Бывшее Королевство Афганистан

Передовая база сил специального назначения «Космос»

Где-то в провинции Пактика

Лето 2015 года

 

«Космос»…

Была какая-то злая ирония в этом названии. Они сами себя называли космонавтами, а то, что вокруг, – космосом. Это было жутко, но это слово как нельзя лучше отображало природу того места, где они находились. Жестокое, беспредельно враждебное человеку место, место, где нет кислорода, где радиация готова испепелить тебя, как только ты оказался вне надежных стен модуля (космического корабля). Здесь невозможно было жить, здесь можно было только существовать, приняв меры предосторожности и нанося жестокие ответные удары противнику. Здесь не было друзей, не было вообще нормальных людей – искалеченные войной, которая продолжалась здесь несколько человеческих поколений, местные жители воспринимали чужаков, любых чужаков, как агрессоров и завоевателей. На протянутый кусок хлеба здесь всегда отвечали пулей или ударом ножа. Англичане знали это: пять кампаний они провели для замирения Афганистана, и особенно – дикой, непокорной племенной зоны. Потерпев поражение от русской Гвардии, они отступили на Восток – и теперь русские вели шестую кампанию.

Русские были совсем не такими, как англичане, и даже самые отмороженные из племенных вождей это признавали. Русские были хамелеонами, они не заставляли пуштунов учить русский язык, они сами учили пушту, отращивали бороды, делали намаз и соблюдали пуштун-валай, кодекс чести афганских племен пуштунов. Встретив на тропе бородатых братьев своих, можно было погибнуть в следующую же секунду, так бывало не раз и не два. Над Афганистаном парили ударные беспилотники и тяжелые штурмовики, от которых не было спасения нигде. Медресе в Деобанде давно взорвали, [47] мало кто остался в живых из тех, кто начинал. Но сопротивление продолжалось – и пятилетний мальчик в ответ на вопрос: «Кем ты станешь, когда вырастешь?» – гордо отвечал: «Шахидом». Этот народ невозможно было победить – его можно было только уничтожить, как это сделали люди Чингисхана: они просто убивали всех, кого встречали. Но русские по каким-то причинам не желали этого делать. И потому космос был…

Лагерь занимал площадь чуть больше гектара и был выстроен так, чтобы его невозможно было обстреливать с гор прямой наводкой, – он примыкал к склону горы, а на самой горе, на вершине, был оборудован передовой аванпост с пещерами и скорострельными автоматическими пушками. Со всех сторон лагерь прикрывала стена высотой в несколько метров, которая частично состояла из земли, а частично – из двадцати- и сорокафутовых морских контейнеров, списанных и перевезенных сюда. В части контейнеров были укрытия с оружием и боеприпасами, часть использовалась как огневые позиции: сочетание каменистой земли и контейнеров, прикрытых землей же, образовывало сплошной защитный вал, ощетинившийся пулеметами, гранатометами и скорострельными пушками и представлявший собой сплошную цепь дотов. Это укрепленное сооружение защищало в случае самого жестокого минометного огня, обученные солдаты, опираясь на этот вал, могли отразить атаку двадцатикратно превосходящего противника. Чтобы взять лагерь, нужно было применить бомбардировщики и саперные гаубицы, а у мятежников не было ни того, ни другого.

Все сооружения лагеря находились в земле, все модули были вкопаны в землю по крышу и сверху прикрыты насыпанной курганами землей же, что давало повод шутникам называть их «саркофагами». Личный состав базы передвигался не по земле, а по отрытым ходам сообщения, сверху защищенным стальной металлической сеткой, от мин. Даже в случае минометного или ракетного обстрела жертв почти никогда не бывало, русские вложили в постройку укреплений всю свою изобретательность, трудолюбие, упорство и опыт жесточайшей сорокалетней партизанской войны. Под землей находилось все: все припасы, все командные центры, стрельбища, укрытия для техники – все, а вынутая земля как раз и пошла на сооружение циклопического вала. Это был как сухопутный авианосец, территория с почти абсолютной безопасностью. Здесь же находилось все, что нужно для контроля территории: катапульты для точечного старта беспилотников, вертолетные площадки и новые, усовершенствованные артиллерийские орудия с дальностью стрельбы до сорока километров. Но эта база не была самой крепкой – южнее, в горах близ Кандагара, были построены настоящие крепости, там базы были устроены полностью под землей, а личный состав передвигался по закопанным на глубине несколько метров нефтяным трубам, которые, наверное, выдержали бы и массированный обстрел осадной артиллерии.

