучки,
Не тринадцать черных мурок на пороге пятницы.
Не ежовые колючки, не размазанные кучки,
Не невинные по сути тухесы и задницы.
Трансцендентность. Терминальность. Безупречная банальность.
Черно-белые квадраты, звездочки и полосы.
Хмур Приап – заклеен фаллос. Сверхстерильная реальность.
Кто играет без гитары и поет без голоса?
Кто встает в дозор и в позу, кто швыряет жопу с возу?
Тот, кто нас с тобой придумал, рыцарей и мистиков.
Новый корень старой ели, белый свет в конце туннеля.
На стене кирпичной – контур черешка и листика…

 

 

Зегзица

Тихо ехала кукушка
Из Ростова в город Пушкин.
С чемоданчиком и сумкой,
Гребешком, подушкой-думкой,
Бутербродами в пакете,
Парой книг про все на свете.
Чай пила, в окно глядела,
На соседей не галдела,
Не считала дни и годы,
Не жалела, что с работы
Улетела как зегзица
В пустоте с тоской сразиться.
У кукушки были лапки,
Острый клюв, перо на шляпке,
У кукушки были сушки…
Где, скажи, твои игрушки?
Папа с мамой, дочка с сыном?
Небо утром будет синим –
Не чета часам в квартире,
Что ходили и ходили,
Каждый день спеша куда-то.
Тик – и точка. Так – и дата.
Ветер врет, бродяга бредит,
А кукушка тихо едет.
...Лодка ждет на берегу.
Мне пора?
Куку.
Ку-ку...

 

Фиалка

Февраль честнее прочих – прогноз не обмануть,
Читать чужие ночи и в городе тонуть.
Бессмысленная смута, созвездие стрельца,
Беленая баута, царица без лица.
Харе дышать на ладан, да здравствуют цветы!
Московским маскарадом командуют шуты -
Нелепые наряды, короны набекрень.
Январские наяды летят в привычный плен.
И ты такой хороший, без шапки на мороз,
Стираешь с мокрой рожи московский купорос!
Метро уже закрыто, пешком по объездной.
Из грязного «Магнита» пахнёт сырой весной.
Ненужную фиалку возьми к себе домой,
Пускай растет – не жалко – на тумбочке хромой.
Пускай синеет смело, прекрасна как Прованс.
Метелью не задело. И смерти не до нас…

 

 

Рождественское снежное

 

Коты осадили сад – напыщенные мещане.
Обещанный снегопад не выполнил обещаний.
Пришла тишина – шелом последних князей Рязани.
Написано за столом, прочитано всуе – занят,
Забыл запереть врата и дух ускользнул голубкой –
Над синей Москвой летать, гоняться за каждой шубкой,
Стучаться в стекло – вестей с июля недоставало.
Сегодня сезон гостей – разложено покрывало.
Несут серебро, шелка, конфеты и погремушки,
Несмело молчат, пока течет молоко в подушки.
Из капли родится снег – обещанный, неизменный.
В Рязани готов ночлег, крепки крепостные стены,
Угасли пожары, вишь – съезжают со склонов санки.
Волхвам поутру в Париж – принцесса родится в замке…