Идут солдаты, ведут разговор

 

Идут солдаты, ведут разговор.

– Оно бы ничего, – рассуждают солдаты. – Горы не страшны. Французы страшны. Если и будет наша погибель, так только от неприятеля.

И вдруг…

– К бою! К бою! – прошла команда.

Рассыпались солдаты по горной дороге, кто за утес, кто за скалы. Залегли. Ждут неприятеля. Вот и французы. Тра‑та‑та! Тра‑та‑та! – несется со всех сторон.

– Братцы, не робей! Ура! Держись, братцы!

Удержались солдаты. Отступили французы.

Идут солдаты, ведут разговор.

– Оно бы ничего, – рассуждают солдаты. – Французы не страшны. Горы страшны. Если и будет наша погибель, так только от гор, непогоды.

И вдруг…

Заиграла, засвистела, забушевала метель. Рванул леденящий ветер. Обрушилась с гор лавина.

– Берегись! Сторонись! – несется команда.

Рассыпались солдаты по горной дороге, кто за утес, кто за скалу. Залегли. Ждут. Пронеслись камни. Отгремела лавина. Прояснилось небо. Притихла метель.

Идут солдаты, ведут разговор.

– Оно бы ничего, – рассуждают солдаты. – Французы не страшны. Горы не страшны. Если и будет наша погибель, так только от мора, от голода.

И вот кончилась еда. Нет провианта.

Помрачнели солдаты. Насупились. Идут, опустились солдатские головы.

И вдруг…

 

Наше времечко военно, –

 

затянул чей‑то голос, –

 

От покоя удаленно,

Ой лю‑ли, ой лю‑ли,

От покоя удаленно.

 

Приободрились солдаты. Затянули ремни потуже. Повеселели. Идут. Подняли солдатские головы.

Сидит Суворов верхом на коне, смотрит, любуется.

– Братцы! – кричит Суворов. – Не страшны нам горы Альпийские. Не страшны нам французишки близкие. Что нам голод, мор, непогода – раз в российских войсках дух солдатский не переводится.

– Ура! – гремит в ответ на слова фельдмаршала.

И снова разносится песня:

 

С предводителем таким

Все на свете победим,

Ой лю‑ли, ой лю‑ли,

Все на свете победим!

 

Движется. Движется. Движется. По горным вершинам, по темным ущельям, в облаках, в туман, в непогоду, от обрыва к обрыву, со скалы на скалу. Движется. Движется. Движется. Не остановишь российскую армию. Пробиваются солдаты сквозь горы и неприятеля. Совершают Альпийский поход.

 

Туча

 

Сен‑Готард. Узкая, извилистая тропа ведет к перевалу. А там, по ту сторону гор, новые тропы, новые пропасти и стремнины.

Неприступной вершиной стал Сен‑Готард на пути у русских. Укрепились на перевале французские войска, перекрыли дорогу. Дважды ходили солдаты на штурм и дважды были отбиты.

Суворов приказал штурмовать в третий раз.

Выделил фельдмаршал группу солдат для обходного маневра. Назначил старшим молодого генерала, любимца своего, князя Петра Багратиона.

– Ну, с Богом, – перекрестил их Суворов.

Поползли солдаты по уступам и скалам в обход Сен‑Готарда, так, чтобы ударить противнику в спину. Поднялись уже до самых вершин, да только были замечены вдруг французами. Открыли французские стрелки ураганный огонь. Остановили русских. Сорвалась атака. Отдал Багратион приказ спускаться назад. Сползают солдаты вниз по отвесным скалам. Не торопятся, знают – не похвалит Суворов.

И правда. Скинул фельдмаршал шляпу, машет, кричит что‑то Багратиону. Вздрагивает на голове суворовский хохолок, словно и он, как фельдмаршал, гневается.

– Шибче, шибче спускайся! – кричит Суворов и тычет шляпой в хмурое небо.

Смотрят солдаты – наплывает из‑за гор на Сен‑Готард черная туча. Смотрит на тучу и Багратион, однако не торопит солдат спускаться. Обволокла туча уступы и скалы, скрыла русских солдат.