А все, что было вне этой территории, называлось «космосом».

 

Дверь кондиционированного вагончика – модуля для летного и офицерского состава – открылась с едва слышным шипением, пропуская внутрь человека. Многие из тех, кто жил и воевал здесь, машинально положили бы руку на оружие, благо здесь его было в достатке и все предпочитали держать его под рукой. Но только не этот человек. Его поведение можно было объяснить либо бесстрашием, либо разгильдяйством, но он вел себя так, как вел, и даже командир передового поста, майор по адмиралтейству Печенин, оставил все попытки его переделать, тем более что и летный состав ему подчинялся… с оговорками, так скажем. Он сидел в самодельном шезлонге спиной к двери (чего девять из десяти здесь находящихся никогда бы не сделали) и читал книгу. Книги у этого человека были разные, они составляли большую часть скарба, который был у каждого офицера и перемещался с ним по всем таким маленьким, занюханным и почти забытым передовым базам. Не так давно он дочитал «Шахнаме» в подлиннике, который приобрел где-то во время Персидской кампании, а теперь читал – опять-таки в подлиннике – Шекспира. Только Летный крест на кителе – он получил его, когда со смертельным риском для жизни высаживал десантные отряды в Тегеране, в районе казарм Гвардии Бессмертных, – спасал его как от придирок начальства, так и от травли сослуживцев. Которые были людьми простыми и человека, страстно читающего английские книги, могли и не понять.

Вошедший в вагон человек остановился на середине прохода между двумя койками. Офицерские модули предназначались для проживания двоих человек – но второй, который жил здесь, отправился на родину с тяжелой контузией и минно-взрывной травмой, и вторая кровать пока пустовала.

– Время, Денис, – негромко сказал он, – пора.

Человек в шезлонге посмотрел на часы – золотые, наградные, «Павел Буре», такие были у немногих.

– Минут пять еще есть…

Человек шагнул вперед, чтобы увидеть страницы книги. Взгляд наткнулся на литографию старинной гравюры. Похоже, книга была дорогая…

– И охота тебе это читать… – нарочито грубовато сказал он.

Человек аккуратно закрыл книгу.

– Шекспир, – сказал он, – репринтное издание одна тысяча девятьсот двадцатого года. Интересно, как оно здесь оказалось…

– Да так же, как и тульский самовар, помнишь?

Тульский самовар они видели в Кабуле в одной из едален. Более чем столетней давности аппарат, питающийся дровами, по-прежнему радовал людей настоящим чаем, а хозяина едальни – прибылью. Многие из прикомандированных к ограниченному контингенту офицеров заходили в эту едальню испить на чужой земле чая из старого русского самовара – это казалось чем-то вроде оберега на этой жестокой и негостеприимной, очень негостеприимной земле.

Человек в шезлонге отложил книгу, но не встал. Молчание нарушалось только лишь шипением кондиционера, спешно восстанавливающего нарушенную внезапным вторжением оптимальную атмосферу – двадцать два градуса по Цельсию.

– Ты бы поехал отдохнул, что ли, командир… Второй срок без замены допахиваешь. Не можешь сам – я с полковником переговорю.

– Да нет. Не стоит…

Оба они знали, что майору ИВК, Императорского Воздухоплавательного корпуса, [48] Денису Грибоедову, потомку разорванного разъяренной толпой в Тегеране посла Грибоедова, ехать, в сущности, некуда. Да, у него были и супруга, и трое детей, они были… но в то же время их и не было. Так бывает…

– Я вот думаю… – задумчиво начал Грибоедов, – увижу ли я конец этой кампании? Или только наши дети пожнут плоды…

– Да брось, командир. Рано или поздно сломаются…

– Нет. Нет, не сломаются…

Грибоедов взглянул на часы. Подмигнул своему второму пилоту, лейтенанту Стецкому.

– Время. Пошли…

Они вышли в космос – и дверь закрылась за ними с привычным шипением.

