Письма масонов к Керенскому 1

Фрумкин – Керенскому. Нью-Йорк, 20 октября 1959.

…Статей Аронсона я не имел никакого намерения Вам по- слать – я не сомневался в том, что Вам факт их появления будет не- приятен, и решительно не видел для себя причины причинять Вам неприятности… Но раз Вы не только о них узнали, а большую часть их прочли, посылаю Вам при сем все четыре (их было только 4, а не 5). Удивляет меня Ваш вопрос: откуда он все это взял? Ведь он сооб- щает о всех источниках, на которых базируется. В этом отношении он, может быть, даже пошел дальше, чем надо. Он не назвал ни од- ного человека масоном, кто раньше не был в печати таковым на- зван, хотя он знал ряд лиц, в принадлежности которых к масонству он, да и никто, не сомневался110. Этот метод он применил и к тому списку «не масонов», которых он распределил по разным партиям. Это все лица, о непринадлежности которых к масонству появилось утверждение в печати, притом этого не сказав и не упомянув и о том, что он решил в этом контексте назвать только покойников. В результате этого, огромное количество лиц оказалось подозри- тельным по масонству, и притом – без всяких оснований. Вообще говоря, считаю эти статьи мало удачными, т. к. более или менее ос- ведомленным – со мною в том числе – они ничего нового не дали, а лица неосведомленные по его статьям не поймут, в чем дело. Итак, не принимайте этого слишком близко к сердцу.

2

Тер-Погосян – Керенскому. Конец октября 1959.

Конечно, кн. Львов не принадлежал к ф(ранк)-м(асонст)- ву111, и вообще все это было бы ему абсолютно чуждо. В. В. (Вырубов)112 на мой вопрос о его личной принадлежности,

110 Аронсон в своих статьях в газете дал неверные данные о деятелях 1917 г., об их принадлежности (и не принадлежности) к масонству. Позже, когда эти ста- тьи были перепечатаны в его книге, кое-что он исправил, но далеко не все.

111 Кн. Г. Е. Львов, как теперь известно, был не только связан с ранними ма- сонскими ложами в России, но и с заговорами 1915–1916 гг. Здесь мы имеем пример масонского камуфляжа.

112 Василий Васильевич Вырубов, по бесспорным архивным данным, был еще до 1917 г. масоном 33° и делегатом на всех масонских Конгрессах.

Архивные материалы

 

сказал, что «был лишь принят, но участия в работах не прини- мал», и это было будто бы в самом конце. Мне кажется, что он вообще не принадлежал… Здесь мои статьи, не перепечатан- ные – жалею очень, что ты не прислал мне статей. Я. Л. (Рубин- штейн) думает, что, конечно, отвечать «им» ни в коем случае не следует, но для будущего материал нужно собрать.

3

Станкевич – Керенскому. Вашингтон, 6 ноября 1959.

 

…Книга не упоминается у Аронсона113. Кто автор книги? Мне кажется, что удалось найти то, что Вы ищете, а именно: Евграф Сидоренко. «Итальянские угольщики XIX в.» СПб., 1913. Вы ее мо- жете выписать через библиотеку, или я закажу микрофильм….

4

Тер-Погосян – Керенскому. 1 ноября 1959.

 

…Имел продолжительную беседу с Як. Л. (Рубинштейном) – он тебе подробно написал. По поводу моральной и формальной невозможности ответить А(ронсону)114 сейчас – я согласен с Я(ковом) Л(ьвовичем), но вместе с тем я полагаю, что эта «стра- ница истории» революции не должна ни в коем случае оста- ваться «закрытой». Посему ты должен (единственное лицо) подробно изложить и в закрытом конверте оставить в Hoover Library, для опубликования, скажем, через 20–25 лет. Я пришел к этому заключению после очень скрупулезного рассуждения. Возможный ответ сейчас А(ронсону) или Н(иколаевскому)115 поневоле пошел бы по линии фельетонной сенсации, дан- ной А-ом. Между тем эта страница общественного движения

 

113 Как явствует из этого письма, Керенский просил Станкевича достать ему книгу Сидоренко Итальянские угольщики (см. в разделе «Е. Д. Кускова»). Ви- димо, Керенскому она оказалась срочно нужна, когда он предполагал написать ответ Аронсону. Книга эта сейчас редчайшая, ксерокопия ее была мне пере- дана проф. Натаном Смитом.

114 Т. е. на фельетоны Аронсона в Новом русском слове.

