Макс Кавалера в соавторстве с Джоэлом МакАйвером

Мои Кровавые Корни:

От Sepultura до Soulfly и далее…

Автобиография

Макс Кавалера в соавторстве с Джоэлом МакАйвером

Предисловие Дейва Грола

Джобоун

Первое издание 2014 г.

Издано в Великобритании и США

Джобоун Пресс

2а Юнион Корт,

20-22 Юнион Роуд

Лондон SW4 6JP

Англия

www.jawbonepress.com

ISBN 978-1-908279-64-4

Редактор: Том Сибрук

                                                                           Дизайнер обложки: Марк Кейс

Авторские права на издание выданы Аутлайн Пресс Лимитед, 2014 г. Авторские права на текст принадлежат Максу Кавалера и Джоэлу МакАйверу. Все права защищены. Ни одна часть этой книги, охраняемая соответствующим авторским правом, не может быть воспроизведена или скопирована в любой форме без наличия письменного разрешения, за исключением небольших отрывков, изложенных в статьях или рецензиях, где должен быть четко указан источник. За получением дополнительной информации обращайтесь к издателю.

СОДЕРЖАНИЕ

Предисловие Дейва Грола

Вступление

Пролог

Глава 1. 1969-81: Мои кровавые корни

Глава 2. 1981-83: Школы, черепа и крысиные члены

Глава 3. 1984-85: Мы - Sepultura. Пошли вы все…!

Глава 4. 1985-86: Ультранасилие

Глава 5. 1986-87: Бурные деньки, суровые времена

Глава 6. 1988-89: Останки Америки

Глава 7. 1990-91: Воскресение

Глава 8. 1991-92: Раздражаю Лемми… и блюю на Веддера

Глава 9. 1992-93: Магия Уэльского замка

Глава 10. 1994-95: Nailbomb, или руководство по уничтожению «Динамо»

Глава 11. 1995-96: Тропические приключения

Глава 12. 1996: Трагедия и предательство

Глава 13. 1997-98: Рождение Soulfly

Глава 14. 1999-2000: Стать примитивным с Probot

Глава 15. 2001-05: Предрекая Средневековье

Глава 16. 2006: Воссоединение и урегулирование конфликтов

Глава 17. 2007-13 И дальше: свободный полет

Глава 18. Эпилог

Иллюстрации

Дискография

Благодарности

Эта книга посвящается Богу/Дэусу

Спасибо за то, что всегда был со мной,

слышал мои молитвы и озарял своим светом мою карьеру! (порт.)

Предисловие Дейва Грола

Студия Foo Fighters – клевое местечко. Первое, что мы сделали, когда построили ее - установили гигантские автономные акустические колонки в операторной. Своим внешним видом они напоминают целики.  Они выдают невероятно громкий и чистый звук, и вообще это лучшие колонки в мире. Я все ждал, когда наконец подключу и послушаю на них пластинку «Roots» Sepultura, потому что они размером с усилители в Гластонбери. И вот, поставил я сидюшник «Roots», врубил его аж на десятую громкость, и эта чертова пластинка одним махом угробила нам колонки. Колонки за пятьдесят тысяч долларов просто сдохли из-за «Roots»…

Впервые я заинтересовался Sepultura в конце 80-х. Я вырос в Спрингфилде, штат Вирджиния, и с малых лет любил рок-н-ролл. Я открыл для себя хардкор и панк-рок где-то в возрасте 13 лет. У большинства моих любимых групп был очень мощный политический посыл. Революционером я, конечно, не был, но эта смесь политического посыла и “мяса” вызвала у меня невероятный кайф.

Несколько лет спустя мой лучший друг, который был бóльшим металлистом, чем я, начал открывать для себя андерграундный метал. В 1984-ом мы увидели выступление Motörhead на британском телешоу «The Young Ones» и купили первый альбом Metallica «Kill ‘Em All» на кассете из каталога заказов по почте, даже не слышав его, просто потому что название группы и альбома звучали круто. То, что делали Metallica, потом назвали трэш-металом. Эта группа открыла для нас совершенно новый мир музыки. Мы начали покупать альбомы, не слышав до этого ни единой ноты. Мы покупали пластинку только из-за обложки, названия альбома или группы. Одной из таких новых групп была Sepultura.

В то время Sepultura считались новыми Slayer, и насколько я был убежден, это все равно что быть новыми Битлз! Узнав, что они родом из далекой части мира, я пришел в неописуемый восторг и начал следить за их творчеством и развитием. Есть в этом что-то зловещее, когда слышишь вокал с иностранным акцентом, что на мой взгляд было офигенно круто. Я настолько привык слушать хардкор и метал-группы из Америки и Англии, что когда услышал хардкор и метал из Скандинавии, Южной Америки и других уголков планеты, это привнесло совершенно новое качество, почти злобную сущность.

Когда Nirvana набрали популярность, наша миссия заключалась в том, чтобы приобщить как можно больше людей к нашей музыке, которую они могли так никогда и не услышать, будь то Teenage Fanclub или Sepultura. Мы сидели в задней части гастрольного автобуса, слушали музыку и думали о том, как почтить музыкантов, которых мы очень уважали, потому что считали их “настоящими”. Я считал, что то, чем тогда Sepultura занимались, а это было примерно во время выхода пластинки «Chaos A.D.», не отличалось от того, чем занимались Nirvana. Мы писали музыку от сердца, и она была совершенно искренней, она была чем-то большим, чем просто ритмы и прочая чушь: в ней были смысл и глубина.

Помню, как слушал «Chaos A.D.» в туровом автобусе с Крисом Новоселиком и говорил ему: “Мы должны взять эту группу на гастроли”, потому что мы взяли бы на гастроли Dead Kennedys, если они хотели с нами гастролировать, и взяли бы Bad Brains, если они хотели с нами гастролировать, и взяли бы на гастроли Sepultura, если они хотели с нами гастролировать, потому что считали, что мы очень близки по духу. На Sepultura я смотрел как на того же поля ягоду, что и Bad Brains или Dead Kennedys. На эти группы мы равнялись. К сожалению, вскоре умер Курт Кобейн, но я уверен, что когда-нибудь наши группы обязательно встретились бы где-нибудь на гастролях, и это было бы охуенно круто.

Помню, как в первый раз отправился в гастрольный автобус поздороваться с Sepultura. Я нервничал, потому что очень ими восхищался и не хотел выглядеть каким-то долбанным оголтелым фэном. Хотя в их присутствии мне и правда казалось, что я нахожусь в каком-то особенном месте. Группа должна быть группой, а Sepultura вообще казались бандой с другой планеты. В них идеально сочеталось все то, что я так люблю в музыке. Все изменилось с выходом «Roots» в 1996-ом. Он поднял планку так высоко, что на мой взгляд до сих пор никто так и не смог приблизиться к нему.

Мне повезло, что Макс спел на альбоме «Probot», который я выпустил в 2004-ом. Probot был экспериментом: я всегда любил очень тяжелую музыку, но не считал, что она уместна там, чем тогда занимались Foo Fighters. У меня в подвале была студия, где я в свое удовольствие писал и записывал риффы. Я делал это многие годы: давал в дороге кассеты друзьям, просто чтобы послушать музыку, пока они ведут машину. Потом друг убедил меня собрать вместе заветный состав вокалистов, чтобы наложить голос на все эти инструменталы. Я прикинул в уме всех своих любимых метал-вокалистов, и, ясное дело, Макс тоже был в этом списке.

Хорошо зная вокалистов, не в личном, а в музыкальном плане, я скрестил пальцы и надеялся, что они сделают то, чего я от них ожидал. Чего я хотел добиться на треке Probot “Red War”, так это получить настоящего Макса Кавалера. Когда компакт пришел на почту, я получил ровно то, что хотел: Макса в чистом виде. Это было просто невероятно: его текст о проходе Хайбер и Афганистане был насквозь пророческим. В текстовом плане он всегда на высоте. Это гениальный человек.

Макс Кавалера – легенда. Он никогда не продается и всегда остается самим собой. А еще это тот человек, который всегда может сказать: “Да, это я записал Roots”. На мой взгляд это чертовски круто.

Дейв Грол

2014 г.

ВСТУПЛЕНИЕ

Пишу я эту книгу по многим причинам.

Во-первых, моя история требует своего изложения - искреннего и достоверного. Мне очень повезло, что я стал членом-основателем не одной, а целых двух успешных метал-групп – Sepultura и Soulfly, и я путешествовал с ними по миру столько, что всего и не упомню.

На моем пути встречались хаос, смерть и зависимость, отношения то строились, то разрушались. Правда о Sepultura, моей любимой первой группе и почему я ушел из нее, до настоящего момента не была открыта в полной мере, и эта правда не связана с моей борьбой с алкоголем и болеутоляющими. Пришло время расставить все точки над “i”.

Мне бы также хотелось отдать должное ряду людей, встретившихся на моем жизненном пути – тем, кто до сих пор со мной рядом, и тем, кого уже нет в живых. Моя жена, дети, мама, брат, сестра, коллеги по группе, друзья, и, разумеется, мои поклонники продолжают поддерживать меня, даже спустя столько лет, а эта книга выражает мою благодарность к ним. А также моему отцу Грациано Кавалера, который умер, когда я был маленьким, и моему пасынку Дана Уэллсу, которого убили в 1996-ом. Никакие слова не смогут передать мою любовь к ним и печаль, которую я чувствую от их утраты, как не могут и слова этой книги.

И наконец, мне хотелось бы выразить почтение своей родине, Бразилии. Это яркая, красивая многоликая страна, и моя любовь к ней имеет такие глубокие корни, что не описать никакими словами. Я видел Бразилию в лучшие и худшие времена, от банд на улицах города до коренных жителей в джунглях, и все эти факторы зажигали меня и служили вдохновением для моей музыки.

Sepultura стала первой рок-группой из Бразилии, добившейся международного успеха. Мы надеялись, что после нас появятся другие группы и сделают то же самое, но с момента основания Sepultura прошло уже 30 лет, а этого так и не случилось. Теперь это задача моей новой группы Soulfly - нести бразильский флаг по всему миру. Задача, которую я считаю огромной честью.

Если вы что-то почерпнете для себя из этой книги, надеюсь, вы все-таки решитесь посетить мою страну и испытать все это на себе. Ни одна другая страна не смогла бы породить на свет такую группу, как Sepultura, а потом и Soulfly. Они уникальны.

С любовью и уважением к племени…

Макс Кавалера

Феникс, штат Аризона

2014 г.

ПРОЛОГ

16 декабря 1996 года моя группа Sepultura была в ударе. Мы были одной из крупнейших хэви-метал групп на планете, и, без сомнения, единственной из нашей страны Бразилии группой, достигшей всемирного успеха.

Той ночью мы выступали с концертом в Брикстонской Академии в Лондоне. Публика была потрясающая. Мы отлично отыграли. Группа играла невероятно плотно, и мы разнесли это место в щепки. После более чем десяти лет упорной работы мы стали одной из крупнейших хэви-метал групп на планете и находились на пике своих сил. В тот момент мне казалось, что какой бы альбом мы ни выпустили после, это будет только шаг вперед, в сторону еще большего успеха.

Я и представить не мог, что у Бога на меня были совсем другие планы. Моя жизнь готовилась перевернуться с ног на голову.

ГЛАВА № 1

1969-81: МОИ КРОВАВЫЕ КОРНИ

Я, Массимилиано Кавалера, родился в Белу-Оризонти, что в Бразилии, 4 августа 1969 года. На самом деле моя семья жила не в Белу-Оризонти, мы жили в Сан-Паулу в 320 милях оттуда. Причина, по которой я родился в Белу в том, что так захотела моя мама. Ее семья была оттуда родом, так что она села на автобус от Сан-Паулу до Белу (а это целых восемь часов езды на автобусе!) и поехала в больницу. Ровно год и месяц спустя, 4 сентября 1970-го там же родился мой брат Иггор. Она сделала то же самое: снова прыгнула на автобус и поехала в Белу.

Белу - неплохое местечко. Это третий по величине город в Бразилии, но в нем по-прежнему жив старый дух консерватизма. Там много церквей, а люди очень верят в католичество. Местные жители воспринимают Белу как небольшой городок, хотя это большой город. Им хочется верить, что они из небольшого фермерского городка, такое у них восприятие. Он находится в долине, окруженный со всех сторон горами, и там очень красиво. Неподалеку находится очаровательное местечко под названием Ору-Прету с многочисленными мощеными улочками, холмами и множеством красивых церквей. Многие туристы туда ездят.

Мой отец, Грациано Кавалера, работал в итальянском консульстве в Сан-Паулу. Мама Вания - бывшая модель. В молодости она снималась в паре-тройке журналов. Они встретились после того, как мой отец переехал в Сан-Паулу из Италии со всей семьей – мамой, сестрой, братом и отцом.

Ваниа Кавалера: Я познакомилась с Грациано, отцом Макса, 27 ноября 1965 года в клубе в Сан-Паулу. Он работал в консульстве Италии, а я была моделью. У меня особо не было времени на отношения, потому что я много снималась в телевизионных роликах и участвовала в показах мод. После нашей встречи в клубе мы пошли на пляж, и он сыграл мне на акустической гитаре. Грациано был умным парнем с хорошим чувством юмора. Он был красив и он стал моим.

Мы выросли недалеко от центра города, на улице под названием Авенида Анжелика, то есть Улица Ангелов. Отец очень увлекался футболом: мы любили Палмейрас, они были нашей любимой командой. Ее основали итальянцы, и в 1900-х она называлась Палестра Италия, так что вскоре после переезда в Бразилию она стала нашей любимой футбольной командой благодаря связи с Италией. Отец регулярно брал нас с Иггором на стадион – каждый вечер среды, четверга и в каждую субботу или воскресенье.

Иггор фактически начал играть на ударных на стадионе с фэнами Палмейрас. Во время матча несколько барабанщиков исполняли ритмы самба, и как-то раз один из них дал ему рабочий барабан и сказал: “Эй, малыш, поиграй на этой штуке!” Так он начал играть, и оказалось, что он очень хорош. Я просто обалдел, когда это увидел.

У нас была большая итальянская семья. Каждое воскресенье у нас был званый обед, и вся семья собиралась вместе – 20 или 30 человек за одним большим столом. Весь день был посвящен этому обеду. Это было очень громко: итальянцы иногда так себя ведут. Между кузенами вспыхивали драки. Однажды мой дядя бросил тарелку и попал в лоб одному из моих кузенов. Тот упал на пол, вырубился, кровь потекла по лицу. Пришлось накладывать швы. По всему столу была разбросана паста, вино и кровь, все сходили с ума и кричали. Таким у нас был типичный воскресный обед.

Мой дедушка был личностью. Он служил моряком в итальянском флоте, и его тело покрывали татуировки с кораблями и другие клевые штуки. Однажды он рассказал мне историю, как отправился в Китай, и хотя был женат на моей бабушке Марии, вернулся домой с другим именем, вытатуированным на руке. Дома его ждало суровое наказание. Думаю, что он напился в Китае, и ему по ошибке сделали тату с другим именем. Он обычно давал нам с Иггором стакан вина, смешанного с сахаром и водой. Нам было где-то по восемь лет, а он уже начал нас спаивать. Он был улетным челом.

Само собой, у нас было полно родственников и не из числа членов семьи. Родители отца, которые переехали в Бразилию вместе с ним, тогда еще оба были живы. У него также было две сестры и брат, который жил в Канаде и периодически нас навещал. У всех у них были дети, так что у нас было много кузенов. Одним из них был Сандро. Он был очень близок к нам с Иггором, когда мы были детьми. Мы много тусили и вместе попадали в переделки. Мы расписывали стены и занимались прочей херней.

Я был счастлив. Я был очень близок к отцу. Маму я тоже очень любил, но благодаря футболу у меня была особая связь с отцом. Кроме того он был музыкальным фриком: каждый день он приходил домой на двухчасовой перерыв с полудня до двух между часами работы в консульстве, ел ланч и слушал классическую и оперную итальянскую музыку. У него была огромная коллекция винилов – что-то около трех тысяч пластинок и очень хорошая стереосистема. Он очень любил музыку, и мы с Иггором определенно взяли это от него. Еще он играл на акустической гитаре, в основном итальянские оперные песни. Он был одержим оперой и мог слушать ее часами.

У нас был второй дом на курорте под названием Плайя-Гранде, это примерно полтора часа езды от Сан-Паулу. Сестре отца принадлежал соседний с нашим дом, и мы все ходили туда по выходным. Мне это нравилось, чувак, рядом с океаном было потрясно. Отец был большим поклонником океана, потому что в Италии вырос рядом с морем. Он любил брать нас поплескаться и поиграть в футбол на пляже. Мы с нетерпением ждали этого целую неделю, пока учились в школе.

Мы с Иггором ходили в католическую школу в Сан-Паулу, достаточно консервативное местечко, где монахини напоминали пингвинов. Мы выполняли все католические ритуалы, молились перед занятиями и всякое такое, но очень хорошо учились. Мы были хорошими учениками, мы с Иггором, по правде говоря, отличниками. Мы не пинали балду, мы усердно учились. Мне очень нравилась история, и меня всегда интересовали исторические факты. Я был не так уж хорош в математике, но неплохо с ней справлялся. Мы много играли в футбол с другими детьми по соседству. Там было небольшое поле, где можно было поиграть в мини-футбол. Наше детство прошло за этой игрой.

Иггор Кавалера: “Одна из причин, почему мы так хорошо ладили с Максом в том, что мы во многом разные. Мы дополняем друг друга. Будь мы похожи, мы бы с трудом нашли общий язык, потому что тогда бы у нас было гораздо больше стычек”.

В 1975-ом мама родила дочку. Ее назвали Карисса, и она родилась с серьезным заболеванием. Она была очень крошечная и хрупкая. Когда она родилась, ей надели респираторную маску и положили в кувез. Это было очень тяжелое время. Она умерла всего месяц спустя.

Год спустя родилась еще одна сестра, Кира. Она была здоровой и все прошло замечательно. Она родилась в Сан-Паулу - на этот раз мама не поехала в Белу-Оризонти. Думаю, она устала от всей этой рутины с поездками на автобусе, поэтому решила для себя: “Этот ребенок родится здесь”. Было клево иметь маленькую сестренку.

Вания Кавалера: “У нас были прекрасные дети. Мы были очень счастливой семьей. Масси, как мы называли Макса, был нашим маленьким принцем, Иггор - маленьким младенцем, а Кира - маленькой принцессой”.

Не считая смерти Кариссы, единственной серьезной проблемой в детстве было то, что я заболел менингитом, когда мне было восемь. Однажды у меня был очень сильный жар и галлюцинации. Это продолжалось несколько часов, пока отец не сказал: “Довольно, прямо сейчас отвезу тебя в больницу”. Он посадил меня в машину, и мы поехали в больницу, где я помню, как мне сделали в шею жизненно важный укол. Игла была размером с человеческую руку, и при ее виде я отключился.

Позже я узнал, что единственная причина, по которой я выжил, в том, что отец отвез меня в больницу. Если бы он дотянул до следующего утра, я бы умер. Я пролежал в больнице целую неделю, а когда вернулся домой, получил много подарков.

После этого какое-то время все шло хорошо. Само собой, были и неприятные случаи: однажды я ударился головой об огнетушитель в здании, где мы жили, и мне наложили 20 швов. Я был больше склонен попадать в переделки, чем Иггор, и кроме того постоянно болел. Он был очень здоровым, а я переболел всем, чем только можно: корь, грипп, менингит, швы на голове… этому не было конца и все это лишь доставляло беспокойство маме и отцу.

Мы с Иггором были разными и в другом смысле: я был более откровенным, а Иггор немного стеснительным, особенно с девушками. Я гулял и заводил разговоры с людьми, которых никогда раньше не встречал, а он никогда так не делал. Мы были как день и ночь. Полная дикость. Но мы были очень близки. Мы много тусили и много куда ходили вместе. Мы смотрели по телеку одни и те же мультики, нам нравилось японское шоу «Ультрамен» о супергерое в красной одежде. Он мог летать и делать всякую фигню. Нам это нравилось. А может, мы и не были настолько разными.

Отец зарабатывал очень хорошие деньги. Однажды ему предложили на выбор путешествовать по миру или остаться в Сан-Паулу, и он решил остаться и позаботиться о дипломатических вопросах в городе. Помню, как мы ходили на крупные обеды в консульство, они были просто потрясающими. Там были политики и другие важные люди, и нам приходилось одеваться очень изящно - в смокинги и прочее подобное дерьмо.

Вания Кавалера: “Грациано любил защищать людей. Однажды я пошла забирать его из полицейского участка, где его допрашивали из-за раненого друга. В участке было двое длинноволосых парней, которых допрашивал шеф полиции, а Грациано защищал их. Он сказал, что длина их волос никак не связана с интеллектом”.

Это была по-настоящему потрясающая жизнь. В те времена в Бразилии правила диктатура, но нас она не затрагивала, на самом деле мы никогда о ней не слышали. В 1970-х многие музыканты эмигрировали из страны из-за репрессий: правительство постоянно следило за ними, и они стали настоящими параноиками, но это правда никак не сказалось на нас. Мы были детьми и у нас была совсем новая машина, прекрасная квартира и дом на пляже, так что жизнь была идеальна.

Это было детство, о котором многие могли только мечтать. Отец никогда не дрался с мамой, ни разу. Они едва ли спорили; максимум чуть-чуть. Он не пил, и в нашей семье никто не злоупотреблял алкоголем. По сравнению с тем, что я увидел позже, когда путешествовал по миру, и по сравнению с другими у меня было совершенно другое детство.

Мама была человеком, который следил за нашей дисциплиной и за тем, чтобы мы убирали комнаты и делали домашнюю работу. Отец был во многом как третий ребенок: он был как еще один человек, с которым можно было потусить. Мне это очень нравилось. Он бывало говорил: “Айда в футбольца!” Даже когда он на нас сердился, он никогда не мог это делать долго, потому что через минуту начинал смеяться. Он пытался отчитывать нас, если мы сделали что-то не так, но затем начинал смеяться и все заканчивалось.

Однако в нашей жизни был чужеродный элемент - религия. Оба моих родителя были католиками, а мама еще и увлекалась бразильской религией под названием кандомбле. В ней присутствуют католические святые, ее последователи верят в Иисуса и Деву Марию, но она также связана с африканскими святыми. Верующие очень духовны, они разговаривают с мертвыми.

Когда я был ребенком, мама очень увлекалась кандомбле, часто брала нас с Иггором, и говорила следовать за ней, потому что мы собирались провести парочку ритуалов. Я видел множество людей, которые становились одержимыми и говорили на разных языках. Перед нами люди входили в экстаз и говорили со своими умершими предками. Мама разговаривала со своей покойной бабушкой. Все это было по-настоящему безумным, совершенно новое измерение. По какой-то причине мне очень нравилось кандомбле, и я позволял маме руководить мной духовно, даже сегодня она по-прежнему зажигает свечи в мою защиту. Она посвятила всю свою жизнь этой религии, и я уважаю ее за это.

Кандомбле - обычное дело в Бразилии. Люди знают об этой религии, и она не предмет для шуток. Все очень серьезно, потому что когда видишь одержимых людей, каких видел я, ты понимаешь, что это происходит на самом деле и это не фейк. Принимать участие в тех сеансах – вот настоящее испытание. Можно всегда определить людей, занимающихся кандомбле по бусам, которые они носят на шее. Иногда люди, от которых ты меньше всего этого ожидаешь, увлекаются этой религией. Я всегда воспринимал ее всерьез.

Многие думают, что кандомбле это как брухерия, мексиканское колдовство, но это не так. Его используют в добрых целях - чтобы дать руководство к действию, направление в жизни и помочь решить проблемы. Вот что мне в нем нравится. благодаря этому я был близок к маме. Всякий раз, когда она нуждалась во мне во время этих духовных сеансов, я был рядом, и они продолжались всю ночь, чувак, некоторые аж до шести утра, люди играли на барабанах и пели. Многие сеансы проводились в гостиной у нас дома. Все одевались в белое и проводили у нас целую ночь, в игре на ударных, песнях и одержимости. По-моему, это было чертовски клево.

В общем, кандомбле имеет большое влияние в Бразилии. Есть даже шутка, что 90% людей – католики, а 110% - кандомбле. Некоторые занимаются им втайне: они не хотят, чтобы другие об этом знали. Другие говорят об этом открыто, как моя мама. Она всем об этом рассказывает. Однажды она принесла своего рода жертву, когда обрила голову и провела целый месяц в маленькой комнате. Я помню, как мы ходили ее навещать. Я всегда считал свою маму очень сильным и по-настоящему духовным человеком. Я не знаю других людей, кто бы пошел на это ради религии. Она очень сильна духом.

Мне с самого начала нравились сеансы кандомбле. Мне нравились музыка и пение, и мне очень нравились одержимые люди. Для меня было невероятно, что некоторые из них начинали разговаривать как младенцы или маленькие дети. Только представьте, что 50-летняя женщина начинает говорить, как трехлетнее дитя. Я обожал это. Я думал, что это офигенно, потому что это было так впечатляюще. Я всю ночь ждал в комнате просто чтобы увидеть, кто станет следующим одержимым. Было много танцев и барабанов, а затем кто-нибудь выходил из круга, становился одержимым и начинал нести безумную фигню на африканском языке. У меня была реакция типа: “Да, черт возьми”, и я полностью позволял маме привлекать меня к этому.

Я сказал ей: “Мне это нравится, это клево. Можешь брать меня на сеансы, потому что мне нравится там бывать, и если я тебе понадоблюсь для чего-то, я буду рядом. Я весь твой!” Тем не менее, Иггору кандомбле нравилось не так сильно, как мне. Он отчасти неохотно к этому относился и даже немного шарахался от этого.

Майк Паттон: “Одна из моих любимых историй, которая постоянно приходит мне на ум, когда я думаю о Максе, связана с их религией кандомбле. Это все благодаря их маме. Я бывало спрашивал о ней парней в старые деньки и это было весело, потому что и Макс, и Иггор были в ужасе от нее. Они такие: "Мы отведем тебя на один сеанс, но смотри в оба!” Вообще-то это была прикольная тема. Кроме них никого не было, потому что я один интересовался этим, а они и слышать об этом не хотели.

Макс и Иггор переводили мне, и по сути я прошел обряд очищения, и после него спросил Макса: “Это было так мило, как будто некий дух пытался помочь мне. В чем же проблема?” И Макс рассказал мне, что когда был очень юн, у него была проблема с глазом, и его мама что-то сделала. Она провела какой-то ритуал, и с глазом стало лучше. С тех пор он до смерти боялся кандомбле. Я бывал у нее дома. В гостиной располагался гигантский алтарь. Он был весьма впечатляющим”.

В 1979-ом отец организовал для всех нас поездку в Европу и Америку. В Италии, после того, как мы навестили всех родственников отца и какое-то время погостили у них, он отвез меня в местечко под названием Монтанья Спакката (в переводе “расколотая гора”), которое я помню по сей день. С одной стороны горы есть выгравированный отпечаток руки. Он выглядит как пять пальцев, отпечатавшихся на камне. По легенде один парень не верил в Бога и однажды сказал: “Если Бог существует, пусть оставит мои пальцы на этом камне!”, и его пальцы остались на камне. Вообще-то можно прислониться пальцами к углублениям в камне.

Когда мы были в римском Ватикане, произошло нечто удивительное. Отец сказал: “У меня для тебя сюрприз”, и начал говорить по-итальянски с какими-то шишками из Ватикана. Я знал, что происходит что-то значимое, потому что они были очень высокопоставленными чинами. Мы спустились под Ватикан в какие-то катакомбы, и меня там крестили. Отец устроил так, чтобы меня крестил в Ватикане официальный первосвященник. Там было примерно восемь других священников в робах. Это был довольно пугающий опыт благодаря тому месту, где я находился. Я сказал тогда: “Это просто невероятно…”

Я многого не понимал, потому что все говорили на латыни. Они полили масла мне на лоб и окунули голову в воду. Мы находились в этой катакомбе добрых четыре часа, а затем отец взглянул на меня и сказал: “Теперь ты официально крещен в Ватикане. Я хотел сделать это для тебя. Надеюсь, ты счастлив?” И я такой: “Да! Спасибо, это поразительно”. Когда я рассказываю эту историю, многие офигевают. “Тебя крестили в Ватикане? Да ты гонишь…”

Потом мы вернулись в Америку и посетили Нью-Йорк. Вот еще одна забавная история: отец забронировал столик в лучшем итальянском ресторане города. Когда мы пришли туда, парень, который встретил нас, не знал, кем был мой отец и сказал: “Простите, но вас нет в списке”. Отец ответил: “Не может быть, я поставил бронь”, и тут появился менеджер. Он тут же офигел, что перед ним стоит мой отец. Он начал говорить на итальянском и обнимать его, а затем усадил нас в центральной части ресторана. Для меня это было чем-то вроде: “Да, чувак! Мой отец чертовски влиятелен…”

Позже подошел официант и отец спросил у него, где находится уборная. Поскольку он не говорил на английском, отец пытался спросить, где уборная на итальянском и португальском, но официант не понимал, тогда отец залез на стол, расстегнул ширинку и вытащил оттуда палец, имитируя член. Весь ресторан смотрел на это во все глаза. Я понял, что было что-то безумное в моем отце, в этом его поведении. Я тогда подумал: “Вот же безумная хрень!”

Как-то в воскресенье, месяц спустя, мы вернулись из большого путешествия, и обедали с бабушкой и дедушкой и всей итальянской семьей, а отец арендовал для нас небольшую лодку на территории Сан-Паулу под названием Интер Лаго, то есть большая река. Мы поехали туда с одним из моих старших кузенов, и несколько раз покатались на этой лодке. Мы составили расписание, чтобы кататься по очереди, и все было отлично. А потом отец вернулся с озера, жалуясь на боль в груди. Он посмотрел на моего кузена и сказал: “Грудь убивает меня, очень сильно болит сердце ”.

Очень скоро все стало очень плохо, он сказал: “я сейчас умру”. Моему кузену было всего 17 на тот момент, но отец дал ему ключи от машины и сказал: “Ты поведешь. Отвези меня в больницу прямо сейчас – со мной что-то не так”.

Отец сел на переднем пассажирском сиденье, а я сел за ним и положил руки вокруг него, и держал его всю дорогу до больницы. К тому времени, как мы приехали в больницу, я знал, что он уже умер. Я просто почувствовал это. Когда его забирали из машины, я понимал, что вижу его в последний раз.

По крайней мере я съездил с ним в больницу. Он провел самый последний отрезок жизни со мной. Много лет спустя я узнал, что за две недели до смерти он решил переехать в Рим. Он собирался всех нас перевезти в Италию.

Мы добрались домой, и ко мне подошла тетя. Она такая: “Мне нужно тебе кое-что сказать, это будет тяжело”, и я ответил ей: “Я уже знаю, что мой отец умер”. Она спросила: “Откуда ты это узнал?”, и я ответил, что почувствовал это, когда мы приехали в больницу. Его больше не было с нами. Она сказала: “Да, это правда. Твой отец умер”.

Вания Кавалера: “Когда отец Макса умер 22 сентября 1979 года, я услышала самые болезненные слова в своей жизни. “Мамочка, мы только хотим поговорить с ним еще разочек”.

Я находился в полном шоке. Только что жизнь изменилась на 360 градусов. Это было самое поразительное событие в моей жизни, а мне было всего десять лет. Мне пришлось пережить похороны. Я подошел поцеловать его, у него было холодное лицо. В течение долгого времени мне было тяжело находиться вокруг роз, потому что на похоронах ими была заполнена вся комната. Их аромат остался во мне навсегда. Даже сегодня меня раздражает, когда я вынужден ощущать их запах. Я не могу находиться рядом с ними, потому что это переносит меня прямиком в тот день.

Жизнь каждого из нас круто изменилась. Годом ранее мы были богаты, и отец работал в консульстве. Год спустя мы жили с мамой, и у нас не было денег. Нас спасла бабушка, которая выделила нам немного места в задней части своего дома.

Можно понять, какой культурный шок произошел от всего этого. У нас с Иггором была реакция в духе: “Какого хера происходит? Почему это должно было произойти?” Мы не понимали, поэтому бунтовали. Полное непослушание. Мы перестали хорошо учиться в школе. Наши оценки становились все хуже, и нас исключили из двух разных школ. Мама пыталась держать нас с Иггором в узде, но мы были слишком непокорными и слишком злыми на то, что произошло. Люди просто не понимали. Они говорили: “То, что случилось, случилось. Смиритесь с этим”.

Мама говорила: “Вам нужно найти работу и помогать мне, потому что нельзя оставаться здесь задаром – бабушка хочет денег за то место, где мы живем”. Так она находила нам с Иггором работу каждый день после того, как мы возвращались из школы. На тот момент нам было всего десять и одиннадцать лет соответственно.

Иггор Кавалера: “Я стал более закрытым как человек после смерти отца для себя и других людей. До этого я был более открыт к людям и харизматичен. После его смерти я на многие годы стал стеснителен. Именно группа помогла мне вернуться к нормальной жизни”.

Первой работой, которую мы получили после школы, была шляпная фабрика деда. У него был крупный бизнес. Мне приходилось отрезать ту фигню спереди шляпы, очень твердый пластик. Мне приходилось отрезать тысячу таких хреней с помощью пары ножниц, и я ненавидел эту работу. Временами я был так зол, что хватал всю партию товара, бросал ее на крышу и говорил деду, что с меня хватит. Временами он заставлял нас работать допоздна: “Продолжай работать, парень!”, и так до десяти вечера.

Потом мама купила лавку мороженого, и это была ужасная идея, потому что она ничего не смыслила в этом бизнесе. Нам с Иггором приходилось продавать мороженое покупателям, но так как в то время нам было на все насрать, у нас орала музыка и мы не слышали покупателей. Мы давали им мороженое, которое трогали пальцами, а люди говорили: “Ты только что трогал мое мороженое пальцами!” А мы им в ответ: “И что из этого?” Это продлилось месяц, а затем мама покончила с этим. Ей пришлось продать это место.

Затем мы стали работать у тети, которая владела обувной фабрикой. Нам приходилось работать с галлонами клея, и многие работники привыкли его нюхать. Они нюхали это говно и торчали часами, и мы тоже это делали, и были под невероятным кайфом. Представьте меня в 12 лет, нюхающего клей и делающего обувь, съезжая с катушек. Чувак, это был дикий кайф. С тех пор я никогда не испытывал ничего подобного. Это немного похоже на кислоту – у тебя галлюцинации, и ты слышишь голоса.

Помню в какой-то момент я так нанюхался клея, что увидел своего отца. Я увидел, как он стоит в дверях передо мной, и испугался. Он был зол на меня и очень серьезен, и я увидел в этом знак, словно он сказал мне: “Завязывай с этим дерьмом или сыграешь в ящик”.

Мы ушли с этой работы. После этого мы с Иггором несколько месяцев работали в магазине аудиозаписей, продавая альбомы, это была наша последняя работа. В каком-то смысле жизнь говорила нам: “Смирись с этим прямо сейчас”. Другого выбора не было. Мы не могли подождать какое-то время, чтобы привыкнуть. Жизнь будто говорила нам: “Смирись с этим дерьмом прямо сейчас, твою мать! Мне плевать, сколько тебе лет и готов ли ты вообще к этому. Мне насрать. У тебя нет другого выбора, тебе придется это сделать. Он мертв, его больше нет, а ты в нищете. Жизнь - говно. Добро пожаловать в мой мир”. Для нас это был словно сигнал к пробуждению.

Так или иначе, все те годы, что мы провели с ним, когда у нас были деньги, не были частью реального мира. Эта часть мира обрушилась в 1979-ом, когда реальный мир пришел и постучал в нашу дверь с вопросом: “Ну что, ты готов ко мне?”

ГЛАВА № 2

1981-83: ШКОЛЫ, ЧЕРЕПА И КРЫСИНЫЕ ЧЛЕНЫ

Несмотря на то, что смерть отца была ужасным событием и подразумевала радикальные перемены для всей моей семьи, она заставила нас отправиться на поиски своей цели в жизни. Я часто говорю себе, что если бы он не умер тогда, мы бы так никогда и не стали музыкантами. Скорее всего в эту самую минуту мы сидели бы дома, а в будни работали вместе с ним в посольстве, носили короткую стрижку и галстук, и ничего этого не случилось бы. Его смерть очень сильно связана с тем, что со мной произошло в дальнейшем, на протяжении всего моего пути вплоть до сегодняшнего дня. Его смерть стала причиной всего этого.

Очень тяжело все это просто передать словами. Весь мой детский протест и непонимание, почему Бог забрал этого человека у меня в таком возрасте в это время породили анархию и анти-религию ранней Sepultura.

Группа была решительно настроена против церкви и религии. Я был зол на Бога, хотя при этом продолжал с мамой духовный путь. То были мутные времена: музыка была моим реальным спасением, тем, что спасло меня от таких перспектив, как криминал и наркотики. Все происходило у нас на глазах, мы буквально ходили по самому краю. У нас были друзья в Белу, которые встали на путь преступности и наркотиков, а потом умерли от передозировки. Мы знали обо всем этом говне. Но музыка была отличной штукой, и она спасла нас.

Мама была по-настоящему предана отцу, и никогда больше не выходила замуж. Она лишь встречалась после его смерти с двумя парнями, насколько мне известно, и в обоих случаях это было совсем недолго, потому что она так и не встретила такого человека, как мой отец. Она была абсолютно откровенна с нами об этих парнях: однажды она подошла к нам и спросила, не против ли мы, если она начнет с кем-то встречаться, потому что она очень одинока. И мы с братом такие: “Мы полностью тебя понимаем, мам. Если захочешь снова выйти замуж, вот тебе наше разрешение, мы не хотим, чтобы ты была совсем одна”. Но она так и не решилась. Отец был очень особенным человеком.

Моя сестра Кира немного знала его, но не думаю, что много помнит о нем. Он очень любил ее: он был очень счастлив, что у него есть дочь. Папа брал Киру на пляж и играл с ней. Думаю, что она была слишком мала, чтобы помнить о нем столько, сколько помним мы с Иггором.

Прежде всего хэви-метал привлек меня благодаря той ситуации, в которой оказался я. Я был очень зол, и тут появилась музыка и овладела мной, обратившись прямо к моему разуму. Я был зол, и поначалу слушал музыку, просто чтобы уйти от реальности. Затем, когда я узнал, что на самом деле могу выразить себя при помощи гитары, вокала и текстов, это изменило всю мою жизнь, чувак. Я получил оружие. Голос. Совершенно иной способ мышления.

После смерти отца я разобрал его коллекцию винилов, чтобы посмотреть, что он слушал, и обнаружил «Led Zeppelin IV» и первую пластинку Black Sabbath. Это было потрясающе. Он никогда не включал нам эти альбомы. Должно быть кто-то ему их подарил, а может он слышал, что они хороши и купил их, чтобы заценить лично. Я уже слушал хэви-метал, когда откопал эти пластинки, поэтому сказал себе тогда: “О, Господи… у отца были альбомы Sabbath и Zeppelin. Это действительно круто”.

А так я впервые познакомился с рок-музыкой. Мы были на каникулах в Сан-Паулу в 1981-ом, и мой кузен достал нам билеты на концерт Queen 20 марта на огромном Морамби Стэдиум. Они раскручивали альбом «The Game», и концерт был колоссальным – целых 60 000 зрителей! До этого момента, честно говоря, я не особо увлекался музыкой. Меня больше интересовал футбол. Я хотел стать футболистом. Иггор тоже. Несколько раз мы видели, как наша команда играет на этом стадионе.

 Кузен сказал нам: “Давайте, я отведу вас на концерт Queen. Для вас это будет новый опыт, пока вы на каникулах, и он отвлечет вас от того, что случилось”. И мы пошли. Я и понятия не имел, чего ожидать.

В тот миг, когда погасли огни, у меня по телу пробежали мурашки. Queen вышли на сцену и сыграли “We Will Rock You”, и, чувак, это было восхитительно. Мы с Иггором сказали друг другу: “Это так клево”, а я подумал: “Черт, мне это реально нравится. Эта музыка нравится мне даже больше, чем футбол!”

Это была та же энергия, что и от футбола, только мощнее – она была усилена во много раз. Свет и музыка просто сорвали мне крышу.

Следующим утром мы пошли в магазин аудиозаписей, и кузен разрешил каждому из нас выбрать по кассете. Я взял «Live Killers» Queen, потому что был под впечатлением от их шоу, а Иггор взял себе «Alive II» Kiss. Мы слушали эти записи снова, и снова, и снова. Это были две наши любимые кассеты из всех, и мы везде их таскали с собой. Я знал оба этих альбома наизусть. До этого я не слушал музыку, только чуть-чуть бразильской музыки по радио. Благодаря Queen все изменилось. Тот концерт стал главным переломным моментом в нашей жизни.

Еще в Белу мы начали искать других чуваков, которым нравилась такая музыка. В нашем районе жил один парень по имени Силвио. Однажды он гулял с парочкой альбомов Оззи Осборна под мышкой – среди прочих у него были «Speak Of The Devil» и «Diary Of A Madman». Мы подскочили к нему и спросили: “Тебе нравится метал? Мы любим Queen и Kiss”. Мы задружились с этим парнем и послушали его альбомы. После этого мы встретили другого парня по имени Вагнер Ламунье, который в конце концов стал первым вокалистом Sepultura. Он был по-настоящему близким другом для нас с Иггором: мы тусили у него дома по выходным и спали на его диване в гостиной.

Послушайте одну из самых веселых проделок нашей троицы – меня, Иггора и Вагнера. Однажды мы прокрались на кладбище, потому что знали, что там было место, где полно черепов. Вагнер рассказал мне о нем и предложил пойти посмотреть на это своими глазами. Я ответил: “Чертовски клево!” И как-то в субботу мы пошли на это заброшенное кладбище и открыли металлическую дверь в подвал. Склеп внизу оказался полон черепов, как он и говорил. Очевидно они принадлежали людям, у которых не было денег на то, чтобы их похоронили как положено. Их черепа просто сбросили туда. Некоторые из них были еще свежими – на них сохранились волосы.

Мы такие: “Да, черт побери! Давайте их стащим!”, и украли три черепа. Мы положили их в свои школьные сумки, но по пути домой я сказал Вагнеру: “Я не могу принести домой три черепа: мама просто убьет меня”. Вагнер ответил: “Ну, я тоже не могу прийти с тремя черепами. Моя меня тоже убьет!”, тогда я сказал: “Ладно, тогда какого хрена мы будем с ними делать?” И мы решили сбросить их с моста на шоссе, и смотрели, как они разбиваются на шоссе, когда проезжающие машины наезжают на них и крошат своими колесами. Это была подростковая забава.

К тому времени Иггор стал очень хорошим граффером. Однажды его сцапали копы из-за того, что он нарисовал гигантскую крысу с огромным членом на фасаде чьего-то дома. Парень вышел из дома, схватил его и вызвал копов. Они приехали, и я сказал: “Это мой маленький братишка, пожалуйста, отпустите его. Он сожалеет о своем поступке и больше так никогда не будет делать”. Его не арестовали. Один из копов просто сказал ему, чтобы больше не занимался этой фигней. Это было огромное чертово полотно, потрясающая работа баллончиком, выполненная на очень хорошем уровне. Она выглядела очень клево. Вот в такие переделки мы попадали, пока не собрали группу.

Мама перепробовала для нас три школы. Первой было военное училище. Мы ненавидели его до чертиков. В нем действовали одни только правила: ты носил коричневую униформу, которую ежедневно носят копы, с поясом и туфлями, начищенными до блеска. Каждое утро нам приходилось петь национальный гимн, и это было очень политично. Понятное дело, девушек там не было, а это херово.

Мы провели там почти три года. Это было жестоко. У нас была училка, которая ежедневно приходила в класс, и первое, что делала, это доставала из кобуры свой револьвер 38 калибра и клала его на стол. Таким образом она говорила нам: “Со мной шутки плохи”. Это была большая пушка, и она размахивала ею во время занятий. Она преподавала математику и использовала эту пушку вместо указки! И мы такие: “Твою мать, чувак. Лучше не шутить с этой леди”. Я постоянно влипал, потому что всегда сидел “на Камчатке”.

Меня больше не беспокоили мои оценки, потому что я был зол из-за смерти отца. Я думал: “К черту школу! Мне насрать на это гребаное говно”. Она постоянно наводила пушку на меня, и я думал: “Когда-нибудь она мне точно прострелит башку”. Она всегда наводила на меня пушку, но, слава Богу, ничего не случилось. Она никого из нас не застрелила.

Все, чему я научился в этой школе, это ненавидеть. После этой школы я еще больше возненавидел копов. Я ненавидел злоупотребление силой и ненавидел полицейскую жестокость. Проще было выйти из этой школы и стать копом. Фактически именно этого они и добивались. Они хотели, чтобы ученики продолжили свою карьеру и стали копами.

Там были хорошие ученики, но было и много плохих, и они обычно тусили с нами, поэтому три года спустя мы с Иггором были сыты этой школой по горло, и нас выперли. Мама получила письмо, в котором говорилось, что нас попросили уйти, и сказала: “Боже, что же теперь с вами делать, парни?”

Затем она отправила нас в религиозную школу, чье название я уже и не припомню, но это была очередная трата времени. Она была похожа на ту школу в Сан-Паулу, где нас учили всему этому дерьму по части Библии, к которому мы не испытывали никакого интереса. Обучение в этой школе продлилось год, пока нас не выгнали и оттуда.

Последней школой, в которую она нас записала, была общеобразовательная школа в центре Белу. Меня исключили из-за того, что как-то днем мы уничтожили все фонтанчики для питья. Мы достали кучу камней и заложили ими фонтаны. Вода была повсюду, люди кричали и суетились. Все были мокрыми до нитки, включая нас. Директор вышел из своего офиса, увидел, как мы смеемся и сказал: “Вы исключены”.

Это была последняя школа, потому что в этот момент мама сдалась. “Ладно, если не хотите ходить в школу, не ходите. Не тратьте мое время”. В то время мне было всего 11 или 12. Она сказала: “Найдите себе занятие по душе и я буду вас обеспечивать, только займитесь чем-нибудь. Вы должны обрести цель в жизни”.

Тем временем мой кузен, тот самый, что возил нас на концерт Queen, пытался наставить нас с Иггором на путь истинный. У нас были длинные волосы, и он сказал, что если я постригусь, он купит мне пластинку, которую я хочу. Я согласился и пошел к парикмахеру за стрижкой, потому что знал, что волосы снова отрастут. Я попросил его купить мне «Ride The Lightning» Metallica, потому что он находился в разделе импорта и был очень дорогим.

Вскоре после этого мы поехали на концерт в восьми часах езды от Белу в городок под названием Ламбари. Там проходил фестиваль с кучкой поп-групп, но последней выступала метал-группа из Рио под названием Dorsal Atlantica. Они были брутальными. Это было трио, как и Venom. Они и выглядели как Venom, с черной подводкой на глазах, патронташами и чертовыми металлическими шипами.

Первое, что сказал вокалист, когда подошел к микрофону, это: “Мы Dorsal из Rio. Если мы вам не по душе, валите дрочить и трахать Бога!” Мы такие: “Ничего себе! Вот это безумие!” Шоу началось. А у сцены несколько парней показывали группе фак, вокалист увидел это и крикнул: “Я хочу видеть тебя, тебя и тебя после шоу на парковке. Буду ждать. Мы пойдем тратить деньги”. И я подумал: “Да этот парень крут!” Музыка была невероятно быстрым спид-металом, как Venom. Я не верил своим глазам.

Всю дорогу домой с шоу я разговаривал с Иггором. Я сказал: “Нам нужно создать группу, чувак. Ты видел этих парней? Они здешние и могут играть это дерьмо, и мы тоже сможем. Мы должны!” Это придало нам смелости.

Иггор уже был барабанщиком, так как играл на ударных на летних курсах и в футбольные деньки. На самом деле он был отличным барабанщиком, просто у него еще не было ударной установки.

Иггор Кавалера: “В моей жизни ударные появились даже раньше, чем музыка. Я ходил на стадион и играл на ударных, даже не планируя создать рок-группу. Когда мы решили основать Sepultura, ударные уже были частью меня, так что Макс вполне естественно выбрал другой инструмент”.

Я нашел старую акустическую гитару отца, разбил зеркало и приклеил кусочки разбитого зеркала к гитаре, чтобы она выглядела немного круче. Этим гребаным зеркалом я почти изуродовал гитару отца, но в тот момент мне казалось, что она выглядит клево.

Я немного изучал английский, переводя тексты с винилов. Я его немного изучал в школе, но по правде говоря больше всего я выучил именно из пластинок. Целыми ночами я переводил тексты Iron Maiden, Black Sabbath и Motörhead. На альбоме Motörhead «Another Perfect Day» была песня под названием “Dancing On Your Grave”, и если перевести слово “grave” на португальский, получится “sepultura”. Я подумал: “Ух ты, отличное название”, и нарисовал логотип на книге, которая теперь находится в Зале Славы Рок-н-Ролла.

Теперь мы были группой. Я - на гитаре, Иггор на ударных, Вагнер на вокале и парень по имени Роб на басу. Роб был нашим друганом: сын канадского священника из баптистской церкви или какой-то из этих религий. У него был усилок, и мы подключили нашу шнягу к нему. Так начиналась Sepultura в далеком 1983-ем.

Это была эпоха зарождения блэк-метал и трэш-метал. Мы быстро въезжали во все более тяжелую музыку: услышав Queen, мы заинтересовались, что есть еще, а потом услышали AC/DC. Они были группой бунтарей – многие их фэны носили длинные волосы. В кино я увидал фильм «Let There Be Rock», и на мой взгляд он был офигенно прекрасен.

Потом я услышал Black Sabbath, но в первый раз, когда я их услышал, они показались мне подозрительно знакомыми, потому что я где-то раньше видел их название, а потом вспомнил, что в коллекции пластинок отца был один из их альбомов. Я снова заглянул в коллекцию и нашел их дебютную пластинку. Чувак, она была прекрасна – риффы Тони Айомми были такими тяжелыми. После Sabbath мы начали искать еще более тяжелую музыку, и открыли для себя Venom и Slayer. Когда мы услышали Dorsal Atlantica, которые были родом из Бразилии и звучали, как эти группы, это заставило меня задуматься о том, что и мы можем не хуже. Они придали нам смелости.

Моей второй гитарой после той акустики был кусок дерьма, которую все называли “podrera”, то есть трухлявая, потому что всякий раз, как я до нее дотрагивался, мне в палец впивался осколок и вызывал кровотечение. Она была полностью расстроена. По правде, она разваливалась на глазах, но это было единственное, что я мог себе позволить. Я купил ее в ломбарде по дешевке. Я пришел домой с мыслью: “Я не хочу слышать, как звучит эта гитара”, но когда сел и немного поиграл на ней, я не мог понять, почему она не издает невероятно искаженный звук.

Я отнес ее обратно в магазин и сказал парню: “Думаю, с ней что-то не то. Нет звука”. Он ответил: “Ну, тебе нужен кабель, усилок и педаль дисторшна”, а я: “Чувак, да ты угораешь. Мне придется купить все это дерьмо?” И я скопил немного денег здесь и там, купил усилок и педаль, и наконец-то подключил ее. Теперь она звучала гораздо лучше.

Я никогда не учился играть. Первую в жизни песню мне показал приятель, у которого была гитара. Он показал мне пару вещей. Для начала “Heaven And Hell” Black Sabbath. Я выучил эту песню вместе с “Whole Lotta Rosie” AC/DC и “Smoke On The Water” Deep Purple. Все знали этот рифф. Этот парень показал мне другие вещи, и каждый раз я изучал все больше и больше.

Тем не менее, я не знал, как настраивать гитару и все такое. Помню первое шоу Sepultura в местечке под названием Барролише в 1984-ом. Это был клубешник с примерно сотней зрителей, и кучкой парней в футболках с Motörhead, Iron Maiden, Deep Purple и Джимми Хендриксом, и я подумал тогда: “Окей, наверно, мы понравимся этим парням, мы здесь в безопасности!”

Парень, который держал то место, подошел ко мне перед сэтом и спросил: “Вы готовы выступать?”, и я ответил: “Да”. А он: “Так вы настроились?” И я посмотрел на него и спросил: “Эээ... что это значит?” А он такой: “Твоя гитара. Ты настроил ее?” А я ответил: “Ну… Не знаю!” Я даже не понимал, о чем он говорит. А он такой: “Можно взглянуть на твою гитару?” Оказалось, все струны были расстроены.

Роб не пришел на концерт, потому что было 10 вечера и отец не выпустил его из дома. Он должен был быть дома в восемь, поэтому ему не удалось это сделать, и мы выступали как трио: я на гитаре, Иггор на ударных и Вагнер на вокале. Единственными, кому это понравилось, само собой, были парни в футболках Motörhead. Они сказали нам тогда: “Чуваки, вы офигенно круты. Я не слышал твою гитару, но вы реально зажгли”. Все остальные кричали: “Фуу, вы отстой. Эту херню невозможно слушать”.

Мы играли свои песни, Вагнер пел на португальском. Они звучали очень сыро и неотшлифованно. По звучанию они напоминали Venom, только еще проще – мы не слишком хорошо играли, поэтому мои риффы не были так уж хороши. Да, слушателям эта музыка казалась хэви-металом, но как по мне, ощущение выступления на сцене было безумным – я чувствовал себя одержимым. Как только я взял в руки гитару и вспыхнул свет, у меня появилось чувство, что здесь происходит что-то особенное”! Я стал абсолютно другим человеком. Я прыгал по сцене и кричал. Я отлично себя чувствовал, и хотя большинству зрителей это не понравилось, все это дало нам стимул продолжать. Мы подумали, что скорее всего сможем это повторить. Мне нравилась энергетика, которую я ощущал, стоя на сцене, и Иггору она тоже нравилась – он уже был потрясающим барабанщиком. Выброс адреналина никогда не покидал меня - он до сих пор во мне, каждый раз, когда я выхожу на сцену.

Мы репетировали у Роба в его подвале. Время от времени к нам спускался его батя и начинал религиозные проповеди. Он называл нас с Иггором желтоголовыми, потому что мы были блондинами. Помню, как-то подошел к двери и услышал, как орет его отец: “Эй, Роб, к тебе опять эти грязные желтоголовые!” Мы были довольно грязными, это верно, и джинсы у нас тоже были рваные.

Музыка затянула нас по уши. Мы перестали ходить в школу, и помню, что мне сказала мама, когда я подошел к ней после первого шоу и сказал: “Мам, вот чем я собираюсь заниматься в жизни. Я стану музыкантом и буду всерьез заниматься музыкой. Я не брошу ее и не изменю свое решение через месяц”. Она отнеслась к этому спокойно. Она ответила: “Если это то, чего ты хочешь, я тебя полностью поддержу. Я помогу всем, что в моих силах”. По-моему, это было здорово.

Я знал, что мы сможем, хотя еще толком не умел играть. Между мной и Иггором возникал обмен энергией, когда мы поднимались на сцену. Эта энергия родилась на том первом шоу, и всегда присутствовала впоследствии – в каком-то смысле убеждение, что мы сделаем это, и сделаем так, как надо. У нас всегда была эта убежденность, хотя тогда мы и понятия не имели, что это вообще такое “выступать в группе”.

Мне казалось, что музыка - это единственное, что у меня есть. Когда я въехал в тяжелую музыку вроде Venom, у меня было ощущение, что я смогу выразить себя с ее помощью, потому что я был очень зол на все то дерьмо, что творилось вокруг. Эта музыка идеально подошла раздраженному подростку. Поэтому, когда я решил писать собственную музыку, я использовал тот же гнев, энергию и жестокость. Вот откуда взялась брутальность Sepultura – от смерти моего отца.

А теперь все это обрушилось на меня. Когда пыль улеглась, я понял, как изменилась моя жизнь, и что теперь мне придется мириться со всем этим. Мы должны были стать мужчинами. Не было времени быть подростками. Мое детство закончилось, как и все это дерьмо. Тому счастливому времени пришел конец. Я был вынужден столкнуться с жизнью в возрасте 13 лет. И если я собирался что-то делать в своей жизни, то я должен был сделать это именно сейчас, я должен был встать и сделать это сам. Прямо сейчас, не раньше, не позже. Я должен был найти что-нибудь для себя, и я нашел это что-то в музыке, которая дала мне уверенность идти вперед и делать то, что я могу.

Вспоминая прошлое, я понимаю, что если бы мой отец не умер, у меня был бы более плавный переход в юность, когда еще можно оставаться немного ребенком. Я по-прежнему мог заниматься подростковыми делами. А сейчас у меня больше не было выбора, особенно теперь, когда я стал главой семьи. Я был самым старшим, и все свалилось на мои плечи. Я должен был присматривать за Иггором, хотя, когда началась группа и я стал больше тусить, мы поменялись ролями. Иггор всегда говорил: “Мы должны присматривать за Максом и его пристрастием к алкоголю”. Он всегда беспокоился обо мне.