 

Примерно в то время, как вертолет майора Грибоедова добрался до контрольной точки «Июнь», – в километре от контрольной точки, в небольшой неглубокой пещере, вход в которую был накрыт маскировочной сетью, лежали два человека…

Эти два человека мало чем отличались от жителей здешних негостеприимных мест: они были грязны, косматы и бородаты, их глаза были быстрыми и внимательными, они умели подмечать малейшие признаки того, что что-то неладно. Потревоженная неосторожным шагом каменная осыпь, сломанная ветка чахлого куста, мелькнувшая за дувалом тень, поднявшаяся в тревоге птица… Эти люди умели читать следы, говорить на пушту и на дари, самых распространенных языках афганского королевства, они знали, какое племя живет здесь, с кем оно дружит и с кем враждует, они могли призвать на намаз и полностью совершить его без малейшего недочета. Они знали имя старейшин местных деревень и действующих в округе амиров – вождей местных бандформирований, знали, сколько людей у каждого и чем они примерно вооружены. Долгие походы по горам сделали их тела поджарыми и быстрыми, как у местных, их пятки и ступни закаменели так, что они могли обходиться вовсе без обуви, они могли неделями жить на лепешках, змеином и бараньем мясе, они умели лечиться кислым молоком и жирной местной простоквашей, которую здесь называли «маза», а также местными, произрастающими здесь растениями. Любой эмир принял бы этих сорбозов себе в банду, вот только они в банду совсем не стремились, если, конечно, не было приказа на операцию по внедрению. Потому что они были военными моряками флота Тихого океана и относились к отряду специального назначения амфибийных сил флота, первоначально нацеленного на захват плацдармов и удержание их до подхода основных сил с тяжелым вооружением. Сейчас они были вынуждены переквалифицироваться в охотников на террористов и бандитов, которым помогали, конечно же, англичане и которые не собирались прекращать террористического сопротивления. Таких надо было уничтожать, чем они, собственно, и занимались.

Стандартная численность отряда спецназа сухопутных сил – шестнадцать человек, морские пехотинцы работают шестерками, морские диверсанты – четверками, их же было всего двое. Два человека – для разведывательных задач вполне достаточно, тем более что у них не было особого снаряжения, шли налегке, питаясь тем, что удастся раздобыть. Перемещались они по ночам, по ночам же чаще всего нападали на выявленные точки, где находились боевики, уничтожая их самостоятельно или вызывая авиацию. Днем отлеживались, стараясь не попадаться на глаза. Все дело в том, что ночью их опознавательный знак «свой» был отлично виден – два маяка, работающих в инфракрасном спектре, им помечали дружественные объекты. А вот днем что воздушный патруль, что какой-нибудь придурок за компьютером где-нибудь в средней полосе России может решить «пополнить счет», тем более что они ничем не отличались от боевиков. Именно поэтому с наступлением рассвета они забрались в расщелину скалы, перекусить и отдохнуть перед ночным переходом. Шел одиннадцатый день их автономки…

Даже находясь на лежке, они не теряли бдительности: пока один отдыхал, второй лежал с оружием наготове. Они не использовали огонь для приготовления пищи, мясо, которое они ели, было сырым, посоленным и провяленным на солнце – кстати, сырое мясо намного лучше утоляет голод, чем жареное или вареное, при термической обработке оно утрачивает большую часть своей питательности. Они не пользовались именами, их звали Шатун и Воля, что у одного было фамилией, а у другого прозвищем. Сейчас Шатун лежал и отдыхал, а Воля, которого прозвали так за то, что его дед участвовал в восстании матросов, лежал вместе со снайперской винтовкой Драгунова, которыми были вооружены они оба.

Именно он и почувствовал первым неладное. Именно почувствовал – горы очень обманчивы, здесь все не то, чем кажется. Почувствовал он это по необычным перемещениям в кишлаке, за которым они наблюдали, чтобы решить, стоит ли наведаться туда ночью или пока оставить местных в покое. Первое, что насторожило его, – в положенное время не прозвучал азан, призыв к намазу. Зато он заметил на минарете двоих людей, и эти люди были совсем не имамами. Скорее всего, это были наблюдатели, вопрос только – чего они хотели. Одно он знал точно: у имамов не бывает видеокамер, зато они бывают у боевиков, которым надо заснять их подвиги.

Но пока он не видел ничего такого, из-за чего стоило будить напарника. Скудное питание и разреженный воздух гор здорово отнимали силы – и он знал, что в этом случае надо больше отдыхать…

Кишлак, который был перед ним и который он наблюдал, был кишлаком только по меркам Южного Афганистана, здесь это был почти что небольшой город. Удачно расположенный – на старой караванной дороге, – он, видимо, возник как перевалочная база для караванов. Конечно, это не Джелалабад и не Пешавар – города по обе стороны Хайберского прохода, на такой высоте груз нести могут только ослы и люди – носильщики, ни мулы, ни тем более лошади здесь не пройдут. Но караваны были – и на их пути вырос небольшой торговый город. Очень типично для афганцев.