115 Инспиратором фельетонов Аронсона Рубинштейн подозревал Николаев- ского.

Архивные материалы

 

может принять свои подлинные размеры лишь в климате исто- рической объективности, лишенной полемической или личной страстности. В особенности имея в виду такие страницы (нераз- борч.), как с К(усковой…)… и др.

5

Рубинштейн – Керенскому. Париж, 15 ноября 1959. Дорогой Александр Федорович,

Спасибо за письмо от 26 октября и за фельетоны. Я ждал их с

интересом, но они оказались совершенно низкой пробы. Газет- ное вранье. Потуги состряпать сенсационное блюдо из потеряв- ших вкус объедков.

Сейчас интерес к мистерии не так уж велик. Его можно раз- будить и раздуть. В некоторой мере это сделано, вероятно, фе- льетонами, которые Вы прислали. Надо думать, что с несколько большим успехом это сделал бы инспиратор фельетонов, если бы он опубликовал собранный им материал. Но в этом случае интерес быстро рассеется. Тому три причины: дальность вре- мени, несоответствие возможной роли мистерии с действи- тельным размером событий и недостоверность материалов ра- зоблачителей.

В настоящее время следопытам аутентичного подтвержде- ния факта не хватает. Им приходится оперировать слухами, домыслами, личными доверительными беседами. Того, что когда-то называлось «царицей доказательств», собственного признания «обвиняемого», у них нет. Болтовня покойного

«управляющего делами» в счет не идет. Его имя никому ничего не говорит116.

Положение в корне изменилось бы, если бы Вы привели в исполнение Ваше намерение. Любителям сенсационных разо- блачений будет дан прочный базис для дальнейшего мифотвор- чества. Учтите то обстоятельство, что с момента опубликования Вашего ответа, разъяснений и уточнений, опубликованное Вами перестанет быть Вашим достоянием. Вы утратите право распоря- жаться его дальнейшей судьбой.

116 Василий Алексеевич Маклаков.

Архивные материалы

 

Сейчас ничего предосудительного Вам и Вашим друзьям не приписывается. Что дурного в том, что у политического деятеля, жизнь и работа которого протекала у всех на глазах, были не только враги, но и друзья, с которыми он был связан интимно, которым безоговорочно доверял. Положение будет иное, если Вы дадите отправную базу для любителей сенсационного вранья.

План М. М. (Тер-Погосяна) об опубликовании через 30 лет – компромисс, которого я не одобряю. На худой конец, это все же лучше задуманного Вами.

 

6

Рубинштейн – Керенскому. Париж, 21 декабря 1959.

 

…Благодарю Вас за письмо от 30 ноября… В преддверии Нового года не хочу с Вами спорить. К тому же повторяться не стоит. Мы с Тером внимательно прочли Ваше письмо. По суще- ству на наши аргументы оно не отвечает…

Ссылка на покойного В. А. М(аклакова) не убедительна. Ведь он был в ином созвездии, и к тому же в свое время купно с дру- гими был притушен117.

Наконец, ни Тер, ни я, не думали, что кто-либо будет назван. Мы лишь утверждаем, что «признание факта» даст возмож- ность любителям сенсаций заняться «пришиванием уклонов» усопшим, верившим, что по этой линии их тревожить не станут.

7

Тер-Погосян – Керенскому. 22 декабря 1959.

 

…Ни Палеолог, ни Альбер Тома не были масонами118. Тома от- носился с симпатией к масонам, судя по тому, что он несколько раз выступал в Grande Loge в Tenue Blanche119. Вас(илия) Василь- евича Вырубова сейчас в Париже нет; по приезде спрошу о Мих.

117 Т. е. «усыплен», активного участия в это время не принимал.

118 Французский посол в России, Палеолог, почти наверное не был масоном, но Альбер Тома им был, и на этой почве его дружба с Керенским продолжалась до смерти Тома. Он упомянут во многих французских списках и имел 33°.

119 Вечер, на который приглашались профаны.

Архивные материалы

 

А-че120. Мне представляется, что ты с одной стороны преувели- чиваешь значение «фельетона», а с другой стороны непонятно считаешься с реакцией – православной церковью: «наложено пятно», и т. д. На тебя, на Февраль вешали всех собак, ни один человек, ни одно историческое событие не было столь подло, гнусно оболгано, как ты и Февраль… Что могут означать по- следние фельетоны, сравнительно со всей грязью, которой нас покрывали и справа и слева! Повторяю, нужно, чтобы твое свиде- тельство было запечатлено и оставлено как исторический доку- мент. Настоящая история Февраля еще не написана, и упомяну- тое сообщение войдет в эту историю лишь небольшой частью.

