Владимиро-Суздальское княжество

 

Как бы предугадывая, что Северо-Восточной Руси будет суждено служить связующим звеном между домонгольским периодом русской истории и всей последующей историей Московской Руси, автор «Слова о полку Игорево» восторженно и вдохновенно говорит о могущественном суздальском князе Всеволоде Большое Гнездо (1176–1212 гг.):

 

— Великий княже Всеволоде!

Не мыслию ти прелетети издалеча

Отня злата стола поблюсти?

Ты бо можеши Волгу веслы раскропити,

А Дон шеломы выльяти!

Аже бы ты был, то была бы чага по ногате,

А кощей по резане (т. е. половецкие пленники стоили бы гроши. — Б. Р.).

 

Его обширное княжество охватывало древние земли Кривичей, отчасти Вятичей и те области, куда испокон веку направлялась славянская колонизация: земли Мери, Муромы, Веси, т. е. междуречье Волги и Оки с плодородным Суздальским Опольем и район Белоозера. Со временем границы Ростово-Суздальской земли продвинулись дальше в таежные леса — на Северную Двину, к Устюгу Великому и даже на Белое море, соприкасаясь здесь с новгородскими колониями.

Взаимоотношения пришедших сюда славян с местным угро-финским населением были в целом, несомненно, мирными. Оба народа постепенно сливались, обогащая друг друга элементами своей культуры.

Географическое положение Ростово-Суздальской земли имело свои преимущества: здесь не было угрозы половецких набегов, так как степь была далеко, здесь, за непроходимыми лесами Вятичей, киевские князья, их тиуны и рядовичи не могли хозяйничать так смело, как вокруг Киева. Варяжские отряды проникали сюда не прямо по воде, как в Ладогу или Новгород, а через систему волоков в Валдайских лесах. Все это создавало относительную безопасность Северо-Восточной Руси. С другой стороны, в руках суздальских князей был такой магистральный путь, как Волга, впадающая «семьюдесят жерел в море Хвалисское», по берегам которого лежали сказочно богатые страны Востока, охотно покупавшие пушнину и славянский воск. Все новгородские пути на Восток проходили через Суздальскую землю, и этим широко пользовались князья, насильственно воздействуя на экономику Новгорода.

В XI в., когда Поволжье и Ока входили в состав Киевской Руси, здесь происходили восстания: в 1024 г. — в Суздальской земле; около 1071 г. — на Волге, Шексне и Белоозере, подавленное Яном Вышатичем.

К этому времени уже существовали города Ростов, Суздаль, Муром, Рязань, Ярославль и др. В черноземных районах Суздалыцины богатело местное боярство, имевшее возможность снабжать хлебом даже Новгород.

Настоящее окняжение этих областей началось с Владимира Мономаха, который еще мальчиком должен был проехать «сквозе Вятиче», чтобы добраться до далекого Ростова. Те долгие годы, когда Мономах, будучи переяславским князем, владел и Ростовским уделом, сказались на жизни Северо-Востока. Здесь возникли такие города, как Владимир на Клязьме, Переяславль, названный в отличие от южного Залесским, сюда были перенесены даже названия южных рек. Здесь Владимир строил города, украшал их зданиями, здесь он вел войну с Олегом «Гориславичем», здесь, где-то на Волге, писал свое «Поучение», «на санех седя». Связь Суздальщины с Переяславлем Русским (ныне Переяслав-Хмельницкий) продолжалась на протяжении всего XII столетия.

 

Ростово-Суздальская земля (по А. Н. Насонову)

Ростово-Суздальская земля обособилась от Киева одновременно с другими Русскими землями в 1132–1135 гг. Здесь княжил один из младших сыновей Мономаха — Юрий, получивший характерное прозвище Долгорукого, очевидно, за свою неуемную тягу к далеким чужим владениям. Его внешняя политика определялась тремя направлениями: войны с Волжской Болгарией, торговым конкурентом Руси, дипломатический и военный нажим на Новгород и изнурительные бесполезные войны за Киев, заполнившие последние девять лет его княжения.

В свои южные авантюры Юрий Долгорукий втягивался постепенно. Началось с того, что изгнанный из Киева в 1146 г. Святослав Олегович, его феодальный сосед по княжествам, обратился к Юрию за помощью. Юрий Владимирович, прислав союзнику войско с далекого Белоозера, затеял прежде всего войны с соседями: сам он удачно воевал с Новгородом, а Святослава направил на Смоленские земли. Когда Святослав Олегович начал успешные действия и «ополонился» в верховьях Протвы, к нему прибыл гонец от Юрия, пригласивший его в пограничный суздальский городок, очевидно, отпраздновать победы: «Приди ко мне, брате, в Москов». Никто не думал тогда, что этому городку в вятических лесах суждено будет стать одним из крупнейших городов мира.