– Побьются в тумане, – бранится Суворов. – Эх, медленно, не по‑моему водит войска Багратион!

Волнуется фельдмаршал. Прождал несколько минут:

– Ну как, не вернулся князь Петр?

– Нет, не вернулся еще, – докладывают Суворову.

Прошло еще несколько минут.

– Ну как, не вернулся?

– Нет, ваше сиятельство.

Прошло минут тридцать, и вдруг там, на самом верху, у самого перевала, поднялась страшная стрельба, всколыхнуло перевальную тишь знакомое солдатскому уху «ура».

Насторожился Суворов.

– Ура! Ура! – несется на перевале.

«Неужто Багратион?!» – недоумевает Суворов. И хочется верить, и трудно поверить!

Туча тем временем переползла через горы, свернула в долину и открыла перед Суворовым Сен‑Готард. Глянул фельдмаршал – так и есть: на вершине Багратион со своими солдатами.

– Вперед! – закричал Суворов.

Ринулись солдаты в лобовую атаку. Оказались французы зажатыми с двух сторон: сверху и снизу.

Не удержались. Бежали французы.

Поднялся Суворов на Сен‑Готард, доволен.

– Так их! Правильно! – приговаривает. – Противник не ждет. А ты из‑за гор высоких, из‑за лесов дремучих, через топи, через болота, прямо из туч пади на него, как снег на голову. Ура! Бей! Коли! Руби! Так его! Молодец, князь Петр! – повернулся Суворов к Багратиону. – Эн нет, гляжу, по‑нашему поступаешь! – И расцеловал генерала.

 

Чертов мост

 

Преодолев Сен‑Готард, русские спустились в ущелье Рейсы. Бежит непокорная Рейса, пенится, клокочет, ударяет волной в высокие берега, наполняет гулом и ревом округу. Отдает десятикратным эхом в горах.

Жутко здесь путнику, жутко тут зверю, редкая птица слетит в ущелье.

Через Рейсу на высоте тридцати метров перекинута узкая каменная арка. Сотрясается арка от рева реки. Зловеще повисла над пропастью.

Недобрые это места. Чертов мост перед русскими.

Взорвали французы центральную часть моста, засели по ту сторону Рейсы.

Бросились первые смельчаки на мост, но тут же свалились, сраженные пулями, в пропасть. Бросилась новая группа героев. Достигла пролома. Не перепрыгнешь пролом. Остановились. Скосили меткие французские стрелки русских героев. Ринулся новый отряд. Снова погибель.

Остановилась атака.

Сидит Суворов верхом на казацком коне, смотрит на мост, на солдат, на вражеский берег. Понимает: сколько ни бегай солдаты – не быть им на том берегу, не заделав в мосту пролома. Замечает фельдмаршал метрах в ста от дороги – стоит невесть для чего построенный здесь сарай. «Разобрать бы сарай, связать бревна и перебросить через пролом», – соображает Суворов. Только подумал, смотрит – от других отделяется тощий солдат, что‑то машет товарищам и несется к сараю. Бросились вслед гренадеры, взобрались на крышу, стали растаскивать бревна.

Наблюдает Суворов, видит: снимает тощий солдат поясной ремень. За ним и другие снимают. Связали, стянули ремнями солдаты бревна, подняли, поволокли к пролому.

«Мудрая голова», – подумал фельдмаршал о тощем солдате. Доволен Суворов солдатской смекалкой.

Поравнялись солдаты с мостом. Вьить, вьить! – засвистели французские пули.

Залегли смельчаки за бревна. Переждали. Опять поднялись. Только не все. Половина убитых. Тощий, однако, поднялся.

Ступили солдаты шаг, второй, и снова французские пули. И снова солдат наполовину уменьшилось.

Опять залегли. Опять переждали. Поднялись. Снова огонь. И вот в живых только три человека. Снова залп – два человека. Снова – один. Смотрит Суворов: только тощий солдат и остался.

Не поднять солдату тяжелые бревна. Лег он, толкает перед собой, пытается сдвинуть. Поднатужился, сдвинулись бревна чуть‑чуть – на вершок. Опять поднатужился – еще на вершок.