Здесь реакция была почти ничтожна. Вольский мне сказал при встрече: «Обратили ли Вы внимание на фельетон Арон- сона?» И больше ничего. Суварин121 спрашивал Т. А. Осоргину, знает ли она кого-либо, который мог бы дать сведения. Она ука- зала на меня, но он ко мне не обращался…

8

Фрумкин – Керенскому. Париж, 16 ноября 1960122.

 

…Вы спрашиваете меня об иностранных масонах. Вам из- вестно, что в Россию в 1917 г. приезжали иностранные масоны. Я всегда избегал касаться в разговорах с Вами и в письмах к Вам этой темы, зная, что Вы к ней аллергичны. Несколько был удив- лен тем, что Вы сами ее коснулись в письме ко мне, в связи со статьей Аронсона. Поразительно и, я бы сказал, импозантно, в ка- кой мере в России масонство сумело сохранить конспирацию. Не знали о роли масонства очень многие, вне масонства. Не знал, на- пример, И. В. Гессен и, очевидно, П. Н. Милюков, не догадавшийся, каким образом во Временное правительство попал Терещенко. Но это было давно, а теперь уже многое известно. Известно даже и то, что Вы настояли на том, чтобы Ек. Дм. (Кускова) все, что она знала, оставила под замком на 50 – кажется – лет после ее смерти.

120 Михаилом Андреевичем звали Осоргина. Он умер в 1942 г. О чем, в связи с этим, собирался Тер-Погосян спросить Вырубова – неизвестно.

121 Борис Суварин, известный французский журналист и литератор, одно время троцкист, редактор Contrat Social.

122 Ровно год прошел со времени колебаний по поводу фельетонов Аронсона.

Архивные материалы

 

Имеется и ответ Чхеидзе ЦК меньшевиков с объяснениями, по- чему он примкнул к масонству. Не секрет больше, что масонами были не только Вы, но и Некрасов, Коновалов и мн. др. Роль Бра- удо в разоблачении Азефа установлена в книге, посвященной его памяти, появившейся много лет тому назад, многое опубли- ковал Мельгунов, многое рассказали не столь, как Вы, скрыт- ные. Впрочем, один видный масон говорил мне, что он вправе ответить на вопрос о том, был ли такой-то масоном, если речь идет о покойнике. А покойный Давыдов – масон высокой сте- пени – мне сказал, что русские масоны были не масонами, а за- говорщиками, вся деятельность которых противоречила тому, что и как должны были поступать… При этих условиях я не по- нимаю, как Вы можете игнорировать то, что многое известно, и делать вид, что все это фантазия и что Вы вообще не знаете, о чем идет речь. Вряд ли это целесообразно. Замалчивание при- водит лишь к тому, что масонам приписывают многое, в чем они неповинны.

Примите, дорогой Александр Федорович, мои извинения за то, что, говоря о Ваших воспоминаниях, коснулся масонов. Вы можете мне ничего не ответить на то, что я пишу по этому вопросу – я знаю много больше того, о чем пишу. Я примирюсь с тем, что, как я писал, «УВЫ», обо всем этом писать и говорить, даже в тесном кругу, не станете. Я считаюсь с Вашей аллергией, но мне казалось правильным сказать Вам, что многие – и я в том числе – многим о масонстве – и Вашем в нем участии – осведом- лены и поэтому мало целесообразно, как мне кажется, с этим не считаться. Тема эта – важная, без нее многого нельзя понять в том, что произошло в 1917 г., и многое еще до сих пор.

9

Тер-Погосян – Керенскому. 22 декабря 1962123.

 

…Я показал Ваше письмо Я. Л. (Рубинштейну), и мы с ним дважды виделись и обсудили положение. Мы согласны с Вами, оно теперь представляется иным, чем три года тому назад.

123 В этом году вышла книга Аронсона Россия накануне революции, где он пере- печатал свои статьи о масонстве.