 

Височные кольца XIII в.

С берегов Протвы в Москву сначала приехал сын Святослава и привез Долгорукому в подарок охотничьего гепарда, самое быстрое животное, от которого не мог ускользнуть ни один олень. Затем, 4 апреля 1147 г., в Москву приехал Святослав с сыном Владимиром и свитой, в составе которой находился девяностолетний боярин, служивший еще его отцу, Олегу «Гориславичу». На следующий день Юрий дал торжественный пир. «Повеле Гюрги устроити обед силен и створи честь велику им и да Святославу дары многи». Так впервые была упомянута Москва, сначала замок боярина Кучки, в 1156 г. — пограничная крепость, в XIII в. — удельный княжеский городок, а в XV в. — столица огромного Русского государства, которое иностранцы по имени ее называли Московией.

Кроме Москвы, Юрием Долгоруким были построены или укреплены здесь города Юрьев-Польской, Дмитров, Коснятин, Кидекша, Звенигород, Переяславль и др.

В своих южных делах, отвоевывая Киев у племянника Изяслава Мстиславича или у своего старшего брата Вячеслава, Юрий то выигрывал сражения и доходил с войсками почти до Карпат, то стремительно бежал из Киева в лодке, бросив дружину и даже тайную дипломатическую переписку. У В. Н. Татищева сохранилось такое описание Юрия Долгорукого, восходящее, очевидно, к враждебным ему киевским источникам: «Сей виликий князь был роста немалого, толстый, лицом белый; глаза не вельми великий, нос долгий и накривленный; брада малая, великий любитель жен, сладких пищ и пития; более о веселиях, нежели о расправе и воинстве прилежал, но все оное состояло во власти и смотрении вельмож его и любимцев».

Умер Юрий в Киеве в 1157 г.

Настоящим хозяином Северо-Восточной Руси, крутым, властолюбивым, энергичным, стал сын Долгорукого — Андрей Юрьевич Боголюбский (1157–1174 гг.).

Еще при жизни отца, когда Юрий прочно княжил в Киеве, Андрей, нарушая отцовские распоряжения, ушел в 1155 г. в Суздальскую землю, очевидно, приглашенный местным боярством. После смерти Юрия Долгорукого произошло избрание Андрея князем. «Ростовцы и суздальцы, сдумавши вси, пояша Андрея». Ростов и Суздаль, древние боярские центры, влиявшие на весь ход событий, желали наравне со всеми другими землями обзавестись своим князем, своей династической ветвью, чтобы прекратить перемещения князей, не связанных с интересами данной земли. Андрей, с юности прославивший себя рыцарскими подвигами на юге, казался подходящим кандидатом. А сам он, вероятно, с радостью поменял неустойчивое счастье воина-вассала, получавшего за службу то один город, то другой, на прочное обладание огромной страной, уже приведенной в порядок при его отце и деде.

Однако новый князь сразу решительно поставил себя не рядом с боярством, а над ним. Своей столицей он сделал сравнительно новый город Владимир, а резиденцией — великолепный белокаменный замок в Боголюбове близ Владимира, построенный его мастерами. Первым актом князя было изгнание младших братьев (они со временем могли превратиться в его соперников) и старой дружины отца, которая всегда в таких положениях вмешивалась в управление. «Се же створи, хотя самовластен быти всей Суздальской земли». С этого времени Андрею приходилось остерегаться бояр; по некоторым сведениям, он даже запретил боярам принимать участие в княжеских охотах — ведь мы знаем случаи, когда князья не возвращались с охоты…

В борьбе за власть Андрей стремился опереться и на церковь, используя епископскую кафедру. Он хотел видеть ростовским епископом Федора, поддерживавшего во всем князя, но киевские и цареградские церковные власти не поддержали его, и в 1168 г. «Федорец, лживый владыка», был казнен как еретик.

В области внешней политики Андрей продолжал действовать в тех же трех направлениях, которые были намечены еще Долгоруким: походы на Волжскую Болгарию, походы на Новгород и Киев. Новгород успешно отразил «суздальцев», а Киев войскам Андрея удалось взять и разграбить в 1169 г. Следует повторить, что этот грабеж, красочно описанный современником-киевлянином, не привел ни к экономическому, ни к политическому упадку бывшей столицы, где вскоре закрепились княжеские линии, не подвластные северо-восточному князю. Когда победитель Киева Андрей, «исполнився высокоумья, разгордевся велми», попытался распоряжаться южнорусскими князьями в 1174 г., то его послу мечнику Михну остригли голову и бороду и в таком обезображенном виде отослали обратно. Когда Андрей Боголюбский увидел стриженного боярина и услышал от него твердый отказ князей в повиновении, то «бысть образ лица его попустнел» и он «погуби смысл свой невоздержанием, располевся гневом».

