Новая кастовость. Консерваторы рекламируют сословное деление российского общества

 

Сергей Аксенов

Несмотря на развитие интернета, телевидение по-прежнему определяет представление значительной части российского общества о текущих событиях. Снабжает новостями, аналитикой, задает тренды. В подаче информации, в расстановке приоритетов, а также в наборе рекламируемых социальных идей внимательный наблюдатель без труда разглядит желательные для сильных мира сего тенденции. Вот почему показанный накануне в большой программе «Вести недели» сюжет о российских сословиях заставляет задуматься. Восторженный, с придыханием, рассказ о справедливом сословном (читай кастовом) разделении общества времен Российской империи, видимо, отражает запрос (заказ?) на популяризацию вполне определенного консервативного образца социального устройства страны.

Речь в сюжете шла о скором открытии нового музея — Музея сословий Ильи Глазунова. Отдельно стоящее трехэтажное здание на Волхонке, прямо напротив Пушкинского музея, специально восстановлено под эти цели. О том, что здесь планируется открыть, официальная «Российская газета» писала еще три года назад. Исторический центр Москвы, соседство с Храмом Христа Спасителя, само это место, казалось бы, благоприятствует появлению такого музея. В здании три этажа. Первый посвящен культуре дворянской России предреволюционного периода: XVIII — начала XX веков. Второй — искусству православной Руси, а третий — повседневной крестьянской жизни. Три этажа — три основные российские сословные группы: дворянство, духовенство и все остальные, среди которых крестьянство наиболее многочисленное. Простолюдинам, как водится, отвели место под крышей.

Тот факт, что автором проекта и его художественным руководителем является Илья Глазунов, не удивляет. В советский период нашей истории художник был известен как «фанат» именно имперского ее периода. Автор знаменитого полотна «Россия вечная», кажется, недолюбливал советскую власть. Недаром даже на его дипломной работе «Дороги войны» были изображены части отступающей в 1941 году Красной армии. Переживший блокаду Ленинграда, Глазунов для советской власти был, как минимум, странным художником. После 1991 года настало его время. В сюжете «Вестей» художник упоенно рассказывает о своем детище. Восхищается русскими камзолами ручного шитья, платками, которые «государь раздавал во время коронации», народными крестьянскими костюмами. Вспоминает при этом Черчилля, остроумно называя его «старой жабой».

Но главное, что подчеркивает Глазунов, и ради чего, кажется, показан сюжет, это восхищенная «реклама» свойственного России когда-то сословного деления общества как наиболее разумного, успешного и достойного подражания. «Дворянство — это

от общего населения — определило культуру. Священство — это были руководители духовной жизни народа. Из крестьян вырастали купцы, которые занимались своим делом. И только своим», — говорит мастер. Видно, что этот принцип — каждому свое место в жизни, свои права и свои обязанности, свои привилегии, дорог Глазунову, и он, очевидно, имеет на это право. «Мне бы хотелось, чтобы красота сословий России засверкала и вернула многих на верный путь восприятия добра и зла, понимания своей страны», — говорит художник вроде бы об эстетике, однако слова его, без сомнения, имеют и социальный подтекст. Похоже, что речь идет не только о прошлом, но и о будущем, о возможном устройстве российского общества.

В последнее время споры «белых» и «красных» вновь обострились. Затихнув на время в «стабильные» 2000-е, они были вновь реанимированы в связи с активизацией в стране политической и общественной жизни. Радуясь успехам на внешнеполитической арене, патриоты из обоих лагерей верно почувствовали, что наступило их время, что либеральные догмы, ведущие к слабости и поражениям, отторгнуты, наконец, народным большинством. Люди в массе своей переболели детскими болезнями демократии и утвердились в понимании, что только полный суверенитет (Эго: а откуда он возьмется? Полный суверенитет – это автаркия, замкнутость, идеи чучхе) может стать основой для полноценного развития. И поняли, что теперь актуальные споры, действительно влияющие на судьбу страны, будут вестись уже не между либералами и патриотами, а внутри патриотического лагеря. Крымский консенсус создал новую реальность. Либералам остается только Вильнюс.