Архивные материалы

 

Теперь покров прорван. Существование Организации124 удостоверено Ек. Дм. (Кусковой), которую никто не заподоз- рит во лжи. Фактические данные имеются в руках лиц, правди- вость которых не вызывает сомнений. Если некоторые из этих лиц пока молчат, то молчанию этому наступит конец, и если не при жизни, то в посмертных записках они поведают то, что им было известно. Все они знают мало. В сущности, и материала много меньше, чем того хотелось бы любителям сенсационных разоблачений. В Февральской революции Организация не иг- рала руководящей роли. Если она облегчала сотрудничество некоторых членов Врем(енного) прав(ительства) и, в частно- сти, Вам служила подсобным орудием в Вашей работе, то не она поставила Вас на то место, которое Вы заняли в 17-м году, и не она определяла Ваши действия. Между тем: на узкой базе разглашенного заслуживающими доверия лицами, пользуясь именно тем, что эта база бедна и узка, безответственные пи- саки в угоду охочей до сенсаций публики будут сочинять вся- ческие небылицы. Доброе имя О. от этого пострадает. Тем, кто добросовестно будет стараться выяснить эту главу истории обществ(енных) движений, разобраться во всем этом вранье будет нелегко.

В этом вся суть дела.

Что касается личного выпада Г. А(ронсона) на стр. 120 его книжки, то он не заслуживает внимания, и просто не умен.

По нашему мнению – а Вы просите нас откровенно Вам его высказать, задача Ваша заключается единственно в том, чтобы Ваше свидетельское показание в будущем защитило доброе имя О. и поведало о ней правду.

Мы убеждены, что опубликование Вами в настоящее время подробной Записки этому не послужит, а лишь даст повод на- греть руки разным борзописцам, а иным лишний раз охаять ненавистные им наши убеждения. Вас будут упрекать в утайке существенных данных, Вам будут ставить самые нелепые во- просы, Ваши слова будут извращать и из написанного Вами бу- дут делать самые нелепые выводы. В результате Ваша правда будет погребена под кучей мусора. Мы думаем поэтому, что в настоящее время Вам следовало бы ограничиться самым крат- ким заявлением, предупредив, что ни в какую полемику Вы

124 «Организация» или дальше – «О.», – масонство.

Архивные материалы

 

вступатьнестанетеичтоксказанномуВыничегонеприбавите.Что более детальное изображение истинного лица О. Вы дадите в особой Записке, которую доверяете на хранение…125 Универ- ситету с тем, чтобы через 25 лет после Вашей смерти запи- ска стала доступна лицам, изучающим историю Росс(ийских) Общ(ественных) Движений. В настоящее время, ввиду того, что в печати появились сообщения об О. и что некоторые из них ис- ходят от Е. Д. К(усковой), Вы сочли необходимым в интересах истины заявить примерно:

1. Что среди различных конспиративных объединений пред- революционного времени существовала О., о которой говорит Е. Д. К.

2. Что О. эта не была политической партией, не имела опре- деленной социально-политической программы.

3. Что ее задачей было установить личные отношения дружбы и доверия между людьми, одинаково чаявшими прев- ращения России в свободное, правовое государство.

4. Что от своих членов О. не требовала подчинения, что она не давала им политических приказов и миссий.

5. Что ее члены сохраняли полную свободу действий и могли поэтому оставаться лояльными членами различных политиче- ских партий.

6. Что О. к захвату власти не стремилась и такое стремление было бы чуждо ее духу и строению.

7. Что будучи преемственно связана духовно с одноимен- ными О. прежних времен, она была совершенно независима от каких бы то ни было иностранных организаций.

8. Что по своему строению и духу О. активной роли, как тако- вая, в Февральской революции играть не могла, никаких дирек- тив своим членам, некоторые из которых оказались членами Вр. прав., она не давала.

9. Что О. была крайне малочисленна.

К этому полезно было бы прибавить, что оглашать имена из- вестных Вам членов О. Вы не считаете ни возможным, ни нуж- ным, но что во всяком случае список лиц, прямо или косвенно названных членами О., страдает неточностями.

Что касается Записки, доверяемой хранению… университету, то, по нашему мнению, она должна была бы подробнее развить

125 Так в подлиннике.

Архивные материалы

 

9 пунктов Вашего Заявления. На истории О., на судьбе ее послед- него состава, нам казалось бы, не следовало останавливаться.

Вот кажется все. Я. Л. (Рубинштейн) и я шлем Вам братские новогодние пожелания.

Постскриптум. (На отдельном листке.) Я бы считал особенно важным (как и Як. Л. – в значительной степени) дать исчерпы- вающий материал в большой записке, предназначенной для хранения в У-те. Тебе (!) сердечный привет от В. В-ча, А. Л. К., (инициалы неразбор.).

 

10

Тер-Погосян – Керенскому. Январь 1963.