Иггор Кавалера: “Я почти всегда вел трезвый образ жизни в Sepultura, и, наверное, главная причина в том, что я должен был заботиться о брате. Если бы нас засосал весь этот рок-н-ролльный стиль жизни, нас бы уже не было на этом свете”.

Когда Иггор впервые увидел Глорию, он сказал ей: “Я очень рад, что ты здесь. Теперь ты сможешь помогать мне справляться с Максом! Он прошел десять миль в поисках бара, а потом еще десять до следующего… и на этом он не остановится”.

Это правда. Я был охуенно безумен.

ГЛАВА № 3

1984-85: МЫ – SEPULTURA. ПОШЛИ ВЫ ВСЕ…!

Мой дядя не хотел отпускать нас на первый фестиваль «Рок в Рио» в январе 1985-го, потому что мы были слишком юны. Оззи выступал 19 января перед стотысячной аудиторией. На тот момент дядя был главой семьи, и мы жили в загородном доме, который принадлежал ему. Шоу должны были показать по телеку, и мы очень хотели его посмотреть, а он дразнил нас – включал выступление на пять секунд, а потом переключал канал, просто чтобы постебаться над нами. Мы ему: “О, Боже, оставь этот канал! Это же Оззи!”, а он: “Оззи – дьявол. Я не позволю смотреть дьявола в своем доме”. А мы такие: “Ты это серьезно? Сколько еще он будет стебать?”, и я подумал: “Однажды мы отомстим… когда-нибудь этот момент обязательно настанет”.

На втором выступлении Sepultura нас начали замечать. Это было выступление на радио, спонсором которого выступила местная FM-радиостанция. Это была битва групп, жюри сидели перед сценой - пара старичков в очках. Им бы ни за что не понравилась наша музыка. Я увидел их и подумал: “Какого хера там делают эти люди? Там должны сидеть наши фэны!” Но мы решили: “По рукам, мы будем играть. Эти люди пришли оценить нашу музыку, так получите”.

Когда пришло время выступать Sepultura, я сделал то же, что видел у Dorsal Atlantica, и сказал: “Мы – Sepultura. Пошли вы все…! Можете идти на три веселые буквы, если не нравится!” и всякую фигню в таком духе. Мы сыграли одну песню, и я начал болтать всякую чушь в микрофон, и вдруг заметил, что он перестал работать. Кто-то из жюри вырубил мой микрофон, я больше не мог говорить!

Затем мы сыграли вторую песню, и пока мы играли ее, я скопил во рту столько слюны, сколько мог. Я приготовил ее специально для леди судьи. Я знал, что именно она потребовала, чтобы вырубили микрофон, потому что на ее лице было написано наибольшее отвращение. Она ненавидела все, что происходило на сцене, и очевидно собиралась поставить нам нулевые баллы, поэтому я, твою мать, подошел к ней и просто обдал ее душем слюны.

Тут же началась потасовка! Ко мне бросились охраники. Один из них ударил меня кулаком. Сэт тут же закончился. Это был настоящий хаос. Судья была просто в бешенстве, слюна была у нее на всем лице, она визжала: “Я убью тебя, ублюдок!” А мы ей: “Да пошла ты, сучка!”

Мы отправились за кулисы, и там познакомились с парнем по имени Жоао Эдуардо, владельцем рекорд-лейбла под названием Когумело, который по стечению обстоятельств оказался на том шоу. “Я не понимаю вашу музыку, но вы чертовски возмутительны, парни, и мне это нравится. В вас живет дух рок-н-ролла”. Он сказал нам, что ничего более рокерского он не видел и что ничего подобного тут не происходило за те 20 лет, что он живет в этом городе, потому что все музыканты до неприличия скучны. А тут появились мы со своей слюной, хаосом и прочим дерьмом, и ему это понравилось.

Он сказал: “Если вы улучшите музыкальную составляющую, я заключу с вами договор и сплитом выпущу EP с вами и еще одной группой”. Он спросил нас, слыхали ли мы об Overdose, и мы ответили, что да, слыхали: на тот момент они были самой популярной группой в Белу. Они были эдакими Iron Maiden из Белу. Они очень хорошо играли и хорошо зарабатывали, к тому же все телки принадлежали им. Мы были полной им противоположностью: мы были грязными парнями, которые не могли играть, и у нас не было телок.

Жоао Эдуардо: “Впервые я увидел шоу Sepultura, сопровождая свою жену Пэт, которая делала снимки Overdose. Они все еще были очень юны, но звучали очень агрессивно и были совершенно непохожи на другие группы. В следующем году мы снова встретились с ними на другом мероприятии, а потом снова – уже в нашем магазине. Они значительно улучшили свое выступление. Планируя первый релиз нашего рекорд-лейбла, мы пригласили Sepultura, потому что видели рост группы на андерграундой сцене здесь, в Белу-Оризонти. Мы горды тем, что дали толчок Sepultura и помогли им сделать свой первый шаг в карьере”.

Мы вернулись в репетиционную с мыслями, что теперь у нас есть шанс. И в это же время мы узнали, что наш вокалист Вагнер толкает наше оборудование прямо у нас под носом. Он продавал наши гитарные кабели. Мы пришли на репетицию и увидели, что все наше оборудование отсутствует. Мы такие: “Где гитарные кабели?” Думаю, что он был клептоманом. Мы очень разозлились и устроили ему очную ставку. Я пошел к нему домой, и когда поднялся к нему, увидел, что все наше оборудование лежит у него в комнате. Я ему: “Чувак, это наше! Что все это дерьмо делает у тебя?” А он мне на это: “Да, я забрал эти вещи. Мне были нужны деньги”, и я: “Парень, да ты в своем уме? Мы не можем тебе доверять. Мы должны быть братьями, всем делиться и делать для группы все. Нельзя у нас воровать!”

К тому времени Паоло Джуниор только-только присоединился к группе. Он учился в том же военном училище, что и мы, и всегда напоминал мне бой-бэнд Menudo. Он выглядел как один из них, и был довольно симпатичным парнем, поэтому мы называли его Menudo, и его это сильно бесило. Ему это прозвище совсем не нравилось. Паоло был похож на нас, только он был более придурковатым: он постоянно угорал и мочил фишки. Его, как и нас, выперли из школы.

У него был совсем новенький бас. Роб никогда не учился играть, и хотя Паоло тоже не умел играть, по крайней мере у него хотя бы был бас, поэтому его мы приняли, а Роба попросили уйти.

Мы сказали Робу: “Мы знаем парня, у которого есть бас. Прости, чувак, но мы все еще надеемся остаться друзьями”. Роб отнесся к этому спокойно: “Окей. Я знаю, что я не так уж хорош и не могу играть на этом инструменте. Вам нужно двигаться дальше, а я только задерживаю вас”. Мы с ним дружим до сих пор. Он живет в Канаде и приезжает на шоу, когда мы выступаем в Торонто.

Мы спросили Паоло: “Можешь попробовать выучить наши песни?”, и он ответил, что постарается. Мы и не представляли, что у него уйдут годы, чтобы толком научиться играть на гребаном басу – до самого выхода «Chaos A.D.» в 1993-ем, почти десять лет спустя! Но у нас не было других вариантов: больше никто в городе не играл на басу, а у него был бас, и для нас этого было достаточно. Мы думали: “У него хотя бы есть инструмент. К черту, он научится… будем надеяться!” Так началась наша дружба: мы с Иггором ночевали у Паоло, и его мама с отцом клево к нам относились. Мы подружились с его братьями и сестрами, и его дом стал нам вторым домом.

У Паоло был небольшой гараж без крыши, с таким видом, словно он пережил Третью Мировую. Стены едва держались, но его отец сказал, что мы можем использовать гараж для репетиций, что было клево, потому что место нам было нужно, теперь, когда Роб больше не играл в группе. Так что теперь это место было официальной репетиционной точкой Sepultura.

Вагнер был настоящим лидером Sepultura, когда был в группе, но после того, как его выгнали, я стал вокалистом, потому что мы не хотели проходить весь этот рутинный процесс поиска нового вокалиста. Иггор сказал мне: “Почему бы тебе не стать вокалистом? Ты все равно пишешь тексты песен”. Я сказал: “Без проблем, попробую”, и в скором времени мой голос стал довольно хорош. Людям он понравился. Я понял, что если захочу, то смогу издавать ужасные звуки, и это звучит очень круто.

Четвертым парнем стал Жаиро Гведес, которого мы называли Жаиро Т. Это был северяк очень высокого роста. И при этом он был забавным парнем. Его мама и отец развелись, и он жил то с одним, то с другим предком. Это реально засирало ему мозги, чувак. Этот развод поставил его в тупик.

Жаиро Гведес: “Я познакомился с Максом и Иггором в баре Белу-Оризонти. Я был со своим другом гитаристом, мы просто тусили и бухали, и тут я увидел их. Я знал, кто они, потому что в этом городе все друг друга знают. Было весело, потому что той ночью они затеяли драку с какими-то позерами.

После драки я подошел к Иггору и сказал: “Привет, ты ведь Иггор, да?”, а он мне: “Нет, это не я”. Тогда я сказал: “Но разве не твой брат Макс вон там?”, и он ответил: “Нет!”

Он подумал, что я должно быть брат одного из парней, которых побили, и очень нервничал! Когда я сказал ему, что люблю метал, он расслабился и подтвердил, что он Иггор и Макс его брат. Это была веселая первая встреча”.

У мамы Жаиро были бойфренды, и он говорил нам: “Какой-то гребаный чел спит в нашем доме. Я ему глотку перережу”. Всякую ересь в этом духе. А мы ему: “Успокойся, чувак, ты же не хочешь угодить в тюрягу”. Ни один из нас в то время не знал о существовании терапии, но Жаиро проходил курс терапии в течение многих лет. Я спросил его: “Чем вы занимаетесь на терапии?”, а он в ответ: “О, да мы просто говорим о своих проблемах”.

И я такой: “Ты сидишь с незнакомцем и рассказываешь ему свои гребаные проблемы, и он еще за это получает деньги?”, а он: “Да, да, это отлично работает!” Я посоветовал ему забыть обо всем этом говне и позволить музыке быть его терапией. Но он не послушал.

Жаиро Гведес: “Через несколько дней после встречи Макс попросил меня прийти на репетицию домой к Паоло. Их музыка была немного сумбурной: Иггор играл одно, Макс другое. Они собрали много черники с деревьев в саду Паоло и бросались ею в людей из окна.

Я спросил: “Не хотите поиграть?” А они: “Нет, давай бросаться ягодами в людей!” Я подумал: “Черт, да у этих парней явно не все дома”.

Ну, не суть, Макс попросил меня показать ему риффы и сказал, что я то, что им надо. Он попросил меня присоединиться к группе, и я ответил: “Да, я присоединюсь к вам, но вам нужно начать серьезно относиться к делу и писать песни”.

Жаиро был хорошим гитаристом, он реально ИГРАЛ. Он мог играть песни Mercyful Fate и Slayer, и обучал меня новым риффам. Мы играли кавер на “Black Magic” Slayer, и у нас уже довольно хорошо получалось. Исполнение этих каверов повышало наш уровень музыкального мастерства. Мы сыграли кавер и на “Living In Fear” Kreator, и он звучал точь-в-точь как оригинал. Люди начали замечать нас, потому что мы звучали как американские и европейские группы.

За год мы сильно выросли с музыкальной точки зрения. Предложение Когумело о EP по-прежнему было в силе, поэтому Жоао пришел к нам со словами: “Я слышал, что вы прогрессируете. Не хотите записать демо?”

Я ответил: “У нас есть одна песня под названием “Necromancer”. Мы могли бы записать ее, если не против?” Это был наш первый опыт записи. Жоао и его жена были парочкой настоящих хиппи, совсем не металлисты, но они видели в нас будущее.

Мы не подписывали контракт на демо “Necromancer”, нам просто заплатили за него. Мое главное воспоминание об этой сессии, что я подключил свою педаль дисторшна, и звукоинженер подошел ко мне в бешенстве: “Выруби это дерьмо!” А я такой: “Чего? Это педаль дисторшна. Мы метал-группа, мы так звучим”. А он как заорет: “Нет, ты должен играть с чистым звуком! Как Led Zeppelin!” А я ему: “Нет, чувак, это не Led Zeppelin”.

Я включил ему пару тем Venom и сказал: “Вот так мы хотим звучать”, и он ответил: “Это полное говно, но окей, я запишу вас с этой штуковиной”. Он реально употребил слово “штуковина”, говоря о моей педали дисторшна. И при этом сказал, что не станет указывать свое имя на демке. Мы ответили, что нам насрать.

Так мы записали демку. Для первого раза получилось очень круто. Чувакам из Когумело она очень понравилась, звук получился как у настоящей группы. “Necromancer” – отличная песня для новой группы. Мы репетировали все больше и больше, и написали другие песни для этой EP: “Warriors Of Death”, “Antichrist” и “Bestial Devastation”. Наш друган записал вступление с демоническим голосом. Это его настоящий голос, мы не накладывали никаких эффектов. У этого парня был по-настоящему сатанинский, глубокий голос. Мы называли его Человек-Отрыжка, потому что его голос был настолько глубоким, что создавалось ощущение, что он все время рыгает.

С дизайном обложки, где демон обнимает церковь на «Bestial Devastation», также связана интересная история. Парень, который нарисовал ее, из очень набожной семьи Адвентистов Седьмого Дня. У него дома телек направлен в стену, чтобы никто не видел, что там показывают; его отец был супер-религиозным фриком, как и мама. Но этот парень был потрясающим художником. Он рисовал на футболках обложки альбомов Kreator, Voivod и Slayer, и они выглядели точь-в-точь как оригиналы.

Мы попросили его нарисовать обложку, и он сказал, что сделает, но не сказал, что единственное время, когда он мог рисовать что-либо, это три часа утра, когда все уже спали. Тогда он доставал рисунок из-под кровати и работал над ним ночь напролет, а затем снова убирал его под кровать и следующей ночью снова рисовал. На все ушла неделя, и наконец он закончил эту вещь. Я спросил, не застукали ли его предки, потому что отец бы просто убил его на хрен, но он сказал, что ему все сошло с рук. Этот же парень нарисовал первый логотип Sepultura, только он получился неубедительным. После записи «Morbid Visions» мы модернизировали его в нечто более крутое, и в конце концов он стал таким, как на пластинке «Schizophrenia».

Мне было 16, когда Когумело выпустили «Bestial Devastation», а Иггору - 15. Эта пластинка многим понравилась, и люди считали, что у Sepultura есть потенциал. Мы отправили ее копии в Америку и Европу, и она попала в несколько фэнзинов и радиостанций. “Kerrang!” написал о ней маленькую заметку. Кажется, в новостях. Первое шоу, которое мы отыграли для его раскрутки, было с Overdose. Они выступали в качестве хедлайнеров, потому что были более популярными и их знало больше народу.

Мы открыли шоу, и инициатива почти сразу полностью перешла к нам. Наше шоу нравилось людям больше, потому что вызывало больше эмоций, и перед сценой собралось больше фэнов. Наши песни были прекрасны. Overdose больше напоминали Iron Maiden, практически полная копия. Они звучали, как Maiden, даже одевались как Maiden.

На тот момент наш стиль был нов, большинство не знали о существовали блэк и трэш-метал, поэтому мы больше увлекали слушателей, чем Overdose, потому что работали на совершенно ином уровне жестокости.

Жоао Эдуардо: “Общей реакцией публики на Sepultura было изумление, в основном из-за их названия, но и благодаря их звуку”.

А еще мы взяли себе клевые сценические имена. Я стал Одержимым, Иггор – Череполомом, Жаиро - Мучителем, а Паоло - Разрушителем. И все-таки эти имена не работали, нас никто так не называл. Меня бесило, что никто и никогда не называл меня Макс Одержимый.

Мы хотели себе патронташи, как у всех немецких групп, но не могли их себе позволить, даже купить не могли, потому что они были запрещены в Бразилии. Иггору пришла отличная идея – он предложил достать кучу “пальчиковых” батареек и покрасить их в серый цвет.

Короче мы собрали 100 или 200 батареек, откуда только могли, сложили их в огромную коробку, покрасили их в серый цвет и приклеили суперклеем к гитарным ремням. Когда нас фотографировали, нам пришлось сказать фотографу, чтобы он сильно не приближался, иначе бы люди поняли, что они фальшивые. На всех фотках с тех сессий присутствуют эти фальшивые патронташи, просто потому что мы хотели выглядеть как метал-группы из Европы.

Недавно журналист поинтересовался, почему я так интересуюсь военной одеждой, и я ответил, что в те времена в Бразилии не разрешалось носить такую одежду, если только ты не служил в армии. И купить ее тоже было нельзя, и если бы тебя застукали в ней, ты бы отправился в тюрягу. Поэтому, когда я поехал из Бразилии в Европу и увидел всю эту одежду в магазинах, торгующих военной атрибутикой, мне просто сорвало крышу. Я просто не мог поверить, что здесь разрешено ее покупать. Я купил все виды камуфляжных брюк, включая серебристые и черные, за ношение которых я потом стал известен.

В Бразилии действует обязательная воинская повинность по достижении 18 лет, если только ты не найдешь какую-нибудь отмазку. Я нашел - достал бумаги из загородного домика. Он находился в трех часах езды от военной базы, и у меня были счета за свет, газ и телефон из этого места посреди ничто, где жил мой друг, и я сказал, что там я и живу, и что не могу служить в армии, потому что живу посреди ничто. Они на это купились, и я получил освобождение от армии. Иггор сделал то же самое. Мы использовали ту же схему, и она сработала и для него. Некоторые мои друзья пошли более безумным путем – они сказали, что они геи или что они психопаты и способны на убийство.

Целыми днями мы шатались по улицам с бандой металлюг с длинными волосами в футболках с изображением метал-групп, и выделялись везде, куда бы ни шли. Общество видело нас и не могло найти ответа на вопрос: “Кто эти парни?” Мы повсюду терроризировали людей. Обычно мы тусили в богатой части Белу: там был один уголок на улице, где мы тусили и терроризировали богачей, превращая их жизнь в ад.

Мы сидели в барах, пили пиво и водку. Кругом было полно богатых людей, и они были напуганы, потому что мы громко разговаривали, а наши друзья высовывались из машин и очень громко врубали метал. Вот так мы выглядели и вели себя, а еще временами ввязывались в драки. Это стало нашим обычным местом тусовок в субботние вечера.

В дневное время мы зависали у магазина аудиозаписей в центре Белу, пиная балду и ничего не делая. Мы убивали время, слушая рок-записи. То и дело мы попадали в переплет, но при этом заводили друзей и говорили людям, что у нас есть группа под названием Sepultura и рассказывали, где будет наш следующий концерт, пытаясь сколотить группе кой-какую репутацию.

Была только одна вещь, которая пугала меня: полиция. Каждый раз, когда я видел полицию, меня начинало трясти, и я пугался до усрачки. Когда я был ребенком, в Бразилии правила военная диктатура, и заправлял всем президент Жоао Батиста Фигейредо, хотя я почти не замечал этого, пока не умер отец. Ничего из этого говна не затрагивало нас, пока он был жив, потому что у него были хорошие связи. После смерти отца и переезда обратно в Белу мы увидели нечто иное.

Ребенком я боялся копов. Я боялся полиции даже больше, чем самого дьявола. Там процветала коррупция. Никакой тебе справедливости или правосудия. Люди жалуются на копов здесь, в Америке, но они не знают, как им повезло. В Бразилии копы просто ебнутые на всю башку. Тюряга в Бразилии – это совсем не то место, где тебе захочется побывать. Ни за что в жизни.

В то время, если ты болтался на улице, у тебя при себе всегда должен был быть документ, удостоверяющий личность. Если тебя поймали без него, ты автоматически попадал в тюрьму. Вот так все и было: ты сидел на заднем сиденье, направляясь в тюрьму, даже если не сделал ничего дурного. Однажды нас с Иггором копы арестовали без документов. Это был примерно 1985-ый. У Паоло тоже не оказалось документов. Я не знаю, почему. Просто как-то вечером мы втроем пошли гулять без документов.

И копы подошли к нам, остановили, всех поставили к стенке – вообще-то наша песня “To The Wall” на альбоме «Schizophrenia» как раз об этом. Они приставили стволы к нашим головам, и несли безумный бред в духе: “Ах ты урод! Мы тебе быстро малину испортим! Ты гребаный чокнутый ублюдок-металлист”.

Мы не сделали ничего дурного. Мы просто гуляли по улице. “Где твои документы?” – спросили меня. “У меня их нет” – ответил я, и мне в ответ: “Тогда все, поедешь в центр”.

Иггор Кавалера: “Мы находились на территории, где тусовались многие скинхеды, панки и металлисты, и тут копы подошли и попросили мои документы. У нас их не оказалось, и поскольку до сих пор были живы отголоски старого диктаторского мышления, они набрасывались на всех, кто выглядел хоть немного иначе”.

Когда мы отправились в тюрьму, нас посадили в клетку с кучкой других мудаков. У всех у них был жуткий вид. Это были насильники, убийцы и прочие отбросы. Мы сказали себе: “Это же полное безумие”. Нам сказали снять наши пояса и шнурки от ботинок. Нам разрешили сделать один телефонный звонок, и Паоло позвонил своему отцу. Отец знал кое-кого в полиции, и это был наш билет на волю.

Мы провели там шесть часов как в настоящем кошмаре, а потом пришел отец Паоло, поговорил с какими-то людьми и нас выпустили. Это было чудо. Мы тогда сказали друг другу: “Больше никогда не забудем брать с собой документы!”

Наркота? Мы с Иггором никогда в нее не углублялись. Мне никогда не нравилась трава, потому что я не любил курить. Отец часто курил сигареты, и мне это никогда не нравилось. Многие наши друзья сидели на кислоте. Я попробовал ее однажды, и она мне тоже не понравилась. Я посмотрел на небо и увидел тысячи мух, сбрасывающих бомбы – это было пугающе, очень плохой трип. В тот момент мы ели креветки, а мне казалось, что мы едим червей. Это было похоже на ту сцену в «Пропащих Ребятах», где парень ест китайскую еду, а на самом деле это черви. Я выплюнул еду, а остальные сказали мне успокоиться, но я не мог, потому что мне казалось, что я вижу, как они двигаются.

Я попробовал кокаин, и он понравился мне первый час или около того, что было здорово, потому что я в каждом видел лучшего друга. Но потом тебе нужно принимать все больше, и ты доходишь до того, что принимаешь слишком много и не можешь заснуть. Это мне и не нравится в коксе и ЛСД: тот факт, что можно никогда не ложиться спать. Я подумал: “Хотел бы я пойти поспать”, потому что физически я устал, но мой мозг двигался со скоростью в тысячу миль в час. В Бразилии есть очень хороший кокс, и мои друзья принимали его, поэтому время от времени я тоже немного принимал. Хотя это никогда не превращалось в такую зависимость, чтобы я принимал его каждый день. Я сделал выбор в пользу бухла.

Чувак, мне очень нравилось напиваться. Это началось рано, когда мне было 14 или 15. Я ходил с друзьями по барам, а в Бразилии тебе должен исполниться 21 год, чтобы употреблять алкоголь, но все пьют с шести лет. Можно купить алкоголь даже в этом возрасте. Шутка, конечно. Никто не подчиняется закону, поэтому в 14 я мог получить выпивку, если хотел. Мне нравился ром – убойная тема. Никогда не нравилось пиво.

Думаю, я всегда хотел стать экстремальным человеком. Так было всегда: или самое экстремальное дерьмо, или ничего. Такой всегда была моя философия: я никогда не довольствовался пивом и травкой, как большинство. В моем случае это была водка и кокаин с виски, или ничего.

Я никогда не хотел залипать во что-то наполовину. Для меня эта территория просто не существует.

ГЛАВА № 4

1985-86: УЛЬТРАНАСИЛИЕ

Именно с потерей отца связано то, что я стал так много пить. Только чтобы заполнить пустоту. Когда я пил, я начинал чувствовать себя иначе: мне нравился тот кайф, который я получал от выпивки. Когда я был пьян, музыка звучала лучше, а еда казалась вкуснее. Это правда: когда ты слушаешь пластинку, убитый в хлам, эта музыка звучит просто чертовски круто. Слушаешь Slayer реально громко, когда пьян, и, чувак, он звучит просто прекрасно. И когда слушаешь свою музыку пьяным, она тоже звучит здорово. И ты говоришь себе: “Поверить не могу, что это мы”. Я обычно слушал «Arise» на полную громкость в задней части автобуса и думал: “Только послушай этот голос. Он же чертовски прекрасен!”

Выпивка всегда была рядом - и когда я был ребенком, и когда стал взрослым. Особенно я любил водку. Позже, после свадьбы, я переключился с водки на вино, что казалось мне хорошим выбором спиртного. Вино помогало мне расслабиться по вечерам, но сперва я выпивал бутылку, а потом перешел на две. Таким стал мой райдер, поэтому после каждого шоу Sepultura я ужирался двумя бутылками этого пойла. Несмотря на это, многие люди, гастролировавшие со мной вместе, по сути никогда не видели, чтобы я нажирался в жопу, не считая пары редких случаев.

В то время я был без сомнения довольно диким. Однажды я попал в аварию, когда ехал на машине. У меня был белый Фиат, на который я копил несколько лет. Как-то вечером я поехал прогуляться на этой машине и посмотрел в Белу «Заводной Апельсин» по телеку в баре, нажираясь между делом. Я думал: “Да это, бля, самый охуенный фильм в мире. Я хочу быть одним из этих долбаных парней!”, потому что обожал насилие.

Я повесил в комнате огромный постер этого фильма рядом с постерами Slayer, Morbid Angel и Death. Его жесткость произвела на меня огромное впечатление. По сути, это метал-фильм. Я удивился, когда Sepultura позже записали альбом по мотивам «Заводного Апельсина», потому что в то время остальным он не нравился. Я смотрел его, а они не проявляли к нему интереса. Очень странно.

В общем, посмотрел я этот фильмец, и в три утра пришло время возвращаться домой. Шел дождь, здравый смысл подсказывал: “Найди того, кто отвезет тебя домой”. Но дурная половина моего разума сказала мне: “Да к черту все это! Езжай домой, ублюдок”. Я выбрал дурную сторону (и ошибочную), и поехал. Меня носило по дороге из стороны в сторону.

Чувак, я был очень сильно пьян. Просто в хлам. И вот показался поворот, машина сделала на дороге разворот на 360 градусов и врезалась в стену. Я выглянул из окна. На меня уставилась огромная церковь. Было три часа утра, я стоял там один, весь перед моей машины был полностью разбит.

Я смотрел на церковь и злился на нее. Я думал про себя: “Зачем мне надо было врезаться в церковь? Какого хера ты оказалась у меня на пути, церковь?” Я проклинал церковь за эту аварию. Это смешно, теперь, когда я вспоминаю об этом. Я вылез из машины и показал ей фак с криком: “Иди ты на хуй, тварь!”

Я не получил травм за исключением кровотечения из носа, но машина была вдребезги. Копы не приехали, и это к счастью. Мне удалось завести машину и доехать на ней домой в ужасном состоянии.

На следующее утро мне пришлось соврать маме, и это было плохо, потому что она помогала мне с покупкой. Я сказал ей: “Мам, я припарковал машину, и пошел в бар, а когда вышел, кто-то ее разбил”. Она знала, что я ей гоню. Я был в жутком похмелье, и она спросила: “Ты приехал домой прошлой ночью?”, и я такой: “Да!”, а она мне: “Ну, и как ты себя сейчас чувствуешь? Как голова?”, а я такой: “Да все окей, я только немного устал”, но в конце концов я рассказал ей, что попал в аварию. Она ответила, что сразу это поняла, потому что ни один человек не смог бы разбить припаркованную машину с таким огромным ущербом, и что мне лучше больше так не делать, потому что она не хочет, чтобы я разбился насмерть.

Мне казалось, что все так живут. В той компании, где тусили я и Иггор, мы жили именно так. У меня были проблемы со всем тем дерьмом, что творилось в нашей жизни. У нас не было денег, во всем доме царила депрессия. Все это подтолкнуло меня к алкоголю. Я считал Иггора странным, потому что он редко пил: он практически вел трезвый образ жизни, хотя не разгуливал по городу, говоря направо и налево, что он трезвенник, как это делают многие группы. Но именно таким он и был, что для меня было странно.

Однако, когда Иггор выпивал, он становился похожим на тасманского дьявола из старых мультфильмов, он был катастрофой. Иггор съезжал с катушек, ввязывался в драки и болтал дикую хрень. Он становился опасен, когда выпьет, и я как-то сказал ему: “Тебе лучше не пить, брат, потому что ты не такой, как я. Ты чертовски опасен, когда пьешь”. Я был счастливым алкашом – я шутил, мне нравилось разыгрывать людей. Но с ним не было весело, когда он пил, поэтому он пил не очень часто: никогда не подозревал, что у него очень большая силы воли. Он был очень силен. Его интересовала только игра на ударных.

Я развлекался с алкоголем, и никогда не считал это проблемой. Некоторые веселые штуки я откалывал именно по пьяни. У меня был собутыльник по имени Мауриньо. Он был моим лучшим другом. Я слышал, как про него говорят, что он может избить десяток, не моргнув глазом и что он конченный психопат. Мне было 16, когда я познакомился с ним, это было в самом начале становления группы.

Этот парень обожал все, что имело отношение к Sepultura, и постоянно подбадривал меня: “У тебя получится. Я знаю, что однажды ты станешь известной звездой, чувак. Я, черт побери, знаю это. Просто продолжай делать то, что делаешь”. Обычно мы гуляли и постоянно нажирались. А еще ввязывались в крупные драки. Он был небольшого роста, но знал каратэ и мог неслабо отпиздить. Он выносил огромных парней. Было весело принимать в этом участие.

Когда был пьян, я тоже был хорошим бойцом. Я просто с катушек съезжал. Мы как-то зависали в баре, и меня стал доебывать один чувак. Он называл меня позером и действовал мне на нервы своими словами: “Чувак, ты да позер… ты гребаный позер… твоя музыка - фейк”. А я ему: “Ублюдок, лучше завязывай или отхватишь”.

Но он продолжал меня доебывать, и наконец я сказал: “Окей, сейчас это говно закончится. Пойдем на выход. Положим этому конец прямо сейчас”.

Я начал выбивать из него дурь. Я схватил с земли камень и разбил о его башку. Череп треснул, повсюду была кровища. Мои кеды все были в его крови, когда я пришел домой. Помню, как смотрел на кеды и думал: “Черт. Как этот чувак до сих пор жив?” Но он сам напросился. Я только занимался своим делом и приятно проводил время с друзьями. Мой друг Мауриньо видел, как все это происходит и сказал мне потом: “Ты позаботился об этом парне”. Ему даже не пришлось вмешиваться.

Такое случалось несколько раз. Думаю, что в этом было немало общего с чувством жестокости, которое у меня возникло после просмотра «Заводного Апельсина». Нередко вечерами мы выходили гулять с одной мыслью: “Хоть бы сегодня с кем-нибудь помахаться”. Это напоминало психологию скинхедов. Ебнутую психологию. А может я просто давал выход своей депрессии в этих драках. Есть теория, что мальчики, которые растут без отца, в конечном счете становятся более агрессивными, потому что рядом с ними нет отца, который расскажет, какие границы нельзя переходить. В моем случае эта теория полностью оправдана.

Мы с Иггором очень рано заинтересовались тату. Я спросил маму, можно ли мне сделать тату, но она ответила, что я слишком молод и что она выкинет меня из дома, если я ее сделаю. Я ответил: “Мам, я коплю деньги и сделаю тату”. А она мне на это: “Лучше не делай! Серьезно, если сделаешь ее, я тебя взгрею”.

Это продолжалось до тех пор, пока я наконец не сделал тату. Был один парень. Он как-то приехал к нам в Белу. Это был очень известный мастер тату, он сделал татуху одному из моих друзей. Он нарисовал пивную кружку на животе моего друга со словами: “Пиво - мое дело”. Мне это показалось клевым, поэтому я тоже пошел к нему.

Обычно ты просишь разрешения родителей, если хочешь сделать тату и тебе нет 18, но в Бразилии все это не имеет значения: если у тебя есть бабки, они сделают тебе гребаное тату - с согласия твоей мамы или без него. Я нанес на правую руку тату с драконом, и когда пришел домой, понял, что лучше ее спрятать от мамы, потому что я не хочу, чтобы она узнала, что я ее сделал – по крайней мере пока. Тогда я одел рубашку с длинным рукавом, но я помнил, что мне придется сменить повязку на драконе: мне сказали нанести на тату немного крема перед тем, как ложиться спать. С этой целью я пошел в ванную, но несмотря на то, что был умным парнем, как и сейчас, я оставил окровавленную повязку в раковине.

Разумеется, мама заметила ее за чертову милю, и вот заходит она, видит повязку в крови, и тут же понимает, что я натворил. Она заходит в мою комнату, включает свет и спрашивает: “Что это? Это же тату, не так ли?” А я такой: “Нет, нет… это случайность, я порезался!”

Он посмотрела на повязку, которую держала в руке и сказала: “Нет, это не так, здесь краска! Кровь и краска! И они похожи на дракона! Покажи мне свою руку”.

Я показал ей свою другую руку, и само собой на ней ничего не оказалось. И тут она как заорет: “Другую руку, дебил!”, и я показал ей ее. Она разозлилась. Очень сильно разозлилась. Это было странно – я не понимал, почему это так ее взбесило.

Я сказал: “Мам, успокойся, это просто тату. Ничего особенного”, а она как заорет: “Это важно! Я же говорила не делать его! Ты не послушал меня! Спи на террасе. Сегодня ты дома спать не будешь”.

И я такой: “Чего? Я не буду спать на террасе, мам”, а она мне: “Ты спишь на террасе, без подушки, без ничего. Ты спишь прямо на земле”.

Я действительно не понимал, с чего она так взбеленилась. Думаю, она просто пыталась заботиться о нас и быть хорошей мамой. В конце концов мы были еще очень молоды. Так что той ночью я спал на гребаной холодной земле с одной мыслью: “Черт! Это несправедливо”.

Забавно, что три года спустя мама сделала тату Sepultura на руке. Я сказал ей: “Теперь я должен заставить тебя спать на террасе, мам!”

Иггор тоже сделал тату и придумал дизайн для моей второй тату. Это был череп, держащий меч, который проходит через центр головы. Ее сделал на пляже в Сантосе вокалист трэш-метал группы под названием Vulcano – этот здоровяк был татуировщиком. Моя страсть к тату с того времени стала развиваться, и я наносил все больше и больше, и дошел до того, что начал ездить и искать хорошего мастера тату, когда гастролировал по миру вместе с Sepultura. Некоторые из них были фэнами группы, как например, Пол Бут, с которым мы до сих пор остаемся добрыми друзьями.

У меня не было много девушек. Была одна по имени Роза, которая ходила в общеобразовательную школу рядом с офисом Когумело, и я каждый день ходил туда ее встречать. Мы приходили к ней домой, целовались, обнимались и все в таком роде, и она приходила ко мне, но моей маме она не нравилась. “Не думаю, что Роза тебе подходит” – говорила она. А я ей на это: “Ты че гонишь, мам? Нам хорошо вместе”. А мама ответила: “Нет, у меня на этот счет странное предчувствие”, и она оказалась права.

После Розы у меня было не так уж много отношений. Я просто цеплял на вечер какую-нибудь телку и тусил с ней, а потом на следующий день говорил ей: “Как-нибудь увидимся”. Ничего особо серьезного не происходило, пока я не стал играть в Sepultura. Тогда я встретил телку, которая играла на гитаре в метал-группе. Мы нравились друг другу и виделись каждый день, отношения развивались и становились более серьезными. Я встречался с ней несколько месяцев, мы ходили смотреть на группы, в которых играли, и это было клево. Я и ее маме очень нравился. Но эта телка кинула меня, она разбила мне сердце. Она поехала на север Бразилии и сблизилась с другим парнем, пока я был дома. Я узнал об этом от друга, и у меня была реакция вроде: “Что??” Очевидно, у них все было серьезно: они с этим другим парнем очень любили друг друга.

Я устроил большой костер из всего, что она дарила мне – из кожанок, фоток и всего остального дерьма, а потом танцевал вокруг него как гребаный индеец в пьяном угаре, матеря ее с криками: “Гори в аду, сука!” Это выглядело довольно странно. Все соседи смотрели на меня и говорили друг другу: “Какого хера делает этот парень? Он безумец”. А мама и брат стояли рядом и подзадоривали меня: “Вот молодец, парень! Молодец! Туда ей и дорога!” Вообще-то это было тяжело. Разрыв прошел очень болезненно. После этого я стал более осторожно относиться к тем, с кем встречался, и больше ни к кому особо не привыкал. Это был первый и единственный раз, когда мое сердце было разбито, а телка очень сильно разозлила и опечалила меня.

Так или иначе, не так уж много девушек интересовалось нами. Люди боялись нас из-за нашего внешнего вида, что значило, что нам достанется не так уж много телок. Если бы мы были симпатичными парнями, которые хорошо выглядели и играли, мы могли стать более популярными у женского пола, потому что в Бразилии много красивых женщин. Хотя некоторым из них мы нравились – например, сумасшедшим телкам, которым нравились опасные парни вроде нас. Это нам было по нраву – они должны были быть хоть немного сумасшедшими, чтобы тусить с нами. Не как обычные девушки.

Иногда я пытался гулять с обычными девушками, но это всегда оборачивалось полной катастрофой. Я знакомился с ее отцом, при этом был одет в футболку Slayer и распоротые камуфляжные штаны, и челюсть ее предка падала до пола. Один из них спросил свою дочь прямо в моем присутствии: “Зачем ты гуляешь с этим отбросом?” И когда доходило до того, что девушка говорила: “Приходи ко мне, познакомишься с моими родителями”, я отвечал: “Не думаю, что это хорошая идея”.

Мы были изгоями. Общество отвергало нас. Но мне это даже нравилось. Меня это привлекало и привлекает до сих пор. Мне нравится сама идея, когда ты не вписываешься в общепринятые рамки. Я по-прежнему замечаю на себе косые взгляды. Вот зачем я сделал тату на шее: после этого невозможно вернуться в обычное общество и получить нормальную работу. Я больше не смогу быть обычным парнем. Я заключил с собой сделку никогда не оглядываться, и до усрачки пугал людей своим тату на шее. Мне нравилось гулять с бандами. Кучка парней терроризировали людей, ходили в бары и слушали музыку. То было веселое, очень клевое время.

Говорят, мальчики без отцов часто обращаются к хэви-метал, потому что это мужественный стиль музыки, и он нужен им как раз потому, что у них дома нет отца. Для моей жизни это вполне закономерно: мы с Иггором благодаря этому и увлеклись металлом. На мой взгляд все изменилось, когда я впервые услышал Venom, Slayer, Sodom и Possessed. Мне нужна была эта агрессивная музыка. Обычно я ложился спать с альбомом «Black Metal» Venom в наушниках: это была моя музыка перед сном, когда большинство людей включают разное спокойное говно, если хотят уснуть. У нас с Иггором в комнате стояло стерео, и мы слушали «Black Metal» и «Show No Mercy» Slayer, даже когда ложились спать. Серьезно, это было безумие. А утром, как только просыпались, мы тут же включали эту музыку снова! Встречаем очередной день в траншеях…

Я очень интересовался психологией банды. В ранние дни мне очень нравились Motörhead, потому что казалось, что они вместе тусуются и все делают вместе. Они были бандой. Меня посещали мысли: “Я хочу сколотить банду и выглядеть так же безумно, как они”. У них был пугающий внешний вид, и они не были симпатичными парнями: Лемми был страшен как черт, но при этом он был очень клевым говнюком. Не обожать его было нельзя.

Мне также нравился Фил “Грязное Животное” Тейлор, их барабанщик. На каждой фотографии он делал что-то безумное. Мне рассказывали, что у него вообще шифер потек. Он был моим любимым барабанщиком, и выглядел как мексиканский бандит. Мне нравилась обложка пластинки «Ace Of Spades». Если ты увидел этих парней на улице, тебе лучше сразу хватать руки в ноги и бежать.

Музыка реально спасла мою жизнь. Не будь музыки, и тогда перспективы у меня были бы куда более мрачные и печальные. Скорее всего я подсел бы на наркоту или стал преступником, учитывая те места, где мы жили и тот шлак, который мы творили. Очень легко было заняться сбытом наркоты, потому что я пересекался с парочкой наркодилеров.

Вообще говоря, моя мама несколько месяцев встречалась с боливийским наркобароном. Я думал, что он крутой. Он дарил нам всякие подарки и у него было полно бабла, хотя он не очень хорошо говорил по-португальски. Как-то он отвез нас в стрип-бар, которым владел, и мы с Иггором увидели всех этих голых телок. Он сказал нам тогда: “Вашу маму я сюда не повезу, но вы можете прийти!”

Как-то мы спросили его, чем он зарабатывает на жизнь, и сказали, что хотим, чтобы он был откровенен с нами, потому что он встречается с нашей мамой, и он ответил: “Буду с вами честен, я крупный наркобарон в Боливии”. Я сказал: “Ох, ни фига себе!”, но никто не действовал нам на нервы, пока он был рядом. Он постоянно носил при себе пушки. Он как-то сказал: “Если вас кто-то начнет доставать, только скажите”, и спросил, нет ли у нас врагов или тех, от кого мы хотим избавиться. Я ответил: “Нет, у нас все хорошо!” А он: “Окей, но если что, дайте знать, и я вас защищу”.

Мама порвала с ним пару месяцев спустя, но было что-то безумное, пока мы были частью этого мира. Пару раз я нюхал с ним дорожки коки. Он спросил меня: “А ты достиг возраста, когда можно принимать кокаин? Что скажет твоя мама?”, а я ответил: “Я и сам могу принимать такие решения”. Это дерьмо было чистейшим боливийским коксом. Он просто напрочь срывало кукушку – кайф от него был невероятный. Я приходил домой в отрубе.

Мама знала, чем я занимаюсь. Я никогда ничего не мог от нее утаить. У нее как будто было шестое чувство, но она всегда спокойно ко всему относилась, даже когда я обдалбывался в ебеня всем этим говном. Она как будто думала: “Я знаю, чем ты занимаешься. Знаю, что ты скучаешь по отцу, поэтому ты и занимаешься всем этим говном. Тебе нужно вывести весь этот гнев из организма”. Она только хотела, чтобы мы были осторожны.

Я приходил домой в два утра с огромными расширенными зрачками, а она такая: “Я знаю, что ты сейчас под чем-то”, и я отвечал: “Да, я принял кокса”. Довольно забавно, что единственное, что взбесило ее за все время, это то самое тату, когда она заставила меня спать на улице.

И хотя принимал кокаин, в очень раннем возрасте я понял, что музыка - это тоже наркотик, и очень мощный, сильный наркотик, который может отнять большую часть твоей жизни. И он постоянно рядом. Если у тебя херовый денек, музыка всегда рядом. Можно на нее рассчитывать. Когда выступаешь на сцене, этот миг принадлежит только тебе, никто не может помешать, это невероятное чувство. Можно почувствовать, как электрические разряды расходятся по всему зданию, объединяя всех и каждого посредством музыки.

Ничто не может испортить это чувство. Ничто.

ГЛАВА № 5

1986-87: БУРНЫЕ ДЕНЬКИ, СУРОВЫЕ ВРЕМЕНА

И вот пришло время записать сплит EP с Overdose, который нам предлагали Когумело. У нас было несколько песен на португальском, которые мы перевели на английский. Так “Anticristo” превратился в “Antichrist”, и так далее. Мы очень резко перешли на английский, когда пытались решить, на каком языке нам петь. Все наши кумиры пели на английском, поэтому мы взяли с них пример, несмотря на то, что все бразильские группы пели на португальском.

У себя на родине мы были уникальными. Мне казалось, что это единственный способ прорваться, если мы хотим добиться успеха. У меня уже было представление о группе. Я знал, что она будет развиваться и расти, поэтому английский был верным решением.

Сейчас я слушаю песни с EP, которая получила название «Bestial Devastation» и вышла в 1985-ом, и хотя исполнение довольно примитивно, чистая ярость на альбоме все же присутствует. Есть в этой музыке что-то очень клевое, что очевидно было началом чего-то большого, хотя на нее оказали сильное влияние другие группы. На пластинке можно услышать отголоски Slayer, Sodom, Kreator и Hellhammer – всех тех групп, что мы слушали в те дни.

Тогда я почти не говорил по-английски, поэтому тексты песен были взяты отовсюду: “Bestial Devastation”, к примеру, позаимствована из “Eternal Devastation” Destruction. Но это было весело. Когда EP вышла, она удивила людей до усрачки. В Сан-Паулу никто не мог поверить, что бразильская группа может так звучать. Людям напрочь сорвало крышу. И хотя есть парочка местных трэш-метал групп, играющих в стиле Exodus, вроде Korzus и Vulcano, и, само собой, Dorsal Atlantica, а также самобытная панк-сцена, ничего выдающегося нет.

После выхода EP Когумело сообщили, что мы должны записать целый альбом. Перед этим мы отыграли несколько шоу, включая шоу в Ресифи, на севере Бразилии. Чтобы доехать туда, потребовалась 64-часовая поездка на автобусе, всю дорогу мы пили виски. Мы были пьяны в жопу, и ехали в автобусе в компании людей, куриц и собак. Мы навели там шороху. В какой-то момент нас едва не выкинули с автобуса, когда водитель зашел в заднюю часть автобуса и сказал: “Или это говно сейчас же прекратится, или я высаживаю вас с автобуса”. А мы заорали ему в ответ: “Да пошел ты, мы метал-группа!”

Когда мы добрались до места, сын мэра Ресифи взял на себя подготовку к шоу. Он слыхал о Sepultura и был нашим фэном, но у него не было опыта постановки шоу, поэтому у него не было АВ. Мы сказали ему, что нам нужна АВ, потому что у нас при себе только усилители, а шоу будет проходить на большой арене перед пятью тысячами людей.

“Что такое АВ?” – спросил он. Мы объяснили, что это набор звукоусилительной аппаратуры для выступлений, и он побежал ее доставать. Должно быть он взял где–то в Ресифи эту аппаратуру напрокат, потому что вернулся уже с ней, а потом отвел нас в гримерку, которая находилась у него дома.

Помню, сидим мы у него в ожидании начала шоу, и тут заходит какой-то человек и спрашивает: “Какого хера вы делаете в моем доме?” А мы ему: “Мы рок-группа, это наша гримерка”. А он: “Гримерка? Хрена с два – убирайтесь отсюда на хер!”, и снимает со стены огромный гребаный меч. Он преследовал нас по всему дому, размахивая своим мечом, пока мы не оказались на улице. Это была настоящая комедия, но при этом довольно пугающая. Мы отправились на площадку и оставались там до начала шоу. После шоу мы легли спать прямо под сценой, потому что нам больше некуда было идти. На следующий день мы отправились домой, проделав все ту же 64-часовую поездку на автобусе. Заплатили ли нам? Черт побери, нет! Это была настоящая катастрофа.

После этого случая наш гитарист Жаиро решил закосить под скинхеда, поэтому обрил голову налысо, надел подтяжки и берцы, что было странно, потому что у всех остальных были длинные волосы. Хотя отчасти это было клево, потому что мы стали выглядеть еще страшнее с этим высоким тощим скинхедом в группе. Люди смотрели на нас и спрашивали друг друга: “Что это за дерьмо, твою мать?”

Жаиро был на несколько лет старше нас, и мы равнялись на него. Он умел водить машину, когда никто из нас не мог, так что он был в группе важной шишкой.

Паоло по-прежнему не умел играть на басу, поэтому мы продолжали настраивать его бас очень тихо. Как могли, мы пытались приободрить его: “Чувак, мы набираем популярность. Может для тебя это будет стимулом, чтобы научиться исполнять эту музыку”, но он медленно учился, очень медленно. Он не так уж много практиковался, и постоянно хером груши околачивал, предпочитая заниматься чем-то другим.

Я начал использовать всего четыре струны гитары после выхода «Bestial Devastation». Как-то на репетиции порвалась струна “си”. У нас был роуди Силвио, который в конце концов стал вокалистом в группе под названием Mutilator. Он однажды сказал мне: “У нас осталось немного денег, можем купить новую струну или бухла”, а я ему: “К черту струны, я все равно их никогда не использую, давай лучше напьемся”. А он мне: “А почему бы тебе не снять струну “ми” и оставить четыре?” А я такой: “А почему нет?”

Я привык к этому, и это стало моей фишкой. Я никогда не учился играть соло, и до сих пор не умею. Я мог бы научиться, если бы усердно над этим работал, или если бы играл простые, медленные соло, но я всегда хотел играть только ритм. Я хотел вывести сочинение риффов на новый уровень.

Из-за нехватки денег оборудование в то время было для нас большой проблемой. Вот вам отличная история о нашем первом микрофоне. Нам был нужен микрофон, потому что мы не могли себе позволить его купить, поэтому мы решили пойти украсть его. Как-то в центре Белу проходил бесплатный поп-концерт, так что вся банда Sepultura потянулась к сцене. План был такой, что остальные подкинут меня на сцену, я схвачу микрофон, и мы свалим оттуда к хренам собачьим.

Хотите верьте, хотите нет, все прошло как по маслу: мы дождались нужного момента, и меня забросили на сцену. И тут я, здрасте, я ваша тетя, а эта нью-вейв группа вылупилась на меня: “Какого хера тут делает этот парень?” Я схватил микрофон, засунул его в штаны прямо рядом с членом, прыгнул в толпу, и мы удрали оттуда. Это был отличный денек. Потом мы отправились в бар, чтобы отпраздновать свою успешную операцию. Мы сделали это!

Было такое чувство, что вместе группа покорила еще одну вершину. Микрофон тоже был клевый – Shure SM58, который был и остается неотъемлемым атрибутом в нашей сфере. Мы словно были бандой, как Motörhead, и это было отличное ощущение. Мы подумывали о том, чтобы украсть еще кое-какое дерьмо с других шоу, но потом решили, что лучше этого не делать, иначе угодим в тюрягу.

К тому времени мы давали примерно по одному концерту в месяц. Пару раз мы отыграли в Сан-Паулу, а когда вышла EP, дали несколько местных концертов с Overdose. На одно шоу пришло 2 000 человек, и мы просто порвали Overdose: мы играли плотнее, мы были более безумными и более тяжелыми, чем они, несмотря на их статус хэдлайнеров.

За ударной установкой у нас стоял перевернутый крест, которого ни у кого раньше не было. Отец Паоло работал с техникой, ремонтировал машины, и у него повсюду валялись горы металла. Мы спросили его, нельзя ли взять пару металлических штук, чтобы сделать перевернутый крест и поджечь его на сцене. Он сказал: “Да, но будьте осторожны”, и мы обернули тканью два куска арматуры и немного сбрызнули ее бензином. Наш роуди должен был поджечь ее, и все это выглядело всяко круче, чем любая другая бразильская группа в то время. Мы делали все, что было в наших силах, чтобы произвести впечатление.

Тем временем наш бывший вокалист Вагнер основал группу под названием Sarcofago с другими чуваками, некоторые из которых были нашими друзьями – ну, знаешь, пресловутые “друзья”, которым не доверяешь. Ты говоришь им при встрече: “Как сам?”, но все равно не доверяешь. Когда Вагнер основал Sarcofago, они официально стали нашими врагами. Он нес всякую херню про нас, а мы реагировали на это в духе: “Да и хер с ним, он даже название группы содрал у Sepultura! Мы - первоисточник!”

На одном шоу в центре Белу пришел и Вагнер, стали нести разную херню про нас, и наш роуди Силвио, который тоже там был, затеял с ним драку. Силвио выбил дурь из Вагнера, просто разнес его в пух и прах. Вагнер лежал у обочины весь в крови. На какое-то время это остановило поток говна, потому что ему тогда неслабо прилетело.

Теперь, вспоминая все это, я понимаю, что подростки просто страдали херней, но тогда это выглядело очень серьезно. Это было довольно по-детски, и причиной всему была зависть, особенно с его стороны, потому что Вагнер такой: “Меня выперли из Sepultura, ну и хер с ними, я создам свою группу!” Это напоминало Megadeth и Metallica. Но драка была настоящей и нешуточной, и он неслабо отхватил.

Хотя на самом деле поток говна никогда не прекращался. Выходила одна документалка, о которой мне рассказывал брат, под названием «Метал в Белу» или «Белу-Метал: ранние годы», что-то такое, и один из участников Sarcofago рассказал в интервью, что у Sepultura был договор с мировым рынком, согласно которому только одна бразильская группа могла добиться известности. Абсурдная теория. Иггор угорал как ненормальный, рассказывая мне об этом: “Ты можешь в это поверить? Этот чувак сказал, что мы заключили договор с мировым рынком, только поэтому мы добились известности”. Это самая безумная хрень, какую я когда-либо слышал.

После того, как народ прознал про Когумело, сцена в Белу начала бурно развиваться. Это была словно какая-то новая фишка, потому что можно было подписать свою группу на лейбл, и они бы выпустили твой альбом. Когумело выпустили альбом Mutilator, группы Силвио, была еще одна группа под названием Holocaust, а еще Chakal и прочие группы. Чуть позже Когумело выпустили пластинку, на которую вошло наше демо “Necromancer” и еще одна песня Sepultura. Нас попросили написать материал для полноформатного альбома, и мы ухватились за эту идею. Мы начали корпеть над новыми песнями.

Это были отличные времена в группе: процесс написания шел очень хорошо, и отношения между нами были отличные. “Troops Of Doom” на этой записи лучшая песня, а еще у нас были “Morbid Visions” и “Crucifixion”. “Funeral Rites” тоже была в поряде, но “Troops Of Doom” занимает совершенно другую нишу по сравнению с остальной частью пластинки. Эта песня намного лучше других, и эта первая вещь, написанием которой мы гордились. У нее начало в духе Black Sabbath, перед тем, как она переходит в трэшевую секцию, это мощная и мистическая вещь. Я до сих пор исполняю ее.

Мы отправились в Вайс Верса Студиос в Сан-Паулу на запись «Morbid Visions», потому что Когумело не хотели, чтобы мы записывали ее в ДжейДжи Студиос в Белу, на которой мы записывали «Bestial Devastation». И хотя я считал, что нам нужно записываться на той же студии, потому что у EP был хороший звук, мы выбрали Вайс Верса, потому что они выпустили больше пластинок. Однако там мы почувствовали себя немного не в своей тарелке: Сан-Паулу казался нам чужим. Белу-Оризонти был для нас родным городом, где жили все наши друзья. А теперь с нами рядом не было нашей банды, и все это сказалось на пластинке.

Игорр всегда шутил, что в центре пульта Вайс Верса Студиос была огромная красная кнопка с надписью “Не нажимать”, и мы нажали эту кнопку в последний день записи, что превратило весь альбом в говно. Забавно, но есть и реальная причина, почему альбом звучит так, как звучит, хотя некоторые думают, что именно благодаря этому альбом так клево звучит: наши с Жаиро гитары атональны друг другу. Мне было плевать на настройку, я даже не проверял ее. Жаиро не было рядом, иначе бы он все отстроил. Я только сказал: “Да плевать, давайте просто запишемся!”

Конечно, мне следовало уделить записи больше внимания. Когда слушаешь альбом, и тебе попадается открытая нота, она звучит или тускло, или резко. Отчасти это делает альбом тяжелее: на самом деле барабанщик Napalm Death сказал мне, что «Morbid Visions» - его любимый альбом, потому что он атонален. На записи присутствовал продюсер по имени Зе Луис, но я думаю, что он участвовал только ради денег. Он сказал нам: “Меня устроит все, что вы хотите записать”. У него не было никаких мыслей по написанию или исполнению песен.

Мы открывали выступление Venom, когда они приехали в Белу. Тогда присутствовало около 20 000 человек. Мой друг Жоао Гордо, вокалист Ratos De Porão, убедил меня выйти на сцену и начать обсирать Venom, чтобы настроить зрителей против них, и сделать этот концерт нашим шоу, где мы были героями. Он сказал: “Неси про них всякую хуйню, будет здорово!” Короче, я так и сделал: первое, что я сказал, когда поднялся на сцену, это: “К черту этих чужаков, что приехали сюда!” Это было безумие, но оно сработало. У нас получилось фантастическое шоу.