И вот среди аудитории этой «красно-белой», но стопроцентно российской полемики, уже явно обозначились свои симпатизанты. Условные низы - широкие народные массы, избиратели, «простые» люди, относятся к советскому периоду истории страны весьма комплиментарно. В том числе по причине здравого рассудка, который подсказывает, что своя собственная история не может быть неправильной. В этом смысле они, скорее, «красные». В то время как верхи в самом широком смысле слова - представители власти по должности плюс «элиты» всякого рода все более явно предпочитают сторону «белых». Это очень ярко выявила сначала дискуссия, а потом и голосование на тему переименования станции метро «Войковская» в Москве. Обыватель не столько отказался считать цареубийцу Войкова цареубийцей, сколько посчитал его не менее ценным персонажем российской истории, чем помазанник Божий.

И в этом, видимо, и есть фундаментальная причина нелюбви верхов к «красным». Большевики хотя бы на какое-то время (пока новая коммунистическая аристократия не выродилась сама) уравняли людей между собой. Стерли сословные различия. Да, в брутальной форме, но стерли, реализовав вековечную мечту о всеобщем равенстве. Лозунг «Свобода, равенство, братство!» был де-факто воплощен и в России в социальные формы. Но именно этого и не хочет активно нынешняя российская элита. Выскочив, во многом по воле случая, в главари огромной страны, заполучив привилегии для себя, своих семей и наследников, чиновничество хотело бы зафиксировать сложившийся статус-кво навечно. Вспомним, признания Германа Грефа о том, как он боится «передать власть в руки населения». Когда-то заштатный клерк питерской мэрии, а ныне глава крупнейшего банка страны, решил, что схватил Бога за бороду, и делиться полученной властью категорически не хочет (Эго: мне кажется, что он не поэтому не хочет делиться властью с населением. А потому, что считает население неразумным. А у Грефа наверняка есть подушка безопасности).

Похоже, что именно так себя ощущают и все остальные российские чиновники. Отсюда и резкое, на подсознательном уровне, неприятие фигуры Сталина, который независимо от идеологии был в первую очередь сильным лидером своей страны. И чистил при этом зарвавшуюся элиту, не давая ей заплыть жиром. Мифы о сталинских репрессиях, сложенные на Западе и размноженные в новейшее время всякого рода «Огоньками», касались в первую очередь высших слоев общества - начальников. Вот нынешние начальники и боятся по привычке. Эго: Сталин угробил много позитивного народу: Бухарин, Рыков. И с кем остался? С малограмотным Кагановичем? Хрущевым?

Нельзя сказать, что претензии верхов как таковых на исключительное положение совсем не имеют оснований. В конце концов, аристократия всегда зарождалась из числа лучших. Однако нынешние российские верхи имеют гораздо меньше всех своих предшественников оснований считать себя таковыми. Эго: Вот это верно. Поэтому – никаких сословий. Выборность как в Рабкрин. Почти все они попали во власть случайно. Некоторые из них, безусловно, талантливы и работоспособны, однако в целом, как управляющий класс, скорее нет. Такое впечатление, что все в стране движется волей и старанием буквально нескольких человек. Остальные же не устают радоваться жизненной удаче и размышлять о способе сохранения своей власти и состояния. Навязчивая реклама якобы справедливости сословного устройства общества как раз из этой серии. Останется ли это только рекламой, способом влияния на умы, или будет как-то закреплено законодательно, покажет время. Однако стремление сделать так налицо. Новая кастовость наступает.

Инициа́ция (лат. initiatio «посвящение; совершение таинства») — обряд, знаменующий переход индивидуума на новую ступень развития в рамках какой-либо социальной группы или мистического общества. Среди ритуалов перехода особое место занимают ритуалы инициации, или посвящения. История религии различает три категории посвящения — три типа перехода. Первая включает коллективные обряды, знаменующие переход от детства или юношества к взрослому возрасту (совершаются в возрасте 6-ти или 12-ти лет), а также ритуалы, проходящие индивидуально или в узких группах. Вторая категория обрядов включает все виды обрядов вступления в тайное общество или братство. Третья категория посвящения подтверждает мистическое призвание, которое на уровне первобытных религий представляет призвание шамана или вождя. Отличительной особенностью третьей категории посвящения является более сильное религиозное переживание, по сравнению с тем, которое выпадает на долю других членов сообщества.

Сущность и цель инициации всегда и повсюду одни и те же, различаются лишь способы адаптации её к месту и времени. Адаптация никогда не является продуктом чьей-либо фантазии; но, как адаптация традиционных форм в целом, она всегда происходит из «не-человеческого» источника; ибо вне его может существовать не традиция, не инициация, но только какая-нибудь из «пародий», столь часто встречаемых в современном мире, которые ни из чего не происходят и ни к чему не ведут^[1].