 

Очень рад, что наши точки зрения совпали, да иначе и не могло быть. Завтра я буду у Як. Л-ча, подробно переговорим.

11

Тер-Погосян – Керенскому. 10 декабря 1963.

 

….2 декабря Яков Львович умер – умер в полном сознании, я был у него накануне, уходят последние свидетели Февраль- ских дней и вместе с тем нашей жизни.

Суварин начал печатать в «Contrat Social» страницы из книги Аронсона о русском масонстве. В прошлом году он мне сооб- щил, что, прежде чем дать напечатать, он хотел бы иметь мое мнение, собирался прислать рукопись. Рукописи он не прислал, а теперь прислал письмо в коем полуоправдываясь – «важная страница истории» – пишет, что статья будет напечатана. Книгу Аронсона я читал – мое мнение ты знаешь. Ушел Яков Львович. Мне представляется, что тебе надлежит для истории дать под- линную картину для опубликования впоследствии. Насколько я помню, у тебя все материалы (ты мне говорил) в «сыром виде». Я думаю, что нам нужно было бы встретиться, и ты мог бы мне продиктовать все, что твоя память сохранила. Вопреки Я. Л-чу я считаю роль м-ва, в особенности до самой революции 1917 г., весьма значительной.

Архивные материалы

В. А. МАКЛАКОВ (1869–1957)

Василия Алексеевича Маклакова я впервые встретила в го- стиной Винаверов126, в 1926 году. Слегка картавя, он читал свои воспоминания о Льве Толстом. Они «подружились», когда ему было 30 лет, а Толстому – 70. Они гуляли в Хамовниках. Возра- ста Маклакова никто тогда не знал. Он скрывал его, и, как я пи- сала в своей автобиографии (с. 367), он, в небольшой книжке, которую я не раз держала в руках, «Список депутатов Государст- венной Думы», на том месте, где в столбике был указан его год рождения, продырявил бумагу. В его архиве я нашла, среди его переписки с 17 масонами и 7 не масонами, план автобиографии, которую он, видимо, собирался написать. На нем были даты. Год рождения был указан 1870, а затем он был перечеркнут, и тем же почерком, но другими чернилами, две последние цифры были переделаны на 69.

Он никогда не был женат, но был часто окружен красивыми женщинами, преимущественно, не слишком молодыми.

Он был защитником Бейлиса, членом Думы, одним из по- собников Юсупова и вел. кн. Дмитрия Павловича в убийстве Распутина – он достал им яд, который на Распутина не подей- ствовал127. Он был послом Временного правительства в Париже, куда приехал 25 октября/7 ноября 1917 г. и верительных грамот президенту Пуанкаре представить уже не мог. Тем не менее он до 1924 г. оставался жить в помещении посольства. В России он был «против монарха», не «против монархии», как он однажды публично выразился, так что в день отказа вел. кн. Михаила Александровича, брата царя, от российского престола, Макла- ков воскликнул во весь голос: «Все пропало!»

До этого, в январе, у него были отношения с ген. М. В. Алексе- евым, который участвовал в гучковских планах свержения царя. Еще летом 1916 г. Маклаков и Алексеев беседовали о положении в России. Об этом – и о левизне Алексеева имеется его собствен- норучная запись в его архиве (18 ящиков). Почерк Маклакова

126 Винавер с семьей жили в это время в доме 8, ул. Фурнье (теперь переиме- нованной). С ним жили жена, его сын, будущий профессор в Англии, и дочь – будущий адвокат в Париже.

127 Горький, смеясь, говорил, что Маклаков дал Юсупову зубной порошок вме- сто яда.

Архивные материалы

 

был исключительно неразборчив: он вел дневник с лета 1917 г. до весны 1924. К сожалению этот дневник, – драгоценнейший документ, несомненно уникальный, – не может быть прочтен: очень многие страницы написаны на папиросной бумаге, на обеих сторонах, и так что неясно даже иногда, на каком языке он писал – на русском или французском128.