Воля никогда не задумывался над тем, что хотят афганцы, он просто их убивал. Но иногда его посещали самые разные мысли: например, почему нация, столь искусная в торговле, сражается с таким ожесточением. Ведь они никому не запрещали торговать, верно? А то, что происходило до прихода сюда русских, нельзя было считать даже подобием порядка: война всех против всех. Одни торговали, другие грабили, третьи выращивали наркотики, четвертые резали мужчин другого племени. Даже афганцы – он сам это слышал – признают, что, если русские уйдут, они опять начнут братоубийственную войну друг с другом. Тогда почему же они сопротивляются…

Стараясь шевелиться как можно меньше, он посмотрел на часы. Время намаза давно прошло. Это было необычно и странно – и он начал искать взглядом все подозрительное и странное на горных склонах, поставив прицел на трехкратное увеличение. И заметил, как на склоне, в километре от них, зашевелились камни…

Воля чуть пошевелился, наводя винтовку. Ногой толкнул напарника, который должен был выполнять роль наводчика, но вместо этого просто спал. Правила сменности требовали заменять снайпера у винтовки каждые полчаса, после восьми часов боевой работы давать солдату как минимум столько же времени сна. Эти правила здесь не соблюдались, потому что здесь их было только двое и опасность грозила им двадцать четыре часа в сутки, без малейшего перерыва. Они давно привыкли спать урывками, как опытные боевики, моджахеды, и пока один спал, второй наблюдал, но не через прицел или бинокль. Он наблюдал невооруженным глазом, стараясь увидеть не врага, а подозрительное движение на каменных осыпях. Горы Афганистана, особенно в этих суровых местах, безжизненны, и любое движение может означать опасность. В таком случае они вступят в игру. До этого они не более чем часть местной природы. Валун на горном склоне, который пролежал здесь несколько десятков лет и пролежит еще несколько десятков, пока чудовищные перепады температур не доконают его.

Напарник проснулся мгновенно.

– Пора?

Речь шла о смене.

– Движение, – прошипел Воля, – на одиннадцать. Давай, наводи…

– Есть…

Вооружение снайперской разведывательной группы специального назначения диктовало очень необычную тактику его применения. Винтовки были одинаковыми – ни в одной армии мира первый и второй номера снайперской пары не вооружены одинаковым оружием. Необычными были и прицелы – в стальном корпусе, переменной кратности от 1,8 до 10, с широким углом зрения. Такие характеристики прицелов позволяли использовать винтовки и в ближнем бою. Работали так: один из снайперов устанавливал винтовку на минимальное увеличение – что, как все знают, дает максимальное поле зрения – и искал цели, а также давал наводку на них второму снайперу. Который ставил прицел на максимальное увеличение и поражал цели. До одной тысячи метров. Преимуществ такой схемы работы полно. Например, по особо важной цели снайперы могут работать одновременно вдвоем, что дает вероятность поражения близкую стопроцентной. Или снайпер-наблюдатель может сделать выстрел из своей винтовки, поправляя работу стрелка. Или один снайпер может работать на дальней дистанции, а второй оборонять позицию от наседающих боевиков. Короче говоря, флот просто так было не взять, флот всегда шел впереди…

Шатун подполз и приложился к своей винтовке… прошло несколько секунд, потому что он старался не делать резких движений.

– Где?

– Слева от ориентира «Баба». Девятьсот…

Ориентиром «Баба» они называли странный треугольной формы валун – он был похож на бабу в сарафане.

– Не наблюдаю…

– Я видел движение…

Где-то на грани восприятия они слышали какой-то звук. Только сейчас до Шатуна дошло, что это вертолет…

– Вертолет на шесть, вертолет…

– Есть, вертолет…

Вертолет и движение на склоне – это уже не есть хорошо…

Совсем не есть хорошо…

– Движение!

– Вижу!

На сей раз они действительно его видели. За валуном прятался человек. И они видели какую-то дрянь у него на плече… непонятно, что это за дрянь такая, отсюда не видать… но выглядело солидно… Судя по стволу, солидно… только валун скрывал его, не попадешь…

– Оружие.

– Вижу.

– А если из-за валуна?

– Что предлагаешь?

Вертолет уже был хорошо слышен.

– Спугнем.