– Герой! Молодец! – не удержался Суворов. – К герою на помощь! – кричит солдатам.

Бросились солдаты на помощь. Подбежали, схватили бревна – к пролому. Внеслись солдаты волной на мост. Брякнула, легла связка над пропастью. Откатились солдаты.

Смотрит Суворов, а тощий солдат на мосту. Стоит на бревнах, повернулся к своим, машет рукой. Развевает ветер солдатский кафтан, треплет рыжеватые кудри. Обдает непокорная Рейса солдата пеной и брызгами.

Больше героя фельдмаршал не видел. Зарябили перед глазами Суворова солдатские спины. Хлынули гренадеры грозным потоком на мост. Заходило, заколыхалось солдатское море. Вот уже первые на той стороне. Вот уже и победное «ура» несется в ущелье.

Разбегаются, отходят французы.

Отгремел бой. Чертов мост позади. Остановились войска на отдых.

– Как звать героя? – стал интересоваться Суворов тощим солдатом.

– Мохов, Кирилл Мохов, ваше сиятельство. Гренадер Апшеронского пехотного полка, роты капитана Лукова.

– Удалец! Удалец! – восхищается Суворов. – Переправу навел, мост соорудил. Богатырь! Витязь! Позвать удальца!

– Мохов! Мохов! – зовут солдаты.

Не откликается Мохов.

Лежит солдат на дне пропасти. Не слышит. Не видит.

Свалила солдата французская пуля. Разбился о камни. Не бьется больше смелое сердце солдатское.

Погиб гренадер, а слава осталась.

Соберутся солдаты, начнут вспоминать бои и походы, вспомнят Чертов мост. Вспомнят Чертов мост – вспомнят и Мохова:

– Если б не Мохов, если б не он – не видать нам победы. Доброе слово и память ему великая.

 

Генеральский погон

 

Идут войска, пробиваются через новые горы, через новые перевалы. Прорвались к Муттенской долине – тут роковая весть: полки, к которым торопился Суворов, разбиты.

Французский полководец Массена бросил теперь основные силы против Суворова. Силы неравны. У Массена в четыре раза больше солдат, чем у Суворова. И все же Суворов решил первым начать атаку.

Словно горная лавина, обрушились русские на французов. Полки Апшеронский и Азовский, казаки генерала Грекова врезались в противника с такой силой, что французы не выдержали и побежали.

Мечется Массена среди своих войск, кричит, пытается остановить. Не помогает. Бегут французы, давят друг друга, зажали в своей толпе самого Массена.

– Стойте! Стойте! – кричит генерал.

Вместе со всеми врезался во французские ряды и капрал Махотин. Видит – генерал на коне. Стал Махотин пробиваться к Массена. Пробился и сдернул Массена с коня. «Ну, братец, теперь не уйдешь. Теперь я тебя под мышку!» Радуется Махотин и вдруг видит у самого своего носа неприятельский штык. Кто‑то из французских солдат бросился на помощь своему генералу. Отбил Махотин штык, повалил, пришиб прикладом француза. Повернулся опять к Массена. А тот уже на коне. Рванулся капрал к генералу. Ухватился рукой за плечо. Соскользнула рука. Пришпорил коня Массена. Вынес рысак генерала из битвы.

– Держи! Держи его! – кричит Махотин.

Да где уж! Быстрее ветра уходит Массена. Стоит капрал, смотрит сожалеючи вслед. Стоит и не замечает, что у самого в зажатой руке генеральский погон. Посмотрел на руку – правда погон. Стыдно стало капралу, что упустил Массена. Решил про погон никому не рассказывать. А потом после битвы все же проговорился.

– Так ты же герой! – закричали солдаты.

Дивятся, рассматривают солдаты генеральский погон. Потом поднялись, пошли рассказали ротному командиру, командир – генералу, генерал – Суворову.

На следующий день перед войсками был объявлен приказ фельдмаршала о производстве Махотина в офицеры.

– Ура Махотину! – кричат солдаты. Довольны, что свой брат в офицеры выбился.

А офицеры насупились – ни радости, ни улыбки. Обидно их благородиям.