Не все шло у него успешно с его подопечными, когда позже, в 1920-х и 1930-х гг., он занимал во Франции место генерального представителя русских беженцев при Лиге Наций. Бывали труд- ности с преступными элементами (нечасто), но главным обра- зом – с его «сотрудниками», на политической почве: в Сербии аналогичное место «генерального представителя» занимал не- кто Василий Николаевич Штрандтман, когда-то масон его ложи, а в эмиграции – ультраправый, завязший в Белграде в Монар- хическом Совете и синодальной юрисдикции деятель; помощ- ником этого мракобеса оказался тот самый Ксюнин, о котором я говорила в связи с концом Гучкова. В Чехии же в это время сидел в качестве русского представителя эмиграции член Зем- гора, человек с испорченной репутацией, не только в связи с де- нежными хищениями из отпускаемых ему чешским правитель- ством сумм для нужд русских эмигрантов (обучения детей и лечения стариков), но и в связи с тем, что этот «брат» (которого незадолго перед тем пришлось «усыпить») повадился ходить в советское посольство в Праге в гости и отказывался давать от- чет в полученных суммах.

Теперь известно, что Маклаков был одним из тех масонов, которые после Октябрьской революции собирались в Петер- бурге в доме графини С. В. Паниной, только уже не в гостиных, а в погребе. Он был товарищем сыновей Льва Толстого по гимна- зии. Его переписка с Александрой Львовной до конца его жизни

128 Почерк Маклакова был абсолютно неразборчив. В его архиве можно найти, по крайней мере, десять писем различных людей, которые ни одного слова не могут разобрать в его письмах. Для примера приведу здесь четыре свидетель- ства: Вольский пишет, что завтра купит лупу, чтобы его прочесть. Мельгунов пишет, что в будущий четверг он будет в Париже и зайдет к Маклакову, чтобы тот ему прочел свое письмо. Вишняк посылает ему обратно письмо и говорит, что зайдет, чтобы послушать его, т. к. прочесть он его не может. И я сама пишу ему, прося его дать письмо своей секретарше, чтобы она его напечатала для меня на машинке, и когда она присылает мне это письмо, то я вижу, что она из десяти строк разобрала только семь.

Архивные материалы

 

очень тепла и дружественна. Он называл ее Сашей, она его – Ва- силием Алексеевичем. В Думе он был оратором, видимо – рав- ным Родичеву.

Французы не очень знали, что с ним делать: сов. правитель- ство они не признавали (до 1924 г.), сов. дипломатам, а вначале даже торговым представителям, въезд во Францию не разрешали. Между тем, он не мог представлять во Франции несуществую- щее Временное правительство. Он приглашался на официальные приемы, молча сидел на Мирной (Версальской) конференции и вел обширную переписку. В 1919 г. краткие надежды свои он возложил на возвращение России «в концерт великих держав», веря в Уфимскую директорию, где все держалось более или ме- нее на двух (правых) эсерах – Авксентьеве и Роговском, – о по- следнем Мельгунов писал (значительно позже) как о человеке сомнительной репутации, который, приехав к Колчаку, был им арестован.

Переписку он вел с Бахметевым в Вашингтоне, М. А. Стахови- чем в Мадриде, Д. Сазоновым в Лондоне, Гирсом в Риме. Гирс до 1922 г. был председателем Совета русских послов за границей. Переписка шла с приезжающими в Европу, после эвакуации из Крыма, с Врангелем и с теми, которых выслали в 1922 г., а также со старыми знакомыми: Шульгиным, Григ. Трубецким, проф. Кизеветтером, И. И. Тхоржевским, М. Винавером, В. Оболенским, Н. Чебышевым. С этим последним, как и со Стаховичем, его связы- вала старая дружба, они были на «ты» и даже одно время жили вместе в Париже. Но сенатор Н. Н. Чебышев начисто отказался вернуться в ложу – он решил «уснуть» навсегда.

Маклаков усиленно поддерживал старания Кандаурова, слу- жившего в посольстве, возродить масонство в эмиграции. Но позже близкого участия в ложах не принимал. Несмотря на это, оно привело его к аресту в годы германской оккупации Парижа. В его переписке есть отклики русских эмигрантских дел пер- вого периода: полного отчаяния, в которое впал Стахович, эго- изма Гирса, злости Сазонова, левизны Бахметева и деморализа- ции кое-кого из менее видных царских дипломатов, чья тактика теперь была полностью заимствована у цыган: украсть сто ру-

блей и убежать.

В 1924 г. Маклаков переехал из посольства на собственную квартиру, где прожил до конца своей жизни, на улице Пэги, в двух шагах от бульвара Монпарнас. Там он поселился с сестрой,

Архивные материалы

 

Марией Алексеевной, никогда не бывшей замужем и обожав- шей брата, и старой прислугой-француженкой. Однажды, году в 1935, я встретила там, на его именинах, «сливки эмиграции», включая семейство Шаляпина: Марию Валентиновну, его дочь от первого брака Стеллу, двух дочерей Федора Ивановича и его самого. Но до войны и падения Парижа я бывала у Маклакова очень редко.

