Предыстория: антитеррористическая теория

 

Споры среди революционеров о позволительности использования индивидуальных политических убийств в качестве средства к достижению освободительных целей начались задолго до возникновения социал-демократических организаций в конце XIX века. Они велись уже во времена первой крупной русской революционной организации «Земля и Воля», в 1870-х годах. К началу XX века споры все еще продолжались.

Вопрос о терроре был одной из главных проблем, приведших к расколу «Земли и Воли» летом 1879 года. Распространенное мнение о том, что одна фракция, «Народная воля», стала на путь политических убийств, а другая — «Черный передел» — превратилась в ярого противника индивидуального террора, не совсем верно. Во-первых, еще до раскола «Земли и Воли» ее члены приняли участие в нескольких кровавых нападениях на государственных чиновников(4). Кроме того, руководители «Черного передела» Георгий Плеханов, Вера Засулич и Лев Дейч, основавшие в Женеве в 1883 году первую русскую социал-демократическую организацию «Освобождение труда», в начале не выступали против терроризма ни по практическим, ни по моральным соображениям. Более того, двое из них были сами участниками терактов. Засулич в январе 1878 года ранила петербургского генерал-губернатора Трепова. Дейч организовал в 1876 году нападение на своего бывшего товарища Н.Е. Гориновича, обвинив его в предательстве, и лично избивал его и лил ему на лицо серную кислоту(З).

В первой программе, выпущенной группой «Освобождение труда» в 1884 году, Плеханов и его товарищи признавали необходимость террористической борьбы против абсолютистского правительства, утверждая, что они «расходятся с «Народной волей» лишь по вопросам о так называемом захвате власти и о задачах непосредственной деятельности социалистов в среде рабочего класса»(6). Они не отрицали целесообразность террора, но считали, что «Народная воля» слишком много внимания уделяет неосуществимым планам государственного переворота и тратит энергию и ресурсы на индивидуальные акты в ущерб другим, наиважнейшим аспектам революционной борьбы, в частности — в ущерб агитации среди масс. Более того, Плеханов не только не предлагал прекратить террористическую деятельность, он оставлял за ней роль первостепенной важности в будущем революционного движения: «Помимо рабочих нет другого такого слоя, который в решительную минуту мог бы повалить и добить раненное террористами политическое чудовище. Пропаганда в рабочей среде не устранит необходимости террористической борьбы, но зато она создаст ей новые, небывалые до сих пор шансы»(7).

Таким образом, при зарождении российского социал-демократического движения революционеры расходились только по вопросу о месте террора в ряду других форм антиправительственной деятельности. После многих лет политических и теоретических споров террор стал яблоком раздора среди революционеров, хотя даже сторонники индивидуальных актов насилия не считали террор единственно возможным методом борьбы с правительством. А поскольку все радикальные социалисты признавали важность мобилизации масс (будь то крестьяне или рабочие) и расходились только по вопросу об эффективности единоличных действий, последние стали главным критерием при установлении различий между партиями.

Эти споры приобретали все большую значимость в глазах радикалов, несмотря на затишье конца 1880— начала 1890-х годов, и противники терроризма почувствовали необходимость обосновать свою точку зрения с помощью научной теории. Они предприняли шаги в этом направлении в последние годы XIX века, в то время как сторонники терроризма пытались его воскресить. После образования официально включившей террор в свою программу партии социалистов-революционеров, главного соперника социал-демократов, окончательно назрела необходимость теоретического обоснования антитеррористической позиции социал-демократов (к 1903 году тоже объединившихся в единую партию). Естественно, они основывались на постулатах марксизма.

И здесь российские социал-демократы показали себя более ортодоксальными, чем сам Маркс, который отдавал должное терроризму как подходящему методу борьбы при определенных исторических условиях(8). Принятие классовой теории вынуждало социал-демократов настаивать на том, что наиболее эффективным средством борьбы является не принесение юных жизней в жертву тактике, которая все равно обречена на неудачу, а агитация среди истинных «двигателей прогресса» — пролетарских масс, призыв их к борьбе с существующим социально-экономическим и политическим строем.

В дополнение к их уже исторически сложившейся оппозиции терроризму, теперь еще усиленной марксистским учением, у социал-демократов была и другая причина для отказа от компромисса по вопросу о политических убийствах: непримиримость в этом вопросе помогала им набирать сторонников за счет ПСР. Лидеры социал-демократов ощущали необходимость дистанцироваться от руководства ПСР, с которой они не могли сойтись не только в спорах о поднятии восстания, но и в вопросах организации и управления кадрами в предреволюционный период.