После прочтения приказа выделили офицеры из своей среды поручика, капитана и полковника, послали к Суворову.

– Как же так, ваше сиятельство, за какие заслуги? – говорят офицеры. – Подумаешь – генеральский погон. Вот если б он живого Массена привел.

Посмотрел Суворов на офицеров, поманил к себе пальцем поручика:

– Хочешь быть капитаном?

Подивился поручик такому вопросу, подумал: а вдруг и вправду соблаговолит Суворов.

– Так если ваша воля на то, – произнес и пригнулся.

Поманил Суворов капитана:

– Хочешь быть полковником?

– Как же не хотеть, ваше сиятельство! – ответил капитан и тоже пригнулся.

Позвал Суворов полковника:

– Желаешь быть генералом?

– Не смею просить. Все от Бога и вашего сиятельства, – гаркнул полковник.

– Ступайте принесите мне второй погон от Массена – быть и вам в повышении, – произнес Суворов.

Сконфузились офицеры. Повернулись. Ушли.

А Суворов еще долго не мог успокоиться. – «За какие заслуги»! – выкрикивал он. – Ишь ты! За доблесть солдатскую – вот за какие заслуги.

 

Новые башмаки

 

Оборвались в пути солдаты. Изодрали мундиры, избили башмаки на горных дорогах. Стынут солдаты от холода. Жмутся на ночевках к кострам, греют озябшие руки и спины.

Не лучше других и Прохору Груше. Мундир – решето. Башмаки без подошвы. Ступает солдат голыми пятками по камням, впиваются камни в тело.

Обвяжет Прохор тряпками ноги. Пройдет версту, от тряпок – мочала. Залатает мундир. К вечеру – снова ребра наружу. Измучился солдат: жизнь не мила, небо с овчинку.

И вот Груша куда‑то исчез, недосчитались его не привале.

– Эхма! Видать, оступился, сорвался в пропасть, – перекрестились солдаты.

А утром Прохор явился. Глянули приятели – не узнать Груши. Красавец солдат перед ними. Новый мундир, башмаки новые.

Мундир и башмаки были французские.

Щупают солдаты мундир. Ай да мундир! Сукно в полпальца. Ватой подбито.

– Ногу задери, ногу! – просят солдаты.

Подымет Прохор ногу. Ну и башмаки! Из ременной кожи, подошва что сталь, шипами покрыта.

– Вот так обнова! – восхищаются солдаты. – Век бы ходить по камням и стуже.

– Где достал? – понеслись голоса.

– Никак, дружков нашел, французов!

– Тещу завел, – смеются солдаты.

Рассказал Прохор, что ходил он к французскому лагерю, подкрался, снял часового – вот и разжился.

Завидно стало солдатам. В следующую ночь уже несколько человек отправились за добычей. Однако назад никто не вернулся. Французы усилили караул и перебили пришельцев.

Так и остался Прохор Груша один во французской обнове.

Походил день, второй, а потом неловко стало солдату. Среди своих и словно не свой. Словно среди простых петухов – пава.

Не рад уже Груша теплу и удобству. Не мил ему ни французский кафтан, ни башмаки из ременной кожи. Стал он предлагать трофеи товарищам: одному башмаки, другому мундир.

Отказываются, не берут, не хотят солдаты.

– Ты раздобыл, ты и носи, – отвечают Прохору.

Говорят солдаты без зла, без зависти, просто неудобно им брать дорогой трофей у товарища. А Груше кажется, что солдаты его сторонятся, что из‑за этих, будь они прокляты, башмаков и мундира теряет Прохор верных друзей и приятелей.

Прошел еще один день. Проклял Груша французский наряд. Снял мундир, снял башмаки, связал бечевой. Раскрутил и запустил в бездонную пропасть.

Солдаты шумно обсуждали поступок Прохора Груши.

– Дурак… – проговорил кто‑то.

– Эх ты, мышиный помет, – оборвали его солдаты. – Правильно сделал. Молодец Груша. Желает как все.

– Молодец! – подтвердил седоусый капрал. – Может, и погорячился Прохор, да, видать, душа у него солдатская.