Как я подробно писала в «Новом журнале» (кн. 63, с. 157), Тургеневская библиотека в Париже, над созданием которой потрудились И. С. Тургенев и все семейство Виардо, была выве- зена немцами в неизвестном направлении в 1940 году. В этот день я зашла туда случайно и, сразу сообразив, что происходит, бросилась к Маклакову, чтобы просить его что-нибудь, если это возможно, сделать, чтобы остановить это расхищение. Я про- вела у него несколько часов, пока он звонил по телефону раз- ным людям и наконец нашел проф. Одинца (позже уехавшего в Советский Союз), который согласился пойти в советское по- сольство на улицу Гренелль и просить советского посла зашиты перед германскими властями, с которыми в то время Россия была в дружеских отношениях. Мотивировка была придумана Одинцом: спасите библиотеку, потому что в этой библиотеке в свое время много работал Ленин. Из этого ничего не вышло. Одинец вернулся, и, выслушав его рассказ, я ушла. Маклаков просил меня иногда навещать его. И я обещала.

В. Сухомлин, когда-то левый эсер, живший в это время в ок- купированном Париже и по-прежнему с утра до вечера сидевший в кафе Сен-Бенуа (которое он называл «Святым Бенедиктом»), около бульвара Сен-Жермен, позже вернувшийся в Советский Союз, стоявший тогда уже на советской платформе и глубоко презиравший эмигрантов, так описал свою встречу со мной в этой день:

«[Кругом сидели завсегдатаи Святого Бенедикта:] бывшая танцовщица Джин, англичанка в очках, с мужскими ухватками, щеголяющая грубыми французскими словечками, она работает с начала войны шофером на грузовой машине Красного Креста; пришел ее постоянный собеседник и, если можно так выра- зиться, “единоверец” Серж Набоков (брат писателя. – Н. Б.), жен- ственно изысканный питомец Кембриджа… Пришла взволно- ванная сотрудница милюковских “Последних новостей” (газета, конечно, перестала выходить в июне, а сам Милюков находился

Архивные материалы

 

на юге, в неоккупированной зоне) и сообщила, что немцы захва- тили Тургеневскую библиотеку и заколачивают книги в ящики для отправки в Германию, невзирая на протесты библиотеч- ного правления, состоявшего из видных русских эмигрантов. Парижская русская библиотека, основанная И. С. Тургеневым, существует около 60 лет и содержит много ценных книг и даже рукописей». (Сухомлин. Дневник. «Новый мир», 1965, № 11.)

Я стала бывать у Маклакова в мои редкие наезды в Париж (на велосипеде) из деревни, где жила. Велосипед я оставляла на станции, приезжала на поезде, которые из-за бомбежек в тот год ходили нерегулярно. Он постепенно терял слух, пользовался каким-то допотопным рожком, в который нужно было кричать. Я старалась, как могла, развлечь его, просила говорить о прош- лом. И он говорил. Но он уже был далеко не тем, каким я его знала до войны, его мучили немощи, и глухота, и одиночество, и, вероятно, предчувствие ареста. Он был взят весной 1943 г.  К Марии Алексеевне я потом заходила несколько раз, она стала сухонькой и прозрачной и брала у меня домашнее варенье из черной смородины, которое он любил, для передач.

В тюрьме, где немцев он не видел, все делалось французами; его заставили написать «Записку» о русском масонстве, копия которой лежит в его архиве. Там он объясняет, что это было за тайное общество, имен не называет (они в это время все равно были все пропечатаны в «Journal Officiel», правительственном органе, контролируемом оккупантами): «потерявшие родину помогали друг другу», «на чужбине люди объединялись, чтобы вспомнить родину», «ни политики, ни каких-нибудь нарушений закона не было», – все только на почве личной, интимной при- вязанности, французы, которые его допрашивали, не хуже него знали все это. Его выпустили через четыре месяца. Он пришел домой. Ему забыли вернуть шнурки для ботинок, и он говорил мне, что вернули часы и брелки на цепочке, и слуховую трубу, а про шнурки забыли, и он сам забыл, и на площади Этуаль (по- чему он очутился на площади Этуаль, я забыла) он заметил, что волочит ноги.