 

План города Владимира (по Н. Н. Воронину)

Предпринятый вторичный поход на Киев собрал неслыханное количество князей и войск, но завершился бесплодной двухмесячной осадой Вышгорода. «И тако возвратишася вся сила Андрея князя Суждальского… пришли бо бяху высокомысляще, а смиренние отъидоша в домы своя».

Слишком широкие военные замыслы князя Андрея, не вызываемые ни потребностями обороны, ни интересами боярства, должны были обострить взаимоотношения внутри княжества. По всей вероятности, конфликты с боярством вызывались и внутренней политикой Андрея Боголюбского, пытавшегося прибрать боярство к рукам. Здесь, в Северо-Восточной Руси, писатель Даниил Заточник советовал боярину ставить свой двор и села подальше от княжеской резиденции, чтобы князь его не разорил.

Легенды о начале Москвы, рассказывающие о том, что князь отнял этот замок у боярина Степана Ивановича Кучки, ведут нас к Андрею.

Хотя в летописи постройка княжеской крепости в 1156 г. связана с именем Юрия, но мы знаем, что в этом году Юрий сидел в Киеве, мирился с половцами на Зарубинском броде, встречал митрополита из Царьграда и подготавливал поход на Волынь.

Князь, построивший крепость на месте Кучкова двора, — это, очевидно, Андрей Боголюбский. Боярство не могло спокойно смотреть на окняжение своих замков.

В 1173 г. Андрей задумал новый поход на Волжскую Болгарию; в походе, кроме основных владимирских сил, участвовали муромские и рязанские войска. В «Городце» на Волге в устье Оки (Нижний Новгород, современный г. Горький) был назначен сбор всем дружинам. Две недели князья безуспешно ожидали своих бояр: путь им был «не люб», и они, не выказывая прямого неповиновения, нашли хитроумный способ уклониться от нежелательного похода — они «идучи не идяху».

Все эти события свидетельствовали о крайней напряженности взаимоотношений между «самовластцем»-князем и боярством, напряженности, доходившей до такой же степени, до какой дошли в это время княжеско- боярские конфликты на противоположном краю Руси, в Галиче. В том же 1173 г. галицкие бояре сожгли на костре княжескую любовницу, мать наследника престола, а суздальские бояре сами освободили себя от военной службы, придумав способ идучи не идти.

1174 год, год безуспешного и бесславного похода на Киевщину, ускорил трагическую развязку. Группа бояр, руководимых Кучковичами, составила в 1174 г. (по другим летописям, в 1175 г.) заговор против Андрея. Двадцать заговорщиков, в числе которых были Яким Кучкович, Петр, Кучков зять, ключник Анбал, пировали у Петра в Боголюбове, по соседству с княжеским дворцом. Сборище не должно было вызвать особых подозрений, так как происходило 29 июня, в день именин боярина Петра. Яким Кучкович, получивший известие о том, что князь задумал казнить его брата, выступил с речью: «День — того казнил, а нас — завтра; а промыслимы о князе сем!» Ночью вооруженные заговорщики, напившись в медуше вина, поднялись в княжескую спальню и выломали двери. Андрей хотел взять меч, висевший в спальне, но оказалось, что заговорщики предусмотрительно убрали его; князь, физически очень сильный, долго в темноте боролся с толпой пьяных бояр, вооруженных мечами и копьями. Наконец, убийцы ушли, а князь, которого считали мертвым, спустился вниз. Услыхав его стоны, бояре зажгли свечи, нашли Андрея и прикончили его. Та часть дворца, где разыгралась эта кровавая трагедия, сохранилась до сих пор в Боголюбове.

Антропологическое исследование скелета Андрея Боголюбского подтвердило слова летописи о физической силе князя и о ранах, нанесенных ему. По черепу из гробницы Андрея известный антрополог М. М. Герасимов восстановил внешний облик этого незаурядного правителя, бывшего и полководцем, и писателем, и заказчиком превосходных архитектурных сооружений. Сведения В: Н. Татищева так обрисовывают Андрея Боголюбского: во-первых, он, подобно Соломону, создал великолепный храм (Успенский собор во Владимире), во-вторых, «град же Владимир разшири и умножи всяких в нем жителей, яко купцов, хитрых рукодельников в ремесленников разных населил. В воинстве был храбр и мало, кто из князей подобный ему находился, но мир паче, нежели войну, и правду паче великого приобретения любил. Ростом был невелик, но широк и силен вельми, власы черные, кудрявые, лоб высокий, очи велики и светлы. Жил 63 года».