Каждый понимал, что это значит, – это значит поставить свою жизнь на кон с весьма хреновыми шансами… они были вдвоем на вражеской территории, где неоткуда ждать помощи, и до крайнего аванпоста три дня пути. Но надо понимать и то, что на кону – жизни всех, кто в вертолете. Возможно, жизни десятков трех зеленых салаг, которых перебрасывают на место службы…

Вертолет уже грохотал почти над головами…

– Давай!

Две снайперские винтовки выстрелили одновременно, пугая затаившегося за валуном стрелка. Когда в нескольких сантиметрах от твоей головы пуля выбивает каменную крошку – на нервы это действует. А для приготовившегося убить или умереть стрелка-зенитчика нужны крепкие нервы…

– Нет!

– Замри!

Вертолет прогрохотал над ними: большой транспортник «Сикорский», под брюхом нет груза – значит, везут личный состав, так и есть. Бортстрелок заметил опасность и обстрелял… их самих. Неудачно, но камнями их накрыло…

– Вот козел! Б…

Столб каменистой земли поднялся недалеко от них. Бандит, который собирался стрелять в вертолет, переключился на них…

– Работает по нам.

И судя по всему – из чего-то неслабого…

– Твою мать! Наводи! Ветер!

Словно говоря: «Вот вы и попали, ребята», по их позиции начали работать как минимум два автомата. Как и следовало ожидать – у зенитчика было прикрытие.

– Прямо нам в рожу! Забудь! Девятьсот шестьдесят! Высота! Две тысячи сто!

Ублюдок на склоне – интересно, из чего такого он, гад, стреляет? – высунулся из-за склона и снова выстрелил. И снова мимо – пуля (или снаряд?!) вздыбила фонтан камней и земли, причем на несколько метров ближе. По камням омерзительно щелкали пули.

– На подавление! Давай!

Воля открыл огонь – снайперская винтовка Драгунова была не такой точной, как современные образцы, но она позволяла вести точный и быстрый прицельный огонь на средних дистанциях. Примерно определив точку попадания, Воля открыл огонь, нажимая на спуск раз за разом и рассчитывая, что напарник по точкам попадания откорректирует огонь.

– Левее деление!

Очередной выстрел пришелся точно в цель – стрелок с какой-то установкой на плече выронил свое оружие и покатился вниз по склону.

– Попал!

Воля заменил магазин и сделал еще пять выстрелов, чтобы окончательно подавить огневую точку. Позиции стрелков были видны по вспышкам.

– Добил?

– Хрен знает… Но такого они не простят…

Оно и понятно. Бородатые мало ценят рядовых бойцов – когда им нужно прикрытие, они просто нанимают его в местных селениях. Примерно эквивалент десяти рублей за день – и крестьяне откладывают в сторону мотыги, берут автоматы и идут убивать… это у них что-то вроде подработки. Шабашка на крови. Если такого вот «воина за десять рублей» убьют – моджахеды особо не расстроятся: все равно ему рай, а бабы новых нарожают. Но вот ценных специалистов – операторов ПТРК, ДШК, зенитчиков, саперов – они очень ценят, потому что их мало и подготовить их не так-то просто. И потому таким сорбозам выделяли особенное прикрытие, а за их смерть жестоко и фанатично мстили…

Не успел Воля это сказать, как в воздухе траурно завыло, в нескольких десятках метров от них поднялся столб земли, камней и огня…

– С..а. Трехдюймовый, гад…

– Уходим.

– Добьют по дороге…

– Что предлагаешь?

– Вперед и только вперед…

Бандитов с камерой на минарете уже не было.

 

Майор ИВК Денис Грибоедов возвращался в Хост. Хост, город в горах, на который шла только одна, смертельно опасная дорога, раньше был у самой границы с Индией, но теперь граница была отодвинута, потому что по Бисмаркскому урегулированию, положившему конец Второй мировой войне, территория Зоны Племен отходила (точнее возвращалась, потому что сэр Мортимер Дюранд подписал всего лишь договор аренды этой территории на сто лет, до 1994 года от Р. Х.), точнее, возвращалась Афганистану, а следовательно, и России. Хост оказался едва ли не центром жизни крупного и наиболее воинственного из всех племен – племени джадран. Раньше из племени джадран комплектовалась армия Афганистана, до кабульской катастрофы планировалось сделать так же, но после кабульской катастрофы племя объявило русским месть за потерянных вождей. С тех пор прошло уже много времени и в реке Кабул утекло немало воды, так что днем власть в городе Хост была русской, а прохаживающиеся по улицам бородачи церемонно раскланивались с не менее бородатыми русскими казаками и военными. Веселуха начиналась ночью – с обстрелами, с фейерверками, с попытками сбить с господствующих высот усиленные артиллерией боевые посты прикрытия города. Тем не менее там был аэродром и на нем базировались вертолеты, которые поддерживали действия отрядов особого назначения в горах и наносили по горам удары. Здесь же базировалась восьми- и десятидюймовая артиллерия, которую сами афганцы уважительно называли «драконами»…