 

Сало

 

Голодно солдатам в походе. Сухари от ненастной погоды размокли и сгнили. Швейцарские селения редки и бедны. Ели лошадей, копали коренья в долинах. А когда кончились коренья и лошади, взялись за конские шкуры.

Исхудали, изголодались вконец солдаты. Затянули ремни на последние дырки. Идут вздыхают, вспоминают, как пахнут щи, как тает на зубах каша.

– Хоть бы каравай хлеба! – вздыхают солдаты. – Хоть бы сала кусок!

И вдруг в какой‑то горной избе солдаты и впрямь раздобыли кусок настоящего сала. Кусок маленький, размером с ладошку. Обступили его солдаты. Глаза блестят, ноздри раздуваются.

Решили солдаты сало делить и вдруг призадумались: как же его делить – тут впору одному бы наесться.

Зашумели солдаты.

– Давай по жребию, – предлагает один.

– Пусть съест тот, кто нашел первым, – возражает второй.

– Нет, так – чтоб каждому, каждому! – кричит третий.

Спорят солдаты. И вдруг кто‑то произнес:

– Братцы, а я думаю так, отдадим‑ка сало Суворову.

– Правильно! Суворову! Суворову! – понеслись голоса.

Позвали солдаты суворовского денщика Прошку, отдали ему сало, наказали вручить фельдмаршалу. Довольны солдаты. И Прошка доволен. Стал прикидывать, надолго ли сала хватит. Решил: если отрезать в день кусок толщиной с палец, как раз на неделю получится.

Явился Прошка к Суворову.

– Сало?! – подивился тот. – Откуда такое?

Прошка и рассказал про солдат. Мол, солдатский гостинец.

– Дети, богатыри! – прослезился Суворов. Потом повернулся к Прошке и вдруг закричал: – Да как ты взял! Да как ты посмел! Солдатам конские шкуры, а мне сало…

– Так на то они и солдаты, – стал оправдываться Прошка.

– Что – солдаты?.. – не утихает Суворов. – Солдат мне дороже себя. Немедля ступай, верни сало. Да спасибо скажи. В ноги поклонись солдатам.

– Так они же сами прислали, – упирается Прошка. – Да что для них сало с ладонь! Тут лизнуть каждому мало. Вон их сколько, а сала как раз на одну персону.

Глянул Суворов на сало. Правда, кусок невелик.

– Хорошо, – согласился Суворов. – Ступай тогда в санитарную палатку, отнеси раненым.

Однако Прошка снова уперся:

– Раненым?! Да куда им сало? Да им помирать пора!

– Бесстыжая душа твоя! – заревел Суворов и потянулся за плеткой.

Понял Прошка, что дело может дурным кончиться.

Подхватил сало и помчался к санитарной палатке.

На следующий день солдаты повстречали Прошку.

– Ну как сало? – спрашивают. – Ел ли фельдмаршал? Что говорил?

Только Прошка собрался открыть рот, а тут рядом появился Суворов.

– Детушки! – произнес. – Богатыри! Отменное сало. С детства не едал такого. Стариковское вам спасибо! – И низко поклонился солдатам.

У Прошки от удивления глаза на лоб. А солдаты заулыбались, отдали фельдмаршалу честь, повернулись и направились к себе в роту.

– Понравилось, – перешептывались они по пути. – Вон как благодарил. Сало – оно такая вещь, что и фельдмаршалу не помешает.

 

«Вижу!»

 

Закончив арьергардный бой с противником и подобрав раненых, рота капитана Лукова догоняла своих.

Идут солдаты по узкой тропе над самым обрывом пропасти, растянулись почти на версту.

– Не отставай, не отставай! – кричит Луков. – Раненых вперед!

Перетащили раненых.

Прошла рота версты две. Стемнело. Задул ветер. Начался снег. Взыграла, закружила метель.

Идут солдаты час, идут два, идут три. Всматривается капитан Луков вперед – не видать ли походных костров. Кругом кромешная темнота. Слепит вьюга глаза. Треплет упругий ветер солдатские сюртуки и накидки, задувает снежные иглы под воротники и рубахи, морозит руки и лица.

