Особенности творчества Айвазовского

Творчество Айвазовского, несмотря на эволюционные изменения, предстает перед нами прежде всего как целое. Художник оперирует на протяжении всей жизни узким кругом мотивов. Характерно, что, выходя за пределы этого круга, он создает вещи удивительно неудачные и почти комичные (таковы его жанры, таковы зимние пейзажи). Его мотивы — эффектные состояния природы, лунные ночи, экзотические восточные виды; это бури и кораблекрушения, но также и идиллические морские пейзажи с одиноким лучом, падающим из-за облаков. Идиллия и драма — две совершенно различные тематические сферы в творчестве Айвазовского, они никогда не переплетаются в пределах одного пейзажа, сложность эмоции ему неведома. Состояние природы всегда однозначно, рассчитано на вполне определенную эмоциональную тональность. Такая апелляция к эмоциям была характерна для сформировавшейся еще в конце 18 века эстетики «живописного» в природе, того, что обращается не к разуму, но к воображению. Еще более усилилось это в романтическом пейзаже. «Именно на картинах Айвазовского чувство находит то, что говорится ему прямо, ум остается в прекрасном dolce far niente, не помня о собственном существовании», — писал в сороковые годы славянофил и ценитель искусства Ф. Чижов. Картины Айвазовского были близки веку, который видел себя потрясаемым сильными страстями» и искал «сильных ощущений». Ведь, как заметил Гоголь, XIX век есть век эффектов». Гоголь, восхищавшийся Айвазовским почти так же, как и Брюлловым, мог бы, вероятно, сказать и о нем, что «он силится схватить природу исполинскими объятиями и сжимает ее со страстью любовника».
Эта эмоциональность вместе с тем предусматривала вполне определенное русло, по которому должно было идти чувствование пейзажа; отсюда та символичность, которой наполнены эти картины природы. Морская стихия выступает в них как «море житейское», затерянный в нем или погибающий корабль — как символ человеческой судьбы. В пейзажах Айвазовского мы видим различные степени такой аллегоричности: от попытки прямого изображения символа надежды и гибели («Девятый вал») до более повествовательных, более буквальных батальных сцен, в которых аллегория отступает на второй план.
В искусстве Ивана Айвазовского много общего с Брюлловым, который в каком-то смысле определил творческие принципы множества русских художников, вышедших из позднего романтизма. Среди них — стремление представить свой творческий процесс как импровизацию, мифологизируя «волшебную творческую силу». Иван Айвазовский работал действительно быстро, всегда по памяти, полагаясь на свою фантазию и на затверженность тех отдельных элементов, из которых складывалась картина. Стены мастерской художник стремился держать пустыми, дающими простор видениям воображения.
Картины Айвазовского часто строятся на контрасте, прежде всего света и тени, нередки формы, данные «на просвет». Все пронизано светом или погружено во тьму, первенствует стихия, «бездна эфира». Не случайно, что гармония берега и воды, присутствовавшая в пейзажах Сильвестра Щедрина, у Айвазовского нарушается: это все чаще открытое море, берег и скалы не представляют собой счастливого приюта. Даже гроты у Айвазовского не такие, как у Щедрина, это гроты, в которые нужно вплывать на лодке, они также относятся к «морскому», не к «человеческому» пространству. Идеи сверхчеловеческой «бездны» даны и композиционно — наши взгляды художник направляет куда-то далеко к горизонту. Пространство у него всегда подавляет человека, даже если буря не стала сюжетом картины.
«Эстетика эффектов», столь ярым последователем которой был Айвазовский, в шестидесятые годы 19 века начала терять своих сторонников. Признавая безусловную одаренность художника, критики начинают говорить об архаичности и академичности его запоздалого романтизма.

Однако творчество Айвазовский в эти годы все же несколько меняется: появляются так называемые «голубые марины» с их подчеркнуто цветной «атмосферой», не имеющей, конечно, ничего общего с пленэрной живописью. Помимо этого, большее место начинают занимать в его творчестве городские виды. Таков был его ответ на требование в искусстве «реальности».
Наступили, однако, времена, когда даже непримиримый противник творчества Айвазовского Крамской не только признал одну из его работ, но и поместил ее в свою собственную картину «Неутешное горе». Это было полотно «Черное море» (1881): «На картине нет ничего, кроме воды и неба, но вода — это океан беспредельный, не бурный, но колыхающийся, суровый, бесконечный, а небо еще бесконечнее. Это одна из самых грандиозных картин, которые я только знаю». Синтетические образы моря иногда находили у позднего Айвазовского формы выражения, свободные от «бурных» проявлений, что и понравилось Крамскому. Бесконечность и величие мира — идея, созвучная неоромантическим устремлениям 1880—90-х годов, в которые влилось и творчество Айвазовского, написавшего в 1897 году: «Я только что окончил большую картину, содержание очень фантастическое: присутствие Вселенной между планетами».

Картины Айвазовского

Девятый вал 1850.

Черное море 1881.