Забавно, что Паоло подошел ко мне перед началом шоу и сказал: “Ты должен обосрать их на сцене”. Он очень хотел, чтобы я это сделал, и когда я спросил зачем, он ответил: “Кронос, их вокалист, прошлой ночью переспал с моей девушкой!” Паоло не стоило мутить с этой девушкой, она спала со всеми подряд.

Вообще-то для меня это могло плохо кончиться: годом ранее Кронос поставил Тому Арайа фингал, когда Venom гастролировали со Slayer, но мы даже не видели Venom, не считая пяти секунд, когда они проходили мимо нас в отеле. Хотя должно быть я был весьма близок к тому, чтобы мне надрали зад. Кронос был крепким парнем, и мог запросто вышибить из меня дерьмо. К счастью он не говорил по-португальски, хотя если он читает эту книгу, он возможно захочет подойти ко мне и сказать: “А ну-ка давай все проясним!” Тогда мне было немного стыдно, потому что я был большим фэном Venom. Но какого черта, я был всего лишь подростком.

К тому времени мы отдавали группе все свободное время, зарабатывая деньги где только можно. Я не хотел возвращаться к обычной работе. Группа была для меня приоритетом номер один. Мы продавали футболки, а еще я продал за двадцатку баксов автограф Милле Петроцца из Kreator, который он выслал мне по почте.

Милле Петроцца: “Он продал мой автограф за двадцатку? Да он стоит минимум тридцатник! Но если двадцать баксов помогли ему купить струны для гитары, чтобы он написал парочку убойных риффов, то я только рад”.

Большая проверка на устойчивость обрушилась на нас как снег на голову, когда ушел Жаиро. У нас неплохо шли дела, группа набирала обороты, было запланировано еще больше шоу, но наша музыка больше не была той, которую он хотел исполнять. Он очень заинтересовался глэм-группами вроде Poison, и сказал нам, что хочет играть хард-рок, а не трэш-метал.

Эта новость меня просто убила. Я сказал тогда: “Чувак, как тебе глэм может нравиться больше, чем наша музыка?” Это было полное изменение личности, и оно произошло в одночасье. Я просто не мог понять, откуда все это, как будто над ним кто-то провел обряд вуду.

Жаиро Гведес: “Я ушел по нескольким причинам. В то время я пытался завязать серьезные отношения со своей девушкой, и мы хотели иметь детей. Кроме того, я работал, а мама болела. Вскоре она умерла. Я был очень молод, и просто не мог все срастить в голове. Я хотел отказаться от чего-нибудь, тогда я отказался от группы. Я принял верное решение: если бы в тот момент я пренебрег своей женой, детьми или матерью, я бы этого себе никогда не простил.

Хорошо, что мы никогда не срались: я до сих пор в хороших отношениях со всеми, кто играл в группе. А еще горжусь тем, что именно я пригласил Андреаса Киссера присоединиться к Sepultura. Я разучивал с ним песни во время записи альбома «Schizophrenia»”.

Андреас Киссер был моим роуди, когда мы играли в Сан-Паулу. Я видел, как он наигрывает что-то из Рэнди Роудса на саундчеке, это было улетно. В то время у него была трэш-метал группа под названием Pestilence. У них был отличный материал. А еще у них было очень качественное демо, и игра Андреаса была превосходна, поэтому Иггор, Паоло и я начали думать о том, чтобы пригласить его в Sepultura. Он и выглядел офигенно – как настоящий металлист. Мы знали, что он подойдет, но не знали, срастется ли у нас, потому что он жил в Сан-Паулу, а мы в Белу-Оризонти. Мы решили его прямо спросить насчет присоединения к нам.

И вот однажды я подошел к нему и сказал: “У нас открыта вакансия в Sepultura, потому что Жаиро уходит. Мы думаем, ты отлично подойдешь нашей группе. Мы развиваемся и становимся лучше”. Я соврал, что даже Паоло стал лучше играть на басу, хотя это было не так. Еще я сказал Андреасу, что у нас есть несколько новых песен вроде “To The Wall” и “From The Past Comes The Storms”, готовых для следующего альбома, который мы собирались назвать «Schizophrenia».

Он ответил: “Дайте мне сутки на размышление”, и это были самые длинные сутки, потому что мы не знали других гитаристов, не говоря уж о том, чтобы они играли так же хорошо, как Андреас.

На следующий день Андреас позвонил и сказал: “Я уже в поезде, я переезжаю в Белу”.

Теперь мы были готовы сделать следующий шаг.

ГЛАВА № 6

1988-89: ОСТАНКИ АМЕРИКИ

Мама отдала Андреасу нашу свободную спальню, и пару лет он прожил у нас дома. Она очень хорошо к этому отнеслась, ведь она понимала, что все это делается ради группы. Я сказал ей, что он классный гитарист и что для нас это хороший шанс, и благодаря ему группа станет лучше. Я сказал ему, что он будет жить с нами и станет нашим братом.

Первая репетиция с Андреасом прошла лучше некуда – чистая магия. Такое чувство, что мы всегда играли вместе. Мы сыграли “Troops Of Doom” и “Necromancer”. Андреас отыграл их безупречно. По происхождению он из среднего класса, и у него всегда водилось больше денег, чем у нас, но он без проблем нашел с нами общий язык. На самом деле, в первый раз я увидел его за рулем кабриолета с двумя горячими цыпочками, и подумал: “Вы только гляньте на этого счастливого сукиного сына!” На нем были солнцезащитные очки Рей Бен и он выглядел суперкруто. Как рок-звезда.

Если бы мне кто-нибудь сказал, что этот парень станет нашим следующим гитаристом, я бы ни за что не поверил. Он оказался металлюгой до мозга костей: он любил Рэнди Роудса, Эдди Ван Халена и Ингви Мальмстина, а Metallica была его любимой группой. Он привнес что-то из этой музыки в Sepultura, что было клево, потому что мы искали новое, свежее звучание после выхода «Morbid Visions».

Нам нужно было раздвигать музыкальные границы, и именно это проявилось на нашем следующем альбоме «Schizophrenia» - налет Metallica. Песни стали более сложными в техническом отношении и более трудными для исполнения. У нас были песни вроде “Inquisition Symphony”. Это сложная песня с десятками различных переходов. Она как опера: сложная и содержит различные секции. Андреас многое привнес в группу, которая на тот момент была достаточно молода и неопытна.

Мы отправились в ДжейДжи Студиос в Белу на запись «Schizophrenia», то же место, где мы записали «Morbid Visions», потому что это отличная студия, где мы чувствовали себя как дома, и где рядом с нами была наша банда. Парень из Chakal, Владимир Корг, как-то пришел в студию и написал вместе со мной текст песни “To The Wall”. У нас было полно классных вещей вроде “Septic Schizo”, “Rest In Pain” и “From The Past Comes The Storms”, которая поначалу называлась “From The Past Reborns The Storms”. Позже мы узнали, что ее название на английском лишено всякого смысла, но название так и пропитано духом “метала”.

«Schizophrenia» стала для нас большим шагом вперед. Когумело потрудились на славу. Они выпустили альбом в конверте-книжке, которая при раскладывании образовывала огромную цветную фотографию Sepultura. Мы выглядели офигенно: как настоящая гребаная группа, как все те группы, на музыке которых мы выросли. Мы выглядели металлюгами дальше некуда. Даже обложка альбома получилась клевой: один парень нарисовал разбитое зеркало и чувака в смирительной рубашке, чтобы связать это с концепцией названия альбома. Кто-то сказал мне тогда, что я шизофреник, и хотя это было сказано в шутку, мне вспомнилось это слово, когда я пытался придумать альбому название. Я подумал: “Да ведь это клевое название, давайте построим на нем целую концепцию”.

Если внимательно посмотреть на альбомы Sepultura, можно заметить, что в каждом последующем чуть больше, чем в предыдущем. Каждый заходил чуть дальше и предлагал людям что-то новое, со старой доброй мощью и агрессией трэш-метал, но каждый раз извлекая из этого что-то новое. Когда вышел «Morbid Visions», помню, как заговорили: “Да в жопу этих Sepultura! Они больше не рубят дэт-метал”, а потом, когда вышла «Schizophrenia», все начали: “О, да они увлеклись Metallica! Продажные шкуры!” Нам приходилось с этим жить, но мы не обращали на это внимания, потому что верили в свою музыку, и негатив этих людей нас не волновал. Мы точно знали, к чему идем, и у нас была уверенность в себе, чтобы справиться со всем этим. Это было здорово.

С приходом в группу Андреаса мы стали мощнее, плотнее и лучше. Мы стали писать более качественные песни, стали более профессиональными во всех отношениях. «Schizophrenia» была отличной пластинкой для того времени. У меня нет повода для сожалений, ведь именно благодаря этому альбому мы подписали контракт с Roadrunner.

На тот момент у нас не было менеджера. Все делала моя мама, которая готовила на всех нас и на друзей, которые приходили к нам в гости и оставались с ночевкой. Временами у меня дома гостили 30 человек. В основном друзья, которые приехали из Сан-Паулу, чтобы посмотреть на наши выступления. Они спали на кухне и в ванной. Это был просто сумасшедший дом. Мама знала, что наша с Иггором любовь к музыке огромна, поэтому как могла поддерживала нас: она делала для нас все, что было в ее силах. Большинство детей терпеть не могут то, что делают их родители и бунтуют против них. Наша семья была полной противоположностью.

Монте Коннер: “В Нью-Йорке была троица – я, Дон Кэй и Боривой Кргин. Мы втянулись в Sepultura на самой заре их карьеры. Боривой писал для британского журнала “Metal Forces” и управлял фэнзином “Violent Noize”, для которого писали мы с Доном. Дон также писал для “Kerrang!” и других журналов. По правде говоря, мы были лучшими друзьями и убежденными металлистами, и очень интересовались перспективными спид/трэш/дэт-метал сценами. Мы читали все андерграундные фэнзины и узнавали обо всех новых группах – мы находились на передовой всей сцены. Мы были одними из первых во всем Нью-Йорке, кто узнавал о любых новых клевых группах.

Sepultura открыл Дон, получивший кассету через одного из посредников сети обмена кассетами в Бразилии. Этот парень отослал ему сборник демок шести групп. На одной из кассет была пятипесенная EP «Bestial Devastation», которая, как считал Дон, была всего лишь демкой. Насколько я знаю, никто не слышал ни ноты Sepultura за пределами Бразилии, пока Дон не получил эту кассету. Он заторчал от нее, включил нам с Боривоем, и нам она тоже вкатила.

Хотя Дон познакомил меня с Sepultura, позднее именно Боривой сохранил самый тесный контакт с Максом. Именно он подарил мне кассету «Schizophrenia». И хотя был большим фэном Sepultura, я был несколько скептичен по поводу их ценности с точки зрения бизнеса, пока не услышал «Schizophrenia». Хотя «Bestial Devastation» был неплохой записью, «Morbid Visions» звучал не так уж хорошо: Макс любит рассказывать историю о том, как гитары на «Morbid Visions» записывались без настройки. Но «Schizophrenia» была гигантским прогрессом для группы, и это быстро убедило меня в их успешности”.

Я договорился прилететь в Нью-Йорк и встретиться с Монте. У нас в Сан-Паулу был друг по имени Роберто, у которого был свой бизнес по продаже импортных пластинок. Он заправлял небольшим магазинчиком аудиозаписей, а еще у него были связи с Пэн Эмерикен Эйрлайнс. Он сказал, что я могу прилететь в Нью-Йорк бесплатно, купить парочку пластинок на те деньги, что он даст мне и вернуть их потом. Мне пришлось лететь как сотруднику Пэн Эм, поэтому пришлось доставать костюм. Я затянул волосы в хвостик, он дал мне пропуск Пэн Эм, и у меня было немного денег, которые дала мне мама. Все было официально: я выглядел очень строго!

Когда я прилетел в Нью-Йорк, Боривой Кргин и Дон Кэй встретили меня в аэропорту. Я посетил парочку рекорд-лейблов с Боривоем, который не обладал большим терпением и шел на квартал быстрее меня, потому что я шел довольно медленно, поэтому он не видел, как меня ограбили. Афроамериканец поднес нож к моему горлу в центре Манхэттена, прямо на улице, средь бела дня. У меня при себе было пять долларов, и я подумал: “О, Господи, это пиздец”. В то время я говорил на ломаном английском, и даже не знал, что нужно говорить, поэтому просто сказал парню по-португальски: “Вот держи: это все, что у меня есть”. Я отдал парню пять баксов, и он ушел. Тогда я подумал: “И я проделал весь этот путь из такой жестокой страны, как Бразилия, чтобы мне приставили к горлу нож в Нью-Йорке?”

Я догнал Боривоя и сказал: “Чувак, ты, бля, кинул меня, мне только что приставили к горлу нож!” А он такой: “О, Боже, с тобой все в порядке?” Я сказал: “Да, я в порядке, козел!”

У меня при себе было 30 копий «Schizophrenia», и я оставлял их везде, где только можно. Я оставил пластинку в Нойз Рекордс и у Монте, который сказал, что у пластинки чумовая обложка.

Монте Коннер: “Когда Макс приехал сюда в феврале 1988-го, Дон и Боривой встретили его в аэропорту Кеннеди. В отличие от истории, гулявшей многие годы, я уже поддерживал связь с Максом и был заинтересован в подписании контракта с Sepultura еще до его приезда в Нью-Йорк. Поездка в Нью-Йорк была по сути всего лишь формальностью – возможностью встретиться с Максом лично, потому что у него были бесплатные билеты на самолет. Вообще говоря, Макс приехал с клочком бумаги, на котором были прописаны расценки студийного времени Нас Нувенс в Рио, где планировалось записать «Beneath The Remains».

Макс пробыл в Нью-Йорке всего три дня: Боривой подвез его к офису Roadrunner в один из этих дней, и мы вместе потусили несколько часов. После этого они остановились у здания Нойз Рекордс, в паре кварталов дальше от центра, потому что Дон в то время занимался там рекламой. Будучи в Нью-Йорке, Боривой также подбросил Макса в известный магазин «Slipped Disc» на Валли Стим, и так уж вышло, они столкнулись с CD Хартдегеном, который работал в то время на американское отделение SPV, и подарили ему копию «Schizophrenia». Меня это не тревожило, потому что, как я уже сказал, общение между мной и Максом значительно продвинулось, а другие лейблы к ним не проявляли серьезного интереса”.

Три дня спустя я улетел домой. Я посетил несколько лейблов и оставил им копию нашей пластинки. Они сказали, что будут на связи – типичный пиздеж в духе лейблов. Думаю, тот факт, что Sepultura была из Бразилии, казался им экзотикой: о нас написали несколько фэнзинов. Так и возникла молва о четырех парнях из Бразилии, которые играют метал. Мы выступали только в Белу, Рио и Сан-Паулу.

Монте Коннер: “Поскольку метал сегодня является таким глобальным явлением, люди забывают или просто не понимают, что подписание группы из Бразилии тогда казалось сенсацией. Это была самая уникальная подкупающая особенность Sepultura: они были экзотикой. Они были из Бразилии! СМИ этот факт просто приводил в экстаз, и вы не поверите, сколько дверей открылось во всех сферах СМИ – а я знаю об этом из первых уст, потому что в то время кроме прочего я был их менеджером по рекламе в США”.

Нашей целью всегда было прорваться в Америку. Мне было плевать, если для этого пришлось бы одеть костюм. Мне было насрать – я знал, что мне нужно поехать туда и лично заняться распространением альбома. Я знал, что будет лучше, если самому встретиться с представителями рекорд-компаний, потому что это дало бы мне больше шансов, чем если бы я отправил пластинки почтой.

За три месяца нам никто так и не позвонил. Мы были очень обеспокоены и разочарованы, и немного расстроились, но вдруг однажды зазвонил гребаный телефон. Это был Монте.

Монте Коннер: “Я подарил альбом владельцу Roadrunner, Кису Весселсу, и объяснил ему, что Sepultura сделали огромный творческий шаг вперед со времени выхода «Morbid Visions». Я убедил его в том, что если они сделают еще один шаг вперед с выходом третьего альбома, то без сомнения добьются успеха в мире метала”.

Было бы здорово утверждать, что я предвидел, что они станут одной из крупнейших метал-групп в мире, когда послушал «Schizophrenia», но это был бы пиздеж. Никто, несмотря на то, какими бы прекрасными они ни были в A&R, не смог бы послушать этот альбом и предвидеть последующий выход таких пластинок, как «Chaos A.D.» и «Roots». Тем не менее, у меня было очень хорошее предчувствие на их счет.

Монте хотел нас подписать. Он сказал, что Roadrunner понравилась пластинка и группа, и что они хотят нанять американского продюсера, отправить его в Бразилию, найти студию и записать пластинку. И мы такие: “О, Господи… то, чего мы так долго ждали, наконец-то случится”. Невозможно даже представить, какое возбуждение и энергия царили в комнате после того, как я закончил говорить с ним по телефону.

И мы сразу поняли, что нам нужны новые песни, поэтому начали писать для альбома, который в конечном счете получил название «Beneath The Remains». Мы были так взволнованы, что наш альбом выйдет во всем мире, и приняли это как вызов, типа: “Мы не можем просрать этот шанс, мы должны выпустить пластинку еще лучше, чем «Schizophrenia». Это чувство было у всех нас. Мы понимали, что должны стать лучше, не говоря об этом друг другу ни слова”.

Мы репетировали как сумасшедшие: заперлись в студи и играли снова и снова, пока песни не стали такими, как надо. На их подготовку у нас ушло восемь месяцев. Нам нужно было добиться очень плотного звука, потому что мы знали, что продюсер будет профи, и хотели, чтобы все песни были готовы к его приходу в студию.

Мы записали на кассету демки «Beneath The Remains» и «Inner Self». Запись делалась живьем на один микрофон, поэтому звучали они весьма паршиво. Roadrunner очень рисковали, сделав на нас ставку, ведь они не слышали ни единой ноты за исключением пластинки «Schizophrenia». Им лишь оставалось надеяться, что мы сможем записать хороший альбом.

Изначально планировалось, что продюсером станет Джефф Уотерс из Annihilator. Мы почти завершили с ним переговоры, и тут ни с того, ни с сего Монте выцепил Скотта Бернса: “Я нашел другого парня, из студии Моррисаунд, Тампа, штат Флорида. Он очень хорош и хочет поехать в Бразилию”. Думаю, Джефф не хотел ехать в Бразилию. Может, потому что он хотел, чтобы мы сами прилетели в Канаду, но мы не могли этого сделать, потому что всей группой было бы очень накладно лететь. Поэтому мы продолжили со Скоттом.

Монте Коннер: “Скотт Бернс в то время был неизвестен. Единственная причина, по которой я слышал о нем, в том, что он записал «Slowly We Rot» группы Obituary. Боривой основал лейбл под названием Годли Рекордс и подписал Obituary, когда они еще назывались Xecutioner. Лейбл развалился, но Боривой уже спонсировал запись «Slowly We Rot», на которой Скотт отвечал за сведение и микширование, вот так я и узнал о нем, а еще увидел его имя в качестве звукоинженера на альбоме «Leprosy» Death. Так что привлечение Скотта для продюсирования «Beneath The Remains», его первую работу на должности полноценного продюсера, определенно было своего рода риском. Но у меня были хорошие предчувствия на его счет, и мне нравился его энтузиазм. Ради дела этот парень был готов на все.

 Когда мы встретили Скотта в аэропорту, мы ожидали увидеть типично американского продюсера-профи, но он был в сандалиях и шортах, и мы подумали: “Наверное, мы выбрали не того парня, это не может быть он”. Мы спросили его: “Ты Скотт Бернс?”, а он: “Да, я здесь, чтобы записать с вами альбом”. И мы подумали про себя: “Ни хера се, да у этого парня видок как у туриста!”

Так или иначе, мы все равно были взволнованы. Мы думали: “Пока все идет хорошо. Мы справимся”. Мы покрутили демки Скотту, и они ему понравились. Записываться поехали в Рио. Помню самый первый день записи: Скотт позвонил в мой номер, в этот дерьмовый двухзвездочный отель, и разбудил меня. Он сказал: “Макс, у меня все вещи сперли из номера”. А я ему: “Да ты, наверное, шутишь?”

Кто-то проник в его комнату, пока он спал, и украл его сумки, всю его одежду и проигрыватель, который он привез, чтобы послушать наши песни. Все пропало, и нам пришлось скинуться, чтобы достать ему пару футболок, штанов, зубную пасту и прочее. Он был очень зол: это было очень плохое начало. Я сказал ему на это что-то вроде: “Эй, Скотт, добро пожаловать в Бразилию! Ты уже не в Америке”. Но я сожалел о случившемся, потому что херово, когда тебя так встречают в Бразилии.

Однако, Скотт оказался солдатом: он стойко преодолел эти трудности, и мы двинулись дальше. Он наплевал на все. “Я здесь, чтобы записать с вами пластинку и это говно не сломит меня. Мы запишем чертовски клевую пластинку”. Мы записывались в студии Нас Нувенс, в том месте, где записывались многие известные поп-пластинки. Это было легендарное место, по крайней мере для нас, бразильцев, и находиться там было большой роскошью.

Мы могли записываться там только по ночам: студия была в нашем распоряжении от полуночи до семи утра. Весь альбом был записан ночью, довольно странный метод работы: мы спали весь день, вставали и готовились в 11 вечера, готовые к целой ночи хедбенгинга. Нам это было только в кайф.

Скотт получал большой кайф, но одна вещь вывела его из себя. На стене висела фотография двух бразильских поп-звезд, Жильберто Жиля и Каэтану Велозу, они целовались в губы. Скотт сказал: “Я не могу с этим работать. Это нужно снять!” А мы ему: “Чувак, остынь, это всего лишь фото!”, но он приказал звукоинженеру снять его. Инженер разозлился: “Здесь, в Бразилии, это звезды. Что о себе возомнил этот парень?”, а мы ему: “Мы сожалеем, но не мог бы ты просто снять эту гребаную фотографию, чтобы мы могли закончить альбом?"

Между тем я читал книги и открыл для себя Майкла Велана, художника, который работал над обложками для книг, и увидел его работу, которая мне очень понравилась. В конечном итоге она стала обложкой альбома «Cause Of Death» Obituary, но изначально она должна была стать обложкой «Beneath The Remains». А произошло это так – Roadrunner связались с Веланом, и он отправил им десять различных обложек. Среди них была картинка с черно-красным черепом, которая в конце концов и стала обложкой нашего альбома.

Монте она понравилась больше, чем «Cause Of Death» и он предложил ее мне: нам она пришлась по вкусу. Я был убежден, что она лучше подходит по дизайну. Она выглядела очень мощной, экзотичной и клевой. Животное внутри черепа - крыса или волк или что-то в этом духе. Майкл всегда прорисовывает такие клевые мелкие детали. Он гений. Я встречался с ним много лет спустя, когда записывал альбом «Dark Ages» Soulfly. Это очень классный чувак.

«Beneath The Remains» был записан ночью, и на нем присутствует мрачный налет: все рвут и мечут, когда слышат его, и он до сих пор считается классикой. Монте не мог быть счастливее: ему очень понравился «Beneath The Remains». Он позвонил и сказал нам, что пластинка звучит как Slayer, что для нас было просто потрясающе. Slayer были нашими кумирами, так что клево было это слышать от него.

Монте Коннер: “Я подумал, если мы продадим 30 000 копий «Beneath The Remains» в США, это будет потрясно. Я был чрезвычайно молод в то время и очень юн в музыкальном бизнесе. Я просто был большим фэном музыки, имел хорошие инстинкты и был в курсе всех событий.

Не раньше, чем Скотт Бернс включил сырые миксы «Beneath The Remains», до меня дошло, что мне повезло, и у них намного больше потенциала, чем я или кто-либо другой предполагал. Этим альбомом Sepultura заявили о себе и заложили основу для того, что они доведут до блеска на «Arise»”.

На “Inner Self” мы сняли свой первый клип. Он был записан в Сан-Паулу, потому что я, моя мама и Иггор переехали туда из Белу незадолго до записи «Beneath The Remains». Мы подумали, что тамошняя рок-сцена лучше, группа становится популярнее, и нам нужно жить в мегаполисе. Мы понимали, что у нас будет больше концертов, и мы становимся все популярнее, поэтому мама сказала, чтобы мы паковали чемоданы и переезжали в большой город. Нам досталась квартира в центре, а Андреас переехал обратно в трущобы Сан-Паулу. Паоло переехал к нему, так что вся группа перебралась в Сан-Паулу. У нас была репетиционная точка рядом с их домом. Именно там мы и написали весь материал «Beneath The Remains».

Это было безумное время в моей жизни, потому что я много гулял со своим лучшим другом на тот момент - Гордо из Ratos De Porão. Мы обычно ходили в панк-клуб в центре Сан-Паулу. Он взял одну из моих цитат, которая переводится как “Проживая каждый день все грязнее и агрессивнее”, на один из своих альбомов. Первое метал и панк-шоу в Сан-Паулу состоялось, когда Sepultura и Ratos De Porão отыграли вместе в театре под названием Монденди: все зрители до усрачки боялись скинхедов, которые были очень популярны и жестоки в Сан-Паулу.

Был один случай, когда мы все пошли гулять. На Иггора напала парочка скинхедов, и ему неслабо досталось на орехи. Ему поставили под глазом фингал, все лицо было в синяках, он был сильно избит.

Скинхеды в то время были настоящей занозой в заднице. Многие люди не приходили на шоу просто потому что боялись их. Но этим шоу мы объединили металлистов и панков: в зале было всего 100 человек. Печально, потому что предполагалось, что это будет очень крупное шоу.

Помню, как промоутер, владелец Вудсток Рекордс в Сан-Паулу, где я обычно подростком покупал пластинки, на этом шоу все время носил огромный старый револьвер 38 калибра. Он говорил: “Если сюда заявятся скинхеды, у меня есть защита от них. Пусть приходят! Им понравится новый вкус лекарства”. А я такой: “Это безумие!” Он размахивал этой пушкой в нашей гримерке, приговаривая: “Эй, сепультурщики! У меня есть эта штука! Ни о чем не волнуйтесь! Если рядом с вами окажутся скинхеды, я их пристрелю”, и болтал прочую чепуху.

Джон Тарди из Obituary и Келли Шэфер из Atheist приняли участие в записи «Beneath The Remains» в качестве гостей: они тусовались в Моррисаунд, когда я поехал во Флориду на сведение пластинки. У меня не было времени закончить вокальные партии в Рио, поэтому мне пришлось заканчивать их в Тампе. Я остановился дома у Скотта и там закончил вокал. Именно тогда я и встретил парней из Obituary и Atheist, которые записали бэк-вокал на “Stronger Than Hate”. Название “Inner Self” придумал Келли: у него было это название, которое мне очень понравилось, поэтому я спросил у него, могу ли я использовать его, на что он ответил согласием.

Есть что-то в этой песне такое, что действительно отразило дух «Beneath The Remains», хотя на мой взгляд весь альбом очень клевый. “Walking in these dirty streets / With hate in my mind” (Разгуливаю по этим грязным улицам, а на уме лишь ненависть) … это как страницы из дневника моей жизни - я пел как раз о том, какой в то время была моя жизнь. Улицы были грязными, а я был зол. “Несоответствие внутреннему голосу”: все эти вещи в духе того, что мы были выброшены жизнью за борт и были изгоями. Кроме прочего у нее превосходный барабанный рисунок. Это эпичная трэш-композиция со множеством смен темпа. Поэтому мы решили выпустить ее в качестве своего первого сингла.

У нас был друг, работавший в компании, которая занималась съемкой рекламных роликов, и он приехал посмотреть на наше концертное выступление в Сан-Паулу. В клипе присутствуют концертные съемки, а также кадры, где мы просто валяем дурака. Есть сцена с бомжом на улице, пьющим пингу, этот говенный бразильский ликер, как наша версия текилы. Он очень крепкий, около 60 градусов, и я делаю глоток ликера с этим бомжом. Затем есть сцена, где мы гуляем по улицам Сан-Паулу своей бандой, и еще одна, где нас четверых перепрыгивает скейтбордист. Это была идея Иггора: он очень увлекался скейтбордом и хотел, чтобы эта туса тоже присутствовала в Sepultura. Было весело записывать это видео: мы не знали, как вообще снимаются видеоклипы, поэтому просто соединили съемки концертного шоу с кадрами праздношатания по городу. Для первого раза, на мой взгляд, получилось весьма круто.

Кроме того, примерно в это же время мы записали кавер на “A Hora E A Vez Do Cabelo Nascer” Os Mutantes для альбома бразильских музыкантов, празднующих первую тропикалию, эпоху, когда многие музыканты уехали из Бразилии в Лондон и Америку из-за репрессий со стороны государства. Арнальда Баптиста был лидером группы, и они были весьма популярны в Бразилии в 70-х. Потом он совсем слетел с катушек и его закрыли в психушке.

Мой друг считал, что было бы клево записать альбом песен Os Mutantes. Мы выбрали эту песню, потому что нам казалось, что своим звучанием она напоминает рок-композицию. У нее клевый дух. По звучанию она немного напоминала Metallica, особенно песню “Breadfan” группы Budgie, кавер которой они исполняли в 1988-ом. Мы отрепетировали и записали ее в студии в центре Сан-Паулу как дань моему другу. Позже она вышла на переиздании «Beneath The Remains».

Монте Коннер: “Вскоре после отъезда из Рио и возвращения в студию Моррисаунд в Тампе, Скотт Бернс отправил мне на кассете сырые миксы альбома «Beneath The Remains». Если вы знаете принцип работы кассет, то понимаете, что они неточно воспроизводят высокие частоты, если записывающая головка настроена неправильно, или если головка на воспроизводящем механизме настроена иначе.

В то время я об этом не знал, ввиду того, что был молод и зелен, когда дело дошло до процесса записи и сведения, поэтому, когда получил эту кассету, я не услышал на ней тарелок вообще, и сказал Скотту, что хочу услышать тарелки намного четче. Я не понимал, что нельзя полагаться на кассету в плане точности.

Скотт, будучи новичком на этой работе и готовый угодить, выдал очень громкий микс тарелок, поэтому если вернуться и послушать «Beneath The Remains», можно услышать постоянное шипение тарелок. Это по-настоящему блестящий альбом. Я постарался немного уменьшить звучание тарелок на ремастере 1997-го года, но такие вещи очень тяжело корректировать, потому что если проваливаешь высокие частоты на мастеринге, это сказывается и на остальных инструментах. Излишне говорить, что это никого не волновало, и никто не жаловался, хотя я однажды получил письмо от одного фэна”.

Мы много репетировали спустя два года после выхода «Beneath The Remains», и отыграли много шоу, включая концерты в Бразилиа, снова на севере Бразилии, и в Манаусе в Амазонии: мы отыграли там первое трэш-шоу, и в толпе было полно индейцев. Это было очень прикольно. Они были очень дружелюбны и очень хорошо нас встретили. Это был мой первый контакт с ними, который в конечном счете привел к записи «Roots».

Я познакомился с одним парнем, и он сказал: “Не хочешь потусить со мной в джунглях?” А я ему: “С удовольствием, но у меня завтра концерт”, а он: “Хорошо, мы выпьем кое-какое дерьмо, которое превратит тебя в дерево”. А я: “Если я это выпью, я смогу завтра отыграть шоу?”, и он отвечает: “Нет! Ты будешь в лесу и превратишься в дерево”.

Я так и не решился на это. “Спасибо за предложение, но я вынужден отказаться, потому что мне завтра нужно играть”. Он такой: “Если захочешь приехать сюда снова, всегда будем рады”, и это застряло у меня в башке.

В Манаусе я был не в себе. В ночь перед шоу я принял столько коки, что в четыре утра забрался на крышу отеля и спел всю пластинку «Beneath The Remains», слово в слово, изображая руками в воздухе игру на гитаре, и наблюдая за тем, как над Амазонией восходит солнце. После этого я чувствовал себя как говно, но кокс и скорость - это без сомнения наркота трэш-метала. Принимаешь их и готов ебашить!

Первое, чем мы занялись после релиза «Beneath The Remains», было европейское турне в поддержку Sodom. Для нас это был отличный тур: нам выпал шанс выступить в клубе Марки в Лондоне и на многих других заебатых площадках. Первое международное шоу мы отыграли в Вене, Австрия – это был улет. Мы не знали, чего ожидать. Sodom были довольно популярны, и билеты на большую часть шоу были проданы. Я был ошеломлен количеством тамошних фэнов Sepultura: мы не знали, что у нас их столько, пока не доехали до Европы и не увидели сотни людей в майках Sepultura. Мы подумали: “О, Боже, это не сон, это все происходит на самом деле”. Для нас это был идеальный тур.

Я встретил Лемми впервые, когда мы были в Лондоне. Я пошел в бар, а он там сам с собой играл на игровом аппарате. Я сказал Иггору: “Ты глянь, чувак, это же Лемми, пойду поговорю с ним!”, а Иггор: “Нет, нельзя!”, а я: “Какого хрена, чел, я должен поздороваться, это же Лемми!”

Короче, подгребаю я к нему и говорю: “Ну, как делишки, Лемми?”, а он: “Все отлично!” и продолжает играть на этом аппарате. Я был немного пьян, поэтому продолжил болтать: “Меня зовут Макс, я из Бразилии, у меня есть группа под названием Sepultura, чувак, мы твои ярые фэны! Мы любим Motörhead”.

И тут ни с того, ни с сего Лемми хватает стакан виски и разбивает его о мою голову. Я не знаю, или это он так хотел, чтобы я убрался, типа: “Пошел на хер отсюда!” или нет, но это было здорово. Я вернулся за стол и рассказал всем, что меня только что крестил сам Лемми. Это было крещение хэви-металом, и это было здорово. После того дня я не мылся и не мыл голову несколько дней. Я никогда не рассказывал об этом Лемми, когда пересекался с ним в дальнейшем.

Единственной проблемой в турне был менеджер Sodom, который с самого начала ненавидел нас до самых кишок. Думаю, он считал, что мы чересчур хороши – Sodom было слишком тяжело поспевать за нами. Им было тяжело получить более благосклонную реакцию толпы, и, думаю, это его раздражало. Он вырубал нам свет, оставляя всего половину доступного светового шоу, а потом вдруг вырубил звук. Он даже стоял перед нами, когда мы выступали, что было странно. Однажды он сказал нам: “Продолжайте хорошо играть, и я буду вырубать вам свет, пока вы не станете играть в полной темноте”. А мы подумали: “Что за гребаный ублюдок”.

Я узнал, что этот парень помешан на чистоте, принимает душ по три раза в день и всегда носит белоснежные рубашки. Мы все ехали в одном автобусе, и я подумал, а подъебну-ка я этого говнюка и не буду принимать душ весь тур. Я попросил остальных парней поддержать меня, потому что изо всех сил хотел доконать этого мистера Чистоплотность. Спустя неделю я начал вонять. Когда я проходил мимо, вонь была просто невыносимой, воздух тяжелел, и это очень бесило этого чувака, до того, что он однажды заорал: “Лучше заставьте его принять душ или он не поедет с нами в одном автобусе! Он воняет как долбаная обезьяна!” Мне это очень нравилось. Я думал: “Да пошел ты! Раз начал нас доебывать, вот тебе расплата”.

Я сдержал обещание и не принимал душ до конца тура. Я сходил со сцены в потной одежде, ложился спать в той же одежде и носил ее на следующий день – каждый божий день. Для меня это был настоящий ад: мои волосы превратились в слипшийся комок и были грязными от пота, но я хотел достать этого говнюка, поэтому не нарушил свое обещание.

Когда мы вернулись в Бразилию, история о том, что я не принимаю душ, пошла в народ, и Джо Соарес, он же Джей Лено из Бразилии, услышал об этом и пригласил нас на свое телешоу, которое смотрят миллионы. Его шоу называлось Vivo O Gordo – “The Fat Guy”, и мы пришли на телестанцию для его записи.

Первое, о чем он спросил меня: “Правда ли, что ты целый месяц не принимал душ в Европе?” Я ответил да. Он спросил: “Принимал ли ты душ сегодня?”, и я ответил да, и объяснил ситуацию с менеджером Sodom. Он сказал: “А, это все объясняет, но я рад, что не ехал с тобой в одном автобусе”. Мы были очень удивлены, что нас пригласили на шоу и что история с душем наделала столько шуму. Даже моя бабушка об этом услышала. Она позвонила мне с вопросом: “Ты почему не принимал душ?”, и мне пришлось все объяснять.

В том первом турне было не так много распутства. Иггор редко пил, а я пил очень много, как всегда. Наркоты почти не было: Андреас немного покуривал травку в гримерке, но больше ничего такого. У нас было не так много группи. Оно и понятно, потому что я вонял, и им не хотелось даже приближаться ко мне.

После этого тура мы отправились в Америку на гастроли с Faith Or Fear. На тот момент они были новичками, и мы вместе хедлайнили, меняясь местами на каждом концерте. Все ехали в одном фургончике. Помню, как водитель, этот здоровенный блондин, принимал по три таблетки кислоты каждую ночь перед поездкой. Это пугало меня до усрачки. Я думал: “О, Боже! Он разобьет этот фургон”. Я спросил его, почему он ведет в таком состоянии, а он ответил, что под кислотой вести лучше. И он реально хорошо вел, хотите верьте, хотите нет. Это было безумие.

Это было отличное турне: мы сыграли в нескольких небольших местах в Америке, включая наше первое шоу в Нью-Йорке в клубе S&M. Мы здорово отыграли в Чикаго и Филадельфии, а потом вернулись в Нью-Йорк, чтобы выступить в Ritz на разогреве у Sacred Reich и Кинга Даймонда. Это было масштабное шоу: в зале было около 4 000 человек, потому что в то время Кинг Даймонд был достаточно популярен. На этом шоу я и встретил Глорию.

Глория Кавалера: “В начале 1989-го Roadrunner спросили меня, не хочу ли я стать менеджером групп, у которых его нет. Я засмеялась и ответила нет, потому что меня совсем не привлекали сатанинские направления метала, а у них на лейбле была парочка групп с "мрачным закосом". А потом мне предложили Sepultura. Для меня это было абсолютно неприемлемо, потому что мы никогда не встречались лично. Я только слышала об этой группе от своего друга Дэнни Лилкера, который подарил моему сыну Дана кассету Sepultura.

По случайному совпадению Sacred Reich, менеджером которых я была, получили предложение выступить на разогреве у Кинга Даймонда в Хэллоуинскую ночь 1989-го в клубе Ritz в Нью-Йорке. Sepultura и Pestilence также были в списке в качестве разогрева. Я поняла, что это будет хорошая возможность познакомиться с парнями и заценить их шоу. Приехав, я заметила, что на концерте присутствуют несколько менеджеров, которые тоже рассматривают Sepultura. Было странно, потому что большинство из них отводили меня в сторонку и советовали не браться за эту группу. Это казалось мне немного странным”.

С началом их сэта кровь бросилась мне в лицо. Я села рядом с Кисом Весселсом и сказала: "Я хочу эту группу". Кис только рассмеялся.

По ходу вечера мы все встретились за кулисами в их гримерке, и они спросили меня о менеджменте. Я ответила, что когда они будут выступать на следующем шоу в Фениксе, мы сможем поговорить об этом детально.

Когда они приехали в Феникс парой недель спустя, я пошла на их шоу, и была весьма удивлена тем, какой непродуманной была у них организация выступления в целом. У Паоло был всего один медиатор, весь в зазубринах, у них не было воды и полотенец на сцене, что в моем понимании было обязательным атрибутом для группы. Я заметила, что кто-то снимает их шоу на видео и слышала, что это их гастрольный менеджер. Я подумала: "Да их просто наебывают". Я помогла им по ходу шоу, а чуть позже пошла к ним в отель для короткой встречи. Мы тут же нашли общий язык, ну а все остальное это уже история метала.

До этого времени Боривой Кргин был кем-то вроде нашего менеджера. Он гастролировал вместе с нами, но не хотел ничего для нас делать. Мы просили у него воды, а он отвечал: “Возьми свою гребаную воду! Я тебе не раб, твою мать”. А мы думали: “И этот парень наш менеджер?” Это была очень странная ситуация. Всякий раз, когда нам что-то было нужно, он давал нам от ворот поворот. Мы были друзьями с нью-йоркских деньков, когда я впервые встретился с ним, поэтому он считал себя больше приятелем, чем менеджером. Мы никогда всерьез не считали его своим менеджером, и, думаю, он тоже так не считал. Большую часть времени он снимал наши шоу на видеокамеру.

Мы считали, что в ближайшее время нам нужно найти настоящего менеджера, и когда мы познакомились с Глорией, ей очень понравилось наше шоу. На последней песне у меня вырубилась гитара, и я прыгнул в толпу с микрофоном в руке и пропел всю песню, путешествуя по залу на руках. Это было очень хаотично: очень быстро и безумно.

После шоу мы встретили Глорию, и она сказала: “Я думаю, что ваше шоу офигенно. Ты очень клево закончил сэт прямо из толпы”. Она сказала, что является менеджером Sacred Reich, что нас очень впечатлило, потому что у них тогда очень хорошо шли дела, и они гастролировали по Европе и Америке. Она предложила бесплатно поработать на нас в течение года, просто чтобы мы посмотрели, нравится ли нам то, как она ведет себя и управляет нами. Мы подумали: “Какого черта?” Мы ничего не теряли. Мы только спросили: “Целый год бесплатно?”, и она ответила: “Да. Если спустя год вам не понравится, меня здесь не будет. Дайте мне шанс”.

Она сказала, что первое, что ей нужно сделать, это пересмотреть наш контракт, чтобы сделать его более справедливым, потому что мы все жили на десять долларов в неделю, что по американским меркам было просто смешно. Глория сказала, что нам нужно больше денег, и мы подумали, что это звучит неплохо. Так мы начали с ней работать.

Вслед за этим мы отправились домой. Пришло время начать работу над следующим альбомом - «Arise».

ГЛАВА № 7

1990-91: ВОСКРЕСЕНИЕ

Записывать песни Sepultura, а потом играть их вживую – лучшее чувство на земле. Это чувство трудно описать, это как самый сильный из существующих наркотиков. Каждую ночь ты испытываешь на себе его действие и с каждым новым шоу получаешь очередную дозу. Каждый из нас обожал это чувство. В обычной жизни я спокойный, тихий человек, но на сцене происходит полное перевоплощение: я становлюсь дьяволом. Что-то в духе Джекила и Хайда.

Обычно я читал плохие рецензии о Sepultura, чтобы получить стимул перед шоу. Какой-нибудь мудак напишет про нас херню, а я читаю и думаю: “Да ладно, говнюк? Щас я тебе покажу. Гляди сюда”. Такая критика на самом деле хороша. Можно применять ее для развития своего потенциала. Критика, которая мне не нравится, как правило, звучит от тех, кто и понятия не имеет об этом жанре музыки и не увлекается ей. Они просто несут чушь, даже не слушая песен.

Всегда видно, когда журналист не уделил внимания музыкальной составляющей. Меня такое просто выводит из себя – помойная журналистика. Я не говорю, что каждый критик должен быть фэном моей группы, потому что тогда все рецензии будут сплошь хорошими. Но им как минимум нужно знать, о чем они говорят и пишут.

Я действительно чувствую, как становлюсь одержим этой музыкой. Возможно она возвращает меня к истокам той одержимости, которую я видел в ходе ритуала кандомбле, и по этой причине увлекся ею. Тебя уносит, ты становишься другим человеком. Я реально ощущал эту связь, когда выступал на метал-шоу.

Мой брат настроил ударные так, что у них появилось громоподобное звучание, я мог как маньяк риффовать весь день, а Андреас был бесподобным гитаристом.

Есть документальные подтверждения, что Паоло по сути никогда не играл на альбомах до самого «Chaos A.D.». До его релиза мы с Андреасом играли на басу по очереди. Тем не менее, он записал басовое соло в концовке “Stronger Than Hate” на «Beneath The Remains», это была его минута славы. Нашего звукооператора Энди Уоллеса однажды спросили, каким было самое большое испытание в его карьере, и он ответил – записывать Паоло. Энди обладал поистине ангельским терпением. Он потратил десять часов на запись баса только в одном фрагменте песни. Мы ушли через полчаса, просто не могли этого выносить. Должен отдать Энди должное за то, что ему удалось заставить Паоло сыграть на басу на альбоме «Chaos A.D.». На многих шоу мы настраивали его бас очень тихо. И все же мы держали его в группе: в конце концов мы были друзьями, да и знали его семью.

 «Arise» мы собирались записывать в Моррисаунд, что во Флориде, легендарной студии, где записывались Morbid Angel, Obituary, Deicide и другие известные группы. Вся дэт-метал сцена начиналась там, студия Моррисаунд была ее Меккой. Если ты был в этом бизнесе, Моррисаунд была той студией, о которой ты мечтал, а Скотт - продюсером, услугами которого пользовался. Он сказал, что Sepultura у него в приоритете, потому что мы дали толчок его карьере. На этот раз студия была в нашем распоряжении круглые сутки, а не только в ночное время, и теперь у нас было все необходимое. Лучшая аппаратура.

Название «Arise» задумывалось как противоположность «Beneath The Remains». Если подумать, это обратное действие. Я имел в виду следующий шаг в развитии группы. Мы связались с Майклом Веланом по поводу создания обложки для альбома, и он предложил совершенно новый концепт. Единственное, что мне пришлось изменить, это мозг на обложке. Поначалу это было яйцо, которое выглядело не слишком-то в духе метала. Яйцо убивало всю атмосферу.

Я не хотел лично говорить, чтобы он от него избавился, но остальные сказали: “Сделай это сам, чувак!” Он объяснил мне, что яйцо - религиозный символ, означающий зарождение мира, именно поэтому он его использовал, но с радостью убрал по моей просьбе. Я спросил, может ли он поместить на обложку что-то более металлическое, чем яйцо, и он предложил мозг. Я согласился, потому что мозги – лучший символ металла.

А группа все набирала популярность. Мы наблюдали за тем, как она прогрессирует от самых низов до обретения статуса популярной во всем мире. Музыка тоже претерпевала изменения. Я писал более грувовые риффы, мы стали плотнее играть с Иггором. Это была часть процесса развития: я почувствовал, что нам не нужно все время гнать на скорости 100 миль в час, и этот грув был очень важен.

Чувство, которое возникало у нас с Иггором, было очень мощным: вместе мы создавали естественный, очень заразительный грув, и было здорово играть эту музыку живьем. Мне хотелось немного усилить эффект, поэтому мы чуточку снизили темп. Мы развивались как композиторы.

Монте Коннер: “С релизом «Arise» Sepultura сделала еще один гигантский шаг вперед. «Arise» - альбом, ставший началом новой Sepultura. На «Remains» Sepultura все еще пыталась найти свое звучание и сформироваться как группа, но именно на «Arise» их звучание оказалось в центре внимания, они поняли, кто они есть.

Макс значительно улучшил свою технику пения: на «Beneath The Remains» он пытался напихать максимально возможное количество слов в каждую строчку, а на «Arise» тексты стали больше в духе минимализма, что позволило ему петь в более ритмичной манере и с более четким произношением. Это был невероятный шаг в чистоте его пения”.

На этот раз Roadrunner выделили нам намного больший бюджет, поэтому вся группа вылетела в Моррисаунд во Флориду. Это был большой опыт. У нас был дом с бассейном, где мы плавали по утрам, а еще мы взяли напрокат кабриолет и разъезжали в нем по городу. На обратном пути со студии записи в отель мы крутили кассеты и чувствовали себя так, словно находимся на вершине мира. Мы рассекали по улицам Тампы как короли, типа: “Этот городишко принадлежит нам!”

Глория была с нами на записи «Arise», и ей очень понравились новые песни. Все вставало на свои места. Первый клип, который мы записали, был на песню “Dead Embryonic Cells”. Его режиссером выступил Билли Хендерсон. Часть клипа мы сняли в Аризоне в каких-то индейских руинах, в местечке под названием Монтесума-Касл, и в лунном кратере со всеми этими вулканическими породами, а оставшуюся часть в Лос-Анджелесе на фоне декораций.

Я решил записать кавер на моторхедовскую “Orgasmatron”, один из шедевров Лемми. Текст песни фантастический и очень развратный. Он рассказывает о том, как тиран путешествует по миру и трахает все на своем пути. Это отличная песня с убойным ритмом, и мы сыграли ее в своей манере. Это классический кавер Sepultura, и исполнять его было очень клево. Мне даже хватило наглости украсть зеленый свет Лемми, который он всегда использует для исполнения этой песни. Я сказал своему звукотехнику: “Я хочу, чтобы подо мной был тот же гребаный зеленый свет, который использует Лемми, когда поет “Orgasmatron””.

Я нажрался в стельку, когда записывал эту песню - достал бутылку рома и сказал себе: “Я буду записываться как Лемми! Я должен быть пьян!”, потому что в моем сознании это было правильно. Я выпил полбутылки, и даже не помню, как закончил запись вокала. Я лишь помню, как проснулся на следующий день, а нам нужно сделать снимок для задника «Arise». Я был в таком похмелье, что едва мог продрать глаза. Взгляните на фото: мои глаза сощурены, потому что башка у меня просто раскалывается.

Монте Коннер: “Когда Скотт Бернс вернул микс «Arise», не думаю, что он был отличным. В конце концов, на этот альбом возлагались большие надежды. Он должен был стать их лучшим релизом на тот момент в плане звучания. Я чувствовал, что микс слишком неотшлифованный и сырой. Слетав в Тампу и безуспешно попытавшись подправить миксы со Скоттом, я решил пригласить Энди Уоллеса на ремикширование пластинки.

Энди только-только закончил запись «Seasons In The Abyss» Slayer, и, понятное дело, он еще микшировал «Reign In Blood» и «South Of Heaven», но это был период до релиза «Nevermind» Nirvana, когда его карьера пошла в гору, поэтому он еще не был известным, востребованным мега-звукоинженером, которым станет позже. Это обстоятельство сделало его доступным и приемлемым для нас. Группа боролась со мной как сумасшедшая, словно это была Третья Мировая. Они были оскорблены тем, что я не хочу использовать их микс. Скотт тоже был недоволен.

По сути я стал врагом для Sepultura: в этот момент мы сильно воевали. Они не хотели ничего менять в миксе, но так или иначе, все равно гастролировали по Южной Америке, поэтому мы с Энди каждый день работали над миксом, представляя, что потом скажет группа. Когда наконец услышали микс, они немного остыли и поняли, что он вовсе не собирался все похерить. Год спустя они признали, что я принял верное решение, и выбрали Энди в качестве продюсера и звукоинженера для своего следующего альбома”.

Когда мы выступали на втором «Рок в Рио» 23 января 1991-го, «Arise» только готовился к выходу. Нам выпал шанс выступить вместе с Guns‘N’Roses и Megadeth. Это было на стадионе Маракана, крупнейшем футбольном стадионе в мире. Мы вышли на сцену в два часа дня. Солнце сияло вовсю, жара была 49 градусов, просто духовка, а мы все были одеты в черное. Толпа все прибывала. Среди зрителей творилось настоящее безумие, это была невероятная реакция. Они въезжали в нашу музыку.

После сэта я прилег за сценой и посмотрел на небо. Толпа все еще ревела. У меня было чувство, что я забалдел. Я не бухал и в моем организме не было наркотиков, я был абсолютно трезв, но при этом под кайфом. Я думал: “Наверное, это лучшее чувство на свете”. Я чувствовал себя так, словно достиг некой вершины.

Это был отличный момент. Я думал: “Вот ради чего я живу. Ради этого я буду жить и умру за это”. Все, что мы сделали, вся работа, которую мы проделали, все ночи, которые мы проспали под сценой, все, через что мы прошли – все сейчас стоило этого момента. Пустота внутри меня наконец заполнилась. Купить это чувство просто невозможно.

Был один парень по имени Лобао, в переводе с португальского “большой волк”, который должен был выступать после нас, и его очень плохо приняли: люди бросались в него всяким говном, и он отыграл всего полпесни. Он был известной звездой, и его попросили выступить после Sepultura. Он вышел в одежде солдата, потому что думал, получится клево, если он будет выглядеть как металлист. Но наша публика отреагировала так: “К черту! Этот ублюдок получит свое. Нельзя просто так играть после Sepultura и притворяться, что ты металлист”. На него обрушился ливень плевков, банки с мочой и пластиковые бутылки. Я слышал из своей гримерки, как его освистывают. Faith No More вышли и заняли его место.

Забавно, что позднее той же ночью я оказался на вечеринке в доме Лобао. Я извинился за своих фэнов, а он сказал: “Да ладно, все хорошо! Это было весело! У тебя в лагере есть буйные ублюдки. Они твои солдаты, и они сдохнут за тебя, чувак. У меня таких нет. У меня есть золотые альбомы, и я известная поп-звезда, но ко мне не относятся с таким уважением. За деньги такое уважение купить нельзя”.

Когда он сказал мне об этом, я почувствовал себя очень сильным. У меня ушли годы, чтобы понять, насколько важны были те слова, что он говорил мне, и когда я наконец понял, что они значат, я решил, что таким и будет мой путь. Скорее всего, это будет бесконечный процесс, и я буду заниматься этим, пока не помру, но я не возражаю - я всегда буду работать и делать что-то значимое.

У меня чувство, что это путь, который мне суждено пройти. Принимать на себя весь этот риск – вот, что было самое главное, и я приму его снова, если потребуется. Я очень рад, что придерживаюсь своих убеждений и не позволяю никому менять свое мировоззрение.

Затем мы отправились в турне с Sadus и Obituary, первый тур, организованный для нас Глорией. Мы назвали его тур SOS, в честь выступающих групп. Это был отличный тур, все больше и больше народу приходило на шоу. Нам посчастливилось познакомиться с великим бразильским футболистом Пеле в 1990-ом в Нью-Йорке, потому что мама нашего бразильского друга была большой шишкой в светских кругах и владела ночным клубом, куда приходил Пеле, потому что он был ее другом. Он приходил, садился в углу, всю ночь пил виски и жал людям руки, как какой-нибудь поп или король.

У нас с ним была запланирована встреча, но нам пришлось подождать, пока он не закончит со всеми гостями. Было около двух часов ночи, когда он наконец освободился и подошел с нами познакомиться. Он спросил название группы. Мы сказали, что называемся Sepultura, он офигел и спросил: “Господи, что это за название такое?” Мы сказали, что мы хэви-метал группа, и он ответил, что мало знает о хэви-метале, но что ему приятно с нами познакомиться. Он был очень клевым парнем. Его прозвище Пеле, что в переводе означает “мячик, сделанный из носков”, потому что когда он был ребенком, у него не было денег на настоящий мяч, и он сделал его из носков.

Вернувшись в Бразилию, мы связались с Альберто, владельцем магазинчика Vision, продающего линию одежды для скейтбордистов. Он предложил нам отыграть бесплатный концерт в Сан-Паулу для раскрутки «Arise». Тогда мы получили разрешение от властей, а он соорудил для нас огромную сцену. Он действительно вложил много денег в это шоу – это было очень клево. Оно проходило перед футбольным стадионом, и мы понятия не имели, сколько человек ожидать, мы думали, ну, тысяч пять придет.

Пришло пятьдесят тысяч. Получилось очень масштабное шоу. MTV сняли “Orgasmatron” и вручили нам за него награду. Позже я пошел на вечеринку MTV в ЭлЭй, и мы встретили там Metallica. Все кончилось тем, что я затусил с Джеймсом Хэтфилдом, и он сказал мне: “Мне понравилось видео на “Dead Embryonic Cells”. Я видал его по MTV”. А я такой: “Ты видел наш клип?” Я предполагал, что он и понятия не имеет, кто мы такие. Я тогда подумал: “Джеймс Хэтфилд знает наше название и наше видео, и говорит, что ему нравится наша музыка – должно быть мы делаем все как надо…”

Я не знал об этом тогда, но очевидно, на бесплатном концерте произошла потасовка. Мы увидели какое-то замешательство в толпе: это было похоже на мошпит или какой-то всеобщий хаос. Мы не знали, что это было, поэтому просто продолжили играть. Позднее мы узнали, что на концерт пришел скинхед с топором, и во время нашего сэта убил фэна Sepultura прямо в толпе. У парня, которого он убил, были открытые раны черепа и груди.

Это было очень жестокое преступление, прямо посреди шоу, и, понятное дело, на следующее утро газеты Сан-Паулу просто сошли с ума со всей этой историей. В заголовках появились сообщения в духе: “На бесплатном шоу Sepultura выпустили убийцу”, полностью обвиняя группу в случившемся. Мы такие: “О, Боже, как это случилось? Мы же ничего не сделали, мы просто отыграли шоу!”

Выяснилось, что скинхед просто хотел кого-нибудь убить, и знал, что его не будут обыскивать на наличие оружия, потому что это бесплатное шоу и там нет заграждений. А еще ему удалось выйти сухим из воды, ведь его так и не поймали. Во всем случившемся обвинили нас.