Идут спотыкаются, скользят в темноте солдаты. С трудом передвигают одеревеневшие ноги. Все тише и тише солдатский шаг.

– Не отставай! Не отставай! – кричит Луков.

Прошел еще час. И вот уже кончились силы солдатские. Остановились. Хоть убей – не пойдем дальше. Повалились солдаты на камни.

– Вперед! Вперед! – надрывает голос Луков.

Да только нет такой силы, чтобы снова подняла солдатские ноги в поход. Изнемог Луков, посмотрел еще раз в темноту – не видно костров, опустился и сам на камни. И вдруг:

– Вижу! Вижу!

Встрепенулся капитан. Встрепенулись солдаты. Смотрят: с носилок привстал раненый солдат Иван Кожин и тычет рукой вперед.

– Видит! Видит! – понеслось по цепи.

И откуда только сила взялась. Повскакали солдаты с камней. Подхватили ружья – и снова в дорогу. Повесели солдаты. Ай да Кожин. Ай да глазастый!

Прошли солдаты с версту. Только что‑то огней не видно. Те, что поближе к Кожину, стали шуметь:

– Где твои костры? Соврал!

– Вижу! Вижу! – по‑прежнему кричит Кожин и тычет пальцами вперед.

Всматриваются солдаты – ничего не видят. Не видят, а все же идут. Кто его знает, может, и вправду Кожин такой глазастый.

Прошли еще около версты. А все же костров не видно. И снова стали роптать солдаты:

– Не пойдем дальше!

– Не верьте ему!

– Братцы! – кричит Кожин. – Вижу. Ей‑богу, вижу! Теперь уже совсем недалеко. Теперь рядом. Вон как полыхают, – и снова тычет пальцем вперед.

Бранятся, ропщут солдаты, а все же идут.

Тропа огибала какой‑то выступ. Завернули солдаты за скалу и вдруг внизу, совсем рядом, сквозь метель и непогоду и впрямь заблестели огни.

Остановились солдаты, не верят своим глазам.

– Видишь? – переспрашивают друг у друга.

– Вижу!

– Ай да Кожин. Ай да молодец. Ай да глазастый! – кричат солдаты. – Ура Кожину!

Сорвались солдаты с мест и рысцой вниз к кострам, к теплу. Притащили и носилки с Иваном.

– К огню его, к огню, – кричат. – Пусть отогревается. Заслужил! Всех выручил!

Осветило пламя Иваново лицо. Глянули солдаты и замерли. Лицо обожжено. Брови спалены. А на месте глаз…

– Братцы, да он же слепой! – прошептал кто‑то.

Смотрят солдаты. Там, где глаза, у Кожина пусто. Выбило вчера в арьергардном бою французской гранатой глаза солдатские.

 

«Разрешите пострадать…»

 

Преодолели герои горы. Впереди открылась долина. Сгрудились солдаты на скалах, смотрят вниз. Там, внизу, долгожданный конец похода.

– Ура! – закричали солдаты.

Однако рано радовались герои. Оборвалась у самых солдатских ног козья тропа. Подойдешь к краю обрыва – голова кружится. Выделил Суворов отряды. Облазили те округу – нет спуска в долину.

Задумался Суворов, собрал генералов и офицеров на военный совет. А солдаты остались над пропастью и тоже решают.

– Надо назад, – говорит один.

– Куда же тебе назад? – возражает второй. – Надо вперед.

– Ну, а куда вперед?

Солдат задумался.

– Туда, – показал пальцем в долину.

– «Туда»! – передразнили его товарищи. – Это и без тебя ясно. Только как же туда?

– Надо подумать.

– Братцы, – вдруг произнес плечистый парень из апшеронцев, – а что, ежели…

Солдаты повернулись к нему.

– У нас в деревне, – стал вспоминать парень, – ого‑го какая круча была, так мы, бывало, ребятами с той кручи на чем сидишь съезжали.

– Тьфу! – сплюнул с досады какой‑то усач. – «На чем сидишь»! Да тут от тебя и мокрого места не останется…

– Тут как Богу будет угодно, – перебил его сосед. – Поди, все же правду говорит парень. Ну, ежели не сидя, так лежа, может, получится.