 

Боголюбово. Часть дворцового комплекса середины XII в. (Реконструкция с использованием данных Н. Н. Воронина)

На следующий день после убийства князя горожане Боголюбова, мастера дворцовых мастерских и даже крестьяне окрестных сед подняли восстание против княжеской администрации: дома посадников и тиунов были разграблены, а сами княжеские управители, включая «детских» и мечников, были убиты. Восстание охватило и Владимир.

В чем: были плюсы и минусы княжения Юрия Долгорукого и Андрея Боголюбского?

Несомненно положительным было широкое строительство городов, которые являлись не только крепостями, но и средоточением ремесла и торговли, важными экономическими и культурными центрами феодального государства. Князь, временно сидевший на уделе, готовый в любой момент скакать в другие земли, не мог заниматься строительством городов. Юрий же и Андрей (продолжая политику Мономаха) связали свои основные интересы с Ростово-Суздальской землей, и это было объективно положительным. В новые города и новоосвоенные земли начался, как говорят некоторые источники, приток колонистов, и боярство одобряло такую политику Юрия в 1140-е годы, в период относительной гармонии княжеских и боярских интересов.

Строительство городов, с одной стороны, было результатом развития производительных сил, а с другой — могучим фактором дальнейшего роста их, получавшего новую, расширенную базу.

Рост производительных сил не замедлил сказаться и на развитии культуры. Сохранившиеся до наших дней постройки эпохи Андрея Боголюбского свидетельствуют о глубоком понимании русскими архитекторами задач своего искусства. Тонкий и глубокий математический анализ пропорций, уменье предусмотреть оптические искажения будущего здания, тщательная продуманность деталей, подчеркивающих гармоничность целого, — эти качества зодчих Андрея Боголюбского являются результатом общего высокого развития культуры. Церковь Покрова на Нерли, комплекс Боголюбского замка, воскрешенные советским исследователем Н. Н. Ворониным, Золотые ворота Владимира — все это немеркнующие произведения искусства, позволившие летописцу сравнивать Андрея с библейским царем Соломоном, а нам — постигать изумительную красоту русского зодчества накануне создания «Слова о полку Игореве». При дворе Андрея Боголюбского развивалась и литературная деятельность; Андрей сам был писателем. Сохранились отрывки летописания княжения Андрея.

Положительной следует считать в деятельности Юрия и Андрея и ту централизацию власти, которая шла за счет ущемления интересов князей- родичей и бояр. В обычное, мирное время это могло, по всей вероятности, оставаться в разумных пределах, когда власть великого князя сдерживала центробежные силы и направляла их по какому-то единому руслу.

Минусами «самовластия» в рамках княжества-королевства были конфликты, рождавшиеся из роста княжеского домена за счет боярских вотчин, и дробление княжества на уделы, выделяемые сыновьям князя. Оно приводило к расчленению такого веками сложившегося организма, как «земля» или «княжение» XII в., восходящего, как мы видели, к древним племенным союзам VI–VIII вв. Разрушать, расчленять то, чего смогло достигнуть еще родо-племенное общество, было крайне нерационально. Впрочем, к Андрею этот упрек неприменим — он не делил своего княжества между детьми; двое его сыновей умерли еще при нем, а единственный сын, переживший отца, — Георгий Андреевич, ставший впоследствии царем Грузии, — не принимался в расчет при династических переделах Владимирского (по старой боярской терминологии, Ростово-Суздальского) княжества. Опасность такого дробления сказалась позднее, когда «Большое Гнездо» князя Всеволода захотело распространиться по всем городам Северо-Восточной Руси.

Отрицательной стороной деятельности Андрея Боголюбского было, конечно, его стремление к Киеву, к «Русской земле», т. е. к лесостепной части Приднепровья. Это-стремление никак не было связано с повседневными интересами суздальского боярства; это были личные честолюбивые замыслы Андрея, внука Мономаха.