После этого мы снова отправились на гастроли, а все эти газетные заголовки остались позади, в Бразилии, и это было очень хуево. Хреново, что пресса исказила факты и обвинила во всем нашу музыку. Убийце не было дела до музыки. Он пришел не для того, чтобы увидеть группу. Он просто пришел, чтобы кого-нибудь убить. На какое-то время этот случай отбросил на нас мрачную тень.

Мы снова работали с Билли Хендерсоном над клипом с «Arise», и у меня возникла идея дать троим парням газовые маски и одеть их как Иисуса на кресте. Билли решил снимать в небольшой пещере в пустыне, которая по слухам служила убежищем для семейки Мэнсона в Долине Смерти. Эта пещера стала для нас абсолютно другим измерением, там даже чувствовалось что-то зловещее.

Там было жарко днем и очень холодно ночью, как это всегда бывает в пустынях, и я очень сочувствую парням на крестах, потому что им приходилось висеть на них от шести до восьми часов, пока мы снимали сцену за сценой и делали прогон песни снова и снова. В конце съемок мы подарили им кучу подписанных вещей, потому что они были фэнами группы. Это видео получилось очень хорошим.

Глория соврала Roadrunner по этой части: они предполагали, что мы снимаем обычное развлекательное видео. Когда они узнали о семейке Мэнсона, парнях в одежде Иисуса и газовых масках, у них едва не случился инфаркт. Мы знали об эпатажности, и в конце концов ради этого мы и снимали – мы хотели встряхнуть парочку людей, залезть к ним в башку и немного потрепать нервишки.

Теперь мы попали на обложки крупнейших журналов и на MTV, потому что получили награду. Мы выступали перед 50 000 человек в Бразилии и были чертовски популярны. Нас останавливали на улице, потому что люди хотели с нами сфотаться, и когда мы ехали в аэропорт, чтобы полететь куда-нибудь, вся таможня знала, кто мы такие.

Успех оказался странной штукой. Я думал, что неплохо быть известным – в конце концов, мы мечтали об успехе, когда были детьми, но несколько лет спустя мы стали слишком популярны. Это произошло примерно во времена «Chaos A.D.»: я не мог пойти в торговый центр, потому что меня окружали люди, и я тосковал по своей старой жизни.

Глория отлично делала свою работу. Наконец-то мы начали зарабатывать: Иггор купил собственную ударную установку. До этого он постоянно арендовал или заимствовал ударные на время. Он был самым потрясающим барабанщиком, у которого не было своей ударной установки. И все же как личности мы до сих пор чувствовали себя словно в андерграунде. Мы по-прежнему были обычными парнями. Впечатляло, когда тебя узнавали в мире метала. Нам сказали, что мы достигли 112 номера в хит-параде Биллборд в Америке или что-то типа этого: для метал-группы вроде нас вообще попасть в Биллборд было большим успехом.

В Бразилии пресса ухватилась за британские хит-парады, в которых «Arise» дебютировал выше, чем пластинка New Order, которые считались богами в бразильской прессе. Когда это произошло, возникла большая шумиха: каждый журнал и каждая газета писали, что Sepultura вытурила New Order из чартов у себя на родине. Никто раньше не делал этого, а мы сделали.

Бразильская пресса высоко это оценила, чувак, и в их глазах из худшей группы в мире, как они нас называли поначалу, мы дошли до того, что с нами хотел пообщаться буквально каждый представитель СМИ. Я не знал ни одной песни New Order. Я больше интересовался британской готической музыкой типа The Mission и группами вроде Killing Joke и New Model Army.

Я никогда не был тщеславным, когда давал интервью прессе. Я скромно отзывался о своей музыке, я всегда таким был. Для меня музыка - это не соревнование. Мне нравится играть со своими кумирами: Томом Арайа из Slayer, с друзьями вроде парней из Korn, Morbid Angel, Deftones и Dillinger Escape Plan. Я никогда не смотрел на это как на батл – я больше видел в этом способ выступить вместе с друзьями в поддержку того или этого. Я гордился тем, что был металлистом и остаюсь им по сей день. У меня есть моя униформа, и я ношу ее каждый день: футболки групп, которые мне нравятся, длинные волосы, камуфляжные штаны и тату. В этой униформе я полностью укомплектован.

Черно-белые камуфляжные штаны, которые я до сих пор ношу, появились у меня, когда я поехал в Европу и прикупил себе по случаю парочку. Мы готовились к сэту на фестивале Динамо в Голландии, и там было невероятно жарко, стоял разгар лета. Вечером, за день до выступления я тусил с Митчем Харрисом из Napalm Death, и у нас был друг из Дании, у которого были тонны коки, так что в итоге мы нюхали коку всю ночь. Потом мы вломились в номер отеля одной знакомой девушки. У нас было какое-то красное желе, которым мы вымазали все стены, чтобы они были похожи на кровь. Это было невероятно тупо, мы явно были не в себе.

Мы с Митчем тусили всегда, когда собирались вместе, и, как правило, из этого потом возникали проблемы. В следующий раз я закинул пару дорожек коки, когда тусил с Napalm Death, и решил перепрыгнуть их ударную установку, как обычно, сделав полное сальто. Я приземлился на одну из тарелок и сломал ключицу. Отличная идея, ага?

Мы не спали всю ночь, и когда пришло время выходить на сцену, было так жарко, что я обрезал свои камуфляжные штаны до колена - получились шорты. Я вышел и отыграл шоу, и после него я носил их каждый день, так они мне понравились.

В следующем году я как-то выглянул из автобуса, где-то в Европе, и должно быть там было 300 человек, одетых в такие же обрезанные камуфляжные штаны. В разгар зимы! Это немного испугало меня. Я не понимал влияния, которое оказывал на людей. Глория пыталась официально зарегистрировать дизайн на мое имя, но я и слышать об этом ничего не хотел. Я сказал: “Нет, я не могу это сделать, это не клево. Это не по-металлически!” Однако, скорее всего она была права: мне следовало это сделать.

Для меня это самое поразительное в металле: влияние, которое он оказывал на людей. У меня есть письма, сотни писем от фэнов, и некоторые из них грустные. Они пишут о том, что потеряли маму или брата, и как музыка Sepultura и Soulfly помогла им пережить это горе. У меня также есть письма от солдат из армии, которые находятся на войне на Ближнем Востоке. Они слушают «Beneath The Remains» и «Arise», и берут с собой музыку в бой.

Недавно я получил письмо от одного солдата из Афганистана. Он пошел в небольшую деревушку и купил какой-то старый афганский инструмент из козьего меха и прислал его мне. Эта штука пришла в официальной коробке USO, и я подумал: “Что это за хреновина?” Внутри парень приложил письмо, в котором говорилось, что моя музыка имеет для него большое значение и что у него на шлеме логотип Soulfly.

Это довольно безумное дерьмо. Музыка путешествует во все эти места, которые я и представить не могу, когда пишу эти строки в своей маленькой комнате дома. Обычно я много писал на кухне, но теперь у меня есть трейлер, припаркованный у дома, который мы называем «Пещера Макса». Это подарок от Глории. Она купила и украсила его вещами Макса – бразильскими флагами, всеми моими альбомами и дисками. Я иду туда и пишу. Это очень клево.

Затем мы гастролировали с Sacred Reich и Heathen, но я слабо помню об этом, потому что много бухал. Как правило, я выпивал полбутылки или больше водки в обычный вечер. Хотя, если я тусил, водки было намного больше. Я пил, чтобы повеселиться, но еще и потому что нервничал перед шоу, а еще потому что мне приходилось мириться с давлением, которое на меня оказывал успех. В дневное время мы стали давать больше интервью, и нас начали больше узнавать, и это пугало меня, потому что я не ожидал, что это случится так быстро.

Я также считал, что шоу будут лучше, если я буду немного под мухой, потому что многие песни Sepultura чертовски быстры и заставляют тебя беситься. Я всегда так делал, хотя это никак не связано с алкоголем. Я даже делал это на репетиции, и меня всегда раздражал Паоло, потому что он сидел на стуле в дурацкой шляпе и с волосами, собранными в хвостик. Он не двигался ни на один гребаный дюйм! Я прыгал как полоумный, словно выступал на концерте. Я плясал по всей комнате и сходил с ума, даже если вокруг не было никого, только мы одни в репетиционной.

Я говорил ему: “Паоло, мужик, ты должен влиться в эту музыку, потому что мы будем играть это живьем”. А он всегда отвечал: “Я буду двигаться, когда мы будем играть живьем, а сейчас здесь никого нет”. Я ему: “И че, что никого нет? Играй музыку, чувствуй музыку – это просто потрясающе!” Андреас отрывался, и Иггор тоже это чувствовал, играя на ударных, словно это было живьем. Но не Паоло. Как правило, мы все время слышали от него только отмазки вроде этой.

Теперь, когда я об этом думаю, мне кажется, что Паоло всегда был каким-то мудаком. Я помню известный снимок Sepultura в фавеле с курами и детьми вокруг. Одно из этих фото появилось на короткометражке “Third World Posse”, вышедшей в Австралии в 1992-ом году. Это был очень клевый снимок, и местные нас с радостью приняли, потому что я был там за день до этого, чтобы познакомиться с ними, но Паоло до усрачки боялся ехать в это место.

Я сказал ему: “Может составишь нам компанию, чтобы мы выглядели группой?”, а он ни в какую: “Они стырят все наши деньги!”, и нес всякую херню в этом роде. Я сказал ему, что поговорил с ними, и они счастливы нас видеть у себя, потому что мы показываем миру ту часть Бразилии, о которой большинство людей не знает и это важно. В этом и состояла наша миссия.

ГЛАВА № 8

1991-92: РАЗДРАЖАЮ ЛЕММИ… И БЛЮЮ НА ВЕДДЕРА

Это была золотая эпоха группы. Я до сих пор люблю вспоминать те времена спустя все эти годы.

Как музыканту мне очень нравилась связь между мной и Андреасом. Она была очень особой. Многие клевые вещи, те же “Kaiowas” и “Territory”, появились в результате нашего с ним джема у меня на заднем дворе. А еще мы ездили в Седону – прекрасное местечко в Аризоне, в двух часах езды от Феникса, и гуляли по местности с породами красного цвета, откуда открывался по-настоящему потрясающий вид, и написали там кое-какой материал. Мы очень хорошо ладили. Андреас написал много текстов для альбома «Arise»: его тексты были очень любопытными, и сильно отличались от моих. Благодаря тому, что он так сильно углубился в это дело, Sepultura стали лучше как группа. Несмотря на это, ближе к концу 1991-го он расхерачил себе руку, катаясь на гидроцикле, и нам какое-то время пришлось гастролировать с другим гитаристом.

В декабре того же года мы гастролировали по Германии в компании с Motörhead и Morbid Angel. Мы часто играли моторхедовскую “Orgasmatron”, поэтому, приехав в Германию, решили спросить Motörhead, не против ли они, если мы будем играть ее, когда будем выступать с ними в одной программе. Лемми ответил отказом, а мы такие: “А хули нет? Это же наша дань уважения Motörhead”. Мы были очень разочарованы.

Ну, не суть, еще у нас была запланирована фотосессия с Лемми для журнала “Kerrang!” или “Metal Forces”, короче одного из европейских журналов. В тот день я бухал, потому что знал о приближении съемок с Лемми, и сильно нервничал, поэтому хотел немного расслабиться. На съемку я пришел уже хорошо поддатым и находился в чересчур приподнятом настроении. У Лемми на столе стояла бутылка красного винца, и когда фотограф пытался собрать нас вместе для снимка, я сказал: “Да к черту снимки, дайте мне бутылку вина!”

Я схватил ее и начал взбалтывать, расплескивая вино по всей комнате. Вино попало на камеры и военный плащ Лемми. Он начал терять терпение, типа, “Какого хуя? Держи себя в руках!”, а я такой: “Даааа! Рок-н-ролл, чувак, рок-н-ролл! Вот каким должен быть снимок – полная анархия!”

Я был таким мудаком. Лемми совсем не был счастлив. Для него я был всего лишь панком, и далеко не профи. Когда фотографии наконец вышли, в воздухе можно было рассмотреть капли вина. Я пьян в говно, а Лемми, такое чувство, просто в шоке.

Я продолжал доставать его, что тоже хочу сыграть “Orgasmatron”, и в конце концов он сказал: “Хочешь знать, почему тебе нельзя играть “Orgasmatron”? Потому что ты поешь эту песню от шеи. А она должна идти от живота”, или какое-то дерьмо типа этого. Я такой: “Ну и что это значит, черт побери? Я пою от шеи?” Я до сих пор этого не понимаю.

Я знаю, что в этих историях я предстаю уродом, но возвращаясь в прошлое, я совсем не был опасным алкашом. Кого-то я наверняка раздражал, но не устраивал драк или чего-то в этом духе. Видишь ли, у меня в башке вертелась мысль, что я должен быть воплощением рок-н-ролла, если собираюсь тусить с такими личностями, как Лемми.

Короче, наступил последний день тура, и мы решили отомстить Motörhead за то, что не разрешили нам сыграть эту песню. На последней песне их сэта, кажется, это была “Ace Of Spades”, мы собрались за сценой, а потом резко выбежали. Кое-кто, только не я, был голым, не считая носков на членах, как это однажды сделали Red Hot Chili Peppers. Нас выбежало десять человек - вся группа и техническая команда. Мы были кучкой чокнутых бразильцев.

Лемми посмотрел на нас так, словно у него от всего этого шифер потек. Он просто не мог поверить своим глазам. Я подбежал к их гитаристу и пролил целый стакан рома и насыпал горсть кокса ему на голову. Судя по его лицу, он хотел меня убить. Ром попал на его педали, и он заорал: “Ублюдок! Мои педали!” А я такой: “Йу-ххху, дааа!” У нас просто напрочь сорвало башню.

Потом мы вернулись в гримерку, и вот уже Глория стучит к нам в дверь: “Эээ…Макс? Лемми хочет с тобой поговорить, и он очень зол”.

А я ей: “Ни хрена я не буду с ним разговаривать. Скажи, что я ушел и меня здесь больше нет”. Это был последний раз, когда я видел Motörhead до самого шоу вручения наград “Kerrang!” в 1996-ом.

В этом туре я провел с Morbid Angel не так уж много времени, но мы познакомились во время записи «Arise» во Флориде, потому что обе группы арендовали одну и ту же репетиционную точку. Помню, что стояла невыносимая жара – около 43 градусов – потому что был разгар лета, а мы все ходили в одних шортах без рубашек, когда там репетировали.

Но Morbid Angel пришли на репетицию в полной боевой экипировке для концертных выступлений – кожаные куртки, кожаные брюки и берцы. Я увидел все это и подумал, что они, наверное, прикалываются. Я спросил, реально ли они собираются играть в этой одежде, а они мне: “Да. Мы же Morbid Angel, мудила!” Мне показалось, что это поступок настоящих металлистов, потому что жарко было до безумия. Мы и близко не стояли рядом с ними.

Я пошел на вечеринку в центре Тампы с их ударником и вокалистом Питом Сэндовалом и Дэвидом Винсентом, и все было очень клево. Они классные парни. Подростком в Бразилии я обменивался разными вещами с их гитаристом Треем Азагтотом: я получил от него по почте свою первую футболку Morbid Angel, и отправил ему постер, сделанный мной из трех черепов и перевернутого креста. Позже он вытатуировал эту картинку на руке, что было просто офигенно.

В 1992-ом мы выступали на разогреве у Ministry. Это был отличный тур. Они набирали популярность, а их альбом “Psalm 69: The Way To Succeed And The Way To Suck Eggs” пользовался большим успехом в Америке. Они выступали на небольших аренах по пять-десять тысяч, потому что они были слишком успешны, чтобы играть в клубах. Для нас это была хорошая реклама. Фактически, нью-йоркское шоу проходило в Мэдисон-сквер-гарден, который я видел в фильме Led Zeppelin “The Song Remains The Same”. Мы сделали фото, где стоим перед ней и указываем пальцами на вывеску, типа: “Здесь записывались сами Led Zeppelin, чувак. Поверить не могу, что мы здесь выступаем!”

И все же, что-то ужасное произошло на этом шоу. Внутри были только сидячие места, что мне совсем не нравилось. Повсюду висели огромные надписи: “Мошинг запрещен. Стейдж-дайвинг запрещен”. Я знал своих фэнов и знал, что они не послушаются, да и сам не собирался этого делать. Мы отыграли пару песен своего сэта, и тут один подросток бросился на сцену. Охрана очень грубо его схватила и вышвырнула. Меня это просто вывело из себя, и я сказал охраннику: “Обращайся с ними хорошо, чувак, это мои фэны! Они чертовски преданы мне, поэтому не мешай им”.

Во время одной из последних песен нашего сэта я сказал себе: “К черту это дерьмо!”, и решил сам немного подайвить. Я сделал длинный прыжок и приземлился в толпу. Какой-то гребанный охранник схватил меня сзади, и поднял мои руки вверх, сделав удушающий прием. Я едва не потерял сознание от его захвата. Один из них сказал мне: “Я тебя отхуярю, сука!” Я пытался сказать ему, что я из группы, поэтому, может, ему стоит хорошо подумать, прежде чем на меня бросаться. Мой гитарный техник видел, как это происходит, спрыгнул со сцены и сказал охраннику, что я вокалист, тогда парень наконец отпустил меня.

Таким было путешествие в Мэдисон-сквер-гарден. Это был полный облом. Я с таким воодушевлением хотел сыграть в этом месте, а после я был в конец разочарован и зол: “Да к черту этот Мэдисон-сквер-гарден, никогда больше здесь не буду играть!”

Временами творилось полное безумие. Позднее в этом туре мы играли в Сиэтле, и в компании с Ministry были многие известные гости вроде Эдди Веддера из Pearl Jam и парней из Soundgarden. Думаю, лсдшник Тимоти Лири там тоже был. Я начал пить еще до нашего сэта. Sepultura отыграла офигенно, и я продолжил пить после концерта. Я добрался до автобуса Ministry. Меня никто не звал, я просто вломился на их вечеринку. Я зашел в заднюю часть автобуса и начал зависать со всеми.

Многие парни в автобусе принимали героин, передавая шприц по кругу. Меня спросили, увлекаюсь ли я этим, и я ответил нет, я только пью, но мне бы все равно хотелось с ними потусить, и они сказали оставайся. И вот я пью чистый ром из бутылки, постепенно нажираюсь, и уже сижу рядом с Эдди Веддером.

Я сделал глоток из бутылки, и, представь себе, гребаный ром полез обратно. Я на хер облевал Эдди всю ногу.

Отреагировал он просто: “О, Боже! Какого хера, чувак?”, посмотрел на свою ногу и такой: “Фу!” Но потом он расслабился и сказал: “Ничего страшного”. Он спросил, все ли со мной в порядке, и я ответил: “Думаю, да, но я в говно. Кстати, моя сестра - фэн Pearl Jam. Можешь подписать для нее эту штуку?”, и протянул ему ручку и клочок бумаги сразу после того, как наблевал на него! И он подписал ее.

Я засунул его автограф в карман и продолжил гулять и тусить. Когда вечеринка закончилась, я отказался идти спать, и по сути дела не покинул автобус Ministry, когда он отправился на следующий концерт. Я продолжал бухать, пока их гастрольный менеджер не попытался меня остановить: “С тебя хватит. Отдай мне эту бутылку рома!” А я ему: “Ты не заберешь у меня бутылку, ублюдок”, и ударил его ею по лицу. Он упал, повсюду была кровища. Нам пришлось отвезти его в пункт медицинской помощи, где ему на лоб наложили десять швов. Думаю, что я для всех убил эту вечеринку.

Проснувшись на следующее утро, я не сразу понял, где я. Очевидно я был не в автобусе Sepultura. Потом я увидел паспорт Эла Йоргенсена на сиденье и понял, что должно быть нахожусь в автобусе Ministry. Я прошел в переднюю часть автобуса, где сидел гастрольный менеджер с огромным лейкопластырем на лбу. Я ему: “Чувак, что с тобой стряслось?” А он: “Ты не помнишь?”, а я: “Нет, не помню. С тобой произошел несчастный случай или что?”

А он отвечает: “Ты разбил бутылку о мою голову, ублюдок!” А я ему: “Я разбил?”

“Да, козлина! Прошлой ночью у тебя сорвало тормоза. Ты был гребаным кошмаром. Я дал тебе три таблетки Валиума, и ты заснул только через два часа”.

Мне было так стыдно. Я сказал, что очень сожалею.

Мы приехали на следующий концерт в Сан-Франциско. Остальные сепультурщики беспокоились обо мне. Они думали, что потеряли меня в том городе.

Я вернулся с широкой улыбкой на лице: “Здорово всем”. У них был такой вид, словно они готовы пришить меня на месте. “Какого хера ты делал? Тебя могли убить!” Брат начал читать мне лекции, типа: “Ты че творишь, говнюк?” А я: “У меня была интересная ночка…” А потом я рассказал им, как было дело. Все ржали, когда я рассказал, что облевал Эдди Веддера.

Это была одна из памятных ночей. К счастью, не каждая ночь была такой же безумной, как эта, но все же это был отличный тур. Мы прекрасно поладили с парнями из Ministry. Мы очень понравились Элу. Есть фотки, где мы все зависаем в гримерке, а он в футболке Sepultura. Для нас этот тур был большой проверкой на прочность.

Теперь бухло стало моим постоянным спутником. Было одно шоу в Омни в Сан-Франциско, когда я вышел на сцену очень пьяным. Metallica и Faith No More тоже там выступали. Это было очень волнительное шоу. Все начали пить Мадслайдс - коктейль из водки, калуа и прочего дерьма. Я слишком много его выпил, и когда мы вышли на сцену, я объявил одну из песен дважды. Иггор встал и заорал: “Мы уже сыграли эту песню, козел!” Робб Флинн из Machine Head там тоже был, пьяный как черт, и упал на один из наших мониторов.

На личном фронте у меня тоже были изменения. Мы отлично ладили с Глорией. Мы нашли общий язык, и мало-помалу я начал с ней сближаться. Мы начали вместе проводить время - просто зависали, пили и веселились. Мы очень нравились друг другу, но с развитием отношений мы начали держать все в тайне от остальной части группы. Но люди начали замечать, что между нами что-то происходит, и однажды в мой номер, когда я оставил дверь незапертой, зашел брат. Глория была со мной в комнате, и он такой: “Опа!” Он был немного шокирован.

После этого мне пришлось рассказать всем о нас с Глорией. Вообще-то у нас даже было собрание группы. Мы все вместе сели, и они такие: “Что там происходит между тобой и Глорией?” Я рассказал им, что мы любим друг друга и мы пара. А они: “Это клево”.

Я познакомился с Дана Уэллсом, сыном Глории, на шоу Sepultura. Он был очень клевым парнем около 14 лет, и очень понравился мне. Он любил наши песни и весь концерт отрывался в мошпите. После шоу он зашел в гримерку весь в поту и уставший – настоящий металлист.

Я всегда искал кого-то вроде Глории – человека, к которому смогу относиться серьезно. Я устал от отношений на одну ночь, хотя таких было не слишком много: всего лишь несколько группи то тут, то там. Я никогда особо не ловил от этого кайф, потому что постоянно был в стельку пьян. Да и вообще в группе никто не был помешан на группи. Помню одну ночь, когда я и двое других привели трех телок с концерта в наш мотель в Остине, штат Техас, где все делили одну комнату. Чувак, это была умора. Это была из ряда вон выходящая ситуация, но таких было не слишком много. И когда я сошелся с Глорией, казалось, что все поступили так же: брат нашел Монику, Андреас – Патрицию. Все завели серьезные отношения.

Sepultura начали набирать популярность. Глория бросила Sacred Reich, чтобы уделять нам все свое время, что для нас было здорово, потому что каждый промоутер в стране хотел, чтобы мы вышли и сыграли на их площадке, а еще мы тесно сотрудничали с прессой. Я стал все больше и больше времени проводить у Глории в Фениксе. Я прилетал к ней из Бразилии, когда только мог, и к 1991-ому окончательно перебрался к ней.

Кристина Стивер-Ньюпорт: Однажды, еще на первых порах свиданий, Макс встретил Глорию в аэропорту, и прямо в аэропорту разорвал рубашку на себе рубашку. Во всю грудь красовалась огромная надпись, сделанная маркером: “Я люблю тебя, Глория!”. Она едва не померла со смеху.

Тяжело ли было покидать Бразилию? И да, и нет. Тяжело, потому что я так привык все делать по-бразильски, привык к здешнему образу жизни, но в то же время я искал в своей жизни что-то новое. Жизнь в Штатах была другой, особенно в Фениксе, который я очень любил. Все купили дома в Фениксе кроме Паоло, который не любил жару и хотел жить поближе к воде, потому что ему нравилось заниматься серфингом, поэтому он переехал в Сан-Диего, в часе лета от нас. У нас была репетиционная точка рядом с аэропортом, которой я пользуюсь до сих пор. Паоло мог на свой выбор приезжать на машине или прилетать на самолете, это было очень просто. Все было клево.

Моя мама и сестра тоже перебрались из Бразилии в Феникс: мама получила квартиру в пяти минутах ходьбы от моего дома. У нее на всех стенах висели плакаты Sepultura. Однако, моя сестра Кира не любила жару. Если ей позволить, жара может достать тебя, временами бывает невероятно жарко – около 43-48 градусов. Обычно от жары у нее ужасно болела голова. Но когда лето заканчивается, Феникс - это прекрасное место для жизни, которое становится курортом для туристов из Нью-Йорка и других холодных мест, которые хотят спастись от зимы.

В 1992-ом мы играли с Оззи Осборном. Открывать его выступление было потрясающим приглашением. Я знал, что это будет масштабный концерт. Помню один вечер, когда мы играли на большой арене, и в переднем ряду были только сидячие места. Там сидели жирные байкеры с длинными бородами в футболках с Оззи. Они пили пиво и смотрели на меня так, словно я какой-то пришелец с другой планеты, который играет чересчур быстро. Я даже видел, как шевелятся их губы: “Притормози! Ты играешь слишком быстро!” Я чувствовал, как это исходит от них. Они совсем не врубались в наш материал.

Мы сыграли “Arise”, “Beneath The Remains”, “Infected Voice” – все быстрые вещи, и тогда я взял воды, сколько смог и окатил их ею. Каждый из них промок до нитки. Я взбесил весь первый ряд.

В конце зала был большой “хоровод”. Я видел, как пыль от него поднимается в воздух. Фэны на галерке любили музыку Sepultura, поэтому это был странный концерт – со всеми эти разозленными чуваками спереди и фэнами позади, которые отрывались вовсю. Обычно все наоборот.

Мы познакомились с Оззи и Шэрон, которые пригласили нас с Глорией на обед в модный ресторан Лос-Анджелеса. Я был так взволнован, потому что это Оззи, типа: “Поверить не могу, что я сижу рядом со своим кумиром!” И тут я читаю в меню, что у них есть напиток с диким названием, что-то типа Кукарача. Он подается в виде пламенного коктейля, то есть, когда его подают, он объят огнем. Тебе нужно взять соломинку и очень быстро его втянуть через трубочку, пламя погаснет, когда закончится алкоголь. Короче, вот так его нужно пить, но я никогда в своей жизни не пил эту шнягу. Я заказал себе один, чтобы произвести на Оззи впечатление: “А принесите-ка мне Кукарачу! Я знаю, что делаю”. Оззи сказал: “Будь осторожен, это огненный коктейль”, а я ему: “Это клево, я уже пил их раньше”. Лживая задница.

И вот достигает этот чертов коктейль моего стола, и я очень нервничаю. Пламя начинает сходить, и все смотрят на меня. Все заведение ждет, чтобы увидеть, что я буду делать. Я не знал, что его нужно пить с соломинкой, поэтому наклонился и начал пить – когда я выпил половину, часть моих волос загорелась. Я схватил салфетку, напиток разлился по всему столу, и все начали смеяться и кричать: “Ни хрена себе!”

Наконец мне удалось сбить пламя с волос, напиток унесли, и Оззи сказал: “Ты ведь никогда не пил раньше этот напиток, не так ли?” Я понял, что спалился.

Мы попросили официанта сфотать нас вместе, но он не мог заставить мою камеру работать, как не смог и другой официант, но потом Оззи сказал: “Дайте мне эту камеру!”, и что-то сделал с ней и починил ее. Я ему: “Ну ты настоящий мужик. Ты починил мою камеру!” Это была отличная ночь, хотя почти не было еды, потому что это был один из элитных ресторанов. На моей тарелке был только один милипиздрический кусочек молодого барашка. Мы с Глорией потом пошли в кафе “У Денни”.

Как по мне, самым клевым в туре с Оззи был саундчек. Оззи проводил саундчек с Sabbath, исполняя классические вещи вроде “Iron Man” с задником Sepultura. Задник Sabbath еще не поставили, и я просто триповал, сидя в зале и наблюдая за тем, как они проводят саундчек с нашим задником. Я подумал: “Лучше и быть не может. Вот это жизнь!”

Шэрон Осборн: “У нас с Глорией всегда были отличные отношения. У нас день рождения в один день, а еще у нас много общего. Мы обе - матери, которые стараются сохранить свою семью. Оззи уважал Макса как человека и музыканта, так что это были одни из самых естественных отношений”.

После этого мы поехали в Индонезию. Нас ждал крупный тур и в край дикое времечко. Индонезийский промоутер вышел на нас через нашего агента. Последняя рок-группа, которая там была, это Deep Purple, 15 годами ранее, и тогда случилось что-то безумное, кажется, убили роуди и шоу охраняла армия и немецкие овчарки, которые бросались на толпу. Мы слышали такие истории, и они были для нас своего рода предостережением, во что мы можем ввязаться. Со времен Purple все могло измениться в лучшую сторону, а может там по-прежнему был мрак.

Глория обо всем договорилась, и в июле мы отправились в Джакарту. Первое, что они сделали, когда мы туда приехали, это забрали все наши паспорта. Нас это испугало. Глория спросила, зачем они это делают, и ей ответили, что это обычная процедура и мы получим их обратно на следующий день.

В числе первого, что нам пришлось сделать, было посещение встречи с какими-то большими шишками, представителями военной разведки, политиками и прочими. Им требовалась информация о нашем шоу, чтобы оно вообще могло состояться. Чувак, это было дико, и напоминало фильм в духе Джеймса Бонда. Нас спросили: “Как на вашу музыку реагируют люди? На что она их мотивирует?”, и я ответил: “Она заставляет их хедбенгить”. Парень попросил показать ему хедбенгинг. Я сказал: “Андреас, у тебя волосы длиннее, чем у меня, встань вон там и покажи, что такое хедбенгинг”. Андреас встал и около минуты тряс головой, его волосы исполняли адский танец, и снова сел – и они начали хлопать! Мы переглянулись: “Ебать-колотить, все это чертовски странно…”

Следующий вопрос звучал так: “Мы видим, что у вас есть татуировки. Демонстрировать тату запрещено. Они запрещены в Индонезии, и в этой стране вам запрещено призывать публику к тому, чтобы их делали”. Поэтому в качестве одного из пунктов договора мне пришлось играть в футболке с длинными рукавами. Мы заключили договор прямо там, что спрячем все наши татуировки. Нам не хотелось этого делать, но это была их страна.

На следующий день нас пригласили домой к местному миллионеру по имени Сетьяван Джоди. Он закатил для нас гигантскую гребаную вечеринку, и мы все пошли к нему. Она проходила на сраной улочке в центре Джакарты – на грязной дороге, где повсюду сновали курицы и собаки, и тут мы увидели огромные ворота – как вход в особняк Пабло Эскобара или типа того. Это был дворец посреди бедного квартала.

Мы прошли через ворота. Это было невероятных размеров место. Имелся даже свой зоопарк с жирафами и слонами. Кроме того, у него была гитарная комната, где почти 40 гитар висели на стене с автографами Эдди Ван Халена, Стива Вая и Эрика Клэптона, плюс одна из оригинальных гитар Джимми Хендрикса. У него даже была комната для музыкантов с усилителями, ударной установкой. Все было готово для концерта. Он сказал: “Окей, парни, сыграйте одну песню!”, и мы спросили: “Прямо сейчас?”, а он такой: “Да! У меня здесь есть все необходимое, а вы мои гости. Сыграйте мне песню, которую завтра сыграете на шоу!” И мы сыграли “Troops Of Doom” и “Arise”, только для него и парочки индонезийцев, которые там присутствовали. Им понравилось. Это было частное выступление Sepultura только для них.

После этого мы вернулись к вечеринке на заднем дворе. Леди готовила какой-то странный напиток. Глория и Андреас хотели его отведать, но я считал, что они спятили. Я видел, как леди отрезает змеям головы и бросает их под стол. Я наклонился и заглянул под стол, где с десяток змеиных голов подпрыгивали на земле, еще живые. Они прыгали туда-сюда. Тем временем леди выжимала кровь из тела змеи в небольшую чашку и смешивала ее с алкоголем.

Андреас взял чашку и со словами “Бомбы долой!” выпил ее. Затем он посмотрел на меня: “Тяжело пошло, в горле жжет!” А потом выпила Глория. Она была беременна, и я сказал: “Не знаю, стоит ли тебе пить кровь змеи…”, но она сорвиголова, поэтому подошла ближе и хлопнула коктейль залпом.

Слушайте, что было дальше. На наших глазах происходил самый безумный ритуал из тех, что я видел. Там был парень с огромными иглами, он проткнул ими свое лицо и тело. Он не почувствовал боли – такое чувство, что он был одержимый. А потом пришел и сел маленький десятилетний мальчик. Ему на голову положили полотенце и подожгли. Затем принесли куриное яйцо и разбили о его голову. И мы такие: “О, Боже!” А потом другой парень расколол зубами целый кокос. Такого дерьма я еще никогда не видал. Такое чувство, что они там все были одержимые. Они все как один втыкали в себя иглы и цепи, как на каком-то шоу фриков. Одного этого было достаточно, чтобы вызвать ночные кошмары. Настоящее безумие.

На следующий день нам вручили золотой диск за кассету «Arise», потому что в то время в Индонезии в основном продавали кассеты. Это единственный золотой диск, который я получил за кассету. Планировалось, что это будет частное мероприятие, где будем присутствовать лишь мы и рекорд-лейбл, но туда пришли 3 000 фэнов. Я и понятия не имел, откуда они узнали об этом, но потом выяснилось, что план маршрута со всеми деталями нашей поездки, который Глория отослала промоутерам, был опубликован в индонезийском журнале “Rolling Stone”. Каждый желающий в любое время точно знал, куда мы направляемся. Они знали рейсы и отели, в которых мы останавливались. Чувак, это стало настоящей проблемой – повсюду было полно народу.

Я не шучу – это шоу было не единственным, на которое мы пожаловались за чрезмерное количество рекламы. Было слишком много постеров. Ты едешь по Джакарте, и все, что видишь на стенах, это Sepultura, то же самое в отеле и газетах. Мы сказали, что им нужно немного снизить поток рекламы: ее было несоизмеримо много. Мы ездили по округе, и однажды увидели 90-летнюю леди, и она завопила нам: “Sepultura!” Вся гребаная страна знала о нас. Это было невероятно.

Мы были как Битлз – такое у меня было чувство в течение пяти дней. Я не мог открыть дверь своего номера, потому что там стояли 50 подростков с камерами. Они пронюхали, что отель не впустит их, если они будут в метал-футболках, но смогут пройти, если будут в рубашках с воротничком и галстуком, поэтому все эти металлисты слонялись по отелю в рубашках. За завтраком 30 человек из их числа наблюдали за тем, как мы едим. Чувак, это было дико. У Паоло развилась такая паранойя, что он не выходил из своего номера. Так он все время и сидел там. И все же мы с Глорией хотели осмотреть достопримечательности, и нам было плевать, будут ли за нами следовать люди, поэтому мы пошли и посмотрели несколько храмов на Бали.

Наступило время шоу и это было поистине безумие: 40 000 человек на футбольном стадионе с ебнутыми гримерками, больше похожими на бамбуковые избушки. У них был пугающий вид, было чувство, что они рухнут в любую секунду. К тому же повсюду сновали солдаты. Когда мы проводили саундчек, поблизости находилось около 200 военных. Я позвал их всех на сцену, потому что хотел с ними сфотаться. Вообще-то они выглядели потрясающе в своей военной униформе, даже притом, что у них был такой вид, словно они все хотели нашей крови. Я подумал, что это будет самая крутая фотка в мире. И вот я стою со своей белой гитарой BC Rich, а вокруг меня около 50 вооруженных охранников.

Во время шоу произошла одна из самых безумных вещей. Толпа слишком разошлась, и тогда власти вырубили все электричество. А потом я увидел самую дикую вещь на свете. Все эти охранники перед сценой вытащили огромные бамбуковые палки и начали избивать фэнов, заставляя всех сесть. За одну минуту они заставили сесть 10 000 человек. Все притихли. Я посмотрел на Андреаса и сказал: “Ни хера себе, что за херня тут творится?” Нам сказали вернуться в гримерки.

Мы старались сохранять спокойствие. Это был их концерт, и если они хотели усмирить толпу таким жестоким способом, мы ничего не могли сказать против. Наконец к нам зашел один парень: “Теперь можете продолжать свой концерт”. И какая группа может продолжать после такого? Они же убили весь дух концерта. Когда мы вернулись на сцену, стояла гробовая тишина, как в долбанной церкви. Дикость. Мы продолжили и закончили свой сэт, только это уже было не то. Что-то изменилось. Копы реально похоронили шоу, и мне это ни хера не нравилось.

Когда мы покидали площадку, хаос продолжал твориться. Нам пришлось лечь на пол автобуса, чтобы никто не заметил, как мы покидаем стадион. Я поднял голову, чтобы увидеть, какого черта там происходит. Я не мог удержаться, мне было слишком любопытно. Я увидел перевернутый автобус, вокруг которого танцуют люди, словно это гребаная вечеринка, с криками: “У-ху!” Это было все равно, что видеть мятеж по CNN. До сих пор очень отчетливо это помню.

Я не хотел, чтобы на втором шоу в Сурабая произошло то же самое. Это шоу прошло лучше, потому что безо всякой бамбуковой хуйни. Когда осталось три песни до конца сэта, я решил для себя: “К черту этих парней, я сниму свою футболку, и пусть все видят мои тату. Если хотят посадить меня в тюрягу, вперед – мне насрать!” И я отыграл последние три песни без футболки, и возвращаясь в гримерку, сказал Глории: “Вот увидишь, сейчас это дерьмо остановят и меня арестуют”. Но никто нам и слова не сказал. Мне интересно, может вся эта история с тату была полной херней, и мы все время могли играть в футболках с короткими рукавами. Власть просто демонстрировала нам свою безнаказанность.

А потом мы поняли, что нам нужны визы, чтобы убраться из Индонезии, а у нас их нет. Ушло четыре дня после второго шоу, прежде чем нам их доставили. Это просто свело всех с ума. Мало-помалу у нас у всех начала съезжать крыша. Мы немного погуляли и прошвырнулись по магазинам, но в основном просто ждали в отеле. Повсюду сновали фэны – они ходили за нами косяками. Я напивался каждую ночь.

Помню, что ливийский лидер, генерал Каддафи, находился там в то же время, что и Sepultura. Он находился там для церемонии, где он должен был подоить верблюда и выпить его молоко перед тысячами людей на площади. Глория спросила какого-то парня об этом, и он ответил ей: “Да, Каддафи здесь, и он привез своего верблюда!” Она спросила: “Он привез своего верблюда?”, а парень в ответ: “Да, он ехал на нем из самой Ливии! Мы любим его, потому что он выступает против американских властей!”

Клянусь, придумать такое просто невозможно.

ГЛАВА № 9

1992-93: МАГИЯ УЭЛЬСКОГО ЗАМКА

К началу 1992-го мы уже искали, где записать свою следующую пластинку «Chaos A.D.». У нас была готова пара песен, вроде “Propaganda” и “Refuse/Resist”. Впервые я записывался самостоятельно, используя четырехдорожечный магнитофон и драм-машинку. Потом я принес свои заготовки на репетицию, и мы облекли их в песни.

Впервые я начал писать песни так, как пишу их до сих пор, то есть с огромной драм-машинкой и риффами. Я полюбил такой стиль написания и быстро втянулся в этот процесс. Временами я пропадал в своем трейлере, записывая музыку, а Глория приходила и стучала в дверь, потому что уже был час ночи. Музыка для меня святое: с ней я просыпаюсь, с ней отхожу ко сну. Спасибо Господу, что у меня есть жена, которая это понимает. Глория целиком и полностью поддерживает мое занятие музыкой.

Тем временем группа переживала новый этап, все были полны энтузиазма. Я писал вместе с Андреасом, и мне это нравилось, а с братом всегда было очень легко играть, потому что мы читали мысли друг друга в музыкальном плане. У нас было полно встреч с Кисом Весселсом из Roadrunner. Мы с Глорией как-то прилетели в Нью-Йорк, и он сказал нам: “Ваша группа растет, и я очень хочу воспользоваться этим преимуществом. Я хочу, чтобы вы зазвучали еще профессиональнее, поэтому собираюсь пригласить известного продюсера для работы над вашей следующей пластинкой”.

Первым продюсером, которого он предложил, стал Гарт Ричардсон, продюсировавший первый альбом Rage Against The Machine. Гарт прилетел в Феникс, и пришел посмотреть на нашу репетицию. Он послушал песни, и они ему понравились, но дело не выгорело. По какой-то причине мы почувствовали, что это не наш человек.

Следующим кандидатом был Энди Уоллес. Он пришел с записной книжкой и сказал: “Просто сыграйте мне свои песни. Я буду сидеть рядом и делать у себя кое-какие пометки”. Мы подумали, что это немного дико, но пофиг, если он так хочет, то мы не против. Мы сыграли ему песни, и я обратил внимание, что он чего-то строчит страница за страницей. Я подумал: “Какого хрена там пишет этот чувак?” Я был очень заинтригован.

После репетиции я попросил его показать мне, что он там написал, и Энди сказал: “Конечно, садись. У первой песни, которую вы сыграли, отличное вступление, но чтобы она стала еще мощнее, ей требуется что-то еще. Вы можете намного больше. У следующей песни, которую вы сыграли, всего два припева, нужно сделать три”.

Я был просто потрясен. Энди реально изучил нашу музыку, что было неслыханно с точки зрения нашего опыта. Раньше никто и никогда так не анализировал нашу музыку. Мы были восхищены и хотели делать так, как он предложил, чтобы сделать песни больше и лучше. Мы сказали Энди, что он нам подходит и что мы хотим записать с ним альбом. Он ответил, что любит Европу и спросил, как мы насчет того, чтобы записаться там. Мы такие: “Мы тоже любим Европу, погнали!”, и он предложил студию Рокфилд в Уэльсе. Там записывались Queen, Black Sabbath и еще парочка известных групп, и мы подумали, что это звучит чертовски круто. Он предложил свести пластинку в Бате, расположенном неподалеку.

Короче, мы закончили писать материал, а Энди делал у себя в блокноте все больше и больше заметок. К тому времени, как мы вошли в студию, их набралось на целую книгу. Забавно, что он впервые захотел, чтобы Паоло записывал басовые партии, поэтому мы сказали Паоло активизироваться, потому что ему придется записываться. До этого он записал всего несколько крохотных кусочков здесь и там, вроде басового соло в концовке “Stronger Than Hate” на «Beneath The Remains». Кстати говоря, именно ему принадлежала идея, чтобы мы с Андреасом сами записывали басовые партии.

Паоло сильно нервничал по этому поводу, но Энди хотел, чтобы мы наконец-то стали группой, чтобы играл каждый участник. Он хотел дать Паоло шанс, и потому работал с ним часами. Мы уходили из студии и шли в паб, чтобы они могли спокойно поработать.

Рокфилд стал для нас потрясающим опытом. Я сидел в том же бунгало, в котором работал Роберт Плант из Led Zeppelin, и видел то самое фортепьяно, которое Фредди Меркьюри использовал для записи “Богемной Рапсодии”. Это было уединенное местечко, что было хорошо для музыки, потому что там больше нечем было заняться, так что приходилось работать над пластинкой. Энди знал, что для нас это будет лучшая среда, где ничего не будет отвлекать. Порой мы записывались ночью или начинали очень рано утром. По выходным мы не работали. Обычно мы с Глорией ездили в Лондон, чтобы посмотреть на достопримечательности, потусить в барах и тому подобное.

Поразительно было наблюдать за Энди за работой, потому что он дока в своем деле. Мы никогда не сталкивались с таким уровнем профессионализма. Он знал каждый кусочек каждой песни в деталях. «Chaos A.D.» - шедевр, потому что он вложил в него уйму времени.

На “Biotech Is Godzilla” засветился вокалист Dead Kennedys, Джелло Биафра. Идея привлечь его к записи пришла мне в голову, когда мне захотелось добавить в музыку немного хардкор-панка. Мы познакомились с Джелло пару лет назад на джеме в Бразилии, и сыграли вместе пару песен DK и Lard. Он был легендой. Сперва мы не хотели привлекать его в качестве вокалиста. Мы просто хотели использовать его текст песни, потому что мне нравился его черный юмор в песнях вроде “Holiday In Cambodia”. Его материал был просто пропитан сарказмом.

Я достал его номер и попросил написать текст, а он попросил прислать ему кассету с музыкой. Он написал кое-какие тексты и напел их под музыку, назвав получившуюся композицию “Biotech Is Godzilla”. Она нам сразу пришлась по душе. Джелло написал текст о городе в Бразилии под названием Кубатао. Он очень умный чувак: по приезду в Бразилию он рассказал обо всех предыдущих президентах страны, а я не слыхал и о половине из них. Среди тех, кого я знаю, никто не знает всех президентов Бразилии. Он очень башковитый парень.

Джелло отправил мне ответным письмом партии вокала, чтобы показать, как петь, чтобы я мог подражать его пению. В них был гроул, типа “Ррррррррааа!”, и мы сохранили этот его гроул для пластинки, взяв прямо с кассеты, которую он нам выслал. Когда я встретил его после выхода альбома, он был зол, потому что сказал, что записал бы намного лучший гроул, если бы мы просто попросили его! Я объяснил, что мы хотели сохранить первоначальный звук с пленки, и услышав об этом, он ответил, что понял нас.

Шон Леннон: “Впервые я услышал Макса Кавалеру на альбоме Sepultura «Beneath The Remains». Я всегда был в поиске хэви-метала, который был бы по-настоящему тяжелым, и это произошло как-то неожиданно в начале 1990-х во времена огромного переизбытка метал-групп, большинство из которых звучали как сосунки по сравнению с «Reign In Blood» Slayer. Sepultura была бесспорно тяжелой, но при этом у них был совершенно уникальный стиль в текстовом плане. Большая часть песен Slayer звучала так, словно несдержанный 14-летний подросток читает описание дешевого фильма ужасов. Макс пел из Амазонии о компаниях, занимающихся биотехнологиями. Тексты были столь же тяжелыми, сколь и музыка. Это было потрясающе”.

Затем мы записали кавер на “The Hunt” группы New Model Army. Мы хотели удивить фэнов Sepultura, которые вероятно подумали: “Кто такие New Model Army, черт их подери?” Но в нашей группе их любили все. Они всегда были культовой группой и нам нравились их альбомы, а Энди так вообще смикшировал один из их альбомов и уже был знаком с ними лично. И все же, это был трудный для исполнения кавер, потому что у New Model Army очень мелодичный вокал, а я не обладаю мелодичным голосом. Мне пришлось приложить максимум усилий, и, по-моему, все получилось как надо. Мы словно говорили миру: “нам по кайфу эта музыка, и нам насрать, если кто-то этого не догоняет, вам придется смириться с этим”.

Впервые в карьере Sepultura в звучании ударных появился этнический оттенок. Это не было связано с проявлением нашей индивидуальности, просто тогда в музыке наступили времена, когда многие бразильцы обращали внимание на то, кем они являются на самом деле. Их очень интересовали бразильские корни и самобытные звуки. Кроме того, песни стали чуточку медленнее. Это произошло не оттого, что нам перестал нравиться трэш-метал или что-то такое, просто песни получились такими по мере нашего роста и развития как композиторов. Лучший рифф из написанных мной – “Refuse/Resist” вместе с “Eye For An Eye”, который появился уже в Soulfly. “Refuse/Resist” – это музыка для мятежей: если ты участвуешь в мятеже, именно эта песня должна звучать у тебя на заднем фоне.

Идея “Kaiowas” посетила меня, когда друг показал мне статьи и фотографии племени Кайовас, которое совершило массовое самоубийство, чтобы не позволить государству отобрать у них землю. Тогда погибло все племя. Очень печальная история. Я сказал Андреасу, что мы должны записать инструментал в их честь, и тогда Иггор придумал бразильский ритм на ударных, мы сыграли на акустических гитарах, а Паоло на акустическом басу. В репетиционной студии это звучало просто отлично.

А потом мне пришла в голову еще одна идея: а не зазвучит ли песня реально круто, если ее записать в замке? Все просто рассмеялись и сказали: “Макс, да ты чертов мечтатель”. Но я подошел к Энди и спросил его, сможем ли мы это осуществить. Он сказал, что неподалеку находится замок Чепстоу, поэтому мы все вместе поехали туда на выходных, чтобы его заценить. Сознание Энди уже вовсю работало над этим. Он рассчитал, сколько нам понадобится футов кабеля и так далее, потом посмотрел на меня и сказал: “Мы сможем это сделать, Макс”. Я такой: “Да! Еще как! Чувак, именно это я и хотел от тебя услышать”. Вот таким парнем был Энди. Я предлагал что-нибудь безумное, а он находил способ все это реализовать, а не говорил: “Нет, у нас никогда не получится”, и закрывать на этом вопрос.

В общем Энди взял в аренду несколько кабелей, и однажды днем мы поехали туда с оборудованием и мини-пультом, который взяли из студии, и записали “Kaiowas”. Чтобы сделать все как надо нам потребовалось около четырех-пяти дублей. На заднем фоне слышны крики чаек, летающих вокруг замка. Звук потрясающий, потому что у здания нет крыши. Я очень хотел, чтобы концепция записи в замке стала частью истории альбома. Я о том, что бразильская группа записывает акустический альбом в уэльском замке: это, блин, весьма оригинально, разве нет?

«Chaos A.D.» стал более политическим альбомом, чем наш ранний материал. Мы писали о классовой борьбе и проблемах, которые можно было истолковать как актуальные для многих стран. Потом мы полетели в Израиль на съемки клипа к песне “Territory”. Он не конкретно об этой стране, но определенно подходит к Израилю и Палестине.

Первоначально мы планировали снимать в одном местечке в Иерусалиме, где распяли Христа, но нам не разрешили там снимать, поэтому большую часть мы сняли за Иерусалимом и на Мертвом море. Мы обнаружили там много грязи и размазали ее по своим рожам, а еще помню, что порезал свою ногу, прямо у яиц. Рана начала жечь адским пламенем, когда я прыгнул в Мертвое море, где очень соленая вода. Когда вы видите в клипе, как я кричу, этот крик настоящий: мне тогда было очень больно!

Изначально альбом планировалось назвать «Propaganda», но в душе я понимал, что это недостаточно сильное название для альбома. В последнюю минуту мне в голову пришла идея эпохи хаоса, и я придумал «Chaos A.D.». Это название пришлось всем по душе. Мы снова привлекли Майкла Велана к оформлению обложки, и впервые он сделал визуал специально для нас. Он слышал всю музыку раньше всех остальных, и предложил идею с трупом, висящим верх ногами, который нам офигенно понравился. В песне “Clenched Fist” много электронной основы, а у “Manifest” механические звуки, поэтому нам пришлась по вкусу и электронная составляющая обложки.

Майкл Велан: “Для пластинки Макса я предложил четыре варианта обложки. Обычно он сам меня спрашивает: “Не мог бы ты сделать эту картинку более экстремальной?”, что для меня здорово, потому что благодаря ему я раздвигаю свои границы. К примеру, обложка «Chaos A.D.» позволила мне использовать различные материалы, например, фотокопии, на которых для создания эффекта я ослаблял интенсивность тона, насколько это было возможно. Идея этой обложки состояла в том, чтобы наглядно показать, что технологии слетели с катушек. “Biotech Is Godzilla” в этом плане стала для меня большим стимулом.

Закончив пластинку, мы отправились домой. Важное событие в моей жизни было уже не за горами, потому что мой сын Зайон родился 13 января 1993-го. Я всегда говорил Глории, что хочу иметь сына, потому что у меня была мечта, чтобы кто-то продолжил мой род. Я всегда об этом мечтал. В ту ночь, когда я сказал ей об этом, она забеременела. Безумие, не иначе. Помню, как говорил ей: “Было бы очень клево, если бы у нашего сына были ямочки”, и когда родился Зайон, у него были большие ямочки. Это было очень здорово. Мы дали ему имя моего отца Грациано в качестве второго имени.

Клево, когда мне в голову пришла идея записать ультразвук сердцебиения Зайона, сразу перед его рождением, и использовать его в качестве вступления к “Refuse/Resist”. Я отправился в клинику с цифровым магнитофоном, наушниками и микрофоном как какой-нибудь спятивший душевнобольной. И вот я среди докторов и медсестер держу микрофон прямо у стетоскопа.

Словами не описать то мгновение, когда я впервые взял на руки Зайона… как посмотрел в его глаза. Мужик, это было что-то нереальное. Неописуемое мгновение и невероятное, потрясающее ощущение. Мы принесли его домой, к нам пришел наш друг фотограф Кевин Эстрада и снял нас втроем. Я написал маркером его имя на костяшках, а чуть позже на этом же месте вытатуировал его имя.

Мы выбрали имя “Zion” из моей книги имен ангелов и святынь. “Zion” - еврейское слово, но мы не евреи, поэтому я поменял “i” на “y”, чтобы немного изменить его. Это имя мне понравилось с самого начала, потому что оно короткое и мощное, и Глории оно тоже понравилось.

Я и сам никогда не переставал быть ребенком, но когда становишься отцом, ты должен стать ответственным, потому что нужно присматривать за ребенком, а это серьезная задача, поэтому мы были очень внимательны во всем. Я выполнял обычные отцовские обязанности – возил его на прогулки в коляске и так далее. Гордость меня просто переполняла – я был самым гордым отцом в округе. Зайон был симпатичным ребенком с большими красивыми глазами и этими большими ямочками, которые я так просил у Глории раньше времени. Теперь миссия была выполнена.

Спустя семь дней после рождения в наш город с концертом приехали Faith No More, и мы пошли на их шоу, потому что они были моими друзьями. Дома некому было присматривать за Зайоном, поэтому мы взяли с собой Роксанну, которой тогда было всего 15. Мы взяли напрокат лимузин и оставили Роксанну и водителя, которым мы доверяли, чтобы присмотрели за Зайоном в машине на парковке, а мы могли пойти внутрь и посмотреть на Faith No More.

Я пошел за кулисы и сказал их вокалисту Майку Паттону, что у меня с собой на парковке мой сын Зайон, и он поднялся на сцену и представил песню “Kindergarten” словами: “Эта песня посвящается новорожденному сыну Макса, Зайону!” У меня по спине мурашки пробежали, когда я это услышал. Разумеется, я очень волновался, и начал по тихой пить, и в конце концов пригласил Майка и басиста FNM Билли Гуда к нам домой. Я такой: “Пойдемте отмечать ко мне! У нас полно выпивки”, а они: “Пошли!”, и я рассказал им, как до меня добраться.

Я поехал домой и ждал их прихода, и тут перед моим домом нарисовались два копа. Было два часа ночи, и я не мог понять причину их появления. А произошло вот что: Майк и Билли по ошибке забрели в другой дом. Они попали в чужой дом за два дома от моего и шныряли под окнами: “Макс! Макс! Мы тут!”, а сосед вызвал копов, потому что принял их за грабителей.

Я вышел на улицу и стал их звать: “Эй, здарова, чуваки, мы здесь!”, и в разгар суматохи копы начали задавать Майку и Билли вопросы типа: “Эй, вы кто такие, парни?” А они: “Мы из рок-группы под названием Faith No More”, а копы: “Мы слыхали Faith No More, это круто!” Потом вышел Дана и сделал парочку фото, которые мы храним до сих пор – на них все мы и копы.

Я был пьян и пытался уговорить копов и Билли с Майком затусить у меня дома, но само собой копы не хотели ничего подобного. Наконец они ушли, и Майк с Билли зашли в дом. Угадайте с одного раза, что произошло потом? У меня не оказалось ни капли алкоголя, как у полного идиота. Я сказал: “Эээ… мы не сможем нормально погулять, потому что у меня нет ни капли бухла!” Все магазины были закрыты, и я не мог сходить купить чего-нибудь. Мы просто потупили около часа, и они пошли своей дорогой. Это была безумная ночка. Зайон все это время мирно спал. Он довольно быстро привык к такой жизни.