– Можно и лежа, – соглашается парень.

И снова заспорили солдаты. Одни за то, что получится, другие – что в этом деле верная гибель.

– Эхма! – вздохнул парень. – Была не была! – Скинул шапку, бросил о камни. – Разрешите, – говорит, – пострадать за православный народ.

Перекрестился парень, ружье под мышку – и к пропасти. Лег на спину.

– Ты куда? – подбежали солдаты.

– Разрешите пострадать… – повторил парень и отпустил руки.

Летит парень, переворачивается то с боку на бок, то через голову. Ударяется о камни. Сюртук растрепало, ружье выпало.

Смотрят солдаты, а у самих мурашки по телу. Пролетел парень еще метров сто и вдруг перестал катиться. Поднялся, замахал товарищам.

– Жив! Жив! – закричали солдаты.

– Бра‑атцы! – раздается снизу далекий голос. – Смелей, бра‑атцы!

Зашумели солдаты. Задвигались. Бросились к пропасти. Один, второй, третий…

Вскоре вся русская армия кончила спуск. К вечеру того же дня солдаты достигли города Иланц.

Альпийский поход был закончен.

– Ну и ну! – поражались австрийские генералы. – Оленьими тропами – и провести целую армию!

– А что, – улыбается Суворов. – Там, где олень пройдет, там и солдат пройдет. Где олень не пройдет, так и там российскому солдату пути не заказаны.

 

Генералам генерал

 

За Альпийский поход Суворову был присвоен чин генералиссимуса русских войск.

Возвращаясь с группой солдат на родину, фельдмаршал остановился передохнуть в пограничном трактире. Зашел в избу, заказал себе холодной телятины, миску гречневой каши и стопку вина.

 

 

– Ну и каша, дельная каша! – нахваливает Суворов. – Давно такой не едал. И винцо дельное. Не грех за российского солдата такое винцо выпить.

Около избы расселись солдаты. Тоже едят кашу и пьют вино.

– Дельное вино, – хвалят солдаты. – Крепкое. Не грех такое за фельдмаршала выпить.

И лишь один Прошка крутится около лошадей. Его и обступили местные мужики.

– Что же это за такой непонятный чин теперь у твоего барина? – стали спрашивать они суворовского денщика.

– А чего тут непонятное? – отвечал Прошка. – Тут все ясное. Генералиссимус – надо разуметь так: генералам всем генерал. Самой главной персоной теперь получается.

– Ты смотри! – произнес парень в онучах.

– А что, верно! – вставил хилый мужичонка в драных портках.

– Заслужил, – согласился мужик с бородой.

А Суворов стоял на крыльце и все слышал.

– Не я! Не я! – закричал он с порога. – Не я, – повторил, подойдя к мужикам. – Вон Проша мой самый главный. Вон тот, – ткнул он в сторону рябого высоченного солдата. – Вот этот, – показал на приземистого седоусого капрала. – Вон они, – обвел рукой остальных солдат.

При этих словах Суворов сел в таратайку и приказал погонять лошадей.

Поднялись, двинулись в путь солдаты. Заклубилась дорожная пыль. Грянула солдатская песня.

Остались мужики на дороге. Стоят, недоумевающе смотрят в след.

– Пошутил барин, – наконец обронил парень в онучах.

– Чудно́е что‑то сказал, – произнес мужичонка.

– Эх вы! – заявил мужик с бородой. – Правду сказал фельдмаршал. Без солдата они никуда. В народе – русская сила. Он и есть генералам генерал настоящий.

 

 

 

[1] Мой друг! (нем.)

 

[2] Топал‑паша – хромой начальник. У Суворова в это время болела нога, и он прихрамывал.

 

[3] Сдаюсь, пощади! (турк.)

 

[4] Д р а г у н ы – кавалерийские части.

 

[5] С и к у р с – помощь.

 

[6] М е с я ц – луна.

 

[7] Во фрунт – то есть стал по стойке «смирно».

 

[8] К а п т е н а р м у с – унтер‑офицер, ведающий обмундированием солдат.

 

[9] Р е т и р а д а – отступление.