Объединившись, ПСР и РСДРП представляли бы собой действительно могущественную силу. Но их руководители не хотели упустить контроль над своими партиями и, что еще важнее, над их финансовыми фондами и предпочли быть генералами малых армий. Социал-демократы, решив идти своим путем к общей революционной цели, с трудом выдерживали конкуренцию с ПСР — во многом из-за слабости своей аграрной программы. И РСДРП решила бросить свои силы на критику ПСР и других сторонников террористической деятельности за их неспособность понять железные законы марксизма и следовать им(9). Таким образом, вопрос о терроре стал краеугольным камнем межпартийных политических интриг(Ю).

К осени 1902 года каждый выпуск официального органа социал-демократов «Искра» обращался к проблеме терроризма. Газетная кампания СД была частью их «решительной и последовательной борьбы с террористической тактикой, провозглашаемой и осуществляемой эсерами»(11). Особенно интересны отклики социал-демократических изданий на покушение на министра образования Боголепова в феврале 1901 года, совершенное Петром Карповичем, и на убийство Степаном Балмашевым министра внутренних дел Сипягина в апреле 1902 года. В то время как большинство независимых социалистов и революционеров, более или менее придерживавшихся идеологии «Народной воли» (многие из которых потом вступили в ПСР), прославляли героические поступки Карповича и Балмашева, видя в них начало новой эры терроризма, лидеры российского социал-демократического движения, такие, как Засулич, решительно выступили против террористических методов: «передача контроля над освободительной борьбой кучке героев… не нанесет вреда самодержавию», так как в этом случае трудящиеся массы и общество будут играть роль просто зрителей(12). Плеханов также критиковал Карповича на страницах социал-демократического издания «Заря»: «Террористическая деятельность и политическая агитация в массе… могут идти рука об руку, поддерживая и дополняя друг друга, только при самых редких, совершенно исключительных условиях. Ни одного из таких условий у нас теперь нет в наличности, и долго еще не будет. В настоящее время террор не целесообразен, поэтому он вреден(13)».

Ленин тоже выступил против террористической тактики эсеров. Он говорил, что «ставя в свою программу террор и проповедуя его как средство политической борьбы… социалисты-революционеры приносят… самый серьезный вред движению, разрушая связь социалистической работы с массой революционного класса»(14). По его мнению, террористическая деятельность отвлекала потенциальных организаторов пролетариата от действительно необходимых занятий и, поскольку «без рабочего класса все бомбы… бессильны априори», наносила вред «не правительству, а революционным си-лам»(15).

Вслед за группой «Искры» и другие социал-демократы включились в антитеррористическую кампанию. Газета «Южный рабочий» писала, что «террор — не новое средство борьбы; это средство было уже раз испытано и оказалось негодным… Вот почему террор был единогласно отвергнут, когда под знаменем. социал-демократии возобновилось революционное движение в России… О терроре уже не было речи, горький опыт научил революционеров»(16). «Arbeiter Stimme» («Голос рабочих»), официальный орган Бунда, заявлял: «Не в том должна состоять борьба, чтобы единичные люди выступали против единичных угнетателей; наших целей мы достигнем только организованной борьбой всего рабочего класса против целого политического и экономического строя»(17). И наконец, летом 1901 года на конференции за границей, на которой присутствовали представители всех российских социал-демократических организаций, была принята следующая резолюция: «Мы считаем нужным решительно высказаться против того взгляда, согласно которому террор является необходимым спутником политической борьбы в России»(18).

Таково было идеологическое отношение социал-демократов различных направлений к терроризму, и они публично заявляли о нем всякий раз, когда нужно было разъяснить социал-демократическую платформу. Но необходимо делать различие между теми, кто определял и популяризировал официальные цели и лозунги партии, и теми, кто занимался практической деятельностью. Последние редко интересовались давней традицией соперничества между сторонниками и противниками террористической тактики, особенно если помнить, что многие из них в молодости восхищались террористами и кое-кто по нескольку раз менял стороны в спорах о терроре(20). К тому же мало было заботившихся о строгом следовании марксистской доктрине, да и очень немногие профессиональные революционеры хорошо знали теорию или хотя бы ею интересовались!). И наконец, большинству рядовых социал-демократов не было никакого дела до соперничества партийных лидеров в Женеве и Париже, и они считали эсеров и других сторонников террора товарищами по оружию(22). По всем этим причинам их отношение к терроризму существенно отличалось от того, что заявляли партийные теоретики на страницах официальных изданий.

Более того, некоторые партийные функционеры, в определенный период времени озабоченные исключительно разработкой идеологии, в другие моменты своей революционной карьеры вынуждены были заниматься практической деятельностью и вырабатывать отношение к терроризму с совсем другой точки зрения. Именно таким революционером был Ленин. Его протесты против терроризма, направленные главным образом против эсеров и сформулированные до 1905 года, находятся в резком противоречии с его практической политикой но отношению к террористическим методам, выработанной после начала революции при изменившихся обстоятельствах и в свете новых задач дня.