Я женился на Глории 6 июня 1993-го. Мы решили не устраивать официальных церемоний и пожениться прямо на заднем дворе, в присутствии официальных судьи и священника. Мы пригласили многих из музыкальной индустрии, включая Киса Весселса и Монте Коннера из Roadrunner и мерчандайзеров из Blue Grape. Для меня много значило появление Киса, потому что он известен своей привычкой не посещать подобные мероприятия. Он даже не ходит на шоу, не считая пары концертов Sepultura то здесь, то там.

Это была отличная свадьба. Присутствовали два известных татуировщика – Пол Бут и Джонатан Шоу, которые пару раз делали тату нам с Глорией. Кис узнал, что Джонатан будет на свадьбе, и заплатил ему, чтобы днем ранее нанес тату мне и Глории в качестве подарка. У нас на шее появились символы M и G, образующие вместе форму сердца. В день свадьбы нам также вытатуировали точки на руках, куда кладется большой палец, когда держишь кого-то за руку, что символизирует единство и участие. Это было сделано во время церемонии обмена кольцами.

Это был очень хороший день, где присутствовало много клевых людей. Произошла только одна странность. Это было реально дико: в разгар вечеринки упала ограда бассейна, и все закричали: “Аааа, осторожно! Ограда падает!” Все танцевали и пили. Это был один из самых счастливых дней в моей жизни.

Я решил стать отчимом для пятерых детей Глории. Старшей дочкой была Кристина, следом за ней Дана, Роксанна, Ричи и Джейсон. Они довольно долгое время знали меня, еще с младшего возраста, и многие из них начали называть меня батей. Они привыкли к тому, что я их второй отец, и все официально сменили фамилию на Кавалера.

Я по-своему старался быть для них отцом. Я не пытался давить. Я не просил, чтобы меня называли отцом – они делали это сами, и мне нравился этот жест с их стороны. Я никогда не давил на них, читая им лекции и так далее. Вообще они были хорошими детьми, так что им это особо и не требовалось. Я помогал им столько, сколько было в моих силах. Мы вместе ездили в разные места и очень хорошо проводили время. У них была отличная жизнь, потому что мы хорошо зарабатывали и обеспечивали их. Мы могли себе позволить каникулы и хорошие школы. Жизнь была хороша.

Я любил этих детей и мне нравилось проводить с ними время. Я много зависал с Дана. Мы стали очень хорошими друзьями. По правде, я был для него больше другом, чем отцом. Мы часами болтали о музыке. Я включал ему демки Sepultura, а он офигевал, какими клевыми они были. Дана как-то сказал: “Поверить не могу, что я первый, кто это слышит. Ты правда никому больше не говорил, что у тебя есть новая песня под названием “Territory”?”, а я ему: “Нет, ты будешь первым”, и он такой: “О, Боже!”

Когда вышел «Chaos A.D.», Roadrunner закатили вечеринку в замке Чепстоу. Кис Весселс пригласил на это мероприятие парочку танцоров из Бразилии. Было очевидно, что альбом произведет большой успех.

Кис всегда уговаривал меня записать альбом бразильской музыки на португальском языке. При встрече он постоянно спрашивал: “Как там идут дела с моим бразильским альбомом?”. На самом деле это клевая идея, только бы найти нужных музыкантов для работы над ним. В Бразилии одни из лучших перкуссионистов в мире, так что ударные не проблема. Поскольку музыка будет аутентичной, это будет потрясающий проект. Однажды я доведу его до ума. Мне потребуется провести какое-то время в Бразилии и там же записаться, чтобы сделать все как следует. Это будет серьезный проект, и он вновь позволит отметить меня и Бразилию на карте мира, как это в свое время сделал «Roots». Этот проект будет сильно отличаться от всего, что я делал ранее. Само собой, там будет и метал, но при этом много традиционной музыки.

Мы гастролировали с Paradise Lost на многих площадках, где собиралось по три-четыре тысячи человек, потому что имя Paradise Lost было у всех на слуху, как и наше, так что это была отличная компания. Несмотря на это, у нас все шло не так гладко. После одного шоу в Германии в октябре на нас произвели облаву копы. Водитель нашего второго автобуса как-то подошел и сказал, что у его жены операция и ему нужно лететь домой. На самом деле, мы думаем, что он увидел, как в автобусе кто-то принимает кокс – он мог увидеть какого-нибудь гостя, позвонить в берлинскую полицию и сказать, что Sepultura вовсе не группа, это драг-дилеры из Бразилии. Какая-то такая безумная история, но копы на это купились и вломились в автобус, готовые арестовать любого, вооружившись десятью единицами полицейских машин и фургонами.

Глория Кавалера: “Нас остановили, когда мы ехали по тихой улочке. Полицейские никому не сказали ни слова. Один из них просто вошел через заднюю дверь и приставил пушку к голове Иггора. Андреас, Зайон и я сидели наверху в главном зале. Точно не знаю, где были Макс или Паоло, но помню, как все говорили, что Иггору к голове приставили пушку. Еще один офицел вошел через парадную дверь, поднялся наверх, увидел нас с Зайоном и удивленно спросил: “Малыш?””

Помню, что сидел в заднем зале с Иггором, и тут автобус остановился. Какое-то время он не двигался, и я заинтересовался, почему. Следующее, что я помню, это как парень орет на немецком и наводит Иггору пушку в голову. Я просто офигел, потому что думал, что эти немцы нас просто грабят, но потом увидел их значки и понял, что это копы.

Глория Кавалера: “Все думали, что автобус грабят, потому что офицеры ехали в небольшой машине без опознавательных знаков и были одеты в гражданское. Они заставили всех немедленно покинуть автобус и торчать снаружи на холоде. Был где-то час или два ночи. Мы только отъехали с концертной площадки, и автобус нашей дорожной команды вместе с автобусом Paradise Lost все еще стояли припаркованные. На них набросились в то же время, что и на нас. После того, как все вышли, полиция привлекла три различные группы офицеров, которые вместе с собаками разворотили весь автобус”.

Копы осмотрели в автобусе буквально каждый дюйм. Они вынесли кухню, осмотрели койки, даже изучили молочную смесь Зайона и попробовали ее на вкус. Три часа продолжался этот осмотр, и в конце концов они исчезли без объяснений, оставив для уборки перевернутый верх дном автобус. У всех на уме вертелась одна и та же мысль: “И хули это было?”

Глория Кавалера: Они искали повсюду, но так ничего и не нашли, потому что у нас при себе ничего не было. Офицеры ушли в 4 утра. Наш водитель сел в автобус и связался с другим автобусом по любительской сети. Полицейские офицеры, которые обыскивали другие автобусы, сообщили им о ситуации с водителем. Так наш автобус узнал о том, как все было на самом деле.

К счастью, подобные случаи были редкостью. Мы отлично поладили с парнями из Paradise Lost. У них была клевая музыка. Впервые у нас появилась своя обслуга - девушки из Англии, которые очень хорошо с нами обращались и врубали New Model Army на кухне, пока готовили еду.

А еще у нас появилась очень клевая трехмерная сцена. Мы изготовили мумию трупа с обложки «Chaos A.D.» и подвесили ее на цепь напротив задника – обложки альбома­­­­­­­­­­­­­. Перед усилителями у нас был установлен какой-то безумный механизм, а на возвышении для ударных стояла стальная рампа, чтобы я мог прыгать оттуда, накачавшись водкой.

Мне нравилась эта рампа. Я подходил, приветствовал Иггора, а потом снова спрыгивал.

В те времена жизнь была замечательной. Когда вспоминаю об этом сейчас, я бы ничего не стал менять.

ГЛАВА № 10

1994-95: NAILBOMB ИЛИ РУКОВОДСТВО ПО УНИЧТОЖЕНИЮ «ДИНАМО»

В тот момент в карьере Sepultura меня не интересовали сайд-проекты, но один получился сам собой.

Мое первое воспоминание о том, как начинался Nailbomb, это как я получил копию альбома Fudge Tunnel «Hate Songs In E Minor». Мне очень понравилась эта пластинка: одна из моих любимых пластинок на все времена. Я не мог понять только одного – как можно играть такие тяжелые риффы. Я знал Дигби Пирсона, основателя Earache Records, потому что он приходил на шоу Sepultura и дарил нам коробки всякого мерча с символикой Earache. В одной из таких коробок оказался альбом Fudge Tunnel, и он сильно отличался от всего остального. Они стали одной из моих любимых групп, и я стал крутить их постоянно.

У нас была возможность взять их с собой в европейское турне летом 1992-го. Помню, что первые несколько шоу они играли спиной к залу, и публике это не нравилось, поэтому мы как-то с Глорией зашли к ним в гримерку и сказали вокалисту Алексу Ньюпорту: “Эй, Алекс, возможно будет не так уж плохо, если вы хотя бы пару раз за шоу посмотрите на толпу, и может даже обратитесь к ней?” На следующем шоу басист вышел к микрофону и спросил: “Sepultura?”, и толпа взревела: “Ааааа!” Это все, что он говорил каждый раз во время перерыва между песнями. На последнем шоу Иггор нарисовал большие плакаты с гигантскими членами размером с двоих взрослых мужчин на каждой стороне платформы барабанов.

В какой-то момент в турне Алекс сошелся с Кристиной, старшей дочерью Глории, которая ездила с нами и продавала мерч. Они начали встречаться. Не успел я глазом моргнуть, как он переехал в Феникс, чтобы жить с ней, а я зависаю с ним вместе. У меня были друзья в Фениксе, но они не были музыкантами, поэтому мне однозначно нужен был тот, с кем я мог бы поджемовать. Он приезжал в наш старый дом на Коррин-стрит, брал гитару и показывал мне кое-какие риффы из «Hate Songs In E Minor».

Забавно, что через какое-то время мы уехали из этого дома, и теперь он принадлежит обществу глухих. Каждый раз, когда я проезжаю мимо него и вижу снаружи знак с названием организации, мое лицо так и расплывается в улыбке, потому что Nailbomb, самая громкая группа в мире, родилась именно там.

Однажды Глория вошла в комнату, где мы с Алексом джемовали, и сказала, что нам нужно создать группу. Мы рассмеялись и сказали: “Да ты должно быть шутишь!”, а она: “Да ладно вам, все равно у Sepultura перерыв, почему нет?” Она была права. Нам с Алексом нравились индастриал-группы типа Godflesh, Ministry, Nine Inch Nails, Big Black и Einstürzende Neubauten, поэтому мы согласились рискнуть.

Мы написали кое-какие риффы и купили сэмплер в музыкальном магазине из средств фонда Nailbomb, созданного Глорией. Алекс сам управлялся с этой штукой: он знал о ней все, и за неделю настроил ее как надо. Мы не хотели полагаться на звуковые библиотеки, поэтому решили все делать сами. Для создания технического шума мы достали стиральную машинку и выбили из нее всю дурь. Это есть где-то на пластинке.

Кроме того, мы хотели использовать звук визжания шин как при резком торможении. Тогда я сел в принадлежавший нам тогда белый Камаро – это была безумная машина, учитывая, сколько у нас было детей, но другой просто не было – и поехал по Коринн-стрит на скорости 90 км/ч, а Алекс на заднем сиденье ждал с микрофоном. Я ударил по тормозам, и мы получили желаемый звук.

Благодаря всему этому Nailbomb был веселым опытом. Мы не испытывали никакого давления. Нам было все равно, если всем было насрать, главное, что нам самим нравилось. С Sepultura всегда присутствовало давление. Ты должен был сыграть лучше, чем на последнем альбоме. Каждый раз ты должен был быть более оригинальным и предлагать что-то новое. Я всегда справлялся, но это было тяжело. К счастью, лучше всего у меня получается, когда я испытываю давление.

Мы продали идею Nailbomb Кису и Монте в Roadrunner с предложением, что проект станет внебрачным сыном Sepultura и Fudge Tunnel. Им понравилось. Я включил Монте пару вещей – “Wasting Away”, “Cockroaches”, “World Of Shit” и другие. Многие песни были о ненависти и агрессии, потому что в них была суть Nailbomb. Мы хотели всех разозлить.

Благодаря обложке альбома мы стали напоминать политическую группу, хотя мы ею не были. Я сказал Монте, что хочу использовать фотографию, связанную с войной, и он выслал мне кучу фоток на выбор. Когда я увидел фото вьетнамской женщины с приставленной к голове пушкой, я сказал, что мы поместим на обложку именно его. Оно было брутальным. На обратной стороне фото была информация о женщине, где говорилось, что ее допрашивала армия США, поэтому к ее голове приставлена пушка. Они отпустили ее сразу после того, как было сделано фото. Большинство считают, что после снимка ей вынесли мозги, но на самом деле она осталась жива. Благодаря этому обстоятельству мне было гораздо легче на душе, когда мы использовали этот снимок.

Однако, Roadrunner испытывали кое-какие опасения по поводу использования этой фотографии, и спросили, может нам нравится что-нибудь еще. Мы ответили: “Нет! Мы хотим это фото”. Кроме того, мы с Алексом сделали пару снимков в банданах, надвинутых на глаза, словно мы беглые преступники или жертвы похищения. Руки заведены за спину, как будто окованы наручниками. Постеры выглядели очень клево, особенно когда ты видел надпись: “Внебрачный сын Макса Кавалеры и Алекса Ньюпорта”.

С постером связана одна забавная история. Дэнни Марианиньо из North Side Kings, который позже прославился тем, что отправил Глена Дэнзига в нокаут, это мой старый приятель. Он итальянец до мозга костей. Дэнни рассказал, что у него на стене висел постер Nailbomb, и как-то вечером его батя пришел с работы и зашел к нему в комнату. Отец сказал: “Я могу стерпеть многое. Мне нет дела до рок и панк-музыки, которую ты слушаешь. Но этот постер на стене висеть не будет”, и заставил его снять этот постер. На мой взгляд в этом и заключается вся сущность Nailbomb. Мне было очень приятно, когда он рассказал мне эту историю. Мы были группой типа “на хуй – это туда”.

Все, что есть на альбоме, записывалось прямо дома. По правде говоря, мы использовали спальню детей мексиканской няни, чтобы разместить все свое барахло. Мы похищали ее комнату несколько месяцев подряд! Бедная леди – каждую ночь, когда она ложилась спать, ее окружали гитары, стерео и пленки. У нее на стене висело огромное изображение Иисуса. По-моему, это было угарно, учитывая, что вокруг лежали вещи Nailbomb. Неспроста это было идеально.

Мы никогда не планировали гастролировать с Nailbomb. Алексу не нравится шум толпы, что довольно необычно, учитывая, что он играет в группе. Он студийный парень. Мы прозвали его мистер Хейт, потому что временами он очень злился, и всегда выглядел злым, хотя я видел и совсем другую сторону его личности, и у нас с ним всегда были хорошие отношения. Мы записали несколько песен с драм-машинкой, звучали они просто отлично, и в какой-то момент придумали группе название. Поначалу у нас не было названия, поэтому мы просто называли себя Hate Project. Потом мы какое-то время были Sick Man. Нам нравилось это название.

В какой-то мере я и сам был больным человеком. Примерно в это же время я перебрал болеутоляющих. Это произошло, когда мы выступали в Канаде, где можно без рецепта купить прямо с прилавка Тайленол с кодеином. Я купил самый большой пузырек, в котором было 200 таблеток, вышел из аптеки, запихал 50 штук в рот и пошел в паб бухать. Следующее, что я помню, это как заказываю ром и колу. После - провал. В тот миг я был на волосок от смерти.

Проснувшись, я оказался в больнице, на руках торчали трубки, а медсестра была очень холодна со мной. Я спросил: “Где я?”, а она едва разговаривала со мной. Она только сказала: “Прошлой ночью ты едва не убил себя, и мы привезли тебя сюда. Ты принял много Тайленола с кодеином, выпил много алкоголя, но сейчас твое состояние стабильно”. Я такой: “О, черт… это просто здорово”. После этого я сделал перерыв от болеутоляющих, и больше никогда не принимал столько за раз.

Кажется, именно Алекс придумал название Nailbomb. Мы думали, что идея бомбы, которая взрывается и хуярит людей гвоздями, это отличное название для группы. Нет ничего более хардкорового и злого. В названии присутствовал панковский дух, который я как раз искал, вместо очередного названия метал-группы.

Конечно, я знаю, что в какой-то мере это шокирующее название. Позже я узнал, что ИРА (Ирландская Республиканская Армия) применяла в Ирландии бомбы с гвоздями. Однажды я был в аэропорту Хитроу, а чехол от моей камеры был обклеен стикерами Nailbomb. Я нес камеру в сумке, мы зашли в магазин подарков, и я случайно оставил там камеру. Поняв, что забыл ее, я вернулся в киоск, и вот чехол от моей камеры. Коп спрашивает: “Сэр, это ваш чехол? А что внутри? Нет ли там оружия?”

Как только песни были готовы для пластинки, которую решили назвать «Point Blank», мы отправились в потрясающую студию Шатон в горах неподалеку от Феникса. На парковке, когда выходишь из студии, прямо перед тобой открывается вид на гору Кэмелбэк. Там и бассейн есть, это очень хорошая студия. Они записывают многих кантри-музыкантов, вроде Уилли Нельсона, а на стене висит фотография Пола МакКартни с основателем. Кстати, у основателя печальная история: его единственная дочь подростком погибла в автокатастрофе. Когда он рассказал об этом, нам его стало ужасно жаль.

Мы отправились в студию и позвали на помощь своих друзей. Иггор пришел и сыграл на кое-каких песнях партии живых ударных, а Андреас сыграл на гитаре. Я не хотел, чтобы они чувствовали угрозу, исходящую от Nailbomb, потому что я не собирался гастролировать с группой или что-то в этом роде. Хотя, думаю, они немного завидовали: в какой-то момент Андреас пришел ко мне после того, как услышал альбом, и сказал: “Ах ты говнюк! Все эти риффы можно было использовать в песнях Sepultura, а ты просто убил их на этом проекте”.

Я ответил ему: “Эй, Андреас, дружище, у меня этих риффов! Риффы у меня выстреливают как из задницы. К следующей пластинке Sepultura я придумаю целую кучу новых. Не переживай об этом, чувак”. Но он был зол. И я это понял. Именно поэтому я и пригласил их принять участие в Nailbomb, чтобы они не чувствовали себя брошенными.

Мы с Алексом сами продюсировали «Point Blank». Профессиональный продюсер сделал бы альбом слишком отшлифованным, а Nailbomb должен был получиться брутальным и злым, так что задумка бы потерялась. Мы оставили его сырым. Альбом получился таким тяжелым, что у меня мурашки по коже побежали.

Моя любимая песня “Sum Of Your Achievements” – вся суть Nailbomb в этой теме. Забавно в этой песне то, что Алекс работал над ней еще во времена записи «Chaos A.D.». Я находился в студии Рокфилд в Уэльсе, когда он позвонил и сказал, что у него есть незаконченная песня, потому что ему нужно, чтобы я спел на ней. Он сказал, что когда у меня в комнате никого не будет, мне нужно спеть эти строчки по телефону и положить динамик рядом с микрофоном. Я послушал музыку по телефону и прокричал ему по телефону весь текст. Это реально сработало. Мы реально запечатлели налет Ministry и Godflesh, о котором я говорил. Для меня это была настоящая победа.

Кроме того, мы сделали кавер на “Exploitation”, песню Doom. Я очень хотел, чтобы она звучала в духе пластинок краст-панка, и вошел в это состояние, когда остановился у магазина «от 7 до 11» и купил бутылку рома. Я пил глоток за глотком, пока не нажрался и не был готов идти в комнату записи вокала. В конце я заорал: “Быть панком-неудачником круто”, потому что эти слова тогда пришли мне в голову. Это было отлично, и подытожило налет краста Nailbomb. Глория прочитала мне лекцию – одну из многих. Мне пришлось составить список лиц, чтобы извиниться… в который раз.

Однако, я был настроен серьезно. По сей день, записывая к песне вокал, я прикладываю максимум усилий, чтобы добраться до сути песни. К примеру, на третьем альбоме Soulfly на песне “Downstroy” я так ударил себя в грудь, что у меня появились фиолетовые синяки. Как по мне, это часть поиска того, что открывается только музыканту. Моя работа состоит в том, чтобы это дерьмо вышло из меня, так или иначе, и неважно, придется мне вымучивать его из себя или все выйдет само собой, а может благодаря студийной случайности, которые я обожаю. Я знаю, что истории о том, как я напиваюсь, смешны, но говорю о них. Благодаря этому я стал настоящим хозяином песни. Я не прикидывался. Панк-рок не получится сымитировать – ты должен быть самим собой. Это было по-настоящему.

Дино Казарес тоже сыграл на пластинке Nailbomb. Мы дружили годами. Есть забавная история о Дино, которую он рассказал мне какое-то время назад. “Чувак, помнишь, как мы познакомились?” и я ответил: “Да не особо!” Это было примерно в то время, когда мы вдвоем мочились в уборной рок-клуба.

Дино Казарес: “Мы были в Foundations Forum, мьюзик-конвенции в одном из крупных отелей рядом с аэропортом в Лос-Анджелесе в 1991-ом. Я сказал Максу, что хочу дать ему кассетную демозапись песен Fear Factory, а он мне: “Ладно, но давай сначала поссым, а потом пойдем наверх ее слушать”.

На этой конвенции все еще можно было встретить последние пережитки глэм-метал сцены, и когда мы пошли в общественный туалет, там был парень в штанах спандекс с густыми, вьющимися волосами и в какой-то бабской обуви. Я стоял у писсуара с одной стороны, а Макс с другой. Мы смотрели друг на друга, типа: “Ты только глянь на этого парня!”, потому что мы были в разорванных джинсах и у нас были нечесаные волосы. И тут Макс начинает ссать на ногу этого парня, а я смеюсь и говорю: “Твою мать!” Забавно, что этот глэм-рокер тоже был пьян, и даже не заметил, что произошло. Он и не догадывался, что его обоссали”.

Короче мы поднялись в комнату Макса, и он начал крутить мое демо на своем Уокмене. Он такой: “Мне очень нравится!”, и через какое-то время я попросил свою кассету обратно. А он: “Нет, она моя!” Я сказал, что эта кассета единственная и по сути это мастер-копия, а он: “Я оставлю ее у себя, она мне очень нравится!” Мне пришлось побороть его и забрать Уокмен, чтобы вернуть свою кассету обратно.

Релиз «Point Blank» состоялся 8 марта 1994-го, за несколько недель до того, как с собой покончил Курт Кобейн из Nirvana. Я помню это потому что на той неделе, когда умер Курт, Sepultura выступала в Сиэтле. Барабанщик Nirvana Дейв Грол пришел на шоу и оставил записку у нашего водителя, в которой говорилось, что ему жаль, что он не может потусить с нами, и он вынужден убраться оттуда, потому что вокруг творится слишком много безумия. Он написал: “Я лишь хочу, чтобы вы знали, что на гастролях мы жить не могли без вашей музыки”. Глория до сих пор хранит эту записку. Он очень клевый парень, и для меня большая честь, что он написал предисловие к этой книге.

Более радостное воспоминание из лета 1994-го, когда мы гастролировали с Pantera и у нас у всех были билеты на финал чемпионата мира по футболу в Роуз Боул в ЭлЭй 17 июля. Мы пригнали на игру весь гастрольный автобус, и когда Бразилия выиграла у Италии по пенальти после дополнительного времени, мы начали праздновать, и со стадиона сразу пошли на площадку для концерта. Мы сыграли три песни, а потом объединились для большой джем-сессии, которая стала большим самба-джемом, и мы все были одеты в желтые футболки. Все из Pantera были в бразильских футболках. Это был отличный день.

Кроме того, в 1994-ом мы выступили в Бразилии с Ramones. Помню, как в середине сэта посмотрел на боковую часть сцены, и увидел, что все четыре парня из Ramones в кожанках стоят как один, наблюдая за нашим сэтом. Это напомнило мне обложку альбома. Единственное, чего не хватало, это белой стены на заднем фоне! В тот день дождь был таким сильным, что выгнал нас со сцены с половины сэта, хотя чуть позже вышло солнце и Ramones отыграли свое шоу. В тот день природа явно не была фэном Sepultura.

Nailbomb больше не записывали студийных альбомов. Мы не хотели записывать еще один: мы намеренно убили группу концертным альбомом, который записали, когда нас пригласили возглавить фестиваль Динамо в Голландии 3 июня следующего года. По слухам, это должен был быть крупнейший фестиваль Динамо за всю его историю, и когда мы туда добрались, нас ждали 120 000 человек. Невероятно, что нам посчастливилось участвовать во всем этом.

Мы создали группу только ради одного шоу. У нас было три барабанщика: Иггор, Д.Х. Пелигро из Dead Kennedys и парень постарше по имени Барри из Tribe After Tribe, южно-африканской группы. Он был скорее джазовым музыкантом, но мы все равно решили выступать с тремя барабанщиками. Мы поделили весь сэт между ими троими. Мы пригласили Дейва Эдвардсона из Neurosis, чтобы он сыграл на басу, потому что они были одной из моих любимых групп, и мы с ними всегда были хорошими друзьями. Рис Фулберс из Frontline Assembly сыграл на сэмплерах, потому что Алекс играл на гитаре. Это была потрясная группа. Мы провели две репетиции в Фениксе и все остались в отеле. А еще мы поджемовали “Police Truck” Dead Kennedys. У нас было запланировано два шоу: первое – фестиваль в небольшом клубе, перед 400 людей, а на следующий день сэт на главной сцене. Маленькое шоу было безумным. До сих пор не верится, что оно получилось таким офигенным. Люди, видевшие оба выступления, говорят, что клубное шоу было в десять раз лучше. Я не знаю, почему. Может Nailbomb были панк-группой, которая не предназначалась для концертов перед огромной аудиторией? Было здорово играть для этой небольшой толпы. Это было настоящее электричество, и при этом всего 400 счастливчиков смогли его увидеть.

Перед шоу на следующий день Дейва Эдвардсона глюкануло и вырвало в уборной, потому что раньше он никогда не играл перед таким количеством людей. Он сказал: “Neurosis играет перед пятью сотнями или тысячей, если повезет. Чувак, там 120 000, ты что, блин, шутишь?” Все шоу он отыграл на басу, не попадая в ноты, потому что очень сильно нервничал, и Алексу пришлось перезаписывать бас для концертного альбома. Эван Сайнфелд из Biohazard сыграл “Sick Man” в конце сэта. Это был потрясающий опыт.

Шоу в Динамо состоялось незадолго до рождения моего второго сына Игора 2 июля 1995-го, и я снова стал гордым отцом. Я всегда хотел еще одного сына, чтобы было двое мальчиков, как мы с Иггором, и думал, что было бы здорово, если у Зайона появится брат, и он будет не единственным ребенком. Когда Игор появился на свет, ко мне вернулось все восхищение, которое я ощутил, когда родился Зайон, и вот у меня уже двое детей. Я был так горд.

Когда альбом был готов, нам потребовалось название. Ожидая его выхода, мы работали над новыми песнями для следующего альбома Sepultura, и они звучали совсем непохоже на то, что мы делали раньше, как вы потом услышите. Монте Коннер услышал эти песни и отправил нам голосовой факс: “Если вы выпустите этот альбом, вы совершите коммерческий суицид”.

Нам это понравилось, и мы назвали концертный альбом Nailbomb «Proud To Commit Commercial Suicide». Для обложки мы использовали фотографии мертвых тел с резни в Джоунстауне. Внутри есть фото куклуксклановца, которого байкер бьет кулаком в лицо; и еще одна на заднике, где коп избивает черного; и на самом компакте куклуксклановец с мишенью от 9-миллиметровой винтовки на лице. Мы использовали это последнее фото в качестве задника на шоу в Динамо. Мы записали две новые песни для концертного альбома: одна называлась “While You Sleep, I Destroy Your World”, это цитата Чарльза Мэнсона, и еще одна под названием “Zero Tolerance” об американских неонацистах и о том, что они полное говно.

На альбоме есть запись, где мы разыгрываем Дэнни. Слышно, как он отвечает по телефону, представляясь мебельным магазином своего отца. Я тяжело дышал в телефон как психопат, и это продолжалось вечность. Он не вешал трубку, он просто спрашивал: “Кто это? Ну давай, у меня нет времени для шуток, засранец!” Получилось отлично. В самом конце он говорит: “Ну давай, крутой парень… говори!”

У нас был список людей для телефонного розыгрыша, и мы собирались использовать его весь, но в конце запись с Дэнни получилась такой идеальной, что мы оставили только ее. До самого выхода альбома я не говорил ему, что мы будем использовать эту запись, и подарив ему копию, я сказал обязательно дослушать до конца, ничего не пропуская. Он позвонил мне на следующий день и сказал: “Ах ты ублюдок… так это был ты?”

Благодаря Nailbomb я много узнал о музыкальном бизнесе, и продолжаю применять эти знания до сих пор. Одна капля мудрости в том, что первая идея всегда самая лучшая, а вторая в том, что ты всегда все портишь, если стремишься все подправить. Самое главное, что иногда панковский подход – самый лучший.

Я применил эти идеи на нескольких песнях Sepultura следующего альбома – альбома, который стал масштабнее, чем представлял хоть один из нас.

ГЛАВА № 11

1995-96: ТРОПИЧЕСКИЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ

Мы росли в Бразилии, зная о существовании племен индейцев, живущих в тропическом лесу, но мало знали о них самих. На самом деле на территории Бразилии существует совершенно другая страна со своим собственным языком, обычаями и укладом жизни. Мы о ней слышали и немного узнавали из телека и книг, но не знали, сколько сотен племен там проживает.

Еще со времен “Kaiowas” на «Chaos A.D.» в 1993-ем я всегда интересовался, есть ли возможность отправиться в джунгли и встретиться с индейцами. У них богатая история, и ни одна рок-группа не пыталась этого сделать раньше. Но ехать туда опасно: они убивают белых и постоянно враждуют с фермерами на своей территории.

Концепция «Roots» появилась благодаря фильму. Как-то днем я пил дома вино и уже немного окосел, но не так, чтоб сильно, и чувствовал себя довольно неплохо. Я смотрел андерграундный фильм под названием «Игра в полях господних», о котором мало кто слышал. Это отличный фильм с Джоном Литгоу и Томом Уэйтсом.

Это история о том, как два американца-наемника высаживаются в Амазонии. Один из них чистокровный воин племени Сиу. Они едут туда, а бразильское правительство хочет, чтобы индейцы вернулись обратно в лес, потому что они занимают слишком много земли, и тогда правительство решает сбросить бомбы, чтобы напугать индейцев и вынудить их убраться.

Они собираются сбросить бомбу, когда Том Беренджер, который играет индейца, психует и разворачивает самолет обратно. Герой Тома Уэйтса бесится, потому что это был их билет из Бразилии, так как все их документы были уничтожены. Однако, он отказывается сбросить бомбу, и они возвращаются в деревню.

Той же ночью какие-то дети дают Беренджеру очень сильный напиток на лесных травах. Люди предупреждали его, что это сильное галлюциногенное дерьмо, но он выпивает целую бутылку. Он садится на самолет посреди ночи, летит в джунгли на поиски племени, и прыгает к ним с парашютом, позволяя самолету разбиться.

И он начинает искать родственников, его хватают и начинают задавать вопросы. Он не говорит на их языке, и так как он падает с неба, его принимают за бога. Его кормят, подстригают волосы, дают ему индейскую одежду, и он становится одним из них. Тем временем в деревне появляются какие-то миссионеры, которые должны найти индейцев и обратить их в христиан, тогда они едут в джунгли и находят племя, где Беренджер - их бог.

Все заканчивается крупной стычкой между миссионерами, армией и представителями племени. Всю деревню сжигают, несколько людей убивают. По какой-то причине часть фильма, где Том Беренджер спускается на парашюте с неба, и подала мне идею «Roots». Увидев все это, я подумал: “Давайте поедем и запишемся с племенем. Мы будем первой группой, которая это сделает”.

Я рассказал Глории свою идею записи с бразильскими индейцами. У нее едва не случился инфаркт. “Ты хоть знаешь, сколько это будет стоить?” – спросила она. “Ты не Майкл Джексон – твой бюджет не бесконечен”. А я ей: “Знаю, но мы должны попробовать. Помнишь, как мы записывали «Chaos A.D.» в замке?”

Я продолжал ее доставать, и не сдавался. В конце концов она сказала: “Окей, посмотрим, что мне удастся сделать, а пока можешь начать поиск контактов”.

Короче, в Бразилии есть несколько белых людей, которые ездят в джунгли и работают с племенами. Я нашел одну леди, Анжелу Паппиани, которая этим занимается. Без нее не было бы «Roots». Она работала в бразильском департаменте по связям с индейцами. Я нашел ее номер в телефонной книге и позвонил. Потом объяснил ей свою задумку. Она слышала о Sepultura и идея ей понравилась.

Изначально я хотел поработать с племенем под названием Каяпо, которые известны своим суровым нравом. Они ненавидят белых. Но Анжела сказала, что они нас не пустят и что я могу забыть о сотрудничестве с ними, потому что даже она не может ехать к ним без страха, что ее убьют. Она предложила племя Ксаванте, которые на ее взгляд идеально подходили к тому, что я собирался сделать. Они жили не в тропическом лесу, а чуть дальше. Ксаванте впервые увидели белых 50 лет тому назад, она работала с их вождем, которого звали Сипассе, и он был человеком широких взглядов. По ее мнению, Сипассе очень понравилась бы эта возможность, потому что она сделала бы Ксаванте доброе имя.

Анжела прислала мне несколько фотографий племени и книгу об истории бразильских индейцев, которая меня потрясла. Я узнал, что в Бразилии проживает около 700 племен. Анжела сказала, что сможет объяснить, в каком качестве я хочу поработать с Ксаванте, и я попросил ее прислать мне немного их музыки, что она и сделала. Она звучала очень мощно. Я думал, что если мы запишем с ними пластинку, мы и в самом деле углубимся в самые корни бразильской музыки. Эта музыка была на 500 лет старше самбы и боссы новы, и мы отправлялись в настоящее сердце, к самым истокам музыки кантри.

Когда я сказал Кису Весселсу из Roadrunneer, что мы хотим поехать поработать с индейцами, он решил, что мы спятили. “Какое отношение метал имеет к кучке голых индейцев?” – спросил он. А я ему: “Увидишь, у меня есть задумка, и когда все будет готово, увидишь сам. Этого никто никогда не делал раньше, просто поверь мне”. Он сказал: “Окей, но на мой взгляд это похоже на сборник песен в стиле регги, и я не знаю, понравится ли это фэнам метала”, и я сказал: “Дай мне попробовать”.

Мы начали сводить песни, пока реализовывался план по посещению Ксаванте. Первой песней стала “Straighthate”, вообще-то эта песня очень в духе Nailbomb, с налетом панка и множеством смен темпа. Замысловатое начало, где бас и ударные делают петлю, а гитары создают фоновые шумы. Я хотел создать наслоение, чтобы, когда вступил главный рифф, звучание стало очень тяжелым и напористым. У песни был очень сильный этнический налет, и она звучала очень бодряще. Уже тогда мы знали, что наткнулись на что-то новое.

Кроме того мы начали возиться с низким строем. Впервые мы перестроились на “си”. Я не хотел играть на семиструнной гитаре, поэтому перешел на толстые струны. Андреас не хотел играть так низко, но я убедил его, объяснив, насколько тяжелее станет музыка и что даже Black Sabbath в свое время понижали строй. Я включил ему демо песни “Roots”, которую уже написал, и она ему очень понравилась, поэтому мы продолжили играть в новом строе.

“Roots” заставлял дрожать землю. Я закрыл глаза и представил себе 100 000 человек, прыгающих вверх-вниз под эту мелодию. Я ощутил это с самого начала этой песни. Я знал, что она станет отличной фестивальной темой благодаря своему налету энергии. Мы экспериментировали с грувом, потому что знали, что всегда можем играть быстрые трэш-метал песни, если захотим. Вопрос заключался в том, что еще мы могли? Какие еще новшества мы могли предложить? Как насчет по-настоящему тяжелого материала?

“Roots” получилась песней совсем другого плана по сравнению с нашими предыдущими альбомами, в основном благодаря своему темпу. Это гипнотическая петля, где рифф играет снова и снова, а ритм, придуманный Иггором, очень заразителен. При записи он использовал пикколо, малый барабан высотой в 3-4 дюйма, благодаря чему песня изменилась до неузнаваемости. Мы поняли, что у нас получилось нечто особенное. Мы собирались развиваться и стать другой Sepultura, даже больше чем на «Chaos A.D.». Правила игры теперь были полностью переписаны.

Нашим продюсером для альбома «Roots» стал Росс Робинсон, которого предложил Монте Коннер. Наша связь с Россом появилась благодаря демо Fear Factory, которое он записал двумя годами ранее: я был большим фэном их песни “Big God”, потому что она была очень тяжелой. Еще он записал демо Deftones, и, разумеется, первый альбом Korn, который вышел в 1994-ом. Этот альбом реально произвел на нас впечатление. Мы хотели запечатлеть ту же чистую мощь на “Roots”, и слышали истории о том, что в студии он был как чирлидер - что ему очень нравилось находиться в одной комнате с группой и сходить с ума. На наш взгляд это звучало клево. Мы не хотели общаться ни с каким другим продюсером кроме Росса.

Все истории оказались правдой. Когда Росс пришел посмотреть на нашу репетицию, он начал трясти башкой в комнате вместе с нами. Это было все равно что играть для фэна. Ему понравился новый материал, он считал его очень мощным и брутальным. Росс сказал мне: “Я сделаю так, что эти песни зазвучат невероятно! Доверься мне, чувак. Тебе понравится эта пластинка, я обещаю”. С самого начала у нас был отличный настрой.

Мы поехали в Индиго Ранч в Малибу, где записывались Korn, Megadeth и другие группы. Это была прекрасная студия в горах, с океаном на заднем плане. Она принадлежала Ричарду Каплану, у которого повсюду валялись кучи старого оборудования. Повсюду были разбросаны усилители 60-х и доисторические педали. Ричард чем-то напоминал Джерри Гарсия из Grateful Dead. Время от времени он заходил к нам и говорил: “Парни, вы реально качаете!”

К нам присоединился известный бразильский перкуссионист по имени Карлиньос Браун. Мы связались с ним, потому что хотели, чтобы он сыграл на пластинке. К тому же в то время он был в Бразилии суперзвездой, так что очень клево, что нам удалось его заполучить. Его приглашали поиграть многие известные музыканты: он играл на перкуссии в детском мультфильме «Рио», который вышел в 2011-ом. Короче мы позвонили его менеджеру и вместе заключили сделку.

Росс проделал очень хорошую работу, воодушевляя всех нас в студии. Атмосфера в группе была очень наэлектризованной. Мы были настолько взвинчены во время этих сессий, что энергия просто била через край: ее потоки можно было почувствовать во всей комнате. Все так сильно были увлечены этим. Паоло преодолел свой страх записи баса, и хотя у него с Россом по-прежнему ушло много-много часов на запись, все-таки он сделал это. Но это сработало, потому что у «Roots» очень громкий, мощный басовый звук. Он не похоронен где-то между гитарами, как это было в 1980-х. Том-томы Иггора и бас Паоло вместе звучат невероятно. Здесь Росс проделал огромную работу.

Мало-помалу развивалась идея поездки в джунгли на запись с индейцами. Мы заключили соглашение с Анжелой, что Ксаванте заплатят за сотрудничество. Им нужны были средства для постройки школы для своих детей, и деньги помогли бы им в этом. Они также получили авторские на песню, которую мы планировали записать с ними, и эти авторские не имели срока давности.

Мы спланировали трехдневную поездку для встречи с Ксаванте. Мы все отправились в клинику, чтобы купить противомалярийные уколы перед тем, как отправиться в джунгли. Команда, которая должна была отправиться в джунгли, состояла из членов группы, Глории, Росса, Анжелы и фотографа журнала «Time». Вот и все.

Мы прилетели в Куритибу, рядом с местом, где жило племя, на старом винтовом самолете, который внутренней отделкой напоминал Фольксваген. Можно было буквально открыть дверь изнутри и выпрыгнуть, если захочется. Он был очень пугающим - самолет казался таким непрочным и старым. Однако, пилоты чувствовали себя очень уверенно, и сказали, что совершали эту поездку много раз. Я выглянул из окна и все, что увидел, это джунгли внизу. Точнее, это был не настоящий тропический лес, но все-таки это были джунгли. И вот мы увидели небольшую взлетно-посадочную полосу рядом с огромной племенной хижиной, снизились и сели. Это был крошечный клочок земли: промахнись немного, и мы бы разбились.

Нас приветствовал Сипассе и все племя Ксаванте. Большинство из них говорили по-португальски за исключением старых членов племени. Сипассе выступил с торжественной речью, что приветствует нас в племени и в качестве подарка преподнес каждому ожерелье. Сразу же воцарилась отличная атмосфера.

Через час после того, как мы прилетели, Анжела сказала мне: “Макс, я поговорила с Сипассе. В нашей затее есть одно условие. Если в какое-то время им не понравится, как все идет, по любой причине, мы все сворачиваем и нам придется уйти”.

Что я мог ответить? Это была их земля, а мы были их гостями, поэтому я ответил ей, что мы принимаем это условие. Затем она сказала: “Есть еще кое-что: никакого алкоголя и наркотиков”. Я сказал, что с этим тоже все будет в порядке. В конце концов это всего на три дня: такое время мы могли оставаться трезвыми. Для достижения цели нашей поездки оно того стоило. Мы были очень осторожны после этого разговора, чтобы никого не разозлить. Мы были в самом лучшем расположении духа.

Потом разбили лагерь с нашим оборудованием. В первую ночь под землей было столько насекомых, что казалось под тобой земля ходуном ходит. Это было так жутко. Глория испугалась: “О, Боже, что это? Они придут и съедят нас живьем!”

На следующий день мы собрались с племенем, и они приготовили для нас немного еды. Присутствовал тапир, вид дикой свиньи. Мне понравился Сипассе: он был клевым чуваком около сорока и в хорошей форме. Они все играли в футбол под палящим солнцем. Было около 40 градусов, а они играли в футбол, пока мы сидели в тени, жалуясь на жару. Они привыкли к джунглям и их особенностям, разрисовав свои тела и охотясь, чтобы добыть пищу.

Потом Сипассе захотел услышать нашу музыку. Это был самый безумный джем из тех, что у меня были. Перед нами сидела толпа из примерно 300 индейцев Ксаванте. Мы с Андреасом играли на акустических гитарах, Паоло и Иггор на ударных. Мы сыграли “Kaiowas” с альбома «Chaos A.D.», и когда мы закончили, они все начали говорить одни и те же слова, которые значили “Мы хотим еще!” Сипассе подошел к нам и сказал, чтобы мы продолжали играть, что было хорошим знаком.

Ксаванте совершенно оторваны от остальной части Бразилии. Они фермеры и охотники, в основном этим они и занимаются целыми днями. Однажды мы пошли с ними рыбачить. Они взяли на реку гигантскую сеть, и мы плавали вместе с ними. Малыши плавали рядом с нами, а мы играли с ними, прикидываясь, что мы акулы и хотим их съесть. Это было очень клево.

Перед тем, как начать записываться, мы разукрасили свои тела, потому что решили, что хотим полностью погрузиться в жизнь индейцев. Мы раскрасились в черный с красным как Ксаванте. Процесс был безумным. Двое стариков смешали свою слюну с краской: фактически, слюна была главным ингредиентом. Они растерли ее по всем нашим телам. Россу это не нравилось - это бесило его - но слюна была очень чистой и никого из нас это не беспокоило. Мы убедили его не быть бабой и не разрушать все, потому что он боится какой-то слюны. Глорию тоже раскрасили. Чуваку, который раскрашивал меня, было около 80 лет, но он был очень силен и находился в отличной физической форме: он выглядел так, словно только что вышел из тренажерного зала.

Наконец пришло время начать запись, которую мы произвели на восьмидорожечный магнитофон, подпитываемый генератором. У нас был ограниченный запас времени, чтобы сделать запись, пока у генератора не закончится горючее - если бы мы не успели вовремя, мы были бы в жопе. Не было никакой возможности узнать, когда закончится горючее в генераторе, поэтому должно быть для Росса это было немного нервозно. Мы сыграли песню дважды, прежде чем включить генератор.

Песня, которую мы выбрали для записи, это “Itsári”, что значит «корни» на языке Ксаванте. Племя записало ее для компакт-диска, который нам прислала Анжела, так что они пели ее много раз до этого и точно знали, что делают. Наша работа заключалась в том, чтобы наложить наши партии на эту запись и сделать так, чтобы наша музыка легла на их пение. Это была непростая задача, поэтому сперва мы попрактиковались с ними.

Мы следовали за их голосами на акустической гитаре и ударных, хотя никто точно не знал, сколько длится песня, потому что никто не засекал время, и Ксаванте каждый раз пели ее по-разному. Росс сперва остановил ее на пяти минутах, а второй раз она длилась семь минут, и он сказал: “Макс, они каждый раз поют по-разному. Это будет безумие!” И мы просто сказали: “Давайте записываться!”, перестав волноваться о том, насколько идеально все получится.

Росс нажал на “запись” и мы начали играть. В середине песни Росс решил, что ему нужно больше энтузиазма от индейцев и начал бегать по кругу как сумасшедший, как он это делает с нами в студии, пытаясь поймать нужную атмосферу. Он начал носиться сломя голову, а мы смотрели на него, думая: “Какого хрена он делает?” И тут он спотыкается о кусок дерева и падает на задницу. Все индейцы расхохотались. На записи это отчетливо слышно.

Записав песню, мы какое-то время потусили с Ксаванте, просто болтая о том, о сем. Помню, что они были абсолютно очарованы нашими татуировками. Вечером к нам прибежал подросток и сказал, что приближается продовольственный самолет, что было странно, потому что мы ничего не слышали. Десять минут спустя действительно приземлился самолет с кое-какими припасами для Сипассе и остальных. Это сорвало мне крышу, потому что этот маленький мальчик услышал его раньше любого из нас. Это реально заставило меня понять различия между нами: у них были чувства, которых не было у нас, городских. У них был третий глаз, которого нет у нас.

Мы сделали несколько фотографий с Ксаванте и решили подарить племени свои инструменты. Я сказал Сипассе в шутку, что может они создадут рок-группу. Он засмеялся. Сипассе сказал, что почувствовал сходство с нами, потому что мы были как они: изгои от остальной части бразильского общества. Благодаря этому он почувствовал себя ближе к нам. Я ощутил большую гордость, услышав от Сипассе эти слова. Там никто не осуждал наш внешний вид. Они приняли нас такими, какими мы были с самого приезда.

Весь этот опыт был потрясающим. Никто не делал раньше ничего подобного. Когда мы прилетели домой, чтобы закончить альбом, мы знали, что мы сделали то, что навсегда останется в нас, вне зависимости от того, сколько мы еще проживем.

Записывать оставшиеся песни «Roots» было улетом. Идея песни “Ratamahatta”, выпущенной в качестве сингла, появилась у Карлиньоса Брауна. Он прилетел в ЭлЭй со множеством перкуссии, потому что мы спросили его привезти столько, сколько он сможет. У него были фулду, комика и беримбау. Этот последний инструмент сделан из кокоса и струны, и в Бразилии на нем играют в основном черные: это не инструмент белых. Этим он меня очень привлекал. Я подумал, что все будет немного иначе, если я овладею этой штукой. Она связана с общим экспериментальным настроем, в котором мы находились в то время. Так Карлиньнос принес все эти штуки, и мы отправились в студию. Оборудование было повсюду: инструменты перкуссии валялись как на детской площадке.

Карлиньос был настоящей бомбой. Он знал, как все это работает, так что мы лабали с ним на всем подряд. Мой брат немного поиграл на перкуссии, и эта музыка звучала потрясно. С самого начала мы просто джемовали. У меня был рифф, Иггор начал играть под его аккомпанемент. Песня начиналась именно с него, и Карлиньос просто начал орать: “Ratamahatta-mahatta-mahatta…”

Думаю, что в этой песне он думал о Манхэттене, потому что он там еще говорит: “Привет, пригород. Привет, окраина центра. Привет, центр”. Насколько я знаю, это было связано с его опытом вождения кэба в Манхэттене, а основная часть как-то связана с крысой из этого города. Короче, что-то типа того, я так и не спросил его об этом. Россу нравилось все это, потому что Карлиньос очень энергичный чувак. Это все равно, что банку Ред Булла превратить в человека.

Очень клевая штука произошла в начале “Ratamahatta”, где я пою “Аааа”. Мы с Карлиньосом как будто вошли в транс. Мы оба находились в комнате записи вокала, и начали напевать этот индейский напев, только немного по-другому, и он звучал очень клево. Эта идея появилась из ниоткуда, без всяких на то причин, просто, когда мы проверяли уровни в наушниках, и Росс оказался очень смышленым, потому что записал это. Он такой: “Макс, ты только послушай это – мы должны это использовать!” Вот так и получилось вступление.

Идея клипа на “Ratamahatta” взята из клипов Tool с использованием пластилиновой мультипликации “Sober” и “Prison Sex”, которые нам понравились, и мы попросили того же парня его сделать. Его звали Фред Штур, и он умер в 1997-ом. Мы думали, что будет очень круто сделать бразильскую версию этих клипов в джунглях, где творится всякая хрень типа вуду, тогда мы отправили ему песню, и она ему пришлась по вкусу. Я объяснил Фреду, чего хочу: персонажи пьют ром на сахарном тростнике или пингу, которая чертовски крепкая. Многие бедные люди ею нажираются. Да и мне она нравилась.

Перед финальным монтажом мы изменили парочку вещей: к примеру, добавили карту Бразилии, которая увеличивается в начале, но больше особо нечего было добавлять. Текст простой: я пел Zé do Caixão – имя известного бразильского кинорежиссера 1960-х, который снимал фильмы про зомби, типа малобюджетных фильмов Хитчкока. Он еще жив, и, вообще говоря, он фэн Sepultura. Он - легенда в Бразилии, так что мы решили вставить его имя в песню. А еще там есть имя Zumbi – самого известного раба Бразилии. Он организовал восстание рабов в Ресифи, на севере Бразилии, получил много подарков от португальцев и создал крупное сообщество под названием Квиломбо дос Палмарес. Все его знают, и многие поют о нем.

Мы запечатлели многие клевые моменты вроде этого. Рядом со студией находился гигантский каньон в тысячу футов глубиной, и мы с Россом подумали, что это будет отличное место для джем-сессии с ударными, где мы используем каньон в качестве естественного эха. Мы поехали туда и джемовали с Карлиньосом пять часов подряд. Микрофоны были установлены по всей долине, чтобы поймать эхо. Карлиньос курил травку, а у меня с собой было винцо, чтобы настроиться на нужный лад, потому что это был такой гипнотический джем и он продолжался так долго. Для альбома мы использовали всего 13 минут. Еще в начале альбома можно услышать странный звук, похожий на выстрел. Этот шум издал при падении один из инструментов Карлиньоса, который он выбросил в каньон.

То было отличное времечко. Нам не о чем было беспокоиться: горы по одну сторону, океан по другую, а мы создаем эпохальную пластинку, относительно которой у нас с самого начала были твердые убеждения. «Roots» казался правильным альбомом. Обложка - ксерокопия десятки бразильских баксов. Было еще племенное колесо, оно изображено на самом компакте. Таким было воплощение моей идеи.

Лицо индейца на обложке тоже из банкноты: оно размещено на публичном домене, так что любой желающий может его использовать. Затем мы отослали этот рисунок Майклу Велану и попросили его немного подправить. Ему не пришлось много работать. У меня до сих пор сохранилась долларовая банкнота с оригинальным фото.

Монте Коннер: “На «Roots» Sepultura заново переписали правила игры. Это была невероятная стилистическая перемена. Когда я впервые услышал сырые демозаписи “Roots Bloody Roots” и “Dusted”, на обеих из которых Макс просто напевал слова, потому что тексты еще даже до конца не были дописаны – я был весьма шокирован и обеспокоен. Я думал, что они звучат чересчур анти-коммерчески, и сказал Максу: “Думаю, вы совершаете коммерческий суицид” – вот откуда он взял название для второго альбома Nailbomb – «Proud To Commit Commercial Suicide». Само собой, после нескольких прослушиваний я въехал в него, и он мне вкатил как надо, но поначалу перемена для меня была уж слишком радикальной. Если хотите послушать те две демки, они чуть позже попали на компиляцию Sepultura «Blood-Rooted»”.

Конечно, жизнь была далека от идеала. Время от времени между нами вспыхивали небольшие ссоры. В какой-то момент Андреаса очень напрягло, что пресса хотела общаться только со мной, потому что я вокалист. И он тогда ничего мне не сказал лично, он разговаривал только с Глорией. Она выслушала его, потом пошла к прессе и разделила интервью между всеми участниками, так чтобы мы все их дали.

Меня это вполне устраивало. Конечно, я был фронтменом, но считал, что мы все важны. Андреас был соло-гитаристом, и он тоже заслужил свою долю славы. Люди тоже хотели его увидеть. То же самое с Иггором, он фантастический барабанщик. Паоло был единственным, кому не слишком много перепадало, но все же он тоже был участником группы.

Я чувствовал, что люди хотят больше видеть меня, потому я вокалист, но считал, что это естественно. В Metallica все хотят поговорить с Джеймсом Хэтфилдом. Это фишка группы, этого не изменишь. Одна из немногих групп, в которой все иначе, это AC/DC, где Ангус Янг стал самым известным ее участником благодаря своей одежде. И все же, это достаточно редкое явление: в большинстве групп вокалист – самый главный.

Периодически случались мелкие проблемки вроде этой. Давление исходило отовсюду. С каждым альбомом люди хотели, чтобы мы стали еще лучше, и мы шли в студию с огромным давлением при создании альбомов. Каждый альбом не только должен был стать лучше, при этом он должен был быть другим. Группа стала очень популярна, и это немного напрягало меня, особенно в Бразилии.

Однажды я пошел в магазин с Глорией, и вокруг нас образовалась толпа. У входа в супермаркет было сто человек – они выходили из каждого магазина. Мне пришлось вернуться обратно в отель, и это очень испугало меня. Я подумал: “Я не могу никуда пойти – это же пиздец! У меня больше нет своей жизни…”

У меня было чувство, что моей личной жизни пришел конец. Это очень волнительно, но в то же время это отстой. Ты не можешь делать то, что хочешь. Я просто хотел пойти с Глорией прошвырнуться по магазинам и поглазеть по сторонам, как обычный человек. Но не мог.

Немалая доля всего этого была в ажиотаже, потому что в то время Sepultura занимала высокий уровень. Я бы сказал, что 70% людей в этом супермаркете не были фэнами. Им просто было любопытно. Как будто сам Майкл Джексон зашел в супермаркет: им не нужно быть фэнами, чтобы сказать: “Смотри, Майкл Джейсон тут, пойдем посмотрим! Я не люблю его и у меня нет его пластинок, я просто хочу пойти на него поглазеть”.

Вот что взбесило меня. Эти люди просто хотели поглазеть на меня как на какое-нибудь животное в зоопарке или на урода на выставке фриков. Время от времени меня до сих пор останавливают фэны, которые хотят автограф или фото, что я с радостью делаю, но сейчас это иначе. У меня всегда есть для них время, даже когда я нахожусь с семьей. Я слышал, что некоторые музыканты не дают автографы, когда едят, к примеру. Я не такой - меня это не парит.

Однако тогда для меня было дико, что меня так часто узнавали. Конечно, когда состоялся релиз «Roots», все стало намного-намного хуже. Sepultura достигла своего пика, хотя тогда мы этого еще не знали.

ГЛАВА № 12

ТРАГЕДИЯ И ПРЕДАТЕЛЬСТВО

Я был потрясен тем, насколько успешным получился «Roots». Я знал, что это мощный альбом и думал, что сама песня “Roots” может звучать внушительно, если мы сыграем ее на фестивале, потому что это просто всех порвет - так и вышло. Когда мы играли ее, весь зал стоял на ушах, и мы сделали из нее барабанный джем, который начали еще на «Chaos A.D.». Первый раз мы сыграли его в Донингтоне в 1994-ом. После этого он стал частью нашего сэта. Андреас, Паоло и я играли на дополнительных ударных, и он стал барабанным джемом, который я по-прежнему играю в Soulfly, хотя теперь я делаю это несколько иначе - приглашаю кого-нибудь из толпы, чтобы сыграл со мной. Это очень весело.