Я нашла его постаревшим, исхудавшим и совершенно глу- хим. Помню, во время одного из моих последних посещений в конце лета 1944 г. мы говорили о масонстве Пушкина, и как Вяземский положил ему в гроб перчатку (или перчатки). Ната- лью Николаевну Жуковский и Вяземский, видимо, устранили от

Архивные материалы

 

этой обязанности, – обычно это привилегия вдовы. Я спросила его шутя: «А кто же вам положит перчатку, Василий Алексеевич, неженатый вы человек!» А он, как-то грустно глядя на меня, от- ветил:

– Ну, вот вы и положите, Нина Николаевна.

 

Русские масоны начали собираться сразу после освобожде- ния Парижа, не дожидаясь конца войны. С начала сентября 1944 г. появились вокруг Маклакова братья, и он стал центром этих сборищ: Тер-Погосян, Титов, Кровопусков, Татаринов, Ступ- ницкий. Через несколько лет к ним присоединились вернувши- еся из США во Францию Алданов, Рубинштейн, Альперин, Ке- ренский. Собирались в пустынных кафе, где-нибудь подальше, где не могли встретиться русские, на «масонские завтраки» или «на чашку чая», в «Биотерапии» (лаборатория, принадле- жавшая А. А. Титову), в особняке Лианозова (до его смерти), в квартире Тер-Погосяна, Ступницкого, самого Маклакова. Мель- гунов, которого близко к этим собраниям не допускали, но ко- торый слышал о них, называл их «маклаковское общество»,

«маклаковцы». Вольского (профана) звали, но он все отклады- вал свой приезд из-под Парижа. «Вчерашнее собрание, – писал ему Маклаков – чисто масонское». Так продолжалось до конца 1940-х гг., когда были возобновлены «Северная Звезда» и «Сво- бодная Россия» в теперь отремонтированном здании Великого Востока, на ул. Кадэ.

Незадолго до этого на одном из собраний Маклаков читал братьям свои «Еретические мысли», над которыми он тогда ра- ботал. Его слушали гости из Великой Ложи, которая тоже воз- рождалась в это время, и в этот вечер произошло первое после войны и разгрома объединение двух Послушаний, а несколько позже Тер-Погосян делал доклад о том, «что сейчас происходит в России». (Письмо Маклакова Алданову от 12 февраля 1954 г.)

Но вернемся к 1945 году, когда Красная армия начала штурм Берлина. По этому случаю братья русской ложи решили навес- тить советского посла, в это время уже водворенного на улице Гренелль, в помещении, хорошо знакомом Маклакову. Альперин был занят созданием «Общества сближения с Советским Сою- зом», и постепенно на одном из собраний присутствовавшие пришли к заключению, что необходимо поздравить сов. посла

Архивные материалы

 

А. Богомолова, вернувшегося в Париж, а также секретаря Гузов- ского с победой.

Предварительно получив разрешение из посольства, группа членов «Северной Звезды» и «Свободной России» в на- чале февраля отправилась на завтрак к советскому послу.

Визит в советское посольство в Париже 12 февраля 1945 г. видных представителей русской эмиграции был огромным со- бытием в последний год Второй мировой войны. Часть этих лю- дей вернулась из подполья к себе в Париж, часть жила в Париже, скрываясь от оккупантов, кое-кто был арестован и отсидел во французской тюрьме под немецким наблюдением. Они пошли завтракать к послу А. Богомолову, чтобы поздравить его с близ- кой победой советского оружия и пить за здоровье Сталина. В США, в газете «Новое русское слово», была 7 марта 1945 г. на- печатана длинная корреспонденция бывшего заведующего от- делом биржи газеты «Последние новости» Я. Я. Кобецкого об этом посещении. Она приводится здесь с слегка сокращенными речами Маклакова и Богомолова. Кобецкий в группе не состоял, но сам он был масоном. Он знал лично всех, кто пошел к сов. по- слу (все без исключения были масонами). Одно время считалось, что И. А. Бунин состоял в группе, теперь известно, что Бунина в эти месяцы в Париже не было, – он лично три раза был у Бого- молова, но уже значительно позже, когда вернулся в Париж с юга Франции. К этому надо добавить, что причиной его визитов была не столько победа советского оружия, сколько личные дела, свя- занные с изданием его сочинений в СССР: он хотел сам сделать выбор своих ранних рассказов, но ему этого не позволили.

«Новое русское слово», 7 марта 1945 г. стр. 1–2.

МИТРОПОЛИТ ЕВЛОГИЙ И В. А. МАКЛАКОВ ПОСЕТИЛИ