Пилотирование в горах – занятие нелегкое, в горах очень скверные воздушные потоки, они возникают не только из-за препятствий ветру, но и из-за резких перепадов температур. Пилотированию нужно отдавать все свое внимание, потому что у летчика за спиной были десять с лишним бойцов подразделения специального назначения, которые заслужили отпуск, и две с половиной тонны изъятого трофейного оружия и боеприпасов, которые какой-то идиот приказал не уничтожать на месте, а перевозить в города, чтобы показывать начальству и только потом актировать. Но все равно… он заметил что-то, а потом услышал, как бортовой пулеметчик дал очередь. И это засело у него в памяти…

И потому, после того как вертолет приземлился в Хосте, майор подошел к бортстрелку, стягивающему с головы тяжелый, защищающий от пуль и вызывающий радикулит шлем, положил руку на плечо:

– Ты в кого стрелял?

– Мелочи… Показалось чего…

– По нам вроде не стреляли, – не отставал Грибоедов.

– Так точно.

– Дай…

Со вздохом бортстрелок достал свою карту памяти. Если офицер просит твою запись – жди неприятностей…

В XXI веке телевизор не смотрели в общей палатке, а носили с собой в кармане: маленькое плоское устройство, на котором в свободное время можно было просмотреть закачанный из Интернета футбольный матч любимой команды. Грибоедов заменил свою карту памяти на карту из системы боевого документирования, включил ускоренный просмотр. На полпути остановил, начал смотреть…

– Да не было там никого… – сказал техник-сержант ВВС, привычно оправдываясь перед офицером…

Ничего не отвечая, майор направился в штаб…

 

В штабе лишней работы никогда не любили – штаб эскадрильи армейской авиации в Хосте исключением не был. Одним из самых загруженных его участков был сектор оценки и анализа. Официально он занимался лишь оценкой эффективности авиационных ударов, расшифровкой полученных изображений местности и определением целей для новых ударов. Неофициально этому сектору подчинялась часть спецназа ВВС, боевые метеорологи. Наряду со спасателями ПСС [49] боевые метеорологи входили в состав спецназа ВВС и являлись одной из наиболее подготовленных частей для работы за линией фронта. В 30-е, еще до того как появились спутники, их забрасывали в глубокий тыл противника для определения погоды в районе цели и доразведки целей перед бомбовыми ударами. Они должны были уметь длительное время сохранять активность во враждебном окружении, работать как из леса, так и, легализовавшись, из населенного пункта, уклоняться от прочесывания, проходить через фильтрации – короче говоря, они должны были быть великолепными воинами, иметь все навыки разведывательной работы в глубоком тылу и в то же время быть отличными математиками, потому что в их задачу входил поиск решений для нанесения ударов, включающий в себя сложные математические расчеты. Сейчас погоду предсказывали спутники, но боевые метеорологи остались, только теперь в их задачи входило наведение авиационных ударов на цели, в том числе с помощью лазерной техники.

Грибоедов стал пилотом только потому, что не прошел отборочный курс боевых метеорологов в Южной Сибири, считающийся одним из самых страшных в мире курсов для подготовки экстремальных групп. Но он часто тренировался с метеорологами, вывозил их на задания и поддерживал дружеские отношения как с самими бойцами, так и с их командованием. Поэтому он без подсказок нашел нужную дверь и ногой открыл ее…

 

Для того чтобы разобраться в ситуации, нужна была система объективного контроля, и в Афганистане она была более всеобъемлющей, чем где бы то ни было еще. Дело в том, что воевать в Афганистане не так-то просто, граница между миром и войной очень зыбка и расплывчата: мирный феллах, днем трудящийся на своей земле, ночью может выйти на дорогу, чтобы подложить фугас, или с автоматом в горы, чтобы обстрелять расположение русских войск. Сами афганцы не считают, что в этом есть что-то плохое, для них нормально днем принимать помощь от русских, брать у них рис, керосин, а вечером получать деньги в мечети за то, чтобы ночью заложить фугас на дороге… Еще британцы заметили, что афганца нельзя купить, но можно взять в аренду. Если же русские открывают ответный огонь… через день жди делегацию старейшин, которые придут, продемонстрируют трупы и потребуют «выкуп за кровь», угрожая в противном случае объявить кровную месть русским.