После релиза «Roots» я отрастил себе дреды. Я покрасил свои волосы в черный с красным после посещения индейцев в Амазонии, но это по-прежнему были обычные волосы. У моего друга Марка, который живет в Ямайке, были дреды, и я спросил его как-то: “Как ты их сделал, чувак?” Он объяснил, что их нужно обрезать и позволить отрасти, тогда и я стал так делать. Я покрыл дредами всю голову. Это немного связано с моей любовью к музыке регги: мне нравится дух культуры дредов, их антисоциальный характер.

Мне всегда нравились музыканты, исполняющие регги, вроде Питера Тоша и Боба Марли, и я всегда хотел стать поближе к этой сцене, поэтому, когда в том же 1996-ом появилось свободное время, мы отправились в Ямайку, чтобы ощутить на себе силу этого места. Сейчас я так часто делаю в Soulfly: я бывал в Сербии, Скандинавии, Турции и прочих местах, потому что ты должен там побывать, чтобы ощутить их на себе. Ты должен физически находиться там, прикасаться к этому, чувствовать, дышать этим, быть в этом месте.

Так что мы взяли отпуск, только я и Глория, и поехали в Ямайку. У Марка там были кое-какие друзья, и он договорился, чтобы эти друзья забрали нас в аэропорту и показали нам город.

Когда мы прибыли в зону выхода, какой-то парень держал табличку с текстом “Глория с злеными волосами” – они написали с ошибкой слово “green”. Парень сказал: “Привет, я здесь, чтобы забрать вас”. Что странно, полицейский забрал нас у ворот и вывел оттуда, так что мы избежали таможенного досмотра. Мы сели в грузовик этого парня и поехали в город.

Чувак, это было чертовски страшно. Если ты когда-нибудь видал «Тернистый путь» или такого плана фильм, это было что-то похожее. Повсюду были пугающие ямайские парни. Звуковые системы ревели очень громко и хаотично. Мы решили ехать в свой отель, и позвали с собой двух парней. Тогда мы думали, что эти парни - друзья Марка... но, понятное дело, они ими не были. Мы узнали об этом чуть позже.

Тем временем мы тусовались с этими парнями и думали, что находимся в хорошей компании, но когда мы приехали в отель, их не хотели пускать, потому что охрана была очень строгой. Глория уговорила охранника пустить их в наш номер.

Первое, что мне показалось диким, произошло, когда я дал одному из парней пульт от телека, и он не знал, что это такое. Он просто посмотрел на него, и я мог поклясться, он и понятия не имел, что это. Он положил его, и я спросил его: “Разве ты не смотришь ящик?” И он сказал: “Да, мужик, да”, тогда я включил ему телек. Это было для меня первым предупреждением.

Следующая дикость, когда парень начал расспрашивать меня о цене всего, что у нас с собой было. У меня были дорогие колонки, с которыми я путешествовал, и он все спрашивал: “И сколько они стоят, чувак?” А я отвечал: “Ну, не знаю, может баксов 600”. Потом он спросил: “А сколько стоит вот этот сиди плеер?”, и я сказал: “Не знаю!” А потом: “А сколько твоя камера? А сколько это? А вон то?” Мне это показалось очень странным.

Когда пришло время ложиться спать, мы с Глорией пошли в спальню, а двое этих парней легли спать во второй спальне. И вот, 9 утра, звонит телефон. Я был в гостиной с двумя этими парнями, а Глория подошла к телефону во второй спальне. Звонил парень, который должен был забрать нас в аэропорту днем ранее.

Глория Кавалера: “Он сказал, что люди, находящиеся сейчас в нашем доме, подслушали под окном его офиса и записали наши данные. В то утро, когда наш гид должен был забрать нас, двое мужчин на самом деле сбили на машине сына гида. Разумеется, из-за этого наш гид отправился в больницу, а двое мужчин приехали, чтобы нас забрать - и вполне вероятно ограбить. Он сказал, что мы находимся в большой опасности, и я пошла в другую комнату и отвела Макса в сторонку. Выйдя из номера, Макс увидел тревожную кнопку на стене и нажал ее. Охрана быстро прибыла на нашу виллу, и арестовала обоих мужчин”.

Нам с Глорией пришлось поехать в тюрьму, заполнить все бумаги и заявить, что предыдущие 24 часа эти парни удерживали нас против нашей воли. Мы увидели, как этих парней сажают в камеры, и это было дико, потому что они не сопротивлялись: казалось они приняли это, не разозлившись на нас за то, что мы их сдали. Полицейский участок был безумием, как что-то доисторическое - вокруг была темень, заключенные орали: “Rastaklaat! Bambaklaat!” и всякое такое дерьмо.

Мы были на волоске. Для нас все легко могло закончиться плачевно. Эти парни говорили о том, чтобы взять напрокат машину с нами. Кто знает, что потом могло случиться. Они могли отобрать у нас все деньги. Нас могли убить, и никто бы об этом не узнал.

После этого мы посетили дом Боба Марли в Тренчтауне, где я увидел известного реггимэна Бужу Бентона, исполняющего песни под акустическую гитару. Я поздоровался и сказал, что я певец из Америки, но он никогда не слышал о Sepultura или Soulfly. Это был совершенно другой мир. И несмотря на это, он был очень клевым. Еще я увидел Зигги Марли и кое-кого из его семьи.

Позже я отправился в Ямайку с немецким журналом “Rock Hard”. Они издавали специальный выпуск “Макс Кавалера в Ямайке”. Мы пробыли там 24 часа, в основном полетев только ради снимка. Мы побывали в Studio One, где записывался сам Боб Марли.

Когда мы вернулись домой, Sepultura проехалась с гастролями по Штатам, а потом приехала в Европу на летние фестивали. Я помню, как в Швейцарии на шоу пришел Том “Warrior” из Celtic Frost, и хотел поджемовать с нами “Procreation (Of The Wicked)”, потому что мы записали ее версию. Мы сказали, что не знаем, как ее играть в его оригинальной настройке, но что он может сыграть ее в нашей студии, и он ответил: “Окей”, и ему пришлось заново учиться играть свою же песню! Она игралась совсем на другой части гитары. Он спросил: “Парни, вы играете ее здесь? Обычно я играю ее вот тут!” Это было странно, но потрясно. Как только он вышел на сцену, толпа обезумела, потому что он был их местным героем. Это была великая ночь.

К сожалению, все хорошее быстро заканчивается.

17 августа мы прилетели в Британию на фестиваль «Монстры Рока», хедлайнером которого был Оззи. Помню, как приехал в отель, и мне сразу стало немного дико, потому что в сумке я обычно возил религиозное ожерелье, которое мне подарила мама, но когда я открыл сумку на таможне, оно лежало в сумке разбитое. Повсюду был бисер. Я не слишком много об этом думал, но меня это немного испугало, потому что я повсюду носил это ожерелье и оно никогда не разбивалось. Когда я его увидел, меня это немного встревожило, но я закрыл сумку, и мы отправились в отель, который находился вблизи Донингтона.

Глория Кавалера: “Я была в своем номере, и тут кто-то постучал в дверь. Это был Андреас. У него было очень серьезное выражение лица. Он попросил меня выйти в коридор и сказал: “С сожалением сообщаю, что твой сын Дана попал в аварию”. Я сказала: “Пожалуйста, только не говори мне, что он мертв?” А он: “Боюсь, это так”. Думаю, он чувствовал себя очень неловко, что ему пришлось это говорить. Я просто начала рыдать, потом вернулась в комнату и рассказала всем”.

Потом Глория вошла и рассказала нам, что случилось. Чувак, от этого у меня просто голова пошла кругом. Я очень испугался. Я не мог в это поверить. Глория начала плакать, это было ужасно. Мы были в маленьком номере отеля. Что нужно говорить в таких случаях? Я не мог подобрать слова. Она сказала: “Я должна быть дома: мне нужно его увидеть”.

Я вышел на парковку отеля, там дул очень сильный ветер. Я ощутил присутствие Дана. Это был духовный момент: у меня пошли мурашки. Ветер с силой дул мне в лицо, и я чувствовал его, именно там. Дана был со мной.

Очень безумная штука произошла за месяц до смерти Дана. Мама всегда просила одного человека в Бразилии благословить меня - женщину из нашей религии кандомбле. Эта женщина заботилась обо мне духовно: я говорил с ней по телефону каждые полгода, а потом она дала мне свое благословение.

Глория Кавалера: “За три дня до того, как отправиться на гастроли Sepultura, мы с Максом были на кухне нашего дома в Фениксе. Зазвонил телефон. Это была леди из Бразилии, которая должна была благословить его перед тем, как он уедет на гастроли. Она сказала: “Кто-то будет пытаться убить одного из ваших детей. До 6 сентября не возвращайтесь домой".

Когда Макс повесил трубку, он посмотрел на меня и сказал: “Не могу поверить в то, что она только что мне сказала: мы должны увезти из дома детей”. Я ответила: "Мы не можем этого сделать: школа начинается со следующей недели, и мы уезжаем на гастроли. Как мы можем забрать из дома детей?” И тогда мы решили, что это не может быть правдой. Дана собирался навестить приятелей и присмотреть за делами, пока мы на гастролях, поэтому мы с Максом оставили Дана и его девушку и сказали ему, что звонила бразильская леди и что мы хотим, чтобы он проявлял чрезвычайную заботу о детях.

В то же время мы не могли себе позволить поверить, что это правда. Я и представить не могла, чтобы кто-то мог знать, что случится нечто подобное. Невероятно было слышать все это.

Мы подумали, что она говорит о малышах. Зайон ездил с нами в Англию, а остальные мелкие были дома с няней. Мы и подумать не могли, что она будет говорить о Дана. Мы об этом даже не подумали. Мы просто продолжили жить как раньше. Нельзя бросить все из-за чего-то подобного.

Когда я вернулся в комнату, Глорию трясло, и она плакала. Чувак, это было ужасно – я бы никому этого не пожелал. Худший кошмар быть вдали от дома, когда случается нечто подобное. Все, чего она хотела, это вернуться домой.

Глория Кавалера: “Когда мы узнали, я позвонила концертному агенту Роду МакСуину, который организовывал шоу в Донингтоне. Я сказала ему: "Я не знаю, что делать. Я только сошла с самолета и приехала в Донингтон после четырехчасового полета". Он сказал: “Я перезвоню”, и перезвонив, он сказал: “У Шэрон Осборн есть самолет: прыгайте на него, и я заберу вас в Лондоне. Она вас встретит”.

И мы полетели в Лондон и встретили Шэрон, которая дала мне немного денег, крестик, билеты на самолет для меня, Макса, моей дочери Кристины и нашего сына Зайона. Она обо всем договорилась. Мы прилетели в ЭлЭй, где был готов частный самолет, ждущий нас, чтобы отвезти в Феникс. Я до сих пор безмерно благодарна ей за то, что она сделала для нас”.

Шэрон Осборн: “Все сплотились и объединили свои силы. Макс и Глория были в крайней нужде, и мы хотели помочь им в том, в чем они нуждались. Я знала, что им нужно вернуться домой к семье, поэтому мы хотели сделать все, что было в наших силах, чтобы помочь им в том, в чем они нуждались. Это был случай, когда мы должны были сделать все, что могли, чтобы помочь друзьям, которые оказались в беде”.

Глория Кавалера: “Мы летели на самолете, в которых в те дни были громоздкие пластиковые телефоны, с которых можно было позвонить на землю. Моя дочь Кристина позвонила в морг, она сказала: "Не могу поверить, что мой брат лежит там. Можно ли это как-нибудь проверить? Я не верю, что это правда". Леди, с которой она говорила, спросила: “Дана Уэллс? Его сестра только что забрала его тело”.

Кристина сказала: “О чем вы говорите? Я - его сестра и я сейчас лечу в самолете”. Леди сказала: “Что? Кто-то только что позвонил сюда и сказал, что его тело перевозят в морг”. Кристина сказала ей: “Вы должны помешать этому”, а леди сказала: “О, Боже!” Потом она сказала Кристине, что если тело Дана забрали из здания, то это тяжкое преступление.

Это была самая безумная вещь на свете. Мы подумали: “Какого хрена кому-то понадобилось это делать? Это ужасно”.

Глория Кавалера: “А произошло вот что: жена участника Sepultura позвонила подруге и сказала, что мы попросили ее начать приготовления к похоронам Дана, пока летим домой. Она сказала, что таким образом все займет меньше времени. Тогда подруга позвонила в офис коронера, и представившись сестрой Дана сказала, что хочет забрать его тело.

Если бы Кристина по стечению обстоятельств не позвонила из самолета, я не знаю, что бы было. Мы считаем, что эта женщина сделала это для того, чтобы мы вернулись домой, фактически бросили тело Дана в землю, и вернулись на гастроли”.

Вернувшись домой, мы узнали, что случилось с Дана. Он был в городе в течение недели или около того, потому что в то время жил в Венис, штат Калифорния. Он пошел в бар и поиграл в пул с парнями, которых там встретил, и около двух утра он устал, захотел спать и попрощался со всеми. Вскоре они приехали к нам домой и спросили его, не мог бы он их отвезти. Их машина не завелась, и он сказал им, что довезет их, потому что это всего в паре кварталов.

Дана сел в свою машину и поехал. Несколько минут спустя он оказался в разгаре погони, потерял управление машиной и врезался в огромное дерево. Он умер мгновенно. Двое других подростков в машине выжили, но утверждали, что ничего не помнят. Дана просто оказался не в то время не в том месте.

Глория дала несколько интервью копам, которым казалось было на все насрать. Ей пришлось опознавать тело: я пошел с ней, и чувак, было тяжко видеть его таким. Чтобы вытащить его из машины, им пришлось использовать те кусачки, которые разрезают машину пополам, вот насколько убитой была машина.

Вечером за день до похорон к нам заглянул Джейсон Ньюстед из Metallica. Мы были хорошими друзьями с его семьей, и он знал Дана, когда тот был еще ребенком. Я сел с Джейсоном у себя дома, и мы составили сборник любимых песен Дана: кое-что из Sepultura, что-то из Flotsam And Jetsam, Fudge Tunnel, Beastie Boys, Luscious Jackson - самые разные вещи.

Мы купили маленький кассетный плеер и положили его в гроб с Дана и включили, чтобы пленка играла постоянно, пока гроб опускали в землю: идея была в том, чтобы его любимые песни были рядом с ним, пока не кончится батарея. Потом Андреас и Джейсон сыграли очень классный акустический джем на гитаре и басу. Это было потрясающе.

На похоронах Глория по-прежнему пребывала в шоке. Чувак, это было ужасно - ужасное время. Нельзя даже пытаться понять, через что ей пришлось пройти. Целый год она носила только черное. Она сильно потеряла в весе и начала курить сигареты. Есть что-то в корне неправильное, когда мать хоронит своего собственного сына. Так не должно быть. Я даже не был отцом Дана, а меня это сильно поразило.

Вот так смерть во второй раз постучалась в мой дом. Конечно, я знал людей, которые умирали, но когда ты близок к чему-то подобному, это сильно встряхивает тебя.

Я спрашиваю себя, что бы сделал Дана, будь он жив. Я знаю, что он собирался работать в музыке - вероятно в A&R, потому что ему нравилось открывать новую музыку. Он был первым человеком, который дал мне копию демо Deftones. Он пришел домой и сказал: “Зацени это!”, а я такой: “Ух ты – что это? Очень здорово”. Это была совершенно новая музыка, и я никогда не слышал раньше ничего подобного. Он дал мне и демо Korn, и я такой: “Как называется эта группа?” Но музыка была отличная, и кроме того совершенно новая. Он всегда шел впереди музыки. Он был очень хорошим парнем. Он не слишком много тусил и не слишком много пил. Все, что он делал, это курил травку.

И все же во мне живы воспоминания. Одной из самых веселых вещей, которые делала наша семья, была поездка в тропический лес в Бразилии. Мы поехали в отель в Манаусе, и от этого отеля до следующего отеля поплыли на лодке через джунгли. Отель стоял посреди ничто. Там не было электричества, так что тебе пришлось почувствовать на собственной шкуре настоящие джунгли. Мы провели там пять дней в окружении тропических животных – обезьян, пауков, пираний. Мы купались там же, где плавали пираньи. Парень, который за нами присматривал, сказал: “Здесь есть пираньи и крокодилы, но если вы не будете тревожить их, они не потревожат вас”, и прыгнул в реку и немного проплыл, чтобы показать, что все окей. Я не собирался прыгать, если только он не был первым.

На обложке первого альбома Soulfly есть фотография Дана: это его снимок глубоко в джунглях, у Амазонки. Я помню, как он хотел купить обезьянку и взять ее домой. Я сказал: “Чувак, ты не можешь это сделать, тебе не разрешат”, а он: “Да, но я хочу настоящую обезьяну!” Может это было потому, что дома у него уже жила ящерица - огромная игуана. Эта тварь меня пугала. Она была очень спокойная и никого не кусала, она просто выглядела чертовски страшно, потому что она была такая огромная. Большую часть времени она жила в его комнате - он бывало включал ей музыку. Игуана умерла спустя месяц после смерти Дана, это было дико. Думаю, она скучала по нему. Мы похоронили ее на кладбище рядом с ним.

А еще у Дана был зеленый попугайчик. Это была безумная птица. Дана научил ее говорить фразы типа “Пошел ты, ублюдок”, поэтому, когда ты заходил в комнату, этот попугай ни с того, ни с сего набрасывался на тебя с проклятьями. Я выходил на улицу, готовил еду на барбекю и включал музыку - и по какой-то причине птице это не нравилось. Она старалась перекричать музыку, тогда я брал бутылку с водой и брызгался ею в попугая. Я кричал ей: “Закрой чавкальник, глупая птица!” Через какое-то время мы отдали его в феникский зоопарк, потому что заботиться о ней было слишком трудно. Он по-прежнему там живет. По правде сказать, сейчас он наверняка говорит людям, которые приходят и смотрят на него, проваливать ко всем чертям.

После смерти Дана все уже никогда не было прежним. Такие вещи не проходят бесследно: я сам уже никогда не был прежним после смерти отца. Это сильно травмирует. Хотя с течением времени становится легче. Я вижу, как Глория снова смеется и радуется жизни. Смерть Дана также сблизила членов семьи. Мы чувствовали, что сильны и что сможем с этим справиться. Мы чувствовали, что продолжим делать то, что нам нравилось делать как семье, и что все будет хорошо.

Тем не менее, о группе этого нельзя было сказать.

Через день после похорон – буквально на следующий день, трое остальных попросили устроить собрание с моим участием. У нас частенько бывали такие собрания. Они были той еще занозой в заднице: я реально ненавидел их, потому что они были самой тупой вещью на свете. Они всегда были о каком-нибудь тупом говне. К примеру, одно собрание созвали, когда я сошелся с Глорией. Они собрали собрание по этому поводу. “Ох, ну и что нам теперь делать?” “О чем ты? Мы не будем делать ровным счетом ничего. Я с ней, она наш менеджер, жизнь продолжается”.

И вот они созвали собрание, и я знал, что это плохая новость, потому что это было всего спустя день после похорон. И вот захожу я и они все сидят, только мы вчетвером. Андреас и Иггор начинают: “Мы знаем о твоих чувствах к Дана, и нам очень жаль, но знаешь, чувак, мы должны продолжать. Через пару недель у нас тур”. Я ответил: “Я не могу уехать прямо сейчас: дома все очень сложно. Жена просто убита горем, я не могу ее бросить. Я нужен ей: она потеряла своего сына”.

Глория Кавалера: “Я похоронила Дана в 11 утра, а в 9 утра следующего утра они позвонили мне. Макс уже вернулся от них. Андрес и Иггор были оба на телефоне и сказали: “Прошло достаточно времени, нам нужно возвращаться в путь”. Я спросила, говорили ли они об этом с Максом, и они ответили: “Макс уже ушел”. Вероятно, они рассказали Максу, как все будет”.

Если бы я знал то, что знаю сейчас, я бы предложил нам всем взять год перерыва. Нам всем следовало куда-нибудь поехать и остыть. Через год мы смогли бы вернуться к работе. Это была бы самая логичная, рациональная вещь для группы. Со всем успехом, который обрела Sepultura, годовой перерыв от хаоса был бы великолепен. Но они не хотели ничего подобного. Они хотели вернуться на гастроли. Хотя я и не предлагал им этот год. Я был в замешательстве.

Глория Кавалера: “После телефонного звонка я сказала Максу, что мой контракт истекает 16 декабря, и я не собираюсь больше работать с этой группой. Я ожидала, что он останется с ними, потому что Sepultura была его детищем, а еще потому что я могла управлять миллионом групп, если бы захотела. В конце концов, я вытащила Sacred Reich из ниоткуда, как вытащила Sepultura из ниоткуда. Я - менеджер, это моя работа. Я не берусь за группу, если она уже успешна. Я никогда так не делаю. Поэтому моя карьера меня никогда не беспокоила, но когда ты член группы, это перерастает в привычку, поэтому я думала, что он останется с Sepultura, но он убедил меня, что без меня ему в этой группе делать нечего”.

Все эти обстоятельства привели к нашему последнему европейскому турне осенью 1996-го. В этом турне наше выступление открывала хардкор-группа под названием Strife. Они были друзьями Иггора. Это были крупные концерты: в Голландии мы отыграли на арене перед 10 000 зрителей. Наконец-то у меня появился шанс извиниться перед Лемми за свое поведение в 1991-ом, когда я выбежал на сцену и пролил пиво на педали его гитариста.

Мы были на церемонии награждения в Лондоне, и он там тоже был, тогда я подошел к его столу и сказал: “Как дела, чувак?” Я сказал, что мне ужасно жаль за то, что был пьян на той фотосессии и за то, что выбежал на сцену. Он сказал: “Знаешь, все хорошо”, а еще он сказал: “Я слышал, что умер твой приемный сын, мне очень жаль. Прими мои соболезнования от всего сердца”. Это было очень клево с его стороны. Я спросил, все ли хорошо между нами, и он ответил: “Все офигенно между нами”. После этого в наших отношениях не было никакой враждебности или странности.

Это был большой успешный тур, но в самом автобусе творился кромешный ад, потому что весь тур все трое не разговаривали с Глорией. Чувак, это было реально ужасно. А еще они всегда тусили вместе - они не тусили со мной. Я чувствовал себя брошенным. Я пробовал тусить со своим братом, но он не хотел иметь со мной ничего общего. Это было очень дико… мой собственный брат. Это было чертовски дико.

Последнее шоу состоялось 16 декабря в Брикстонской Академии в Лондоне. Оно было записано и выпущено шесть лет спустя под названием «Under A Pale Grey Sky». Мы не знали, что его записывают. Roadrunner сделали это у нас за спиной. Они подготовили всю запись, никто даже не знал об этом. В какой-то момент нам нужно было выпустить концертный альбом, но никто не говорил об этом ни нам, ни Глории. Да и никто не знал, что это будет мое последнее выступление с ними. Может они сделали так просто потому, что Брикстон - это известная площадка.

Монте Коннер: “Я слышал слухи о растущих трениях в европейском турне от первого гастрольного менеджера Sepultura Боривоя Кргина, который находился в постоянном контакте с Иггором и его женой Моникой. Но я никогда не слышал напрямую ничего ни от них, ни от Макса и Глории, отсюда и использование мной слова "слухи".

С этого момента я понял, что в группе могут назревать серьезные проблемы, и было бы неплохо записать одно-два выступления в этом турне, просто на случай, если на гастролях все станет только хуже. Брикстон, очень заметное лондонское шоу стало тем шоу, которое мы записали, и, в самом деле, слухи оказались правдой, и это было самое последнее шоу группы”.

Это было отличное шоу – мы отыграли очень быстро и плотно. Нельзя сказать, что с группой что-то не так, потому что все исполнено идеально. Все проблемы носили закулисный характер.

Они хотели выгнать Глорию, потому что хотели нанять менеджера с большим офисом из крупной компании. Я думал, что в нашем случае это было более особенным, потому что мы были единственной группой у Глории, поэтому она заботилась обо всех деталях. У нее был наш имидж, и она усердно работала на этот имидж. Я видел, как она это делает, потому что жил с ней. Она звонила в Европу в три часа утра, устраивая все для нас. Я не знаю никого, кто бы еще это сделал для нас. Крупная менеджерская компания явно бы не стала сидеть всю ночь, делая это для нас. Мы были бы в самом низу их списка, и они бы не уделяли нам столько внимания, сколько мы заслуживали.

Но остальные парни не хотели и слушать об этом.

Глория Кавалера: “После шоу я собиралась на автобус, и знала, что мой контракт подошел к концу, и я такая: “Аллилуйя!” Макс сказал: “А, знаешь что? Парни ждут тебя в гримерке”. И я такая: “Да неужели?”

Я зашла и мне дали клочок бумажки с одним предложением. По сути там было написано следующее: “Мы больше не хотим с тобой работать”. Про себя я смеялась, но им просто сказала: “Хорошо”.

“Я все равно не собиралась предлагать вам еще один контракт, так что какая разница?” – подумала я, выходя. А ведь именно Макс послал меня туда, зная, что они меня ждут. К счастью, я умею прощать! И я поняла: он оплакивает свою группу, а я оплакиваю Дана”.

Я пошел и объяснил Глории, что меня поставили перед ультиматумом - либо она, либо я, и что я остаюсь с ней. Я и понятия не имел, что мы будем делать дальше. Я помню, что сэт Sepultura на Биг Дей Аут в Австралии в следующем месяце пришлось отменить. Я выслал пресс-релиз по факсу. Я даже не помню, как писал его, но знаю, что я писал о том, каким преданным я чувствовал себя в тот момент.

Глория Кавалера: “В тот день Макса едва не арестовали в аэропорту, потому что он был сильно пьян. Это была самая безумная история в мире. Нас выбросили в аэропорту Гэтвик, и Макс был в зюзю. У меня с собой был Зайон, ему тогда было почти четыре годика. Остальные дети, слава Богу, уехали с няней другим рейсом. И я оставила Макса на полу с Зайоном и сказала ему оставаться там, пока я выгружаю вещи из автобуса, и в последнюю вылазку к автобусу я увидела, что он уехал - со всеми нашими билетами и вещами.

И вот я стою в аэропорту с трехлетним Зайоном и пьяным Максом, без билетов. Я пошла в кассу и мне удалось достать билеты на первый класс, и вдруг полицейский хлопает меня по плечу. Он спросил: “Этот человек с вами?”, и указал на терминал с Максом, который слонялся с Зайоном. Затем он сказал: “В Англии пьяному человеку запрещено присматривать за ребенком”, и я ответила: “Я присматриваю за ним. Я пойду и заберу их!” И пошла и забрала Макса с Зайоном, но Макс начал материть полицейского, и тот сказал: “Я его сейчас арестую!”

В конце концов нас выкинули из первого класса и посадили в последний ряд эконома на самолет, который улетел шесть часов спустя. Теперь это история - самая смешная вещь на свете, но тогда у меня едва не случился инфаркт”.

Теперь мой мир был разрушен. Он был разрушен, когда умер Дана, но у меня по крайней мере была группа, чтобы помочь мне. Теперь у меня ее не было. Теперь у меня не осталось ничего.

Шэрон Осборн: “Когда случился разрыв, Sepultura были идеально готовы стать очередной Metallica. Это было очень печально”.

Все было в жопе. За два коротких месяца я потерял своего пасынка, брата и группу.

Вот тогда я и опустился на самое дно.

ГЛАВА № 13

1997-98: РОЖДЕНИЕ SOULFLY

Для меня это было такое безумное время. Ведь у группы все шло так здорово. А теперь у меня как будто башка пополам раскололась.

Я был очень подавлен. Я сидел дома и никого не хотел видеть. В голове вертелась только одна мысль: “Ну, и что мне теперь делать?”

Черт, Sepultura была моим детищем. По сути это уже был подросток. В моем понимании Sepultura никогда не должна была расколоться. Мы становились все популярнее и популярнее, поэтому, когда произошел раскол, вся моя жизнь перевернулась верх дном.

Мы с Иггором никогда официально не прощались. Последний раз я видел его на шоу в Брикстонской Академии в Лондоне. Разумеется, мама была в ярости, когда услышала, что мы с Иггором пошли каждый своей дорогой. Она всегда хотела, чтобы мы с братом держались вместе, даже когда были детьми. Даже когда я однажды гулял с девушкой, она заставила его пойти вместе со мной. Я тогда подумал: “О, Боже, это чертовски отстойно… Со мной же моя девушка!” Но такой уж была наша мама.

И теперь она оказалась между нами. Она рассказывала Иггору о том, как идут дела у меня, а мне рассказывала, как идут дела у него. Это было ужасно. Она бывало говорила: “У Иггора все хорошо, у них недавно родился малыш”, а я отвечал: “Это клево”. Хотя мне никогда не нравилась жена Иггора. Она была сукой. Слава Богу, сейчас они наконец-то разведены. Когда мы встретили ее, она попыталась склеить меня, но я не хотел иметь с ней ничего общего. Пару недель спустя она уже была с моим братом, что мне всегда казалось немного странным, типа что он второсортный вариант или что-то вроде того. Это всегда меня раздражало. Но так или иначе он влюбился в нее.

Было что-то в том, как она разговаривала с ним, что всегда меня напрягало. Она несла всякую хрень типа: “Мой отец богат, он может подарить мне большой особняк и роскошную жизнь. Лучше займись чем-то получше, чем то, чем ты сейчас занимаешься”. Прямо при всех. Чувак, я терпеть ее не мог. Да и до сих пор не могу. Позже я узнал, что она стала их менеджером и человеком, который хотел и получил работу Глории. А ведь она была помощником дантиста! Как помощник дантиста может стать менеджером? Просто уму непостижимо.

Можно сказать, что падение Sepultura было каким-то образом связано с их женами, а точнее с их влиянием: “Да вы отлично справитесь без Макса, он нам не нужен. Вам не нужна Глория”.

Я считал это странным, потому что с Глорией у нас очень хорошо шли дела. Мы никогда ни в чем не нуждались, просто потому что она работала из небольшого офиса. Мы получали все туры, которые хотели, и весь бизнес был под контролем. Мерч, контракты, записи - все это было в идеальном виде. Она делала все это исключительно для нас, не заботясь о других группах.

Автобусная поездка из Брикстона в аэропорт - последний раз, когда я видел парней. Сначала мы не разговаривали месяц, потом полгода, и вот уже целый год.

Чем больше проходило времени, тем сложнее было налаживать контакт. Тогда я сформировал новую группу.

Soulfly начинался как джем-проект. Оригинальная концепция заключалась в том, чтобы никогда не создавать постоянную группу, какой была Sepultura. У меня всегда было в мыслях, что я хочу менять участников и добавлять новые веяния, и таким образом проект всегда будет оставаться интересным. Я был бы единственным, что было неизменно, пока менялось все вокруг меня.

Это была уникальная идея, и клево было вот так взять и создавать группу, которая бы сильно отличалась от большинства других групп, долгое время состоящих из постоянных участников. Я считал, что никто не делал этого раньше - эту периодическую смену участников. Люди привносили с собой новые идеи и энтузиазм, а это помогает развитию музыки.

Название Soulfly по сути началось с песни, которую я записал в 1997-ом с Deftones на альбоме «Around The Fur» под названием “Headup”. У меня был готов собственный рифф, в итоге он и стал открывающим риффом к этой песне. Он был невероятным - я его обожал. Это был особенный рифф, один из лучших среди написанных мной. Deftones позвонили мне и сказали, что хотят записать со мной песню, и я ответил, что у меня есть особенный рифф и что он им понравится.

И вот я поехал в Сиэтл, где Терри Дейт продюсировал пластинку с этими парнями, и мы начали над ней работать. Им понравился рифф, и мы записали песню целиком. Песня была о Дана и его убийстве.

Терри Дейт: “Я познакомился с Максом, когда он пришел на запись “Headup” для «Around The Fur». Все было здорово, и мы сразу нашли общий язык. Он один из лучших музыкантов, с кем я работал, и я всегда жду, когда он появится в студии и заслушает мой микс, потому что он всегда конструктивен в своих комментариях. Он дает тебе пространство, чтобы ты мог делать то, что должен. На мой взгляд, этот бизнес всегда был завязан на личностях, и я выбираю работу, основу которой эти личности составляют. Благодаря тому, что есть такой человек, как Макс, мне всегда нравилось с ним работать”.

В тексте песни к “Headup” я написал слова “soul fly”. Припев такой: “Soul fly, fly high, soul fly, fly free (Лети, душа. Пари высоко. Лети, душа. Наслаждайся свободой)”. Тогда я не знал, что этот припев станет названием моей новой группы – мне казалось, что я просто писал песню.

Год спустя я вернулся к этой песне и понял, что моя группа станет называться Soulfly. Это вымышленное слово. Оно состоит из двух слов, и в его концепции лежит древнее поверье, которое есть у многих племен. Они верят, что создавая музыку, они пробуждают своих предков. Через свою музыку им удается общаться с мертвыми, и, на мой взгляд, это мощная идея, которая стоит за музыкой, благодаря смерти моего отца и смерти Дана. Я думал, что это сделает меня ближе к вопросу связи с людьми, которых нет рядом во плоти, но которые по-прежнему рядом духовно.

Soulfly было отличным названием. Со времен «Roots» я все больше интересовался этническим мировоззрением. Мне нравилось, как племена относятся к природе, Богу и духовным вещам. Это было рождение Soulfly, в 1997-ом, хотя тогда я этого еще не понимал. Это дало толчок моей новой карьере, и моему перерождению как Максу. Оно уже было в процессе, когда я отправился в Сиэтл, но я еще не понимал этого. Оно началось, но я не знал, что оно началось. Это была судьба, так что мне пришлось с ней смириться.

Я сказал Глории, что у меня есть новое название для группы. Мы тогда были в Париже на съемках телешоу, где я исполнил “Headup” с Deftones. В конце песни я поговорил с интервьюером и объявил об этом миру, прямо в прямом эфире. Roadrunner даже не знали об этом. Шокированные, они позвонили мне чуть позже: “Мы услышали имя твоей новой группы по Интернету!”

Примерно в это время я вернулся к написанию и записи демок. Первыми написанными мной песнями были “Eye For An Eye” и “No”. Мне требовались музыканты, и я попросил нашего световика деньков Sepultura, Марсело Диаса, сыграть на басу. Он охренительно классный басист и мой старый друг из Бразилии, поэтому он был первым, кого я взял.

Потом мне рассказали о Рое Майорга, очень хорошем барабанщике из Нью-Йорка, который играл в клевой хардкор-панк-группе под названием Nausea. Я поджемовал с Роем, и от него у меня просто сорвало чердак. Я искал энергичного и сильного барабанщика вроде Иггора - кого-то, кто смог бы исполнить весь материал Sepultura, и нашел такового в лице Роя. Марсело, Рой и я начали джемовать и писать песни здесь, в Фениксе.

Но мне все еще требовался второй гитарист. В 1997-ом меня пригласили в Бразилию на джем-сессию с Nação Zumbi, очень клевой группы, чей вокалист Чико Сайенс недавно погиб в автокатастрофе. Это было очень печально: я общался с Чико по факсу в прошлом году, и вот однажды получаю телефонный звонок, что его больше нет. Это хреново, потому что мне нравилась эта группа - я считал их лучшими бразильскими музыкантами из тех, что появились за последние 20 лет.

Я был восхищен их гитаристом, этим парнем Лусио Майа. Он был потрясающим. Я стал одержим его игрой. Я как-то джемовал с ними на фестивале, и мы стали с ними очень хорошими друзьями. В какой-то момент я даже подумал о том, чтобы пригласить их присоединиться к моей группе и создать что-то совершенно новое. Однако их не интересовал метал: в их музыке присутствовал метал, но при этом у них были фанковые, хип-хоп и традиционные бразильские веяния.

Я хотел, чтобы Лусио стал моим гитаристом, тогда я позвонил ему, сказал, что записываю альбом и пригласил его принять в нем участие. Он был невероятно взволнован и тут же согласился. Его группа была не слишком занята, потому что они приходили в себя от смерти Чико, так он и попал к нам на борт. Лусио прилетел из Бразилии, и все члены группы остались здесь, у своих друзей в Фениксе.

Мы начали репетировать, и за несколько месяцев репетиций первый альбом обрел свою форму. Этого времени было достаточно, чтобы подготовить основу. А еще я пригласил двух других парней из Nação Zumbi, чтобы они сыграли на ударных на новом альбоме, так что у нас получилась клевая связь. Группа была наполовину бразильской, со мной, Марсело и этими парнями, так что в Soulfly немало бразильских веяний.

Мы привезли два демотрека в нью-йоркский офис Roadrunner и сказали, чтобы они послушали их громко. Они это сделали, и все сошлись во мнении, что новые песни чертовски качают.

Монте Коннер: “Когда речь зашла о подписании Soulfly, мы не колебались ни секунды. Мы на 100% верили в Макса и выделили ему на первый альбом Soulfly такой же бюджет, как если бы заплатили за следующий альбом Sepultura, останься они вместе. Макс начал записывать со мной дебютник Soulfly, и я не слышал ничего больше, чем то четырехтрековое демо, которое они с Глорией включили мне в Нью-Йорке. Они даже не оставили мне копию этих демок, но того, что я услышал, было достаточно, чтобы убедить меня, даже в этой невероятно сырой форме.

Одной из песен, которую я услышал в тот день, была “Eye For An Eye”, и именно эта версия потом вышла в качестве бонус-трека на специальном издании «Soulfly», в честь 25-летнего юбилея Roadrunner в 2005-ом. Еще одной была “Primitive”, которая позже стала заглавным треком второго альбома Soulfly”.

Как только договор был подписан, мы арендовали студийное время в Индиго Ранч Стьюдиос в Малибу, где записывали «Roots», и автоколонной отправились в путь в Калифорнию. Это было так захватывающе, когда все ехали по шоссе. Мы останавливались в клевых местах, чтобы пофотаться и поснимать видео. Я немного нервничал по поводу своей новой группы, но в то же время у меня была колоссальная уверенность в своей музыке.

Я знал, что эта музыка так же хороша, как и материал Sepultura. Я должен был быть уверен в этом, потому что на кону стояла моя жизнь. В любое время я включал “Eye For An Eye” на равных с любой песней Sepultura. Я знал, что еще у меня чертовски потрясающие музыканты, поэтому чувствовал себя хорошо.

Росс Робинсон стал продюсером «Soulfly». Мы так отлично провели с ним время на альбоме «Roots», что все были преисполнены уверенности, что Росс снова справится. Он реально помог мне во многом – не только в музыке. К примеру, на “Eye For An Eye” у меня были достаточно резкие строки об остальных участниках Sepultura, рассказывавшие о том, что они все у меня украли, и я спрашивал их, как они могли так поступить. Текст был такой: “Stole what I create / Playing with my fate / Integrity is not a game” (Вы украли то, что я создал / Играя моей судьбой / Честность — это не игрушки). Довольно резко, но честно.

Я поговорил с Россом по поводу этих слов, и мы решили, что они звучали как раздражение, как будто я все еще был зол на них. Он сказал: “Ты действительно хочешь говорить такие вещи о своем брате?” Он убедил меня написать новый текст, что я и сделал. Новый текст был больше о вере в себя. “I am what I create / Believing in my fate / Integrity is my name” (Я – то, что я созидаю / Я верю в свою судьбу / Честность – мое имя). Типа, неважно, как ко мне относились, меня это не задело, потому что я по-прежнему верю в себя. Мне хватит сил, чтобы выстоять.

Думаю, эти строчки лучше, чем озлобленная песня в духе “хер вам в обе в руки”, какой она была изначально. На окончательной версии отметились Берт, Дино и Кристиан из Fear Factory, потому что они как-то заскочили в студию, и я спросил, не хотят ли он покричать кое-какое безумное дерьмо в этой песне.

Рой Майорга: “Я принял все то время, когда мы записывали первую пластинку Soulfly, очень близко к сердцу. Для меня это был переломный опыт. Я очень вырос как музыкант благодаря работе с Максом и Россом Робинсоном. Они реально сделали меня еще лучшим барабанщиком. Росс очень сильно меня подталкивал – он был словно мой Оби-Ван Кеноби! Он учил меня использовать эмоции, чтобы играть лучше. Так или иначе, я всегда был эмоциональным барабанщиком, но он реально указал мне путь, и я больше никогда не оглядывался назад”.

С течением времени развивалась идея пригласить несколько гостей на альбом. Росс подошел ко мне с идеей пригласить Фреда Дерста из Limp Bizkit к созданию «Soulfly». Тогда они еще не успели прогреметь, хотя уже начали набирать популярность. У нас была медленная, тяжелая часть в песне “Bleed” об убийстве Дана, и Росс сказал, что у него есть идеальный кандидат, чтобы порэповать на ней. Я объяснил Фреду, как умер Дана, и он всерьез взялся за дело. То, что он сделал, просто фантастика.

Потом Чино Морено из Deftones спел на “First Commandment”, еще одной безумной вещи. Вдохновением к ней послужили “Firestarter” и “Breathe” The Prodigy, ставшие большими хитами в 1996-ом. Но мы не пользовались никакой электроникой: все эти звуки мы сыграли сами. Это песня тоже о Дана, и Чино проделал над ней очень клевую работу.

Следующим гостем был Бенджи Уэббе из Dub War, до того, как он ушел в Skindred. Мне очень нравились Dub War – я считал их уникальными, и его вокал был совершенно оригинален и непохож на других. У них на первом альбоме «Words Of Dubwarning» была песня под названием “Strike It”, и я вышел на сцену с ними, когда они выступали с гастролями в поддержку Vans в Нью-Йорке.

У нас была какая-то особая связь, и Бенджи очень нравилась Soulfly. Ему нравилась ее мощь. Он даже как-то отвел меня в сторонку и сказал: “Макс, чувак, ты нашел свою нишу. Этот материал потрясающий, он всем просто крышак сорвет”. Он сыграл на нашей песне “Quilombo”, а затем на большой восьмиминутной песне под названием “Prejudice”, экспериментальном джеме. Потом была “Karmageddon”, в основу которой легла мелодия шотландских волынщиков, собирающихся на войну. У нее был очень боевой барабанный ритм, и мы перевели волынку в гитары.

Мы также пригласили Марио Калдато, продюсера Beastie Boys, на продюсирование нашей песни “Umbabarauma”. Это был веселый кавер старой песни Йорга Бен Йора, она была на португальском, так что мне было очень удобно ее петь, плюс остальные парни были в будке вместе со мной, так что у нас появился почти футбольный дух. У нее охуенный гитарный рифф, к которому я хотел добавить тяжелые гитары и ударные. Марио проделал отличную работу над ее продюсированием.

Буду откровенен: было немного дико, когда Росс и Марио одновременно находились в студии. Это была странная сцена в студии, потому что Марио не был уверен, можно ли ему командовать за пультом, когда Росс сидел рядом с ним, а Росс думал: “Кто этот парень?” Но Марио был бразильцем, и у него были отношения с парнями из Nação Zumbi, так что все получилось как надо. “Umbabarauma” стала неофициальной песней чемпионата мира 1998 года. Она использовалась в Европе, особенно во Франции, где выпустили специальные футбольные мячи и футболки Soulfly.

Перед тем, как отправить записи Roadrunner, я сделал кое-что чертовски дикое. По какой-то причине я решил закопать мастер-пленки в землю на 24 часа. Мы сделали огромные ямки в песке рядом со студией и закопали все пленки. Чувак, наверное, в тот день я явно был под чем-то, и я точно не знаю, под чем именно, но мне казалось, что Soulfly должны быть освящены землей в течение суток.

Все говорили: “Ты че, с дуба рухнул? А если пленки испортятся?”, но я ответил: “Они мои, и мы должны это сделать. Это на удачу. Я хочу, чтобы альбом начался на хорошей ноте”. Это было полное безумие. Росс был сбит с толку, потому что переживал, что может пострадать качество пленок. Но он сказал мне, что это моя инициатива. Мы завернули пленки в целлофан перед тем, как поместить их в землю, но на них все равно попала грязь.

Мы выкопали их день спустя, устроив прикольную церемонию. Это было очень волнительно. Мы все вооружились лопатами, и я сказал: “Пленки возвращаются из могилы!”

Мы отправили их Энди Уоллесу на сведение, и первое, что он сказал следующим утром, позвонив нам из своего офиса: “Что за херь на всех этих пленках?” Какие-то кусочки почвы попали на сами пленки, хотя, слава Богу, качество не пострадало. Я рассказал ему о том, как закопал их, и он ответил: “Хмм… Оригинально”.

Мы стали устраивать ежегодные шоу в память о Дана, начиная с 1997-го. Мы назвали их D-Low Memorial Shows, в честь прозвища Дана. С тех пор мы устраиваем их каждый год, будь то Soulfly или Cavalera Conspiracy. Они всегда проходят в аншлаге, люди держат баннеры с именем Дана. Это всегда отличное шоу, и позволяет собрать деньги для фонда диабетиков, потому что у моего сына Игора диабет с двухлетнего возраста.

На эти деньги люди из Феникса покупают аппаратуру для лечения диабета, и она дает им надежду. Шоу ничего от нас не требуют и отнимают не слишком много моего времени, так что их легко играть и так хорошо это делать, потому что мы прошли через ад с этим диабетом. Пару раз я видел, как Игор отключается, когда его уровень сахара в крови был слишком низким или слишком высоким, и я никому этого не пожелаю. Это долбанная болезнь. Помню, мы как-то выступали в клубе Рок-Сити в Ноттингеме, что в Англии, и я готовился сыграть шоу, когда у Игора случился приступ, и он впал в кому. Прибывшие доктора сделали укол, и ему стало лучше, но это так травмирует. Я просто офигевал – меня трясло. Таких эпизодов у него не было довольно долгое время, и надеюсь, они больше не повторятся.

Релиз «Soulfly» состоялся в 1998-ом, и он получил золото в Америке и Австралии. Думаю, именно сила и сердце этого альбома – вот что сделало его успешным. А еще искренность. Я обращался от всего сердца к людям, которые его слушали, и просил принять меня обратно как Макса.

Монте Коннер: “Для Roadrunner это была большая потеря, что раскололась самая популярная его группа, но я знаю, что раскол был несопоставим. И мы поняли, что теперь у нас вместо одной группы стало целых две. Само собой, первый альбом Soulfly по сути был таким же популярным, как и «Roots». Они оба взяли золото в Штатах”.

Теперь я вспоминаю этот альбом, и вижу, каким он был экспериментальным. У нас был Лусио, который мог играть боссу нову, джаз и рок в стиле Хендрикса, в сочетании с моими тяжелыми риффами, к которым он приложил свой собственный стиль, а еще были гости вроде Чино и Фреда, которые привнесли свои веяния. Кроме того, Энди Уоллес смикшировал альбом так, что он зазвучал невероятно чертовски сыро. Ты буквально чувствуешь, как на тебя буквально обрушиваются звуки гитар.

Мы настроились на “ля” для записи “Eye For An Eye”, что даже еще ниже, чем у обычной семиструнной гитары. Затем была песня “Soulfly”, красивый акустический джем, созданный за пределами студии. Именно тогда я решил, что на каждом альбоме Soulfly будет мелодичная песня с названием группы, которая раскрывала бы сердце группы. Поэтому она будет спокойной, чистой и ясной.

Когда я соединил воедино все эти элементы, это придало «Soulfly» очень безумный налет. Он проявлялся во всех направлениях, что отражает эмоциональное состояние, в котором я находился, когда ее записывал. Мне было очень больно. Мой лучший друг был мертв, и я потерял группу, которую основал еще ребенком. Мне было больно, и отразилось на музыке – лучшем способе выражения этой боли из возможных.

Боль первого альбома появилась от волны боли, с которой я тогда пытался справиться. Она помогла мне понять, как я собирался жить дальше. Ты должен потерять себя, чтобы обрести вновь. Именно это я и сделал с «Soulfly», вот почему это знаковый альбом в моей карьере. Другого такого больше никогда не будет. Он очень особенный, и закапывание пленок лишь добавляет ему загадочности.

Последнее, что можно услышать на альбоме, это мотив кандомбле, который мама предложила в качестве способа выразить благодарность ее духовному наставлению. Именно поэтому она указана на заднике как “Dedicated To God”, хотя позже для меня это стало головной болью. Люди не поняли этого и обвиняли меня в том, что я религиозный фрик, который принуждает людей к религии, хотя я вовсе не это имел в виду.

Я считаю, что Бог помог мне пережить это время, вот почему я указал его в знак благодарности – но многие сказали: “Что это за срань Господня?” Однако, у меня до сих твердые убеждения по этой части: это искреннее признание Высшей силы, которая заботится обо мне, и я по сей день указываю его на своих пластинках. Мне насрать на негативные мнения.

Интерес к моей новой группе был огромным, и превзошел мои самые смелые ожидания. Концерты были расписаны на весь 98-ой и 99-ый. Мы попросили Логана Мейдера, который играл в Machine Head, сыграть с Soulfly на гастролях, потому что Лусио вернулся в Бразилию.

Логан Мейдер: “Я сыграл на гитаре в Soulfly во время первого альбомного цикла. Я был фэном Sepultura с давних пор, даже до того, как начал играть в Machine Head. Они очень повлияли на меня как на гитариста. Они были одной из групп, которая заставила меня понять, что Roadrunner – клевый лейбл.

Однажды мне позвонила Глория и спросила, не хочу ли я попробоваться в группу. Там мы в первый раз и встретились с Максом. Мы провели клевый джем, и я получил от него большое удовольствие. Играть с Роем, одним из лучших рок и метал барабанщиков было так волнительно”.

В том же году мы выступили на главной сцене Оззфеста в Британии и Америке. Было очень дико выступать после таких знаменитых групп, как Slayer и Pantera. Я реально оценил возможность выйти и показать своим фэнам, на что способна моя новая группа.

Логан Мейдер: “Оззфест 1998-го – лучшее лето в моей жизни! Команды выступали просто улетные, между всеми царил дух братства. Incubus, System of A Down, Snot и Coal Chamber – они все выступали на второй сцене, их тогда  только начали открывать, так что принимать в этом участие в это время и общаться и заводить друзей с этими парнями было просто потрясно”.

Никто не знал, что Soulfly станет успешной группой. Если посмотреть на музыкантов, которые уходят из одних групп для создания новых, то в 90% случаев новая группа обречена на провал. Это пугающая статистика.

Цифры были явно не в мою пользу, но каким-то образом мне удалось добиться своего, потому что музыка – это моя жизнь. Вот ради чего я живу. Без нее я - труп.

ГЛАВА № 14

1999 - 2000: СТАТЬ ПРИМИТИВНЫМ С PROBOT

Первый альбом Soulfly имел для нас ключевое значение, и я испытал настоящее облегчение, когда он начал неплохо продаваться и понравился фэнам. Вообще-то я был удивлен тому, насколько он удался, но в нем была некая магия, что-то типа магии возвращения. На этой пластинке я словно говорил: “Вот он я, вот он весь я. Я открываюсь людям – нравится вам это или нет”. У меня не было времени думать о неудачах. Все, о чем я мог думать, это: “Давайте сделаем это прямо сейчас, и сделаем это как надо”.

Все нужно было сделать по максимуму, потому что над нами висела тень «Roots». Как можно превзойти альбом, получившийся в результате такой потрясающей поездки? Я тогда думал, что «Roots» будет более захватывающим, чем любые мои записи с Soulfly, но у меня есть шанс сделать что-то немного иное в своей новой группе, что возможно укажет мне путь в будущем. Именно поэтому на первом альбоме Soulfly есть элементы «Roots» и всего того, что я делал в прошлом: это была очень искренняя и очень правдивая пластинка. Поэтому, когда мы вернулись в Феникс в 1999-ом, пришло время записать второй альбом Soulfly, «Primitive», который я собирался базировать на том, чего мы добились с первой пластинкой.

У меня была очень хорошая группа для записи «Primitive» - Майк Долинг из Snot на гитаре, Джо Нунес на ударных, снова с Марсело Диасом на басу. Позвольте мне рассказать, как собрался этот состав.

Мы гастролировали с Логаном на гитаре, но это не особо работало, потому что у него были какие-то личные проблемы. Сейчас мы вспоминаем то время смехом: “Чувак, ты тогда был довольно безумен!”, потому что он не спал, когда мы были в туре Оззфест. Играл он неплохо, и концерты были отличными, но ты просыпался среди ночи, чтобы пойти в уборную, а он сидел в кресле у входа как какой-нибудь зомби. В конце концов он ушел, потому что это было уже выше его сил.

Логан Мейдер: “Я немного вышел из-под контроля, это не секрет. Бесконечные вечеринки, где было много выпивки, женщин и всего остального. Все дошло до того, что я опустился ниже плинтуса. Стали сказываться безудержные вечеринки, снижать мое восприятие и влиять на рассудок. На личном уровне это был важнейший переломный момент в моей жизни. Мне пришлось собраться с силами и все начать с нуля”.

К счастью, Логан стал отличным звукоинженером и продюсером, и на протяжении многих лет я не раз с ним работал.

Рой Майорга был отличным барабанщиком, но хотел делать что-то другое, поэтому он тоже ушел. Тогда я и встретил Джо Нунеса. Я прослушивал кассеты, присланные парочкой барабанщиков, а Джо сделал видеозапись, которая оказалась очень смешной, потому что на ней он выглядел как придурок. У него были короткие волосы, и он выглядел как полная противоположность музыканта, которого бы мне хотелось взять. И при этом в нем было что-то, что мне понравилось. Думаю, это была его порядочность и страсть к металу. На пленке он рассказывал, что он большой поклонник трэш-метал, любит Celtic Frost и все остальные группы, которые мне нравились, и я подумал, что он не может быть так уж плох, раз ему нравятся те же группы, что и мне.

Я поджемовал с Джо, играл он очень недурно. Единственная его проблема была в том, что он часто ронял палочки. Я говорил ему в шутку: “Придется забить тебе в руку гвоздь, чтобы палочка держалась ”, потому что буквально на каждой песне он ронял палочку. Я сказал: “О, Боже, чувак, можешь держать эту палочку в руке хотя бы еще одну песню?” Это было безумие. Может у него были потные руки или типа этого. Так или иначе, он вырос. Проблема была только в самом начале.

Кроме того, к нам присоединился Майк Долинг из Snot, что было клево, потому что у него был совершенно не похожий на мой стиль игры на гитаре, и он знал многих людей, что помогло раскрутить нашу группу. Он не был потрясающим гитаристом, но в целом норм. Он мог выполнить эту работу. Играл Майк больше с панковским духом. Что касается нашего басиста Марсело, он проделал отличную работу, как и на первом альбоме.

Я был довольно агрессивен на первой пластинке Soulfly, потому что Sepultura была моим детищем. Я дал ей имя. Тогда я думал: “Как же они, бля, так могли поступить со мной?” Но к записи «Primitive» я подошел уже совсем в другом режиме. Теперь я работал с теми, кто мне был по душе.

По какой-то причине на этой пластинке участвовало еще больше гостей, чем на первой. Я не планировал этого заранее, просто так вышло. Я до сих пор называю его “гостевым альбомом”. Принимали участие Грейди Авенелл из Will Haven, Шон Леннон, Том Арайа из Slayer, Кори Тейлор из Slipknot и парочка других, включая Ларри МакДональда, перкуссиониста, который играл с Бобом Марли и Гилом Скотт-Хероном.

Кори Тейлор: “Я записал партии вокала на “Jumpda-fuckup”, пока мы гастролировали с нашим первым альбомом. И тут ни с того, ни с сего на меня сыпется куча предложений о гостевой работе, и я такой: “Что? Серьезно?” Я был большим фэном Sepultura, а еще фэном первого альбома Soulfly, поэтому, когда Макс попросил меня поучаствовать в «Primitive», я подумал: “Да, черт побери!” Я пересекся на шоу с ним и его семьей, они оказались очень клевыми, так что я охотно принял его приглашение.

Мне прислали компакт с треком без вокала, и я был в курсе, что мы с Максом запишем его вместе, тогда я написал свой материал и специально выбросил большие куски, чтобы Макс смог использовать их для своих идей. Безумно то, что как только мы оказались в студии, все, что мы написали, срослось просто идеально. Он заполнил все места, которые я оставил пустыми. Чувак, это была почти судьба. У нас ушло буквально два часа на все про все.

Каждый раз, когда я исполнял эту вещь вживую, она была такой атмосферной, в том числе потому, что вокал слишком низкий и мне приходилось использовать то, что я называю голосом Джонни Кэша. Затем она переходит в заключительную часть, полномасштабный “получи по щщам” фрагмент музыки. Это такой отличный релиз.