 

Князь Андрей Юрьевич Боголюбский. Реконструкция М. М. Герасимова по подлинному черепу Андрея Боголюбского

Экономика южнорусского боярства и князей за 200 лет борьбы с печенегами и половцами приспособилась к нуждам постоянной обороны, постоянной готовности к сидению в осаде и походам. С этим, возможно, было связано широкое развитие закупничества (при содержании закупов внутри укрепленных боярских дворов), возрастание применения холопского труда в XII в., позволявшего быстро создавать необходимые в таких условиях запасы продовольствия, и создание своеобразных «крестьянских городов», прообраза военных поселений, вроде пограничного Изяславля на Горыни. Главная тяжесть постоянной военной службы на юге была к этому времени переложена на многотысячный заслон берендейской конницы в Поросье.

Ничего этого не было во Владимирской земле, прочно отгороженной Брынскими, Московскими и Мещерскими лесами от Половецкой степи. Каждый поход вызывал резкое нарушение феодальной экономики, не говоря уже о крайней разорительности его для народа. За пять лет, предшествующих заговору Кучковичей, Андрей Боголюбский снарядил пять далеких походов: на Новгород, на Северную Двину, на болгар и два похода на Киев. По самым скромным подсчетам, войска должны были пройти за это время под знаменами Андрея около 8000 км (по лесам, болотам и водоразделам), т. е. потратить не менее года только на одно передвижение к цели, не считая длительных осад и маневров. Добавим, что три похода закончились неудачно. Неудивительно, что это княжение завершилось вооруженным выступлением боярской верхушки и независевшим от него проявлением народного гнева в отношении представителей княжеской администрации.

Восстание в 1174 г. в Боголюбове и Владимире напоминает киевское восстание 1113 г., также возникшее после смерти князя, перенапрягшего тетиву народного терпения.

После смерти Андрея Ростов и Суздаль, средоточие старого местного боярства, применили изобретенную киевским боярством систему княжеского дуумвирата: ими были приглашены двое племянников Андрея, второстепенные князья, неопасные для местной знати.

Однако здесь на сцену выступил новый город, выросший при Андрее в крупный ремесленно-торговый центр, — Владимир. Владимирцы приняли Михаила Юрьевича, брата Андрея. Началась война между Ростовом и Владимиром; ростовцы, возмущенные возвышением Владимира, грозились: «Сожжем его! Или снова пошлем туда нашего посадника — ведь это же наши холопы, каменщики!» В этой фразе сквозит пренебрежение аристократов к демократическим слоям города, к ремесленникам, каменщикам, тем «делателям», которые незадолго перед этим решительно расправлялись с мечниками и «детскими», а теперь захотели иметь своего князя, неугодного Ростову и Суздалю. Временно победил Ростов — Михаил ушел из Владимира, а там стали княжить боярские избранники, «слушая боляр, а боляре учахуть я на многое именье». Их «детские» «многу тяготу людем сим створиша продажами и вирами».

Кончилось тем, что горожане Владимира, «новые меньшие люди», снова пригласили Михаила и решили твердо стоять за него. Михаил разбил войско племянников и стал князем владимирским. С ним находился его брат Всеволод Юрьевич. Победа горожан Владимира имела большие последствия — произошел социальный раскол и в старом Суздале. Горожане Суздаля тоже пригласили к себе Михаила (1176 г.), сказав, что они, простые суздальцы, с ним не воевали, что его врагов поддерживали только бояре, «а на нас лиха сердца не держи, но поеди к нам!»

В эти годы часто упоминается Москва (Московь, Кучково) как город, стоящий на пересечении границы Владимирской земли наезженным путем из Чернигова во Владимир.

В 1177 г. Михаил Юрьевич, давно уже болевший, умер. Ростовское боярство снова начало борьбу за политическую гегемонию, поддерживая своего прежнего кандидата Мстислава Ростиславича Безокого против Всеволода Юрьевича, выдвигаемого такими городами, как Владимир, Переяславль Залесский и Суздаль. Самонадеянное ростовское боярство властно вмешивалось в дела князя: когда Мстислав собрался было примириться с дядей, то бояре заявили: «Если ты и дашь ему мир, то мы ему не дадим!» Дело разрешилось битвой у Юрьева 27 июня 1177 г., принесшей победу Всеволоду. Бояре были схвачены и связаны; их села и стада взяты победителями. Вслед за тем Всеволод разгромил Рязань, где укрылись его враги. Рязанский князь Глеб (из Ольговичей) и Мстислав Безокий с братом Ярополком были пленены.

 

Церковь Покрова на Нерли. Середина XII в.

 

Княжеский шлем, найденный на Липецком поле, где проходили битвы в 1176 и 1216 гг.