В связи с этим приказом командующего каждый стрелок, выходя на боевую операцию, должен был иметь при себе две камеры: одну – подключенная к оружию, другую – на шлеме. Еще десять лет назад эти камеры весили два-три килограмма и обеспечивали сорок пять минут записи – сейчас камеры весили двести-триста граммов и обеспечивали как минимум восемь часов записи. Это называлось «система боевого документирования», камеры были снабжены обычными картами памяти, их можно было просмотреть на любом телевизоре или компьютере, что гражданском, что военном. И потому, как только старейшины приходили с претензиями, их усаживали в просмотровом зале и демонстрировали записи за этот день… из которых следовало, что был бой, а за убитого в честном бою мести быть не может. Использовались эти камеры и в других целях: разведка концентрировала информацию у себя и скармливала ее «Ермаку», глобальной системе разведки, а офицерам частей и подразделений было предписано просматривать данные записи с личным составом во время самоподготовки для определения типичных ошибок в бою и их корректирования.

На вертолете майора Грибоедова была отдельная камера записи – разведка снабдила камерами все летательные аппараты сил ограниченного контингента для того, чтобы каждый вылет давал и разведывательную информацию тоже. И кроме того, камеры были у всех бортовых стрелков. Взяв оба носителя с записями, он собирался просмотреть их, чтобы понять, что произошло. И сектор разведки должен был помочь ему в этом.

 

– Глянь-ка еще раз…

Офицер разведки, отвечающий за определение целей, подполковник Нессери, постучал по клавишам, остановил запись на посекундном просмотре. На записи было что-то видно. Именно что-то – с летящего вертолета получаются не лучшие кадры.

– И что?

– Это снайперы.

Подполковник пожал плечами:

– Я тут ничего такого не вижу.

– Давай прокрутим вторую флешку.

– Давай…

Пошла вторая запись…

– Видишь? Это стрелок-зенитчик…

Подполковник побарабанил по клавишам, колдуя над изображением, затем нажал «распечатать». Как и положено офицеру сектора разведки ВВС, у него был отличный, очень дорогой принтер, печатающий на цветной фотобумаге – больше половины откровенно непристойных плакатов, развешанных по всей авиабазе, распечатаны были именно на нем. Принтер зашипел как змея – и выбросил почищенное изображение…

– Тебе повезло… – прокомментировал Нессери, – можешь поставить выпивку своему бортстрелку. Похоже, североамериканский «Барретт», противовертолетная модель. [50] Он вовремя спугнул его, жаль, что не завалил…

– Да я не про это. Глянь вот сюда.

Майор показал на что-то на валуне.

– Видишь? Это след от пули. Пуля попала в валун и спугнула его.

– С чего ты взял… – Нессери был недоверчив, как и все разведчики, – может, это просто отражение? Дефект, сбой… что угодно.

– Это попадание от снайперской пули, – упорствовал Грибоедов, – эти парни спасли меня, и я хочу что-то сделать для них в ответ.

Со вздохом Нессери перенес снимок на специальный стол – у него была стеклянная поверхность и мощные лампы под ней. Закрепил снимок магнитами, включил освещение. Отрегулировал яркость… на максимальной можно было за пару лет сжечь глаза. Просмотрел снимок еще раз, первый раз невооруженным глазом, затем с помощью настольной лупы, какую используют книгочеи…

– Не пойму, чего… – сказал он наконец, – и что ты хочешь?

– Черт, ты что, не понимаешь? Эти ребята раскрылись только ради того, чтобы помочь мне. Если там была группа духов и она устроила засаду на вертолет – значит, там несколько десятков боевиков. Опытных боевиков! Раздраженные потерей возможности сбить вертолет – они этих двоих в порошок сотрут!

Со вздохом Нессери вернулся к своему столу, снял телефонную трубку, набрал короткий, на три знака номер.

– Дежурного… Капитан, доклад по обстановке за последний час… сектора юго-запад, запад, северо-запад… Особое внимание – сигналы «прибой», [51] сигналы от наземных групп, нерасшифрованная активность в эфире… спасибо, отбой. Ну, друг… видишь – ничего нет.

– Они там, и ты это знаешь.