Для меня был очень важен вклад Тома Арайа. В начале 90-х ходили слухи о том, что Sepultura и Slayer – враги. Эту войну затеяли СМИ. Она началась, когда нам предложили тур со Slayer, и мы были готовы поехать, но в последнюю минуту нас кинули. Я сказал в прессе что-то вроде: “Хуево, что они так поступили с нами: они включили нас в тур, а потом кинули”, и, кажется, ляпнул что-то в духе: “Ну, теперь Slayer стоит нас бояться!”

Керри Кинг на французском ТВ ответил на это чем-то вроде: “Sepultura – кучка хуесосов. Они думают, что мы их боимся? Мы - Slayer, мы никого не боимся. Пусть сосут мой хуй”.

Это было очень плохо. Мы подумали: “Ох, нифига се, чувак, Керри Кинг реально нас ненавидит!” Еще до создания Soulfly я встретил Slayer в Англии и помирился с ними. Я сказал, что у меня новая группа и что я люблю Slayer. Это было правдой – я всегда любил Slayer. Даже когда говорил эти вещи о туре, я был их фэном.

Глория Кавалера: “Когда Sepultura раскололась, Керри Кинг послал Максу прекрасное письмо. Он писал: “Я знаю, что ты сейчас переживаешь”. Это было очень мило с его стороны”.

Потом я пригласил Тома на совместную запись песни для «Primitive» под названием “Terrorist”, и он сразу принял мое приглашение. Вообще-то он приезжал в Феникс дважды, потому что за одну сессию не успел закончить запись вокала. Мы записывались весь день, а у него был рейс домой, но мы не закончили песню, у нас еще оставалась быстрая заключительная часть, так что я попросил его вернуться и поучаствовать в еще одной сессии, и он вернулся спустя две недели.

Именно тогда я огорошил его своей идеей спеть в конце песни какие-нибудь классические строчки из нашего репертуара. У меня была идея, что он споет: “Night will come and I will follow / For my victims no tomorrow” (Наступит ночь, и я начну охоту, у моих жертв нет завтра), из песни Slayer “Criminally Insane”, а я строчку из песни Sepultura “Inner Self”.

Не думаю, что Том был так уж заинтересован в этом, он как бы спрашивал: “Зачем мы это делаем?”, и он очень беспокоился о слове “kill”, которое я хотел, чтобы он повторил в заключительной части. Он такой: “Макс, ты уверен, что хочешь, чтобы я спел “kill”?” А я ему: “Да, это звучит круто!” Я думал о том, как он снова и снова поет это слово в песне “At Dawn They Sleep”.

Вообще он хотел это сделать, но очень беспокоился о том, что фэны воспримут это неправильно, особенно после всех проблем, что были у Оззи и Judas Priest с текстами, и он в какой-то степени пытался отговорить меня от этого, но безуспешно. Я просто запал на это. “Ты должен это спеть!” Шум толпы в конце этой песни взят из сэта Боба Марли на инаугурации в Зимбабве 1980 года. Даже слышно выстрел пушки во время поднятия флага.

Том пришел на шоу и спел с нами эту песню на британском Оззфесте в 2001-ом. У него в кармане был текст, потому что он чувствовал себя очень некомфортно без басухи. Я сказал ему всего за час до шоу, что мы споем ее: “Сегодня ты поешь со мной “Terrorist”!”, а он такой: “Что? Не знаю, смогу ли я это сделать”. А я ему: “Да ты сможешь, Том, конечно, сможешь! Это будет отличный джем!” Это был первый и последний раз, когда мы пели ее вместе.

Этот альбом примечателен еще и тем, что Шон Леннон тоже сыграл на нем, в песне “Son Song”. Я познакомился с Шоном на самолете, когда мы летели в Австралию. Мы сидели кресло в кресло весь 15-часовой полет. Я подарил ему копию «Soulfly», а он нарисовал обложку альбома на своем журнале. Весь полет мы трепались о том, о сем. Он оказался очень классным парнем.

Когда мы приземлились в Австралии, оказалось, что наши гримерки тоже рядом – еще одно совпадение, а еще мы ехали в одном автобусе на фестиваль. Все эти совпадения продолжали происходить, и он пришел посмотреть на наше шоу, а после я взял у него номер и сказал: “Чувак, мы должны над чем-нибудь поработать вместе”.

Когда пришло время «Primitive», само собой, я позвонил ему, и он приехал. Он не хотел оставаться в отеле, и спросил, можно ли ему переночевать у нас, если мы не против, и я сказал: “Конечно, если тебя устроит, что мои дети рано просыпаются и начинают плакать, а собаки лаять”. Для него это была не проблема. Он сказал, что не любит отели, потому и попросил остановиться у нас.

Шон Леннон: “Я только-только выпустил свой первый альбом «Into The Sun», и попал на фестиваль Биг Дей Аут, гастролируя по Австралии с кучей других групп, включая недавно сформированную Soulfly. Теперь, не называя имен, давайте просто скажем, что многие из групп держались особняком. Можно даже сказать, что некоторые из них были откровенными мудаками.

Тем не менее, самой дружелюбной и гостеприимной из всех групп на тот момент была Soulfly, которые, как нам казалось, ели младенцев перед каждым шоу или что-то вроде того. Оказалось, что наши группы находятся на одной волне.

Мы очень быстро подружились, и этот тур стал одним из лучших в моей жизни. Самое яркое воспоминание - это как Макс выбил себе зуб микрофоном, харкая кровью повсюду, а все парни из дорожной команды вели себя так, словно это самая обычная вещь, как если бы он порвал струну на гитаре или типа того. Это было очень весело.

Мы с Максом так хорошо поладили, что он попросил меня записать что-нибудь для их второй пластинки. Что и говорить, я был реально взволнован. Я уже был большим фэном Sepultura, а после Биг Дей Аут меня уже вовсю перло от Soulfly. Я прилетел в Феникс и остановился дома у Макса с Глорией. Помню, мы много резались в настольный футбол. Погода была хорошая. Вспоминаю, что Макс любил выпить Пепси перед записью вокала. Потом мы начали джемовать, и придумали основной трек за пару часов. Он был очень быстрый и вдохновенный”.

Мы с Шоном отправились во второй дом, который у меня был в горах и вместе написали песню. Основной рифф придумал Шон: это очень мелодичный рифф в духе Битлз. Я придумал второй рифф, и мы соединили их вместе. Еще он сыграл на клавишах в конце песни, получилось очень красиво.

Продюсер «Primitive», Тоби Райт, который работал с Alice In Chains, Оззи и Metallica, в то время переживал очень неприятный развод, и ему пришлось улететь домой на неделю, когда мы записывали “Son Song”, так что в конце концов Шон сам занялся продюсированием песни. Он полностью взял на себя управление пультом, и точно знал, что делает. Шон хотел назвать песню “Stardust”, но я подумал: “Мы не можем ее так назвать”.

Текст “Son Song” о том, как мы все теряем отцов. Я всегда хотел написать песню о своем отце, поэтому, когда появилась возможность сделать это с таким человеком, как Шон Леннон, я понимал, что справиться со всем этим почти невозможно. То же самое произошло с ним, когда он был ребенком. Мы оба потеряли своих отцов в раннем возрасте. Ему было пять, мне - девять.

Шон Леннон: “В некотором роде мы с Максом нашли общую связь благодаря тому, что оба потеряли отца в раннем возрасте. Думаю, что в какой-то степени это отразилось на записи. Помню, как мы придумали рифф, который менялся от 7/8 до 6/8, потом Макс сочинил этот цепляющий гитарный рифф для припева. Помню, как играл Роудса в концовке.

Из всех песен, над которыми я работал, самые положительные отзывы я получил на песню “Son Song”. Люди постоянно подходят ко мне на улице и вспоминают этот трек. Чаще всего это люди, которые обычно никогда не слушают мою музыку, что по-моему клево.

Макс - очень редкий музыкант. Он полностью открыт к расширению своего звучания. Когда он сотрудничает с кем-нибудь, это не только ради новизны – он реально открыт для общения и обмена идеями. Большинство музыкантов слишком закомплексованы, чтобы это сделать. Я отлично провел время, работая с Soulfly, и сделаю это снова в любое время”.

«Primitive» вышел в сентябре 2000-го и тут же подвергся критике. Некоторым критикам не понравилась сама идея привлечения стольких гостей. Поэтому они его и раскритиковали. Это напрягало меня, потому что «Primitive» отличная пластинка. Вот уж никогда бы не думал, что справедливо принижать альбом только потому что на нем слишком много гостей: это не должно ничего значить. Если альбом хорош, то он хорош независимо от того, кто на нем играет. Я был обескуражен этим фактом, но все равно эти песни здорово играть живьем. Некоторые из них уже стали классикой.

Другие критики назвали «Primitive» альбомом в стиле ню-метал, возможно потому что на нем сыграли музыканты ню-метал групп, но для меня это старина Макс, и он просто играет метал. Новый метал, старый метал, называйте как угодно – для меня это все равно метал.

Обложку альбома сделал дизайнер пластинок Боба Марли, Невилл Геррик. Мне нравились обложки его альбомов, и однажды мне стало интересно, жив ли он еще. Roadrunner связались с Айленд Рекордс, у которых был номер Невилла. Я позвонил ему и сказал: “Привет, Невилл, меня зовут Макс Кавалера, я играю в метал-группе под названием Soulfly и играл в Sepultura…” Разумеется, он и понятия не имел, кто я такой, потому что он живет миром регги. Но мы пригласили его сюда и стали очень хорошими друзьями.

Летом 2000-го мы присоединились к туру Оззфест. Шэрон Осборн видела, что у нас хорошо идут дела, позвонила Глории и предложила роль хедлайнеров на второй сцене, что для нас было отлично. Это было так захватывающе. Другие группы были такими клевыми: мы стали хорошими друзьями с Disturbed, чей вокалист Дэвид Драйман пару раз спел со мной “Bleed”.

Оззи Осборн появляется в конце видео “Back To The Primitive”. Он говорит слово “primitive”, а потом все заканчивается. Мы снимали этот клип на Оззфесте, и я спросил продюсера, может ли он пойти побеспокоить Оззи, чтобы он что-нибудь сказал. И он пошел и объяснил, чего хочет, и Оззи сказал это слово, что было очень клево.

Год пролетел, и в 2001-ом мы отправились в дорогу на гастрольный цикл «Back To The Primitive». Осенью я записал гостевой вокал для «Probot», альбома Дейва Грола. Моя песня называлась “Red War”. Однажды я был дома, и Глория сообщила по телефону, что Дейв записывает метал-альбом вместе с любимыми вокалистами и хочет, чтобы я тоже принял в нем участие. Он собирался послать мне компакт с парочкой песен, чтобы я выбрал, что мне нравится. Это был очень клевый диск. До сих пор его храню. Напротив каждой песни указано имя вокалиста, который мог захотеть ее спеть. Никто еще не пел их.

Я выбрал “Red War”, потому что мне понравилась ее атмосфера: в начале своими ударными она напомнила мне “Territory”. Она была очень тяжелой и агрессивной, и понравилась мне с самого начала. Я дозвонился до Дейва и сказал: “Это бомба, пойду в свою студию и пришлю тебе партии вокала, и посмотрим, что ты скажешь”. Он такой: “Круто, я тебе доверяю!”

И тогда я пошел в свою студию с песней и начал записывать вокал. Текст написан по мотивам фильма «Человек, который хотел быть королем» с Шоном Коннери и Майклом Кейном. Я люблю этот фильм, он один из моих любимых. Они переправляются в Афганистан, борются с мятежниками и преодолевают одно из самых опасных мест в мире, Хайберский проход.

Майкл Кейн говорит всего одну реплику: “Хочешь убить всех своих врагов? Хорошо, я устрою им красную войну!” Я подумал, что это будет хорошее название для песни. Оно взято прямо из фильма. Это было до того, как Америка вторглась в Афганистан: все равно что предвестие будущих событий. Текст брутален: мне он очень нравился, и я пошел в студию, и излил всю свою душу, чувак.

Я очень гордился тем, что принял участие в альбоме «Probot», потому что его спели любимые вокалисты Дейва, и я сам был среди некоторых любимых мной вокалистов. Лемми был там, и Кинг Даймонд, все эти улетные парни. Дейв пошутил, говоря, что прозвище этого проекта “Fed-Ex”, потому что он отправлял всем песни через курьера. Мне чертовски понравилась и обложка, которую нарисовал Эвей, парень из Voivod, когда готовый компакт наконец вышел в феврале 2004-го. Это очень классная пластинка.

Вообще я завидовал Дейву, потому что обдумывал нечто подобное и он меня опередил. Я все еще хочу как-нибудь записать альбом с лучшими вокалистами трэш-метал – Милле Петроцца из Kreator, Томом Воином из Celtic Frost, Шмиером из Destruction, Томом Арайа. Это было бы реально клево.

Многие люди не знают, как Дейв любит хэви-метал, и что он вырос на этой музыке. Именно детская любовь развила у него интерес к игре на ударных. Через музыку можно почувствовать его любовь к металу. По его словам, хэви-метал делится на два периода – хэви-метал до «Roots» и хэви-метал после «Roots»: этот альбом полностью изменил для него метал. Клево было услышать это от него.

Мне посчастливилось увидеть его в туре, который мы проводили с Queens Of The Stone Age, где мы какое-то время тусили, а еще один раз на награждении “Kerrang!” в Англии. Он тусил с Джезом Коулманом, вокалистом Killing Joke, который посмотрел на меня и сказал: “Как у тебя сегодня с эрекцией?” Я подумал: “Какого хера только что ляпнул этот чувак?” Это было очень смешно.

В конце 2001-го мы начали обдумывать свой третий альбом. За последние год-два у нас довольно хорошо шли дела, и людям очень нравилась Soulfly. Песни, которые я начал сочинять примерно в это время, находились под большим влиянием того, что происходило вокруг нас, с одной отдельной трагедией, которая в моей памяти выделяется среди остальных.

Я помню, как проснулся в Фениксе утром 11 сентября 2001-го, и только собирался распланировать свой день, как жена позвала меня в гостиную со словами: “Макс, ты должен это увидеть. Нас атаковали”. Я зашел и увидел, что происходит. Это было так нереально. Мало-помалу мы узнали, что происходит. Мы только вернулись из Нью-Йорка двумя днями ранее: у нас с Глорией была встреча с Roadrunner.

Что-то очень дикое происходило здесь, утром 11 сентября. Это было за два часа до того, как врезался первый самолет. Какой-то парень позвонил на личный номер Глории и оставил сообщение в ее голосовом ящике. У него был арабский акцент и это было жуткое гребаное сообщение, чувак. Он говорил о том, что город рухнет и что будут мертвые тела. Это было буквально за два часа до атак. Глория до сих пор хранит это сообщение на телефоне: она включила компакт и перенесла на него все, что говорил этот парень. Этот телефонный звонок реально выбил нас из равновесия.

Мы продолжили работать над третьей пластинкой Soulfly, которую назвали просто «3». Рой Майорга вернулся, чтобы сыграть на ударных. Не испытываю никакого неуважения к Джо Нунесу, он мой хороший друг, но я снова хотел сыграть с очень классным барабанщиком, и Рой определенно был лучше, чем Джо.

Рой Майорга: “Я бы с радостью как-нибудь снова поработал с Максом. Он потрясающий чел, и у него отличный дух, когда он выступает на сцене – очень взрывной и впечатляющий. Глория тоже клевая: она не терпит никаких унижений, она - еще одна причина, почему они так успешны”.

Чувак, на этом альбоме было несколько потрясающих тем. “Enterfaith” была реально мощной, а “Last Of The Mohicans” - настоящий трэш-метал гимн, который я люблю. На мой взгляд, эта песня поистине эпична. Само собой, есть и “Tree Of Pain”, над которой я работал целых три недели. Она начинается с электроситара, который я вытаскиваю каждые несколько лет для записи очень особых моментов Soulfly, а потом откладываю до следующего раза. Кроме того, в песне использована драм-машинка, которая звучала очень клево. Чтобы эта вещь получилась, пришлось немало потриповать. В средней секции младший брат Дана Ричи поет о своем брате. В то время он был очень молод, и то, что он пел, было от всего сердца. Я дал ему микрофон и сказал ему не упускать шанс.

Ричи Кавалера: “Эта песня оказалось бомбой. Макс облегчил ее для меня, потому что я всегда пел “Bleed” с ним и “Cockroaches” с Nailbomb. Еще до того, как Макс появился в моей жизни, я очень увлекался металом: я один из подростков на обложке «Violent By Nature» группы Atrophy. В жизни он спокойный человек: совершенно непохожий на человека, которого ты видишь на сцене. Наш дом хаотичен во все времена, поэтому он реально тупо впитывает весь этот хаос и выпускает его на сцене, вместо того, чтобы быть тупым папашей. Он всегда хороший. А маманя так вообще термояд!”

В этой песне я и сам пою о своем отце. Я пою “I punch your grave” (я бросаюсь с кулаками на твою могилу – перевод с англ.). Это было на самом деле, когда я поехал в Бразилию. Как-то ночью я обожрался мартини или какого-то такого дерьма, поехал на могилу и провел ночь на кладбище. В какой-то момент, помню, я так обезумел, что просто выбивал из могилы дурь, пока костяшки пальцев не начали кровоточить. Я хотел вложить часть этого опыта в песню.

“Tree Of Pain” казалась идеальной песней для этого, потому что она была о Дана, моем отце и о том, как теряешь людей, которых любишь и стараешься с этим справиться. У другой вокалистки в песне, Аша Рабуина, прекрасная душа и церковный голос. Ее брат покончил с собой годом ранее, поэтому она была полна трагедии и эти слова звучали из самого сердца. “Tree Of Pain” создала собственную главу, не считая остальной части альбома.

Кроме того я оставил минуту молчания как жест памяти жертв 11 сентября. В то время многие музыканты писали о трагедии 11 сентября, особенно исполнители кантри и так далее. Каждый из них писал свою песню, но мне казалось будет логичнее вместо этого оставить на альбоме минуту молчания. Я просто назвал ее “9/11/01”, и многим это понравилось: это был оригинальный способ выразить уважение людям, которые потеряли свои жизни. Мы не просто оставили минутный промежуток между треками: мы оставили в студии включенными микрофоны и инструменты, и ни один из нас не играл, пока мы отсчитывали минуту. Таким образом, это был больше настоящий трибьют.

Единственное, о чем я сожалею в «3», это название, которое сейчас мне кажется ленивым. Я знаю, что были «Volume 4» Black Sabbath и номерные альбомы Led Zeppelin – и фактически эти альбомы повлияли на то, что я назвал его «3», но вспоминая об этом, мне бы хотелось взять название первого трека – “Downstroy”. Вообще-то у нас была обложка альбома, выполненная в виде коллажа Всемирного Торгового Центра, бомб и огня, но мы подумали, что это чересчур. Вместо этого мы выбрали индийский символ “ом”, который напоминает число три, опять-таки выполненное Невиллом Гэрриком.

Еще кое-что о «3». На альбоме есть кавер-версия саббатовской “Under The Sun”, потому что я всегда любил эту песню и считал, что смогу выпустить ее убойную версию, и лучшее в ней было то, что после этого Оззи самолично прислал мне письмо. Он сказал, что просматривал свою почту, нашел мой компакт и включил его, и что я проделал над песней отличную работу. Она ему очень понравилась.

Забавно – никогда не знаешь, услышат ли другие музыканты твои версии их песен, но теперь я слышу, как другие группы делают каверы на мои работы, к примеру, Children Of Bodom сыграли “Mass Hypnosis”, а Hatebreed - “Refuse/Resist”.

Получить письмо одобрения от Оззи Осборна было все равно что получить в школе три пятерки. Я не мог поверить своим глазам.

ГЛАВА № 15

2001-05: ПРЕДРЕКАЯ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ

Теперь, когда Soulfly существовала уже несколько лет, меня часто спрашивали, соберется ли когда-нибудь снова старый состав Sepultura со мной, Иггором, Андреасом и Паоло. Меня до сих пор об этом спрашивают. Они не перестают об этом спрашивать! Так вот мой ответ, раз и навсегда, отражающий то, что я чувствую, когда пишу эти слова.

Во-первых, у меня нет проблем по части воссоединения с этими парнями. Мне хотелось бы сделать это ради фэнов, которые хотят это увидеть, и для моих детей, которым тоже хотелось бы увидеть оригинальный состав. Проблема в том, что остальные участники от этого отказываются. Несколько раз Андреас сказал, что я продолжаю поднимать этот вопрос, но это не так. Я не поднимаю эту тему, но меня спрашивают об этом, поэтому я вынужден с этим мириться. Если честно, этот вопрос достал меня после всего, что я говорил, поэтому я не собираюсь пытаться это реализовать.

Вообще-то я пытался осуществить это в 2010-ом. Я позвонил Андреасу, и мы немного поговорили об этом. Хороший получился разговор. Он сказал, что с радостью бы это сделал, и это было клево, но потом так из этого ничего и не вышло.

Промоутеры все время спрашивают об этом Глорию. Кроме того, они делают очень неплохие предложения, к примеру, что мы можем выступить хедлайнерами на том или на ином фестивале. Могло бы получиться нехилое шоу, знаешь ли. Люди знают, что мне хотелось бы сделать это ради фэнов, просто чтобы показать людям, как хороша была эта группа. Да и весело было бы сыграть эти песни с остальными парнями. Это могло бы воскресить в памяти кое-какие воспоминания. Но сейчас я немного отошел от этого. Если это случится, значит случится, если нет, значит нет. Сейчас это уже не в моих руках.

Между тем, у меня была работа, в частности, четвертый альбом Soulfly, который я хотел назвать «Prophecy». В силя ряда причин в этот раз была другая атмосфера. Во-первых, я поехал за границу за вдохновением. На гастролях в поддержку «3» я побывал в Сербии. Мы отыграли мясное шоу на стадионе в Белграде перед 4 000 фэнов. Им очень понравился мой материал. Мы познакомились со многими людьми, а Кристина, дочь Глории, даже начала встречаться с сербским парнем.

После этого Кристина начала проводить много времени в Сербии, а потом и вовсе перебралась туда. Она пригласила нас приехать и потусить с ними, и я прилетел туда с Глорией и встретился со многими музыкантами, к примеру, группой Eyesburn, которая мне очень нравилась. Это было очень непохожее на другие сочетание регги и метала, немного похожее на Bad Brains, и они выпускали подпольные компакты. Они были очень хорошей группой, но по какой-то причине не были популярны. Их вокалист Койот играл на тромбоне, и у них был уникальный дух.

Когда мы вернулись домой, я сказал Глории, что хочу записать с ними песню в стиле метал-регги, сочетая оба стиля, просто чтобы посмотреть, что из этого получится. Мы договорились записать песню в Сербии в следующий раз, когда вернемся, поэтому написали песню, а они написали свои партии, и мы вылетели в Сербию и провели целую неделю в репетициях. Мы написали песню от начала до конца и назвали ее “Moses”, потому что это была духовная песня. В студии была отличная атмосфера.

У Койота был дядя, профессор музыки в университете Белграда, и он знал обо всех старинных средневековых инструментах, поэтому мне было очень любопытно познакомиться с этим парнем. Мы привезли его в студию. У него с собой были очень старые волынки с запахом старой кожи, а еще у него были очень странные старинные флейты. Я уговорил его сыграть на них, думая о том, как бы мне добавить его инструменты к своим новым трекам.

Я приехал домой из Сербии со множеством записанного материала, и это значительно обогатило альбом. Я считал, что таким образом отлично записывать пластинки: ты создаешь костяк альбома в Америке, а потом берешь основные треки, едешь куда-нибудь и добавляешь остальные инструментальные партии к ним, вне зависимости от того, где ты находишься. Этот концепт стал фирменной фишкой Soulfly, и с тех пор я всегда его использовал. Это делает группу более экзотичной.

Я хотел пойти в этом направлении, потому что смотрел на Soulfly как на другой тип метал-группы. Мы не собирались быть очередной метал-группой на районе. Мы планировали, что у нас будет другая атмосфера и звучание. Soulfly продвигает метал дальше, чем он заходил ранее. Мы ездим в страны, куда метал еще не дошел, мы сталкиваем его с различными звуками и смотрим, что получается. Наша миссия расширить звучание началась еще там, в Сербии.

У меня появилась совсем новая группа для «Prophecy», потому что Марсело, Рой и Майки ушли одновременно. Проблема была в том, что мало-помалу они сделали то, что делают все музыканты: они потеряли голову от денег, и хотели получать все больше и больше. Я сказал им: “Эй, это не Sepultura. Мы еще не получаем таких денег, и я реально не могу позволить, то, чего вы по-вашему стоите. Мне нравится, что вы рядом, но если вы считаете, что где-нибудь сможете получать больше, идите и получайте”. Все было так просто. И они ушли.

Для меня это было серьезно, потому что теперь я снова остался один, и мне пришлось создавать новую группу с нуля. Это было неприятно, но один из положительных результатов в том, что я нашел Марка Риццо, это был невероятный гитарист, черт побери. Он только ушел из Ill Nino, и, думаю, Глория вышла на него через Roadrunner. Это было весело: помню, как видел Ill Nino перед шоу, они все отжимались, что мне казалось диким. Их гримерка выглядела как тренажерка, они все были сильными парнями. Это было что-то вроде школы гладиаторов или типа того.

Мы с Марком стали очень хорошими друзьями, и мы близки с ним до сих пор. Он был гитаристом, которого я мечтал найти всю свою жизнь. Забавно: Марк обычно носил на сцене рюкзак, и никто не знал, что в нем. Это был его большой секрет. Люди всегда старались добраться до него, чтобы он рассказал им, что в нем. Он отдал его фэну несколько лет назад и сказал, что с него хватит, но он до сих пор никому не говорит, что в нем было.

Марк защищал меня на людях несколько раз, что я очень ценил. Я помню, однажды участник его старой группы Ill Nino почему-то болтал обо мне разную херню. Это произошло живьем на сцене, где этот парень говорит, что Soulfly - рок-звезды и что нас интересует только шумиха и ажиотаж, и мы ни с кем не тусим. Как-то ночью Марк ввязался в драку с этим парнем и очевидно выбил из него дурь. Приехала полиция и спросила, что случилось, и когда Марк объяснил, они сказали: “Окей, кажется, теперь все разрешилось”, и тупо уехали!

Марк Риццо: “Я впервые встретил Макса в 2003-ем, когда мы начали запись пластинки «Prophecy». Наша музыкальная связь проявлялась в том, что я был большим фэном работы Макса в Soulfly и Sepultura. Я пришел в Soulfly, уже зная, как играть многие его песни. Мы дополняли друг друга, потому что у нас отличный симбиоз ритм и соло-гитары – очень в духе классической школы трэш-метал”.

На запись этого альбома вернулся и Джо Нунес. Я сказал Джо: “Ты - моя семья, возвращайся. Я знаю, чего от тебя ожидать – я знаю, что ты роняешь палочки, но вернись в племя”. Потом мы взяли нового басиста Бобби Бернса, который играл в группе Primer 55. Мы знали его по Оззфесту. На него повлияли многие панк-группы, и я знал, что для гитары будет хорошо иметь всех этих разных парней на борту.

Так что теперь мы стали совсем новой группой, и в результате «Prophecy» получился отличным альбомом. Это до сих пор одна из моих любимых пластинок Soulfly. В ней есть то, что я люблю, начиная с самой обложки - это Лев Иуды, нарисованный французским художником, у которого было несколько различных изображений львов, чтобы мы могли выбрать из них желаемый. Это образ регги, и насколько я знаю, он никогда не использовался в метале. Регги – это моя вторая любимая музыка после метала, и я часто думаю о записи совместного альбома, но он должен быть очень качественным, поэтому мне потребуется немало времени, чтобы подобрать нужных людей, возможно из Ямайки, и сделать все как надо. Я немного подожду и сделаю это, когда стану чуть старше. Это определенно есть у меня в мыслях.

Новые песни были великолепны. Мне нравились “Living Sacrifice” и “Mars”, это фламенко-джем, который Марк сыграл в студии. Я увидел, как он сидит там, играя все эти фламенковские вещи, и сказал, что мы должны это записать, потому что это звучит чертовски потрясающе. Так здорово, что он может играть во всех этих различных стилях. Могу ли я так играть? Черт возьми, нет! Это слишком сложно и требует больше внимания, чем я могу себе позволить.

Дэвид Эллефсон, который был сооснователем Megadeth в 1983-ем, и который снова играет в группе, но отсутствовал в Megadeth в то время – сыграл на басу на «Prophecy». Мы хотели оставить Эллефсона в группе, но не могли себе его позволить. И все же он определенно отличный парень, и он дал жару в тех песнях, где сыграл. Мы сняли с ним видео «Prophecy», и пару недель поиграли с ним. Фэнам он очень понравился, и некоторое время даже чувствовался налет супергруппы. Он такой замечательный басист, мне очень нравилось играть с ним. Заметно, когда ты играешь с профессионалом, а он всегда был профи – настоящим музыкантом.

Дэвид Эллефсон: “В начале 2003-го мое имя предлагалось Soulfly в качестве потенциального басиста. Я пошел посмотреть на них в Марки в Темпе, штат Аризона. Они оказались очень хороши. Я сказал Глории, что буду счастлив записаться с ними, если возникнет такая необходимость, и она решила, что Бобби Бернс и я оба сыграем на следующем альбоме «Prophecy». Это был очень веселая сессия, и с Максом было очень здорово играть.

Этот альбом был практически самой расслабленной метал-сессией, в которой я принимал участие. Он не диктовал мне партии баса. Он нанял меня для того, чтобы делать то, что я умею, и дал мне полный контроль над всем. У меня была абсолютная свобода в басовых партиях и он был очень креативен с ними. Они получились очень тяжелыми, и между нами было отличное музыкальное родство и братство. Мы очень хорошо поиграли вместе”.

Мы сняли видео “Prophecy” с Эллефсоном аж в резервации Навахо на Моньюмент-Вэлли, и оно получилось потрясающим, одно из лучших видео, которое я делал. Оно полностью вобрало в себя дух этого места: картинка изумительна. Навахо встретили нас с распростертыми объятьями и разрешили пойти туда, куда туристам обычно вход закрыт, потому что это священная земля. Вождь всей Навахо-нейшен был там, он фэн Soulfly, и дал нам свое разрешение. Мы получили несколько кадров танцоров Навахо, танцующих на видео танец воинов.

В особенности, “Prophecy” был тяжелым альбомом, и стал началом моего возвращения к трэш-металу старой школы. На нем много тяжелых песен, включая кавер на “In The Meantime” Helmet, одну из моих любимых групп.

Людям очень понравился “Prophecy”, но я хотел играть еще тяжелее, так что в этом направлении я и отправился со своим следующим альбомом. Он вышел довольно скоро – всего полтора года спустя. Я сказал Марку: “Давай сделаем его по-настоящему клевым!” Я хотел вернуть Soulfly статус одной из самых тяжелых групп планеты.

Через некоторое время в 2004-ом мы компилировали DVD для Roadrunner под названием «The Song Remains Insane», который вышел в марте следующего года. На нем было несколько видеоклипов и документальный фильм о Soulfly, который по сути был историей Soulfly до настоящего времени. Однако его довольно быстро скомпилировали: у нас не было на него достаточно времени. Парень, который сделал его, был очень клевым, но требовалось больше научной основы, чтобы фильм получился по-настоящему глубоким. Он получился неплохим.

Теперь я вспоминаю 2004-ый, и хотя мы были заняты и много путешествовали, я помню этот год в основном из-за печальных событий, которые произошли ближе к его концу. Мы планировали последующий “Prophecy” альбом, и в декабре мы были в Солтмайн Стьюдиос в Фениксе, записывая гитары. Я помню, что уже написал песню “I And I”, которая мне нравилась тем, что когда она переходит в быструю часть после вступления, я пою: “Ооо!” как Том Воин из Celtic Frost. Это была идея Джо Нунеса, чтобы это был метал до мозга костей.

Я пришел домой из студии 9 декабря 2004-го, и когда я зашел домой, Глория сказала мне: “Ты слышал, что произошло прошлой ночью с Даймбэгом?” Я сказал нет, и она рассказала, что некоторые участники и дорожники Damageplan были ранены и убиты.

Я такой: “Что? Погоди, это ведь не может быть правдой”. Но очевидно маньяк на шоу Damageplan в Огайо открыл огонь и всех их убил. Потом, спустя несколько часов мы узнали, что Даймбэг мертв. Некоторые из дорожной команды получили ранения, но остались живы. Я до сих пор не могу в это поверить.

У меня остались теплые воспоминания о Даймбэге. Я много тусил с ним, когда Sepultura и Pantera вместе гастролировали в 90-х. Он обычно приходил в наш автобус и пил с нами виски “Black Tooth”. Мы часто вместе нажирались. Я смотрел на Pantera после пары стаканов, и он была чертовски великолепной. Не знаю, как мы все не сдохли от отравления алкоголем – в том туре было так много бухла. Настоящее безумие.

Затем я снова гастролировал с ним, когда был уже в Soulfly, тогда я уже не слишком много тусил, но Даймбэг по-прежнему пытался уговорить меня хлопнуть с ним пару стаканчиков в 11 утра по дороге на площадку. Я ему: “Чувак, нам же сегодня вечером выступать!”, а он: “Да насрать, давай лучше выпьем!”

Я помню, как мы были в Миннеаполисе или где-то там, и у меня был день рождения, так что у всех был выходной, и мы все сидели в баре. Даймбэг дал мне стодолларовую купюру со своим автографом. Затем он пришел в бар в своих ярких зеленых камуфляжных штанах и сказал: “Я знаю, что ты постоянно носишь камуфляжные штаны, поэтому принес их. Они очень ядрено зеленого цвета! Я не знаю, понравятся они тебе, и будешь ли ты их носить, но мне они показались очень необычными”. Это было очень мило с его стороны. Он определенно был хорошим парнем. Я никогда не видел, чтобы он с кем-то дрался. Он всегда был в хорошем настроении, на подъеме и готовый тусить. Я был реально шокирован, когда узнал о его смерти.

Что дико, так это что у него в группе играл брат Винни Пол, как Иггор был со мной в Sepultura, и теперь он снова со мной в Cavalera Conspiracy. Не могу и представить, как Винни справляется с потерей своего брата, застреленного прямо у него на глазах. Должно быть это очень тяжело.

Я никогда не думал о собственной безопасности. Я знал, что нечто подобное могло случиться и со мной, потому что многие до сих пор бесятся по поводу моего ухода из Sepultura, и мог найтись какой-нибудь псих, который мог бы в меня выстрелить. Но нельзя позволить страху захлестнуть твою жизнь. Если это случится, то я ничего не смогу с этим поделать. Я не могу прятаться от мира. Ты должен продолжать делать то, что делаешь.

Буквально на следующий день 10 декабря мы получили ужасные новости из Сербии. Нам позвонила Кристина и сказала, что ее сын Моисей, то бишь мой правнук, только что умер. Это известие обрушилось на нас как снег на голову. Это было очень дико. Вечером он лег спать, а на утро взял и не проснулся. Этому так и не нашли медицинское объяснение, но они возможно считали это результатом очень редкой инфекции, которая у него была. И все же он был идеально здоровым: все это было таким трагичным. Это реально шокировало нас.

Из-за этих трагедий я решил назвать следующий альбом «Dark Ages». Мы и в самом деле вступили в эпоху Средневековья с этими двумя смертями. Это время остается самым черным периодом моей жизни, и «Dark Ages» по этой причине звучит именно так. Он негативен, но все такой же мощный, и мое имя, как и музыка очень агрессивны и мощны. Я снова хотел играть быстрый трэш-метал, вот так мы и записали такие песни, как “Frontline”, “Babylon” и “Carved Inside”.

Это было здорово, несмотря на мою печаль. Казалось, что это та музыка, которую я хотел играть. Это был стиль музыки, который я любил и музыка, которую я решил играть в ранние дни Sepultura, потому что именно с ней я чувствовал себя самым счастливым. Я до сих пор люблю этнический метал, который мы сыграли на «Roots» и в ранние деньки Soulfly, но «Dark Ages» для меня был способом показать, что старина Макс вернулся – тот Макс, что писал песни в ранние деньки Sepultura.

Одна из песен, “Corrosion Creeps”, была посвящена Чаку Шульдинеру из Death, который умер в 2001-ом. Мне так и не выпала честь встретиться с Чаком лично, но мы с ними были друзьями по переписке в ранние деньки Sepultura. Вообще-то мы много писали друг другу, обменивались футболками и демками. Откровенно говоря, первый раз я услышал слово “Sepultura” за пределами Бразилии именно на первом альбоме Death «Scream Bloody Gore», который вышел в 1987-ом, примерно во время нашей второй пластинки «Schizophrenia». В благодарностях к компакту Чак писал: “Спасибо Максу и Sepultura”, и увидев это, мы с Иггором начали скакать по всему дому в Белу. Это вызвало у нас такую бурю эмоций.

Этот альбом до сих пор остается одним из моих любимых альбомов в жанре дэт-метал, а открывающий рифф к “Corrosion Creeps” почти точь-в-точь песня Death. Написав ее, я сказал: “Зацени эту вещь, она звучит почти точь-в-точь как рифф Чака Шульдинера!” Мы даже называли ее “the Death song”, пока она не получила соответствующее название. Она такая невеселая, с корнями дэт-метал.

Мой пасынок Ричи появляется на песне “Staystrong”. Я хотел дать ему еще одну возможность после “Tree of Pain” на альбоме «3». Теперь он стал сильнее, у него развился более мощный голос, и он проделал отличную работу. Еще одним гостем был Билли Милано, который исполняет песню “Molotov”. В свое время я был большим фэном Stormtroopers Of Death, и встретил Билли на одном из наших шоу в Техасе, где он сейчас живет, и у меня появилась идея, чтобы он спел песню с нашим русским другом Полом Филипенко из группы FAQ.

Мы не могли заполучить Билли в студию, потому что он был слишком далеко, а запись нужно было закончить. Я слышал, что Bad Brains однажды сделали это, когда их вокалист H.R. сидел в тюряге. Так они записали его вокал по телефону! Мы сделали то же самое. Билли тоже написал отличный текст – совсем не тот обычный саркастичный материал, который он обычно пишет. Он очень позитивен, рассказывая о том, что жизнь – это путешествие.

Я тоже собирался в путь – по сути их было много. Я хотел расширить идею путешествия в разные страны и другие культуры и привнести их музыку в Soulfly. Я поехал в Россию и записал все эти струны, чтобы использовать их на альбоме. Пол приехал и сыграл свою партию, а потом я поехал во Францию, где мой друг из даб-бэнда наложил акустические гитары на инструменталку “Soulfly V”. Получилось отлично.

Затем я поехал в Турцию и записался на цифровой магнитофон внутри огромной мечети. В то время мечеть находилась на реконструкции, и удары по стенам звучали как колокольчики, когда метал ударялся о метал и создавал большое эхо. Все вместе это звучало просто потрясно. Я хотел найти кое-каких музыкантов для записи, но за те три дня, что мы с Глорией были там, я никого не смог найти, и мы гуляли по Стамбулу и наслаждались своим визитом. Записав звук мечети, я понял, что получил то, ради чего приехал. После этого мне не нужно было искать никаких музыкантов. Я использовал ее в песне “Touching The Void”.

Когда Монте Коннер услышал «Dark Ages», он позвонил мне и сказал: “Какого хера вы там делали? Этот альбом такой тяжелый. Я могу поставить его в один ряд с «Arise» и «Point Blank», и он будет таким же тяжелым, как и любой из них”. Он понравился Монте, и Roadrunner выпустили его в 2005-ом с потрясающей обложкой Майкла Велана.

Наконец я познакомился с Майклом, когда мы выступали в Нью-Йорке в том же году. Я никогда не встречал его раньше, даже в старые деньки Sepultura. Мы все делали по телефону. Он сказал, что ему не посчастливилось увидеть Sepultura, но он с радостью посмотрел на Soulfly. Если подумать, он сыграл важную роль в моей карьере, потому что благодаря ему Sepultura отличалась от остальных метал-групп.

«Dark Ages» удался на славу. Он стал последним альбомом Soulfly, который вышел до того, как iTunes и файлообменники захлестнули мир. По сей день я считаю его лучшим из альбомов, записанных Soulfly. Люди говорят мне: “Чувак, я так рад, что ты вернулся к по-настоящему агрессивному металлу”. Поверьте мне на слово, я должен был это сделать.

ГЛАВА № 16

2006: ВОССОЕДИНЕНИЕ И УРЕГУЛИРОВАНИЕ КОНФЛИКТОВ

После выпуска «Dark Ages» мы объездили с гастролями почти весь мир. Чувак, мы объездили Северную и Южную Америку, Европу, Россию, Австралию, сыграли с Deftones и Korn и кучей других групп. Это был длинный, но очень клевый тур.

Само собой, была и своя доля драмы. Помню, как мы должны были ехать на поезде из России в Польшу, и Глория попросила предоставить нам переводчика и охранника, чтобы пересечь с нами границу, но ни один из них не захотел ехать. Нам это показалось странным.

Нам не рассказали, что нам придется пересечь территорию Беларуси, которая до сих пор является коммунистической страной. В семь утра белорусская полиция вошла в поезд и попросила наши документы. Нас всех вытурили с поезда с инструментами в руках, потому что они сказали, что нам нужны специальные визы. Никто не сказал, что происходит. Пограничная полиция смеялась над нами и шутила про нас на своем родном языке.

Наконец приехал какой-то человек и объяснил сложившуюся ситуацию. Нам объяснили, что нужны визы и что нам придется ехать в центр, чтобы их получить, в это раздолбанное здание посольства. Само собой, все это было ради денег. Мы поехали туда и прождали пять часов или около того, в очередной раз сидя в какой-то комнатушке, и после того, как визы были оплачены, мы вернулись на станцию и сели на самый последний поезд. Мы тогда сказали себе: “Слава Богу, мы свалили отсюда”. Позднее мы узнали, что нам не нужны были никакие специальные визы. Нас задержали только для того, чтобы стрясти с нас денег.

Когда мы добрались до Польши, я поцеловал землю прямо у поезда со словами: “Спасибо тебе, Польша, мы спасены!” Чувак, это было дико. Пугающее дерьмо. После этого мы залезли в Интернет и узнали, что на улицах Беларуси стреляют в людей и что они пропадают прямо средь бела дня. Нас запросто могли убить.

Нас всегда обливают говном, когда мы путешествуем, просто потому что мы металлисты и выглядим не так, как все. В аэропортах у нас всегда проверяют сумки, хотя ни один из нас не настолько глуп, чтобы ездить с наркотой. У общества пунктик насчет металлистов. Впрочем, нам нравится быть изгоями. Это вызывает у меня гордость. “Мы не в почете у социума? Отлично!”

В начале 2006-го, когда мы были на гастролях в Штатах и выступали в клубе под названием Jaxx, у Глории вдруг зазвонил телефон. Вернувшись в автобус, она сказала мне, что звонок был от Иггора. Я не поверил своим ушам. Я не разговаривал с Иггором добрых десять лет, с момента моего последнего шоу с Sepultura в 1996-ом.

Примерно две недели спустя я уже говорил с Иггором по телефону. Благодаря маме все эти годы я фактически оставался с ним на связи. Она обычно рассказывала мне, чем он занимается, и однажды она сказала мне то, что меня очень опечалило. Иггор сказал ей, что после того, как я ушел из Sepultura, он хотел лишиться рук, чтобы у него появилась уважительная причина больше не играть в этой группе. Тяжело было слышать такое.

Я сказал ему: “Эй, чел, как дела?” и он ответил, что у него все хорошо. Я слышал, что он ушел из Sepultura, и сказал ему: “Так ты наконец свалил оттуда?”, и он такой: “Ага, я больше не мог этого выносить. Там было очень уныло, и я был вынужден уйти”.

Он рассказал, что причина, по которой он звонит, в том, что он снова хочет быть моим братом и потому что тупо, что мы не общались, особенно теперь, когда ни один из нас больше не играет в Sepultura. Поразительно было это слышать. То, как он это сказал, было очень клево.

А еще Иггор извинился перед Глорией. “Мне очень-очень жаль. Ты никогда не делала ничего плохого, и я прошу тебя простить меня”. Это было непросто. Теперь между ними все отлично. Они оставили обиды в прошлом. Глория никогда ни на кого не дулась. Она очень прощающий человек.

Я спросил Иггора, каково было в Sepultura без меня, и он ответил, что это было ужасно. Словно исчезла всякая мотивация – они просто делали это ради того, чтобы делать. Они просто скатывались все ниже, и ниже, и ниже. Он сказал, что часто ловил себя на мысли, что больше не хочет играть. Без меня музыка больше не приносила удовольствия.

Я сказал Иггору, что для меня нет ничего приятнее, чем увидеть его снова, поговорить с ним и быть братьями. Он сказал, что хочет приехать и посмотреть на нас, а я ему: “У нас скоро шоу в честь Дана, почему бы тебе не прийти и не потусить с нами?” Я тогда и подумать не мог, что мы устроим джем на самом шоу.

И вот этот день наступил. Я поехал в аэропорт, чтобы его забрать, и очень нервничал, потому что очень давно его не видел, но когда он вышел из зоны таможенного контроля, момент был как нельзя лучше. Когда я увидел его и крепко обнял впервые за столь долгое время, у меня было такое чувство, словно рассеялись черные тучи. Наконец-то, то, что причиняло столько боли, закончилось. Все то время без своего брата я никогда не был счастлив до конца, а теперь моя жизнь снова стала полноценной.

Иггор Кавалера: “Мне всегда недоставало компании Макса. Я больше не мог это терпеть, поэтому перестал играть музыку. Я ушел из Sepultura и начал играть в своем электронном проекте Mixhell. Чего недоставало в моей жизни, так это брата, и я решил позвонить ему. У меня не было планов играть с ним музыку, я просто хотел собраться вместе, чтобы мои дети провели время со своим дядей, а я был хорошим дядей для его детей. Будучи музыкальным маньяком, через десять минут Макс уже говорил о совместной музыке”.

Иггор пришел к нам, и мы вместе затусили. Он увиделся со всеми детьми, некоторые из которых помнили его еще, когда он был молодым. Мы устроили барбекю и поговорили, и между нами все было легко с самого начала. Я сказал, что не следил за Sepultura и не слышал их музыки после ухода, но он сказал, что все окей, он и не ожидал, что я буду это делать. Он знал о Soulfly и ему нравилась наша музыка, что было клево.

Наступило время шоу, и прямо перед ним я сказал ему: “Чувак, было бы так клево, если бы мы сыграли вместе несколько песен. Фэны просто с ума на хрен сойдут, и это будет нашим официальным примирением”. Он сказал: “Давай!”, и мы решили сыграть “Refuse/Resist” и “Roots”. Мы порепетировали эти песни на саундчеке: те, кто видел это, не мог поверить своим глазам. Это было так чертовски тяжело.

Я отыграл сэт Soulfly, а потом позвал Иггора. Реакция зрителей была сногсшибательной. Они просто съехали с катушек – это было отличное мгновение. После этого я сказал ему: “Мы должны писать музыку вместе”.

Так и родилась наша новая группа Cavalera Conspiracy – прямо в раздевалке.

Я был так взволнован, что мы возобновили отношения с Иггором. Я сказал ему, что напишу новую музыку и сделаю ее чертовски потрясающей, а еще мы сыграем старые вещи, если захотим. У меня уже была готова песня под названием “Inflikted”, потому что я работал над материалом для следующего альбома Soulfly. Я сыграл ему ее, и она ему очень понравилась.

Я начал писать, как сумасшедший. Я написал “Sanctuary”, “Bloodbrawl” и “Ultra-Violent” очень быстро – практически все песни альбома за месяц. Сперва я думал назвать группу Inflikted, но Иггор был не в восторге от этого названия, и тогда я подумал еще и придумал название Cavalera Conspiracy. Я предложил это название ему, и он тут же сказал: “Идеально!” Он нарисовал дизайн лого, очень простой, мощный и навеянный творчеством Black Flag.

Roadrunner с самого начала были без ума от Cavalera Conspiracy. Монте это очень нравилось. Они понимали, как это важно для нас и для лейбла, и выделили нам отличный бюджет.

Мы договорились с Логаном Мейдером работать над продюсированием своего первого альбома. Soulfly попросили записать кавер на песню “The Beautiful People” Мэрлина Мэнсона для компиляции журнала, и мы записали убойную демку с Логаном, который к тому времени стал очень классным звукоинженером. А еще он работал с новой группой Дино Казареса – Divine Heresy, и их музыка звучала потрясающе. Так что мы вместе приступили к работе над альбомом Cavalera Conspiracy.

Логан Мейдер: “Когда Иггор вошел в студию, у меня уже были настроены ударные, чтобы он и Макс могли играть вместе, и первое, что они сделали, это грянули “Refuse/Resist”. Это был первый раз, когда они играли вместе в студии со времен Sepultura. Можете себе это представить? Как будто вся комната просто вспыхнула пламенем. Это был миг настоящего метала!”

Мы пригласили Марка Риццо из Soulfly играть на гитаре в Cavalera Conspiracy. Я верил в него и знал, что у него есть способности играть что-то другое, чем то, что он делал в Soulfly. Я познакомил его с Иггором, и он с самого начала ему очень понравился.

Но нам все еще требовался басист, и я хотел взять кого-нибудь из Европы, просто для того, чтобы сделать Cavalera чуть более международной. Одной из групп, которую мы часто слушали тогда, была Gojira из Франции, и мы обратились к ним и пригласили их басиста. Думаю, Джо Дюплантье, их гитарист, услышал об этом и сказал своему басисту, что он большой поклонник Sepultura и что он хочет это сделать – и тогда он выступил в качестве сессионного басиста, несмотря на то, что он гитарист.

Вот и весь состав. Я сделал демки при помощи драм-машинки, а Иггор записал свои потрясающие партии ударных для окончательной версии. Он знал, что я выбрал свои лучшие риффы для песен, и с большим энтузиазмом записал к ним ударные. Мы репетировали в Фениксе, и это звучало очень брутально. Было чувство, что начинает происходить что-то действительно стоящее.

Мы отправились в студию с Логаном в ЭлЭй, потом заглянул Рекс Браун из Pantera и сыграл на “Inflikted”. Это было супер-клево, потому что мы дружили много лет. Кроме того мы записали кавер на песню “The Exorcist” Possessed. Было очень здорово вернуться в свои дэт-металические деньки, и снова играть эту музыку с Иггором. Ричи пришел и сыграл на “Black Ark”, это был уже третий раз, когда я приглашал его в качестве гостевого вокалиста, и третий раз, когда песня была навеяна Дана, что было здорово. Было так волнительно записывать эту пластинку.

Одна по-настоящему хардкоровая вещь “Never-trust” по большей части родилась прямо в студии: я принес риффы, и Иггор тут же добавил барабанный рисунок. Другая, “Must Kill”, пришла мне в голову, когда я увидел эти слова, вытатуированные на костяшках Сида Уилсона, ди-джея Slipknot. На мой взгляд, это идеальное название для песни. Метал до мозга костей! “Hearts Of Darkness” была навеяна книгой, которая дала Фрэнсису Форду Копполе идею к фильму «Апокалипсис сегодня», а “Ultra-Violence” очевидно навеяна «Заводным апельсином», одному из моих любимых фильмов.

Время было выбрано как нельзя лучше: возвращение братьев Кавалера наделало шороху в рок-прессе. Многие музыканты сказали, как они были рады об этом услышать. Одним из них был Джеймс Хэтфилд. Он сказал, как клево, что мы снова играем вместе. Майк Бордин из Faith No More был вторым.

Альбом получил отличные рецензии, которых я совсем не ожидал. Я предполагал, что критики встретят “Inflikted” с негативом, сравнивая его с классическими пластинками, вроде «Chaos A.D.» и «Roots» и со словами, что новый альбом не так уж хорош. Альбом был очень-очень хорошо встречен: по их словам он был яростным и агрессивным. Таким он и был.

Мы получили немало слов поддержки от телеведущего и ди-джея по имени Хосе Мангин, который всегда был большим фэном моих групп.

Хосе Мангин: “Первый раз я услышал Sepultura поздней ночью, это было на границе Аризоны и Мексики, на “Headbanger’s Ball”, владельцем и продюсером которого я являюсь сейчас. Первое видео, которое я посмотрел, было “Dead Embryonic Cells”, и музыка Sepultura мгновенно стала моей любимой. Позднее я играл на басу в кавер-группе, которая исполняла песни Sepultura.

Первый раз я увидел Макса, когда мне было 16 лет, на шоу Pantera, Sepultura и Prong в Фениксе, Аризона. Я обменял четверть мешка травы, чтобы получить пропуск на автопати, и у меня была очень короткая встреча с Максом и Паоло. Позже я работал на Сириус Сателлит Радио в 2000-ом, и после интервью узнал Макса получше. Наконец-то я как поклонник и музыкант смог сказать ему, как много он значил в моей жизни.

Я стал снимать недельные спецвыпуски о группах Кавалера, и через какое-то время меня начали приглашать к ним домой на барбекю и так далее. У меня в офисе висит флаг Бразилии, который Макс подарил мне в 2008-ом. Я всегда буду поддерживать его работу. Я даже как-то пошутил, что сменю фамилию на Кавалера, потому что знал, что натрахаюсь намного больше!”

Было чувство, словно мы с Иггором никогда не переставали играть вместе, и что эти десять лет порознь не имели значения. Мы не упустили ни ноты, когда начали играть снова – как будто мы продолжили с того места, где остановились. Для меня это было переломное событие.

Тем не менее, с другой стороны моя жизнь была не в лучшей форме.

То, что я собираюсь вам рассказать, никогда не обсуждалось раньше. Я буквально никому не рассказывал эту историю, не считая семьи, но когда я решил писать эту книгу, я решил писать ее честно. Я мог бы сохранить это в тайне, но думаю, что людям следует это знать.

Я всегда много пил. Во время тура «Arise» я выпивал каждый вечер полбутылки или целую бутылку водки. Я был молод, поэтому мог с этим справиться, но я всегда терпеть не мог похмелье. Оно было для меня физическим и умственным адом. Я был очень упрямым и большую часть времени избавлялся от похмелья, начиная пить снова. Это всегда меня раздражало в алкоголе.

Так или иначе, все дошло до того, когда это стало чересчур и начало влиять на мою нормальную жизнь. Как-то днем я вломился в дом друга, потому что знал, что его нет дома и выжрал все, что у него было. Я вырубился прямо у него в гостиной.

На следующее утро я проснулся и увидел перед собой Глорию. Она просчитала, куда я пойду. Она вошла и увидела меня там, пьяного в говно. Чувак, хуже этого чувства ничего нет. Больше это не было нормально или безопасно. Я пил не ради веселья. Я бухал, потому что мне приходилось это делать. Это было очень плохо.

В другой раз я встал как-то утром и хотел очень сильно напиться, но у меня совсем не было денег. Тогда я пошел в магазин и украл бутылку водки. Это был отчаянный, глупый поступок. Я спрятал бутылку под большим пальто, которое специально надел, потому что все это было продумано заранее, но владельцы магазина увидели меня и вызвали полицию, которая поймала меня через два квартала вниз по улице. Они такие: “Расстегни пальто, парень!”, и увидели водку. Копы позвонили Глории, которая приехала меня забирать.

Надо заметить, если вы крадете водку в магазине, у вас будут проблемы. К вам будут серьезные вопросы, знаете ли. Это был сигнал к пробуждению.

Думаю, немалая доля моего алкоголизма появилась благодаря тому, что мне многие годы приходилось мириться со многими вещами. Мириться с тем, что я вдали от Иггора. Мириться со смертью своего отца. Мириться с расколом Sepultura, который всегда был у меня на уме. Возможно эти вещи заставили меня пить больше, чем обычно. В прошлом я привык выпивать бутылку белого вина каждый вечер. Это было нормально – все было под контролем. Я просто похмелялся, когда уставал и шел спать. Это не создавало проблем. Но когда я перешел на крепкие спиртные напитки, типа водки, рома или джина, вот тогда-то все стало серьезно, и эти два эпизода казались роковыми.

После этого Глория убедила меня в том, что мне нужна помощь. Она сказала, что если я не смог сам бросить пить, то есть места, где мне смогут помочь. Вообще-то я самостоятельно бросил в 2004-ом, и какое-то время все шло хорошо, но у меня случился рецидив, и я снова начал пить. Как-то днем я проснулся, пошел купил несколько бутылок водки и напился. Это произошло в день крещения Моисея, и я все испортил, потому что был не в себе тогда. Я заперся в комнате, потому что был очень пьян и не хотел, чтобы меня кто-то видел таким. Я просто нажрался – пил, пил и пил. Я не выходил из комнаты, хотя в его честь была устроена вечеринка.

После смерти Моисея мне было так плохо из-за того, что я натворил в тот день. Я испортил его крещение, потому что был обожратым уродом. Я причинил боль своей семье, и причинил боль себе больше, чем кому-либо. Когда он умер, я вспомнил тот самый день, и понял, что пора прекращать заниматься этой херней.