Горожане Владимира, бояре и купцы, были сторонниками решительной расправы; они приходили на княжий двор «многое множество с оружием» и настоятельно требовали казни. Несмотря на заступничество Святослава Черниговского, друга Всеволода, пленных соперников ослепили, а Глеб умер в заточении.

Так началось княжение «великого Всеволода», могшего веслами Волгу расплескать и шлемами Дон вычерпать. Силу новому князю придавал его союз с городами, широкими слоями городского населения.

 

Успенский собор. Конец XII в.

Кроме того, к этому времени создается еще одна сила, являвшаяся опорой княжеской власти, — дворянство, т. е. служилый, военный слой, зависевший лично от князя, получавший за службу или земли во временное владение, или денежно-натуральную плату, или право сбора каких-то княжеских доходов, часть которых предназначалась самим сборщикам. Единого термина еще не было, но в эту категорию младших членов дружины и княжеских министериалов мы должны включить «детских», «отроков», «гридей», «пасынков», «милостников», «мечников», «вирников», «биричей», «тиунов» и др. Одни из них были почти холопами, другие дослуживались до положения бояр; эта прослойка была многочисленной и разнообразной. В судьбах этих людей многое зависело от их личных качеств, от случая, от щедрости или скупости князя. Они знали княжескую жизнь, несли дворцовую службу, воевали, судили, скакали гонцами в чужие земли, сопровождали посольства, объезжали далекие погосты, закалывали из-за угла княжеских соперников, заковывали их в цепи, присутствовали на поединках, организовывали псовую или соколиную охоту, вели учет княжескому хозяйству, может быть, даже писали летописи. В мирное время им всем находилось дело в обширном княжестве, где государственное переплеталось с лично княжеским, домениальным, а во время войны они уже могли составить основное ядро княжеской рати, конницу «молоди».

С одним из таких людей, взирающих на князя как на единственного покровителя, мы знакомимся по его собственной челобитной, писанной затейливым языком, но с большим мастерством и эрудицией. Это — Даниил Заточник [ «Псевдо-Даниил». Около 1230 г.], написавший письмо- прошение переяславскому князю Ярославу Всеволодичу в XIII в. Он происходит из холопов, но блестяще образован, начитан и, по его собственным словам, не столько храбр на рати, сколько умен, «крепок в замыслах». Он проклинает богатых бояр и просит князя принять его к себе на службу:

 

«Княже мой, господине! Яко же дуб крепится множеством корения, тако и град нашь твоею державою… Кораблю глава кормник, а ты, княже, людем своим…

Весна украшает землю цветы, а ты нас, княже, украшавши милостию своею…

Лучше бы ми вода пити в дому твоем, нежели мед пити в боярстем дворе…»

 

Умный, но бедный, образованный, но безродный, молодой, но непригодный к военной службе, которая сразу открыла бы перед ним широкую дорогу, он хочет найти свое место в жизни поблизости от князя. Он не собирается разбогатеть женитьбой на богатой невесте, не хочет и в монастырь идти, не надеется на помощь друзей; все его мысли направлены к князю, который не копит сокровища, а раздает свою «милость» не только домочадцам, но и «от инех стран… притекающая» к нему.

Этот «Даниил» является выразителем интересов того возраставшего на протяжении XII в. слоя служилых людей, которые в большинстве своем шли, конечно, в войско, в «молодшую дружину» князя, но в виде исключения просились и на службу, требующую прежде всего «мудрости». Антибоярские настроения этих людей позволяли княжеской власти опираться на них в своей борьбе с гордым и независимым боярством.

При Всеволоде Большое Гнездо Владимирское княжество усилилось, разрослось, внутренне укрепилось благодаря поддержке городов и дворянства и стало одним из крупных феодальных государств в Европе, широко известным и за пределами Руси. Всеволод мог влиять на политику Новгорода, получил богатый удел на Киевщине, вмешивался иногда в южнорусские дела, но без тех грандиозных затрат, которые приходилось делать его брату Андрею. Всеволод почти полновластно распоряжался рязанскими княжествами; там княжили шесть братьев Глебовичей, постоянно враждовавших друг с другом. В «Слове о полку Игореве» сказано о Всеволоде: «Ты бо можеши посуху живыми шереширы стреляти, удалыми сыны Глебовы», т. е. он может бросить «удалых сынов Глебовых», как зажигательные снаряды с греческим огнем. Здесь имелся в виду победоносный поход 1183 г. на Волжскую Болгарию, в котором, но приказу Всеволода, участвовали четверо Глебовичей. В 1185 г. они вышли из повиновения, но об этом автор «Слова» еще не знал, когда писал эту часть своей поэмы. Владимирское княжество было связано и с Переяславско-Русским княжеством. Всеволод здесь сажал на княжение своих сыновей.