– Что ты от меня хочешь? Послать группу на экстренный вылет? Наобум, без сигнала, без каких-либо материалов объективного контроля, без доразведки местности по пути следования, даже без вводных, кого спасать? Ты хоть соображаешь, что за такой вылет положено? А если это духи – по шмоткам сильно похоже…

– Да пошел ты!

Вертолет уже дозаправили – несмотря на опасность в Хосте, технику дозаправляли первым делом, потому что она могла потребоваться в любой момент. Оружие еще не выгрузили, потому что не прислали машину, в связи с этим экипаж оставался у вертолета: оставлять без присмотра две тонны оружия и снаряжения просто преступно. Почти в полном составе – неподалеку были и отпахавшие тур «дембеля» вперемешку с отпускниками. Они ждали попутного борта до Кабула или, если повезет, – до Ташкента. Только полный кретин останется гулять отпуск в Хосте или Джелалабаде…

Майор бросил взгляд на складированное в десантном отсеке оружие, потом подошел к дембелям и отпускникам:

– Здорово, пираты…

– Здравия желаем, господин капитан!

– Желание огрызнуться напоследок есть?

Дембеля и отпускники переглянулись. Это были непростые люди… люди, за последний год получившие опыт, какого нельзя было получить нигде и никак… опыт нахождения под прицелом, опыт горных патрулирований, засад и контрзасад, неприцельного навесного огня, когда даже автоматчики ведут огонь на два-три километра, чтобы показать боевикам, кто тут хозяин. И у них был свой, непростой счет к этой стране. Счет, который оплачивается только кровью, – вот почему многие, отслужив положенное в армии, возвращались сюда уже казаками, мстить…

– Зубы бы не выплюнуть…

– А что такое? – спросил один из бородачей, видимо, самый авторитетный.

Грибоедов подал ему распечатанную фотографию. Она тут же пошла по рукам.

– Видали? Этот ублюдок готовился подбить нас. Из винтовки калибра двенадцать и семь. Но кто-то помешал ему это сделать. Видите, след от пули на камне…

Дембеля, отпускники передавали друг другу фотографию, мрачнели. Ситуация была понятна… если в Персии вертолеты летали с навесным комплектом брони, то тут никогда – разреженный воздух, горы, просто не хватало мощности турбин. Многие возили с собой старомодную чугунную сковороду, садились на нее в вертолете – один раз такая сковорода спасла как раз от пули калибра 12,7. Но все равно стрелков с таким оружием ненавидели, и разобраться с такими было делом чести…

– Опознаете? – спросил бородач.

– Кара-Гай, к гадалке не ходи. С… а…

– Что там?

– Да хреново. Ходы там – полно.

– Кяризы? – переспросил Грибоедов.

– Они самые.

Кяризы – это было плохо. Даже очень плохо. Разветвленная сеть подземных ходов, она прокладывалась для того, чтобы подвести воду с горных круч к городам и кишлакам, к террасам, на которых были сельскохозяйственные посадки. Эти кяризы прокладывали специальные мастера – кяризники, почти полностью вручную, карт ни у кого и никогда не было, иногда бывало так, что начинал прокладывать кяриз один кяризник, а заканчивал другой – его внук. Самой же системе кяризов в горных местностях Афганистана было как минимум пятьсот лет, и зачастую местоположение населенного пункта зависело от того, куда кяризник подведет свой кяриз и сколько в нем будет воды. Заглубленные, они могли устоять даже перед бомбежками, контролировать их было невозможно. Разъяренная потерями армия одно время уничтожала все кяризы, но это приводило только к тому, что лишившиеся возможности мирно трудиться крестьяне уходили в боевики. Теперь кяризы уничтожать было запрещено, но от этого было не легче.

– …Власти там практически нет. Город стоит на стыке зон влияния трех племен, никто там не имеет полной власти. Главный там – если его еще не убили – Мангарай, мулла Мангарай.

Все помолчали. Мангарай – так звали очень опасную ядовитую змею, укус которой приводил к смерти от паралича, но сама змейка была маленькой и быстрой. Просто так ни один мулла не возьмет себе такое прозвище. Это вызов.

– Сколько боевиков там в городе? Ты там был?

– Нет. Шарился по окрестностям. Для того чтобы прийти в сам город, надо быть самоубийцей…

– А кто-то из наших там может шариться?

– В окрестностях? А почему бы нет? Я же шарился.

– И что вы хотите от нас, господин майор?

– В радиообмене нет никаких запросов об оказании помощи. Но я уверен, что те парни, которые спасли и вас, и нас, – они там и у них сейчас большие проблемы из-за нас. Надо вытащить их оттуда…