Кроме того, у меня была сильная зависимость от болеутоляющих. Она началась много лет назад, когда я повредил связки на левом колене от того, что прыгал вверх-вниз по сцене с Sepultura. Колено просто убитое: я перенес две серьезных операции на нем, но лучше мне так и не стало. Доктор дал мне немного Викодина, чтобы уменьшить боль, и я продолжил его принимать в течение десяти лет после этого. Днем я торчал от них, а по ночам бухал. Так продолжалось какое-то время.

В сочетании алкоголя и Викодина не было ничего хорошего. Я попробовал бросить пить, но продолжил принимать Викодин, и мне пришлось сменить доктора, потому что первый давал мне недостаточно.

Многие проходят через это дерьмо, но у меня все было довольно плохо: в худшие времена я принимал около 20 таблеток Викодина в день. Это была жесть.

Я шел прямой дорогой к тому, чтобы умереть молодым, как и мой отец до меня. Тогда это было шоссе в ад.

ГЛАВА № 17

2007-11 И ДАЛЕЕ: СВОБОДНЫЙ ПОЛЕТ

Можете называйте это привычкой, но Soulfly не останавливались никогда. Следующим делом мы записали альбом «Conquer», который начинается с песни “Blood Fire War Hate”, с Дэвидом Винсентом из Morbid Angel на вокале. Мы отлично поработали. Музыка получилась тяжелой как черт.

Дэвид Винсент: “Макс – очень незаурядный человек. Он очень естественный. У него есть некая особая открытость во время работы в студии, а это не так часто встретишь в людях. Меня попросили поучаствовать в записи «Conquer» в качестве гостя. Просто отличный опыт! Макс показал на микрофон, улыбнулся и сказал только: “Действуй!”

Я был фэном его музыки еще со старых добрых кассетных деньков, и по-прежнему остаюсь его фэном – и что важнее, теперь и другом. Он, его семья и великие музыканты, которыми он всегда себя окружает, для меня как семья. Их всегда приятно видеть”.

Мы записали альбом с Тимом Лау в студии Тима во Флориде. Каждый день я шел гулять с музыкой в наушниках, обдумывая тексты песен. Во время этих прогулок мне в голову пришли кое-какие отличные идеи. Чувак, погодка была хуже не придумаешь: каждый божий день ровно в пять часов как по расписанию шпарил дождь. Хоть часы сверяй.

«Conquer» стал для меня моментом истины. Я должен был показать, что по-прежнему могу сочинять и записывать убойные метал-альбомы без бухла и колес. Потому-то пластинка и получилась офигенной. Музыка была такой же мощной, как и раньше, а мне еще больше нравилось исполнять ее, потому что я мог ее помнить теперь, когда не был пьян или обдолбан.

На «Conquer» присутствуют кое-какие интересные веяния. У нас есть близкие друзья из Египта. И вот они как-то пригласили нас погостить у них в Каире. Я собирался в Турцию на запись, поэтому оттуда мы на две недели заскочили в Египет. Мы приехали во время Рамадана, поэтому никто ничего не ел и не пил весь день, и испытать такое столкновение культур для меня было просто невероятно.

Мы посетили всевозможные мечети, и так как мы жили в доме, а не в отеле, нам посчастливилось понаблюдать за их бытом. Нас отвели в место, которое называется «Город Мертвых», кладбище, рядом с которым построены дома, и люди живут рядом с усопшими членами своей семьи. Это было очень необычно.

Я хотел записаться с египетским джазовым музыкантом, но по какой-то причине это сорвалось. Думаю, что он рассчитывал, что у нас будет огромный бюджет, потому что мы американцы и он хотел 100 000 баксов или около того. Я ответил, что я не Майкл Джексон и не смогу ему столько заплатить.

Вообще-то я побывал в пяти различных странах ради записи «Conquer». Среди них Египет, Турция, Россия, где мы записали балалайки и другие инструменты, и снова Сербия, где вокалист Eyesburn спел и сыграл на тромбоне. Еще я побывал во Франции, где записался с даб-исполнителем. Энди Снип смикшировал альбом и проделал очень большую работу, проследив, чтобы все нюансы было хорошо слышно. Альбом получился на редкость тяжелым, и когда мы сыграли его живьем, получилось очень мощно.

Название я позаимствовал из фильма «Александр». В одной из сцен он говорит: “Победи свой страх, и одолеешь смерть!” Мне понравилась эта строчка. Я записал ее на листке бумаги. Она была простая и мощная, и при этом была связана с тем, что я боролся со своей зависимостью. Обложка – настоящий брутал, а логотип Soulfly стал реальным оружием. Я гордился им тогда, горжусь им и до сих пор.

В поддержку «Conquer» мы отыграли несколько американских и европейских туров. Однажды мы выступали с The Haunted, получилось очень круто. Фэны были в восторге. Кроме прочего мы ездили с Devastation, клевой трэш-группой из Техаса, которую знали по старой памяти. У Винни Пола, посетившего шоу, мы позаимствовали гастрольные автобусы. Incite, группа Ричи, поехала с нами, как и City Of Fire, Prong, Cattle Decapitation – все эти классные группы. Мне это очень нравилось.

Сейчас существует целая волна брутальных групп, вроде Oceano и Whitechapel. Мой сын Игор закачивает их музыку на мой IPod, чтобы я не отставал от жизни. Благодаря этим группам Soulfly кажется антитяжелой, и то, что я слышу, заставляет меня поднимать свою планку еще выше.

Тем не менее, я должен был внести кое-какие изменения перед тем, как зажить жизнью по своим правилам, а именно: бросить алкоголь и болеутоляющие.

В начале 2009-го я наконец отправился в то место, где можно решить эту проблему – центр реабилитации. Сделать это меня убедило то, что Глория рассказала Иггору о моей ситуации, и он сел на первый же самолет из Бразилии, чтобы повидать меня. Он просто хотел быть рядом и помочь мне принять это решение. Мысленно мне казалось, что я в порядке, и что если я приму пару-тройку колес, все будет окей, но в какой-то момент ты просто должен остановиться и попросить помощи. Благодаря тому, что Иггор был рядом, я заставил себя сказать: “Я сделаю это ради тебя и ради детей, ради Глории и для того, чтобы спасти свою карьеру и брак”.

На полтора месяца я отправился в Уотершед, медучреждение во Флориде. Знаю, что не обязан раскрывать то место, где я был, но все ок. Иггор полетел туда со мной и записал меня.

Я встретил немало народа в Уотершеде. Некоторые знали о Soulfly и были удивлены встрече со мной, но при этом сочли нужным сказать: “Клево, что тебе хватило смелости приехать сюда. Это круто, что ты проходишь очищение”.

Чувак, это чертовски тяжело. Первые две недели в этом месте стали для меня настоящим адом. Тяга была ужасной. Ночь за ночью я просыпался в холодном поту. Ломка и абстиненция: я прошел через все это дерьмо.

И это не считая того, что было полно терапии. Просто дофига! Ежедневно десять различных занятий, и на каждом говорили одно и то же. Центральной темой был алкоголь и колеса, как жить без них. Это было непросто, но к третьей неделе я начал ощущать кое-какую ясность и стал смотреть на вещи иначе. Я начал думать о Курте Кобейне, Джими Хендриксе и других людях, чьи жизни оборвались из-за алкоголя и наркотиков.

Я понял, что мне выпал шанс заниматься музыкой в течение большего времени. Все к лучшему. Мне не нравилось сидеть в центре реабилитации, и я очень скучал по всем, но понимал, что из этого что-нибудь да получится. А еще я понимал, что теперь в моей жизни снова есть Иггор, а это значит, что мне не нужно принимать столько алкоголя и колес, как раньше.

Первые три недели я жил на территории Уотершед, а потом меня перевели в одну из небольших комнат, где можно жить в более привычной обстановке. К тому времени уже можно ходить в супермаркет, потому что они не думают, что ты начнешь пить или искать колеса. Мало-помалу я снова стал нормальным человеком и открыл для себя, что в этой фигне я больше не нуждаюсь.

Меня приехали навестить сестра и мама, которая проделала весь путь из Бразилии. Я сказал ей, как мне стыдно, что она видит меня в таком месте, а она ответила: “Тебе совсем нечего стыдиться. В своей жизни ты испытывал большое давление. Вот так ты справлялся с ним. Все хорошо, потому что ты здесь и тебе помогают”.

Она была великолепна, но для нее это было тяжело, потому что там она увидела многих других родителей со своими детьми, и во время этих сеансов было много слез и боли. Она испытала все это на себе, и думаю, это застало ее врасплох. Она не была к этому готова.

Что мне никогда не нравилось, так это собрания. Я посетил парочку, но они были мне не по нутру. Я не мог в них въехать. Мне пришлось посетить немало таких во Флориде, потому что они были обязаловом, но по факту в моем случае они просто не сработали. Кому-то это помогает, кому-то нет. Гораздо больше пользы мне приносили сеансы психотерапии с терапевтом каждые три месяца. Я говорю с этим парнем о том, как себя чувствую, и он отлично помогает мне не возвращаться к старым привычкам. Для меня это лучше.

На мой взгляд, я достаточно силен, чтобы не возвращаться к алкоголю и колесам. Я пообещал себе не возвращаться к этим привычкам и держу свое обещание. Моя семья любит и уважает меня, потому что я сделал это ради них и ради моей музыки. Чтобы сделать это, мне пришлось собрать все свое мужество в кулак и набраться смелости, чтобы рассказать об этом в книге, но так даже лучше.

Пройдя курс реабилитации, я с волнением вернулся домой. Это было начало новой жизни. С этого момента все будет по-другому.

Иггор Кавалера: “Было так важно видеть Макса сосредоточенным на своей музыке и работе, но важнее всего для меня было видеть, как он сосредоточен на семье и самом себе. Когда мы впервые встретились в 2006-ом, он уже завязал с алкоголем, но все еще боролся с лекарствами, и я не мог ему в этом помочь. Теперь я увидел, что он достаточно силен, чтобы справиться со всем этим, и я очень им горжусь, потому что не каждый может найти в себе столько сил. Он гастролирует почти круглый год, он один из самых работящих парней в этой сфере, и я очень горжусь, что он это может”.

Оставаться трезвым для меня было очень хорошо. Никто толком не знал, что я был в центре реабилитации, и я никогда этим не кичился. Никто из Roadrunner не знал об этом, поэтому, когда они читают эти строки, у них вполне вероятно случится приступ. Я сам слежу за этим, и теперь моя голова гораздо яснее.

Должен прояснить, что я никогда не был зависим до такой степени, что не мог ездить в те или иные страны, как некоторые. Я всегда мог какое-то время обойтись без колес, потому что вместо этого я пил. Но теперь гастроли проходят гораздо веселее. В старые времена я играл шоу, которые не очень-то хотел играть, потому что мучался похмельем. Мне приходилось искать колеса в городах за границей и встречаться с каким-нибудь сумасшедшим гребаным доктором. Кто знает, какое дерьмо он тебе подкинет. Чаще всего я принимал это дерьмо и становился еще безумнее! Или он говорил: “Иди на хер, с тобой все нормально. Тебе просто нужна наркота, так что ничего я тебе не дам”. Это был пиздец.

Сидя на болеутоляющих, кроме всего прочего я стал ленивым. Я просто лежал на диванчике в автобусе, смотрел фильмы и не хотел идти на саундчек. Знаю, это было паршиво с моей стороны. Я должен был вести себя иначе. Теперь я так не делаю. Я провожу саундчек, всегда занят сочинением музыки. Теперь мне нравится, когда я чем-то занят. Весело, когда тебе есть чем заняться. Жду этого с нетерпением.

Во время гастролей меня окружает выпивка. Она повсюду, и я мог бы взять и выпить, если б только захотел. Но я не хочу этого делать, потому что знаю, к чему это приведет. Я смотрю на колеса и алкоголь так же, как смотрю на героин: это те вещи, к которым я больше не притронусь никогда. Если я когда-нибудь почувствую желание выпить, я лучше пойду и займусь какой-нибудь работой и вместо этого напишу какую-нибудь музыку.

Я знаю, что у меня зависимая личность, но при этом у меня экстремальная личность. Большая часть того, что я делаю, это – пан или пропал. К примеру, я не пью пиво, мне нравятся крепкие спиртные напитки. Я не курю траву, хотя многие думают, что курю. Я попробовал ее один раз и не смог в нее въехать, поэтому вместо этого я втянулся в кокс. Поэтому я никогда не принимал героин, потому что я знаю, что у меня такая личность, что я буду принимать его до конца, и он убьет меня. Для меня не существует полпути, поэтому сейчас я не принимаю ничего вообще. Я веду трезвый образ жизни. В конце концов я начал заниматься музыкой без наркотиков и алкоголя, и мне больше не нужна эта ерунда, чтобы получать от музыки удовольствие.

Теперь, когда я трезв, мне всегда намного легче. Я вообще не скучаю по выпивке и колесам. Те безумные выходки, которые я вытворял пьяным или находясь под кайфом, сделали меня тем, кем я являюсь сегодня, но я не скучаю по тем временам настолько, чтобы хотел к ним вернуться.

На «Omen», следующей пластинке Soulfly, появились клевые гости: Грег Пусиато из Dillinger Escape Plan и Томми Виктор из Prong. Глядя на это сейчас, я смотрю на этот альбом как на заключительную часть супертяжелой трилогии, в которой предыдущими главами были «Dark Ages» и «Conquer».

Пластинка начинается с “Bloodbath And Beyond”, которую я написал, находясь под сильным влиянием хардкор-панка. Музыканты и вокал вступают одновременно, что казалось убийственно, поэтому я решил так и оставить этот альбом без вступления. Я писал вступления к альбомам всю свою жизнь от «Bestial Devastation» и «Beneath The Remains» до «Chaos A.D.», «Roots» и «Soulfly». Вообще-то было даже здорово не делать в этот раз вступление, потому что не было всякой херни и ничего не отвлекало. Название пришло в голову, когда я увидел магазин при фабрике “Bed Bath And Beyond” в супермаркете. Текст целиком посвящен войне, крови и Апокалипсису.

Следующей написанной мной песней стала “Rise Of The Fallen”, в которой присутствует один из пяти лучших риффов когда-либо написанных мной. Он казался идеальным риффом, и, разумеется, Марк наложил весь этот безумный электронный шум и сделал эту вещь еще более клевой. Я пересекся с Грегом Пусиато на шоу Deftones и попросил его спеть на этой песне, потому что мне очень нравилась его группа. Он был очень взволнован этим предложением и написал Глории электронное письмо, сообщив, что планирует сыграть свое лучшее выступление и всякие забавные штуки в этом духе. Мы записали эту песню за один день. От его партии вокала у меня просто сорвало крышу. Вокал полностью отличался от того, что я бы записал сам, поэтому это одна из моих любимых песен. “Rise Of The Fallen” стала одной из самых скачиваемых песен среди всех треков в каталоге Soulfly.

Томми Виктор принял участие в записи “Lethal Injection”, которая тоже чертовски тяжелая. Она о невиновном парне, которого приговаривают к смерти, потому что иногда система дает сбой. Потом есть “Counter Sabotage”, это трэш в чистом виде. Люблю эту вещь. Еще одна, “Vulture Culture”, о телешоу вроде «Американского идола» или даже CNN – короче, о любом телешоу, которое негативно влияет на его зрителей.

“Mega Doom” появилась из книги Нострадамуса, которая есть у Глории. Я отметил два четверостишия, которые мне понравились и прочел их вслух в начале песни. Они словно черная туча на небе. Потом была “Jeffrey Dahmer”, первая песня, которую я написал о серийном убийце. Когда мне пришла идея написать песню на эту тему, первым человеком, о котором я подумал, был Чарльз Мэнсон, потому что Дана писал ему в тюрьму. Немногие знают об этом. Я помню, как Дана сказал мне, что собирается ему написать, а я ему: “Ты с ума сошел? Он же никогда не ответит”. На самом деле он получил трехстраничный ответ от Мэнсона. Шапка почтового бланка была выполнена в виде свастики.

Вместо этого я написал о Дамере, потому что он поднимает много интересных вопросов. Я читал, что у него не было особенно трагичной судьбы, благодаря которой он стал воплощением зла. Ему просто нравилось убивать и есть людей. Вопрос, который все это вызвало во мне, был таким: мы рождаемся злыми или все-таки становимся? Лично я считаю, что ответ на этот вопрос отчасти имеет что-то общее и с первым, и со вторым: мы рождаемся с геном, который заставляет нас идти по этому пути, а потом жизнь вытаскивает его наружу. Это была моя попытка написать в стиле Slayer, потому что они написали парочку песен о серийных убийцах, и их песни мне очень понравились.

Я снова записал альбом с Логаном Мейдером. Я не так уж хорош как звукоинженер, потому что не умею обращаться со звуковым пультом, поэтому я занимался продюсированием альбома, пока он занимался инжинирингом и пристально следил за звучанием гитар, ударных и студийным звуком в целом.

Чувак, «Omen» просто под завязку набит риффами. И мне это очень нравится. На этот раз все встало на свои места: и группа, и студия, и песни. Я всегда могу сказать в разгар записи, станет альбом бомбой или просто неплохим, и «Omen» без сомнения был бомбой.

На этом альбоме я также джемовал с Зайоном и Игором. Они реально подготовили домашнее задание и проделали отличную работу. Зайон выбрал “Refuse/Resist”, что было потрясно, потому что 18 годами ранее стуком его сердца начиналась оригинальная версия на «Chaos A.D.». Игор выбрал песню панк-группы под названием Excel. Это была песня в духе скейт-панка Suicidal Tendencies под названием “Your Life, My Life”, и она получилась очень клевой. Многие годы я хотел сделать что-то музыкальное со своими сыновьями, а что может подходить для этого лучше, чем альбом Soulfly?

Кроме того, мы сыграли кавер на песню “Four Sticks” Led Zeppelin, но я бы ни за что не смог спеть как Роберт Плант, так что даже не стал и пытаться. Вместо этого мы сыграли вокальные мелодии на гитаре и сделали ее инструменталкой. Это было сделано по приколу. Серьезно, Led Zeppelin настолько монументальная группа, что обычно люди даже не решаются исполнять каверы на их музыку. Аранжировка тоже получилась безумной. Я даже представить не могу, что делал Джимми Пейдж, когда писал ее, потому что тактовый размер просто чокнутый. Мы никогда не слышали об этом раньше, и потратили кучу времени, чтобы записать ее как надо. Мне хотелось бы считать наш кавер панк-версией, хотя с чуть большим умением, чем у панк-группы, потому что у нас в группе был Марк.

Моей первой идеей обложки альбома «Omen» был демон из «Экзорциста». Это статуя чертовски злого существа, которое священник видит в Ираке, но я не знал, смогу ли получить права на ее использование и если да, то каким образом. Название альбома пришло ко мне, когда я увидел слово “Omen”, написанное краской на одной из лондонских стен, и подумал, что оно идеально подойдет, особенно в силу того, что большинство названий моих альбомов ограничивались одним словом.

Бобби Бернс ушел из Soulfly сразу после выхода «Omen». Это было реально фигово: у него случился инсульт несколькими годами ранее, и мне было очень плохо из-за этого, поэтому вместо того, чтобы взять другого басиста, я продолжил с ним усердно работать, пока он заново учился играть на басу. Ему даже пришлось заново учиться держать медиатор. Это было безумие. Наконец он снова был в команде, но к концу гастролей «Omen» он полностью потерял интерес к тому, что мы делали. Он стал замкнутым и перестал тусить с остальной частью группы. Кроме того, он начал лажать ноты, когда мы играли вживую, что было ужасно, и это очень раздражало Марка, потому что ему нравится, когда музыка звучит очень плотно. В конце концов Марк сказал мне: “Очень отстойно иметь сейчас в группе Бобби. Ты босс, и делаешь, что хочешь, но лично я бы взял кого-нибудь другого играть на басу, потому что во время шоу он дергает не те струны”.

Потом Бобби устроил эту фигню с веб-камерами, когда он записал свое рассуждение о гастрольном туре и выложил видео в Интернет. Большую часть времени он был пьян, и многое из того, что он говорил, было негативом, типа: “Очередной день, очередной доллар… и вот мы снова в этом говенном туре, в этой говенной атмосфере с говенными людьми вокруг”. И всякую чушь в этом духе. Я это увидел и сказал ему: “Чувак, ты чего творишь? Это ужасно. Ты создаешь всем нам плохую репутацию, мы же все делаем одно дело”.

Глория сказала ему прекратить снимать это дерьмо, но критический момент наступил на фестивале в Бельгии, где он приказал своему роуди снять его. На видео слышно, как роуди говорит ему: “Глория же говорила тебе не снимать”. Но Бобби продолжал снимать, а потом выложил это в Интернет. Вы увидели это видео, и оно стало последней каплей. Мы его уволили.

Джо Нунес тоже ушел. Много времени назад он сказал мне, что не планирует заниматься этим вечно, потому что он стареет и устает играть трэш. Думаю, он вообще устал заниматься музыкой в целом, и хотел попробовать в своей карьере что-нибудь новое. Он хотеть стать оператором или что-то такое. Тем не менее, я был максимально дружелюбен с Джо: он отличный парень. Теперь у нас есть Тони Кампос из Static-X, отличный басист, и с 2011 по 2012-ый у нас также был Дэвид Кинкейд, который играл в блэк-метал группе Borknagar.

Хороший ли я босс? Думаю, да. С развитием музыки, я очень рад возможности работать с новыми музыкантами и создавать музыку, что на мой взгляд хорошо для других: они видят, что в творческой обстановке многое получается. Поэтому Soulfly выпустили так много альбомов за такое короткое время.

К 2010-ому обе мои группы стали еще более популярными. В тот год Soulfly отыграли масштабный мировой тур. Мы съездили в Китай. На тот фестиваль пришли 10 000 металлистов, мы были на нем хедлайнерами. Толпа китайцев водила хороводы, взявшись за руки. Только китайцы выражают свое веселье подобным образом. Ничего подобного в своей жизни я не видел.

А еще мы открывали выступление Оззи в Израиле, в Тель-Авиве, тоже перед 10 000 собравшихся, а еще провели свое первое турне по Сибири. Там мы отыграли десять шоу, и одно из них прошло в Омске, где у Глории живет семья. Они все пришли на шоу. Затем мы отправились в Австралию, так что для меня это был очень хороший год.

2011 год был в основном посвящен Cavalera Conspiracy. Я решил дать небольшой отдых Soulfly после очень насыщенного предыдущего года, и, как я уже сказал, нам пришлось сменить басиста и барабанщика. Это было абсолютно новое начало для группы, которое время от времени все же случается. Группа остается интересной и свежей, а Soulfly так или иначе всегда такой группой и были.

Новые песни Cavalera появились сразу после релиза «Omen». За короткое время я подготовил много клевых вещей. Я записал кучу риффов на компакт, а потом просмотрел их и отправил копии Марку и Иггору, а также нашему новому басисту Джонни Чою.

Я открыл для себя Джонни после того, как увидел его фото в офисе. Я просто увидел фотографию парня с огромной бородой как у Распутина, и подумал: “О, Боже! Кто это? Он выглядит весьма безумно”. Мы узнали, что он играет в группе под названием Fireball Ministry. Надо признать, это очень клевые парни. Они играют музыку в духе Black Sabbath. И вот мы пригласили его попробовать свои силы, и у него отлично получилось, ведь он классный басист.

Парням понравились новые песни, и мы условились записать второй альбом Cavalera снова с Логаном, потому что он проделал отличную работу на первом диске. Это было удобно, и мы знали, что мы получим от него. Он не пинает говно в студии, поэтому мы работаем вместе очень быстро, и время было использовано очень хорошо. Иггор провел рекордную драм-сессию, в ходе которой он завершил всю пластинку за три дня, что для нас было неслыханно.

На сей раз песни были очень трэшевыми, навеянными «Reign In Blood» Slayer. Я написал “Torture”, “Target” и “Thrasher” в том же духе. Они все примерно по две с половиной минуты длиной, ни секунды даром. Первая половина альбома получилась именно такой, и это было здорово. Иггор был в ударе. Тем не менее, я считал, что для полноформатного альбома нам нужно что-то больше, чем просто трэш-метал, и подумал об убойных грувах, которые у нас с Иггором всегда были частью нашей истории в Sepultura, и сочинил “Killing Inside”, “Genghis Khan” и “I Speak Hate” – все эти грувовые вещи, которые отлично сочетались с быстрым материалом.

Еще одной песней была “Warlord”, которая появилась изниоткуда. Логан слушал ее снова и снова, а потом предложил с нее и начать альбом. Она очень отличалась от всего остального, потому что это была среднетемповая песня, и было клево с нее начать альбом. Когда мы исполнили эту песню живьем, она получилась очень брутальной. Весь зал стоял на ушах.

Кроме того, мы сыграли кавер на “Electric Funeral” Black Sabbath, потому что обычно играли эту вещь еще в Sepultura, и добавили быструю часть в середине, чтобы сделать ее в своем стиле. Потом Иггору пришла идея сыграть кавер Black Flag. Я не слишком много знал о них, потому что больше увлекался европейским хардкором в духе Discharge, GBH и The Exploited, но потом он включил мне “Six Pack”. Забавно, что я не пью пиво, а во всей этой песне только о нем и говорится. И все же это клевая песня, и мы снова добавили немного трэшевой атмосферы. На оригинальной версии были все эти паршивенькие гитары – тогда американские хардкор-группы даже не использовали дисторшн.

Когда соединяешь вместе быстрые и грувовые элементы, у тебя получается очень клевая пластинка. В «Omen» мне нравилось все. Назвать ее решили «Blunt Force Trauma». Она похожа на «Inflikted», только лучше. Уровень исполнения был выше, песни мощнее, и я был очень восхищен ею. Она была по всем статьям лучше первой. Этого я и добивался. Мне очень нравился первый альбом Cavalera, но на этот раз песни были более связанными между собой.

После этого 2012-ой стал годом Soulfly. На нашем следующем альбоме «Enslaved» я хотел выйти за рамки тяжести. Я хотел отправиться в невообразимые по меркам тяжести дали. Я послушал самые экстремальные дэт-метал группы и написал самую брутальную музыку, какую только смог.

Мой интерес к этой теме только растет с возрастом. Думаю, что это здорово. Я отметаю саму мысль, что стану старым и потеряю восхищение музыкой и агрессию. Такая мысль – полное говно. Я здесь, чтобы разрушить это представление и доказать людям, что они ошибаются. Постареть, но оставаться безумным как черт – вот о чем я говорю. Вот что хотят слышать мои фэны. Я хочу, чтобы они думали: “Я никогда раньше не слышал Макса таким злым!” Это был вызов, который я хотел бросить при помощи «Enslaved»: вызов записать самый экстремальный метал-альбом вообще, и благодаря этому он получился чертовски тяжелым. Альбом получил отличные отзывы от публики и от музыкантов, которые сказали, как сильно он им нравится. Парни из Amon Amarth и Trivium подошли ко мне со словами: “Чувак, мне так нравится твоя новая пластинка! Она чертовски тяжелая”. Эти песни было здорово исполнять живьем, особенно “Revengeance” и “World Scum”.

Мы провели немалую долю 2012-го в туре «Максимум Кавалера» с Ричи и Зайоном в их группах Incite и Lody Kong. Было весело каждый вечер выходить с ними на сцену. Когда они поднимаются и поют вместе со мной “Revengeance”, для меня это как глоток свежего воздуха, когда они рядом. Они помогают с мерчем и организацией питания, благодаря всему этому все это похоже на племенную концепцию. Мои сыновья тусят с фэнами, с которыми познакомились на Фейсбуке. Это здорово. Они всю ночь тусят и веселятся.

Мы поменялись барабанщиками, когда Кинкейд решил уйти. Все чувствовали, что его уход не за горами: весь тур он производил жалкое впечатление. Было понятно, что его сердце больше не лежит к музыке. Он не чувствовал ее. И хотя мне нравилась его работа на альбоме «Enslaved», он не мог толком играть старые вещи Soulfly, что было херово. Поэтому, когда наши следующие концерты докатились до Южной Америки, мы взяли с собой Зайона, чтобы он поиграл на ударных, что было облегчением для всех нас. Марк и Тони рассказали, как им нравилось играть с ним. Он реально сделал группе инъекцию энергии.

После окончания гастролей я подумывал о том, чтобы взять другого барабанщика для записи следующего альбома. Мне и в голову не приходило попросить Зайона принять в этом участие. Я думал о некоторых других барабанщиках, но тут ни с того, ни с сего ко мне подходит Зайон: “Дай мне это место”. Я спросил: “Ты уверен? Это тебе не гастроли – тут совсем другое дело. Записать альбом – непростое дело и требует немало дисциплины”. А он в ответ: “Я смогу, только дай мне шанс”.

И вот мы устроили джем. Я сыграл ему несколько риффов, чтобы посмотреть, как он будет реагировать, для меня это лучший способ оценить барабанщика. Я так делал со всеми своими барабанщиками: давал им рифф и смотрел, какой ритм они сыграют. Если он будет близок к тому риффу, который у тебя звучит в голове, или это потрясающий ритм, значит все получится как надо. Я сыграл Зайону три риффа, и он хорошо отреагировал на все три. Я был очень взволнован. Тогда мы сошлись во мнении, что он запишет альбом, и ежедневно часами работали над новыми песнями.

На меня снизошло невероятное вдохновение, и я написал тысячу риффов. Я просто сошел с ума. Я целыми днями писал с утра до ночи. Иногда было уже два утра, и Глория приходила и спрашивала меня, иду ли я спать или планирую писать всю ночь напролет. А я ей: “Я должен закончить еще одну песню!” Следующей стадией было написание музыки, и я писал песни по утрам, а днем шел и играл песни с Зайоном. Это продолжалось целые недели напролет.

Один из моих любимых риффов – основной рифф к песне “Bloodshed”. Он напомнил мне о том, как я открыл риффы “Jumpdafuckup” и “Refuse/Resist”. Эти озарения случаются не так часто, но когда это происходит, это настоящая магия. Я был в экстазе, когда написал этот рифф. Вероятно, это самый клевый рифф из тех, что я написал за десять лет.

Мы записали альбом «Savages» в Сиэтле с Терри Дейтом. Я был очень счастлив поработать с ним. Для меня это было похоже на запись с Энди Уоллесом – похожая атмосфера. Это было все равно что снова записывать «Chaos A.D.», потому что теперь за нами стоял крупный продюсер. Это был первый альбом на нашем новом лейбле Nuclear Blast, потому что некоторое время назад произошло слияние лейбла Roadrunner с Warner Bros. За мной по пятам следовали все эти лейблы, и я встретился с ними со всеми – Napalm, SPV, Century Media. У меня было чувство как у баскетболиста, который переходит из одной команды в другую, а на его агента со всем сторон сыпятся предложения.

Трудно понять, кого выбрать, потому что хороших лейблов немало, но в конце концов Nuclear Blast и их генеральный директор Монте Коннер предложили нам лучший контракт и лучшие условия. Они казались лейблом, который сделает все от них зависящее для группы вроде Soulfly. Само собой, зная, что Монте, с которым я записывался в течение 30 лет, будет там, сыграло немалую роль в принятии решения. Думаю, мы сделали правильный выбор. Они отлично поработали: «Savages» достиг 74 номера в Америке.

А еще я собрал новую группу Killer Be Killed с Грегом Пусиато из Dilinger Escape Plan и Троем Сандерсом из Mastodon. Грег привел Дейва Элитча, который играл в The Mars Volta, это офигенный барабанщик. Он техничный, брутальный, мощный, и с ним клево играть. KBK станет для меня новой территорией, потому что фэны Mastodon и Dilinger Escape Plan очень этим заинтересуются.

Мы возлагаем большие надежды на этот альбом. Я написал его в январе 2013-го, а потом все отправились на гастроли, но Глории удалось нас снова собрать в сентябре с продюсером Джошем Уилбуром, который записал последние альбомы Gojira и Lamb Of God. Мы записали альбом всего за месяц, и он звучит просто потрясающе. Я написал большую часть риффов и записал все гитары, за исключением одной песни. Я не записывал столько гитар на одном альбоме уже много лет. В конце концов я записал четыре гитарных трека. Мне нравится мое участие в этом проекте.

Мы записали вместе десять очень клевых песен. Они тяжелые, но довольно кайфовые и немного отличаются от прошлых экспериментов, с клевым грувом. У этих песен нет крутого звука: мы пишем и записываем их в стиле панк-рока, и нет нужды возиться с ними или мудрить. Это должна быть очень клевая классическая рок-группа.

Вот и конец истории, по крайней мере, на данный момент. Soulfly в полном составе теперь, когда Зайон играет на ударных, а я с нетерпением жду записи нового альбома Cavalera Conspiracy чуть позже в этом году. Я смотрю на это так: семья - это центр племени, а потом племя расширяется для всех, связанных с Soulfly. Сюда относятся фэны, музыканты и наши друзья. Мне нравится смотреть на это именно так. Это наше сообщество, наша сеть. Это те люди, которым нравится эта музыка. Это те люди, которым хочется участвовать при ее создании. Думаю, что это потрясающе. Клево жить вот так.

Когда съезжаю на обочину с одной из моих групп, я тут же отправляюсь в дорогу с другой. Мне не нужно репетировать. Я знаю все аранжировки. Единственное, что мне надо, это заново выучить все тексты. Для этого я обращаюсь к компактам. Тем не менее, эти две группы не похожи друг на друга: Cavalera требует больше дисциплины, потому что песни более брутальны, без отвлечений, а Soulfly более расслабленная и раскованная. Cavalera это что-то вроде Ramones на крэке, и это даже хорошо, потому что Иггору нравится играть быструю музыку. В Soulfly полно джемов, которые мне очень нравятся. Это более известная группа, за плечами которой больше опыта, но мне нравится играть с Иггором в Cavalera.

Теперь у нас отличные отношения. С самого начала я сказал ему: “Давай просто сделаем это и оторвемся по полной”, потому что Sepultura всегда сопровождал стресс, особенно после того, как мы стали успешными примерно во времена «Chaos A.D.». Я лишь хочу весело провести время в этой группе, как в Sepultura на заре карьеры.

Когда я пишу эти строки, в грядущие несколько лет у обеих групп впереди много гастролей в странах, в которых мы раньше никогда не выступали. И знаешь, что? Это будет круто.

ГЛАВА № 18

ЭПИЛОГ

Теперь я вспоминаю свою жизнь и спрашиваю себя, чего бы мне хотелось достигнуть в оставшиеся годы.

Я смотрю на Лемми и Оззи, и чуваков вроде них, которые спустя все эти годы до сих пор выпускают тяжелую музыку, и отчасти чувствую, что делаю то же самое. В отличие от них у меня другая история, потому что я бразилец, и моя группа была первой метал-группой, которая совершила прорыв из моей страны. Я создал Soulfly и Cavalera Conspiracy, и у нас есть фэны по всему миру, и таким образом я чувствую, что заслуживаю уважение людей. Вот что вдохновляет меня продолжать. Я хочу продолжать играть, когда стану старым, до тех пор, пока физически смогу это делать. Вот к чему я стремлюсь, и вот как я смотрю на свою жизнь.

На мой взгляд, это более важно, чем иметь хорошо продающийся альбом или кучу золотых наград. Все это уже было в моей карьере, и да, это клево, но я занимаюсь этим не ради всего этого. Я хочу получить уважение, которое нельзя купить за деньги. Когда встречаешь фэна на улице, и он говорит, что твоя музыка что-то значит для него, это честь, выше которой нет ничего. Я часто слышу от них эти слова, и чего скрывать, это приятно слышать. Эти слова стоят всех тех проблем и трений, которые заканчиваются или расколом, или перестройкой групп. Ради этого я и живу.

Я бы ничего не стал менять в своей жизни, хотя временами было тяжко. Я знаю, что Sepultura была моей группой, и было больно, когда мы разошлись в разные стороны, но этот раскол заставил меня вернуться так, как никогда раньше, и экспериментировать с различной музыкой в Soulfly. Теперь я счастливее, чем был бы, останься я в Sepultura. В старой группе у меня всегда был страх, что однажды мы выпустим альбом, который будет копией предыдущей пластинки, потому что мы достигнем своего предела, но с Soulfly этого не случится, потому что это совсем другая музыка.

В Soulfly все ставки сделаны. Я играю по иным правилам, чем те, по которым я играл в Sepultura. Я взял карьеру в свои руки и пошел своей дорогой. Очень многие безуспешно пытаются это сделать. Оззи Осборн – один из тех, кто добился в этом успеха, и я еще один, но очень немного тех, кому удалось заставить это работать, потому что это непростая задача. Я очень горжусь своей группой за это. Она научила меня спокойствию и смирению, ведь на то, чтобы все получилось, ушло немало времени.

Я не был заносчивой рок-звездой говнюком, когда был в Sepultura, но возможно я пошел бы этой дорогой, проведи я еще несколько лет в этой группе. Может быть, в конце концов я бы возненавидел эту музыку. Таким образом, всего этого могло не быть. Музыка - это бизнес, потому что благодаря ей я могу оплачивать счета, но для меня это не просто работа и никогда ею не будет.

Как вы знаете, в моей жизни имела место трагедия. Лучшее, что можно сделать, когда случаются такие вещи, это перевести их во что-то позитивное, если это возможно, но я знаю, что это очень трудно. Легко говорить, но на самом деле это непростая задача. Я сделал это при помощи музыки, написания песен о своем отце и Дана, и делаю так до сих пор. Я получаю кучу писем и мейлов от людей, благодарящих меня, потому что моя музыка помогла им пережить свою трагедию, и меня это действительно задело за живое. Мощная штука. Когда слышишь подобные вещи, все обретает смысл. Если у тебя получается это делать посредством музыки, искусства или любого другого занятия, то это лучшее, чем я советую заниматься в жизни.

Счастлив ли я? Да, и в то же время нет. Это борьба. Я счастлив, что у меня все это есть, но порой я смотрю на все это дерьмо в этом ебанутом мире, и мне трудно оставаться счастливым. По этой причине во многом мир - это большая жопа, и всю свою жизнь я боролся, чтобы обрести свое счастье. По крайней мере сегодня я не ощущаю прежнего давления, я на своем месте, делаю то, что мне нравится в возрасте 43 лет. Я пишу музыку и езжу на гастроли. Для меня это много значит.

Чем я реально горжусь, так это тем, что мы с Глорией не лижем жопу, и вероятно поэтому нам перепадает не так уж много хороших туров. Мне бы хотелось, чтобы так все и осталось. Нам не нравятся эти люди из ЭлЭй и Нью-Йорка, которые каждый вечер ходят на званый ужин и делают бизнес. Мы идем своей дорогой и делаем свои собственные туры. Мы сами творцы своей судьбы и для нас этого достаточно.

Глория спасла меня от саморазрушения. Она всегда была рядом со мной и всегда была моим фэном номер один. Она всегда подбадривала меня. Когда я опустился на самое дно под конец Sepultura, более ободряющего человека рядом со мной просто не было.

Я люблю свою жену. Мы работали вместе все эти годы, и отлично ладим. Она никогда не влезала в мое творчество, а я никогда не вмешивался в ее менеджмент. Мы не наступаем друг другу на пятки.

То, что она сделала для Sepultura, просто невероятно. Она взялась за нас и всеми доступными способами позаботилась о нас. Благодаря ей наши мечты стали явью. Мы считали себя дэт-метал группой, и во многом мы ею были, но она усадила нас за стол переговоров и сказала, что уверена, что у Sepultura намного больший потенциал. Благодаря ей мы преодолели эти горизонты.

По какой-то причине я думал, что умру ближе к тридцати годам. Мне казалось, что меня убьют наркотики или выпивка, а может меня изобьют до полусмерти и это убьет меня. Но Глория обратила мое внимание, что в жизни существует намного более важные вещи ради которых стоит жить, чем те, которые лишь порабощают тебя. Всему этому я обязан ей. Меня бы здесь не было без нее. Она мирится со мной – а ведь со мной непросто жить. Бухло сделало меня чертовски неприятной занозой в заднице, и забота обо мне наверняка была для нее кошмаром. Не знаю, у кого еще нашлось бы столько терпения. На ее месте я бы выпнул себя через неделю, но она любила меня, верила в меня и в то, что я делал, и никогда не бросала меня даже в самые трудные времена.

Мне бы также хотелось поблагодарить фэнов своей музыки. Они так много мне дали. Без них меня бы здесь не было. У меня всегда был свой слушатель. Каждый раз, когда вижу их, я стараюсь посвятить им свое время. Я никогда не отказываю в просьбе дать автограф или сфотаться. Некоторые говорят, что до меня тяжело добраться, и отчасти так и есть, потому что мне нравится иметь свою зону комфорта. На гастролях я остаюсь в автобусе, но если вам очень захочется найти меня, то вы найдете. Это не так трудно, как некоторые думают.

Если хотите совет, то вот вам один. Это цитата американского баскетболиста и тренера Джона Вудена. Мне она очень нравится. “Учись так, будто проживешь вечно; живи так, словно умрешь завтра”. Она очень сильная, именно так я теперь стараюсь жить. Живите по максимуму, и не позволяйте никому указывать вам, что делать. Думая о жизни и о своем месте в ней, я всегда вспоминаю эту цитату.

Так что же делает меня счастливым? Семья. Видеть, как растут мои дети. Видеть, как они играют музыку. Для меня это огромная радость. Я смотрю, как они репетируют в своих группах и это напоминает мне то, как мы детьми делали с Иггором то же самое.

Чему я учу их в жизни? Я стараюсь внушить им, чтобы они держались подальше от тяжелых наркотиков – кокса, кислоты, героина, метамфетамина. Однажды я попробовал метамфетамин здесь, в Фениксе, и мне он не понравился. Кайф был схож с коксом, но мне не понравился отходняк. Мое тело хотело спать, но мозг ему не позволял.

Я говорю своим детям, что выпивать можно, если можешь это контролировать, находясь на людях, но я этого не мог. Для меня границ не существовало, так что это было не для меня. Как и болеутоляющие. Пытаясь в первый раз слезть с болеутоляющих я бухал в семь утра. Чувак, это не жизнь. Теперь я могу дышать свободно. Я могу расслабиться и наслаждаться жизнью.

Моя миссия была и остается до сих пор – показать, что я могу быть хорошим отцом и в то же время по-прежнему играть быстрый, тяжелый, брутальный хэви-метал. Музыка не мешает тебе быть хорошим отцом, а быть хорошим отцом не мешает играть музыку. Это стало моей мантрой. Некоторые металлисты скрывают тот факт, что у них есть дети, потому что они считают, что это делает их менее крутыми, но я всегда считал, что это круто. Я всегда всем говорю, что у меня есть дети, поэтому более довольного папаши вы не найдете. Я по-прежнему играю безумную музыку, и она по-прежнему чертовски тяжела. Меня ничто не остановит это делать.

У нас тут самая настоящая династия. По воскресеньям нам всем нравится собираться дома. Мы плаваем в бассейне и веселимся. Это почти так, как когда я был ребенком и воскресенье было большим семейным днем, когда все ели пасту и пили вино, не планируя все заранее, и мне это нравится.

Кристина Стивер-Ньюпорт: “Я очень восхищаюсь Максом. Он высокоинтеллигентный, талантливый и добрый, и его любовь к музыке не идет ни в какое сравнение с его любовью к семье. Он любит своих фэнов и одинаково уважает всех людей, будь то бомжи с улицы или знаменитости. Он никогда не ставит себя выше других, он замечательный отец и муж. Кроме того, он лучший дедушка для моих и Роксаны детей”.

Роксана Кавалера: “Макс это самый спокойный, приземленный человек из тех, кого я встречала. Он любезен, с ним легко говорить, а еще он чрезвычайно образован. Он один из самых любящих дедушек. Он отлично ладит со своими внуками, и они безоговорочно любят его. Кажется, что он громкий, компанейский, супер-металлист, но на самом деле он полная тому противоположность. Он легенда и рок-звезда, но ты бы никогда об этом не задумался. Это очень необычно для такого стиля жизни”.

Ричи Кавалера: “Мама всегда работала до седьмого пота, чтобы обеспечить нам отличную жизнь. Когда она встретила Макса, они объединили свои силы и создали империю, за которой очень здорово наблюдать. Они и у меня вызвали желание усердно работать”.

Джейсон Кавалера: “Я немалому научился спустя все эти годы, проведенные с Максом. Самый значимый урок, который он мне преподал, это что у каждого есть внутренний голос: ты просто должен найти способ открыть его. Он также научил меня, что как только ты найдешь то, что наполняет тебя счастьем, держись за это, и это даст тебе, все что можно. Тогда ты даже сможешь удивить самого себя”.

Зайон Кавалера: “Макс вообще-то обычный человек, как и все остальные. Он остался скромным, насколько это возможно, что было очень важно для меня, когда я взрослел, потому что это научило меня никогда не задирать голову. Оставаться скромным – вот ключ, особенно в музыкальном бизнесе. И его жажда к успеху никогда не менялась. Он никогда не сбавлял темп с точки зрения работы, и можно сказать, он очень предан своему делу и сосредоточен”.

Игор Кавалера: “Макс мог бы просто не париться, но он так никогда не делает. У него три группы, и он до сих пор приходит и помогает собирать стол мерча. В его возрасте многие начинают относиться проще, но в его случае это, пожалуй, наоборот, он еще больше набирает обороты”.

Музыка – это моя первая любовь, и она до сих пор составляет огромную часть моей жизни. Я встаю с музыкой утром и ложусь с ней ночью. Я всегда пишу музыку или слушаю ее. В этом смысле я как мой отец. У него был ритуал слушать музыку каждый день, и я это перенял у него.

Мне никогда не надоедает гастрольная жизнь. Я всегда ею наслаждался, и по-прежнему люблю ее. Я до сих пор думаю о том, чтобы посетить страны, в которых еще никогда не был. Даже вернуться в некоторые места было бы клево. Думаю, это очень волнительно. Шоу само по себе волнительно, потому что музыка очень мощная. Она дает мне силы продолжать. Я по-прежнему нервничаю перед выходом на сцену. Я выступал на шоу в Портсмуте, Англия, незадолго до того, как закончил писать эту книгу, и хотя это был небольшой клуб вдалеке от большого города, я себе едва в штаны не наложил.

Гордился ли бы мной отец? Чувак, думаю, да. Может быть он втайне сам хотел стать профессиональным музыкантом, потому что всегда играл на гитаре и пел итальянские песни. Я знаю, что он бы оценил, что мы с Иггором снова вместе, и я знаю, что он был бы горд, что мы - первые бразильские музыканты, которые достигли уровня успеха Sepultura за пределами нашей страны. Непростое дело. Я до сих пор поражаюсь, что спустя все эти годы ни один другой бразильский музыкант не достиг того, чего достигли мы.

Я верю в то, что снова увижу отца. Когда придет мой час, он придет меня приветствовать. Я был последним, кто был рядом с ним, когда он умирал, и он будет первым, кто встретит меня, когда умру я.

Под конец жизни извилистый путь явно оправдает себя, потому что это лучший путь из возможных. Наши пластинки не достигают вершин хит-парадов, но мне на это плевать. Искренность по-прежнему при мне, вот за что я хочу, чтобы меня помнили.

ИЛЛЮСТРАЦИИ

Здесь я ребенком. Может показаться, что на этом фото я чем-то недоволен,

но у меня была отличная жизнь.

Я и понятия не имел о тех взлетах и падениях, что ожидали меня в будущем

Моя бабушка по материнской линии - Динья, которая была наполовину индианкой.

У меня глубокие корни

Мой дедушка по отцовской линии - Антонио Кавалера. Он был моряком и рассказывал мне

всякие безумные истории о тех вещах, которые повидал в мире

Моя мама Вания, когда она была моделью. Она была настоящей красоткой

Все семейство на пляже в Бразилии. Это были отличные времена,

и я вспоминаю их с большим удовольствием

Отец со мной, Иггором и сестрой Кирой. У него было отличное чувство юмора, и мы его обожали

Иггор и я. Даже суперзвезды дэт-метал откуда-нибудь берутся, не так ли?

Совершенно новая Sepultura 1984-го. Мы были всего лишь детьми, но следовали своей миссии, чувак

К 1985-ому метал стал моей жизнью. Зацените самодельный патронташ!

К 1986-ому вокруг нас все завертелось. У нас по-прежнему не было ни денег, ни телок,

но в то время мы играли тяжелее и быстрее, чем кто-либо в Бразилии

Паоло, Иггор я и Жаиро в Белу

С Лемми в 1989-ом. Для него я был всего лишь пьяным мудаком, но он простил меня

Sepultura на фоне пляжа Копакабана

С великим Ice-T. То было время, когда метал и хип-хоп шли плечом к плечу

Я и Глория, когда она была беременна Зайоном, за кулисами на шоу Sacred Reich

На Бали с группой

Я и Ричи: кореша с самого начала

Режем торт!

С Зайоном, моим первым сыном. Фото Гэри Монро

Sepultura в Уэльсе, снимок для «Chaos A.D.». Фото Гэри Монро

Чисто в духе хардкора мы с Алексом превратили спальню в студию Nailbomb

Нас с Иггором раскрашивают для сессий Ксаванте

Похороны Дана. По сей день тайна его смерти остается нераскрытой

Письмо, написанное мной после раскола Sepultura. У меня было чувство, что меня предали

Играем “First Commandment” с Чино Морено из Deftones

Джемуем “Eye For An Eye” с Дино Казаресом из Fear Factory

Новая группа: Джо Нунес, Бобби Бернс и Марк Риццо

С Марком, Джо и экс-басистом Megadeth Дэвидом Эллефсоном на сессии записи в Бербанке

Не демонстрировавшаяся ранее семейная фотография, сделанная в июле 1995-го. Любезно предоставлена Кевином Эстрада. Игору здесь примерно неделя. В Интернете есть похожее фото, но на том все серьезные. Это единственная фотография, где я и Глория со всеми семью нашими детьми

Еду в поезде по России, обдумывая новые проекты для Soulfly

Lody Kong – группа Игора. Фото любезно предоставлено Ником Стивером

Ричи со своей группой Incite. Фото любезно предоставлено Ником Стивером

Игор на сцене с Lody Kong. Фото любезно предоставлено Ником Стивером

Перед каждым шоу я выделяю минуту, чтобы вспомнить о тех, кого я потерял

и о тех, кто рядом. Эта книга посвящается всему нашему племени

ДИСКОГРАФИЯ

Sepultura

Bestial Devastation EP (Cogumelo, 1985)

Morbid Visions (Cogumelo, 1986)

Schizophrenia (Cogumelo, 1987)

Beneath The Remains (Roadrunner, 1989)

Arise (Roadrunner, 1991)

Third World Posse EP (Roadrunner, 1992)

Chaos AD (Roadrunner, 1993)

Refuse/Resist EP (Roadrunner, 1993)

Roots (Roadrunner, 1996)

Under A Pale Grey Sky (Roadrunner, 2002)

Nailbomb

Point Blank (Roadrunner, 1994)

Proud To Commit Commercial Suicide (Roadrunner, 1995)

Soulfly

Soulfly (Roadrunner, 1998)

Tribe EP (Roadrunner, 1999)

Primitive (Roadrunner, 2000)

3 (Roadrunner, 2002)

Prophecy (Roadrunner, 2004)

Dark Ages (Roadrunner, 2005)

Conquer (Roadrunner, 2008)

Omen (Roadrunner, 2010)

Enslaved (Roadrunner, 2012)

Savages (Nuclear Blast, 2013)

Archangel (Nuclear Blast, 2015)

Cavalera Conspiracy

Inflikted (Roadrunner, 2008)

Blunt Force Trauma (Roadrunner, 2011)

Pandemonium (Napalm, 2014)

Гостевое участие

Deftones, Around The Fur (1997)

Probot, Probot (2004)

Apocalyptica, Repressed (2006)

Ill Bill, The Hour Of Reprisal (2008)

БЛАГОДАРНОСТИ

Моей семье:

Глории, моей второй половинке. Лишь благодаря тебе появилась эта книга.

Зайону, Игору и Ричи. Моим музыкантам – теперь я могу передать вам факел.

Джейсону. Я очень рад, что ты в команде Soulfly.

Роксанне и Кристине. Спасибо за всю вашу помощь с моей прической, и спасибо за прекрасных внуков.

Роки, Марли, Жадор и Наде. Жду - не дождусь, когда отведу вас всех в кинотеатр.

Дана. Твой дух всегда со мной. Мне всегда будет недоставать тебя.

Папочке. Ты навсегда в моем сердце (порт.).

Мамочке, Гоке, Кике. Наша семья сильнее времени (порт.).

Биллу, Флоренс Гаффин и всему их семейству.

Якову, Софии Кравцовой и всему их семейству.

Клану Кавалера, итальянскому и бразильскому.

Марку и Кристен, Джейд и Ною. Наш второй дом вдали от основого. Мы обожаем Хантингтон-бич.

Брайану Робертсу. Чувак, ты рулишь, спасибо за все.

Команде Soulfly:

Кенни “Медведю”, Джеффу Хоку “Джеффомадо”, Питу Риццо, Джейсону Кавалера.

Марку Риццо. Моему гитарному партнеру. Давай зашреддим пару риффов!

Антонио Кампосу. Мой метал-бро (порт.).

Рою Майорга, Джонни Чоу и всем участникам Soulfly, Nailbomb и Cavalera Conspiracy, бывшим и настоящим.

Братьям по оружию:

Оззи и Шэрон Осборнам за то, что всегда вселяли в меня веру продолжать свое дело.

Кису Весселсу, Монте Коннеру и всем в Roadrunner Records. За то, что всегда верили в меня.

Роду МакСвину. Спасибо за бесконечную поддержку меня и моей музыки.

Стиву Заппу. Спасибо за то, что благодаря тебе я смог повидать мир. Давай съездим в еще более экзотические места.

Иэну Сейлсу. Спасибо за твою веру в нас.

Пэт и Жоао в Когумело Рекордс. Спасибо за то, что вы были первыми, кто поверил в Sepultura. Никогда этого не забуду.

Мэнни Рамирезу. Спасибо за Интернет-помощь. Ты рулишь!

The Project. Грегу Пуциато – Чувак, давай замутим че-нить.

Дэвиду Элитчу. Разнеси эти ударные!

Трою Сандерсу. Айда сыграть что-нибудь эпическое...

Джастину Хиршману и Клиффу Роману. Спасибо за все американские туры. Обязательно сыграем еще.

Томасу Миньону. Жду – не дождусь, когда приступлю к работе над твоим фильмом. Это будет улет.

Доктору Семино. Спасибо за то, что благодаря вам я стал лучше.

Друзьям

Лусио Ксубака. Спасибо за поездку к семье в Б.О.

Мауриньо. Где ты, мой друг? (порт.).

Лусио из Nação Zumbi. Друзья навеки (порт.).

Мейа Ноите, Каэтану Велозу, Жильберто Жилю, Ренато Руссо. Никогда не забуду, что вы были фэнами Sepultura раньше многих (порт.).

Журналу Rolling Stone, Бразилия. За размещение Cavalera Conspiracy на обложке! (порт.).

Иггору, Лайма (Mixhell), Антонио Тубарао, Джоанне, Икарусу, Педро, Раиссе и адским взрывам!

Тиа Вильма, Тио Тониньо, Фаусто, Самира и всему семейству Саломао.

Жаиро Гведесу. Наша дружба будет вечной, спасибо за модели (порт.).

Робу “Гато”. Всегда рад тебя видеть в Ванкувере (порт.).

Фэтти, Лео, Эдди, Райану, Дэнни Марианиньо, Джои и Рэю Ньюдженту, Брэндону Комбсу и его семье, Хосе Мангину (нашему сыну от другой матери), Крису из Пиви, Скотту и Рок Ит Карго, Джеффу Аллену, Чино Морено, Мэтту Маскиандаро и всем из ESP Guitars, Тиму и SIT Strings.

Всем, кто нашел время и поделился воспоминаниями для этой книги, включая Майка Паттона, Кори Тейлора, Дино Казареса, Дэвида Эллефсона, Милле Петроцца, Дэвида Винсента и Терри Дейта.

Дейву Гролу. Спасибо за вступление!

Джоэлу МакАйверу. Спасибо за то, что написал со мной эту книгу. Было очень весело вспоминать все эти старые безумные истории. Я получил немалое удовольствие!

Авторы иллюстраций

Все фотографии этой книги, если не указано иное, взяты из частной коллекции Макса. Автор фотографии обложки - Гэри Монро.

Познавательные статьи:



Формы дистанционного обучения

Передача мяча двумя руками снизу

Значение правильной осанки для жизнедеятельности человека

Основные ошибки при выполнении передач мяча на месте