 

План Старой Рязани (столицы Рязанского княжества в XII–XIII вв.). По В. А. Городцову

Всеволод умер в 1212 г. В последний год его жизни возник конфликт по поводу престолонаследия: великий князь хотел оставить княжество по-прежнему под главенством г. Владимира, новой столицы, а его старший сын Константин, ученый книжник и друг ростовских бояр, хотел вернуться к старым временам первенства Ростова.

Тогда Всеволод созвал нечто вроде земского собора: «Князь великий Всеволод созва всех бояр своих с городов и с волостей и епископа Иоана, и игумены, и попы, и купцы, и дворяны, и вси люди». Этот съезд представителей присягнул второму сыну, Юрию. Однако вокняжиться после смерти отца ему удалось только в 1218 г. Юрий Всеволодич погиб в 1238 г. в битве с татарами на р. Сити.

В начале XII в. Владимиро-Суздальская Русь раздробилась на несколько уделов между многочисленными сыновьями Всеволода Большое Гнездо.

Владимиро-Суздальское княжество, ядро будущего Московского государства XV в., — яркая страница русской истории, и не случайны те торжественные строки, которые посвящены ему в «Слове о полку Игореве».

Многогранная культура Северо-Восточной Руси вполне созвучна этой замечательной поэме: белокаменное зодчество, проникнутая своеобразной средневековой философией скульптура, летописи, полемическая литература, живопись и «узорочье» золотых и серебряных дел мастеров, народные былины о местных и общерусских богатырях.

Интереснейшим отражением общерусской культуры X–XII вв. является владимирский летописный свод 1205/6 г., созданный, возможно, при участии старшего сына Всеволода — Константина Мудрого, о котором современники говорили, что он «великий был охотник к читанию книг и научен был многим наукам… многие дела древних князей собрал и сам писал, також и другие с ним трудилися»[552].

Подлинник свода не дошел до нас, но сохранилась его копия, выполненная в XV в. в Смоленске и впервые введенная в научный оборот Петром Великим («Радзивилловская» или «Кенигсбергская» летопись). В своде представлены «дела древних князей» от Кия до Всеволода Большое Гнездо.

Драгоценной особенностью Радзивилловской летописи является наличие 618 красочных миниатюр, удачно названных «окнами в исчезнувший мир».

А. А. Шахматовым и А. В. Арциховским установлено, что рисунки, как и текст, повторяют оригинал — свод 1205/6 г. Дальнейший анализ позволил определить, что и составители владимирского свода не были первыми авторами и художниками — в их распоряжении имелась целая библиотека иллюстрированных («лицевых») летописей, включавших и свод 997 г., и свод Никона 1073/76 г., и «Повесть временных лет» Нестора, и киевское летописание эпохи Мономаха и его сыновей, и разное летописание второй половины XII в. В руках владимирских сводчиков были даже такие лицевые летописи, из которых они брали рисунков больше, чем текста. Так мы можем судить о том, что киевская летопись Петра Бориславича была иллюстрированной, так как в Радзивилловской есть миниатюры, изображающие события, описание которых в тексте этой летописи отсутствует и имеется только в киевском своде 1198 г. (Ипатьевская летопись): совещание Изяслава Мстиславича с венгерским королем, посольство боярина Петра Бориславича к Владимиру Галицкому (1152 г.) и др. Нигде в тексте Радзивилловской летописи не говорится об участии княгини в убийстве Андрея Боголюбского, а на рисунке мы видим, помимо бояр-убийц, княгиню, несущую отрубленную руку своего мужа. Другие источники подтверждают участие княгини в заговоре.

 

Миниатюры Радзивилловской летописи. Наверху — рисунок, восходящий к летописному своду 997 г. Осада Белгорода. Изображены корчаги X в. Внизу — погребение Владимира І 1015 г. Изображена Десятинная церковь, разрушенная Батыем в 1240 г.

Наличие иллюстрации в своде 997 г. доказывается формой мечей, характерной для середины X в., и формой корчаг тоже X в., сохраненной при всех перерисовках.

Большой интерес представляют зарисовки первоначального вида древней архитектуры Киева, Переяславля, Владимира. Десятинная церковь в Киеве (996 г.) была разрушена Батыем в 1240 г. и копиистам XV в. была неизвестна, а на миниатюре она изображена такой, какой ее удалось восстановить только по результатам раскопок XX в.

Исходные иллюстративные материалы свода 1205/6 г., относящиеся к разным летописям XI и XII вв., вводят нас в область литературно-политической борьбы того времени, может быть, даже в большей степени, чем летописный текст, так как отбор сюжетов для иллюстрирования особенно рельефно выражал субъективную тенденцию иллюстратора. В миниатюрах Никона Тмутараканского (1073—76 гг.) четко прослеживается симпатия к Мстиславу Тмутараканскому и враждебность к Ярославу Мудрому и его старшему сыну Изяславу. Художник же, рисовавший миниатюры к летописанию Изяслава, проявил неслыханную дерзость — он отомстил Никону, изобразив его в виде осла (!) на игуменском месте в церкви.

Редакторская обработка труда Нестора князем Мстиславом сказалась в обильном иллюстрировании всех (даже мелких) эпизодов из раннего периода жизни самого Мстислава. Любопытную особенность художественной школы эпохи Мономаха и Мстислава представляют иронические пририсовки на полях: змея (победа над половцами), собака (свары князей), кот и мышь (удачный поход 1127 г.), обезьяна (испуганные торки), лев, которого бьют дубиной (поражение Юрия Долгорукого, имевшего в гербе льва), и т. п. Одна из таких пририсовок представляет особый интерес: когда в 1136 г. черниговские Ольговичи начали одну из тех кровавых усобиц, по поводу которых говорили тогда — «почто сами с я губим?», художник-киевлянин пририсовал на полях глубоко символичную фигуру воина-самоубийцы, вонзающего кинжал себе в грудь. Это был как бы эпиграф к повествованию о распаде Киевской Руси.

Владимирский летописный свод 1205/6 г. был не только образцом роскошной государственной летописи одного княжества — он отразил в себе художественную культуру Руси за несколько столетий.

 

 

Аключение

 

Рассмотрение исторических судеб восточного славянства привело нас к двум очень важным выводам: во-первых, выяснилось, что для понимания истинных причин и путей зарождения государственности совершенно необходимо раздвинуть обычные хронологические рамки рассмотрения этой проблемы и тщательно изучить двухтысячелетний период расцвета первобытнообщинного строя. Во-вторых, оказалось, что областью наивысшего расцвета, областью наиболее интенсивного и быстрого прогрессивного развития на протяжений всех этих веков был не лесной Север с его экологической бедностью, а плодородный лесостепной Юг, близкий к мировым центрам цивилизации. Какими наивными кажутся теперь искусственные и далекие от объективной научности построения норманистов, стремящихся объявить славянскую государственность результатом появления варягов в северных новгородских краях!

Задолго до образования Киевской Руси восточнославянское первобытное общество испытало два периода подъема, когда социальное развитие вплотную подходило к рубежу государственности, а, может быть, и переступало на короткий срок этот рубеж. И каждый из этих подъемов наблюдался только на юге, в Среднем Поднепровье, в будущем центре Киевской Руси. Лесной славяно-финский Север, который мусульманские географы IX в. называли «безлюдными пустынями Севера», долго пребывал в полной первобытности.

Первый период подъема — VI–IV вв. до н. э., когда восточная часть славянства, известная Геродоту под именем сколотов или скифов-пахарей, борисфенитов (по Борисфену-Днепру), создала свое всадничество, строила крепости и регулярно сбывала свой хлеб в греческую Ольвию. Гавань на Черном море была местом славянского экспорта и именовалась «Торжищем Борисфенитов».

Второй период подъема, отделенный от первого длительным сарматским засильем в степях, падает на И — IV вв. н. э., когда Римская империя, покорив Дакию, стала при императоре Траяне непосредственным соседом приднепровского славянства. Возобновилось экспортное земледелие, повлиявшее на социальную структуру. Славяне приняли римскую меру зерна — квадрантал-четверик, сохранявшуюся до 1924 г., а взамен славянского хлеба в лесостепное Поднепровье широким потоком потекло римское серебро в монете и изделиях. Место будущего Киева было тогда крайним северным пунктом торга и накопления сокровищ.

Память о первом периоде подъема сохранилась только в восточнославянских (украинских, русских и белорусских) волшебных сказках как фрагменты древнего эпоса о трех царствах и о Царе-Солнце, стоявшем во главе «Золотого царства». С этими тысячелетними припоминаниями связан, по всей вероятности, и былинный эпитет киевского князя — «Красное Солнышко».

Память о втором подъеме, происходившем после завоеваний Траяна (98—117 гг.), сохранилась в произведении киевского поэта «Слове о полку Игореве», где говорится о «веках трояних», как о далекой эпохе благоденствия славянства.

Промежуточным звеном между родо-племенным строем и государством являются союзы племен,